Глава VIII Развитие горноазиатских религий под влиянием ислама и современного христианства

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава VIII

Развитие горноазиатских религий под влиянием ислама и современного христианства

Прежде всего посмотрим, что повествуют нам ортодоксальные историки конца XIX века и начала XX века.

Уже в VIII столетии, — говорит Шантепи-де-ля-Соссей,[160] — агаряне появились в Синде, но не могли основать там прочного господства. Нам говорят, что это узбеки, составляющие и теперь господствующий класс в Бухаре, Хиве, Фергане, на Аму-Дарье и в Афганском Туркестане. Они являются в то же время и прадедами современных малоазиатских турок, т.е. пришли в глубину Азии из Великой Ромеи, как малоазийские агаряне в период иконоборства IX века или даже, может быть, они хлынули на восток вследствие своего отлучения от установившегося в Европе православия. Первым предводителем их был, — как говорят, — Альн-Тегин (960—975 гг.), затем Себук Тегин (975—998 гг.), присоединивший Кабул, Пешавар и Хорасан и, наконец, появился там и сам Махмуд-Газни (998—1030 гг.), которого, как я уже показывал в VI томе Христа, и можно считать если не творцом, то первым распространителем коранического магометанства, вызвавшего затем крестовые походы, начиная с 1098 года.

Затем, после мало известного промежутка времени, явился Тюркский же вождь Султан Бабур, завладевший Индией в 1505 году, европейское прозвище которого Великий Могол, не имеет никакого отношения к его национальности, потому что в нем и во всей его династии не было ни капли монгольской крови. Но и при нем в Индии, по-видимому не выкристаллизовались еще отдельные религии.

Кабир, живший в начале XV столетия, в своем учении (Кабир-Пантия) отвергал уже всякое различие каст и религий. Все любящие бога и делающие добро, — говорил он, — братья, будь они индусы или мусульмане. Идолопоклонство и все, что связано с ним, он строго осуждает, храм должен быть только домом молитвы и ничем другим. Он не хочет знать ни о каких внешних знаках, обозначающих принадлежность к какой-либо секте, потому что они разобщают людей друг от друга, проповедует отречение и созерцательную жизнь, но прежде всего требует нравственной чистоты , не ограничивая ее каким-либо особенным образом жизни.

Легко понять, что инициатор таких воззрений может быть одинаково причислен и к индусам и вишнаитам, и к мусульманам; последователи обоих религий стараются присвоить его себе. Да он и вообще дал сильный толчок к религиозным новообразованиям в Индии, и самая религия сикхов отчасти возникла под его влиянием. Нанак, их основатель, родился в 1469 году; он учил единству бога, которого должно почитать праведной жизнью, и считал различие каст несущественным, хотя прямо и не восставал против них. Его теология в том виде, как она выражена в Ади-Грант, заключает самые несовместимые мысли, причем взгляды индийского происхождения преобладают. Не рай или небо составляет конечную цель, но освобождение от переселения души, прекращение индивидуального существования. Не человек, который действует под влиянием доброты, страсти или темноты, подвергается новым рождениям; последние прекращаются через полное растворение в божестве. Но сикхи не делают из этого учения того вывода, который в сфере буддизма и вне ее привел к монашеской жизни, так как они овсе не признают аскетической жизни. Высшее существо, которое они называют Гари-Говинд, или другими именами, описывается то как абсолютное бытие, языком и образами пантеизма, то как в полном смысле самосознающую личность. Относительно почитания своих учителей и наставников, сикхи сходятся со многими другими религиозными обществами; но едва ли где авторитет учителя ставится так высоко, как авторитет Нанака и его преемников. Они являются не только воплощениями Нанака, но и прямо обоготворяются. Но только Арджун (1581—1616) скомпилировал Ади-Грант и оставил поэтические сочинения. При нем сикхи впервые достигли политического значения и вступили в борьбу с магометанами. Но высшего своего пункта эта борьба достигла лишь при десятом учителе, Говинд-Сингхе, современнике царя Аурангзеба. Когда он в 1708 году умер, то не назначил себе преемника, так что с ним закончился ряд учителей, но он стал истинным основателем национальности сикхов, объединив их в одно общественное целое, связанное простой церемонией посвящения, и тем установив их полный разрыв как с магометанами, так и с индуистами. Поэтому, когда в XVIII веке царство моголов (т.е. тюрков) распалось, то сикхи в Пенджабе, подобно мараттам в Докане, сделались наследниками их могущества. Уарство Ранджит-Сингха (1780—1831) в Лагоре было покорено только после 1849 года, но и в настоящее время в Пенджабе насчитывается еще около двух миллионов последователей религии сикхов.

Но здесь мы забежали уже вперед, а возвратившись к концу XVI века, мы не можем не отметить там религиозной деятельности великого Акбара, причем Акбар в переводе значит тоже «великий», а обычное его имя было Джелал-Эддин Магомет (1556—1605). Этот царь особенно интересовался различными религиями. Воспитанный в вере ислама, он окружал себя индусскими учеными и поэтами и выбирал большинство своих министров из числа своих индусов. Парсистская община также сильно привлекала его, он выписал себе одного жреца, чтобы преподать ему учение маздеизма. Он также обратил особенное внимание и на христианство, и португальские миссионеры достигли при его дворе большого значения. На Акбара смотрят как на предшественника в деле изучения сравнительного богословия. Каждая из главных религий оказывала на него свою притягательную силу. Его привлекали и монотеизм ислама, и таинственные символы индуизма, и культ огня и солнца парсов, и нравственное учение Иисуса, и он подчинялся религиозным обычаям, заимствованным из различных религий. Стремясь соединить все вместе и поддерживаемый своим министром Абуль-Фацлем, он основал «божественную религию ( Дин-Илаги )», в которой единство бога, развитие жизни в мире и переселение душ, составили основные догматы. Культ был посвящен главным образом солнцу, при чем богослужения отправлял сам царь; так что вера Илагиев нашла свое выражение в формуле: «Нет бога, кроме Аллаха и Акбар калиф Аллаха». Эта новая религия едва пережила своего основателя, но в ней мы находим признаки многих, более распространенных индийских форм верования. А потому и можем судить о их сравнительной недавности.

Интересным свидетельством эклектического и синкретического духа этого периода является сочинение много путешествовавшего Мохсан-Фани, жившего в XVII веке, который сообщает обстоятельные сведения о различных религиях в Дабистане, причем называет главными: религию парсов, христианство и силам. А свидетельством того, что и они не застывали там на тысячелетия, служит то, что и в XVIII веке число учителей, которые основывали какую-нибудь школу, секту или религию, было так велико, что часто их создание существовало лишь в течение одного поколения, а затем оно снова разрешалось в другие формы.

Даже в XIX веке Индия имела своих великих учителей религий. Их ряд открывает Раммогун-Рой (1774—1833), основатель учения Брама-Самаджи. Он был ревностным борцом против идолопоклонства им держался единобожия даже раньше, чем научился Библии и Корану. Он уже начал заводить дружественные отношения с европейской культурой, но умер во время одного из посещений Англии. Его преемник Дебендранат-Тагор отказался в своих Брахма-Дарма от авторитета Вед еще определеннее, чем его предшественник. За ним следовал Кешуб-Шундер-Сен (1838—1884), который сделал попытку провести реформы также и в социальных отношениях. На кастовые различия он совершенно не обращал внимания, и выступил против брака детей и языческих обрядов индустской религии, хотя и подчинился тому и другому, когда, отдавая свою дочь за магараджу, рассчитал, что это будет способствовать дальнейшему распространению его религий. Как индийскую, так и христианскую философию и религию он стремился совместить в высшем единстве и постоянно устремлял свои взгляды на Европу, где его встречали с чрезвычайным почетом в высших кругах. Он был в оживленной переписке с Максом Мюллером, Христу отводил первое место среди пророков, так что многие подумали, что он желает перейти в христианство. Он хотел только все соединить в своей новой, космополитической, унитарной, мистической религии и в 1880 году он опубликовал свое вселенское послание (Нава Бидхан), в котором гармония религий выражается всего более в символах, заимствованных из индуизма. Но оно получило приверженцев только среди образованных людей, в городах, и вызвало реакцию под главенством ученого Динанады-Сарасвати (1827—1889), который в защите авторитета Вед доходит до утверждения, будто бы ведийские певцы обладали даже всем знанием нашего времени.

Я нарочно привожу эти сведения, рисующие современное состояние индусской культуры. Мы видим, что она уже объевропеилась и потому уже смешно продолжать разговоры, что брамины скрывают от европейцев. И пусть Динананда-Сарасвати сколько угодно возвеличивает Веды и относит их хоть за миллионы лет до нашей эры, мы все же будем утверждать, что если б это было так, то манускрипты их были бы не менее распространены по Индии, чем недавние манускрипты Корана магометан или Евангелия у христиан XV века.

Вот почему, прежде всего другого, надо сделать систематическую статистику всего рукописного материала, открытого в Индии Еленой Петровной Блаватской и ей подобными, хотя по внешности и более солидными искателями индийской древней мудрости, и все сочинения, имеющиеся только в одном рукописном экземпляре, признать не имеющими распространения апокрифами, хотя бы с них и оказались тоже одноэкземплярные переводы на тибетский или палийский или какой другой языки. Ведь всякому понятно, что искателям восточных манускриптов было интереснее представить ученому миру что-нибудь совершенно новое, а не буквальное повторение в новой рукописи уже опубликованного кем-нибудь другим. А потому и искусство апокрифистов направлялось не на утверждение только одной чужой славы, а на создание собственной, в результате чего и получилось, что почти все их «псевдо-открытые» рукописи оказались «униками» и их больше никто не находил.