«Ограничительная» политика государства по отношению к церкви, как фактор стихийных волнений верующих

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

«Ограничительная» политика государства по отношению к церкви, как фактор стихийных волнений верующих

Во второй половине 1950-х гг, закончился период «новой религиозной политики», продолжавшийся, по мнению церковного историка протоиерея Владислава Цыбина, около 15 лет — с конца Второй мировой войны.[478] В справке, подготовленной председателем Совета по делам русской православной церкви при Совете Министров СССР Г. Г. Карповым для председателя Совета Министров СССР Н. С. Хрущева (подписана 15 января 1960 г. в связи с подготовкой встречи патриарха Алексия I с Хрущевым) сообщалось, что «основное увеличение числа церквей произошло в период войны за счет массового, беспрепятственного открытия их на оккупированной территории». После окончания войны (1946–1948 гг.) рост числа православных церквей продолжался. Три тысячи «новых» православных храмов были результатом воссоединения греко-католической (униатской) церкви с православной в пяти западных областях Украины (при одновременном сокращении униатских церквей). На 1 января 1948 г. в СССР насчитывалось 14 320 церквей. С этого времени началось сокращение православных храмов — результат сознательной политики властей.

12 последних лет, сообщал Карпов Хрущеву, «мы сдерживаем натиск, игнорируя все заявления об открытий церквей и молитвенных домов». Одновременно шло закрытие церквей, особенно на Украине.[479] Наступление на православную церковь, начавшееся в 1948 г., означало ряд существенных ограничений в деятельности духовенства. С 1948 г. действовало «распоряжение патриарха о том, чтобы не проводить никаких общественных молебствий на полях или вообще вне храма, в том числе и молебнов по случаю бездождья. С того же времени епископы и духовенство не должны делать разъездов по районам и селам в рабочее время, а с большой свитой вообще». Была запрещена организация духовных концертов в церквах вне богослужения. Дано разъяснение, что проповеди объясняют только Евангелие и должны быть чужды всякому вмешательству в политику. С 1949 г. запрещено «водосвятие» на реках и других водоемах. С того же года не допускалось совершение треб вне храма, если нет приглашения или просьб отдельных верующих. С 1950 г. пострижение в монахи было возможно только с разрешения патриарха.[480]

Несмотря на усилия властей, православие совершенно не собиралось «отмирать». По явно заниженным сведениям самой церкви, в Кировской области, например, в 1959 г. 56 процентов родившихся младенцев прошли обряд церковного крещения, а 75 процентов умерших — отпевания. Во Владимирской области эти цифры составляли соответственно 39 и 46 процентов, в Курской — 48 и 35 процентов.[481] (Отметим в скобках как весьма типичное явление: автор этих строк, родившийся в 1950 г., был тайно от родителей крещен бабушкой-коммунисткой и ее беспартийной родственницей.)

Хрущев, пытавшийся увлечь население страны романтической химерой «немедленного коммунизма» (принятая в 1961 г. Программа КПСС обещала построение материально-технической базы коммунизма за 20 лет) и реанимировать угасавший, энтузиазм первых послереволюционных десятилетий, всячески поощрял усиление борьбы с «религиозными пережитками». Пропагандистский тезис о «полной и окончательной победе социализма в СССР» плохо гармонировал с «остаточной» религиозностью значительной части населения страны. По свидетельству Карпова, в 1959 г. было «проведено наибольшее число ограничительных мероприятий», что вызвало острую реакцию церкви и духовенства.[482] Даже покладистый престарелый патриарх (в 1959 г. Алексию I был 81 год) возмутился.[483] Тем не менее под нажимом Совета по делам русской православной церкви при Совете Министров СССР Алексию I пришлось согласиться на новые ограничения в деятельности церкви. Церкви был нанесен и серьезный финансовый удар — повышен налог (в 47 раз! — с 1,5 до 70 млн руб. в год) на свечное производство, дававшее большую часть (до 70 процентов[484]) всех доходов церкви.[485]

Антицерковная волна 1958–1959 гг. была вполне в духе пресловутого хрущевского «волюнтаризма». Казалось, что наступление на права церкви и верующих нельзя ни остановить, ни замедлить. Коммунистические начальники готовы были уверовать в то, что реальная жизнь настолько податлива их приказам и решениям, что политическое пространство их произвольных действий чуть ли не совпадает со стихией повседневной жизни народа, готового смириться со всем, что навязывает ему Кремль. Христианское смирение церковных иерархов, демонстрировавших готовность пожертвовать многим ради компромисса с властью, только вдохновляло коммунистических вождей в центре и в провинции на новые антицерковные подвиги. Наступление на права верующих было в конце концов приостановлено (только приостановлено!) не столько организованной оппозицией религиозных деятелей, сколько стихийными протестами самих верующих. Последней каплей оказались решения о резком сокращении монастырей и их усердное проведение в жизнь руководителями Молдавии и Украины.