7.5. Политика по отношению к крестьянству

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

7.5. Политика по отношению к крестьянству

В соответствии с неомальтузианской теорией в период Сжатия обедневшее население оказывается не в состоянии платить налоги, и государство вынуждено уменьшать свои предъявляемые народу требования.

В августе 1880 года была организована серия сенаторских ревизий с целью выяснения положения в провинции. Сенатор С. А. Мордвинов, ревизовавший Тамбовскую и Воронежскую губернии, отмечал: «Неудовлетворительным и даже печальным является положение крестьян в том отношении, что оно постоянно и неуклонно падает… Признаки уменьшения крестьянского благосостояния, к прискорбию, весьма явные: истощение плодородности их земель… уменьшение количества рабочего скота и упадок большинства строений. Бедность и затем совершенное обнищание поражает неуклонно известную часть населения, тогда как вместе с тем меньшинство зажиточных крестьян… в некоторых местах богатеет».[1512]

Под влиянием отчетов о ревизиях М. Т. Лорис-Меликов пришел к выводу о необходимости снижения выкупных платежей. В подготовленной Министерством финансов записке «О финансовом положении России» в качестве главной причины недоимок указывался рост населения. «Когда население возросло, – говорилось в записке, – отведенная земля оказалась недостаточной для прокормления крестьян и для доставки им средств в уплате налогов и выкупных платежей. Когда же к этому присоединились неурожаи… тогда положение крестьян в целых уездах и даже губерниях стало бедственным, исправное поступление налогов и платежей прекратилось, и правительство само оказалось вынужденным позаботиться о прокормлении нуждающегося населения».[1513]

После убийства Александра II намеченная реформа стала тем более необходимой.[1514] При обсуждении проекта реформы в апреле 1881 года великий князь Константин Николаевич официально признал, что «выкупные платежи оказались в некоторых нечерноземных местностях… несоразмерными с доходностью выкупленных крестьянских наделов». «Несоразмерность же… обнаружилась в истекшие после 19 февраля 1861 года 20 лет с несомненной ясностью, произведя расстройство в быте крестьян и накопление на них… недоимок, совершенно безнадежных ко взысканию».[1515]

Однако из-за сопротивления консервативных кругов потребовалось новое обследование, проводившееся Министерством внутренних дел путем опроса уездных земств. Документы нового обследования также указывали на истощение почвы, на недостаток надельной площади, не соответствующей приросту населения, на нехватку лугов и выгонов, а следовательно, кормов для скота и навоза для удобрения полей. В документах утверждалось, что земледелие не может обеспечить потребности крестьян, а сторонние заработки, особенно после проведения железных дорог, оказываются недостаточны.[1516]

Повторное обследование достаточно ясно раскрыло положение в деревне и решило исход прений. По закону, принятому 28 декабря 1881 года, выкупные платежи были уменьшены на 1 рубль с каждого надела, полагавшегося на ревизскую душу. В Центральном районе средняя плата с десятины уменьшилась с 1 руб. 79 коп до 1 руб. 27 коп. (на 30 %). В Черноземном районе плата с десятины уменьшилась с 2 руб. 29 коп. до 1 руб. 80 коп. или, в переводе на хлеб, с 4,2 до 3,3 пуда с десятины и примерно столько же с человека (на Черноземье душевой надел составлял около 1 десятины). Одновременно более чем наполовину были сложены недоимки, и все крестьяне, еще остававшиеся «временнообязанными», были переведены на выкуп с понижением платежа на 20 %.[1517]

После снижения выкупных платежей на очередь встал вопрос об обещанной Александром II отмене подушной подати; она была отменена в 1886 году. На Черноземье подушная подать в переводе на хлеб составляла 2,5–3 пуда на душу, и вместе с уменьшением выкупных платежей общее сокращение налогов бывших помещичьих крестьян составило 42–47 %. Стремясь компенсировать потери бюджета, правительство перевело государственных крестьян на выкуп. Выкупная операция была рассчитана на 44 года, в течение которых крестьяне должны были платить за ссуду в среднем 82 коп. с десятины вместо прежних 56 коп. оброчной подати. Однако и при этом повышении платежи государственных крестьян в расчете на десятину были в 1,6 раза меньше, чем платежи бывших помещичьих крестьян.[1518]

Под давлением Сжатия правительство стремилось переложить часть тягот с плеч переобремененного крестьянства на другие сословия. Для компенсации потерь от отмены подушной подати был увеличен поземельный налог (который собирался и с дворян), увеличен имущественный налог с горожан, введены налоги на прибыль акционерных компаний и банковских вкладчиков.[1519] Однако, по сравнению с другими странами, участие зажиточных слоев населения в налоговых тяготах было незначительным. Поземельный налог давал в России лишь 1,5 % доходов бюджета, в то время как во Франции – 9,1 %. Налог на городскую недвижимость в России давал 0,77 % доходов, а налог на денежный капитал – 1,4 %. В других странах эти подати входили в состав подоходного налога, который давал в Пруссии 16,4 %, а в Англии – 18 % доходов.[1520] Высшие классы российского общества по-прежнему пользовались привилегиями, унаследованными от эпохи крепостного права и несовместимыми с понятием о цивилизованном обществе. Нежелание высших классов нести налоговые тяготы было одним из факторов, обусловливавших финансовую слабость России.

Чтобы до какой-то степени ослабить земельную нужду, правительство решило организовать покупку дворянских земель крестьянами через специально созданный Крестьянский банк. Условия этой покупки были тяжелее условий выкупа земель по реформе 1861 года: крестьяне вносили 25 % наличными, а за оставшуюся сумму уплачивали банку 6,5 % в течение 55 лет. В принципе, купив землю на таких условиях, крестьяне еще долго платили за нее деньги, немногим уступавшие арендной плате, и эту землю можно лишь условно считать крестьянской. Как бы то ни было, за 1877–1900 годы крестьяне приобрели десятую часть частных земель Черноземья. К 1900 году частные земли крестьян увеличились с 3 до 7 % всех удобных земель, и вместе с надельными землями крестьяне владели 67 % удобных земель. Купцы и мещане, которые тоже скупали земли разорявшихся дворян, увеличили свою долю с 4 % до 9 %, а доля дворянского землевладения уменьшилась с 32 до 24 %.[1521]

Понятно, что на условиях, предоставляемых Крестьянским банком, землю могли покупать только зажиточные крестьяне или общины (иногда крестьяне создавали паевые товарищества). Из тех земель, которые были куплены в личную собственность две трети составляли имения свыше 50 десятин, и их покупателей уже нельзя назвать крестьянами[1522] – фактически это были новые помещики, вышедшие из крестьянской среды. Покупка земель открывала путь к формированию нового слоя средних землевладельцев, но она не решала проблемы малоземелья крестьянской бедноты.

В соответствии с неомальтузианской теорией для периода Сжатия характерны реформы, направленные на облегчение положения народа. Мы упоминали выше о значительном снижении налогов в 1880-х годах. Другим проявлением этой тенденции была политика попечительства по отношению к крестьянству. Она была проявлением происходившего после убийства Александра II возвращения к традиционализму. Как отмечал позднее министр внутренних дел В. К. Плеве, политика попечительства началась во времена графа П. Д. Киселева, и нашла свое яркое проявление в реформе 1861 года,[1523] но элементы этой политики можно обнаружить еще во времена Петра I и Павла I: в общем смысле, она была частью теории «регулярного государства». В 1880-х годах главным проводником политики попечительства был первый советник царя К. П. Победоносцев; идеи попечительства разделялись многими политиками и общественными деятелями того времени, в том числе и либералами. В 1880-е годы появилась литература либерально-народнического характера, которая доказывала преимущества общинного землевладения.[1524]

Основным принципом политики попечительства было сохранение общины как гарантии от появления нищего, голодного и склонного к бунту пролетариата. «Одна общинная связь может охранить крестьянское население от обезземеливания», – писал К. П. Победоносцев;[1525] один из идеологов реформы 1861 года К. Д. Кавелин называл общину «страховым учреждением от безземельности и бездомности».[1526] Эта мысль многократно повторялась в правительственных документах. «При сравнительно низком уровне крестьянского хозяйства, – говорится в проекте Редакционной комиссии о пересмотре законоположений о крестьянах (1903 г.), – опека общины, оберегая слабых и подгоняя нерадивых, должна быть признана благотворительной».[1527] Политика сохранения уравнительного общинного землевладения предполагала, в частности, «защиту слабых элементов» из крестьянства от «натиска на них людей, одаренных большой энергией, а иногда и большой неразборчивостью в достижении цели».[1528] Речь шла о защите бедняков от «кулаков» и «мироедов», о борьбе со скрытыми формами мобилизации земли в общине и с расслоением крестьянства, т. е. о борьбе с проникновением в общину буржуазных отношений.[1529]

В ряду законов и указов, реализовавших основной принцип политики попечительства, следует назвать указ 1883 года, запрещавший продажу крестьянских изб и построек, закон 1886 года об ограничении семейных разделов, указ 1887 года, запрещавший сдачу надельной земли в аренду без согласия общины. В целях укрепления общины были приняты законы 1893 года о запрещении продажи досрочно выкупленных наделов за пределы общины, об ограничении их залога и о контроле общины за арендой наделов.[1530]

Важным принципом политики попечительства была опора на общину как основу политической стабильности. Как отмечалось ранее, в период кризиса конца 1870-х – начала 1880-х годов крестьянство продемонстрировало свою полную лояльность правительству. «Наличность многочисленного самостоятельного крестьянства, сидящего на собственной земле, – писал в 1887 году проправительственный журнал „Русский вестник“, – важна не столько в видах имущественного обеспечения рабочего класса, сколько для того, чтобы это крестьянство служило оплотом общественного порядка».[1531] С. Ю. Витте в 1893 году называл крестьянскую общину «главной опорой порядка», в подтверждение своих мыслей он цитировал О. Бисмарка, который говорил, что «вся сила России – в общинном землевладении».[1532] В упомянутом выше проекте Редакционной комиссии говорится, что «крестьяне более, чем представители какой-либо другой части населения всегда стояли и стоят на стороне созидающих и положительных основ общественности и государственности и… являются оплотом исторической преемственности в народной жизни против всяких разлагающих сил…».[1533] Это стремление опереться на крестьянство проявлялось, в частности, в том, что военное начальство посылало в команды для подготовки унтер-офицеров почти исключительно крестьян; городские жители считались неблагонадежными.[1534]

Система попечительства во времена графа П. Д. Киселева включала такой элемент, как надзор за крестьянами со стороны деревенских и волостных старост, которые обходили крестьянские дворы и следили за «исправностью» хозяйств, не допускали раздела больших семей, продажи лошадей, делали внушения «лентяям» и «пьяницам». В помещичьих имениях эти функции выполняли управляющие, на которых была возложена обязанность не допустить разорения крестьянских хозяйств. После освобождения система надзора со стороны старост и управляющих исчезла, и правительство видело в этом одну из главных причин участившихся семейных разделов, продажи лошадей, распространения пьянства и раздоров в крестьянских общинах. В 1889 году была предпринята попытка возродить эту систему надзора; была введена должность «земского начальника», который при поддержке волостных старейшин должен был «способствовать развитию благосостояния в среде сельских жителей». Земские начальники назначались губернаторами из числа местных дворян и имели как административные, так и судебные функции на уровне низшей инстанции. (Эта деталь реформы вызвала возражения К. П. Победоносцева, утверждавшего, что дворянство само нуждается в «обуздании».[1535]) Самоуправление общины было нарушено, мирские суды упразднены, судьи, как и другие должностные лица волости отныне назначались земским начальником из предложенных обществом кандидатов. Любое постановление крестьянского схода теперь утверждалось земским начальником, который получил право подвергать аресту общинных должностных лиц и налагать на них штрафы.[1536]

Влияние земских начальников на общину проявилось, в частности, в том, что переделы стали производиться во многих местностях, где прежде их не было. В целом институт земских начальников не оправдал возлагавшихся на него надежд; семейные разделы и разложение крестьянской общины остановить не удалось. Будучи представителями дворянства, земские начальники, естественно, решали в пользу своего сословия вопросы, связанные с арендой и наймом; таким образом, дворянство извлекло некоторые выгоды из восстановления своей власти в деревне. С другой стороны, это восстановление было лишь частичным, и по прошествии некоторого времени земские начальники превратились в обыкновенных полицейских чиновников невысокого ранга. Когда в начале XX века правительство провело выборочное обследование их деятельности, то оказалось, что главный порок земских начальников – это не произвол, а «леность и безразличие».[1537]

«Императору Александру III ставится в укор… введение земских начальников, – писал С. Ю. Витте, – вообще введение принципа какого-то патриархального покровительства над крестьянами… Это была ошибка императора Александра III, но тем не менее я не могу не засвидетельствовать, что это была ошибка не только добросовестная, но ошибка в высокой степени душевная. Александр III относился глубоко сердечно ко всем нуждам русского крестьянства, в частности, и русских слабых людей вообще. Это был тип действительно самодержавного монарха, самодержавного русского царя, а понятие о самодержавном русском царе неразрывно связано с понятием о царе как о покровителе-печальнике русского народа, защитнике слабых, ибо престиж русского царя основан на христианских началах; он связан с идеей христианства, идеей православия, заключающейся в защите всех слабых, всех нуждающихся, всех страждущих, а не в покровительстве нам… т. е. нам, русским дворянам, и в особенности русским буржуа, которые не имеют того хорошего, того благородного, что встречается во многих русских дворянах, но зато в избытке имеют все то нехорошее, что дают излишества жизни, обесценение ценностей чужого труда, а иногда и чужого сердца».[1538]

рис. 7.1. Динамика крестьянских волнений в 1881–1900 годах.[1539]

Еще одним направлением политики попечительства было создание церковно-приходских школ, предназначенных как для обучения грамоте, так и для нравственного воспитания народа в православном и верноподданническом духе. К. П. Победоносцев неоднократно заявлял, что он считал дело распространения школ самым важным, «так как оно делалось для народа». Народный учитель в его представлении должен был быть главным проводником в народные массы исконно русских национальных традиций и идеалов православной любви к ближнему.[1540] В 1880 году в России насчитывалось только 273 церковно-приходские школы с 13 тыс. учащихся, а в 1902 году их число достигло 31855; школы посещало 1783 тыс. учащихся.[1541] В деле начальной грамотности был достигнут огромный прогресс, но, как отмечал С. Ю. Витте, развитие образования должно было усилить стремление народа к справедливости и способствовать росту влияния социалистов.[1542]

К. П. Победоносцев был искренним в своей любви к народу. «Мы живем в ином мире сравнительно с тем, что было лет 40–50 назад, – писал он Николаю II в 1898 году. – Массы народные издавна коснели в бедности, нищете, невежестве и терпели от насилия сверху. Но они терпели, жили и умирали бессознательно… В последнее время эта бессознательность миновала, умножились средства сообщения, и вопиющая разница между нищетой одних и богатством и роскошью других стала еще разительнее… Образовались во множестве несметные капиталы, скопленные в одних руках… Все это легло на массу страшною тягостью, в иных местах невыносимою. Душа народная стала возмущаться. Стали подниматься всюду вопросы: для чего мы страдаем? А другие обогащаются нашим трудом, кровью и потом? И к чему служат власти, которые в течение тысячелетий ничего не могли устроить для нашего облегчения? И к чему это правительство, которое только гнетет нас своими податями, правителями, судами?»[1543]

Забота о народном благе сочеталась у К. П. Победоносцев с нескрываемой неприязнью к его угнетателям – прежде всего, к дворянству. Князь В. П. Мещерский считал, что «Победоносцев испытывает отвращение ко всему, связанному с дворянством».[1544] Известный исследователь Ю. Б. Соловьев характеризует К. П. Победоносцева не только как этатиста, но и как политика, видевшего угрозу существования самодержавию не со стороны народа, а со стороны дворянства.[1545]

Данный текст является ознакомительным фрагментом.