РЕГЕНСБУРГ

Отбыв верхом из Вальядолида 17 января 1809 года и прибыв 18-го в Бургос, а 19-го в Байонну, Наполеон сел в карету, едва успев отправить несколько приказов, и 22 января прибыл среди ночи в Тюильри, застав всех врасплох своим внезапным появлением. Его возвращения не ожидали так скоро и ощутили некоторую тревогу, как во Франции, так и во всей Европе. Причины тревоги объяснимы причинами самого его преждевременного возвращения. Он покинул Вальядолид, предоставив завершить покорение Испании своим генералам (к несчастью, разобщенным и слабо связанным робким командованием Жозефа), потому что со всех сторон до него доходили известия, что Австрия с небывалым пылом продолжает военные приготовления, которые она столько раз приостанавливала и столько раз возобновляла за последние два года. Из Вены, Мюнхена, Дрездена и Милана Наполеону сообщали подробности этих приготовлений, не оставлявших больше никаких сомнений в неотвратимости войны, из Константинополя доносили о неслыханных усилиях Австрии рассорить турок с Францией и примирить их с Англией, из Парижа, наконец, писали, что в умах царит брожение, что при дворе робко, но заметно интригуют, а в городе говорят смело, словом, повсюду все обеспокоены и недовольны, злоумышляют и злословят.

По возвращении в Париж Наполеону и в самом деле предстояло найти Францию такой, какой он ее еще не видел. И причины перемен коренились целиком и полностью в Испанской войне, которая начала оказывать свои пагубные последствия.

Прежде всего, не одобряли саму войну, которое утяжеляла и без того нелегкое бремя, давившее на Империю. Порицали коварство в отношении неумных и немощных

государей. Сама Испанская кампания, когда народные ополчения рассеивались при одном только появлении Наполеона, наводила на печальные размышления. Все знали, что ему пришлось перебросить армии с Севера, где в них по-прежнему нуждались, на Юг, откуда Франции не угрожала никакая серьезная опасность, разбросать их по ненасытной земле, где они тратили силы, разгоняя небоеспособные армии, которые возрождались в гериль-ясах, когда переставали существовать в виде армейских корпусов. Все думали, что это бездна, которая поглотит много денег и людей ради неясного результата, желательного, конечно, в эпоху Людовика XIV, но бесконечно менее важного во времена владычества Франции на континенте, результата, с которым можно было бы и подождать в виду стольких незавершенных дел и который сильно затруднял установление всеобщего мира, и без того труднодостижимого. Но довершало общественное порицание весьма распространенное убеждение, что Австрия воспользуется удалением французских армий на Иберийский полуостров и возобновит войну. К этой уверенности добавлялся страх, что к ней присоединятся другие державы и коалиция станет всеобщей. В то же время, начали вызывать повсеместное недовольство непрерывно повторяющиеся воинские призывы, и война, которая до сих пор была лишь поводом к триумфу, предметом гордости и средством донести до самых отдаленных деревушек свидетельства императорской щедрости в отношении старых солдат, стала восприниматься как ощутимое страдание.

Столь переменчивая парижская публика — то послушная, то хулящая, то возносящая до небес, но никогда до конца не покорная и не мятежная, — выражалась с необычайной свободой. Казалось, ей надоело восхищаться своим императором, и она, забыв, что он уничтожил эшафот и восстановил алтари, вернул спокойствие и порядок, с упоением припоминала его промахи, комментировала ошибки, но за всем этим проглядывала неуверенность в будущем, выражавшаяся в печальных и нередко горьких речах. Ставки по государственным бумагам, несмотря на упорные закупки Казначейства, падали ниже 80 франков, объявленных Наполеоном нормой для 5-процентной ренты, и упали бы еще ниже, если бы не постоянные усилия по их поддержанию.

В правительстве тревога была не менее заметна. Всё время, что продолжалась недолгая кампания Наполеона за Пиренеями, Законодательный корпус собирался на заседания. Его занимали, как было тогда принято, не политикой, а финансовыми делами и в особенности законодательством. Обсуждался Уголовный кодекс, возбудивший множество разногласий. Обычно весьма немногочисленные оппоненты набирали не более 10—15 голосов против предлагаемых законопроектов, однако при обсуждении различных положений этого кодекса они собирали до 80—100 голосов «против» из 250—280 голосовавших. Кам-басерес, со свойственной ему проницательностью распознав возрождение духа противоречия, предупреждал Наполеона об опасности и пытался уговорить его отложить завершение работы над Уголовным кодексом на следующий год. Но не знавший препятствий Наполеон пожелал представить Уголовный кодекс на обсуждение немедленно, и теперь сопровождавшие голосование жаркие споры удивляли благоразумных людей и сердили хоть и отсутствовавшего, но внимательного к происходящему во Франции, властителя.

Поощряемые его отсутствием, некоторые люди позволяли себе распускать языки и затевать интриги. Двое в особенности довели до неосторожности забвение покорности, к которой, казалось, привыкли почти за десять лет. То были Фуше и Талейран. Фуше, превосходный министр полиции с первых дней Консульства, обладал в то же время двумя существенными недостатками: он старался придать себе важности за счет правительства и стремился во всё вмешиваться. Так, он осмелился советовать императрице Жозефине развестись, полагая, что угодит Наполеону, добившись от нее жертвы, о которой тот не осмеливался просить, хоть и пламенно ее желал. Подобное предложение от министра полиции показалось Жозефине продиктованным самим императором, ибо она не могла предположить, что министр возьмет на себя смелость совершить подобный демарш без дозволения, и из этого произошли семейные волнения, которые весьма огорчили Наполеона. Стремясь к стабильности, которая ускользала от него, он желал наследника и чувствовал, как постепенно созревает в нем решение о разводе. Но чем ближе подходила решающая минута, тем менее он хотел заранее причинять себе боль, которая должна была быть для него весьма ощутимой. Фуше он выразил резкое неодобрение, и тот был принужден униженно просить у императрицы прощения. Камбасерес сделался посредником и примирителем в их ссоре, но доверие к Фуше с тех пор стало быстро таять.

Положение Талейрана также сделалось весьма шатким, и равным образом по его собственной вине. Он уже не раз давал Наполеону повод к недоверию и недовольству, особенно когда в 1807 году покинул министерство иностранных дел ради тщеславного желания стать великим сановником Империи. Он вновь обрел императорскую милость, сделавшись активным орудием политики, которая привела к войне в Испании, и Наполеон то возил его с собой в Эрфурт, то оставлял в Париже, чтобы он сглаживал в глазах европейских дипломатов все неприятные и тревожные для иностранных дворов черты французской политики. Но менее всего способен был Талейран противостоять сиюминутному общественному мнению, и Испанская война, став предметом всеобщего порицания, годилась в его глазах уже только на то, чтоб от нее отречься. Он не упускал случая сказать, что ничуть ее не советовал, а начав отрекаться, дошел и до дела герцога Энгиенского, ибо в минуту немилости Наполеону припоминали все промахи и Талейран не желал оказаться его сообщником ни в одном из них.

Ошибки Талейрана не ограничились отречениями, он примирился с Фуше, после десяти лет взаимной ненависти и поношений. Истинной причиной их примирения было то, что вскоре могли представиться обстоятельства, при которых такой союз стал бы необходим им обоим. Наполеон, как им казалось, кончит тем, что напорется на кинжал фанатика в Испании или на пушечное ядро в Австрии. Оба они, склонные верить в изменение порядка вещей, который был им не по вкусу, находили, что Наполеон неминуемо падет жертвой опасностей, которыми слишком часто пренебрегает. Что станется с нами?

Что мы будем делать? — задумывались они и, очевидно, не находили ответа. Преувеличивая, по обыкновению, полупризнания этих двоих друг другу, утверждали, что ими подготовлен план правления на случай падения Наполеона. Им приписывали даже идею передать императорскую корону Мюрату, который, прежде чем удалиться в Неаполь, донес до Парижа свое недовольство тем, что не стал королем Испании.

Эти пустые толки не заслуживали бы упоминания, если бы не свидетельствовали о начале брожения умов в результате ошибок Наполеона и если бы их досадным следствием не стали бы чрезмерное внимание иностранцев к происходящему в Париже и их уверенность, что власть Наполеона ослабела, народу надоела его политика, его силы уменьшились и настало, наконец, время объявить ему новую войну.

Еще до отъезда из Вальядолида Наполеон знал об этих интригах и неудовольствии. Помимо министров, у него было множество корреспондентов, которые сообщали ему всё, что слышали. Многое он узнал в дороге, хотя и мимоходом. Едва войдя в Тюильри, он был засыпан тысячью донесений о том, что происходило в его отсутствие. Эти сильно преувеличенные донесения не могли обмануть его проницательный ум, но мы охотно принимаем то, что угождает нашему гневу, и Наполеон поверил или, казалось, поверил, во многие неправдоподобные вещи. Он вызвал Камбасереса и с чрезвычайной горячностью пересказал тому всё, что прочитал, особенно возмущаясь Фуше и Талейраном, которые, по его словам, могли помириться лишь с самыми дурными намерениями. Камбасерес постарался его успокоить, что удалось ему лишь отчасти. Наполеона оскорбляло, что о наследовании говорят так, будто он вот-вот умрет, но еще более его оскорбляло отречение от его политики человека, который был к ней причастен и которого он брал в Эрфурт и оставлял в Париже для ее защиты. Главная гроза должна была обрушиться на голову Талейрана.

На совете министров, на котором присутствовали многие великие сановники, находившиеся в Париже, Наполеон выразил недовольство всем и всеми, ибо не осталось ничего, чем он был бы доволен. Ему не нравилось, что общество оставили в заблуждении насчет текущих событий, представив последнюю победоносную кампанию как поражение, он бросил несколько едких упреков в адрес тех, кто говорил и поступал так, будто вопрос о наследовании трона был открыт, как при близящемся закате правления. С крайней горечью Наполеон отозвался о тех, кто, отрекаясь от него, не побоялся отречься от самого себя. Наконец, уже не сдерживаясь, меряя большими шагами зал и обращаясь к Талейрану, который стоял неподвижно, прислонившись к камину, Наполеон заявил ему, бурно жестикулируя: «Вы смеете утверждать, месье, что непричастны к смерти герцога Энгиенского? Вы смеете утверждать, что непричастны к Испанской войне! Непричастны к смерти герцога Энгиенского! Так вы забыли ваши письменные советы? Непричастны к Испанской войне! Вы забыли, как советовали мне в письмах вернуться к политике Людовика XIV? Забыли, что были посредником во всех переговорах, которые привели к нынешней войне?!»

Наполеон был слишком разгневан, чтобы ограничиться одними словами. Он пожелал официально уведомить публику о том, что Талейран впал в немилость. Этот человек, любивший все виды почестей, стремился стать великим камергером, когда выполнял обязанности министра иностранных дел, а став великим сановником, оставался и великим камергером, соединив денежные выгоды с выгодами нового сана. И вот, на следующий же день после бурного заседания совета министров, Наполеон приказал отобрать у Талейрана ключ великого камергера и передать его Монтескью, одному из самых уважаемых членов Законодательного корпуса, соединявшего с новыми титулами титулы старые, весьма ценимые Наполеоном, когда они добавлялись к действительным заслугам.

Усмирив злые языки в своем окружении, но не усмирив их в обществе, которое невозможно подвергнуть опале, Наполеон тотчас перешел к важным делам, приведшим его в Париж. Этими делами были дипломатия и война, и заниматься ими следовало одновременно, ибо Франция находилась накануне разрыва с Австрией.

Военные приготовления на всем пространстве империи, все ее политические интриги при европейских кабинетах обнаруживали почти твердую решимость. Близость весны заставляла думать, что на подготовку войны осталось не более двух—трех месяцев. Потому следовало торопиться, чтобы не оказаться застигнутым врасплох. Но именно искусством правильно использовать время и чудом создавать то, чего не было, Наполеон владел в совершенстве, новое и разительное доказательство чему он предоставил и на этот раз.

Одновременно с военными приготовлениями ему предстояло вести переговоры, чтобы либо предотвратить войну, либо подготовить себе союзников для уверенности в ее результате. Несколькими месяцами ранее, первый раз вернувшись из Испании, он имел объяснения с послом Австрии, столь откровенные, развернутые и обернувшиеся, между тем, столь незначительными последствиями, что возобновление их казалось излишним и сколь мало достойным, столь и неэффективным. Наполеон рассудил, что единственный способ заставить Венский кабинет задуматься, если это было еще возможно, это проявить крайнюю сдержанность с ее послом и крайнюю откровенность с другими представителями иностранных дворов. Поэтому он был вежлив, но холоден и скуп на слова с Меттернихом и гораздо более откровенен с другими послами, признался им в причине своего возвращения в Париж, объявив, что вернуться так скоро его вынудили военные приготовления Австрии и что он собирается ответить на них грозным вооружениями.

«Можно подумать, что в Вене протекает не Дунай, а Лета и там забыли все уроки. Нужны новые уроки? Их получат, и на сей раз, ручаюсь, они будут ужасны. Я не хочу войны, она мне невыгодна, вся Европа свидетель, что все мои усилия и внимание направлены к полям сражений, выбранным Англией, то есть к Испании. Австрия, которая спасла англичан в 1805 году, в минуту, когда я собирался пересечь залив Кале, вновь спасает их, останавливая меня в минуту, когда я собирался преследовать их до Ла-Коруньи. Она дорого заплатит за то, что снова отвлекла меня. Либо она тотчас прекратит вооружаться, либо ей придется выдержать разрушительную войну. Если она разоружится, не оставив мне сомнений в своих будущих намерениях, я сам вложу меч в ножны, ибо не желаю извлекать его нигде, кроме Испании и против англичан. В противном случае война неминуема, и она будет столь решительна, что у Англии не останется союзников на континенте».

Наполеон произвел желаемое впечатление на всех, кто его слышал, ибо он был искренен и говорил правду, утверждая, что не хочет войны, но сделает ее ужасной, если его к ней принудят.

Во Франции то по одной, то по другой причине задерживался министр иностранных дел России Румянцев. После Эрфуртской встречи он прибыл в Париж вслед за Наполеоном, чтобы следить за предстоящими переговорами с Англией и по возможности ускорить приобретение дунайских провинций. Когда переговоры провалились, Румянцев мог возвратиться в Санкт-Петербург к своему молодому господину, ожидавшему его с горячим нетерпением. Но один довод, вытекавший из их общих пожеланий, удержал Румянцева. Нужно не более двух месяцев, говорили ему в Париже, чтобы закончить испанские дела, вернуть короля Жозефа в Мадрид и вновь короновать, сбросить англичан в море и внушить Европе мысли о повиновении вместо мыслей о сопротивлении замыслам, созревшим в Эрфурте. Поэтому в его интересах было несколько повременить с предложениями Константинополю относительно Молдавии и Валахии, ибо если Наполеон одержит полную победу, то Австрия не осмелится затеять новую войну, Англия не найдет союзников на континенте, турки не найдут таковых ни на суше, ни на море, а Россия приобретет дунайские провинции, как она почти приобрела Финляндию посредством небольшой локальной войны весьма ограниченного значения. Ради этого стоило потерпеть еще два месяца, и эти месяцы Румянцев счел полезным провести вблизи событий, исхода которых ожидал.

Наполеон сдержал слово и за два месяца рассеял испанские армии в прах, прогнал англичан из Испании, вернул брата в Мадрид, но всё же не дал понять, что Испанская война окончена. Не на это надеялся русский посол, и не это обещал Наполеон. Тотчас по приезде он виделся с Румянцевым, вновь очаровал его, умом сделав то, чего не сделал оружием, выразил свой гнев по поводу нового вмешательства Австрии, вырвавшей англичан у него из рук, и выказал решимость отомстить за подобное вероломство. Поскольку он был уверен в том, что всё еще располагает огромными силами, он явил себя представителю России не хвастливым и заискивающим, но твердым и уверенным и потребовал от него выполнения принятых в Эрфурте обязательств.

«Я рассчитываю на слово вашего хозяина. Он обещал предоставить в мое распоряжение армию, если Венский кабинет перейдет к агрессии. Пусть выполнит обещание; пусть активнее ведет войну с Финляндией и покончит с этой маленькой державой; пусть выставит на Дунай достаточную армию, чтобы расстроить все интриги англичан и австрийцев при турецком дворе; пусть, наконец, пошлет значительные силы на Верхнюю Вислу, чтобы дать понять Австрии, что мы не шутим. Сам я намерен собрать на Дунае триста тысяч французов и сто тысяч германцев. Вероятно, их присутствие вынудит Австрию оставить нас в покое, чего мне больше всего хотелось бы и для себя, и для вас, ибо тогда вы получите Молдавию и Валахию почти без единого выстрела, а я смогу без новых трат завершить покорение Иберийского полуострова. Если этого окажется недостаточно и придется употреблять силу, что ж, тогда мы навсегда раздавим противодействие нашим совместным планам!» К подобным речам ничуть не напуганного человека Наполеон прибавил надлежащие ласки, чтобы дополнить произведенное впечатление, и добился от Румянцева самых удовлетворительных заверений.

К беседам с Румянцевым Наполеон присовокупил тысячу тонких знаков внимания, сводив его на мануфактуры Гобеленов, Севра, Версаля, всюду показывая чудеса своей империи и всякий раз даря образчики, так что, как сказал сам Румянцев, он уже боялся чем-либо восхищаться, опасаясь тотчас получить новые подарки в виде ковров, фарфора и роскошного оружия.

Обойдясь приличествующим образом с послом своего главного союзника, Наполеон имел столь же полезные беседы с посланцами Рейнского союза. Он сказал им и написал их хозяевам — королям Баварии, Саксонии, Вюртемберга и Вестфалии и герцогам Баденскому, Гессенскому и Вюрцбургскому, — что не хочет ввергать их в преждевременные расходы требованием немедленного сбора войск, но побуждает их к нему подготовиться, ввиду того что ожидает в скором времени начала военных действий; что нужно быть готовыми противостоять силе силой, дабы предупредить войну, если это еще возможно, либо предрешить ее благополучный исход, если она неизбежна; что он сам соберет 150 тысяч французов и итальянцев на По и 150 тысяч французов на Верхнем Дунае и рассчитывает на 100 тысяч германцев; что с 400 тысячами человек он предупредит войну или победит в ней и навсегда оградит своих союзников от обратных истребований, на которые притязает Австрия в отношении германских держав, прежде зависевших от империи или подчиненных ей. Наполеон написал также королю Баварии и королю Саксонии, требуя собрать главную часть их войск в Мюнхене, Дрездене и Варшаве. Не доверяя Пруссии, которая могла начать подражать Австрии, он известил ее, что если она призовет хотя бы одного человека сверх двенадцати тысяч, оговоренных их тайной конвенцией, он тотчас объявит ей войну.

К этим заявлениям, тем более многозначительным, что они опирались на действительные меры предосторожности, Наполеон прибавил движения собственных войск, ставшие продолжением комбинаций, задуманных и предписанных им еще в Вальядолиде. Комбинации эти были настолько обширны, насколько требовали ситуация и масса известных и неизвестных врагов, с которыми вскоре ему предстояло иметь дело.

Находясь в Испании, Наполеон с крайним вниманием следил за исполнением своих приказов. Главные из них относились к проведению двух призывов, разрешенных Сенатом в сентябре 1808 года. Один включал призывников 1810 года, набираемых, согласно обыкновению, на год раньше, но не ранее 1 января 1809 года: они должны были в течение года служить только внутри страны. Этот призыв включал 80 тысяч человек. Но поскольку его было недостаточно для планов Наполеона, он задумал обратиться к предыдущим контингентам 1806, 1807, 1808 и 1809 годов, из которых прежде набирали всякий раз не более 80 тысяч человек. Сочтя ежегодный 80-тысячный призыв недостаточным, Наполеон решил довести его до 100 тысяч, что позволяло ему потребовать дополнительных 20 тысяч человек с каждого предыдущего контингента. К тому же этот призыв должен был доставить ему более крепких молодых людей, нежели те, кого он призывал обычно, поскольку им должно было исполниться уже по 20, 21, 22 и 23 года, в то время как призывники 1810 года были восемнадцатилетними.

Двумя годами ранее Наполеон декретировал формирование полков из пяти батальонов. До сих пор окончательному выполнению этой меры мешали различные причины: недостаточное количество призывников, неминуемо большие расходы и, наконец, непрестанное передвижение полков, тративших время, когда они не сражались, на переходы с Вислы на Тахо или с По на Эбро. В силу всех этих причин в большинстве полков еще только формировались четвертые батальоны и почти нигде не было пятых.

Отправив в Испанию корпуса маршалов Виктора (бывший 1-й), Мортье (бывший 5-й), Нея (бывший 6-й) и Лефевра, а также всех драгун и перебросив из Итальянской армии войска, достаточные для увеличения армии в Каталонии втрое, Наполеон весьма ослабил Германскую армию. В Рейнской армии под командованием Даву У него оставалось шесть пехотных дивизий: прекрасные дивизии Морана, Фриана, Гюдена (некогда составлявшие 3-й корпус); превосходная дивизия Сент-Ил ера из корпуса Сульта; знаменитая дивизия гренадеров и вольтижеров Удино; дивизия Дюпа из двух полков, охранявшая вместе с голландцами ганзейские города; четырнадцать несравненных кирасирских полков, перед которыми не могла устоять никакая европейская пехота; наконец, семнадцать полков легкой кавалерии и грозная артиллерия. К этим силам следовало добавить дивизии Карра-Сен-Сира и Леграна, принадлежавшие корпусу Сульта, а ныне направленные к Парижу, и дивизии Буде и Молитора, долгое время остававшиеся на Эбро в качестве костяка резервной армии, а после отведенные к Лиону в предположении так и не осуществившейся экспедиции на Сицилию. Эти прекрасные войска, хоть и лучшие в Европе, составляли, тем не менее, примерно 110 тысяч человек, за вычетом солдат, которые по возрасту или ранениям были уже непригодны к службе. Таких сил было недостаточно для усмирения Австрийского дома, и вот каким образом Наполеон задумал их увеличить.

Рейнская армия включала двадцать один пехотный полк, каждый из которых получил по три боевых батальона, как только было начато формирование четвертых батальонов. Получив четвертые батальоны, Рейнская армия должна была представлять 84 батальона в 70 тысяч пехотинцев. Наполеон задумал превратить корпус Удино, состоявший из гренадерских и вольтижерских рот тех полков, которые не входили в действующую армию, в соединение четвертых батальонов. Поскольку корпус включал двадцать две вольтижерских и гренадерских роты, принадлежавших армии Даву, Наполеон отослал их к нему, чтобы они служили ядром формирования четвертых батальонов его армии, отправив для их доукомплектования стрелковые роты из сборных пунктов Эльзаса, Лотарингии и Фландрии. Другие элитные роты корпуса Удино принадлежали тридцати шести полкам, отправленным из Германии в Испанию. Наполеон решил равным образом сделать эти роты ядром тридцати шести четвертых батальонов, которые будут пока служить в Германии (где они все и находились)^ с тем чтобы позднее перевести их в Испанию, если там будут продолжать служить их полки. Эти четвертые батальоны доукомплектовывались стрелковыми ротами со сборных пунктов на севере и востоке Франции. Они подлежали распределению в три дивизии по двенадцать батальонов в каждой и после формирования должны были представлять 30 тысяч пехотинцев. Состав Рейнской армии мог увеличиться до 130 тысяч пехотинцев, не считая 5 тысяч дивизии Дюпа.

Из предписанного призыва Наполеон захотел взять людей и для того, чтобы довести состав кавалерийских полков до 1100 человек. Четырнадцать кирасирских полков насчитывали в своих радах 11-12 тысяч всадников, и Наполеон надеялся, забрав всех свободных солдат со сборных пунктов, довести их численность до 13-14 тысяч. Он предполагал довести до 14-15 тысяч действующий состав семнадцати полков легкой кавалерии, а также привлечь часть драгунских полков, занятых в Испании. Сборные пункты были переполнены подготовленными драгунами, которых Наполеон в данную минуту считал более полезными в Германии, нежели в Испании. Поэтому он приказал Мадридскому главному штабу отослать в сборные пункты состав третьих боевых эскадронов, предварительно переведя в первый и второй эскадроны всех боеспособных солдат, что должно было оставить почти неизменным действующий состав сил в Испании и доставить кадры для пополнения частей, формировавшихся на сборных пунктах. Наполеон задумал постепенно привлечь со сборных пунктов всех обученных солдат, перевести их в третьи и четвертые эскадроны и отправить в Германию, составив из этих сорока восьми эскадронов двенадцать временных драгунских полков по четыре эскадрона в каждом.

Драгунские сборные пункты располагались в Лангедоке, Гиени, Пуату и Анжу. По мере поступления призывников Наполеон надеялся получить сначала три, затем шесть и, наконец, двенадцать тысяч драгун. В результате, он мог рассчитывать, менее чем через два месяца, на 13-14 тысяч кирасиров, 14 тысяч гусар и егерей и 3 тысячи драгун, то есть 30 тысяч кавалеристов. Располагая 130 тысячами пехотинцев, 30 тысячами всадников, 20 тысячами артиллеристов, 5 тысячами дивизии Дюпа и 15—20 тысячами гвардии, он мог собрать в Германии 200 тысяч французов, которые, вместе со 100 тысячами союзных войск германцев и поляков, обеспечивали ему 300 тысяч солдат на Дунае. Та же система формирования должна была обеспечить 100 тысяч человек в Италии.

В Италии Наполеон располагал двенадцатью пехотными полками, в которых было почти завершено формирование четвертых и начато формирование пятых батальонов. Они разделялись на четыре дивизии по три полка, по 9-10 тысяч человек в каждом, включая артиллерию. Первая из этих дивизий находилась в Удине, вторая в Тревизо, третья в Мантуе, четвертая в Болонье. Из армии Далмации отозвали третьи батальоны восьми составлявших ее полков, переведя годных к службе людей в два первые батальона и отозвав только кадры из третьих, что не намного ослабило действующие силы, которым назначалось охранять эту удаленную провинцию. Использовав состав этих восьми третьих батальонов и создав еще восемь новых, в Падуе собрали шестнадцать пехотных батальонов, сформировавших пятую дивизию численностью не менее 12 тысяч человек. Наконец, из нескольких третьих и четвертых батальонов Неаполитанской армии и двух цельных полков из самого Неаполя составили прекрасную дивизию, которая под командованием генерала Миолиса охраняла Римское государство. Наполеон приказал Мюрату, ставшему королем Обеих Сици-лий, разделить его армию на две дивизии, разместив одну между Неаполем и Реджо, а другую между Неаполем и Римом, так, чтобы последняя, имея возможность при необходимости откомандировать одну бригаду на Рим, освободила дивизию Миолиса.

Англичане были достаточно заняты в Испании, а в случае начала войны на Севере стали бы заняты и у побережья Германии, чтобы стоило опасаться их нападения на юг Италии. Поэтому можно было собрать шесть дивизий в 58 тысяч пехотинцев, в основном старых солдат, уже давно не сражавшихся и пламенно желавших вернуться к прежнему ремеслу. Пять драгунских полков и пять гусарских и егерских предоставляли, с помощью сборных пунктов, новый ресурс в 8 тысяч человек кавалерии. Вместе с 6 тысячами артиллеристов, можно было получить армию в 72 тысячи французов. Добавив к ней 18—20 тысяч итальянцев, а в случае продвижения вперед и 10 тысяч французов из Далмации, в Италии можно было собрать около 100 тысяч человек, которых легко было перебросить в Германию. Соединение всех войск позволяло атаковать Австрийский дом силами 400 тысяч солдат.

Осуществление этих мер, предписанных Наполеоном еще в ноябре-декабре 1808 года и ускоренное в январе 1809-го, когда Наполеон расположился в Вальядолиде, возобновилось с небывалой энергией после его возвращения в Париж. Но если поступление людей на сборные пункты осуществлялось быстро, другие части организации запаздывали. Поставки обмундирования, изготовление которого требовало времени, обучение, которое не могло быть поспешным, формирование новых кадров, требовавшее привлечения большого количества способных офицеров, оставляли желать лучшего. Двух-трех оставшихся до начала войны месяцев могло оказаться недостаточно, и были опасения, что если война разразится раньше, подготовиться к ней не успеют.

Догадываясь о том, что ему придется возводить укрепления на Дунае, на острове Донауинзель, и, разумеется, предвидя роль этой огромной реки в будущей войне, Наполеон приказал запасти, помимо обычных орудий инженерного корпуса, 50 тысяч мотыг и лопат, которые надлежало везти вслед за армией на обозных телегах. Кроме того, он присоединил к гвардии батальон моряков из Булони в 1200 человек. Поскольку имелась особая нужда в офицерах и младших офицерах для новых кадров, он затребовал 300 офицеров из военной школы Сен-Сир. Располагая большой кавалерией и собираясь широко ее использовать против австрийской пехоты, Наполеон отозвал из Испании генералов Монбрена и Лас-саля, маршала Ланна, как раз завершившего осаду Сарагосы, и маршала Массена.

Не желая пока совершать никаких враждебных действий, ибо Австрия еще не позволила себе таковых, Наполеон счел полезным приблизить войска к предполагаемому военному театру, чтобы подвести их без чрезмерных походных тягот к пунктам сосредоточения войск и в то же время послать Австрии многозначительное предупреждение, которое, возможно, заставит ее опомниться и наведет на благоразумные размышления. Вследствие чего он приказал дивизии Дюпа покинуть побережье Балтики и подойти к Магдебургу. Все остававшиеся еще французские подразделения в Данциге, Штеттине, Кюстрине и Глогау он приказал заменить польско-саксонскими войсками. Маршалу Даву он предписал передвинуться из Саксонии к Франконии, расположить штаб-квартиру в Вюрцбурге и отправить одну из дивизий на

Байройт. Генералу Удино он предписал переместиться, с согласия короля Баварии, из Ганау в Аугсбург, дивизиям Карра-Сен-Сира и Леграна — из окрестностей Парижа в окрестности Меца, дивизиям Буде и Молитора — из Лиона к Страсбургу. Вюрцбург, Аугсбург и Страсбург должны были много значить для Австрии.

Наполеон рекомендовал принцу Евгению не ставить войска лагерем, чего не позволяло еще время года, но постепенно направлять во Фриуль первые четыре дивизии, артиллерийское снаряжение и кавалерию, так чтобы в двадцать четыре часа можно было собрать пятьдесят тысяч боеготовых солдат. Мюрату он повторил приказ перебросить его войска в Рим, дабы высвободить дивизию Миолиса. Наконец, генералу Мармону, который командовал в Далмации, Наполеон послал приказ сосредоточить армию на Заре, оставив в заливе Каттаро и в нескольких важных пунктах только необходимые гарнизоны, построить там укрепленный лагерь с годовыми запасами, приготовившись, таким образом, либо к многомесячному противостоянию значительным силам, либо к выдвижению и присоединению к Итальянской армии.

К военным приготовлениям, которые не означали пока враждебных действий, Наполеон прибавил дипломатический демарш: он приказал генералу Андреосси, послу в Вене, покинуть столицу, но не запрашивая паспорта, что походило бы на объявление войны, а сославшись на давно испрашиваемый и наконец полученный отпуск.

Все эти обширные приготовления требовали соответствующих финансовых средств. Испанская война, катастрофически ослабляя военные силы Франции в результате их распыления, в равной степени уменьшала и ее финансовые ресурсы. И хотя создание кассы обслуживания и армейского казначейства позволяло Наполеону в настоящее время не стесняться в средствах, ресурсы, между тем, начинали таять, и легко было предвидеть их истощение. Но он полагал, что победа всё исправит, и не упускал ничего, чтобы ее себе обеспечить: новобранцы стекались на сборные пункты, формировались новые кадры, а главные армии выдвигались в Верхний Пфальц, Баварию и Фриуль, чтобы запугать Австрию или атаковать ее, если от угроз она перейдет к действиям.

К несчастью, эта держава зашла слишком далеко, чтобы отступать. Она так и не утешилась, потеряв за пятнадцать лет (с 1792 по 1806) Нидерланды, владения империи в Швабии, Милане и Венеции, Тироль, Далмацию и, наконец, саму императорскую корону! Поскольку Наполеон непрестанно подвергал новым опасностям судьбы Европы и ее собственную, Австрия только ждала случая вернуть потерянное. Покушение на испанскую корону пробудило всю ее страсть. Она искренне возмущалась и показывала это тем охотнее, что Наполеон впервые, похоже, испытывал затруднения. Кампания в Испании скорее подогрела, нежели охладила ее пыл. Наполеон, конечно, разбил испанские армии, что не было чудом, ибо он выставил свои лучшие войска против неорганизованных крестьян, но он скорее разогнал этих крестьян, нежели победил, и уж наверняка не привел их к повиновению. Вена подбадривала себя и другими доводами, не менее влиятельными, а именно всеобщими настроениями в Германии, уставшей от французов, которые, мало того что побеждали и унижали ее столько раз, еще и оккупировали и мучили ее слишком долго. Гнусный Байоннский акт и трудности, с которыми столкнулся Наполеон в Испании, возбуждали негодование и возвращали надежду Германии и Австрии. Пруссия, лишенная короля, который после Йены жил в удалении в Кенигсберге, не смея показаться своим подданным лишь для того, чтобы сообщить им о необходимости выплаты 120 миллионов контрибуций, готова была восстать целиком, от Кенигсберга до Магдебурга.

В странах, союзных Франции, настроения были не намного лучше. В Саксонии, хотя Наполеон и одарил ее правящий дом Польшей и королевским титулом, говорили, что король предает дело Германии ради личных интересов и душит подданных налогами и воинскими наборами. Вестфалия, где на смену старому Гессенскому дому, скупому во все времена, пришел молодой государь из дома Бонапартов, составив чрезвычайный контраст с этим домом блеском роскоши гораздо больше, нежели мудростью правления, затаила самую горячую ненависть. Бавария, Вюртемберг и Баден, где государи получили новые титулы и территории, за которые население расплачивалось содержанием войск, воинскими наборами и налогами, во весь голос жаловались на своих государей, принесших собственные народы в жертву личному честолюбию.

Во всех этих людях жажда национальной независимости пробуждала жажду свободы и внушала желание избавиться от государей, которые не могут избавиться от Наполеона. Самые горячие головы заходили и дальше и вступали в тайные общества, чтобы освободить Европу от ее притеснителя, и народы — от их абсолютных правителей. Тиролю, питавшему наследственную привязанность к Австрийскому дому, было несносно иго Баварии, и тирольцы готовились поднять всеобщее восстание в первый же день военных действий. То был, правда, лишь сердечный порыв германских народов. Им предстояло перенести еще немало страданий, а французам — немало невзгод, прежде чем они решатся восстать против новоявленного Аттилы. Но не было никаких сомнений, что после первой же победы Австрии вскоре поднимется и вся Германия и от Франции отступятся даже ее союзники.

Все эти факты, с преувеличениями передаваемые в Вену, довели возбуждение в столице до предела. Там думали, что пришло, наконец, время действовать и не упустить случая, как произошло в 1807 году. Вена в 1809 году являла собой картину Берлина в 1806-м.

К этому порыву присоединялся другой, порожденный самими приготовлениями, которые с конца 1808 года зашли так далеко, что теперь нужно было либо ими воспользоваться, либо от них отказаться. После всех своих военных неудач Австрия задумалась об их причинах и способах их устранения. Поставив во главу военного министерства эрцгерцога Карла, она поручила ему так реорганизовать австрийскую армию, чтобы при первом благоприятном случае можно было возобновить войну против Франции с большими шансами на победу. Принц, добросовестно стараясь выполнить задачу, прежде всего увеличил кадры, пополнив третьи батальоны полков, чтобы они могли превратиться в боевые батальоны. Он задумал ландвер, род ополчения по примеру французской гвардии, состоявший из дворянства и народа, притом что первое руководило вторым, и собиравшийся в определенных пунктах для формирования резервных корпусов. Ополченцев весьма активно обучали, и каждое воскресенье в австрийских городах молодые люди всех классов занимались строевыми упражнениями под руководством старых дворян, давно ушедших в отставку из армии, но готовых вернуться в нее ради службы династии, которой остались верны. Созвали Венгерский сейм и просили его организовать народное ополчение, состоявшее в основном из кавалерии и не зависимое от регулярных полков, набиравшихся из венгерских солдат. Сейм проголосовал за ополчение и за выделение чрезвычайных средств на его организацию.

Таким образом, военные приготовления уже не трудились скрывать и даже ускоряли их для войны, которую собирались начать весной, то есть через два-три месяца. Рассчитывали на 300 тысяч человек действующих войск, на организацию которых эрцгерцог Карл потратил три года, на 200 тысяч резервных войск, включая ландвер, и, наконец, на силы венгерского ополчения, исчислить которые было невозможно. В Каринтии, Верхней Австрии и Богемии уже начали собирать полки и приступили к формированию армейских корпусов. Возводились укрепления в трех крепостях, входивших в план операций. Этими крепостями были Энс, у слияния Дуная и Энса, с мостом в Маутхаузене, для прикрытия Вены от вторжения из Баварии; Брук-на-Муре, для прикрытия Вены от вторжения из Италии; и Комарно, где создавался опорный пункт на случай отступления в Венгрию, что указывало на намерение вести войну до победного конца и не считать ее законченной даже в случае потери Вены. Столицу неприкрыто вооружали, затаскивая пушки на ее крепостные стены.

Речи, которыми подобное поведение в мирное время объясняли себе и другим, сводились к тому, что уничтожение Испанского дома предвещает скорое покушение на дом Австрийский, и поэтому нужно быть готовыми ^к марту или апрелю; что на Австрию неминуемо напа-ДУт, а потому следует опередить вероломного врага; что неважно, кто выстрелит первым, ибо в глазах честных людей настоящий агрессор один — исполнитель Байоннского покушения. Большая часть населения чистосердечно верила таким речам, двор верил в них мало или не верил совсем, хотя низложение Бурбонов встревожило его всерьез; но в подлинное отчаяние австрийцев приводили собственные неудачи, и потому, упустив случай напасть во время Польской войны, они опасались теперь упустить случай во время войны Испанской. Всё дворянство разделяло эти чувства, движимое одновременно горькими воспоминаниями нации и дурными страстями германской аристократии. Не самый меньший пыл в этом своего роде крестовом походе проявляли эрцгерцоги, за исключением, однако, главного и наиболее ответственного из них, эрцгерцога Карла. Ему назначалось быть главнокомандующим, и он трепетал не при мысли о ядрах, ибо не было более доблестного солдата, чем он, а при мысли вновь очутиться лицом к лицу с победителем Тальяменто, когда на кон будет поставлена судьба австрийской монархии. Он готовился к войне, не желая ее. Дабы поддеть его смелость, его прозвали князем Мира, позаимствовав это имя из испанских событий.

Так, в течение многих месяцев непрестанно вооружаясь и воодушевляя друг друга подобными речами, правители Австрии дошли до состояния открытой вражды, и им стало абсолютно необходимо принять решение. К тому же, внезапное возвращение Наполеона в Париж, его обращение к государям Рейнского союза и, наконец, движение французских войск к Верхнему Пфальцу и Баварии заставляли думать, что Франция и сама готовилась к войне, которой ее надеялись застигнуть врасплох. В результате, желая уберечься от несуществующей опасности, ее породили. Война была предрешена. Отдали приказ собрать пять армейских корпусов в Богемии, два в Верхней Австрии, два в Каринтии и один в Галиции.

К усилиям военного управления присоединились усилия дипломатии по подготовке другого военного средства — альянсов. Фиктивно прерванные отношения с Англией были возобновлены, а предложенные ею субсидии — приняты; продолжено уже начатое дело примирения с турками; задумана попытка вернуть императора Александра к тому, что называли европейскими интересами, но подразумевали под ними, конечно, свои собственные.

В Константинополе австрийской дипломатии следовало активно продолжать весьма хорошо просчитанную политику: отдалить турок от Франции, сблизить их с Англией и склонить к нападению на Россию, если она продолжит соглашаться с Наполеоном, либо оставить ее в покое, если она порвет с ним, и бороться лишь с общим врагом Европы. Это было нетрудно после изменения отношения Франции к туркам. В самом деле, объединившись с Россией, она уже не могла по-прежнему пользоваться их доверием. Дабы приукрасить случившуюся после Тильзита перемену, Франция сослалась, в качестве извинения, на падение ее превосходного друга Селима, на что султан Мустафа отвечал, что его падение не должно охладить Францию, ибо Порта остается ее лучшим другом.

Тогда Наполеон отвечал, что, раз так, он займется устройством доброго мира между русскими и турками, но не решился говорить об условиях. Однако, поскольку русские и до, и после Эрфурта настаивали, чтобы с турками было покончено и у них забрали дунайские провинции, а турки, со своей стороны, жаловались Франции, что она не доставляет им обещанного мира, Наполеон в конце концов, чтобы занять и тех и других, дал понять туркам, с выражениями самого горячего сожаления, что они более неспособны защитить Молдавию и Валахию, от которых будет правильнее отказаться, обеспечив себе такой ценой прочный мир, и сосредоточить все ресурсы в провинциях. Он обещал немедленно добиться для них соглашения и гарантировать от имени Франции целостность Оттоманской империи, если они согласны такой Ценой покончить с войной, которая грозит, в случае их нежелания, обернуться для них гибелью. Невозможно представить себе, какую революцию в умах произвело это предложение французской дипломатии. Гнев султана Махмуда [преемника Мустафы], дивана, улемов и янычар был беспредельным, и это простое предложение столь сильно потрясло турецкое правительство, что волнение молниеносно передалось всей нации. Тотчас заговорили ⁰ вооружении 300 тысяч человек и даже о народном ополчении. Во Франции видели уже только коварного бывшего друга, обманывающего бывших союзников, чтобы предать их ненасытному соседу.

Наблюдавшая за этими переменами Австрия заявила туркам, что секрет знаменитой встречи в Эрфурте есть ни что иное, как обещание французов отдать русским устье Дуная, что Франция предала Порту России, чтобы добиться ее снисходительности к испанским делам, что она пытается получить прощение за предательство своих друзей-испанцев посредством предательства своих дру-зей-турок. К этой мрачной картине Австрия добавила весьма неточный рассказ о том, что происходит в Испании, где французы, как оказалось, наголову разбиты восставшими крестьянами и, главное, английскими войсками; а поскольку мусульмане суеверно относятся к победе, рассказ произвел на них решающее впечатление, ибо представлял Наполеона осужденным самим Богом. В заключение Австрия сделала вывод, что Порта должна отдалиться от Франции, сблизиться с Англией, забыть о недавнем проходе через Дарданеллы адмирала Дакворта и опереться на австрийские и английские армии, дабы противостоять притязаниям грозного соседа и предательству коварного друга.

Эти речи, обращенные к отчаявшимся сердцам, проникли в них с невероятной быстротой и в скором времени вызвали в Константинополе целую революцию во внешней политике. Австрия уведомила англичан об успешности своих происков и добилась возвращения в Дарданеллы [английского посланника] Адера, которому не пришлось долго ждать позволения явиться в Константинополь. По настоянию австрийской дипломатии ему отправили приглашение, он прибыл, и, после недолгих переговоров, в первых же числах января 1809 года с Англией был подписан мир. С этой минуты Порта оказалась в распоряжении новой коалиции, готовая делать всё, к чему побудят ее ради их общего дела Австрия и Англия.

В Санкт-Петербурге происки Австрии были не менее активны, чем в Константинополе, но успеха не имели. Своим представителем в данных обстоятельствах венский двор выбрал князя Шварценберга, мужественного солдата, неопытного в тонкостях дипломатии, но внушающего доверие своей честностью и способного невольно ввести в заблуждение относительно подлинных намерений его двора, едва ли ему самому известных. Ему было поручено заявить, что намерения Австрии прямы и бескорыстны, она не хочет ни на что посягать, а ее единственной заботой, напротив, является защита от посягательств, подобных Байоннскому, и что если император Александр пожелает вернуться к правильной оценке европейских и российских интересов, он найдет в ней надежного и не завистливого друга, который не станет препятствовать приращениям к ее территории, совместимым с мировым равновесием. Шварценбергу поручалось особо указать на вероломство Франции в отношении Испании, которое не позволяло более никому оставаться ее союзником, не теряя чести. Наконец, при благоприятном исходе переговоров, он должен был предложить руку наследника Австрийской империи великой княжне Анне, что не могло встретить препятствия со стороны императрицы-матери и восстановило бы близость между двумя императорскими дворами.

Император Александр в то время уже не был искренен в отношениях с Наполеоном, хотя и был таковым в первое время, когда увлеченность химерическими планами побуждала его во всем одобрять своего союзника. С тех пор как речь не шла более о Константинополе, а только о Бухаресте и Яссах, иллюзии развеялись. Несомненно, дунайские провинции были вполне достаточным приобретением для России, однако это более позитивное и менее ослепительное приобретете не вызывало в Александре прежнего воодушевления и, напротив, внушало ему озабоченность средствами его осуществления. Он понимал, что то, что уступал ему Наполеон, еще придется завоевывать мучительными усилиями, и разочарование, всегда столь стремительное у Александра, уже начинало овладевать. Он считал Наполеона еще слишком могущественным, чтобы ссориться с ним, но не считал его уже ни столь победоносным, чтобы иметь большие выгоды, оставаясь его союзником, ни столь незапятнанным, чтобы в союзе с ним была та же честь. Но поскольку от Австрии и Англии он скорее всего не мог получить тех приобретений, которые продолжали оставаться его главной страстью, то есть дунайских провинций, и поскольку новый поворот в его привязанностях мог его обесчестить, он решил придерживаться союза с французами, постаравшись извлечь из него наибольшую выгоду и заплатив за него как можно меньше. Поэтому война Франции с Австрией была для Александра крайне нежелательным обстоятельством. Она затрудняла покорение турецких провинций и требовала от него дорогостоящих усилий по отправке армии в Галицию в помощь Наполеону, что означало добавление еще одной войны к тем четырем, что он уже вел против шведов, англичан, персов и турок.

Александр объяснился с Шварценбергом с полной откровенностью. Не сумев скрыть смущения, когда австрийский министр упрекнул его в пособничестве недостойному поведению Наполеона в Байонне, Александр остался нечувствителен к призыву снова встать на сторону общеевропейского дела и указал на лживость и притворство Австрии в последние два года, когда она не переставала говорить о мире, а сама готовилась к войне. Он закончил заявлением, что имеет недвусмысленные обязательства, полностью соответствующие интересам его империи, которые он не преминет выполнить; что если Австрия дойдет до разрыва с Францией, она будет раздавлена Наполеоном, но России также придется вмешаться, ибо она останется верна обязательствам и присоединит свои войска к французским. Затем Александр отклонил всякие инсинуации относительно семейного альянса с Австрией, ибо никак не мог отдать эрцгерцогу княжну, которую почти обещал Наполеону.

Австрийский посланник был ошеломлен такими откровенными заявлениями. Высший свет Санкт-Петербурга, не столь пылкий, разумеется, как высший свет Вены, внушал ему, в то же время, надежду на другой результат. Более опытный посол увидел бы, что за чувствами, разделяемыми в некоторой мере и самим Александром, стоят интересы, связанные в эту минуту с интересами Франции;

что русская аристократия и императорская семья могут следовать капризу, позволяя себе речи, сообразные их предубежденности, но император и его кабинет должны придерживаться иного поведения; и если они могут приобрести прекрасные территории, в то время как Наполеон уничтожает Бурбонов, их роль предопределена: они позволят придворным и женщинам заниматься болтовней, а сами будут вершить дела своей империи, постаравшись добраться, среди всех этих волнений, до столь желанных берегов Дуная.

Милейший князь Шварценберг, ничего не поняв в этих видимых противоречиях, отправил своему двору депеши, которые должны были остановить Австрию, если она еще могла остановиться. Видя, что произвел некоторое впечатление на представителя Австрии, Александр понадеялся, что тот добьется, может быть, чего-нибудь от своего двора, но, не рассчитывая, тем не менее, на это, стал готовиться к предстоящей войне. Ему хотелось как можно скорее покончить с войной в Финляндии. Он послал подкрепление, доводившее действующие в этой провинции силы почти до 60 тысяч человек, и приказал выдвигаться в центр Швеции по замерзшему морю. Одна колонна, огибая Ботнический залив, направлялась через Улеаборг на Торнио и Умео. Вторая колонна, выйдя из Ваасы, переходила Ботнический залив по льду, двигаясь на помощь первой под Умео. Третья колонна, главная, также шла по льду, двигаясь через Аландские острова на Стокгольм. Гвардия и две дивизии располагались между Санкт-Петербургом, Ревелем и Ригой, для охраны побережья Балтийского мора от нападений англичан. Четыре пехотные и одна кавалерийская дивизия, общей численностью 60 тысяч человек, были направлены в Галицию, но скорее для поддержания равновесия сил, чем для помощи французским армиям.

Если на Западе Александр хотел быть сдерживающей силой, то на Востоке он хотел быть завоевателем. Он послал в низовья Дуная восемь дивизий, в том числе одну резервную из третьих батальонов, которой назначалось следовать в направлении между Трансильванией и Валахией, чтобы иметь возможность либо прийти на помощь армии вторжения в Турцию, либо повернуть к армии Галиции и тем или иным образом содействовать происходящим там событиям. Общая численность войск, действовавших на этом направлении, доходила до 120 тысяч человек.

Поведение России расстроило Венский кабинет, кото рый ожидал от нее меньше противоречий своим планам, ибо судил о ее настроениях по речам русского дворянства в высшем свете. Однако он понадеялся, что Санкт-Петербургский кабинет не сумеет долго противостоять общественному мнению, особенно после первых побед австрийских армий. Шестьдесят тысяч человек, направленные в Галицию, были сочтены простым наблюдательным корпусом, против которого достаточно было выставить куда меньшие силы, предназначив их скорее для наблюдения, нежели для боевых действий. Таким образом, поведение России не было воспринято как довод против войны: напротив, было решено ускорить ее начало, чтобы быстрее одержать над рассеянными от Магдебурга до Ульма французскими войсками ту самую первую победу, которая воодушевит все державы.

После того как февраль и часть марта ушли на военные приготовления и разъезды дипломатов, было решено выдвигать войска на театр операций к началу апреля. В Вене сосредоточились на разработке плана кампании. Прежде всего определили, что в Италии и Галиции будут задействованы наименьшие силы империи. Было решено послать 50 тысяч человек под командованием эрцгерцога Иоганна для поддержки восстания в Тироле и чтобы занять своим присутствием силы французов в Италии. К ним добавили еще 8—10 тысяч человек, чтобы воевать с генералом Мармоном в Далмации. Эрцгерцогу Фердинанду с 40 тысячами человек назначалось сдерживать собравшуюся под Варшавой польско-саксонскую армию и наблюдать за русскими, продвигавшимися к Галиции.

Наилучшим и наиболее многочисленным войскам предстояло действовать в Германии, в верховьях Дуная, где они должны были попытаться настичь французов, прежде чем те успеют сосредоточиться. Верховным главнокомандующим этой армией назначался эрцгерцог Карл, который и организовал ее, в качестве военного министра. Она составляла около 200 тысяч человек, ее основной силой была пехота, а также всегда превосходная в Австрии артиллерия, но в ней было совсем немного кавалерии. Армия делилась на шесть основных корпусов и два резервных, размещавшихся в Богемии и в Верхней Австрии.

В целом все силы составляли 300 тысяч человек активных войск, включая войска, действующие в Италии и Галиции. В тылах резерв и венгерское ополчение должны были прикрывать Вену, а в случае потери Вены отойти в Венгрию, воссоединить там остатки действующей армии и продолжать войну. Эта вторая порция войск, составлявшая более 200 тысяч неопытных, но до некоторой степени обученных ополченцев, доводила ресурсы Австрии до 500 тысяч человек.

Следовало решить, каким образом использовать 200 тысяч человек основных сил, которым назначалось действовать в Германии и нанести первый удар.

Два плана действий имелись в ту минуту в Генеральном штабе эрцгерцога Карла. Первый состоял в том, чтобы выдвинуться из Богемии в центр Германии к Байройту и, в расчете на то, что войска французов еще разбросаны по Саксонии, Франконии и Верхнему Пфальцу, разбить их по отдельности и поднять на борьбу всё германское население своим внезапным появлением и стремительно одержанными победами. Этот смелый план, который вел австрийцев через Байройт и Вюрцбург к самым воротам Майнца, имел то преимущество, что выводил их кратчайшим путем к Рейну, вносил беспорядок в расположения французов и вызывал самое горячее волнение в Германии. Но самой своей смелостью он предполагал такие черты в исполнении, какие обыкновенно присущи лишь величайшим полководцам, обычно удачливым и потому уверенным в себе. В то время ни в Германии, ни где-либо еще, за исключением Франции, таких полководцев не было. Этот план, назначением которого было застать французов врасплох, был бы, несомненно, хорош, если бы их и в самом деле застали врасплох и если бы смелость исполнения равнялась смелости замысла; но если бы застичь французов врасплох не удалось, он мог стать гибельным, ибо они успели бы передвинуться с Эльбы на Дунай, воссоединиться между Ульмом и Регенсбургом, оказаться на левом фланге австрийской армии, добраться по Дунаю до Вены, рассеять ее подразделения, оставленные в Баварии, и, возможно, даже перерезать ее линию операций. Со столь щедрым на непредвиденные маневры генералом, каким был Наполеон, следовало весьма опасаться именно такого развития событий.

Более скромный и более надежный второй план состоял в том, чтобы выдвигаться обычным путем вдоль Дуная, по которому должны были подойти и французы, выставить против них двести тысяч человек и, воспользовавшись своей лучшей подготовленностью, разгромить их, прежде чем они успеют воссоединить свои войска.

Оба плана долго обсуждались офицерами Генерального штаба, генералом Мейером и генералом Грюнне. Но, как всегда случается в подобных обстоятельствах, вопрос решился благодаря случаю. Рыскавшие среди французских войск шпионы обнаружили движения генерала Удино на Ульм и маршала Даву на Вюрцбург. Тогда стало ясно, что при выдвижении через Богемию на Байройт прибудут на место слишком поздно и обнаружат на своем левом фланге французов, идущих на Вену по Дунаю. Поэтому корпуса, которые должны были изначально собираться в Богемии, решили передвинуть в Верхнюю Австрию. Однако случилось то, что случается при дурном руководстве: сохранив частично первый план, приняли второй, но при уменьшении основной массы сил, которые собирались задействовать в его исполнении. Было решено оставить в Богемии 50 тысяч человек под командованием генералов Беллегарда и Коловрата, а 150 тысяч перевести в Верхнюю Австрию и направить через Баварию на Регенсбург, навстречу французам. Первое из этих соединений должно было выйти через Верхний Пфальц на Бамберг, растянув левый фланг до Регенсбурга. Второе должно было вторгнуться в Баварию и подняться вдоль Дуная, растянув правый фланг до Регенсбурга. Обе армии, имея сообщение у реки, могли при необходимости воссоединиться, но при этом с немалыми шансами на неудачу. Так и выдвинулись, оседлав Дунай, не сделав выбора между двумя планами, по-прежнему надеясь начать действовать раньше французов и обезопасить себя от их движения на фланге переводом части австрийских сил из Богемии в Баварию.

Вследствие принятия этой новой системы, первый корпус, сформированный в Жатеце под командованием генерал-лейтенанта Беллегарда, и второй корпус, сформированный в Пльзене под командованием генерала артиллерии Коловрата, сохранив прежние пункты воссоединения, получили приказ выдвинуть к первым дням апреля пятьдесят тысяч человек через дальнюю границу Богемии на Байройт. Корпуса Гогенцоллерна, Розенберга и эрцгерцога Людвига, сформированные в Праге, Писеке и Будеё-вице, и первый резервный корпус князя Иоганна Лихтенштейна, сформированный в Иглау и состоявший из гренадеров и кирасиров, получили приказ к первым дням апреля перейти из Богемии в Австрию, пересечь Дунай и подойти к Инну, границе Баварии. На Инне им надлежало соединиться с корпусом генерал-лейтенанта Тиллера, сформированным в Вельсе, и со вторым резервным корпусом генерала Кинмайера, сформированным в Энее. Все шесть корпусов должны были вместе вторгнуться в Баварию по правому берегу Дуная, стремясь соединиться у Регенсбурга с левым флангом Беллегарда и Коловрата.

Однако невозможно было, не заходя в притворстве далеко за дозволенные пределы, продолжать говорить о мире, приводя в движение армии и посылая им приказ через две недели пересечь границы. Вследствие чего Меттерниху было предписано сделать французскому правительству предварительное заявление, которому назначалось служить переходом от миролюбивых заверений к самому факту войны.

Второго марта Меттерних объявил от имени своего двора министру иностранных дел Франции Шампаньи, что внезапный приезд императора Наполеона в Париж, его обращение к государям Рейнского союза с требованием собрать их контингенты, некоторые статьи в газетах и передвижения французских войск побуждают Франца I привести в движение свои войска, но он принужден к такому решению поведением французского правительства и не отказывается еще от своих мирных намерений.

Шамнаньи отвечал Меттерниху с холодностью и не доверием и сказал, что переход Австрии со стези мира на стезю войны произошел уже пол года назад, что она уже полгода готовится к скорым военным действиям и император Наполеон на этот счет не обманывался и, со своей стороны, принял все необходимые меры: Францию не удастся застичь врасплох, а за последствия войны, если они будут катастрофическими, Австрии придется винить только себя.

Меттерних пожаловался на молчание в его отношении императора Наполеона и на неведение, в каком оставили Австрию во время переговоров в Эрфурте, будто приписывая исключительно недостатку дружеских объяснений недоразумение, которое грозило привести к войне. Шам-паньи высокомерно возразил, что Наполеон не желает разговаривать с послом, которого обманывает его собственный двор, или же он сам обманывает французский двор, ибо ничто из обещанного не выполнено: ни прекращение военных приготовлений, ни признание короля Жозефа, ни возвращение к мирным расположениям; что с представителем, на слова которого нельзя полагаться, объяснения бесполезны; что Австрия спасла англичан, перейдя Инн в 1805 году, когда Наполеон готовился пересечь пролив Кале; что она только что спасла их вновь, помешав Наполеону преследовать их до Ла-Коруньи; что тем самым она дважды помешала триумфу Франции над ее соперницей и восстановлению необходимого всем прочного мира; что она будет за это наказана, и на сей раз Наполеон будет не менее стремителен, не менее подготовлен, не менее сокрушителен, чем прежде.

Министры расстались без каких-либо предложений, которые позволили бы надеяться на сохранение мира. Меттерних, казалось, сожалел о войне, ибо предвидел ее гибельные последствия, Шампаньи, казалось, не страшился новой войны, выказав вдобавок раздражение преданного подданного, никогда ни в чем не видящего вины своего господина.

Наполеон, хоть и хотел верить в мир, ибо желал его сохранить, не мог продолжать верить в него после заявления Меттерниха его министру иностранных дел. Им овладел тот необыкновенный пыл, который охватывал ею, когда события принимали опасный оборот, и 3—4 марта он энергично отдал приказы войскам. В своем прежнем убеждении, что Австрия не начнет действовать раньше конца апреля или начала мая, он назначал пунктами сбора: Аугсбург для генерала Удино, Мец для дивизий Карра-Сен-Сира и Леграна, Страсбург для дивизий Буде и Молитора, Вюрцбург для маршала Даву. Теперь он назначил другие пункты, более приближенные к неприятелю, и ускорил отправку к ним людей и снаряжения. Ульм назначался местом сбора четырех дивизий Буде, Молитора, Карра-Сен-Сира и Леграна. Две первые, уже на марше из Лиона к Страсбургу, получили приказ повернуть к Бельфору и двигаться прямо на Ульм, пройдя кратчайшей дорогой через Черный лес. Дивизии Карра-Сен-Сира и Леграна получили приказ не останавливаться в Меце и, не теряя ни минуты, двигаться на Ульм через Страсбург. Подкрепления и снаряжение были без промедления направлены на линию следования войск, чтобы соединиться с ними по дороге и доукомплектовать их по пути.

Для корпуса Даву, называвшегося еще Рейнской армией, Наполеон не изменил пункта сбора. Он поспешно отправил туда подкрепления для доукомплектования трех его первых боевых батальонов и подразделения, которые должны были стать основой состава четвертых батальонов. Всем пехотным и кавалерийским дивизиям предстояло пройти через Вюрцбург, где они и должны были найти принадлежавших им людей и снаряжение. Он только приказал Даву, штаб-квартира которого находилась в Вюрцбурге, тотчас передвинуть дивизии в Верхний Пфальц и расположить их в Байройте, Бамберге, Нюрнберге и в Регенсбурге, для противостояния австрийским войскам из Богемии.

Прежде Наполеон обращался с предупреждением к государям Рейнского союза, а после 2 марта отправил им приказы как глава этого союза. Он потребовал от Баварии 40 тысяч человек, которых поместил под командование старого маршала Лефевра, говорившего по-немецки. Король Баварии хотел, чтобы войсками командовал его сын, но Наполеон не разрешил, предоставив юному принцу командование одной из баварских дивизий. Пунктами воссоединения трех баварских дивизий Наполеон назначил Мюнхен, Ландсхут и Штраубинг, расположенные достаточно далеко за Инном, чтобы эти дивизии не застали врасплох австрийцы, и достаточно выдвинутые перед Лехом и Дунаем, чтобы прикрыть пункты сосредоточения французских войск. У короля Вюртемберга он потребовал 12 тысяч человек, которые должны были собраться в Нересхайме и служить под командованием генерала Вандама, выбору которого король Вюртемберга воспротивился, но Наполеон заставил его принять. У великого герцога Баденского и у герцога Гессен-Дарм-штадтского Наполеон потребовал две дивизии в 8—10 тысяч человек каждая, которые должны были собраться к концу марта в Пфорцхайме и Мергентхайме. У герцогов Вюрцбургских, Нассау и Саксонских он потребовал одну объединенную дивизию, которая должна была собраться в Вюрцбурге при штаб-квартире маршала Даву. У короля Саксонии Наполеон потребовал собрать 20 тысяч саксонцев перед Дрезденом и 25 тысяч поляков перед Варшавой.

В целом эти контингенты образовали 100 тысяч человек действующих войск, в том числе 80 тысяч германцев и 20 тысяч поляков. Бернадотту, подходившему из ганзейских городов с Французской дивизией Дюпа, Наполеон поручал взять саксонцев под свое командование и затем соединиться с Великой армией на Дунае. Для охраны Варшавы было достаточно поляков, прикрытых соседством русских. Поскольку ход военных действий мог повлечь временное оставление Дрездена и Мюнхена, Наполеон повелел передать государям, правившим в этих двух столицах, чтобы они были готовы покинуть свои резиденции и перебраться в центр Рейнского союза, предложив им, если им будет угодно, совершить короткое путешествие во Францию и великолепно обслуживаемые императорские жилища.

Свои силы Наполеон организовал следующим образом. Среди маршалов, которыми он располагал, троих он ценил превыше других, то были Даву, Ланн и Массена. Он решил разделить между ними силы французской армии, доверив каждому из них по 50 тысяч человек. Даву сохранял дивизии Морана, Фриана, Гюдена из

Рейнской армии, кирасиров Сен-Сюльписа, дивизию легкой кавалерии и четвертую пехотную дивизию генерала Демона, состоявшую из четвертых батальонов, что составляло в целом 50 тысяч опытных солдат, лучших, вне всякого сравнения, какими располагала Франция в то время. Этот корпус, разместившийся в Байройте, Амберге и Регенсбурге, собирался в Регенсбурге. Дивизия Сент-Илера, откомандированная от Рейнской армии, часть легкой кавалерии, кирасиры генерала д’Эспаня и три дивизии Удино составляли другой корпус в 50 тысяч человек, под командованием знаменитого Ланна, и сосредоточивались в Аугсбурге. Наполеон добавил к нему бригаду из 1500—2000 тысяч португальцев и корсиканских егерей. Дивизии Карра-Сен-Сира, Леграна, Буде и Молитора, с прекрасной дивизией легкой кавалерии, гессенцами и баденцами составляли третий корпус такой же численности и собирались в Ульме под командованием героического Массена. Кирасиры и карабинеры генерала Нансути, многочисленная дивизия легкой кавалерии и драгуны составляли резерв в 14-15 тысяч всадников под командованием Бессьера. Двадцатитысячная гвардия доводила основную массу войск, сосредоточенную между Ульмом, Аугсбургом и Регенсбургом, до 190 тысяч человек. Баварцы под командованием Лефевра формировали превосходный корпус союзников в 20 тысяч человек. Другой корпус, из вюртембержцев, баденцев и гессенцев, формировал Ожеро. Наконец, Бернадотт командовал саксонцами. Бертье был назначен начальником штаба, а Дарю — интендантом армии. Себя Наполеон сделал главнокомандующим. Армия получила название Германской, ибо Великая армия находилась уже не в Германии и не в Италии, а в Испании.

Наполеон намеревался из Регенсбурга идти прямо на Вену, большой дорогой вдоль Дуная, доверив реке снаряжение, больных и раненых, что предполагало изначальное нанесение австрийцам ужасного удара. Именно с этой Целью он приказал закупить множество лодок на реках Баварии и постепенно, по мере того как он будет пересекать притоки этой великой реки, сплавлять их к Дунаю. С этой же целью он отозвал из Булони 1200 лучших моряков флотилии и добавил их к своей гвардии.

Итак, он собирался сосредоточить все силы в Регенсбурге, оставив без внимания Тироль и предоставив австрийцам продвигаться в него сколь угодно далеко, будучи уверен, что окружит их и зажмет между Германской и Итальянской армиями, если они не поспешат отойти назад.

Регенсбург назначался отправным пунктом операций в предположении, что австрийцы не предпримут наступления раньше конца апреля, В случае, если они начнут действовать раньше, Наполеон имел в виду менее выдвинутый отправной пункт в Баварии и, вместо того чтобы вести войска из Аугсбурга в Регенсбург на соединение с войсками Даву из Вюрцбурга, предполагал выбрать промежуточный пункт, Донауверт или Инголыптадт, чтобы туда отошло соединение из Аугсбурга и подошло соединение из Регенсбурга. Поэтому он пожелал располагать складами продовольствия и снаряжения не только в Аугсбурге, но и в Донауверте и в Ингольштадте, которые могли сделаться при случае местом всеобщего сбора и отправным пунктом для марша на Вену. Таким образом, Регенсбург, в случае отсроченных военных действий, и Донауверт или Инголыптадт, в случае немедленного начала военных действий, назначались главными штаб-квартирами.

С такими инструкциями и отбыл Бертье. Дарю получил подобные же инструкции относительно отправки снаряжения. Между Аугсбургом и Страсбургом, с одной стороны, и Вюрцбургом и Майнцем, с другой, были расставлены эстафеты для соединения телеграфных линий границы и ежедневной отправки в Париж известий с военного театра. Были также установлены чрезвычайные почтовые станции, чтобы Наполеон мог быстро преодолеть расстояние от Сены до Дуная. Подготовившись таким образом, он стал ждать движения австрийцев, желая как можно дольше оставаться в Париже, дабы одушевлять своей волей военное управление, прежде чем отправляться воодушевлять своим присутствием армию, которой назначалось сражаться под его командованием.

Внезапно, когда Наполеон отдавал последние распоряжения, стало известно, что австрийцы дошли в своей дерзости до захвата в Браунау французского курьера, доставлявшего депеши из венской миссии в миссию Мюнхена. Изъятие вверенных ему депеш, несмотря на горячий протест курьера и печати двух посольств, которые должны были внушить к ним почтение, показалось Наполеону равноценным разрыву. В приступе сильнейшего гнева он приказал послать запрос Меттерниху и, в качестве карательной меры, предписал произвести немедленный арест австрийских курьеров на всех дорогах. Его приказы, в точности и без промедления исполненные, доставили ему весьма важные депеши, изъятые на Страсбургской дороге. Он прочитал их с величайшим вниманием и пришел к выводу о том, что военные действия будут начаты в середине апреля. Запрос паспортов, сделанный Меттернихом, окончательно подтвердил близость войны, и Наполеон приказал Бертье отправляться в Донау-верт и собирать армию в Регенсбурге, если можно будет успеть, либо, если времени окажется недостаточно, отводить ее за Лех к Донауверту, оставив в Регенсбурге одну дивизию Даву. Не спуская глаз с телеграфа, Наполеон приготовился отбыть по первому сигналу.

Военные действия, начала которых Наполеон ожидал 15—20 апреля, начались несколько раньше. Приказы начинать кампании в Италии, Баварии и Богемии были отданы 9—10 апреля. Генерал-лейтенант Беллегард, командовавший 50 тысячами человек, которым назначалось выйти через Богемию, перешел границу Верхнего Пфальца в двух пунктах, Тиршенройте и Вернберге. Корпуса генерал-лейтенантов Гогенцоллерна, Розенберга, Гилл ера и эрцгерцога Людвига и два резервных корпуса Иоганна Лихтенштейна и Кинмайера, составлявшие вместе с артиллерией 140 тысяч человек, располагались 1 апреля вдоль Трауна, а 9 апреля — вдоль Инна, франко-баварской границы, переход которой означал начало войны и должен был повлечь за собой одну из самых кровопролитных кампаний века. Вечером 9-го возглавивший войска эрцгерцог Карл, которого сопровождал император, прибывший в Линц, чтобы быть ближе к военному театру, послал одного из своих адъютантов к королю Баварии с письмом, объявляющим, что он имеет приказ выдвигаться вперед и будет обращаться как с врагами с любыми войсками, которые окажут ему сопротивление. Это письмо и стало единственным объявлением войны, адресованным Франции и ее союзникам. Вместо ответа король Баварии Максимилиан покинул свою столицу и отбыл в Аугсбург, а баварские войска, располагавшиеся на Изаре, в Мюнхене и Ландсхуте и уже перешедшие под командование Лефевра, получили приказ оказать сопротивление.

Утром 10 апреля австрийская армия перешла Инн и начала войну. Она не знала точного месторасположения французов, но располагала сведениями о том, что французы находятся в Ульме, Аугсбурге и Регенсбурге, куда двигался Даву. Она надеялась застать их врасплох в таком рассредоточенном состоянии, дойти до Дуная, прежде чем они успеют окончательно сосредоточиться, перейти его между Донаувертом и Регенсбургом, соединиться правым флангом с корпусом Беллегарда и победоносно вторгнуться в Верхний Пфальц, Швабию и Вюртемберг. Корпуса Гиллера и эрцгерцога Людвига, а также второй резервный корпус, общей численностью 58 тысяч человек, возглавляемые принцем-главнокомандующим, перешли Инн в Браунау утром 10 апреля. Корпус Гоген-цоллерна, численностью 27-28 тысяч человек, в ту же минуту перешел Инн под Мюльхаймом. Четвертый корпус и первый резервный корпус, всего в 40 тысяч человек, осуществили переход в Шердинге, неподалеку от места впадения Инна в Дунай. На крайнем левом фланге, дивизия Елачича, примерно в 10 тысяч человек, перешла Зальц и направилась на Мюнхен. На крайнем правом фланге бригада Вецсея, насчитывавшая 5 тысяч человек и состоявшая из легких войск, должна была следовать вдоль Дуная, вести разведку на правом флаге и занять крепость Пассау в месте слияния Инна и Дуная.

Перейдя Инн, австрийцы тремя колоннами двинулись к Изару, где ожидали встретить баварские войска и начать бои. Хоть они и постарались сделать свою армию более мобильной, но продвигались медленно, прежде всего, по привычке, во-вторых, из-за дождей и, наконец, из-за обременительных передвижных складов. Рассчитывая вести захватническую войну, но не умея жить повсюду, как французы, они задумали заменить свои огромные провиантские склады передвижными складами, следовавшими за армией. Помимо передвижных складов, они везли превосходное понтонное снаряжение и множество артиллерии, поэтому на несколько дней завязли между Инном и Изаром и только 15-го подошли к Изару. До сих пор им встречались только кавалерийские разъезды баварцев, которые австрийцы не трогали, чтобы продлить свою приятную иллюзию, что германцы не станут оказывать им военного сопротивления. Эрцгерцог Карл приготовился перейти Изар перед Ландсху-том 16 апреля и теперь уже не мог ни строить иллюзий, ни внушать их кому-либо, ибо на другой стороне реки стояли баварцы, готовые к обороне.

Утром 16-го он, возглавив корпус эрцгерцога Людвига, двинулся к переходу через Изар. Дорога из Браунау, по которой шли австрийцы, по лесистым склонам спускается к берегам реки, протекающей через Ландсхут, и за ним разливается по зеленым лугам. Город расположен на склонах холмов и на берегу реки, которая разделяется на его территории на два рукава. Ландсхут был занят баварской дивизией Деруа. Оставив холмы и правый берег реки, дивизия разрушила мост через больший рукав, расставила многочисленных стрелков в предместье Зели-генталь и построилась в боевые порядки за лугами, на лесистых высотах Альтдорфа, напротив высот, с которых спускается дорога к Ландсхуту. Генерал Радецкий, возглавлявший авангард австрийцев, выйдя из верхнего города к реке и к перерезанному мосту, был встречен весьма горячим стрелковым огнем, на который ответили огнем стрелки Градисканского полка. Эрцгерцог, со своей стороны, воспользовался высотами и пустил в ход грозную артиллерию, атаковав с ее помощью предместье Зелчгенталь на другом берегу Изара, разрушил эту часть Ландсхута и сделал ее непригодной для обороны. Затем он приказал восстановить настил моста на оставшихся опорах и перешел по нему через реку, не встретив никакого сопротивления в оставленном предместье. К полудню корпус эрцгерцога Людвига с многочисленной кавалерией, сопровождаемый на некотором расстоянии корпусом Гогенцоллерна, вышел из города и развернулся перед баварской дивизией Деруа, боевые порядки которой располагались напротив, на высотах Альтдорфа. Между австрийцами и баварцами завязался горячий артиллерийский бой, но когда баварцы получили известие, что австрийцы перешли Изар выше у Мосбурга и ниже у Дингольфин-га, они в правильном порядке отступили через леса на Дунай. Потери с обеих сторон составили около сотни человек. Баварцы отошли на Дунай, в Дюрнбахский лес, куда уже отступила дивизия королевского принца [Людвига] и дивизия генерала Вреде. Там они находились рядом с французами, ожидавшими их с крайним нетерпением.

Эрцгерцог Карл перешел Изар в Ландсхуте с корпусом эрцгерцога Людвига и корпусом князя Гогенцол-лерна. За ними без промедления последовали резервные корпуса Иоганна Лихтенштейна и Кинмайера. На его левом фланге корпус генерала Тиллера занял Мосбург, а на правом фланге корпус Розенберга занял Динголь-финг. Таким образом, все шесть армейских корпусов, назначавшихся для действий в Баварии, общей численностью около 140 тысяч человек, находились за Изаром. Оставалось сделать лишь несколько шагов, чтобы встретить французов, ибо Изар отделяют от Дуная лишь двенадцать лье. Но чтобы преодолеть эти двенадцать лье, предстояло перебираться через мелкие речушки, такие как Абенс слева и Большой и Малый Лаабер справа, через холмы, леса и болота — заросший глухой чащобой край. Следовало хорошенько подумать, прежде чем углубляться в эту опасную местность, с риском столкнуться в любую минуту с французской армией, всегда грозной, хотя еще и не возглавляемой Наполеоном. Австрийский главнокомандующий задумал двигаться прямо вперед через пространство между Изаром и Дунаем и выйти к реке у Нойштадта и Кельхайма. Там он должен был оказаться между двумя известными ему соединениями французов, Аугсбургским и Регенсбургским; тогда он мог повернуть к Регенсбургу, атаковать Даву, захватить Регенсбург и соединиться с генералом Беллегардом. В результате его силы возрастали до двухсот тысяч человек, и он мог без помех двинуться на Рейн, сметая на своем пути застигнутых врасплох французов, не успевших соединиться.

Семнадцатого апреля эрцгерцог Карл принял окончательное решение следовать двумя дорогами в Нойштадт и Кельхайм. Он предписал генералу Гиллеру двигаться из Мосбурга в Майнбург на Абенсе, чтобы предохраниться от французов, которые, как известно, были в Аугсбурге, в то время как дивизия Елачича, размещенная левее, будет подходить на соединение с его корпусом. Ближе к центру эрцгерцогу Людвигу назначалось двигаться в Нойштадт и также следовать вдоль Абенса, дабы наблюдать за баварцами, скопившимися в Дюрнбахском лесу. В центре корпусу Гогенцоллерна было предписано перейти оба Лаабера и следовать в Кельхайм в сопровождении двух резервных корпусов, в то время как справа корпус Розенберга и бригада Вецсея будут производить разведку на поперечной дороге из Экмюля в Регенсбург.

Так, с двумя корпусами слева, тремя в центре и шестым справа, разделенными промежутками в двадцать лье, эрцгерцог Карл двинулся от Изара к Дунаю, через пересеченный участок, заключенный между Ландсхутом, Нойштадтом, Кельхаймом, Регенсбургом и Штраубингом. Генерал-лейтенанту Беллегарду, прибывшему в Верхний Пфальц, он приказал живо потеснить на Регенсбург последние ряды маршала Даву, дабы подготовить общее воссоединение всех австрийских сил.

В первый день эрцгерцог двигался размеренно, не столь неспешно, как обычно, но всё же слишком медленно для данных обстоятельств. Он подошел к Пфеффенха-узену — с одной стороны, и к Ротенбургу — с другой. Восемнадцатого числа он, по-прежнему неосведомленный относительно левого фланга, зная только, что за Абенсом у Аугсбурга находятся баварцы и французы, но лучше информированный о правом фланге, где, как он знал, Даву подходил к Регенсбургу, решил, что французы разделены надвое, и утвердился в мысли атаковать в первую очередь Даву. Приближалась минута самых решительных событий, ибо со всех сторон эрцгерцог был окружен французами и баварцами в почти непроходимой глухой местности, где можно было вдруг оказаться лицом к лицу с неприятелем. Тремстам—четыремстам тысячам австрийцев, французов, баварцев, вюртембержцев, баденцев и гессенцев предстояло пять дней кряду сталкиваться в ожесточенных боях на этом тесном пространстве, причем преимущество должно было остаться не за более храбрыми, ибо храбрецов было достаточно с обеих сторон, а за тем, кто сумеет лучше сориентироваться среди хаоса лесов, болот, холмов и долин!

В то время как австрийцы, опережая французов, готовились застичь их врасплох, последние приближались к военному театру, который представал перед ними с обратной стороны, но выглядел столь же запутанным. На французском правом фланге (на левом австрийцев) Массена, соединившийся в Ульме с дивизиями Буде, Молитора, Карра-Сен-Сира и Леграна, двигался в Аугсбург на соединение с корпусом Удино. Численность его войск не превышала 55—60 тысяч человек. В двадцати пяти лье, на левом фланге французов и на правом фланге австрийцев Даву подходил к Регенсбургу с Рейнской армией, состоявшей из дивизий Морана, Фриана, Гюде-на и Сент-Илера, кирасиров Сен-Сюльписа и легкой кавалерии Монбрена, насчитывавшей около 50 тысяч солдат. Наконец, между этими двумя соединениями, но ближе к Регенсбургу, чем к Аугсбургу, у Кельхайма и Нойштадта находились, как мы помним, баварцы, укрывшиеся в Дюрнбахском лесу в количестве 27 тысяч человек. Туда же через Инголыитадт подходили вюртембержцы в количестве 12 тысяч. Таким образом, французские войска представляли разбросанные соединения, общей численностью в 140—150 тысяч человек, в том числе 100 тысяч французов и около 40—50 тысяч германцев. Императорская гвардия еще не прибыла на место, подкрепления растянулись по дорогам Швабии и Вюртемберга длинными колоннами людей, лошадей и снаряжения.

Благодаря подготовленным заранее средствам связи Наполеон был вовремя уведомлен о происходящем. Узнав 12-го вечером о переходе австрийцев через Инн, он ночью сел в карету и утром 17-го прибыл в Донауверт.

Хотя ему было не менее трудно, чем эрцгерцогу Карлу, разобраться во множестве противоречивых донесений в глухом краю, он узнал от баварцев о переходе австрийцев через Изар в Ландсхуте и, с присущей ему проницательностью, понял, что главная австрийская армия направляется к Дунаю, надеясь пройти между соединениями французов в Аугсбурге и Регенсбурге. Поскольку ему хватило нескольких минут, чтобы это понять, он с невероятной быстротой принял решение использовать оставшееся время на сосредоточение войск, подтянув к Ной-штадту Даву из Регенсбурга, а Массена — из Аугсбурга. Эти внезапные движения Даву и Массена в присутствии неприятеля представляли серьезные опасности. Именно на их преодоление Наполеон и употребил весь свой гений, осуществив одну из самых прекрасных операций своей долгой и чудесной карьеры.

Прибыв 17-го в Донауверт без гвардии, без военного дома, без лошадей и без штаба, он без промедления отдал приказы, использовав для их отправки первых попавшихся офицеров, ибо Бертье находился в ту минуту в Аугсбурге.

Прежде всего он приказал Массена покинуть Аугсбург утром и двигаться на Абенс в левый фланг австрийцев, решив в дальнейшем направить движения маршала к Дунаю или к Изару, к Нойштадту или к Ландсхуту в зависимости от позиции, которую займет армии по прибытии. Наполеон предписал ему оставить в Аугсбурге хорошего коменданта, два германских полка, всех ослабевших и уставших людей, продовольствие, снаряжение и всё, что нужно, чтобы продержаться две недели, отбыть, пустив слух о движении в Тироль, и затем как можно скорее двигаться к Дунаю. Даву он приказал без промедления покинуть Регенсбург, оставив один полк для охраны города, осторожно, но решительно двигаться вверх по Дунаю между рекой и австрийцами и через Абах и Обер-Зааль выйти на соединение с ним в окрестностях Абенсберга, где Абенс впадает в Дунай. Корпус Даву составлял около 50 тысяч человек. Подведя их к Абенсу, за которым располагались баварцы и куда направлялись вюртембержцы, кирасиры Нансути и д’Эс-паня, дивизия Демона и большой парк артиллерии, Наполеон мог располагать примерно 90 тысячами человек, вполне достаточных, чтобы дождаться Массена, который Должен был подвести еще 40—50 тысяч. После этого последнего воссоединения Наполеон был в состоянии уничтожить великую австрийскую армию, какую бы позицию она ни заняла и какой бы маневр ни осуществила.

Приняв и отправив эти диспозиции тем, кто должен был их исполнить, Наполеон перебрался из Донауверта в Инголынтадт, чтобы приблизиться к назначенному им месту сосредоточения войск. Его приказам, отправленным в ту же минуту, не пришлось проделать долгий путь до Аугсбурга, и Массена смог без промедления во второй половине того же дня приступить к подготовке к выступлению наутро 18-го. Но поскольку расстояние до Регенсбурга было вдвое большим, Даву получил приказы лишь поздним вечером. В ту минуту он находился в окрестностях Регенсбурга с четырьмя пехотными дивизиями, кирасирской дивизией и дивизией легкой кавалерии. Генералы Нансути и д’Эспань с тяжелой кавалерией и частью легкой кавалерии, генерал Демон с четвертыми батальонами и большой парк перешли на левый берег Дуная.

Даву пришлось преодолеть немало трудностей, чтобы сконцентрироваться вокруг Регенсбурга. Дивизия Фриа-на на пути в Амберг оказалась вовлечена в недолгий бой с пятьюдесятью тысячами Беллегарда. Она доблестно выдержала бурю, энергично потеснив авангарды австрийцев, и, в то время как она сопротивлялась, остальной корпус, возглавляемый дивизией Сент-Илера, прошел к Регенсбургу. Весь день 17-го, когда Наполеон отправлял приказы, ушел на бурную артиллерийскую перестрелку с австрийцами под самыми стенами города, в ожидании прибытия генерала Фриана. Даву понадобился весь следующий день для завершения присоединения дивизии Фриана, после чего он передвинул свои войска на правый берег Дуная, в то время как дивизия Морана, продолжая сражаться под стенами Регенсбурга, удерживала австрийцев Беллегарда и прикрывала переход через реку. Дивизии Сент-Илера и Гюдена перешли с левого на правый берег Дуная. Тяжелая кавалерия Сен-Сюльпи-са сделала то же, а легкая кавалерия под командованием Монбрена выполнила разведку в направлении Штрау-бинга, Экмюля и Абаха, чтобы определить местоположение эрцгерцога, ибо Даву находился между пятьюдесятью тысячами человек, пришедшими из Богемии, и основным войском австрийцев, пришедшим из Ландсхута. Главной целью разведки было изучение дорог правого берега, которыми Даву предполагал двигаться вдоль Дуная. Он предпочел следовать правым берегом, пусть и открытым врагу, потому что пути сообщения на нем были проходимы и вели прямо к цели. Он хорошо знал, что во время марша эрцгерцог будет двигаться рядом, но не боялся быть атакованным или сброшенным в Дунай, ибо был уверен, что в случае столкновения его войска ответят ударом на удар и всё равно присоединятся к Наполеону в назначенном месте.

Нужно было подойти сбоку к лесистым высотам, отделяющим долины Большого и Малого Лаабера от Дуная, пересечь их и спуститься по противоположному склону к Абенсбергу, куда Наполеон старался подвести разрозненные части своей армии. Этот маршрут можно было проделать по разным дорогам. Справа от Даву открывалась большая дорога из Регенсбурга в Инголыптадт, ведущая по берегу Дуная в Абенсберг через Абах и Обер-Зааль. Она была широка и удобна, но зажата в проходе между высотами и Дунаем. Маршал Даву мог следовать по ней, но если бы в проходе его настиг неприятель, он рисковал быть разгромленным. Даву отправил по ней обозы и артиллерию, послав охранять ее пехотный батальон, который выдвинулся вперед, чтобы занять главные проходы. Слева открывалась поперечная дорога из Регенсбурга в Ландсхут, пересекавшая Большой Лаабер в Экмюле. Эта дорога тоже была широка и удобна, но шла прямо через расположения неприятеля. Даву послал по ней свой авангард из четырех егерских и гусарских полков и двух батальонов 7-го легкого полка под командованием генерала Монбрена, для наблюдения за австрийцами и отвлечения их во время предстоящего марша. Основной части армии предстояло передвигаться по небольшим деревенским дорогам, переходящим с одного склона высот на другой. Дивизии Фриана и Гюдена, формировавшие первую колонну, возглавляли и замыкали кирасиры Сен-Сюльписа. Дивизии Сент-Илера и Морана, формировавшие вторую колонну, возглавляли и замыкали егеря Жакино. Обе колонны должны были выйти на другой склон высот между Большим Лаабером и Дунаем, на выходе из Абахского ущелья у Обер-Зааля соединиться с колонной обозов и выйти к Абенсбергу, даже с вероятностью остаться незамеченными австрийцами, настолько лесистой, гористой и глухой была местность. Авангард, рисковавший столкнуться на большой дороге из Экмюля в Ландсхут с австрийцами, идущими из Ландсхута, должен был продвигаться с осторожностью и, послужив завесой для двух пехотных колонн, свернуть вправо и вернуться к назначенному месту сбора всего армейского корпуса.

Приняв эти диспозиции, Даву приказал выступать утром 19-го. Днем 18-го закончили проходить через Регенсбург, и вечером дивизия Фриана, перейдя реку по мосту, провела ночь вместе со всей армией на правом берегу. Опасную миссию охраны Регенсбурга от многочисленных армий, которые собирались атаковать его и с левого, и с правого берега, Даву назначил 65-му линейному полку. Он предписал закрыть ворота, забаррикадировать улицы и обороняться до победного конца, пока не подоспеет помощь.

На рассвете 19-го четыре армейские колонны начали предписанный им трудный марш: обозы справа вдоль Дуная, две пехотные колонны в центре по деревенским дорогам, авангард слева по большой дороге из Регенсбурга в Ландсхут через Экмюль. Отбыв ранним утром и двигаясь через лесистые склоны, французы поначалу не встречали неприятеля. Между тем встреча не могла замедлить произойти, ибо было невозможно, чтобы соединения в сотни тысяч человек, маневрируя в трех-четырех лье друг от друга, в конце концов не столкнулись и не вступили в бой.

В эту минуту эрцгерцог Карл, проведя день в лагере Рора, на плато, отделяющем Абенс от Большого Лаабера, прямо на обратной стороне высот, переходом через которые были заняты французы, принял, наконец, решение. С каждым шагом всё более убеждаясь, что Даву находится в Регенсбурге, он решил выдвинуться туда 19-го и произвел следующие диспозиции. Генерал Гиллер, формировавший крайний левый фланг со своим корпусом к дивизией Елачича, получал приказ двигаться на Зи-генбург и соединиться с корпусом эрцгерцога Людвига, остававшимся перед Абенсбергом вместе со вторым резервным корпусом для охраны Абенса. Эрцгерцог Карл, в сопровождении корпуса Гогенцоллерна (за вычетом нескольких батальонов, оставленных для наблюдения в Кирхдорфе), корпуса Розенберга, первого резервного корпуса и бригады Вецсея, составлявших 70 тысяч человек, выдвигался на Регенсбург, оставив на левом фланге под командованием генерала Гиллера и эрцгерцога Людвига более 60 тысяч человек. Так, в то время как Наполеон с величайшими усилиями концентрировал свои войска, австрийский главнокомандующий рассредоточивал свою армию на отрезке более чем в тридцать лье между Мюнхеном и Регенсбургом.

Он выдвинулся утром 19-го, в то же время, что и Даву, и почти в том же порядке. Две колонны пехоты, одну из которых составлял корпус Гогенцоллерна, а другую корпус Розенберга и гренадеры резерва, покидали лагерь Рора и выдвигались через высоты, через которые пробирались и французы, по двум дорогам: через Гросмусс, Хаузен, Тенген и через Лангвайд, Шнейдарт, Заальхаупт. Бригада Вецсея, бригада из корпуса эрцгерцога Людвига, легкая кавалерия и отсоединенная от резерва тяжелая кавалерия двигались на Регенсбург по дороге из Ланде -хута, то есть через Экмюль, и должны были встретиться с авангардом генерала Монбрена.

Французы выступили на рассвете. Колонна обозов, которая двигалась вдоль берега Дуная, прикрываемая высотами и пехотными дивизиями, не могла повстречать неприятеля. Две пехотные колонны, состоявшие из дивизий Гюдена, Фриана, Морана и Сент-Илера, возглавляемые и замыкаемые кавалерией, довольно долго продвигались, ничего не обнаруживая. В девять часов утра головы обеих колонн пересекли высоты, спустились на их обратную сторону и заметили немногочисленных австрийских стрелков. Дивизия Гюдена, формировавшая голову левой колонны, развернула стрелков 7-го легкого, столкнувшись со стрелками князя Розенберга. Произошел довольно оживленный бой за деревню Шнейдарт. Но французские войска, имея приказ двигаться, не остановились, и, в то время как стрелки 7-го легкого вели упорную перестрелку, Моран и Гюден, которые формировали головы колонн, перешли в галоп, ускоряя движение войск к Обер-Фекингу и Унтер-Фекингу, где они должны были соединиться с колонной обозов у выхода из Абахского ущелья, вблизи от предписанного места всеобщего сбора. После доблестного боя стрелки 7-го легкого последовали за Гюденом, уступив Шнейдарт австрийцам, которые сочли, что захватили его. Но поскольку австрийцы продолжали продвигаться, дивизии Сент-Ил ера и Фриана, формировавшие хвост французских пехотных колонн, также не могли с ними не встретиться.

В то время как корпус Розенберга, после боя с 7-м легким, проходил через Шнейдарт, корпус Гогенцоллер-на вступал в лесной массив, который вырисовывался в форме подковы перед Тенгеном. В эту минуту генерал Сент-Ил ер, проходивший через тот же Тенген со своей дивизией, увидел впереди, на лесной опушке, австрийцев Гогенцоллерна и рассыпавшихся перед ними стрелков. Пока 10-й легкий теснил неприятельских стрелков, Даву, находившийся в эту минуту радом с генералом Сент-Илером, направил 3-й линейный вправо, а 57-й — влево, чтобы захватить лесистые высоты, располагавшиеся перед ним полукругом, в центре которого виднелась ферма Ройт. Третий линейный быстро выдвинулся вперед, на ходу заряжая оружие, но, атаковав слишком стремительно и не успев построиться, потерпел неудачу и был вынужден отойти под градом картечи и пуль. Тем временем 57-й, построившись в атакующие колонны, занял позицию слева от 3-го и потеснил неприятеля с холмов, которые тот занимал перед лесом. Вскоре вернувшись в строй, 3-й поддержал это движение, оба полка оттеснили австрийцев в леса и прочно закрепились на отвоеванном участке. В это время три других полка, 10-й, 72-й и 105-й, выстроились справа, слева и позади Тенгена, готовые поддержать два первых. К несчастью, артиллерия запаздывала из-за плохих дорог, и французы могли противопоставить массивной неприятельской артиллерии только шесть орудий.

Видя, что в этом пункте бой проходит благополучно, Даву помчался к дивизиям Гюдена и Морана, чтобы убедиться, что они без происшествий добрались до Ун-тер-Фекинга и Обер-Фекинга, разместить их на крайнем правом фланге и помешать тому, чтобы неприятель, позиция которого была ему неизвестна, прорвался через крайний правый фланг к Дунаю.

На противоположной оконечности, слева, генерал Фриан, задержавшийся из-за плохих дорог, в свою очередь вышел на Заальхаупт между полуднем и часом дня и, заслышав стрельбу со стороны Тенгена, поспешил занять позицию слева от дивизии Сент-Илера с намерением поддержать ее. Он выдвинул вперед 15-й легкий и 48-й линейный под командованием генерала Жилли, чтобы вызволить фланг дивизии Сент-Илера, а на равнине, между Заальхауптом и Тенгеном, разместил вторую бригаду кирасиров Сен-Сюльписа, для обеспечения оконечности своей линии. Генералу Пире с полком легкой кавалерии было поручено связать дивизию с авангардом генерала Монбрена у Дюнцлинга.

Генерал Жилли стал вытеснять неприятеля из лесов слева от дивизии Сент-Илера. Командир батальона Саррер вошел в них с четырьмя ротами 15-го полка и выгнал оттуда австрийцев, а 15-й и 48-й полки заняли позицию на фланге дивизии Сент-Илера и выдвинули вперед вольтижерские роты, завязавшие с австрийскими стрелками ужасающую перестрелку.

В то время как эти движения осуществлялись на крыльях дивизии Сент-Илера, бой в центре шел с переменным успехом. Тридцать третий справа и 57-й слева от подковы, в глубине которой виднелась ферма Ройт, потеряли много людей и исчерпали свои боеприпасы, которые нелегко было пополнить, поскольку артиллерийские подводы еще не подошли. Генерал Сент-Илер заменил на линии огня 33-й полк 72-м, а 57-й — 105-м, и тогда огонь возобновился с новой силой. Князь Гоген-цоллерн выдвинул вперед полки Манфредини и Вюрцбурга, возглавляемые князем Людвигом Лихтенштейном, направив их в атаку на оконечности подковы, середину которой занимали французы. Все командиры во время этих атак были ранены: Даву, вернувшись к дивизии

Сент-Илера, расположился в центре с батальоном 33-го и отбивал все атаки, захватывая пленных из головных подразделений австрийцев.

Тогда неприятельские генералы перешли в атаку на левом фланге Сент-Илера, в месте соединения с дивизией Фриана. Князь Людвиг Лихтенштейн, возглавив Вюрцбургский полк и схватив знамя, двинул колонну прямо на французов. Генерал Жилли с гренадерами 15-го и батальоном 111-го двинулся навстречу князю Людвигу и отбил атаку штыками. Князь возобновил атаку и получил несколько пулевых ранений. Австрийцы были оттеснены. В центре князь Гогенцоллерн предпринял новую атаку на дивизию Сент-Илера, но французская артиллерия, подоспев в эту минуту, засыпала австрийцев картечью и сдержала их. Тогда 10-й легкий в штыковой атаке вошел в лес, потеснил австрийцев на Хаузен и вынудил их отступить. Это движение поддержала вся линия французов, и австрийцы могли быть отброшены на Хаузен, но князь Морис Лихтенштейн, во главе полка Кау-ница, остановил яростную погоню французов. Князь был ранен, спасая свой армейский корпус.

День клонился к вечеру, но ни французы, ни австрийцы не хотели вводить в бой все силы. Маршалу Даву было достаточно выполнить свою миссию, добравшись целым и невредимым до окрестностей Абенсберга. Его правый фланг, образованный дивизиями Гюдена и Морана, уже достиг места сбора, а левый, образованный дивизиями Сент-Илера и Фриана, завладел полем боя в Тенгене. Маршал удовольствовался тем, что заночевал победителем на поле боя, дожидаясь для дальнейших движений приказов Наполеона.

Эрцгерцог Карл, со своей стороны, неподвижно следил за боем с высот Груба с двенадцатью батальонами гренадеров первого резервного корпуса. Видя слева от себя бой с Гогенцоллерном, а справа — с Розенбергом, он испугался, что столкнулся с основными силами французов и, желая соединить все войска, прежде чем вступать в генеральное сражение, предоставил корпусу Гогенцол-лерна биться, не оказав ему помощи. Он намеревался возобновить бой на следующий день, подтянув к себе

эрцгерцога Людвига, стоявшего перед Абенсом, и приказав генералу Гилл еру занять позицию, которую оставит эрцгерцог Людвиг.

День оказался весьма кровопролитным. Французы потеряли 200 человек из авангарда генерала Монбрена, 300 из дивизии Фриана, 1700 из дивизии Сент-Илера, несколько человек из дивизии Морана и 100—200 баварских всадников, в целом 2500 человек. Австрийцы потеряли 500 человек в Дюнцлинге, около 4500 человек в Тенгене, несколько сотен в Бухе и Арнхофене, в целом почти 6 тысяч человек. Множество их солдат было рассеяно. Общий результат был еще более значителен, ибо Даву благополучно проскользнул между рекой и австрийцами, соединился правым фангом с окрестностями Абенсберга и победоносно атаковал левым флангом центр неприятеля.

Наполеон воспользовался преимуществами, достигнутыми Даву. Прибыв в ночь на 20-е из Ингольштадта в Фобург, он узнал о дневных событиях и, тотчас вскочив на коня, помчался в Абенсберг, чтобы лично произвести рекогносцировку местности. С высоты плато, на которое он подтянул войска Даву, Наполеон увидел, что австрийские войска, сражавшихся в Тенгене, соединены с войсками, рассредоточенными вдоль Абенса, посредством цепочки немногочисленных и дурно расположенных постов. Не зная точно, где находится главный армейский корпус эрцгерцога Карла, он ясно видел, что главнокомандующий чрезмерно растянул свою линию, и, воспользовавшись преимуществом концентрации, перешедшим на его сторону после удачного движения Даву, задумал заставить австрийцев заплатить за последствия рассредоточения, которому они неосторожно подвергли себя.

Он тотчас принял следующие диспозиции. Взяв на время у Даву часть его корпуса и оставив ему дивизии Сент-Илера и Фриана с легкими войсками Монбрена (в целом 24 тысячи человек), он временно передал дивизии Морана и Гюдена, кирасир Сен-Сюльписа и егерей Жакино под командование только что прибывшего Ланна. Маршалу Даву он предписал твердо держаться в Тенгене и отбивать какие бы то ни было новые атаки, ибо армия будет совершать поворотное движение вокруг этого пункта, чтобы прорвать центр неприятеля и оттеснить его на Ландсхут. Маршалу Ланну с 25-26 тысячами человек, переданными в его распоряжение, Наполеон приказал двигаться прямо вперед и захватить Рор, формировавший, по его мнению, центр позиции австрийцев. Вюртембержцев он расположил у Арнхофена, между Ланном и баварцами, которым предписал двигаться на захват Арнхофена. Дивизия Вреде, стоявшая за Абенсом, должна была ждать, когда неприятельская линия двинется с места, затем форсировать Абенс и выйти на левый фланг австрийцев. Каждая из этих атак направлялась на отдельный пост австрийцев, которые вместе формировали длинную цепь от Абенса до Лаабера. Прорвав все эти посты, Наполеон хотел продвинуться до Ландсхута и завладеть там линией операций эрцгерцога, атаковав либо его арьергард, либо его самого, если он отступит к Ландсхуту.

Чтобы сделать операцию более надежной, Наполеон приказал Массена изменить направление его движения. Думая, что у него достаточно войск (ибо Даву охранял Тенген с 24 тысячами человек, Ланн должен был захватить Рор с 25 тысячами, Лефевр готовился атаковать Арнхофен и Оффенштеттен с 40 тысячами вюртембержцев и баварцев, а в тылы прибывали дивизия Демона и кирасиры Нансути), Наполеон направил Массена на Ландсхут через Фрайзинг и Мосбург, приказав ему быть в Мосбурге рано утром 21-го, дабы перерезать австрийцам путь. В случае своевременного прибытия Массена он рассчитывал захватить всех австрийцев, находившихся между Дунаем и Изаром.

В это время эрцгерцог Карл, остановленный в движении на Регенсбург боем с дивизиями Сент-Илера и Фриа-на, столь же мало осведомленный, как и его противник, о движениях неприятеля, но не понимавший столь хорошо, как тот, чего ему следует опасаться, вообразил, что упорное сопротивление, с которым он столкнулся, обнаруживает присутствие в Тенгене императора Наполеона со всеми его силами, и решил подтянуть к себе оставшийся перед Абенсом корпус эрцгерцога Людвига, поручив генералу Гиллеру занять оставляемую им позицию. Он принял решение дождаться присоединения своего левого фланга между Грубом и Дюнцлингом и возобновить бой с небывалой мощью. Однако Карл предоставил эрцгерцогу Людвигу свободу истолковать его приказ и сражаться там, где он окажется, если будет атакован у Абенса.

Именно так и случилось. Утром 20 апреля эрцгерцог Людвиг заметил приближавшиеся с Абенса войска: то были вюртембержцы, баварцы, Демон и Нансути; другие войска подходили по дороге из Регенсбурга: то были Моран, Гюден, Жакино и Сен-Сюльпис. Людвиг понял, что на .него готовится серьезная атака и, вместо того чтобы двигаться на соединение с братом главнокомандующим, решил защищаться на своей позиции, в ожидании прибытия корпуса Гиллера.

Между 8 и 9 часами вся линия от левого до правого фланга пришла в движение. На левом фланге Ланн с 20 тысячами пехотинцев Морана и Гюдена, 1500 егерями Жакино и 3500 кирасирами Сен-Сюльписа, решительно выдвинулся на Бахель по Рорской дороге через лесистую местность, прорезанную многочисленными ущельями. Он натолкнулся на австрийского генерала Тьерри в сопровождении одной пехоты, потому что его кавалерия, двигавшаяся быстрее, уже достигла Рора. Ланн двинул на него егерей Жакино. Австрийская пехота попыталась укрыться в лесу, но, атакованная прежде, чем до него добралась, и порубленная саблями прежде, чем успела построиться в каре, оставила множество убитых и пленных и в беспорядке отступила на Рор.

Соединившиеся в Роре генералы Тьерри и Шустек попытались помочь друг другу. Две пехотные дивизии Ланна стремительно надвигались на них, возглавляемые егерями и кирасирами. Гусары Кинмайера с силой атаковали егерей Жакино, но кирасирский французский полк отбросил их в беспорядке к деревне Рор. В эту минуту деревню атаковала пехота Морана. При поддержке кирасиров ее с фронта атаковал 30-й полк, в то время как 13-й и 17-й обходили ее с флангов. После безрезультатной ружейной перестрелки генералы Шустек и Тьерри отступили из Рора на Роттенбург по одной из двух Дорог, которые ведут от Дуная к Изару, — дорогой из Кельхайма в Ландсхут. Поскольку открытая местность за Рором затрудняла отступление, австрийская кавалерия делала благородные попытки прикрыть свою пехоту. Но если она обладала некоторым преимуществом над французскими гусарами, то французские кирасиры, обрушившись на нее, всё же безжалостно порубили ее саблями. Вся пехота, находившаяся на дороге, была захвачена. Таким образом, к концу дня подошли к Роттенбургу, притом что беспорядок у австрийцев постоянно нарастал. Генерал Тьерри, спешившийся, чтобы собрать свои войска, был настигнут новыми атаками и захвачен с тремя целыми батальонами. Гусары Кинмайера и драгуны Левенера заплатили за свою преданность почти полным уничтожением. Генералы Шустек и Тьерри, потеряв убитыми, ранеными и пленными 4-5 тысяч человек, были бы полностью уничтожены, если бы к счастью для них к ним на помощь не подоспел генерал Гиллер. Вместо того чтобы спуститься по Абенсу к Зигенбургу и Бибургу, где сражался эрцгерцог Людвиг, Гиллер повернул вправо и встал на позицию в Роттенбурге.

Ланн мог атаковать корпус Гиллера и одолеть его теми ершами, которыми располагал. Но он выполнрш долгий марш, к нему еще не присоединились вюртембержцы и баварцы, и он остановился в ожидании новых приказов, поскольку день уже клонился к вечеру. Он потерял не более двух сотен человек против 4-5 тысяч убитых и захваченных в плен у неприятеля. Кроме того, он собрал пушки, обозы и почти всех раненых в Тенген-ском бою, разбросанных по деревням, через которые прошел.

В то время как Ланн теенрш в беспорядке отступавших австрийских генералов Тьерри и Шустека, вюртембержцы и баварцы с чрезвычайной силой атаковали позицию Кирхдорфа, энергично оборонявшуюся войсками генералов Рейса и Бианки под командованием эрцгерцога Людвига. Несколько раз баварцев отбрасывали ружейным огнем и штыками, когда они подходили слишком близко. Но после полудня, когда вюртембержцы захватили деревню, прикрывавшую правый фланг австрийцев, а генерал Вреде перешел Абенс на их левом фланге, эрцгерцог Людвиг был вынужден отступить дорогой в Ландсхут. Австрийцы потеряли около 3 тысяч человек убитыми и пленными, а баварцы и вюртембержцы — около тысячи.

Бои 20 апреля, которые Наполеон назвал сражением при Абенсберге, были хотя и менее жаркими, чем бои 19-го, стоили австрийцам, учитывая потери, понесенные на обоих направлениях, около 7-8 тысяч человек; так что их потери за два дня составили уже 13-14 тысяч. Но это сражение имело огромное значение как маневр и решило судьбу первой части кампании, ибо отрезало эрцгерцога Карла от его левого фланга, отбросив последний на Изар, в то время как самому эрцгерцогу предстояло быть прижатым к Дунаю у Регенсбурга. Прибыв вечером в Рот-тенбург, Наполеон был вне себя от радости. Его противник был отброшен на Изар, а австрийцы деморализованы, как пруссаки после Йены. Он еще не видел ясно всего, что готовила ему фортуна, ибо из ответов допрошенных пленных не смог разобрать, где находились эрцгерцоги. Предположив, что эрцгерцог Карл может быть перед ним на дороге в Ландсхут, Наполеон решил двигаться туда, чтобы настичь его при переходе через Изар и атаковать, если Массена, направленный в этот же пункт, подойдет вовремя.

Увиденное днем склоняло Наполеона к выводу, что все отступают к Изару и Даву, ставшему поворотной осью на левом фланге, остается лишь двигаться прямо вперед и захватывать остатки австрийских войск. Поэтому он предписал Даву оттеснить те войска, которые, по его предположению, располагались перед Тенгеном, и последовать за движением всей французской линии на Изар, с тем чтобы позднее повернуть на Регенсбург и раздавить Беллегарда, когда будет покончено с эрцгерцогом Карлом. Наполеон не подозревал, что войска, которые, по его предположению, располагались перед Тенгеном, и были основными силами австрийцев под предводительством эрцгерцога Карла.

Тот, в самом деле, весь день 20-го прождал возобновления боя в Тенгене и присоединения эрцгерцога Людвига. Но поскольку бой не возобновлялся, эрцгерцог Людвиг не присоединялся, а на обеих дорогах, ведущих °т Дуная к Изару, показалось множество французов,

Карл начал опасаться за свой левый фланг и занял выжидательную позицию, дабы попытаться соединиться с братом, если тот не подвергнется разгрому. Эрцгерцог задумал расположиться на лесистых высотах, отделявших Большой и Малый Лаабер от долины Дуная, поперек дороги, которая из Ландсхута ведет в Регенсбург через Экмюль. Весь кирасирский резерв получил приказ встать на обратной стороне высот, у выхода на равнину Регенсбурга, гренадеры — у вершины, корпуса Гогенцоллерна и Розенберга — на склоне, обращенном к Лааберу, справа и слева от Экмюля. На этой позиции эрцгерцог Карл опирался на Регенсбург, повернувшись лицом к Ланд-схуту, и был готов изменить линию операций, если его левый фланг окажется от него отрезанным, и усилить себя корпусом Беллегарда, если лишится корпуса Тиллера. Со своей стороны, генерал-лейтенант Тиллер, который командовал, помимо своего корпуса, и корпусом эрцгерцога Людвига, подвергаясь беспощадному преследованию на дорогах из Нойштадта и Кельхайма в Ландсхут, счел необходимым как можно скорее добраться до этого пункта, ибо справедливо отчаялся соединиться с эрцгерцогом Карлом и опасался, как бы не был захвачен и сам Ландсхут, где сосредоточились множество раненых и всё армейское снаряжение. Он приказал своим колоннам двигаться ночью, чтобы прибыть в Ландсхут ранним утром.

В ночь на 21 апреля австрийцы по двум дорогам стеклись в Ландсхут. Французы, встав почти так же рано, двумя бурными потоками устремились туда же. Наполеон, проспав сидя всего несколько часов, с рассветом был уже на коне, дабы самому руководить преследованием на Ландсхутской дороге. Хоть и не зная по-прежнему о присутствии эрцгерцога Карла у Экмюля, он по зрелом размышлении откомандировал дивизию Демона, кирасиров Нансути, баварские дивизии генерала Деруа и королевского принца на свой левый фланг к Большому Лааберу, не пожелав оставлять Даву в столь неопределенном положении лишь с 24 тысячами человек. Сам же с 25 тысячами Ланна продолжил преследование корпусов Гиллера и эрцгерцога Людвига, в то время как баварский генерал Вреде теснил их на дороге из Пфеф-фенхаузена. Наполеон рассчитывал на прибытие Массена в Ландсхут, по крайней мере, с 30 тысячами человек.

Двигаясь с пехотой Морана, кирасирами Сен-Сюль-писа и легкой кавалерией, он ранним утром приблизился к Ландсхуту, на каждом шагу подбирая беглецов, раненых, пушки и большие обозы. При выходе из лесов у Альт-дорфа, откуда видно было зеленеющую равнину Изара и город Ландсхут, его взору открылась неописуемая сумятица. Кавалерия австрийцев теснилась у мостов вместе с пехотой, стекаясь к ним по двум дорогам, которыми следовали корпуса Гиллера и эрцгерцога Людвига. Заторы усугублялись армейским снаряжением, и в особенности обозом понтонов, назначавшихся для переправы через Дунай и даже через Рейн, на случай если небо будет благосклонно к походу против Франции.

Бессьер — как и Ланн, как и сам Наполеон, — прибыв без подготовки и имея в своем распоряжении от силы одного-двух адъютантов, вел кирасиров Сен-Сюльписа, егерей Жакино и 13-й легкий дивизии Морана. При виде открывшегося зрелища он тотчас приказал своим егерям атаковать австрийскую кавалерию. Та доблестно оборонялась, несмотря на беспорядок, заторы и болотистый скользкий участок, но массированная атака французских кирасиров вынудила ее отступить. Тогда австрийские генералы поспешили провести кавалерию через мосты, перед которыми выставили пехоту, чтобы дать время обозам перебраться на другой берег. В Ландсхуте, в возвышенных кварталах, они расположили гренадеров д’Аспре. Но вскоре подтянулась вся дивизия Морана: 13-й легкий и 17-й линейный атаковали австрийскую пехоту одновременно с французской кавалерией. Пехота не устояла перед таким натиском и была вынуждена поспешно отступить к мостам Ландсхута, чтобы успеть перейти на Другой берег. Отойдя через реку, она оставила множество пленных, значительное количество артиллерийских обозов и понтоны. Тринадцатый полк и батальон 17-го прорвались в предместье Зелигенталь и захватили его, несмотря на ожесточенный ружейный огонь.

Оставалось пересечь большой мост через главный Рукав Изара. Австрийцы подожгли его. Генерал Мутон, адъютант Наполеона, возглавив гренадеров 17-го, повел их на горящий мост, прошел по нему под градом пуль и стал подниматься по крутым улочкам Ландсхута на другом берегу Изара. В эту минуту подошел Массена с дивизиями Молитора и Буде, одной из двух дивизий Удино и легкой кавалерией генерала Марула. Он подошел слишком поздно, чтобы помешать отступлению австрийцев, но достаточно рано, чтобы его ускорить. При виде этого ужасающего соединения сил австрийцы оставили Ландсхут, бросив в нем, помимо множества снаряжения, 6-7 тысяч пленных и некоторое количество убитых и раненых. Они лишились своей линии операций, а с ней и всех военных богатств, какие теряют вместе с главной дорогой.

В то время как Наполеон осуществлял это триумфальное преследование со своим центром, подкрепленным частью сил Массена, слева, со стороны Даву, которому он приказал теснить всех на своем пути и который вновь столкнулся с эрцгерцогом Карлом, слышались пушки. Канонада встревожила Наполеона, ибо он, хоть и продолжал считать, что преследует основную часть австрийской армии, не был уже вполне уверен, не оставил ли большую ее часть сражаться с Даву. И вот что произошло с последним.

Получив накануне вечером приказ оттеснить слабые войска, которые, как предполагалось, оставались на Лаа-бере после сражения в Абенсберге, Даву выдвинулся ранним утром, в ту же минуту, когда Наполеон выдвинулся на Ландсхут. Дивизии Сент-Илера и Фриана, отдохнув 20-го после боя, покинули Тенген 21-го в пять часов утра, последовав за корпусами Гогенцоллерна и Розенберга, передвигавшимися на позиции, назначенные им эрцгерцогом Карлом, на склонах высот между долиной большого Лаабера и Регенсбургской равниной. Авангард обеих дивизий, выйдя из небольшой долины Тенгена в долину Большого Лаабера, встретил арьергард австрийцев на лесистом плато между Шнейдартом и Парингом. Стрелки 10-го рассыпались впереди, чтобы оттеснить стрелков неприятеля, в то время как французские гусары атаковали его легкую кавалерию. Австрийцев стали теснить, а вскоре подвезенная галопом конная батарея накрыла их картечью и заставила поспешно отступить. Корпуса Розенберга и Гогенцоллерна, опасаясь, что столкнулись со значительной частью французской армии, сочли должным без промедления отступить, чтобы не потерять времени и средств занять посты, назначенные им на дороге из Ландсхута в Регенсбург, справа и слева от Экмюля. Обе дивизии французов продвинулись вперед, дивизия Сент-Илера — справа, вдоль берега Большого Лаабера, а дивизия Фриана — слева, вдоль подножия лесистых высот, образующих один из склонов долины. Эта дивизия, следовавшая мимо высот, наполненных стрелками Розенберга, испытывала куда больше трудностей, чем дивизия Сент-Илера. Генерал Фриан, желая избавиться от стрелков, выделил из полков вольтижеров, которые под предводительством доблестного капитана инженерных войск Анраца вытеснили из леса австрийцев, угрожавших левому флангу.

При дальнейшем продвижении появились две деревни: Паринг у подножия скал и Ширлинг на берегу реки. Следовало завладеть и той, и другой. В то время как французские стрелки очищали леса, генерал Фриан двинул на Паринг 48-й полк, захватил деревню в штыковой атаке и взял четыреста пленных. Генерал Сент-Илер, направив подобную же атаку на Ширлинг, так же захватил его и взял в нем несколько сотен пленных. В это время заметили прибывающих со стороны Ландсхута, по предусмотрительному приказу Наполеона, баварцев, дивизию Демона и кирасиров Нансути. Поспешно восстановили мосты через Большой Лаабер для соединения с этими полезными подкреплениями. Наступил полдень, и в этот самый час Наполеон вступил в Ландсхут.

В то время как Фриан и Сент-Илер продвигались, корпуса Розенберга и Гогенцоллерна занимали позиции на высотах, окаймляющих Большой Лаабер, в том самом месте, где через них проходит дорога из Ландсхута в Регенсбург. Пересекая Большой Лаабер перед замком Экмюль, дорога шла на подъем через лес и затем выходила на Регенсбургскую равнину. Слева от дороги, выше Экмюля, находились две деревни, Обер-Лейхлинг и Ун-тер-Лейхлинг, опиравшиеся одна на другую и нависавшие над небольшим оврагом, который выходил к Большому Лааберу. Корпус Розенберга расположился в этих двух деревнях, а корпус Гогенцоллерна, расположив авангард за Большим Лаабером в направлении Ландсхута, занял позицию на подъемах дороги, возвышавшихся над Экмюлем.

Даву приблизился и стал развертывать свою линию на расстоянии пушечного выстрела от австрийцев, расположив Фриана слева, перед деревнями Обер-Лейхлинг и Унтер-Лейхлинг, а Сент-Илера и баварцев справа, на низинных участках, омываемых Большим Лаабером. В то время как французы развертывались на позициях, внезапно выдвинулась вперед колонна венгров. Даву, возглавлявший авангард, располагал конной батареей. Он тотчас открыл огонь, и столь удачно, что австрийская колонна, опрокинутая валом картечи, в беспорядке отступила на прежнюю позицию. Тогда французы подошли к австрийцам ближе и начали обмениваться с ними ужасающей канонадой, которая безрезультатно продолжалась несколько часов, ибо австрийцы, лишь прикрывая подступы к регенсбургской равнине, не собирались переходить в наступление. Даву, заподозрив, что перед ним значительные силы и, вероятно, сам эрцгерцог с главной армией, не хотел начинать решающее сражение без приказа Наполеона и без достаточных на то сил. К ночи он приказал прекратить бессмысленный огонь, и австрийцы поспешили последовать его примеру, чтобы отдохнуть, в чем они весьма нуждались. Фриан расположился перед Обер-Лейхлингом, опершись левым флангом на лесистые вершины, отделявшие французов от регенсбургской равнины. Сент-Илер расположился перед Унтер-Лейхлин-гом, будучи отделен от австрийцев небольшим оврагом, спускающимся к Большому Лааберу. Баварцы и кавалерия растянулись по равнине вдоль берега реки.

Общие потери за 21 апреля составили 1700 человек у французов и 10 000 у австрийцев — убитыми, ранеными и пленными.

По окончании дня Даву без промедления отправил генерала Пире к Наполеону, чтобы уведомить его о происходящем и сообщить о позициях и силах австрийцев в лабиринте лесов и рек, заключенном между Ландсхутом и Регенсбургом. Французский император, встревоженный канонадой, доносившейся с его левого фланга от Экмюля, не ложился, дожидаясь донесений, которые не замедлили поступить к нему со всех сторон. С присущей ему чудесной проницательностью Наполеон отчасти догадался о положении вещей и уже почти не сомневался в том, какие позиции занял неприятель. Он чувствовал, что на его левом фланге, на дороге из Ландсхута в Регенсбург через Экмюль, располагается либо сам эрцгерцог Карл с основной массой сил, либо по меньшей мере Богемская армия, перешедшая по мосту в Регенсбурге с левого на правый берег Дуная. В первом случае следовало со всеми силами передвинуться в Экмюль, во втором — значительно усилить маршала Даву. На основании того, что он узнал о бое в Лейхлинге, Наполеон в два часа ночи отправил к Экмюлю кирасиров Сен-Сюльписа и вюртембержцев под командованием Вандама, поскольку те и другие оставались несколько позади Ландсхута и, следовательно, им нужно было проделать меньший путь, чтобы отойти обратно к Экмюлю. Наполеон тотчас отослал генерала Пире к Даву с известием об этом подкреплении и обещанием прислать еще более значительное, когда положение окончательно прояснится.

В самом деле, с каждой минутой поступали всё новые указания, и одно из них, а именно взятие австрийской армией Регенсбурга, рассеяло все его сомнения. Ранее Наполеон приказывал Даву оставить в Регенсбурге один полк для охраны города, что было бы ошибкой, ибо одного полка было мало, если бы не требовалось срочно выдвигаться на Абенсберг с наибольшими, по возможности, силами. Даву оставил в Регенсбурге превосходный 65-й полк под командованием полковника Кутара, с приказом забаррикадировать ворота и улицы города и обороняться до победного конца. Девятнадцатого апреля полковнику Кутару пришлось иметь дело с Богемской армией; он оказал ей мощное сопротивление ружейным огнем, сразив не менее восьмисот неприятельских солдат. Но на следующий день на правом берегу показалась армия эрцгерцога Карла, подошедшая из Ландсхута, а он остался без патронов, поскольку израсходовал все патроны накануне. Уведомленный об этом, Даву послал Кутару два ящика боеприпасов со своим доблестным адъютантом Тробрианом, но их захватили, и патроны не попали в Регенсбург. Полковник Кутар, стиснутый двумя армиями, не имея более возможности сделать ни единого выстрела и обороняться штыками с высоты стен и баррикад, был вынужден сдаться. Таким образом, эрцгерцог Карл завладел Регенсбургом, обоими берегами Дуная и пунктом соединения с Богемской армией, что отчасти возместило ему ущерб за разъединение с эрцгерцогом Людвигом и генералом Тиллером, но не вернуло ни двадцати четырех тысяч человек, уже потерянных за три дня, ни линии операций, ни морального преимущества, полностью уничтоженного и перешедшего к его противнику.

Едва узнав о злоключениях 65-го полка, Наполеон тотчас обрел уверенность, что эрцгерцог Карл находится на его левом фланге между Ландсхутом и Регенсбургом, ибо 65-й был зажат меж двух армий; что перед маршалом Даву в Экмюле находится наибольшая часть австрийских сил; что, наконец, нужно без промедления поворачивать влево со всеми силами, чтобы поддержать Даву и атаковать эрцгерцога Карла. Ночью Наполеон отправил Сен-Сюльписа с четырьмя кирасирскими полками и Вандама с вюртембержцами и приказал Ланну немедленно выступать с шестью кирасирскими полками генерала Нансути и дивизиями Морана и Гюдена, предписав ему двигаться всю ночь, чтобы быть в Экмюле к полудню и предоставить солдатам час отдыха перед боем.

Ничего не делая наполовину, Наполеон пожелал выступить и сам, вместе с маршалом Массена и его тремя дивизиями и великолепной кирасирской дивизией генерала д’Эспаня. Войска Даву, вместе с дивизиями Фриана и Сент-Илера, сильно поредевшими после боев 19-ш и 21-ш, с баварцами и дивизией Демона насчитывали 32—34 тысячи человек. Генералы Вандам и Сен-Сюльпис подводили к нему еще 13-14 тысяч. Ланн с дивизиями Морана и Гюдена и кирасирами Нансути вел еще 25 тысяч, что составляло в целом 72 тысячи человек. Наполеон, вместе с Массена и кирасирами д’Эспаня, должен был довести общее число солдат перед Экмюлем до 90 тысяч человек. Этого было более чем достаточно, чтобы одолеть эрцгерцога Карла, даже если он уже соединился с Богемской армией. Наполеон приказал передать Даву, что прибудет со всеми своими силами между полуднем и часом дня, просигналит о своем прибытии несколькими артиллерийскими залпами и по этому сигналу нужно будет тотчас начинать атаку.

Отправив эти приказы, на рассвете 22 апреля Наполеон отбыл, в сопровождении Массена, на Экмюль — одно из полей сражений, которое обессмертил его гений. С 19 апреля бои не прекращались. Предстояло сражаться и в этот памятный день, с еще большей силой и с еще более многочисленными войсками, чем в предыдущие дни.

В самом деле, и с той, и с другой стороны всё готовилось к решающему сражению. Эрцгерцог Карл не мог более надеяться вернуть себе свой левый фланг, отброшенный за Изар. У него оставалось лишь одно желание — соединиться с Богемской армией, что становилось легко после взятия Регенсбурга. Но он, в свою очередь, захотел предпринять что-нибудь, что в случае успеха уравновесило бы его преимущества. И эрцгерцог задумал план атаковать тремя колоннами Абах, в том же направлении, каким следовал Даву, двигаясь от Регенсбурга на Абенс-берг. Поскольку у Абаха находился только авангард генерала Монбрена, который после боя 19-го в Дюнцлинге с корпусом Розенберга не прекращал перестрелки с легкими австрийскими войсками, было возможно прорваться и выйти в тылы французов. Но вечно колеблющийся эрцгерцог совершил при исполнении своего плана столько ошибок, что сделал его осуществление невозможным. Прежде всего, чтобы дать время генералу Коловрату, отделенному от Богемской армии, перейти Дунай, он решил начинать атаку только между полуднем и часом дня, как раз тогда, когда Наполеон собирался форсировать Экмюль-ский проход. Эрцгерцог Карл разделил свои войска на три колонны. Первая, состоявшая из корпуса Коловрата, с частью бригады Вецсея в авангарде, должна была двигаться из Бургвейнтинга на Абах. Она насчитывала 24 тысяч человек. Вторая, состоявшая из дивизии Лин-Денау и остатка бригады Вецсея, под командованием князя Иоганна Лихтенштейна, должна была двигаться через Вейлоэ на Пейзинг. Она насчитывала 12 тысяч человек и возглавлялась главнокомандующим. Наконец, третья колонна, численностью 40 тысяч человек, состо-явшая из корпуса Розенберга, располагавшегося в Обер-Лейхлинге и Унтер-Лейхлинге перед маршалом Даву, корпуса Гогенцоллерна, преграждавшего Экмюльскую дорогу, и гренадеров резерва и кирасиров, охранявших выход на регенсбургскую равнину у Эглофсгейма, должна была оставаться без движения и оборонять от французов дорогу из Ландсхута в Регенсбург, в то время как две первые колонны будут атаковать у Абаха. Тем самым, эрцгерцог готовился наступать своим правым флангом, численностью 36 тысяч человек, в то время как его левый фланг, численностью 40 тысяч, будет оборонять подъем на высоты, отделяющие Большой Лаабер от долины Дуная. Наполеон, двигавшийся на помощь Даву к Экмюлю, собирался атаковать этот левый фланг всеми своими силами. Оба генерала собирались атаковать коммуникации друг друга, но первый с нерешительностью, а второй с непреодолимой силой.

Левый фланг эрцгерцога, защищавший дорогу на Регенсбург в окрестностях Экмюля, располагался следующим образом. Корпус Розенберга размещался на середине подъема на высоты, окаймляющие Лаабер, за деревнями Обер-Лейхлинг и Унтер-Лейхлинг, фланкируя регенсбургскую дорогу. Несколько дальше и ниже размещался корпус Гогенцоллерна, занимавший берега Большого Лаабера, Экмюльский замок и идущую на подъем дорогу над замком. На регенсбургской равнине, перед Эглофс-геймом и за ним, держались кирасиры и гренадеры. Таким образом, бой должен был произойти перед деревнями Обер-Лейхлинг и Унтер-Лейхлинг, затем на Экмюльской дороге и, наконец, на регенсбургской равнине.

До восьми часов густой туман окутывал поле брани, где должна была пролиться кровь стольких тысяч людей. Как только туман рассеялся, одна сторона приготовилась к обороне, другая — к атаке. Маршал Даву расположил на левом фланге дивизию Фриана, чтобы направить ее на лесистые вершины, на которые опирались деревни Обер-Лейхлинг и Унтер-Лейхлинг, на правом фланге — дивизию Сент-Илера, для лобовой атаки на обе деревни, занятые крупными силами австрийцев. Правее и ниже, на берегу Большого Лаабера, он построил баварскую и вюртембергскую кавалерию, а за ней — французские кирасирские дивизии. Австрийцы заняли наилучшие позиции на высотах, которые им предстояло защищать. Князь Розенберг забаррикадировал деревню Унтер-Лейхлинг, чье положение было более уязвимо, разместил часть своих сил в самих деревнях, а остальные — на нависающем над ними лесистом плато. Для связи с дорогой он развернул на одном из холмов полк с множеством артиллерии. Бригада Бибера из корпуса Гогенцоллерна плотной массой располагалась на дороге над Экмюлем, а несколько подразделений Вукасовича расположились на другом берегу Большого Лаабера, поджидая французов, подходивших из Ландсхута.

К полудню плотные войсковые колонны показались со стороны Ландсхута: то приближались галопом дивизии Морана и Гюдена, возглавляемые вюртембержцами и замыкаемые Ланном, Массена и самим Наполеоном. Условный сигнал давать не пришлось, ибо о начале боя возвестило столкновение авангардов. При выходе из Буххаузена вюртембержцев встретила картечь батареи Вукасовича и атака его легкой кавалерии. Поначалу оттесненные, но вскоре вновь поведенные в атаку доблестным Вандамом, при поддержке дивизий Морана и Гюдена, вюртембержцы захватили Линтах, прошли вдоль Большого Лаабера перед Экмюлем и соединились левым флангом с дивизией Демона и баварцами. На их правом фланге, перед Экмюлем и Рокингом, рассыпались аванпосты дивизии Гюдена.

При первом пушечном выстреле по авангарду бесстрашный Даву двинул вперед обе свои дивизии. Французская артиллерия изрыгнула град снарядов на весь фронт австрийцев и вынудила их укрыться в Унтер-Лейхлинге и Обер-Лейхлинге. Слева дивизия Фриана выдвинулись на леса, на которые опирался правый фланг корпуса Розенберга, а справа дивизия Сент-Илера — на Лейх-линги. Смертоносный ружейный огонь обрушился на Дивизию Сент-Илера, но не поколебал старое войско Доблестного генерала, прозванного в армии рыцарем без страха и упрека. Первым был захвачен Обер-Лейхлинг, Расположенный глубже в овраге и более уязвимый. Но австрийцы энергично оборонялись в забаррикадированном Унтер-Лейхлинге: атаковавший деревню 10-й легкий в один миг потерял под двойным огнем из деревни и из леса над ней пятьсот человек убитыми и ранеными. Однако полк прорвался в деревню, опрокинул штыками ее защитников и взял несколько сотен пленных. Полки Беллегарда и Рёйсс-Грайца, защищавшие деревни, отступили на лесистое плато. В это время дивизия Фриана слева атаковала леса, с которыми соединялись обе деревни, и потеснила полки Шателера, эрцгерцога Людвига и Кобурга, формировавшие правый фланг князя Розенберга. Возглавляемые генералом Барбанегром 48-й и 111-й устремились со штыками наперевес на занятые австрийцами лесные опушки и опрокинули неприятеля. Корпус Розенберга, оттесненный с одной стороны к лесам, с другой — за обе деревни на лесистое плато, был прижат к впадине, через которую проходит Экмюльская дорога, и, отступив к ней, пытался там удержаться.

В эту минуту внизу справа, перед Экмюлем, начались столь же мощные атаки. Кавалерия баварцев, при поддержке французских кирасиров, атаковала кавалерию австрийцев, а вюртембергские пехотинцы устремились на Экмюль, чтобы отбить его у пехоты Вукасовича. Осыпанные градом пуль со стен замка, они не отчаялись и, возобновив атаку, захватили его. За замком открылась поднимающаяся в гору дорога, занятая множеством пехоты и кавалерии. Слева виднелись остатки корпуса Розенберга, защищавшие плато над деревнями Обер-Лейхлинг и Унтер-Лейхлинг, справа — лесистые высоты Рокинга, на которых расположилась часть бригады Бибера. Следовало захватить эти пункты.

В ту минуту, когда Наполеон отдавал приказ о решающей атаке Ланну и Массена, генерал Сервони, развернувший перед ним карту, был убит ядром. Ланн двинул дивизию Гюдена вправо на лесистые высоты Рокинга. Дивизия перешла Большой Лаабер, с одной стороны вскарабкалась прямо на высоты Рокинга, с другой, продолжая движение вправо, обошла их и шаг за шагом отбила у бригады Бибера, отстаивавшей каждую пядь земли. Кавалерия, в свою очередь, устремилась на участок дороги, представлявший крутой подъем и прикрытый плотной колонной. Первыми атаковали вюртембергские и баварские всадники, но столкнулись с легкой кавалерией австрийцев: храбро устремившись вниз по наклонному участку, кавалерия опрокинула союзников к самому берегу Большого Лаабера. Французские кирасиры, придя им на помощь, галопом поднялись по склону, опрокинули австрийских всадников и достигли вершины дороги в ту же минуту, когда над их головами показалась пехота Гюдена, завладевшая высотой Рокинга.

Слева продолжался бой между Сент-Илером и полками Беллегарда и Рёйсс-Грайца за лесистое плато над Лейхлин-гом. Сент-Илер наконец прорвался на плато и оттеснил с него оба полка на дорогу. Тогда на пехоту Сент-Ил ера устремились генералы Штуттерхейм и Соммарива с легкой кавалерией Винцента и гусарами Штипшица. Но французские пехотинцы остановили их, выставив штыки, и оттеснили к дороге на Регенсбург, выйдя к ней с одной стороны, в то время как пехота Гюдена выходила с другой. Тогда австрийская кавалерия, скопившаяся на дороге, вновь атаковала французских всадников, была атакована в ответ и, наконец, уступила.

К этому часу оборона австрийцев была прорвана со всех сторон, а дорога на Регенсбург принадлежала французам, ибо Фриан слева, пройдя через лес, уже спускался на обратный склон высот, а Гюден справа выходил на регенсбургскую равнину у Гайлсбаха. Войска Розенберга и Гогенцоллерна, обойденные справа и слева, искали убежища за австрийскими кирасирами, построившимися в боевые порядки в Эглофсгейме. Французская кавалерия рысью последовала за ними, сопровождаемая слева пехотой Фриана и Сент-Илера, а справа — пехотой Гюдена. Было семь часов вечера, приближалась ночь, а вслед за баварскими и вюртембергскими всадниками выходили на равнину, сотрясая землю копытами лошадей, десять кирасирских полков Нансути и Сен-Сюльписа. Ужасное столкновение двух конниц было неизбежно, ибо одна пыталась прикрыть равнину, по которой отступал эрцгерцог Карл, а другая хотела захватить ее, чтобы довершить победу под самыми стенами Регенсбурга. В то время как французские кирасиры с кавалерией союзников на флангах выдвигались на дорогу, занимавшие дорогу австрийские кирасиры, также с легкой кавалерией на флангах, устремились на них в атаку. Кирасиры Готтесгейма галопом ринулись на французских кирасиров. Те, хладнокровно поджидая противников, дали залп из всего своего огнестрельного оружия, а затем часть их, устремившись вперед, атаковала неприятеля во фланг и опрокинула его.

Спустилась ночь, и благоразумнее было остановить бой. Наполеон с Массена и Данном прибыли в Эглофс-гейм. После нескольких минут обсуждения возобладало наиболее разумное решение, и второе сражение, в том случае если эрцгерцог займет позицию перед Регенсбургом, или же его преследование, если он отступит за Дунай, было отложено на следующий день.

Этот бой, названный Экмюльским сражением и заслуживший свое название из-за численности участвовавших в нем войск и решающего значения, обошелся французам примерно в 2500 человек, большей частью принадлежавших дивизиям Фриана и Сент-Илера, которые своим поведением в эти четыре дня добились для своего командующего маршала Даву славного и честно приобретенного титула князя Экмюльского. Австрийцы потеряли в сражении около 6 тысяч убитых и раненых, множество орудий и 3—4 тысячи пленных. Экмюльское сражение окончательно отделило эрцгерцога Карла от корпусов Гилл ера и эрцгерцога Людвига и, после того как у него была отнята линия операций, Бавария и большая дорога на Вену, в беспорядке отбросило его в Богемию.

Впервые за четыре дня Наполеон смог предаться отдыху, хоть и недолгому, ибо на следующий день хотел завершить череду этих великих и прекрасных операций. Впрочем, он подозревал, что сражения ему давать не придется, так как эрцгерцог Карл поспешно перейдет через Дунай, однако он намеревался сделать этот переход по возможности трудным и даже гибельным.

Эрцгерцог Карл остановился в движении на Абах, как только узнал о разгроме своего левого фланга. Не сумев вовремя предотвратить этот разгром, ошеломленный эрцгерцог горячо упрекал себя за то, что недостаточно упорно сопротивлялся политике войны. Ему ничего не оставалось, кроме как стремительно перейти Дунай и соединиться с Богемской армией, половину которой, под командованием Коловрата, он уже присоединил, а затем двигаться вдоль великой австрийской реки по одному берегу, в то время как Наполеон будет двигаться по другому. Эрцгерцог принял решение безотлагательно переходить Дунай по каменному мосту в Регенсбурге и по лодочному мосту, перебросив его несколько ниже Регенсбурга с помощью средств перехода, привезенных Богемской армией. Корпусу Коловрата, утром направленному на Абах и вечером возвратившемуся к Бургвейн-тингу, назначалось прикрывать отступление, ибо он не участвовал еще в боях и был наименее уставшим. Основной части армии предстояло пройти через Регенсбург и перейти Дунай по городскому мосту. Резервному корпусу предстояло переправляться по лодочному мосту, в то время как кавалерия построится на равнине и займет французов отвлекающим сабельным боем.

На следующий день диспозиции эрцгерцога были исполнены достаточно упорядоченно и успешно. Задолго до рассвета многие армейские корпуса прошли через Регенсбург, в то время как генерал Коловрат, медленно отходя к городу, пропускал войска эрцгерцога. Гренадеры скопились ниже Регенсбурга, чтобы также осуществить переход. Кавалерия маневрировала между Обертраублин-гом и Бургвейнтингом.

Французы также пришли в движение в ранний час. Как только стало возможно различать предметы, легкая кавалерия по приказу Наполеона двинулась на разведку, чтобы узнать, что предстоит: сражение или преследование беглецов. Австрийская кавалерия в данных обстоятельствах продолжала вести себя с величайшей преданностью, ринулась на конницу французов, и между ними завязался новый бой. Из-за своей благородной преданности австрийские всадники потеряли около тысячи человек, но, отступая к городу, привлекали к себе внимание, и таким образом им удалось скрыть от французов вид лодочного моста, по которому переправлялись гренадеры. Наконец французские кавалеристы заметили переправу и сообщили об этом артиллеристам Данна, которые быстро подвезли пушки и принялись обстреливать австрийцев. Большое количество гренадеров было убито, многие утонули. Сам мост разрушился, но основная часть войск успела отступить, за исключением нескольких сотен человек. Даву слева, с дивизиями Фриана и Сент-Илера, Ланн справа, с дивизиями Морана и Гюдена, и кавалерия в центре вышли к городу лишь в ту минуту, когда через него проходили последние австрийские батальоны. Ворота перед французами немедленно закрылись.

Наполеон хотел войти в город в тот же день, чтобы отомстить за поражение 65-го линейного, завладеть мостом через Дунай и обеспечить себе средство последовать за эрцгерцогом Карлом в Богемию. Город окружала простая стена с башнями на некотором расстоянии друг от друга и с широким рвом. Он не подлежал регулярной осаде, но, будучи обороняем множеством народа, мог продержаться несколько часов и даже несколько дней и тем самым чрезвычайно задержать погоню за эрцгерцогом. Наполеон приказал выдвинуть из рядов и поставить в линию всю артиллерию Даву и Ланна, чтобы обрушить стены несчастного города. Множество орудий начали изрыгать ядра и снаряды, и во многих кварталах начались пожары. Горя нетерпением сломить сопротивление города, Наполеон слал к Ланну адъютанта за адъютантом с приказами ускорить взятие. Бесстрашный маршал приблизился к воротам и приказал направить огонь всей своей артиллерии на один выступающий дом, возвышавшийся над стеной. Под ударами ядер дом вскоре обрушился в ров и частично заполнил его обломками. Гренадеры 85-го спустились в ров по лестницам, вскарабкались на стену, наполовину разрушенную ядрами, проникли в город, направились к одним из ворот и открыли их 85-му полку, который колонной вошел в Регенсбург. Город был взят. Этот день, пятый с начала кампании, стоил неприятелю еще 2 тысяч человек убитыми и ранеными и 6-7 тысяч пленными.

Вот эти пять дней. Девятнадцатого апреля маршал Даву, поднявшись вдоль Дуная из Регенсбурга в Абенс-берг, столкнулся с эрцгерцогом Карлом в Тенгене, противостоял ему и остановил его.

Двадцатого апреля Наполеон, соединив половину корпуса Даву с баварцами и вюртембержцами и подтянув маршала Массена к Абенсбергу, прорвал у Рора линию австрийцев и отделил эрцгерцога Карла от генерала Тиллера и эрцгерцога Людвига.

Двадцать первого апреля Наполеон продолжил это движение и окончательно разделил неприятельское войско, захватив Ландсхут и линию операций австрийцев, в то время как маршал Даву снова столкнулся с эрцгерцогом Карлом в Лейхлинге и удержал его.

Двадцать второго апреля, догадавшись, что эрцгерцог Карл не отступил через Ландсхут, а находится на его левом фланге у Экмюля, перед корпусом Даву, Наполеон внезапно повернул на Экмюль и в этом сражении на фланге неприятельской линии одолел австрийцев и прижал их к Регенсбургу.

Наконец, 23 апреля он завершил пятидневные бои взятием Регенсбурга, оттеснив в Богемию эрцгерцога Карла, соединившегося с армией Беллегарда, но отделенного от армии Тиллера и эрцгерцога Людвига.

Наполеон открыл себе дорогу на Вену, которую защищали теперь не более 36—40 тысяч деморализованных солдат, и захватил огромное количество снаряжения, находившегося на главной линии операций неприятеля. Он отбросил эрцгерцога Карла в ущелья Богемии, вернул своему оружию всё его превосходство, уничтожил и захватил около 60 тысяч человек и более ста пушечных орудий. Всего этого Наполеон добился, руководствуясь подлинными принципами ведения войны. Лучше одержать чуть менее блестящую победу, сообразуясь с этими принципами, которые в конце концов есть лишь правила здравого смысла, одержать чуть меньшую победу, не подвергая себя гибельной опасности, нежели одержать великую победу, чрезмерно полагаясь на удачу. Наполеон никогда бы не пал, если бы руководил политикой так, как в данном случае руководил войной.