ТАЛАВЕРА И ВАЛХЕРЕН

В 1809 году французы проливали кровь не только на Драве, Раабе, Дунае и Висле, но и на Эбро, Тахо, Дуэро, и даже на Шельде. Повсюду, и почти в одно время, они отдавали жизни в жестокой борьбе, развязавшейся между величайшим честолюбцем и самой мстительной из наций. В то время как Наполеон с молодыми войсками за три месяца завершил войну с Австрией, его генералы в Испании, лишенные руководства, получавшие лишь его рассеянное внимание и, к несчастью, рассорившиеся меж собой, с лучшими солдатами мира не могли одолеть нерегулярные отряды партизан и горстку англичан. Испанская война затягивалась в ущерб могуществу и славе Франции и к смущению императорской династии.

Проведя зимнюю кампанию в Испании с войсками, давшими в декабре—январе сражения при Эспиносе, Бургосе, Туделе, Молине-дель-Рее, Ла-Корунье и Уклесе, Наполеон пожелал, чтобы им предоставили отдых в один-два месяца, а затем направили на юг Иберийского полуострова, дабы завершить его покорение от Лиссабона до Кадиса и от Кадиса до Валенсии. Как ни хорош был план действий, оставленный им при отъезде из Вальядолида в Австрию, он не мог заменить великого главнокомандующего. Коротко напомним его план для понимания операций 1809 года.

Сульт с дивизиями Мерля, Мерме, Делаборда, Оде-ле, драгунами Лоржа и Л а Уссе и легкой кавалерией Франчески, включавшими семнадцать пехотных и десять кавалерийских полков и парк из 58 орудий, после отдыха в Галисии должен был перейти Миньо в Туе, выдвигаться через Брагу на Дуэро, взять Опорто и двигаться на покорение Лиссабона. Наполеон надеялся, что корпус Сульта представит около 36 тысяч солдат. К несчастью,

из-за множества раненых, больных, уставших и откомандированных солдат удалось собрать не более 24 тысяч человек. Сульту было предписано выступать в феврале и прибыть в Лиссабон в марте, дабы воспользоваться мягкой весной, столь ранней в этих краях. Нею, с доблестными дивизиями Маршана и Матье, располагавшими лишь 16 тысячами боеспособных солдат из численного состава в 33 тысячи, предписывалось остаться в Галисии, завершить ее покорение и таким образом прикрыть коммуникации экспедиционного португальского корпуса.

В то же время, Виктору с дивизиями Виллата, Руф-фена и Лаписа, составлявшими первый корпус, и с двенадцатью кавалерийскими полками предписывалось удалиться от Мадрида, выдвинуться вправо и выполнить в Эстремадуре и Андалусии движение, сходное с движением Сульта в Португалии. Убедившись во вступлении Сульта в Лиссабон, Виктор должен был передвинуться на Севилью, где мог получить при необходимости поддержку одной из его дивизий. В Мадриде для Виктора подготовили осадное снаряжение, состоявшее из короткоствольных орудий 24-го калибра, чтобы он мог одолеть стены Севильи и Кадиса, если столицы будут обороняться. Виктор располагал только двумя из трех своих дивизий, поскольку после сосредоточения войск, производившегося Наполеоном на севере для сокрушения генерала Мура, дивизия Лаписа осталась в Саламанке. Этой дивизии было приказано, одновременно с движением Сульта на Лиссабон, передвинуться от Саламанки на Алькантару, присоединиться к своему командующему в Мериде и сопровождать его в Андалусию. Предполагалось, что численность корпуса, подкрепленного превосходной дивизией Леваля, дойдет до 40 тысяч человек, в том числе 30 тысяч боеспособных солдат, и этих сил, вместе с возможными подкреплениями из Мадрида, хватит на покорение юга Иберийского полуострова.

Жозеф и начальник его Главного штаба Журдан получили позволение сохранить в своем прямом подчинении прекрасные французские дивизии Дессоля и Себастиани, польскую дивизию Валенсы, драгун Мило и несколько бригад легкой кавалерии — в целом одиннадцать пехотных и семь кавалерийских полков, составлявших 36 тысяч боеспособных солдат при номинальном составе в 50 тысяч. Эти войска дополнялись гвардией Жозефа, общим парком и личным составом множества сборных пунктов. С помощью этой центральной армии король должен был сдерживать Мадрид, оказывать при необходимости поддержку Виктору, словом, принимать надлежащие меры в непредвиденных случаях. Корпус Жюно, состоявший под командованием Сюше и завершивший осаду Сарагосы, располагая 16 тысячами солдат из 30 тысяч номинального состава, должен был отдохнуть в Арагоне, а затем, при благоприятном течении событий, выдвигаться через Куэнку на Валенсию. Для его поддержки и охраны Арагона оставался корпус маршала Мортье, который не сильно утомился во время осады Сарагосы и мог представить 18 тысяч солдат из численного состава в 23 тысячи. Еще не зная, как обернется война в Германии, Наполеон запретил использовать корпус Мортье в боевых действиях и приказал держать его в целости вблизи Пиренеев, меж Сарагосой и Туделой, чтобы иметь возможность направить его на юг Испании или на Рейн, в зависимости от хода событий. Победителю испанцев в Кардедеу и Молине-дель-Рее генералу Сен-Сиру, с 40 тысячами солдат из 48 тысяч номинального состава, предписывалось завершить покорение Каталонии путем осады ее крепостей.

Наконец, север Испании, представлявший французскую линию операций, был вверен попечению кавалерийского войска и множества отдельных корпусов, формировавших гарнизоны Бургоса, Витории, Памплоны, Сан-Себастьяна, Бильбао и Сан-Андреса, которые при необходимости могли составить несколько мобильных колонн. После отъезда маршала Бессьера этими корпусами в Кастилии командовал генерал Келлерман, а в Бискайе — генерал Бонне. Служившие во французских тылах подразделения, объединявшие солдат многих родов войск, набранных из различных корпусов, составляли примерно 34 тысячи человек, 15—18 тысяч из которых могли оказать полезные услуги, и доводили до 200 тысяч человек реальную численность солдат из номинального состава в 300 тысяч, задействованного на Иберийском полуострове.

Это были лучшие войска Франции, которые принимали участие в войнах Революции и Империи и одерживали победы в Италии, Египте и Германии! Вот до чего довело завоевание Испании, считавшееся поначалу минутным делом.

Наполеон предполагал, что трехсоттысячная армия уменьшилась не столь сильно, как это произошло на самом деле, и ее будет более чем достаточно для усмирения Испании, тем более что англичан должна была отвлечь от помощи испанцам кампания в Ла-Корунье. Несомненно, при сильном руководстве было бы довольно и двухсот тысяч, хотя пылкость восставшего народа и способна творить чудеса. Однако власть, оставленная Наполеоном в Мадриде, не могла заменить ни его гения, ни его воли, ни его влияния на людей. Жозеф не был наделен достоинствами главнокомандующего, хоть и притязал на воинскую славу как старший в семье. Но он не обладал ни энергией, ни военным опытом, а за отсутствием опыта — ни одним из тех высоких качеств, которые могут его заменить. Он взял себе в наставники достойного и разумного маршала Журдана, на суд которого представлял военные планы, но чаще всего не слушал его советов и следовал минутным побуждениям. Наполеон, заметивший в Мадриде притязания Жозефа, посмеивался над ним. К тому же он не любил Журдана за его высказывания в прошлом, но, посмеиваясь над братом, он не мог не насмехаться над начальником его штаба Журданом, который не поддавался на насмешки. Всё это не укрепляло авторитет короля и начальника его штаба в глазах генералов, которые обязаны были им повиноваться.

Порядок, обеспечивавший иерархию командования, оказался весьма непродуманным. Приказы Наполеона гласили, что король Жозеф заменит его как главнокомандующий армиями Испании, однако всем командующим корпусами, маршалам и генералам предписывалось сноситься непосредственно с военным министром Кларком и получать приказы касательно всех операций от него. В результате они должны были считать власть короля Жозефа чисто номинальной, в то время как единственная действительная для них власть находилась в Париже.

И хотя командование Наполеона, казалось бы, было предпочтительнее любого иного, следует заметить, что приказы Жозефа, отдававшиеся пусть и без знания войны и недостаточно энергично, но с места событий и в большем соответствии с текущими обстоятельствами, могли привести к лучшим результатам, нежели приказы Наполеона, отдававшиеся с расстояния в шестьсот лье и в минуту прибытия нередко не отвечавшие сложившемуся положению. Лучше было бы, если бы Наполеон, наметив общий план кампании, задумать который мог только он один, предоставил Главному штабу Жозефа возможность руководить его исполнением. Передав Жозефу только номинальную власть, он невольно подготовил губительную военную анархию на Иберийском полуострове.

Этим причинам конфликта сопутствовали и другие, столь же досадные. Испанская война, помимо того, что была разорительна в людях, оказалась разорительна и в деньгах. Признав, что не может оплачивать все расходы на нее, Наполеон решил, что армия будет жить за счет оккупированной страны. Однако Жозеф, подобно королю Луи в Голландии и королю Мюрату в Неаполе, искал популярности у новых подданных и, чтобы завоевать их сердца, защищал от французской армии, которая должна была подчинить их ему. Армия же, полагавшая, что делает королями бездарных братьев своего генерала, удивлялась и даже возмущалась тем, что король предпочитает мятежных подданных солдатам, которым обязан короной, и к тому же является не только их должником, но и соотечественником. Генералы, офицеры и даже солдаты вели весьма нелицеприятные речи о создаваемых их руками монархиях, а при дворе Жозефа о французской армии и ее командирах говорили так, как могли бы говорить сами испанцы.

Хотя французская армия была велика и числом, и умением, сопротивление ей с каждым днем становилось всё серьезнее. Испанцы нигде не выдерживали открытого боя. В Эспиносе, Туделе, Бургосе, Молинс-дель-Рее и в Уклесе они разбегались, бросая оружие. Даже регулярные и крепкие английские войска, оказавшись вовлеченными в общий разгром, были вынуждены спешно покинуть испанскую землю и искать прибежища на своих кораблях. Но ни те ни другие не впали в уныние из-за военных неудач. Испанцы в их безумной гордости были неспособны верно оценить французскую армию, и их невежество спасало их от уныния. Разбегаясь почти без боя, они не несли больших потерь, ибо только поражения в результате жестоких боев дают себя глубоко прочувствовать, а испанцы были готовы бесконечно возобновлять войну, которая отвечала их кипучей энергии и всем религиозным и патриотическим чувствам. Если они ненадолго и впали в уныние, то быстро оправились, узнав об отъезде Наполеона и начале Австрийской войны.

Хунта продолжала внушать народу всю свою ярость, удалившись в Севилью, где еще глубже погрязла в окружающем невежестве и фанатизме. Она подстрекала, возбуждала, подталкивала к войне население Валенсии, Мурсии, Андалусии и Эстремадуры, переписывалась с англичанами и без устали слала новобранцев в повстанческие армии. С помощью присланных Англией субсидий, боеприпасов и оружия она реформировала армию центра, вверенную после битвы в Туделе герцогу Инфантадо, а после битвы в Уклесе — генералу Картоха-лю. Армия Эстремадуры, разбитая в Бургосе, Сомосьерре и Мадриде, отомстив за свое поражение убийством несчастного дона Бенито Сан-Хуана, была пополнена новобранцами и вверена старому Грегорио де Л а Куэсте, который вернул себе некоторое влияние среди испанских генералов только потому, что не проиграл ни одного сражения, поскольку их не давал. Этим двум армиям, расставленным на дорогах Ла-Манчи от Оканьи до долины Пеньяса и на дорогах Эстремадуры от моста Альма-раса до Мериды, назначалось беспокоить Мадрид и противостоять французским войскам, если они попытаются передвинуться к югу.

На севере Испании генерал Ла Романа, который при отступлении англичан повернул на Оренсе, уступив им дорогу в Виго, оставался на Миньо, у границ Португалии, между возбужденными своим недавним освобождением португальцами и галисийцами, самыми упорными из всех повстанцев Иберийского полуострова. Тем самым он поддерживал опасный очаг восстания на севере. И повсюду, где не было французских войск, хунта открыто набирала солдат, а там, где они были, прятавшиеся в горах и ущельях партизанские отряды поджидали конвои с ранеными, больными и боеприпасами, чтобы истребить одних и завладеть вторыми. Не более чем через два месяца с той поры, как генералы Наполеона отвоевали под его командованием в десятке сражений половину Испании от Пиренеев до Тахо, слухи об Австрийской войне оживили надежды и пробудили ярость испанцев, и недолгое их уныние сменилось почти столь же великим воодушевлением, как после Байлена. Все верили, что Наполеон, покинув Испанию, вскоре отзовет из нее и свои лучшие войска, а справиться с остальными будет нетрудно.

Разгромленные заодно с испанцами англичане также приободрились в надежде, что война с Австрией потребует отзыва старых войск и позволит им отвоевать территории, потерянные за два месяца отсутствия Наполеона в Испании.

Армия генерала Мура была отведена на берега Англии. Там ее пополнили за счет тех самых ополченцев, которым некогда назначалось противостоять Булонской экспедиции и которые, с тех пор как Булонская экспедиция никого уже в Англии не страшила, поставляли из своих рядов обширный состав для пополнения войск. Англия, имея все основания полагать, что война с Австрией предоставляет последний случай, который нельзя упустить, решила предпринять в этой кампании величайшие усилия, чтобы атаковать Наполеона во всех пунктах и повсюду подготовить для него преграды и опасности. Она планировала не только возобновить экспедицию на Иберийский полуостров, несмотря на неудачу экспедиции генерала Мура, но и организовать грозную экспедицию к берегам Франции, Голландии и Ганновера. Вынужденно обнажив берега континента от Байонны до Гамбурга, Наполеон оставлял ей немало шансов уничтожить флот, собранный в Рошфоре, Лорьяне, Бресте, Шербуре и Антверпене. Идея напасть на Шельду и предать огню великолепные верфи, возведенные на ее берегах, особенно занимала Сент-Джеймский кабинет и вызывала в нем удвоенное усердие.

Но в ожидании, когда можно будет сосредоточиться на этих обширных разрушительных планах, самым срочным делом стала Испания. Следовало незамедлительно оказать ей помощь, чтобы она не пала, прежде чем Австрии удастся ее вызволить. От английских войск, которые отняли Португалию у генерала Жюно и позднее, получив пополнение, содействовали экспедиции генерала Мура в Кастилию, оставалась небольшая часть в окрестностях Лиссабона, под командованием генерала Крэ-дока. Их поспешили подкрепить подразделениями из Гибралтара и Англии, собирались прислать им новые подкрепления и превратить в армию, способную отобрать Португалию у Сульта.

Возглавить экспедицию мог Артур Уэлсли, который был подлинным освободителем Португалии и с которого в то время суд уже снял все обвинения относительно Синтрской конвенции. Уэлсли полагал, что с тридцатью тысячами англичан, тридцатью тысячами португальцев и сорока тысячами португальских ополченцев (что должно было обойтись британской казне в 70—80 миллионов в год) он сумеет одолеть не менее сотни тысяч солдат неприятеля, сохранить Португалию, а сохранив ее, навсегда сделать шатким положение французов в Испании. С редким здравомыслием рассмотрев события последних двух кампаний, он тотчас рассудил, как англичанам надлежит себя вести на Иберийском полуострове, и, несмотря на мнение тех, кого глубоко испугала экспедиция Мура, утверждал, что всегда сможет вовремя погрузиться на корабли, пожертвовав самое большее своим снаряжением. Уэлсли указывал даже, почти пророческим образом, позицию, на которой, опираясь на море и прикрывшись укреплениями, сможет уверенно продержаться многие годы против победоносных французских армий. Доверие, внушаемое этим генералом, его твердость и прямота победили отвращение его правительства к отправке новых армий на Иберийский полуостров. Решили отправить войска, которые должны были довести численность британской армии в Португалии до тридцати тысяч человек, а также ресурсы в боеприпасах и деньгах. Повстанческий энтузиазм португальцев, достигший высшей точки после изгнания генерала Жюно, позволял надеяться на многое с их стороны. В самом деле, они стекались навстречу англичанам и обучались у них военному ремеслу с усердием, которое могло быть вдохновлено только самой горячей страстью.

Таковы были перемены, произошедшие на Иберийском полуострове при одном только известии об Австрийской войне. Едва не покоренная в минуту отъезда Наполеона, Испания поднималась вновь! Едва не оставленная союзниками, она должна была вновь получить помощь англичан и оставаться оккупированной ими до самого конца войны!

Предписания Наполеона указывали на февраль как на наиболее подходящее время для вступления Сульта в Португалию. Он предполагал, что Сульт, прибыв в Лиссабон в марте, поможет Виктору оккупировать Севилью и Кадис и что таким образом покорение юга Иберийского полуострова будет завершено до наступления летней жары. Но события должны были вскоре показать, что самому Наполеону будет легче завладеть Веной, чем его генералам перейти линию Тахо и Дуэро. Несмотря на требования Мадридского главного штаба и усердие самого Сульта, Португальская армия была готова к выступлению только к середине февраля. Эта армия, состоявшая из дивизий Мерля, Мерме, Делаборда и Оделе, легкой кавалерии Франчески и драгун Лоржа и Л а Уссе, смогла собрать под знамена лишь 26 тысяч человек вместо ожидаемых 30. Пятнадцатого февраля, когда всё было готово, Сульт отбыл из Виго. Он намеревался перейти через Миньо, образующую в этом месте границу Португалии, несколько ниже городка Туя, и выдвинуться по большой прибрежной дороге из Браги в Опорто. Но непреодолимые препятствия помешали этому движению, которое, в силу особенностей местности, не сулило больших трудностей.

Португальцы, разделявшие отвращение испанцев к французам и воодушевленные изгнанием Жюно, поголовно восстали под влиянием дворянства и духовенства. Они забаррикадировали деревни и города, перегородили ущелья и выказывали решимость стоять насмерть. В ожидании прихода французов они собрали все лодки на Ми-ньо и отвели их к левому берегу. Легкая кавалерия французов, обследовав местность во всех направлениях, не смогла раздобыть ни одной лодки. Видя происходящее, Сульт решил спуститься вдоль Миньо к морю и захватить многочисленные лодки рыбаков из деревни Гарда, расположенной в устье реки. Он и в самом деле нашел в Гарде множество лодок, которые не успели спрятать, захватил достаточное их количество для одновременной переправы двух тысяч человек, попытался погрузить и перебросить на другой берег, надеясь, что французам хватит сил защититься от португальцев и установить сообщение между берегами. Но море было слишком близко, и сезонные шторма позволили переправиться только 3-4 лодкам. Пять десятков человек, достигших другого берега, храбро бились в надежде на помощь, но вскоре были вынуждены сложить оружие и сдаться на милость свирепого населения.

После этой неудачи Сульту оставалось вернуться к горам и попытаться перейти Миньо в Оренсе, где он надеялся не встретить подобных препятствий. Он выступил из Туя 16-го, следуя правым берегом Миньо, но на этом пути ему предстояла встреча с армией Ла Романы, который после ухода англичан расположился в Оренсе. Сама по себе армия Ла Романы не представляла большой опасности, но ее присутствие воодушевило всё население — как испанское, так и португальское. Все деревни по берегам реки и на высотах были забаррикадированы и заняты фанатичной чернью. Продвигаясь через препятствия такого рода, Сульт смог добраться до Оренсе только 21-го, после того как немало пожег, разрушил и уничтожил на своем пути, понеся и сам значительные потери, которые заставляли опасаться, что он доведет до Лиссабона, если доведет, лишь половину своих войск. Тогда ему следовало готовиться к участи, столь же печальной, как участь Жюно, ибо англичане, как и в 1808 году, не должны были замедлить появиться у лиссабонского побережья.

Если бы Наполеон не внушал своим соратникам столь слепого доверия, Сульт мог бы предвидеть будущую катастрофу и потребовать новых приказов, прежде чем вступать в дикий край, где ему предстояло на каждом шагу сражаться с кровожадным населением и в результате ослабить и измучить свои войска перед встречей с английской армией, одной из прекраснейших регулярных армий Европы. Разумеется, Наполеону не понравилось бы нарушение его планов, но еще меньше ему понравилось бы возвращение два месяца спустя разбитой и дезорганизованной армии.

Как бы то ни было, оттеснив подразделения Л а Романы за Оренсе, Сульт принял решение повернуть вправо, переправиться через Миньо и вступить в Португалию через провинцию Траз-уж-Монтиш. Он намеревался направиться на Шавиш, а затем на Брагу, что после долгого обходного пути возвращало его на прямую дорогу из Туя в Опорто. В свою очередь Ла Романа, оттесненный из Оренсе на Вильяфранку, задумал покинуть ее скрытным движением, достойным партизанского командира. Верхняя Галисия, прилегающая к королевству Леон, была в ту минуту доступна, ибо Сульт оставил ее, направившись в Португалию, а Ней ушел из нее на побережье. Так что можно было передвинуться туда через цепь французских аванпостов, которые связывали войска обоих маршалов с войсками Старой Кастилии. Это и решил сделать Ла Романа, хотя бы только для того, чтобы разрушить линию коммуникаций французов, а позднее искать прибежища в Астурии, если Ней вздумает погнаться за ним.

В то время как испанский генерал собирался устроить французам столь неприятный сюрприз, Сульт приготовился к переходу через провинцию Траз-уж-Монтиш. У него было уже, вследствие его первых операций, более восьмисот больных и раненых, а часть артиллерийских лошадей была в очень плохом состоянии как из-за дурных дорог, так и из-за отсутствия фуража. Поэтому он решил избавиться от всего, что могло обременить его во время движения, и отправил в Туй, которым владел, всех больных, раненых и тяжелую кавалерию, решив подтянуть их в Брагу позднее, когда дойдет туда. Он оставил в Туе 36 орудий и около двух тысяч человек, забрав с собой только 22 орудия, запряженных крепкими лошадьми и снабженных необходимыми боеприпасами. Сульт пересек границу Португалии 4 марта, послав в Мадридский главный штаб сообщение, что вскоре прибудет в Опорто.

После нескольких боев подойдя к Шавишу, Сульт увидел разъяренную толпу крестьян, священников, женщин и солдат, изрыгавших с высоты стен тысячи угроз и проклятий. Фанатичный сброд не мог остановить 24 тысячи французских солдат, ведомых превосходными офицерами. Когда Сульт пригрозил истребить всех, кто окажет сопротивление, ему сдали наполовину обезлюдевший Шавиш. В городе нашлась артиллерия без лафетов и множество боеприпасов. Рядом с городом имелась небольшая цитадель, способная защитить от ярости черни. В ней и оставили под охраной небольшого гарнизона раненых и больных, неспособных продолжать движение после марша из Оренсе на Шавиш. Таковы были прискорбные условия наступательных операций среди восставшего населения, жестокого и исполненного решимости защищаться.

Сульт направился из Шавиша на Брагу, двигаясь к морскому побережью. Кавалерии Франчески и пехоте Мерме, возглавлявшим армию, приходилось преодолевать на пути множество препятствий. Во многих узких ущельях, где колонны растягивались, а артиллерия проходила с величайшим трудом, их осаждали многочисленные отряды повстанцев, спускавшихся с ближайших гор, и французы подвергались риску быть отрезанными и уничтоженными прежде, чем хвост колонны успеет прийти на помощь головной ее части. Дивизии продвигались постоянно отделенные друг от друга плотными массами неприятеля. Наконец, не переставая громить повстанцев и обзаводиться новыми ранеными, 17 марта войска подошли к Браге. На позиции перед Брагой расположился генерал Фрер с 17—18 тысячами регулярных солдат и вооруженных крестьян. Поскольку он желал исполнить предписания и, не вступая в сражение, отойти на Опорто, его и еще нескольких офицеров растерзала разъяренная чернь, дабы они послужили примером предателям.

Сменивший Фрера офицер наметил сражение на 18 марта. Но убивающая офицеров чернь не способна выстоять против старых солдат. Сульт атаковал и без труда захватил позиции Браги, потеряв не более сорока человек убитыми и ста шестидесяти ранеными. Куда больше людей французы потеряли, пробиваясь через деревни. Они захватили не много врагов, благодаря превосходным ногам португальцев, но все захваченные были убиты на месте. Несколько тысяч мертвых и умирающих усеяли поля вокруг Браги. Война начала обретать жестокий характер, ибо для отучения населения от жестокости приходилось проявлять не меньшую жестокость.

Завладев Брагой, Сульт получил только город, но приобрел и кое-что получше, а именно прямую дорогу на Туй, по которой мог подтянуть оставленное позади снаряжение. В то же время стало известно, что опорный пункт в Туе блокирован, осажден со всех сторон и нуждается в срочной помощи, иначе будет захвачен. Воспользовавшись ресурсами Браги, которые разбежавшиеся жители не смогли забрать с собой или уничтожить, Сульт направился, наконец, на Опорто, оставив в Браге для охраны раненых и оказания помощи опорному пункту в Туе дивизию генерала Оделе.

При переходе через реку Ави французам пришлось вновь преодолевать сопротивление португальцев, которые убили, в отместку за свои неудачи, бригадного генерала Валонгу и отошли на Опорто, решив дать генеральное сражение под стенами этого города. В Опорто собралось около 60 тысяч солдат и вооруженных крестьян. Их главнокомандующим, весьма достойным такой армии, был епископ Опорто, руководивший войсками в епископском облачении. Мятежная чернь, куда более опасная для мирных жителей, чем для неприятеля, хозяйничала в Опорто и угнетала население, слушаясь только епископа и то только тогда, когда он потворствовал народным страстям. Гораздо более занятая совершением жестокостей, нежели возведением оборонительных укреплений, португальская чернь лишь наскоро соорудила несколько редутов по внешнему периметру Опорто. Город, расположенный на правом берегу, по которому приближались французские войска, был связан с предместьями на левом берегу мостом. Небольшой протяженности укрепления португальцев были, тем не менее, вооружены двумястами орудиями большого калибра и представляли собой препятствие, преодолеть которое было бы непросто, если бы его удерживали не такие плохие войска.

Подойдя к Опорто 27 марта, Сульт был поражен, но отнюдь не напуган, видом преград, которые ему предстояло преодолеть. Он не сомневался, что солдаты и офицеры, которыми он командовал, справятся с ними. Но в предвидении разграбления богатого Опорто, важнейшего в торговом отношении города, Сульт хотел избавить от этого кошмара армию и население. Вследствие чего, посредством письма, обращавшегося к разуму командиров, он потребовал сдачи крепости.

Как и следовало ожидать, его предложения не принесли результата, и он решил начинать штурм днем 29 марта. Построив войска вне досягаемости артиллерии, маршал быстро выдвинулся вперед тремя колоннами. Правой колонной командовал Мерль, центральной — Мерме и Л а Уссе, левой — Делаборд и Франчески. По условленному сигналу кавалерия выдвинулась галопом и смела неприятельские аванпосты, а затем пехота атаковала укрепления. Захватив укрепления, французские колонны бросились со штыками на толпу беглецов и оттеснили ее на улицы Опорто, на которых вскоре воцарилась ужасающая неразбериха. Проникнув в город и двигаясь по нему без соблюдения равнения, генерал Делаборд дошел до моста через Дуэро, который связывал город с предместьями. Неприятельская кавалерия вперемешку со спасавшимся бегством населением теснилась на этом лодочном мосту под картечным огнем, который вели с другого берега португальцы, пытаясь остановить французов. Вскоре мост, не выдержав, обрушился вместе со всеми, кто на нем находился. При таком ужасающем зрелище французы на мгновение приостановили движение, затем восстановили мост и галопом устремились по нему вдогонку за беглецами. Справа португальцы, прижатые генералом Мерлем к Дуэро, бросались в реку в надежде спастись вплавь, но почти все погибли в волнах. Другое подразделение пыталось держать оборону в епископстве и было полностью уничтожено. Вскоре разгоряченные боем французы начали творить бесчинства, которые обыкновенно следуют за штурмом, и рассыпались по всему городу, предаваясь грабежу. Вряд ли их могло успокоить то, что они узнали о пытках, которым подверглись их соотечественники. Они повели себя в Опорто так же, как в Кордове, но как в Кордове, так и в Опорто, французские офицеры, исполненные человечности, старались, как могли, остановить ярость солдат и сами пытались спасать несчастных, которых была готова поглотить река. Сульт сделал всё возможное, чтобы восстановить порядок и придать победе характер, подобающий цивилизованной нации. Штурм города стоил ему не более 300—400 человек, тогда как португальцам он обошелся в 10 тысяч погибших. Кроме того, Сульт захватил двести орудий.

Ресурсы города Опорто были значительны во всех отношениях и имели огромную ценность для армии. Французы нашли в городе большие запасы продовольствия, множество боеприпасов и снаряжения, завезенного англичанами, и бессчетное количество судов, груженных дорогими винами. Сульт поспешил привнести порядок в распределение этой добычи, чтобы армия ни в чем не испытывала недостатка и чтобы население, понемногу успокоившись, постепенно привыкло к своим покорителям. Но ярость к французам не угасала. Всё население деревень за Дуэро присоединилось к войскам, разбитым в Опорто, и к англичанам, занимавшим Лиссабонскую дорогу. Французская армия, сократившаяся до 20 тысяч человек, уже оставила одну из своих дивизий в Браге, теперь ей пришлось оставить еще одну дивизию в Амаранта, для охраны верхнего течения Дуэро. Армия вынужденно разделялась, тогда как ей нужно было оставаться единой для противостояния англичанам. В скором времени положение французов могло потребовать от главнокомандующего большого искусства — как для того, чтобы удержаться в Португалии, если удастся в ней остаться, так и для того, чтобы уйти из нее без разгрома, если придется отступать перед неприятелем, обладающим слишком явным численным превосходством.

Сульт объявил себя генерал-губернатором Португалии и сделал всё возможное для усмирения населения. Позаботившись о тылах, он приказал выслать из Браги подмогу для разблокирования опорного пункта в Туе и послал нескольких офицеров в Мадрид по той дороге, которой следовал сам, дабы они сообщили, что в довольно скором времени он окажется в самом критическом положении. Но существовала вероятность, что ни одному из посланных офицеров не удастся добраться до пункта назначения. Причиной прервавшихся коммуникаций был Л а Романа, вторгшийся в горный край верхней Галисии на границе с королевством Леон. Распространяя слухи об Австрийской войне, он поднял на восстание жителей севера, которых ненадолго испугала ноябрьская и декабрьская кампания. В результате Ней на побережье и Сульт в Опорто были отделены от остальной Испании обширной зоной восстания, в которой истреблялись больные, курьеры и зачастую останавливались конвои с самым надежным сопровождением.

С 24 февраля вестей от Сульта в Мадрид не поступало, но поскольку в штабе были уверены в силе его армейского корпуса и в его военном опыте, никто не сомневался в успехе, и все только отсчитывали дни, гадая, в каких пунктах может находиться Сульт. Получив от него заверение, что в первых числах мартах он прибудет в Опорто, тогда как он смог прибыть туда только 29 марта, и рассчитав, что вскоре он будет уже в Лиссабоне, где столкнется с немалыми трудностями, решили, наконец, послать на юг Иберийского полуострова Виктора, дабы он отвлек часть неприятельских сил на себя. Безусловно, то было весьма разумное решение, ибо англичане и даже португальцы (события это доказали) не могли проигнорировать движение французской армии на Мериду и Бадахос.

Главный штаб Жозефа отправил Виктору повторный приказ исполнить относившуюся к нему часть предписаний Наполеона. Маршал выдвинул было некоторые возражения, сославшись на разбросанность корпуса. В самом деле, он располагал только дивизиями Виллата и Руффе-на, тогда как дивизия Л аписа оставалась в Саламанке.

Но ему отвечали, что этой дивизии послан категорический приказ следовать за ним, что со всеми высланными ему кавалерийскими подкреплениями и германцами дивизии Леваля у него будет 24 тысячи человек и этих сил достаточно для начала наступательного движения. Вдобавок Виктора заверили, что к нему вскоре присоединится и дивизия Л аписа и что его поддержит армейский корпус, выступающий из Мадрида на Сьерра-Морена. Настойчивость Главного штаба в отношении маршала Виктора была совершенно обоснованна, ибо, помимо необходимости осуществить движение в южном направлении, параллельное движению Сульта, имелся для действий в этом направлении и другой, не менее насущный мотив: помешать испанскому генералу Грегорио де Ла Куэсте расположиться на левом берегу Тахо перед мостом Альмараса.

Под давлением этих доводов и повторных приказов Виктор выдвинулся в середине марта. Бывший четвертый корпус был частично восстановлен под командованием Себастиани и направлен в Сьюдад-Реаль для осуществления в Ла-Манче движения, соответствующего движению Виктора в Эстремадуре, и отвлечения от него армии Картохаля, в то время как маршал будет иметь дело с армией де Ла Куэсты. Четвертый корпус, состоявший из дивизии Себастиани, германцев Леваля и поляков Валенсы, был сформирован из тех же дивизий, только германцы были переведены к Виктору. Пополнившись драгунами Мило, Виктор выдвинулся в Ла-Манчу в составе 12—13 тысяч человек.

Первой заботой Виктора был переход через Тахо. Тахо следовало переходить в Альмарасе, чтобы оказаться на большой дороге в Эстремадуру, но старый мост Альмараса, просторное и величественное сооружение прежних времен, был лишен главного широкого пролета высотой более ста футов. Из Мадрида Виктору прислали кое-какое снаряжение и генералов Лери и Сенармона, которые с величайшими усилиями сумели навести лодочный мост, пригодный для перехода тяжелой артиллерии, и 15 марта Виктор выдвинулся из Талаверы. Его корпус, в ожидании прибытия дивизии Лаписа, включал французские дивизии Виллата и Руффена, германскую дивизию Леваля, легкую кавалерию Лассаля¹⁹ и драгун Латур-Мобура, что составляло в целом 23—24 тысячи человек, в том числе 15—16 тысяч пехотинцев, 6 тысяч всадников и 2 тысячи артиллеристов. Дабы облегчить дебуширование, Виктор перешел через Тахо тремя колоннами. Лассаль и Леваль перешли реку по мосту в Талавере, Виллат и Руффен — по мосту в Арсобиспо, а Латур-Мобур с тяжелой артиллерией спустился по левому берегу реки к Альмарасу, где должно было переправляться самое обременительное снаряжение. Первые две колонны, состоявшие из легкой кавалерии и пехоты, должны были выбить де Ла Куэсту с его позиций; а после этого соединиться перед Альмарасом с линейной кавалерией и парком осадного снаряжения.

Диспозиции Виктора были исполнены в точном соответствии с планом. Германцы Леваля вышли за Тахо к труднодоступным высотам, выбили с высот и оттеснили к Месас-де-Ибору испанскую пехоту, захватив у нее семь орудий и убив тысячу человек. Дивизия Виллата, дебушировав с моста Арсобиспо, поддержала движение германцев, после нескольких горячих и успешных боев заняв позиции в Фреснедосо и Делейтосе. Когда расчистили большую дорогу Эстремадуры, драгуны Латур-Мобура с осадным парком приблизились к мосту Альма-раса, ремонт которого как раз завершался. По приказу Наполеона по этому мосту нужно было провезти, для разрушения стен Севильи в случае ее осады, несколько орудий 24-го калибра и гаубиц.

Генерал де Л а Куэста, который рассчитывал на природные препятствия на левом берегу Тахо для противостояния движению французов, 19 марта отступил на Трухильо, а от Трухильо на Мериду, решив сделать новым рубежом сопротивления Гвадиану. Маршал Виктор последовал за ним с легкой кавалерией и пехотой, хотя драгуны и тяжелая кавалерия в Альмарасе переправились еще не полностью. ¹⁹

Арьергард неприятельской армии составляла кавалерия герцога дель Парке. Доблестный и умный Лассаль, беспощадно преследовавший испанцев, атаковал их, где только мог, и в одном бою захватил 200 всадников. К несчастью, на следующий день 10-й егерский полк был застигнут врасплох и потерял 62 всадника, которых испанцы, убив, изуродовали самым жестоким образом. Найдя на своем пути прискорбные свидетельства испанской свирепости, французские солдаты поклялись отомстить за своих товарищей по оружию и жестоко сдержали слово несколько дней спустя.

Виктор не мог решительно выдвигаться на Гвадиану, пока не завершится переход через мост в Альмарасе. Когда 25 марта эта операция закончилась и драгуны Латур-Мобура присоединились к маршалу, он направился к берегам Гвадианы и перешел ее в Медельине. К этому пункту он подошел уже без нескольких пехотных и кавалерийских частей, которые пришлось оставить для охраны тылов и сдерживания соединений, образовавшихся в диких горах, которые он миновал. Часть голландцев из дивизии Леваля Виктор оставил в Трухильо, один драгунский полк послал наблюдать за дорогой из Мериды, а другой — за горами Гвадалупе, наводненными герилья-сами, после чего у него осталось не более 19 тысяч человек, но зато это были солдаты такого достоинства, что не приходилось беспокоиться об их небольшой численности.

Дон Грегорио де Л а Куэста, знавший о том, что Виктор лишился части своих сил, и будучи сам усилен присланной из армии центра дивизией Альбуркерке, насчитывая в своих рядах 36 тысяч самых организованных солдат Испании, счел возможным дать сражение, ибо его силы вдвое превосходили силы противника. Вследствие чего он расположился в ожидании французов на весьма выгодной позиции за Гвадианой, по ту сторону небольшой речушки Ортигосы.

Завладев Медельином, куда он вступил без всяких затруднений, Виктор обеспечил себе обладание Гвадианой и мог без помех выдвигаться дальше. Перейдя реку утром 28-го, он вскоре обнаружил слева испанскую армию, частично скрытую рельефом участка и готовившуюся скорее к наступлению, нежели к отступлению. Виктор без колебаний перешел Ортигосу с двумя третями своей армии. Перед мостом он оставил дивизию Руффена, для отпора весьма сильному подразделению, видневшемуся на этом берегу, и передвинулся вперед с Лассалем, германцами, оставшимися драгунами Латур-Мобура, артиллерией и дивизией Виллата, насчитывавшими в целом около 12 тысяч человек. Перейдя Ортигосу, он очутился перед весьма просторным плато, которое, возвышаясь вправо, понижалось влево и переходило в равнину близ Дон-Бенито.

Вправо на плато Виктор запустил Латур-Мобура, два германских батальона и десять орудий, поддержав их 94-м линейным полком дивизии Виллата. Этим войскам предстояло захватить плато и опрокинуть находившуюся на нем часть испанской армии. Влево, где участок понижался к Дон-Бенито и где также виднелись весьма плотные массы войск, маршал направил только Лассаля с легкой кавалерией и два оставшихся германских батальона. В центре он построил в плотную колонну 63-й и 95-й полки дивизии Виллата, а также несколько правее 27-й легкий полк — для связи с Руффеном. Затем он дал сигнал Латур-Мобуру и стал ждать, для последующих диспозиций, результата этой первой атаки.

Германцы уверенно взобрались на плато в сопровождении десяти орудий и пяти драгунских эскадронов Латур-Мобура. Справа виднелась некоторая часть пехоты и кавалерии, но основная часть испанской армии, надвигавшейся всей массой на слабые войска Лассаля с очевидным намерением отрезать их от Гвадианы, находилась слева на равнине. При таком зрелище союзники на правом фланге ускорили атаку. Германцы, оттеснив испанских тиральеров, пропустили вперед десять французских орудий, которые, ведя обстрел с плато, могли причинять огромные разрушения на простиравшемся на склоне участке. Испанская пехота, завидев французскую артиллерию, открыла по ней стремительный, но беспорядочный и неверный огонь. Французские доблестные артиллеристы без колебаний приблизились на расстояние в тридцать-сорок шагов к испанской пехоте и накрыли ее картечью, к каковому обращению она была непривычна. Тогда де Ла Куэста бросил на французских канониров свою кавалерию, чтобы она порубила их саблями прямо у их орудий. Но не испанской кавалерии было нападать на французских артиллеристов. Не успела она приблизиться к орудиям, как драгунский эскадрон, атаковав с фланга, заставил ее повернуть обратно. Она опрокинулась на собственную пехоту, смяв ее при отступлении. Пять эскадронов Латур-Мобура, сметая всех на своем пути, обратили в бегство как кавалерию, так и пехоту и, тесня левый фланг испанцев по отлогому участку, отвели его к Дон-Бенито. Зная, что с испанцами можно добиться результатов лишь в сабельной рубке, доблестный Латур-Мобур беспощадно преследовал их при поддержке 94-го линейного полка.

Но если справа всё было кончено и не осталось ни одного неприятельского солдата, то в центре и слева положение становилось критическим. Центр и правый фланг испанцев, насчитывавшие не менее 27 тысяч человек, всей массой надвигались на 3-4 тысячи солдат Лассаля — несколько полков легкой кавалерии и два батальона германской пехоты. Безусловно, излишним было оставлять всю дивизию Руффена перед Ортигосой для отпора немногочисленным и неопасным кавалеристам, однако с тремя оставшимися полками дивизии Виллата и войсками Латур-Мобура, не вовлеченными в рискованную погоню, французы еще могли нанести поражение испанцам. Виктор произвел весьма уместные диспозиции для достижения подобного результата. Он приказал 63-му и 95-му линейным полкам дивизии Виллата передвинуться влево и развернуться, дабы остановить массовое наступление испанцев. Германцам он приказал совершить тот же маневр, а Лассалю — атаковать испанцев без пощады, когда их начнет сдерживать развернувшаяся пехота. Два германских батальона и десять орудий, которые не последовали за Латур-Мобуром, оставались на французском правом фланге на плато. Виктор приказал им развернуться во фланг испанцам и изрешетить их картечным и ружейным огнем. Латур-Мобуру и 94-му линейному полку Виктор предписал приостановить погоню и, воспользовавшись стремительным выдвижением в тылы неприятеля, атаковать его сзади, окружить и сокрушить.

Отданные вовремя и энергично исполненные приказы привели к полному успеху. Испанцы замешкались при виде развертывания полков Виллата. Это развертывание остановило их, ибо, не умея различить, направляется ли на них вся французская армия или только два полка, они замедлили движение и стали стрелять, неумело, беспорядочно и безрезультатно. Воспользовавшись заминкой, Лассаль беспощадно атаковал и опрокинул несколько батальонов. В ту же минуту по противоположному крылу открыли навесной огонь десять орудий правого фланга, производя огромные опустошения в плотной массе войск. Столько и не нужно было, чтобы привести в замешательство неопытные и скорее пылкие, нежели стойкие войска. Испанцы отступили, а вскоре, настигнутые с тыла Латур-Мобуром, поддались неописуемому ужасу. В одно мгновение они рассеялись и в неслыханном беспорядке разбежались. Но Лассаль и Латур-Мобур двигались таким образом, чтобы добиться результатов, а с испанцами их можно было добиться, только помешав их бегству. Три тысячи всадников обрушились с противоположных сторон на беглецов, безжалостно порубили их саблями и, памятуя о шестидесяти двух егерях, зверски убитых несколькими днями ранее, не пощадили никого. Не прошло и часа, как землю устлали десять тысяч убитых и раненых. Французам достались четыре тысячи пленных, шестнадцать орудий, составлявших всю артиллерию испанцев, и множество знамен.

Сражение, названное впоследствии Медельинской битвой, составило честь французским солдатам и их генералу. В нем приняли участие 12 тысяч французских солдат и 36 тысяч испанцев, и оно стало одним из самых кровопролитных сражений того времени. Несчастный Грегорио де Л а Куэста не смог собрать вечером ни одного батальона.

Прекрасный подвиг придал уверенности командующему первым корпусом, и если двумя неделями ранее он колебался перед выдвижением с Тахо на Гвадиану, то теперь написал Жозефу, что готов двигаться на Гвадалквивир и Севилью, лишь бы поторопились направить к нему дивизию Лаписа.

В то время как Виктор одержал эту важную победу на южной дороге, Себастиани, осуществив, со своей стороны, параллельное движение в Ла-Манче, добился подобных же преимуществ, соразмерных, однако, величине его корпуса. Его силы, включавшие прекрасную Французскую дивизию, поляков генерала Валенсы и драгун Мило, насчитывали примерно 13 тысяч человек против 16-17 тысяч испанца Картохаля. Генерал Себастиани выдвинулся за Тахо на Сьюдад-Реаль в то самое время, когда маршал Виктор двигался из Альмараса на Медельин. Прибыв 26 марта к Гвадиане, Себастиани двинул драгун и польских улан через мост, вынуждая испанскую армию уступить ему участок. Затем он провел через мост всю пехоту и, построив ее в атакующую колонну во время движения по мосту, атаковал испанскую армию. Великолепные полки дивизии Себастиани, которых не могло остановить никакое войско, в мгновение ока опрокинули испанцев, которые в беспорядке отступили на Сьюдад-Реаль, бросив артиллерию, 2 тысячи убитых и раненых и около 4 тысяч пленных. Генерал Мило продвинулся за Сьюдад-Реаль и преследовал их до Альмагро. На следующий день войска достигли входа в ущелья Сьерра-Морена, ставшие свидетелями катастрофы генерала Дюпона, и собрали еще тысячу пленных и 800 раненых. Так, 28 марта, когда Сульт подошел к Опорто, армия центра лишилась 7-8 тысяч человек, армия Эстремадуры — 13-14 тысяч, и испанцы растеряши бы всю свою уверенность, если бы не обладали особенным самомнением, которое мешало им выигрывать сражения, но мешало и ощущать поражение.

Обе блестящие победы исполнили радости мадридский двор и несколько прояснили омрачившуюся было картину положения. Жозеф понадеялся вскоре стать хозяином юга Испании: в результате движения Виктора на Севилью и непрестанно требуемого им движения Сюше на Валенсию. Король Испании готов был поверить, что довольно будет и появления Виктора, чтобы южные провинции полностью покорились. При нем находился злополучный Морла, несправедливо обвиненный соотечественниками в предательстве, но виновный только в корыстном непостоянстве и теперь искавший при новой монархии прибежища от несправедливости монархии старой. У Томаса де Морлы имелись многочисленные связи в Андалусии, что позволяло королю Жозефу надеяться на скорое подчинение и этой провинции, которой опостылело правление хунты и которая устала от владычества генералов, тирании черни и обременительных трат, обрушившихся на нее из-за войны. Исполнившись недолгих иллюзий, Жозеф написал Наполеону, что не теряет надежды в скором времени вернуть ему 50 тысяч прекрасных солдат для использования их в Австрии.

Разумеется, в любой другой стране два сражения, подобных сражениям при Медельине и Сьюдад-Реале, решили бы исход кампании, а может быть, и войны. Но испанцы не падали духом из-за подобных пустяков. Всем, кто худо-бедно сражался, хунта раздала награды, послала подкрепления и вновь обратилась к Испании и ко всем народам с манифестом, объявляя о том, что она называла преступным деянием французов против законной монархии. В ответ на ее пылкое воззвание народ поднялся повсюду, где не находился под непосредственной властью французов, так что в действительности передовое движение генерала Себастиани и маршала Виктора на Гвадиану вызвало скорее усиление трудностей, нежели преимущество. После побед в Медельине и Сьюдад-Реале не прошло и нескольких дней, а уже пришлось высылать из Мадрида штабного полковника Мокери с пятьюстами солдатами для сдерживания Толедо и штабного полковника Баньери с шестьюстами солдатами для охраны моста Альмараса. Так, победы в этой странной стране скорее ослабляли, нежели усиливали победителя, добавляя новые пункты для охраны и производя только быстро забывавшееся моральное воздействие.

С особенной силой опасность давала себя чувствовать на севере. Ней, как всегда исполненный энергии, задумал покорить Галисию, не представляя себе, что две его прекрасные дивизии, одержавшие победу над русскими войсками, могут не справиться с фанатичными горцами, умеющими только разбегаться во все стороны, пока не найдут какое-нибудь ущелье или дом, который смогут использовать для прикрытия. Вскоре он был выведен из заблуждения. Перед ним стояла задача охранять более чем сто лье побережья от мыса Ортегаля до устья Миньо, защищать Ферроль и Ла-Корунью, пресекать сообщение англичан с населением и сдерживать Сантьяго-де-Компостелу, Виго, Туй и Оренсе. Ней был вынужден передвинуть на побережье весь свой корпус, тем самым прервав сообщение со Старой Кастилией, и даже запросить помощи, ибо оказался не в состоянии единолично контролировать весь север Испании. Ему приходилось всюду поспевать, всюду сражаться, и нигде повстанцы, при всем их фанатизме, не могли устоять против его ужасного напора, но едва Ней разбивал их перед собой, как они тотчас вновь появлялись у него в тылах. Не успел он выдвинуть генерала Матье к Мондоньедо для противостояния астурийцам, как пришлось посылать генерала Маршана в Сантьяго-де-Компостела для уничтожения только что расположившихся там 1500 повстанцев. Затем нужно было мчаться к портам Вильягарсии и Карсилю и сжечь их, чтобы отогнать оттуда англичан. При известии о том, что португальские повстанцы осадили артиллерийский склад, оставленный Сультом в Туе, Ней мчался туда, и ему приходилось давать ожесточенные бои, чтобы разблокировать склад, что происходило в ту самую минуту, когда туда готовился выступать генерал Оделе. В результате всех этих боев маршал Ней уничтожил более 6 тысяч испанцев, захватил двадцать два орудия и огромное количество снаряжения английского происхождения и не произвел сколь-нибудь чувствительного усмирения населения.

Еще более странным может показаться то, что Ней, переместившись на дорогу Сульта, получил известия о нем только от колонны, посланной тем в Туй, где она повстречала колонну генерала Оделе. Таким образом он узнал, что Сульт смог вступить в Опорто с саблей в руке только 29 мая. В Мадриде ничего не знали о боях, которые давал Ней, кроме того, что он энергично сражается с повстанцами и не может, продолжая всюду их разбивать, обеспечить свои коммуникации со Старой Кастилией.

Несмотря на победы в Медельине и Сьюдад-Реале, Мадрид вскоре был удручен появлением множества повстанческих отрядов на севере Испании, захватом курьеров на всех дорогах, абсолютной невозможностью получить известия от Сульта и Нея и уверенностью, что сообщение с ними прервано. Движение генерала Лаписа, который покинул Саламанку, пересек Алькантару, перешел Тахо и присоединился к Виктору, непрерывно сражаясь, раззадорило повстанцев Старой Кастилии, которых теперь некому было сдерживать. Командовавший в Старой Кастилии генерал Келлерман поспешил сообщить в Мадрид, что французы рискуют вскоре потерять весь север Испании, если не предпримут энергичных действий против заполонивших его отрядов. Хотя Виктор и получил подкрепление в результате прибытия генерала Лаписа, не время было направлять армии Эстремадуры и Ла-Манчи на юг, тем самым еще более усиливая трудности сообщения. Поэтому, прежде чем продолжать исполнение намеченного Наполеоном плана, было решено дождаться усмирения северных провинций и известий от Сульта.

Жозефу и Журдану весьма кстати явилась мысль послать Мортье из окрестностей Логроньо, где он оставался по приказу Наполеона, в Вальядолид, для восстановления сообщения с Неем и, при необходимости, оказания помощи Сульту, если последний окажется в затруднительном положении, чего можно было опасаться. Не было ничего вернее такой комбинации, поскольку Наполеон и сам предписал ее из Германии, получив депеши из Испании. Но пока его последние волеизъявления, задуманные и выраженные на берегах Дуная, не прибыли за Пиренеи, Мортье, имевший приказ оставаться в Логроньо, не мог взять на себя смелость неподчинения приказу и не взял! Таково было неудобство, связанное с чрезмерно отдаленным руководством операциями. Когда Жозеф предписал Мортье передвинуться в Вальядолид, тот оказался в весьма затруднительном положении, между противоречивыми приказами из Парижа и из Мадрида. Он согласился всё же передвинуться в Бургос. Но этого было недостаточно для подавления повстанцев на севере и возобновления сообщения с Неем и Сультом. От армии Арагона временно открепили два полка, без которых она могла, как считалось, обойтись после взятия Сарагосы, и послали их генералу Келлерману. Из Сеговии и окружающих пунктов подтянули один польский и один германский батальон, заменив их войсками мадридского гарнизона. Еще несколько подразделений взяли из гарнизона Бургоса, и из всех этих войск составили для Келлермана корпус в 7-8 тысяч человек, с которым ему предстояло двигаться в Галисию и восстановить прерванное сообщение с северными провинциями.

К 27 апреля все переформирования завершились, и 2 мая Келлерман прибыл в Луго, после непрерывной перестрелки на всем пути с местными крестьянами. В Луго он нашел генерала Матье, прибывшего туда по приказу Нея для возобновления сообщения со Старой Кастилией. Генералы пришли к выводу, что главной причиной всех несчастий является прорыв в Португалию и на морское побережье Галисии без предварительного уничтожения Л а Романы. Они договорились преследовать генерала в Астурии и попытаться уничтожить, что должно было доставить двоякий результат умиротворения этого края и истребления виновника всех волнений на севере Испании. Было решено, что Ней двинется на Астурию дорогой из Луго в Овьедо, а Келлерман выдвинется туда же по дороге из Леона, что позволит зажать Ла Роману с двух противоположных сторон и окружить его. Оба корпуса разошлись с искренней решимостью всеми силами содействовать успеху друг друга.

Вследствие неведения Мадрида относительно участи Сульта, а также из-за невозможности произвольно и сообразно требованиям текущего момента руководить французскими генералами, действующими в Испании, весь апрель месяц протек в прискорбном топтании на месте. Не зная, что сталось с Сультом, не решались посылать корпус Виктора в Бадахос и Севилью. Не вполне располагая генералами, не могли направить Мортье в тылы Сульта и Нея. Так был потерян самый важный месяц в году, когда можно было добиться решающих побед над испанцами и англичанами. Единственной операцией, выполненной в это драгоценное время в Эстремадуре, было отведение корпуса Виктора от Медельина к Аль-кантаре, для изгнания завладевших ею испанских и португальских повстанцев. Поначалу Жозеф и Журдан хотели воспротивиться попятному движению маршала Виктора, опасаясь дурных последствий для Андалусии, но решили позволить ему совершить это движение после получения из Опорто шпионского донесения, возвещавшего о критическом положении Сульта и новой высадке англичан в Лиссабоне.

Возможность угрожающих событий в Опорто делала необходимым обладание Алькантарой, ибо именно через Тахо и Алькантару можно было прямым путем прийти на помощь Португальской армии. Алькантара была отбита, повстанцы в ней уничтожены, а Виктор тотчас возвратился через Альмарас на Трухильо, дабы помешать де Ла Куэсте вновь занять позиции, с которых его согнали при движении на Медельин.

К сожалению, известия, дошедшие из Опорто окольными путями, были небеспочвенными. К концу апреля положение Сульта в Опорто стало самым критическим — как по вине событий, так и по вине людей. Едва вступив в город, маршал решил прочно обосноваться в нем, сочтя, что сделал достаточно, дойдя до Дуэро и предоставив обстоятельствам решить, отходить ли назад или продолжать завоевания дальше. Такое решение было самым опасным из всех возможных, ибо пребывание в Опорто без определенного плана со всей очевидностью могло привести только к катастрофе. В высшей степени опасно было оставаться с 20 тысячами солдат среди восставшей страны, где всенародная ненависть к французам достигла предела. Тем не менее с доблестной армией и превосходными офицерами можно было удержаться хотя бы на севере Португалии. Но в Лиссабоне находились 18 тысяч англичан, и всё предвещало, что вскоре туда прибудет вдвое больше солдат на конвоях, отправленных из Англии. И тогда обороняться на линии Дуэро от регулярной армии по одну сторону этой линии и от армии повстанцев по другую сторону стало бы практически невозможно.

Помощи ожидать не следовало, ибо корпус Нея был занят в Галисии, а из центра, через Алькантару или Бадахос, войска подойти не могли. Инструкции Наполеона предусматривали положение, при котором Сульт отправится на помощь Виктору в Севилью, завладев Лиссабоном, но вовсе не предусматривали невообразимого положения, при котором Виктор, завладев Севильей, выступит на помощь Лиссабону. Следовало либо без промедления отступать к Миньо, либо двигаться через Брагансу к Старой Кастилии и опереться на основную массу французских армий, действующих в центре Испании, отделив себя от англичан труднопреодолимыми пространствами, а впоследствии решить, оставаться в Испании или возвращаться в Португалию с силами, достаточными для того, чтобы в ней удержаться. Но чтобы вовремя отойти назад, нужна не меньшая решимость, чем для смелого продвижения вперед, и, как на войне, так и повсюду, это привилегия твердых и проницательных умов.

Оказавшись в Опорто, маршал Сульт, не решаясь ни двигаться на Лиссабон, который охраняли 18 тысяч англичан, ни нарушить волю Наполеона, приказавшего покорить Португалию, просто оставался на месте, предоставив фортуне решение о его дальнейшем поведении. Досадные иллюзии, внушенные ему местными обстоятельствами, ввели маршала в заблуждение и заставили потерять драгоценное время.

Когда французы обосновались в Опорто, часть населения обнаружила некую склонность, проявлявшую себя уже не раз и ставшую особенно ощутимой после минутного затишья. Зажиточный, если не сказать просвещенный, класс, желавший мира и покоя, страшился свирепой черни, которой дали волю и которая сделала невыносимым существование всех, кто обладал хоть толикой человечности и мягкостью нравов. Этот класс не строил иллюзий относительно любви англичан к Португалии, хорошо понимая, что англичане, заправляя ее торговлей в мирное время и превратив ее в поле битвы во время войны, думают только о собственных интересах. И, продолжая недолюбливать французов, остававшихся в их глазах чужеземцами, эти люди были готовы, тем не менее, выбирая между ними и англичанами, предпочесть французов как наименьшее зло, надежду на окончание войны и на режим более либеральный, нежели тот, при котором Португалия существовала столетиями.

Присутствие Сульта и его обнадеживающие заявления лишь утвердили благоразумных людей в их миролюбивых расположениях. Средний класс с удовлетворением ответил на заявления Сульта и, казалось, готов был сохранять спокойствие, если маршал сдержит слово, будет поддерживать дисциплину солдат, подавит чернь и обеспечит каждому свободу заниматься своим делом. Среди этих покорившихся, которых влекла к французам надежда на покой, особенно выделялись евреи, весьма многочисленные, активные и богатые повсюду, но особенно в нецивилизованных странах, где им отдают на откуп торговлю, которой не умеют заниматься сами. В Португалии их было около двухсот тысяч, все они жили под жестким гнетом и от владычества французов, казавшегося им самой желанной формой правления, с величайшим удовлетворением ожидали гражданского равенства. Вступив в контакт с французской администрацией на предмет содержания армии и сбора доходов, они вскоре дошли до политических предложений о способе учреждения в Португалии регулярного правления. К ним присоединились и многие местные негоцианты, намекавшие, что провинции Опорто весьма подходит идея основать отдельное королевство Северной Лузитании, предусмотренное договором с Наполеоном, подписанным в октябре 1807 года при разделе Португалии между Испанией и Францией. Утверждали, что обнародование подобного решения, сопровождаемое справедливым и мягким правлением, заставит рассматривать французов уже не как захватчиков, а как друзей, которые берегут страну, в которой хотят остаться надолго; что Наполеон должен как можно скорее назначить французского принца, которому предстоит носить новую корону, пока лишь корону Опорто, а позднее, быть может, и корону Опорто и Лиссабона; что, поскольку обстоятельства требуют неотложных решений, надобно поспевать за обстоятельствами, и поскольку теперь королей берут из генералов, не проще ли сделать королем Северной Лузитании соратника Наполеона?

Мысль сделать королем Португалии маршала Сульта, быстро распространившись в Опорто и в городах меж Дуэро и Миньо, была осмеяна людьми благоразумными, встречена с оскорбительными насмешками армией, но с удовлетворением принята коммерсантами, хотевшими получить защитника, евреями, желавшими гражданского равенства, и армейскими интриганами, которые льстят главнокомандующим и являются их самыми опасными врагами. Последние сочли такую комбинацию весьма глубокой, ибо она призвана послужить, говорили они, приручению португальцев и ослаблению их привязанности к англичанам и дому Браганса. Одно обстоятельство в особенности поощряло их к тому, чтобы если не посадить, то хотя бы подготовить короля без непременного волеизъявления Наполеона, а именно удаленность последнего, переместившегося в ту минуту на берега Дуная и поглощенного событиями, исход которых был неизвестен.

Разумеется, не все заходили столь далеко, но такие смельчаки находились, и они до такой степени смутили рассудок маршала, что он согласился выпустить странный циркуляр для дивизионных генералов, в котором рассказывал о происходящем и о поступившем ему предложении посадить короля либо из семьи Наполеона, либо из генералов по его выбору. Он добавлял, что население Опорто, Браги и соседних городов просит его, маршала Сульта, облечься атрибутами верховной власти и осуществлять таковую власть, что оно поклянется быть ему верным и защищать его от любых врагов, будь то англичане, повстанцы или кто другой. Циркуляр побуждал генералов внушать подобные пожелания населению, размещенному в их командованиях.

Хотя циркуляр был конфиденциальным, он не остался в тайне. Он вызвал насмешки у одних, задел других и встревожил лучших. Над Сультом, чья величайшая скромность изменила ему при обманчивом виде короны, стали насмехаться. Часть армии возмущалась, особенно старые офицеры, хранившие в глубине души чувство независимости, присущее солдатам Рейнской армии, сражавшиеся из преданности долгу, но втайне негодовавшие из-за того, что им приходится проливать кровь во всех концах света ради создания слабых, неспособных, беспутных и, как правило, неверных Франции королей. Более сдержанные военачальники, озабоченные только поддержанием дисциплины, сожалели о моральном воздействии, которое производил пример главнокомандующего на офицеров и солдат, уже и без того склонных к нарушению всяческих правил и всегда готовых вознаградить себя распущенностью за страдания, которые им приходилось сносить в дальних странах. По их мнению,

маршал сам подавал сигнал к беспорядку и, главное, разделял армию, которая, в том опасном положении, в каком она находилась, как никогда нуждалась в единстве, силе и дисциплине. Благоразумные военные беспокоились также о том, какое суждение вынесет Наполеон обо всех тех, кто в той или иной мере поддался странным действиям, содержащим невольное, но столь разительное осуждение императорской политики.

В армии образовались три партии: партия офицеров, только из преданности долгу и Наполеону не желавших поддаваться вступлению во владение монархией, которого бы он не одобрил, партия бывших республиканцев, вернувшихся к прежним идеалам из-за недовольства императорской политикой, и небольшая партия более дерзких недовольных. Последних вовсе не беспокоило неповиновение Императору Французов, и они ничуть не сожалели о Республике, но, не признаваясь, возможно, самим себе, были подлинными роялистами, считавшими и Республику, и Консульство, и саму Империю чередой ужасных конвульсий, которые должны плохо кончиться. Речи бывших роялистов слышались уже из уст некоторых офицеров. Примечательно, что эту немногочисленную, но начинавшую заявлять о себе партию армии в Испании, где страдания были чудовищны, а цель, ради которой их выносили, ощущалась яснее, составляли бывшие республиканцы Рейнской армии, питавшие отвращение к кампаниям, целью которых было уже не величие страны, а величие единственной семьи. Слава какое-то время прикрывала пустоту и эгоизм такой политики, но первые неудачи навели на размышления, а размышления привели к отвращению.

Разговоры в армии стали невероятно дерзкими. Только и говорили, что об аресте главнокомандующего, если он даст ход своему циркуляру, о разжаловании и замене его старейшим из генерал-лейтенантов. Понятно, насколько было опасно подобное расшатывание дисциплины посреди вражеской страны и в присутствии английской армии под предводительством искусного полководца. Вскоре оно проявилось во всем. Служба совершалась вяло и небрежно, что привело к плачевным последствиям. Солдаты пристрастились к грабежу. Следовало немедленно отучить их от подобных нравов, но это было совершенно невозможно при состоянии всеобщей разболтанности, в которое впала вся армия. Если солдат пытались призвать к порядку, они жаловались, что ими жертвуют в угоду населению, голоса которого стараются приобрести. Офицеры, сами подававшие им примеры подобных речей, не имели более власти для их подавления, и беспорядок за короткое время получил быстрое и пагубное развитие. Прискорбным его свидетельством не замедлил стать примечательный инцидент, который несколько месяцев спустя привел одного офицера к позорной смерти.

В подобной ситуации, когда невозможно было требовать и добиваться усердного исполнения долга, офицеры нередко оставляли свои посты, и никто их не искал. Один кавалерийский офицер, капитан 18-го драгунского полка, приобретя благосклонность командиров как храбростью, так и услужливостью, был как раз из тех, кто не стеснялся говорить вслух, что столь славное поначалу Консульство, превратившись вскоре в Империю, стало не чем иным, как принесением всех интересов Франции в жертву безмерному честолюбию. Будучи уроженцем роялистского Юга, он преждевременно проникся чувствами, которые вспыхнули в 1815 году, когда Франция, устав от тридцати лет революции, бросилась в объятия Бурбонов. Этот офицер бывал у полковников и генералов, открыто жаловавшихся на главнокомандующего, и, наслушавшись там речей и преувеличив их желания, счел это недовольство заговором, которым можно было тотчас воспользоваться, чтобы добиться уже в 1809 году (трудно поверить!) низложения Наполеона и его империи. И тогда он задумал отправиться на переговоры с Артуром Уэлсли, находившимся в ту минуту в Коимбре.

Знаменитый генерал, победитель при Вимейру, призванный командовать британской армией после смерти генерала Мура, был прислан из Англии с подкреплением в 12 тысяч человек, что довело численность английских сил в этих краях примерно до 30 тысяч. Артур Уэлсли был человеком действия, и он был полон решимости, хоть и в пределах полученных им инструкций, которые предписывали ему ограничиться обороной Португалии и как можно сильнее расшатать господство французов на Иберийском полуострове. Прежде всего он хотел вынудить Сульта оставить Опорто и затем, освободив север Португалии, попытаться расстроить планы короля Жозефа относительно юга Испании. Он расположил свою штаб-квартиру в Коимбре, где возглавлял 20 с небольшим тысяч человек, и направил на Абрантес английскую и португальскую дивизии для наблюдения за французами.

Капитан Аржантон — так звали офицера, о преступных интригах которого мы рассказываем, — вследствие невероятной расслабленности, воцарившейся в армии, смог скрыться с поста и переодетым явился в Коимбру для тайной встречи с Артуром Уэлсли. Встретившись с английским генералом, Аржантон рассказал ему о разброде, царившем во французской армии, и сформировавшихся в ней партиях, преувеличив, по обыкновению людей его сорта, и без того печальную действительность. Недовольных он представил заговорщиками, людей ропщущих — готовыми к действию, а людей, поддавшихся самым разным искренним порывам, — людьми, единодушно желавшими одного и того же, то есть низвержения разорительного для Франции режима Наполеона. Во всем уподобившись путаникам, Аржантон приписал себе миссию, которой не получал, и заявил от имени множества генералов и полковников, что ему поручено встретиться с главнокомандующим британской армии и вступить с ним в переговоры.

Интриган предлагал следующий план. Если население Опорто уступит, то Сульт не преминет объявить себя королем или, по крайней мере, как возвещал циркуляр, временно присвоить себе все атрибуты верховной королевской власти. Такого демарша будет достаточно, чтобы в армии вспыхнул мятеж, и маршала низложат. После этого первого подвига генералы провозгласят низложение самого Императора Французов, а затем, если английская армия вступит с ними в переговоры и не станет их преследовать, отойдут дневными переходами к Пиренеям. Их примеру в мгновение ока последуют все триста тысяч солдат, которые служат в Испании. Вся старая армия Республики и Империи, вспомнив о прошлом и возмутившись тем, что ее принесли в жертву планам одного честолюбца, уйдет с Иберийского полуострова за Пиренеи и провозгласит освобождение Франции и Европы, — если только англичане примут предложенный план и без сражений последуют за теми, кто своим спонтанным движением восстановит мир во всем мире.

Всё это были безумные преувеличения. Правдой было лишь то, что армия, умевшая не хуже народа судить о том, что происходит у нее на глазах, оставаясь верной долгу, втайне порицала политику Наполеона, хотя и героически ей служила.

Проявив здравомыслие, бывшее его главным достоинством, английский генерал рассудил, в чем правдивы утверждения Аржантона. Он понял, что завоевательная политика Наполеона осуждается даже французской армией, что армия разделена и узы дисциплины в ней весьма ослаблены, что воинский долг, как ни велика доблесть солдат, исполняется плохо, и, не поверив в мятеж, понадеялся на нечто более правдоподобное и, к несчастью, более осуществимое, то есть на возможность захватить в Опорто французов врасплох и нанести им унизительное поражение.

Поверив предложениям Аржантона в той мере, в какой они того заслуживали, генерал не оттолкнул его, пригласил приходить еще и снабдил необходимыми для того средствами. Однако он отказался вступать в переговоры с французской армией и в особенности побуждать жителей Опорто провозгласить маршала Сульта королем Португалии, что должно было, по мнению Аржантона, ускорить кризис, заявив, что по столь важным предметам он должен снестись со своим правительством. Но, видя, какие преимущества для внезапного нападения предоставляет ему состояние французской армии, Уэлсли принял решение выдвинуться на Опорто, заранее позаботившись наводнить город шпионами, которые при попустительстве французских властей обладали полной свободой передвижения под видом жителей Опорто и Лиссабона и под предлогом торговых дел.

Встретившись на обратном пути с бригадой Лефевра, который обеспечивал французские аванпосты на левом берегу Дуэро, и сочтя, что эта бригада может подвергнуться нападению английской армии, которую он оставил в состоянии готовности к выдвижению, Аржантон был охвачен двояким желанием: предостеречь Лефевра, которого любил, потому что служил под его началом, и втянуть его в мнимый заговор, единственным участником которого он сам и был. Он сказал маршалу Лефев-ру, что его позиция подвергает его большой опасности. Поскольку тот захотел узнать, о каких опасностях идет речь, Аржантон во всем ему признался.

Лефевр, глубоко взволнованный признаниями Аржан-тона, открыл, хотя ему и дорого стоило выдать товарища, маршалу Сульту всё, что ему стало известно, умоляя не губить несчастного, который, при всей своей вине, захотел всё же предупредить и спасти его. Маршал Сульт приказал тотчас арестовать Аржантона и таким образом узнал обо всем происходящем в армии. Он заметил недовольство в своем окружении и, отказавшись приписать его истинной причине, имел слабость поверить в заговор, который, впрочем, не стал разглашать, чувствуя, что положение трудно для всех, ибо каждому было в чем себя упрекнуть.

Уже более месяца Сульт пребывал в Опорто, налаживая отношения с населением, но не принимая решения относительно военных операций — ни касательно наступления, ни касательно отступления. Наступать было почти невозможно, ибо пришлось бы, помимо населения, побеждать английскую армию, и хотя с двадцатью тысячами опытных солдат и искусным генералом это могло стать возможным, в высшей степени неосторожно было бы пытаться это сделать. Оставаться было также невозможно, ибо пришлось бы точно так же сражаться и побеждать английскую армию, одновременно сдерживая мятежное население справа, слева и в тылах. Единственно возможным решением было отступить в Старую Кастилию, а еще лучше в Галисию, и вернуться к отправному пункту. В противном случае армии грозила катастрофа.

К несчастью, Сульт совсем об этом не думал. Поглощенный умиротворением вновь образованной Северной Лузитании, он отменял некоторые налоги, ставил перед Мадоннами неугасимые лампады и выслушивал пожелания депутаций, просивших учреждения французской монархии. Депутации от Браги, Опорто, Барселоса, Вья-ны, Вила-ду-Конди, Феиры и Овара следовали одна за другой и торжественно просили его дать Португалии короля. Все эти церемонии имели вид и форму испанского целования руки. Армия, будучи свидетельницей происходящего, удваивала насмешки, вела речи, способные расшатать любую военную власть и всё более пренебрегала своим долгом.

Среди этих суетных занятий Сульт и узнал, что 22 апреля Артур Уэлсли высадился с подкреплением в 12 тысяч человек, а около 30 тысяч английских солдат, сопровождаемые португальскими повстанцами, собираются двигаться на Опорто, и признал, наконец, необходимость покинуть столицу будущего нового королевства. Но, смирившись с этой печальной необходимостью, которую было бы весьма полезно признать еще ранее, следовало действовать как можно быстрее, чтобы увезти с собой снаряжение и, главное, раненых и больных, которых невозможно было оставлять на милость жестокого народа. Нужно было выбрать линию отступления: либо через Амаранти на Самору, либо через Брагу на Туй. Отступление через Амаранти выглядело как маневр, и это спасало самолюбие главнокомандующего, ибо могло показаться, что он передвигается на левый фланг англичан, не уходя из Португалии. В то время как отступление через Брагу означало попросту возвращение назад той же дорогой, по которой пришли. Но отступление через Амаранти было трудным и требовало много времени. Отступление же через Брагу выводило на короткий путь, целиком принадлежавший французам во всех пунктах. Это был единственно верный, легкий, допустимый путь отступления, хотя и менее всего способный ввести в заблуждение относительно происходящего, то есть вынужденного вывода войск из Португалии.

Как бы то ни было, следовало решаться без промедления и высылать к Амаранти, если двигаться в этом направлении, значительные силы, чтобы помешать англичанам перейти Дуэро на французском левом фланге и перерезать им путь. Следовало отправлять больных, раненых и тяжелое снаряжение. Однако Сульт, еще 8 мая уведомленный о движениях Артура Уэлсли, ограничился тем, что сосредоточил у Амаранти посты из Браги, Вьяны и Гимарайиша и приказал генералу Луазону совершить прорыв за Тамегу, чтобы обеспечить переход через реку. Но он не произвел никаких приготовлений в самом Опорто. Сначала Сульт предполагал выступать 10 мая, через сорок дней после водворения в Опорто, затем перенес выступление на 11-е и, наконец, решил дождаться 12 мая, чтобы провести последние приготовления. Но 12 мая было предназначено Провидением для одного из самых необыкновенных событий этой злосчастной войны!

Артур Уэлсли, послав, как мы сказали, английскую бригаду и португальскую дивизию на Абрантес для наблюдения за движениями французов на Тахо, сам решил выдвинуться на Дуэро и явиться прямо в Опорто, будучи прекрасно осведомлен о происходящем и о творившемся во французской армии невероятном беспорядке. Генерала Бересфорда, командовавшего португальцами, он направил из Коимбры на Ламегу, намереваясь одновременно перерезать путь в Брагансу и отвлечь внимание от Опорто, где должна была произойти главная атака. Две основные колонны Уэлсли направил влево и вправо, по прибрежной дороге из Авейру в Овар и по внутренней дороге в Бемпошту. Левая колонна, прибыв в Авейру, должна была пересечь длинные лагуны, параллельные португальскому берегу и пригодные к мореходству. Уэлсли погрузил там сильное подразделение, которое, спустившись к Овару, должно было оказаться в тылу французского авангарда, сформированного из пехоты и кавалерии и состоявшего под командованием генерала Франчески. Генерал Уэлсли приказал правой колонне атаковать Франчески в лоб, как только высадившиеся в Оваре войска займут позиции для атаки на его тылы.

Это движение осуществилось 10 мая. Доблестный генерал Франчески, внезапно атакованный со всех сторон, повел себя с редкостным хладнокровием, атаковал под картечью то пехоту, то кавалерию англичан, уничтожил столько же народу, сколько потерял сам, и весьма благополучно выпутался из крайне затруднительного положения. Внезапное нападение англичан стало печальным следствием такого положения вещей, при котором французы позволили обо всем узнать англичанам, ничего не зная о них. Отступив 11 мая в предместья Опорто на левом берегу Дуэро, французские подразделения перешли через реку⁷ и отвели все лодки к правому берегу.

Казалось бы, после того как Сульта уведомили о приближении английской армии, все его больные и раненые должны были находиться не в госпиталях Опорто, а на дороге в Амаранти. Но 11 мая раненые отправлены еще не были и твердой уверенности в обладании Амаранти не было также. Маршал дожидался 12-го, чтобы окончательно покинуть Опорто, от которого ему стоило такого труда оторваться. Единственная мера предосторожности, им принятая, состояла в затоплении запасов пороха, который он не мог забрать с собой. Сульт также отделил тяжелую артиллерию, которую не имел возможности увезти, от полевой артиллерии, для которой имелись средства транспортировки, и составил из последней мобильный парк в 22 орудия. Выступление было назначено на 12 мая. Основная часть армии была эшелонирована на дороге в Амаранти, а дивизия Мерме расставлена в Опорто для прикрытия отступления.

Но Артур Уэлсли задумал план, который был бы непомерно смелым, если бы английский генерал был хуже осведомлен о подлинном положении дел, а именно — переправиться через Дуэро прямо перед французской армией и захватить Опорто у нее на глазах. В ночь на 12-е он послал два батальона в Авинтеш, расположенный двумя-тремя лье выше Опорто, чтобы они переправились через Дуэро скрытно от французов, собрали все лодки, какие найдутся, и до рассвета спустили их к Опорто. Сам он с основной частью войск разместился в предместьях левого берега, спрятавшись в домах и выжидая минуту для исполнения плана, секрет которого он открыл только двум генерал-лейтенантам, которым назначалось направлять атакующие колонны.

Отправленные в Авинтеш батальоны собрали за ночь достаточное количество лодок и отправили их к Опорто, где на них еще до рассвета погрузили несколько батальонов под командованием генерал-лейтенанта Пагета, который и произвел неожиданную и совершенно секретную высадку в верхней оконечности Опорто. Он спрятал свои войска в здании, принадлежащем епископству. Закрепившись в пункте высадки, переправили остальные подразделения бригады Хилла, а Главный штаб французов, когда рассвело, всё еще ничего не знал о происходящем и отказывался верить сообщениям множества очевидцев. Вместо того чтобы убедиться во всём собственными глазами, французский главнокомандующий поначалу доверился отрицательным донесениям своих заместителей, которых позднее обвинил в обмане и которые были, конечно, виновны, но меньше, чем он сам, ибо в подобных случаях ответственность возрастает со званием. Пока французы не верили в их присутствие, англичане успели перебросить на правый берег Дуэро несколько тысяч человек и расположиться в Опорто. Вскоре они уже не трудились скрываться.

В создавшемся положении почти бессмысленно было отстаивать ценой огромного кровопролития город, каждую улицу которого пришлось бы отвоевывать заново, притом что согнать английских солдат с занятых ими позиций было вовсе не так просто, как португальцев. Правда, в Опорто оставалась тысяча раненых и больных, которых важно было спасти, но чтобы успеть их эвакуировать, пришлось бы задержаться в городе еще на несколько дней, а на это нечего было надеяться. Это и предрешило отступление французов. Досаднее всего было оставлять во власти неприятеля раненых и больных, а с ними — честь и достоинство армии, ибо военные анналы не дают примеров подобных внезапных нападений. К счастью, на смену французам в Опорто вступал генерал цивилизованной нации, и больные, которым грозила бы гибель, если бы они остались во власти повстанцев, теперь подвергались лишь опасности небрежного ухода.

Итак, вечером 12-го французы отступили в Балтар, весьма недовольные друг другом: генералы обвиняли главнокомандующего в том, что он позволил всем впасть в состояние нерадения, которое сделало возможным внезапный захват Опорто, а главнокомандующий обвинял своих заместителей в том, что его оставили в неведении о начале перехода англичан через Дуэро. Виновнику сообщения с английской армией Аржантону, которого маршал приказал арестовать и предать суду, удалось ускользнуть, он бежал к англичанам, и теперь невозможно было кого-либо обоснованно обвинить в попустительстве, хотя в армии обвиняли в этом всех*.

Прибыв вечером в Балтар, Сульт узнал о новом непредвиденном обстоятельстве, еще более неприятном, чем то, что случилось утром в Опорто. Генерал Луазон, не располагая достаточными силами, чтобы прорваться через Тамегу, и опасаясь быть отрезанным от Опорто, оставил Амаранти. В результате дорога в Брагансу оказалась занята англичанами. Эта последняя неприятность могла привести к катастрофе, ибо чтобы выйти на прямую дорогу из Опорто в Туй, по которой и следовало двигаться с самого начала, нужно было возвращаться почти к самому Опорто. Однако, естественно было предположить, что французам преградит путь английская армия. В действительности, Артур Уэлсли оккупировал Валонгу, первый пункт за Опорто, лишь утром 13-го, и силами одного только авангарда, а сам появился там во главе своей армии лишь 14 мая. Но, не догадываясь об этом обстоятельстве и не умея его предвидеть, Сульт принял отчаянное решение.

Перед ним находилась обрывистая горная цепь, за которой простиралась дорога на Брагу, и что еще лучше — дорога из Браги в Шавиш, на которую он мог перейти сразу и добраться до Шавиша раньше войск генерала Бересфорда. Не приказав заранее произвести в Туе приготовлений к переходу через Миньо, он должен был, как и в первый раз, следовать до Шавиша для переправы через реку в горах у Оренсе.

Но чтобы преодолеть высокий холм Санта-Каталину, приходилось продвигаться козьими тропами, по которым всадники могли пройти, только спешившись, а артиллеристы — бросив свои пушки. Пришлось пожертвовать артиллерией, приняв унизительное и губительное для армии решение, которое маршал Сульт исполнил, по крайней мере, не теряя времени. Он приказал тотчас собрать всю артиллерию и все зарядные ящики и взорвать их. На спину солдатам переложили столько патронов,

Несколько месяцев спустя он был пойман, осужден и расстрелян.

сколько они могли унести, и хотели даже раздать им часть армейской казны, но напрасно, ибо у большинства ранцы уже переполнились. Наибольшая часть армейской кассы была взорвана вместе с артиллерией.

Совершив эту жестокую жертву, выдвинулись к крутым склонам Санта-Каталины, к которым уже направилась голова колонны, и весь день 13-го потратили на переход. Солдатам пришлось нелегко, потому что они были перегружены, а им приходилось карабкаться по труднопроходимым тропам. Наконец, вечером прибыли в Гимарайиш, где нашли корпус генерала Луазона, отступивший от Амаранти, а кроме того, несколько подразделений под командованием генерала Лоржа, оставивших побережье. Армия почти полностью воссоединилась и, благодаря тому, что пожертвовала своей артиллерией, была способна пройти повсюду.

Это было слишком дорого купленное преимущество, чтобы им не воспользоваться и не предохраниться от преследования генерала Бересфорда, который, заняв Амаранти, мог двинуться прямо на дорогу в Шавиш и вновь перерезать французам линию сообщения. Не останавливаясь, французы выдвинулись на Саламонде, для пущей надежности отказались даже от прохождения через Шавиш, где наверняка наткнулись бы на португальцев, и направились на Монталегри, откуда в Оренсе вел более короткий путь. До Оренсе они добрались 19 мая, изнуренные, босые, почти раздетые, оголодавшие и вымокшие насквозь под чудовищными в этой местности весенними ливнями. Самой большой печалью, не считая потери снаряжения и оставленных в Опорто больных, которых должна была защитить английская честь, были брошенные на дорогах раненые и изувеченные, которых вовсе не защищала португальская честь, ибо повстанцы, следуя за нами по пятам, их убивали. Синтрская капитуляция после доблестной, хотя и проигранной битвы в Вимейру, нанесла меньший урон славе армии и ее численному составу, чем захват Опорто, уничтожение артиллерии и стремительный марш через ущелья. Моральное состояние войск соответствовало их материальному состоянию. Солдаты, хотя ранцы их были переполнены, выражали недовольство командирами и самими собой и, продолжая нарушать дисциплину, как всегда, сурово судили тех, кто их до этого допустил.

Едва прибыв в Оренсе, маршал Сульт был вынужден тотчас выступать в Луго, чтобы освободить город, который вследствие ухода Нея подвергся нападению повстанцев Галисии. Маршал Ней, почувствовав необходимость очистить Астурию от присутствия Ла Романы, решил совершить против него экспедицию совместно с генералом Келлерманом. Один из них намеревался передвинуться в Овьедо через Луго, а другой — через Леон. Таким образом, первый должен был двигаться по побережью, а второй — пересечь горы, отделяющие Старую Кастилию от Астурии. Они сдержали слово как честные люди. Ней, 13 мая отбыв из Луго с 10 тысячами человек и пробившись через ужасные горные ущелья, обошел расположившихся на побережье испанцев, отрезал их от Овьедо, вступил в город, но не смог уберечь его от разграбления французскими солдатами, обычного следствия уличных боев. Ла Романа, навлекший все возможные бедствия на несчастный край, вместе с несколькими офицерами спасся на английских кораблях, в надежде вернуться к своей прискорбной системе военных действий где-нибудь в другом месте. В Хихоне были обнаружены значительные богатства. Генерал Келлерман, в свою очередь, отбыл из Леона, пересек горы Астурии и, спустившись к Овьедо, соединился с войсками Нея.

Вот во время этих-то операций повстанцы Галисии и осадили Луго и Сантьяго-де-Компостела, воспользовавшись отсутствием Нея. Передвинувшись в Луго, Сульт разогнал их и соединился с Неем, который поспешил вернуться из Астурии, чтобы снять блокаду с осажденных городов. Подробности экспедиции в Опорто, которыми поделились при встрече корпусов солдаты Сульта с солдатами Нея, вызвали у последних суровое осуждение. Бедные, скромные и дисциплинированные старые солдаты Нея осыпали насмешками более молодых, богатых и непослушных солдат Сульта, поведение которых не находило извинения в победах. Те оправдывались, перекладывая вину на командиров, которых обвиняли во всех несчастьях армии. Было очевидно, что если оба корпуса долго пробудут вместе, мир будет нарушен. Тем не менее пылкий, но справедливый Ней отнесся к своему коллеге с любезностью великодушного товарища по оружию. Он предоставил Сульту свои склады, чтобы снабдить его войска частью того, что они потеряли, и в особенности позаботился заменить им вынужденно брошенную артиллерию.

Довольные друг другом, маршалы сообща решили, какого поведения им следует придерживаться в интересах оружия Наполеона, как тогда говорили, и говорили верно, ибо речь гораздо в большей мере шла о величии Наполеона, нежели о величии Франции, весьма скомпрометированном этими отдаленными войнами. Ней, провоевав несколько месяцев в Галисии и Астурии, сохранил около 12 тысяч солдат, а Сульт располагал 17 тысячами, хотя номинальный состав обоих корпусов был вдвое больше. Решительно и без какого-либо взаимного соперничества использовав эти силы, которые после выписки раненых из госпиталей должны были еще возрасти, они могли завершить покорение Галисии и Астурии и истребить повстанцев, а если бы англичане упорно оставались на берегах Миньо или даже осмелились перейти реку — атаковать и прижать их к морю. Если же генерал Уэлсли, напротив, продвинулся бы с севера на юг Португалии, чтобы противостоять операциям французов на Тахо, один из маршалов или же они оба могли покинуть Галисию, пройти вдоль Португалии по Старой Кастилии, передвинуться к Сьюдад-Родриго, атаковать вместе с Виктором британскую армию и раз и навсегда отвадить ее от высадок на Иберийский полуостров.

Именно это наверняка приказал бы Наполеон, если бы был на месте (его инструкции о том свидетельствуют), и именно это предписал бы Мадридский главный штаб, если бы имел влияние. Между тем оба маршала были в состоянии самопроизвольно выполнить первую часть плана, очистив за несколько дней побережье Галисии от повстанцев, которые там обосновались, и перерезав сообщение с английским флотом.

Генерал Норунья создал в Виго грозное соединение из 12 тысяч человек и нескольких высадившихся английских экипажей. Ла Романа, перевезенный англичанами в Галисию вместе с офицерами и отборными войсками, водворился в Оренсе со времени движения Сульта на Луго, и представлял серьезную угрозу. Маршалам необходимо было объединиться на время, чтобы изгнать главарей повстанцев из обоих мест, а затем передвинуться туда, куда каждый из них сочтет полезным и сообразным его предписаниям. К тому же инструкции Сульта предоставляли ему большую свободу действий, ибо он не имел других предписаний, кроме покорения Португалии и последующего соединения в Андалусии с Виктором. Однако, вместо того чтобы быть в Лиссабоне или Бадахо-се, он был в Луго, вернувшись к своему отправному пункту. Поскольку такой маневр не предусматривался Наполеоном, то Сульт не имел и предписаний на этот совершенно непредвиденный случай. Он мог действовать по своему усмотрению, но явно хотел передвинуться в Старую Кастилию, к Сьюдад-Родриго, на восточную границу Португалии. То ли он чувствовал себя несколько менее удаленным от цели, двигаясь вдоль страны, которую должен был покорить, то ли его честолюбию не слишком льстило оставаться запертым в Галисии и выполнять там задачу, бывшую в основном задачей Нея, то ли ему были неприятны скандальные разговоры, к которым приводило соединение двух корпусов, но он выразил Нею намерение направиться в Самору, чтобы осуществить в Кастилии движение, сходное с возможным движением англичан на юг Португалии. Такое решение имело некоторые основания, хотя и нельзя было еще ничего утверждать о предполагаемом движении англичан на юг Португалии, и самым срочным делом был разгром неприятеля в непосредственной близости, иначе он мог весьма прочно закрепиться на побережье Галисии. Англичане, при их темпах, могли прибыть на Тахо не раньше, чем через один—два месяца, что впоследствии и подтвердили события. Это время давало французам возможность уничтожить расположение англичан в Галисии и затем всем вместе передвинуться на Тахо через Самору и Алькантару. Французы успели бы даже оправиться и отдохнуть несколько дней.

Тем не менее Сульт договорился с Неем посредством письменного соглашения о совместной экспедиции в Галисию с целью уничтожить оба повстанческих соединения, после чего он намеревался расстаться с ним и передвинуться в Старую Кастилию. Условились, что Сульт будет спускаться из Луго долиной Миньо, пока не встретит и не уничтожит Ла Роману, а Ней, защищенный на своем левом фланге его движением, очистит Сантьяго-де-Компостелу, передвинется на побережье и атакует грозные укрепления англичан и испанцев в Виго. Уничтожив Ла Роману и тем самым сделав осуществимой весьма трудную операцию Нея в Виго, Сульт сможет затем направиться на Пуэбла-де-Санабрия и Самору. Подписав эти договоренности в Луго 29 мая, маршалы расстались, чтобы как можно скорее приступить к намеченным операциям.

Подготовившись к маршу в Самору, Сульт покинул Луго 2 июня и выдвинулся на Монфорте, откуда Ла Романа ускользнул, спустившись к Оренсе. Прибыв в Монфорте 5 июня, Сульт остановился и, вместо того чтобы продолжать спускаться долиной Миньо к Оренсе, как он условился с Неем, направил разведывательные отряды в верховья Сил я, одного из притоков Миньо, к Пуэбла-де-Санабрия и Саморе. Дорога в Оренсе находилась совсем в другой стороне. Тем не менее Сульт остался в Монфорте и никуда не двигался.

Ней, отбыв, в свою очередь, из окрестностей Ла-Кору-ньи с 18 батальонами, передвинулся на город Сантьяго-де-Компостелу, который повстанцы при его приближении оставили. Он прибыл в Понтеведру на побережье 7 июня. Ему пришлось, чтобы подойти к Виго, проследовать берегом множества небольших бухт, усеянных английскими канонерками, двигаясь под их огнем. Это не могло остановить бесстрашного маршала. Но близ Виго Ней подошел к позиции, весьма грозной и искусно укрепленной. Нужно было перейти речку без моста и вблизи моря, затем преодолеть укрепления, оснащенные шестьюдесятью орудиями большого калибра, за которыми находились несколько тысяч английских моряков и двенадцать тысяч испанцев. Под натиском маршала и его солдат могла пасть и подобная позиция, но пришлось бы потерять много людей, к тому же был риск и потерпеть неудачу; а еще требовалась уверенность в том, что во время атаки французские тылы и фланги не подвергнутся внезапному нападению Ла Романы. Поэтому, прежде чем предпринимать опасную атаку, Ней, знавший, что Сульт находится в Монфорте, а генерал Л а Романа в Орен-се, стал дожидаться движения первого против второго. Так, не без оснований желая, чтобы войска Л а Романы были разогнаны до начала атаки на Виго, Ней прождал выполнения данного ему слова до 10 июня.

Тем временем он получил от генерала Фурнье, которого оставил для некоторых надобностей в Луго, сообщение, исполнившее его недоверия к соратнику и подозрительности в отношении неприятеля — чувствами, обыкновенно не свойственными его открытому и дерзкому нраву. Генералу Фурнье удалось прочитать совершенно секретные предписания Сульта генералу Руйе, оставшемуся в Луго для ухода за ранеными и больными Португальской армии. Руйе предписывалось направить в Самору порученных ему раненых и больных, как только они будут в состоянии передвигаться, и рекомендовалось держать этот приказ в тайне от всех, и в особенности от Нея. Маршал Ней счел себя преданным, узнав о подобном распоряжении, которое было бы совершенно естественно, будь оно отдано открыто, поскольку Самора представляла собой конечную цель маршала Сульта. Видя к тому же, что Сульт остановился в Монфорте, вместо того чтобы двигаться на Оренсе и изгонять оттуда Ла Роману, Ней уже не сомневался в том, что его соратник нарушил данное слово. Но всё же он написал ему 10 июня письмо, в котором сообщал о своем опасном положении и выражал надежду на исполнение принятого плана. При этом он добавлял, что если план, против всякой вероятности, оставлен, он просит предупредить его, ибо пребывание перед Виго с выходом на его фланги от Оренсе крайне опасно.

Отправив письмо, Ней прождал несколько дней, но ответа так не получил. Пораженный молчанием Сульта и видя, как укрепляются с каждым днем позиции англичан в Виго, он отошел на Сантьяго-де-Компостелу, исполнившись едва сдерживаемого раздражения. Там он узнал, что Сульт вовсе не стал спускаться по Миньо, а напротив, поднялся вдоль ее притоков в направлении Пуэбла-де-Санабрия на Самору. В самом деле, пробыв до 11 июня в Монфорте и горя нетерпением покинуть Галисию и уйти в Старую Кастилию, Сульт пустился в путь через разделявшие эти провинции горные цепи. Когда его попытался остановить Ла Романа, он оттеснил его и счел свои обязательства перед Неем выполненными, что было не так, ибо, отбросив испанского генерала из верховий Миньо в низовья, он позволил ему возвратиться в Оренсе, где как раз и нельзя было его оставлять. Тем не менее Сульт выдвинулся в Самору, ничего не ответив на полученное письмо. Ней, сочтя его молчание, выдвижение на Самору и предписанную генералу Руйе секретность доказательствами нечестного поведения по отношению к нему, предался самому горячему гневу. К тому же он находился в критическом положении, ибо едва Сульт повернул к Старой Кастилии, как в результате возвращения Ла Романы в Оренсе и его возможного присоединения к генералу Норунье, пребывание перед Виго стало крайне опасным.

Могла возникнуть и другая опасность, и такого рода, что заставляла опасаться нового Байлена. Дойдя до Миньо, англичане должны были решить, возобновлять ли им кампанию генерала Мура и выдвигаться в Старую Кастилию, или же возвращаться на юг Португалии на Тахо. Если бы они решили передвинуться в Кастилию, Ней с 10—12 тысячами французов был бы уничтожен 20 тысячами англичан и 40—50 тысячами испанцев. Однако ему были равным образом непереносимы мысль капитулировать, подобно генералу Дюпону, или мысль спастись ценой потери артиллерии, подобно Сульту, и он решил оставить Галисию. Решение было тяжелым и влекло серьезные последствия, но оно было мотивированным и основывалось на неоднократно повторявшихся инструкциях и Жозефа, и Наполеона. Они писали Нею, порицая его стремление передвинуться на побережье при недостаточно прикрытых тылах, что он должен позаботиться об обеспечении своих коммуникаций со Старой Кастилией, прежде чем посвящать себя завоеванию побережья. Когда Сульт находился в Португалии, охрана Оренсе и Туя была долгом товарища по оружию, но теперь, когда он оставил Португалию, уже не было причин оставаться в Галисии среди стольких опасностей, и в особенности при угрозе быть окруженным соединенными силами англичан и испанцев.

Приняв решение оставить Галисию, Ней сожалел лишь о Ла-Корунье и Ферроле. Но испанцы, ревностно оберегавшие свои порты, не собирались сдавать их англичанам, к тому же, для пущей надежности, он оставил в фортах Ферроля хорошо снаряженный французский гарнизон. Затем, отправив вперед всё снаряжение и не оставив ни одного раненого и ни одного больного, Ней вернулся в Луго, захватывая и истребляя до последнего человека все отряды повстанцев, какие осмеливались к нему приблизиться. В Луго он подобрал и больных Сульта и отправил их вместе со своими ранеными в Астор-гу, куда прибыл в первых числах июля, не потеряв ни одного человека и ни одной пушки. Там он занялся реорганизацией и обновлением своего корпуса. В ту минуту, когда он достиг Асторги, Сульт вступал в Самору.

Раздражение Нея до такой степени передалось его солдатам, что адъютанты военного министра, посылавшиеся на место событий, объявили тому, что опасно оставлять оба корпуса вместе. Ней написал Жозефу и Суль-ту письма, весьма оскорбительные для последнего, заявив, что, каковы бы ни были приказы Наполеона, он исполнен решимости не служить более с Сультом вместе.

Описание этих печальных подробностей необходимо для понимания того, как велась война в Испании и как Наполеон, безмерно растягивая линию операций, отдавал их на волю событий и страстей и подвергал риску бессмысленной гибели героических солдат, которых вскоре должно было не хватить для обороны несчастной Франции. Пока Ней в Асторге выражал с присущей ему горячностью переполнявшее его раздражение, каковому примеру следовали и его солдаты, Сульт в Саморе казался поглощенным унынием, глубоко павшим духом и постоянно встревоженным. По крайней мере именно так описывали настроение обоих маршалов офицеры, обязанные отчитываться перед военным министром.

Король Жозеф, до которого новости по-прежнему доходили с опозданием, узнав об оставлении Португалии и Галисии и ссоре двух маршалов лишь через месяц после случившегося, глубоко опечалился, ибо легко мог предвидеть последствия этого тройного несчастья. Он уже не думал выдвигать Виктора в Андалусию, напротив, он удержал его на Тахо между Альмарасом и Альканта-рой, чтобы противостоять де Л а Куэсте в случае попытки последнего перейти через Тахо, или англичанам, если они выдвинутся из Лиссабона в Эстремадуру. Радужные апрельские мечты, внушенные победами в Медельине и Сьюдад-Реале, улетучились, теперь следовало надеяться хотя бы успешно отбить атаку, если таковая последует, и при благополучном исходе дела искать средство поправить пошатнувшееся положение*

Так обстояли дела, когда из Шёнбрунна пришла совершенно неожиданная депеша от самого Наполеона, доставившая новое свидетельство того, что же такое удаленное руководство военными операциями. В то время как в Испании дошло уже до оставления Португалии и Галисии, Наполеон в Шёнбрунне знал только о первых шагах маршала Сульта в Португалии и выдвижении Нея на морское побережье Галисии. Как и Жозеф, недовольный тем, что коммуникации обоих маршалов оставлены в небрежении, а Мортье бездействует в Логроньо, Наполеон, будучи лучшим судией, чем Жозеф, и судией всемогущим в отношении хода вещей, не одобрил происходящего и пожелал тотчас исправить положение. Для этого он не придумал ничего лучшего, как объединить корпуса Сульта, Нея и Мортье под единым командованием. Еще не зная, как повернулись события, он пожаловал верховное командование Сульту по причине его старшинства.

Достигнув Испании в последних числах июня, его депеша вызвала крайнее удивление, но не потому, что объединение трех корпусов под единым командованием могло вызвать неодобрение, а потому, что было непонятно, как заставить служить вместе Нея, Мортье и Сульта, и в особенности двух первых под командованием третьего. Будь Наполеон на месте, он, несомненно, уладил бы дело иначе. Но Наполеон был далеко, а Жозеф не решался приказывать из страха неподчинения. К тому же, здраво рассудив и воспользовавшись мудрым советом начальника своего штаба Журдана, он хотел вызволить

Нея из ложного положения, в котором тот оказался, призвав его в Мадрид и поручив командование корпусом генерала Себастиани. Но Ней, всё более раздражавшийся, пожелал остаться в Бенавенте, не захотев покинуть своих солдат, которых любил и которые любили его. При этом он сохранил такое отношение к Сульту, которое заставляло сильно сомневаться в его повиновении этому маршалу в случае получения от него приказов.

Однако Ней слишком хорошо знал свой долг, чтобы отказываться повиноваться Сульту, пока Наполеон не получит больше информации и не решит участь обоих по справедливости, и от объединения корпусов еще можно было ждать удовлетворительных результатов. Но если их разделение поставило под угрозу первую половину кампании 1809 года, то их объединение, столь же пагубное от того, что было произведено в неподходящую минуту, должно было сделать бесплодной вторую ее половину и привести к бессмысленному кровопролитию в Испании с февраля по август того же года. Печальным свидетельством тому станут дальнейшие события.

Вот каково было положение действующих войск вследствие последних событий. Оставление Галисии Сультом и Неем открыло повстанцам весь север Испании. Только в Астурии доблестный генерал Бонне с несколькими тысячами человек продолжал сражаться с горцами. Вся Галисия, все португальские провинции от Траз-уж-Монтиша, междуречья Дуэро и Миньо, края Старой Кастилии до Сьюдад-Родриго, а также часть Эстремадуры от Сьюдад-Родриго до Алькантары принадлежали объединившимся испанцам, португальцам и англичанам. Исключительно им принадлежал и весь юг Иберийского полуострова. Испанцы усиленно вооружали крепость Сьюдад-Родриго.

Португальское подразделение, отправленное Артуром Уэлсли к Абрантесу, прибыло в Алькантару, откуда было оттеснено Виктором, но вскоре вернулось обратно, ибо маршал не оставил в крепости гарнизона из опасения ослабить себя. После того как Виктор отступил на Тахо при известии о поражениях Сульта и прибытии в Португалию сильной английской армии, испанский генерал Грегорио де Ла Куэста передвинулся с Гвадианы на Тахо, к перешейку Мирабете перед Альмарасом. В Арагоне, о котором мы не говорили со времени осады Сарагосы, генерал Сюше сражался с повстанцами Эбро, не павшими духом после взятия Сарагосы. В Каталонии, о которой также не шла речь после сражений в Кардедеу и Мо-линс-дель-Рее, генерал Сен-Сир приступил к осадам крепостей, ведя каждодневные бои для их прикрытия.

Таково было положение в Испании. Всё зависело от планов англичан. Двинется ли Артур Уэлсли в Старую Кастилию, чтобы угрожать линии коммуникаций французов и вынудить их оставить юг Иберийского полуострова, дабы помочь северу? Или же, освободив Португалию и отбросив Сульта за Миньо, он повернет на Тахо, чтобы помешать операции Виктора? Этот вопрос с трудом могли разрешить в Мадриде, не зная инструкций английского генерала. Однако Виктор в Талавере, а Жур-дан в Мадриде, руководствуясь некоторыми признаками, приняли верное решение, допустив весьма большую вероятность возвращения генерала Уэлсли к Тахо. Ввиду этого Жозеф не захотел удерживать в Старой Кастилии бесполезные в этой провинции силы, и в ожидании, когда Сульт, облеченный верховным командованием тремя корпусами, будет в состоянии руководить их совместными действиями, он собственной королевской властью перевел Мортье из Вальядолида в Вильякастин к вершине Гвадаррамы. Оттуда маршал в два-три перехода мог прибыть на Тахо, в Толедо или в Талаверу.

Мадридский главный штаб в точности разгадал намерения английского генерала. В соответствии с инструкциями, составленными под впечатлением неудачи генерала Мура, тот получил приказ не подвергать себя опасностям в Испании и посвятить время исключительно обороне Португалии, чем и ограничить обещанную испанцам помощь. Поэтому он остановился на берегах Миньо, а узнав об угрозе со стороны французов у Алькантары, форсированными маршами передвинулся от Миньо к Ду-эро, а от Дуэро к Тахо, противопоставив горячим требованиям Ла Романы, призывавшего его в Оренсе, требования де Ла Куэсты, призывавшего его в Мериду. В середине июня Уэлсли находился в Абрантесе, готовясь подняться вдоль Тахо, как только получит провиант и пополнение для армии, которая после кампании на Дуэро весьма нуждалась и в том и в другом. Он ожидал прибытия из Гибралтара двух пехотных и одного кавалерийского полка и целой бригады Кроуфорда, надеясь в результате пополнения обеспечить себе 26—28 тысяч боеспособных солдат. После чего он намеревался подняться вдоль Тахо к Алькантаре, куда думал прибыть в первых числах июля и соединиться с Грегорио де Л а Куэстой. Охранять в это время север Португалии должен был занимавшийся организацией португальской армии генерал Бересфорд с новобранцами и состоявшим под его командованием английским подразделением.

Сосредоточение французских сил в середине долины Тахо (при подозрении о движении англичан в этом направлении) было весьма благоразумным решением со стороны Мадридского главного штаба. К несчастью, объединению трех корпусов под командованием Сульта предстояло стать роковым препятствием для исполнения этого решения. Хотя верховное командование было отдано Сульту до того, как стало известно о событиях в Опорто, он был весьма удовлетворен тем, что соратники оказались под его началом, и, возгордившись предписанной ему ролью, задумал обширный и вовсе не подходивший к обстоятельствам план, которым поделился с Жозефом, потребовав отдать приказы к его незамедлительному исполнению. Поскольку план не был осуществлен, он не заслуживал бы и упоминания, если бы не стал причиной, помешавшей позднее объединению французских сил на поле битвы, где решалась судьба кампании. Вот он.

Сульт предполагал, что англичане, уставшие от экспедиции на Дуэро и Миньо, возобновят военные действия лишь после окончания жатвы, когда к ним смогут присоединиться испанцы и португальцы, что переносило продолжение операций на сентябрь месяц. Тем самым, у французов оставалось время подготовиться, и поскольку Сульту поручалось, соединив три армейских корпуса севера, прогнать англичан с Иберийского полуострова, он считал нужным действовать на линии от Сьюдад-Родриго и Альмейды до Коимбры. Это был, по его мнению, наилучший путь для проникновения в Португалию.

Поэтому следовало незамедлительно предпринять осаду Сьюдад-Родриго, а затем и Альмейды, использовав для взятия обеих крепостей временное затишье. Он предполагал завладеть крепостями силами 50—60 тысяч человек, находящимися под его началом, а после захвата крепостей вступить в Португалию. Но для надежности Сульт потребовал присоединения дополнительных сил: наблюдательного корпуса на севере, составленного из войск Арагона и Каталонии, корпуса, фланкирующего его у Аль-кантары и составленного из войск, собранных в долине Тахо (совершенно там необходимых), и наконец, арьергарда, составленного из мадридского резерва (в столице в таком случае оставался только слабый гарнизон). Кроме того, Сульт потребовал собрать осадный парк и выделить значительные средства для подготовки снаряжения.

Сочтя подобный план неприемлемым, Жозеф и Жур-дан отвечали, что не могут убрать ни единого человека ни из Арагона, ни из Каталонии, не потеряв тотчас эти провинции; что оставшихся в Мадриде сил едва хватает на то, чтобы изредка отправлять пополнения корпусам Себастиани и Виктора; что корпуса на Тахо и так уже фланкируют Сульта у Алькантары; что англичане не будут откладывать операции до сентября и тотчас отправятся на Тахо; что нужно думать о действиях на Тахо, а не на линии Сьюдад-Родриго и Альмейды; что денег нет и король отдает в переплавку на Монетный двор столовое серебро; что маршалу постараются обеспечить парк тяжелой артиллерии, если он хочет начать с осады Сьюдад- Родриго.

Досаднее всего в этих планах был приказ маршалу Мортье покинуть Вильякастин и передвинуться в Саламанку. Жозеф возражал против него, справедливо рассудив, что в Саламанке Мортье окажется в зоне действий армии, которая в результате планов ее главнокомандующего долгое время будет оставаться бесполезной, в то время как в Вильякастине он мог оказать решающие услуги на Тахо. Но поскольку Сульт настаивал, пришлось лишиться Мортье, который был тем самым удален с места, где его присутствие, как показали дальнейшие события, могло привести к огромным результатам.

В противоположность прогнозам Сульта, англичане и испанцы должны были вновь появиться на военном театре не в сентябре, а незамедлительно, то есть в первых днях июля, как только собрали необходимые средства. Получив из Гибралтара ожидаемые войска, деньги и снаряжение, в которых он испытывал насущную нужду, Артур Уэлсли 27 июня отбыл из Абрантеса и выдвинулся в Эстремадуру. Прибыв 8-го в Пласенсию, он решил встретиться с Грегорио де Л а Куэстой и отправился в его штаб-квартиру на Тахо. Уэлсли предписывалось как можно меньше поддерживать отношения с испанскими генералами по причине их крайнего чванства, сообщаться с министрами хунты только через английского посла, находившегося в Севилье, словом, не множить без настоятельной необходимости отношений, которые всегда были неприятны и чаще всего вели к разногласиям.

При виде надменного и неуступчивого де Ла Куэсты английский генерал смог оценить мудрость предписаний своего правительства. Дон Грегорио, на час подчинивший себе изменчивую испанскую революцию, держался в ту минуту как хозяин положения и с особенным высокомерием обращался с повстанческой хунтой, которую, впрочем, все тогда хотели заменить Кортесами. Поговаривали даже, что он собирается опередить пожелания общества, распустив ее и создав правительство на свой лад. Его спесь в отношении союзников была соразмерна его воображаемой роли. Пришлось вести долгие споры, чтобы договориться с таким человеком о сколь-нибудь разумном плане операций. План, представлявшийся в общих чертах и по которому невозможно было не прийти к согласию, предусматривал объединение генералов Уэлсли, Ла Куэсты и Венегаса между Альмарасом и Талаверой, либо между Талаверой и Толедо, и их совместное выступление на Мадрид. Силы Венегаса в Ла-Манче составляли 18 тысяч человек, Ла Куэсты — 36 тысяч, Уэлсли — 26 тысяч. Столь внушительная армия могла стать сокрушительной для французов, если бы не состояла более чем на две трети из испанских войск.

По достижении согласия относительно объединения войск оставалось оговорить порядок его осуществления. По предложению Уэлсли договорились, что к 22 июля

Венегас произведет мощную отвлекающую атаку на Мадрид, перейдя Тахо в окрестностях Аранхуэса; английская армия соединится с главной испанской армией де Ла Куэсты, воспользовавшись привлечением внимания французов к верхнему течению Тахо; а после первого этапа нужно будет, двигаясь обоими берегами Тахо, соединиться с Венегасом в окрестностях Толедо. Серьезные затруднения вызвал один пункт. Во время действий на Тахо следовало принять меры предосторожности против возможного дебуширования Сульта из Старой Кастилии. Генерал Уэлсли полагал, что Сульту понадобится еще долгое время, чтобы оправиться, и ему не было известно об объединении французских войск под командованием этого маршала. Поэтому он думал, что охрана перешейков Пералес и Баньос, через которые из Старой Кастилии выходят в Эстремадуру, может предотвратить всякую опасность с той стороны. Охрану перешейка Пералес, находившегося ближе к Португалии, Уэлсли намеревался поручить подразделениям Бересфорда, но перешеек Баньос, расположенный ближе к Л а Куэсте, должны были охранять, по его мнению, испанские войска. В результате долгих пререканий договорились послать к горам, отделяющим Эстремадуру от Кастилии, для фланкирования объединенных армий, несколько тысяч испанцев, несколько тысяч португальцев и тысячу англичан под командованием генерала Вильсона.

Худо-бедно договорившись с испанским генералом, Артур Уэлсли 13 июля вернулся в Пласенсию. Дождавшись присоединения отставших подразделений, он выдвинулся на Тьетар, который без затруднений перешел 18 июля. Воссоединившись по мостам Альмараса и Арсобиспо с де Ла Ку-эстой, он отбросил аванпосты корпуса Виктора на Талаверу, куда вступил 22 июля. Уэлсли хотел незамедлительно атаковать французов, зная, что они еще не сконцентрировались, и надеясь сокрушить силами объединенной армии в 60 тысяч человек (26 тысяч англичан и 36 тысяч испанцев) 22 тысячи французов маршала Виктора. Но Грегорио де Ла Куэста заявил, что еще не готов, и корпусу Виктора дали спокойно отойти за Альберче, небольшую речушку, спускающуюся с гор и впадающую в Тахо за Талаверой.

Именно в эту минуту французы наконец точно узнали о движении союзных генералов и об объединении английской и испанской армий через Альмарас и Арсо-биспо. Уже две недели им было известно о движении генерала Уэлсли к Абрантесу и Алькантаре, но оставались сомнения в последующем его направлении, будущем объединении с испанцами и плане кампании. Теперь план стал очевиден, и 21 июля Виктор сообщил о нем Мадриду. Не зная, получит ли поддержку, он отошел за Альберче и был готов отступить еще дальше.

Уведомленный 22 июля и просвещенный советами Журдана, Жозеф тотчас принял верное решение передвинуть все силы навстречу армии союзников. Он имел в своем распоряжении корпус генерала Себастиани (4-й), в котором, после отправки 3 тысяч человек на охрану Толедо, оставалось еще 17—18 тысяч превосходных солдат. Он располагал корпусом маршала Виктора, насчитывавшем 22 тысячи столь же отличных солдат. Он мог привлечь из Мадрида бригаду дивизии Дессоля, свою гвардию и несколько частей легкой кавалерии, формировавших резерв в 5 тысяч человек и 14 орудий, что составляло в целом 45 тысяч солдат наилучшего качества. Под руководством искусного генерала подобных сил было более чем достаточно для сокрушения армии союзников в 66—68 тысяч человек (включая подразделение генерала Вильсона, размещенное в горах), лишь 26 тысяч из числа которых были настоящими солдатами. А если бы маршал Мортье, оставленный в Вильякастине, мог подойти в два перехода в Толедо, то не было сомнений в успехе при любом командовании. Подкрепление в 18—20 тысяч человек сообщило бы французской армии такое превосходство, против которого не могла бы устоять англо-испанская армия.

Это ценное преимущество было, к сожалению, принесено в жертву идее слияния трех северных корпусов, задуманного Наполеоном. Однако еще можно было исправить неуместность несвоевременного объединения, приказав Сульту выдвигаться из Саламанки, подойти между Мадридом и Талаверой и, если не было возможности объединить три корпуса немедленно, приблизить тот из них, что будет готов первым, а позднее присоединить второй, а затем третий. Жозефу и Журдану в самом деле пришла в голову такая мысль, но решив, что подтягивание Сульта к Мадриду повлечет значительную потерю времени, а дебушировав прямо из Саламанки на Пласен-сию, он сможет быть в тылах англичан 30—31 июля, они предпочли отдать ему именно последний приказ. Вследствие таких диспозиций французы могли приблизиться к неприятелю в виде двух крупных соединений, одно из которых подошло бы к Талавере из Толедо, а другое из Альмараса, и предоставить оказавшемуся между ними Уэлсли возможность поочередно разбить их, как делал не раз генерал Бонапарт у Вероны. Но хотя Артур Уэлсли и был превосходным полководцем, он не был генералом Бонапартом, а его солдаты уж точно не умели двигаться как солдаты французские. У него было только 26 тысяч англичан, и при такой численности войск он никак не мог поочередно разбить 45 тысяч солдат Жозефа и 50 тысяч солдат Сульта. Король Жозеф отправил к Сульту генерала Фуа с приведенными выше инструкциями и настоятельной просьбой выступать незамедлительно. По возвращении из лагеря Сульта, генерал Фуа подтвердил, что маршал сможет быть в указанном месте и в указанное время. Затем Жозеф приказал генералу Себастиани передвинуться через Толедо на Талаверу, на подмогу Виктору, и в ночь на 23-е отбыл с резервом в 5 тысяч человек в пункт соединения войск.

Жозеф выдвинулся на Ильекас и 25-го прибыл в Варгас. В тот же день в Варгасе войска Виктора (22 542 человека), Себастиани (17 690 человек) и Жозефа (5077 человек) объединились. Если бы не расчет на скорое прибытие Сульта в Пласенсию, было бы благоразумнее не слишком выдвигаться вперед, держаться на расстоянии, позволяющем прикрыть Мадрид от посягательства Венегаса, и подыскать хорошую оборонительную позицию, чтобы принудить англичан к тому роду военных действий, который удавался им менее всего, то есть к наступлению. С легкостью поверив в скорое появление Сульта в Пласенсии и не учитывая возможных непредвиденных задержек, которые на войне нередко расстраивают самые точные планы, французы без колебаний решили отдалить союзников от Мадрида, выдвинувшись прямо на них и оттеснив к Оропесе и Пласенсии, где те должны были, по всем расчетам, найти свою погибель. Известия от Сульта были обнадеживающими. Двадцать четвертого он писал, что корпус Мортье и его собственный корпус смогут отбыть из Саламанки 26-го, в результате чего, даже без Нея, достаточные силы должны были выйти в тылы англичан 30—31 июля. Такие известия сняли последние колебания, и французы выдвинулись вперед, тесня союзников к ожидавшей их в Пласенсии бездне.

Дон Грегорио де Л а Куэста, который был не готов атаковать Виктора 23-го числа, весьма оживился при виде отступления французов и перешел Альберче, пустившись за ними в погоню и написав своему союзнику Уэлсли, что жалкие французы так быстро бегут, что он не может их догнать. Двигаясь 24-го и 25-го в направлении Алькабона и Себольи, он обнаружил их 26-го в Тор-рихосе, решившись на сей раз всё-таки догнать, чего столь желал и чего не советовал Артур Уэлсли, не устававший повторять, что, продолжая подобное движение, он вскоре будет разгромлен. События показали, сколь велико было здравомыслие английского генерала.

Легкая кавалерия Мерлена, принадлежащая корпусу Себастиани, двигалась с драгунами Латур-Мобура в авангарде. Де Ла Куэста, столь сильно сожалевший о стремительном бегстве французов, резко остановился, увидев их готовность к сопротивлению, и поспешил отойти назад, дабы опереться на англичан. Ему нужно было пройти через ущелье, и, чтобы прикрыть переход, он выставил на линию 4 тысячи пехотинцев и 2 тысячи всадников под командованием генерала Сайаса. Латур-Мобур, командовавший войсками авангарда, дебушировав с оливкового поля, развернул свои эскадроны в линию, параллельную линии неприятеля. Видя перед собой только кавалерию, испанцы поначалу держались, но, едва заметив голову пехотной колонны, принялись поспешно отступать и бросились в Алькабон. Тогда генерал Бомон ринулся на них со 2-м гусарским полком и эскадроном 5-го егерского. Генерал Сайас попытался выставить против них драгун Вильявисьосы, но французские гусары и егеря атаковали его драгун со всех сторон, окружили и порубили саблями. Спастись удалось немногим. После этой атаки французы устремились на арьергард, бежавший вперемешку с основным корпусом.

Вечером они остановились на ночлег в городке Сан-та-Олалья, который покинули 27 июля в 2 часа утра, чтобы в тот же день прибыть в Талаверу, с намерением оттеснить армию союзников на Пласенсию. Голову колонны по-прежнему формировал 1-й корпус, возглавляемый кавалерией Латур-Мобура. Подойдя к Альберче, они заметили слева испанцев, в беспорядке переправлявшихся через реку, чтобы отступить на Талаверу, а справа — колонну англичан, которые подошли к Ка-салегасу на помощь де Л а Куэсте, несмотря на свое нежелание участвовать в его безрассудствах. С вершины возвышавшегося над Альберче плато на другом берегу был виден большой лес из дубов и олив, а дальше — череда выступающих и плотно занятых холмов, соединявшихся с одной стороны с высокой горной цепью, а с другой — с самой Талаверой и с протекающей через нее рекой Тахо. Наибольшая часть английской армии занимала позиции на холмах, прикрывшись многочисленной артиллерией, засеками и прочными редутами. Пыль, поднимавшаяся над лесом, показывала, что через него отступали разбитые накануне неприятельские войска, и можно было попытаться нагнать их, прежде чем они успеют добраться до укрепленных позиций английской армии. Маршал Виктор, веривший в своих старых солдат и еще не имевший дела с англичанами, счел возможным, в силу своего высокого звания, многое взять на себя и поспешил перейти вброд Альберче со всеми тремя своими дивизиями. Поставив дивизию Руффена справа, дивизию Виллата в центре, дивизию Лаписа слева, а Латур-Мобура — боковым дозорным, Виктор выдвинулся вперед и послал сказать королю Жозефу, чтобы тот поддержал его корпусом генерала Себастиани и резервом.

Войска плотной колонной перешли Альберче и двинулись в лес. Дивизия Лаписа на левом фланге вступила в бой с бригадой Маккензи, формировавшей английский арьергард. Шестнадцатый легкий теснил англичан, а там, где позволял участок, энергично их атаковал. Выйдя на прогалину, удобную для развертывания линии, генерал Шодрон-Руссо приказал атаковать в штыки. Доблестные солдаты 16-го решительно устремились на 31-й и 87-й английские полки, прорвали их и нанесли значительные потери. Англичане стремительно отошли к позициям основной части армии у Талаверы, между Тахо и горами. Виктор хотел было последовать за ними, но следовало дождаться завершавшей переход через Альберче дивизии Виллата, затем еще даже не начавших переправляться кавалерии и артиллерии, а также присоединения корпуса генерала Себастиани, находившегося еще далеко позади.

Выйдя из леса на другом берегу Альберче, французы оказались на своего рода плато, откуда отчетливо различались позиции неприятеля. Они представляли собой ряд холмов, самый высокий из которых на правом фланге французов сплошь покрывали английские войска и артиллерия, а другие, понижаясь слева к Талавере, были заняты войсками и артиллерией, принадлежавшими испанской армии. В центре позиции располагался мощный редут, ощетинившийся пушками и охраняемый войсками обеих стран. Левее простирались до самой Талаверы дубовые и оливковые рощи, засеки и изгороди, служившие подпорками доблести испанской армии. На позициях могло находиться около 26 тысяч англичан и более 30 тысяч испанцев, а на склоне гор справа виднелась дивизия Вильсона, спешившая присоединиться к основной армии. В целом, неприятельские войска насчитывали 65—66 тысяч человек, которых французам предстояло разбить силами 45 тысяч солдат, но солдат превосходных и своим качеством искупающих численное превосходство противника.

Помимо того что позиция англичан и испанцев была сильной, она отвечала их главному достоинству, которое состояло в умении упорно сопротивляться на оборонительной позиции. Чтобы атаковать их, нужно было перейти через довольно глубокий овраг, отделявший их позиции от плато, на которое дебушировали французы, и под огнем противника вскарабкаться на обрывистые холмы. Виктор заметил беспорядочность отступления неприятельских войск и вообразил, что внезапной атакой на исходе дня сможет захватить холм справа, а после англичане не удержатся на позициях, и тогда честь победы в сражении достанется ему одному. Такое необдуманное решение, результат крайнего рвения и выдающейся храбрости, не было бы принято, разумеется, при наличии властного и энергичного главнокомандующего. Крупное сражение не могло начаться без его ведома, одним крылом, в столь поздний час, без предварительного определения времени и плана, и главное — без решения, а нужно ли его вообще давать.

Воодушевленный своей храбростью и не знавший, с какими войсками имеет дело, Виктор бросил дивизию Руффена в атаку на холм между девятью и десятью часами вечера. Дивизия эта, одна из лучших в армии, состояла из трех превосходных полков, 9-го легкого и 24-го и 96-го линейных. Виктор приказал 9-му легкому атаковать в лоб главный холм, возвышавшийся прямо напротив, 24-му — обойти его, дебушировав справа через ложбину, отделявшую французов от гор, а 96-му — передвинуться влево и оказать прямую поддержку 9-му. Дивизии Виллата и Лаписа маршал оставил в резерве для наблюдения и сдерживания неприятеля слева. Артиллерия, нацеленная на плато, могла обстреливать англичан через овраг, но в темноте опасались попасть по своим и оставили ее в бездействии.

В наступившей темноте французские войска решительно устремились вперед к назначенной цели. Девятый легкий, выдвинувшийся первым, спустился с плато в овраг и подошел к холму, который предстояло захватить. Заметив его движение, англичане открыли смертоносный огонь по доблестным солдатам, но не сумели их остановить. Французы вскарабкались по склонам холма, оттеснили штыками первую линию и дошли до вершины. Уже несколько рот 9-го легкого достигли вершины холма и даже захватили там некоторое количество англичан, когда генерал Хилл, увидев, что дерзкая атака не поддерживается ни справа, ни слева, выдвинул во фланг Французам часть своих войск и остановил продвижение. Атакованный с фронта и слева, 9-й полк был вынужден отойти назад, оставив на вершине плато немало убитых и раненых. Причиной неудачи стала задержка 96-го, который встретил в глубине оврага неожиданные препятствия и потратил на их преодоление больше времени, чем предполагалось, а также задержка 24-го, который выдвинулся по ложбине вправо и в темноте заблудился. Девятый легкий потерял в неудавшейся атаке триста человек.

Виктор не счел должным продолжать ночной бой и решил предоставить небольшой отдых войскам, которые выступили из Санта-Олальи в два часа утра и теперь сражались в десять вечера у Талаверы. На бивак расположились прямо на плато, напротив англичан. Слева кавалерия связывала войска Виктора с войсками Себас-тиани и резерва, которые наконец перешли Альберче и развернулись перед неприятельским центром. На крайнем левом фланге за дорогой в Талаверу наблюдали драгуны Мило.

На следующий день, 28-го, памятный день в Испанской войне, Виктор захотел вступить в бой на рассвете, желая исправить неожиданную неудачу вечерней атаки и не сомневаясь, что теперь, когда атака на холм будет исполнена с надлежащим единством, он победит. Объехав участок верхом и рассмотрев расположения английской армии на холмах и позиции испанской армии за изгородями, засеками и в лесу, он вновь уверился, что после захвата главного холма перед французским правым флангом армия союзников будет оттеснена на Талаверу и вероятно сброшена в Тахо. Виктор решил атаковать незамедлительно и с величайшей энергией, велев передать Жозефу, чтобы тот немедленно выдвигал на центр неприятеля войска Себастиани и резерва, дабы англичане не набросились на него самого всей массой, когда он нападет на оконечность их линии.

Вновь без колебаний приняв смелое решение, Виктор захотел дать дивизии Руффена возможность вознаградить себя за случившуюся накануне неудачу и приказал выдвигаться на холм в составе всех трех полков. Дивизию Виллата он поместил в резерве сзади, а дивизии Л аписа и драгунам Латур-Мобура поручил совершить слева отвлекающее движение на центр неприятеля. Но чтобы помешать обрушиться всей массой на дивизию Руффена, одного отвлекающего движения было недостаточно.

На рассвете доблестная дивизия двинулась вперед, переменив порядок выдвижения: поредевший после вечерней атаки 9-й полк атаковал справа через ложбину; так и не добравшийся накануне до неприятеля 24-й атаковал в лоб в центре, а 96-й полк выдвигался, как и накануне, слева. Все три полка спустились в овраг и пересекли его под огнем дивизии Хилла. Они вскарабкались на первые уступы и достигли участка, формировавшего нечто вроде первого этажа холма. Но Уэлсли, который расположился посреди своей армии и вел себя как настоящий полководец, превосходно понял, что дивизия Лаписа, построенная слева от дивизии Руффена, находится слишком далеко, чтобы действовать, а остальные французские войска — тем более. И он без промедления направил войска генерала Шербрука из центра во фланг дивизии Руффена. Атакованная со всех сторон, она была вынуждена отойти назад. Отступила дивизия медленно и в порядке, лишив англичан смелости преследовать ее, но заплатила за свою смелую атаку и прекрасное отступление огромными потерями. Полторы тысячи убитых устлали уступы рокового холма.

Виктор, беспощадный и к себе, признал, что подобные войска невозможно выбить с позиции внезапной атакой. Тем не менее, не падая духом и по-прежнему веря в победу, он отложил решающую атаку на время, когда в действии смогут участвовать все силы французской армии. Было десять часов утра. Жозеф прибыл в первый корпус, чтобы сыграть, наконец, роль главнокомандующего, и держал совет с Журданом, Виктором и Себасти-ани. Прежде чем принять план атаки, следовало решить, нужно ли атаковать вообще, то есть нужно ли давать сражение. По этому вопросу мнения разделились. Опытный Журдан высказался против сражения. По его мнению, следовало повременить, отойти за Альберче на Удобную оборонительную позицию и дождаться, когда Сульт с его тремя объединенными корпусами дебуширует в тылы англо-испанской армии.

Виктор, исполненный пыла и желавший вознаградить себя за две бесплодные атаки, утверждал, что потерпел неудачу из-за отсутствия поддержки в центре, что если корпус Себастиани и резерв выдвинутся на центр английской армии, он сможет силами одного своего корпуса завладеть холмом, играющим ключевую роль в позиции. Жозеф колебался меж холодной осмотрительностью Жур-дана и горячим порывом Виктора, не в силах принять решение, когда от Сульта пришло письмо, возвещавшее, что он не сможет, несмотря на обещание, быть в тылах англичан раньше 3 августа. Было 28 июля, и до появления маршала оставалось еще шесть дней. Сумеют ли французы выдержать шестидневное противостояние Уэлсли и де Ла Куэсте с одной стороны и Венегасу с другой, ибо тот угрожал уже Толедо и Аранхуэсу?

Эти соображения и пылкость маршала Виктора склонили чашу весов в пользу сражения, и было решено атаковать незамедлительно. Тотчас произвели диспозиции. Договорились атаковать одновременно по всей линии от правого до левого фланга, дабы неприятель, вынужденный обороняться повсюду, не мог передвинуть подкрепления ни в один пункт. Виктору назначалось действовать не так, как он действовал накануне и утром. Вместо того чтобы подниматься прямо на холм, он должен был спрятать дивизию Руффена в ложбине, отделявшей позицию неприятеля от гор, провести ее по дну ложбины, где уже появились солдаты Вильсона, и приказать взобраться на холм, только когда она полностью его обойдет. В это время одна из бригад дивизии Виллата у подножия холма будет ему угрожать, привлекая внимание англичан, а другая будет поддерживать Руффена в ложбине против виднеющейся вдали кавалерии. Дивизия Лаписа на левом фланге Виктора совместно с корпусом генерала Себастиани энергично атакует центр, чтобы привлечь к нему основные силы неприятеля. Когда атака в центре произведет свой эффект, а дивизия Руффена продвинется достаточно далеко в ложбине на левом фланге англичан, обе бригады генерала Виллата атакуют холм в лоб, как это уже пыталась накануне делать дивизия Руффена. При слаженных совместных действиях можно было рассчитывать на успех. Драгуны Латур-Мобура и легкая кавалерия генерала Мерлена передвинутся вправо и последуют за дивизией Руффена по ложбине, где начала показываться многочисленная испанская и английская кавалерия. Драгунам Мило назначалось действовать на крайнем левом фланге и занимать испанцев у Талаверы. Резерв Жозефа, размещенный в центре сзади, назначался для помощи там, где потребуется. Артиллерия Виктора, расположенная на плато перед позицией англичан, должна была осыпать их снарядами, стреляя через овраг. Точное исполнение таких диспозиций позволяло надеяться на победу в сражении.

Быстро переданные и полученные, в силу небольшой протяженности поля битвы, приказы начали, тем не менее, исполняться только к двум часам полудни, из-за необходимости многочисленных передвижений. Всё это время артиллерия под командованием полковника д’Абовиля, стреляя через овраг, накрывала англичан огнем. Наконец, дивизия Л аписа приготовилась атаковать центр линии, а корпус Себастиани двинулся на редут, у которого соединялись испанская и английская армии. Но неожиданное происшествие привнесло некоторую сумятицу в согласованное движение.

Германская дивизия Леваля, переведенная несколько дней из корпуса Виктора обратно в корпус Себастиани, располагалась на левом фланге последнего, фланкируя его совместно с драгунами Мило на случай, если испанцы захотят дебушировать из Талаверы. Имея приказ держаться на одной линии с Себастиани, но не вполне различая свою позицию среди леса, покрывавшего участок, дивизия вышла вдруг под огонь центрального редута и была атакована справа англичанами, а слева кавалерией испанцев. Встав в каре, германцы встретили кавалерию огнем в упор, рассеяли ее и двинулись вперед. В наступательном движении они обошли английский полк, который атаковал их справа, и, окружив его, собирались уже захватить в плен, когда генерал Порбек, командующий баденскими войсками, был убит ружейным выстрелом. Поскольку это несчастье оставило баденцев без командира, англичане успели оправиться, отступить и спастись. Главный штаб Жозефа, увидев преждевременные действия германцев, решил остановить их из опасения, что, слишком рано вступив в бой, они не смогут позднее фланкировать дивизию Себастиани, и приказал генералу Левалю отступить. Дивизия Леваля отошла назад, но поскольку ее артиллерийские лошади были убиты огнем редута, пришлось бросить в лесу восемь орудий, которыми позднее завладел неприятель.

Исправив, насколько возможно, последствия этого происшествия, Себастиани и Л апис выдвинулись вперед. Лапис, ведя развернутые 16-й легкий и 45-й линейный в сопровождении плотной колонны 8-го и 54-го линейных, атаковал на фланге главного холма высоты, которые связывали его с равниной Талаверы. Несмотря на жестокий огонь неприятеля, Лапису удалось захватить часть участка. Слева от него атаковала прекрасная Французская дивизия Себастиани, состоявшая из четырех полков. Англичане набросились на нее с яростью. Ее правая бригада под командованием генерала Рея, состоявшая из 28-го и 32-го полков, противостояла англичанам и оттеснила их. Левая бригада под командованием генерала Белэра была атакована одновременно испанцами и англичанами, но выказала не меньшую твердость, чем бригада Рея и, как и она, противостояла множеству врагов. Атаки испанской кавалерии остановили 75-й и 58-й, в то время как германцы Леваля снова выдвигались несколькими каре. Себастиани и Лапис постепенно захватывали участок.

В то время как слева и в центре происходили эти события, справа, перед злополучным холмом, артиллерия, продолжая стрелять через овраг, сеяла смерть в рядах дивизии Хилла, генерал Виллат ожидал в овраге сигнала к атаке, а дивизия Руффена направлялась по ложбине на левый фланг англичан. Португальская кавалерия Альбур-керке, присоединенная к английской кавалерии, пыталась преградить путь дивизии Руффена и галопом ринулась на нее. Увидев начало атаки, дивизия перестроилась и подпустила неприятеля, и несущаяся во весь опор англо-португальская конница была встречена огнем Руффена и Виллата. Часть ее повернула обратно, но английский 13-й драгунский полк, унесенный лошадями, не смог отойти. Бригада легкой кавалерии генерала Штрольца, искусно маневрируя, пропустила его, бросилась за ним вслед и атаковала с фланга и с тыла, в то время как польские уланы и легкие вестфальские всадники атаковали его в лоб. Несчастные английские кавалеристы, окруженные со всех сторон, были порублены саблями и захвачены.

Таково было положение на правом фланге, когда в центре Л апис, лично возглавлявший свою дивизию и уже вскарабкавшийся на занятые неприятелем высоты с 16-м легким, был убит выстрелом из ружья. Его гибель произвела в дивизии замешательство, и она была оттеснена назад атакой Шербрука. Виктор, узнав об этом происшествии, галопом помчался собирать войска и возвращать их на линию. Но неприятель, стараясь закрепить успех, всей массой бросился на дивизию Лаписа. И в ту же минуту корпус Себастиани, оголенный попятным движением дивизии Лаписа, был энергично атакован справа. Полки 28-й и 32-й под командованием Рея с присущей им доблестью держались твердо и уступили лишь часть участка, необходимую для восстановления линии с отступившими войсками.

Настало время удвоить усилия, вывести резерв на помощь дивизиям Лаписа и Себастиани и наконец бросить обе бригады Виллата в атаку на холм, обойденный Руффеном. Всё позволяло надеяться на победу. Под огнем французских батарей англичане, казалось, уступали: их артиллерия была уничтожена, а огонь почти смолк. Одновременная энергичная атака должна была сломить свойственную англичанам стойкость. Но Жозеф, видя, что день клонится к вечеру, а победа еще под сомнением, решил приостановить бой и возобновить его на следующий день. Безусловно, повода падать духом не было, ибо французы должны были одолеть противника. Но не обладавший ни военными навыками, ни выдержкой в сражении Жозеф приказал отменить атаку. Было почти пять часов, и в июле можно было рассчитывать еще на многие светлые часы для окончания сражения. Тотчас примчался Виктор и выказал уверенность в победе, если продвинувшийся по ложбине Руффен атакует англичан с тыла, ^в то время как Виллат атакует их с фронта. Он указал на видимые колебания неприятеля и все основания продолжать беспощадно атаковать его, противопоставив генералу Уэлсли упорство, равное его собственному.

Тронутый его доводами Жозеф готов был уже уступить, когда несколько офицеров доложили ему, что какие-то испанские подразделения приближаются к Альбер-че, а другие, поспешно прибывшие из Толедо, доставили тревожное известие о появлении Венегаса перед Аранху-эсом и Мадридом. Неуверенность Жозефа не выдержала двойного воздействия этих донесений, и он испугался перспективы попасть в окружение. Укрепленный в своих опасениях Журданом, осуждавшим сражение, Жозеф приказал Виктору отступать и указать точную минуту отступления Себастиани, чтобы произвести отступление одновременно.

Не решившись ослушаться, Виктор сообщил Себастиани, что начнет отступление в полночь, но повторил настойчивую просьбу Жозефу продолжить сражение на следующий день. Жозеф провел часть ночи в жестоких сомнениях. Разрываясь между страхом попасть в окружение в случае сражения и страхом быть обвиненным Наполеоном в слабости, если прикажет отступать, он вдруг узнал, что армия уже оставляет позиции, и был выведен из сомнений самим ходом событий, которыми уже не управлял. В самом деле, Себастиани, получив указание Виктора, сделал вывод, что должен отступать, и действительно отступил. Виктор, со своей стороны, хоть и желал остаться на позиции, чтобы возобновить сражение назавтра, увидев отступление Себастиани, в конце концов также отступил, и на рассвете 29 июля вся армия уже отходила за Альберче. Французов никто не преследовал, и они в порядке отошли за реку, забрав с собой всех раненых, обозы и всю артиллерию, за исключением восьми орудий дивизии Леваля, оставшихся в оливковой роще. Англичане, весьма довольные тем, что избавились от французов, поостереглись гнаться за ними. Они потеряли убитыми и ранеными нескольких генералов и 8 тысяч человек, в том числе 5 тысяч испанцев. Подобное опустошение в их рядах произвела французская артиллерия. Потери французов были ничуть не меньшими: около 6 тысяч ранеными и тысячу убитыми. Погиб генерал Л апис, офицер, достойный величайшего сожаления. Многие генералы и полковники были убиты или ранены.

Сражение в Талавере стало одним из важнейших в Испанской войне и одним из самых поучительных, ибо давало полную картину того, что происходило в стране, где героические солдаты теряли плоды своего героизма за отсутствием руководства. Конечно, наделенный природным здравомыслием король Жозеф и опытный маршал Журдан действовали бы гораздо лучше, если бы не оказались между неповинующимися им генералами и чрезмерно удаленной властью Наполеона, между нарушающим все их планы неповиновением и волей императора, которая парализовала их, не направляя.

Жозеф, хотевший вернуться к Мадриду из опасения угрозы столице, выдвинулся на Санта-Олалью, надо признать, без всякой поспешности побежденного, ибо таковым не являлся, а напротив, с медлительностью грозного врага, которого вынуждает удалиться расчет, а не поражение. Его солдаты обладали гордостью, соотносившейся с их храбростью, и только и мечтали вновь поме-ряться силами с англичанами. Но поведение последних свидетельствовало, что они не станут преследовать врага, к тому же вскоре они должны были оказаться в тяжелом положении в результате прибытия Сульта в их тылы. Тем не менее Жозеф оставил на Альберче Виктора для наблюдения за англичанами и участия в событиях, ожидавшихся после появления Сульта. Затем, дабы остановить генерала Венегаса и прикрыть Мадрид, он двинулся на Толедо и Аранхуэс с корпусом Себастиани и резервом, которых, несмотря на потери, было более чем достаточно, чтобы противостоять армии Ла-Манчи, которую уже разбивал наголову и один генерал Себастиани.

Хотя тотчас после сражения в Талавере Артур Уэлсли и получил в подкрепление бригаду Кроуфорда в 3-4 тысячи человек, он понес столь тяжелые потери, что новое сражение было для него невозможно. Большинство орудий было уничтожено, боеприпасы почти закончились, солдаты нуждались в отдыхе. Поэтому с его стороны не следовало опасаться повторения маневра Наполеона, то есть попытки атаковать Сульта после сражения с Жозефом, дабы разбить их одного за другим.

К тому же, не прошло и суток после тяжелой битвы, как генерал Уэлсли узнал от местных жителей о заготовках провианта по обе стороны перешейка Баньос, на дороге из Кастилии в Эстремадуру. Собранные сведения указывали лишь на двенадцать тысяч человек, что не могло его сильно встревожить. Уэлсли захотел тотчас выступить им навстречу, оставив де Ла Куэсту у себя в тылу для наблюдения за Виктором. Он выдвинулся на Оропесу по дороге в Пласенсию, чтобы встретить французов, которые, по его мнению, не могли быть не чем иным, как разгромленным им в Португалии корпусом Сульта.

В Оропесе Артур Уэлсли узнал, что переданные с перешейка Баньос сведения неполны, ибо через него подходили не двенадцать, а сорок или пятьдесят тысяч человек, и почел за лучшее прикрыться линией Тахо, что из положения победителя, которым он похвалялся, должно было перевести его в положение побежденного, со всеми последствиями полного поражения. Ему не следовало терять ни минуты, ибо он находился между Виктором, который мог вновь атаковать его, и быстро приближавшимся корпусом Мортье, который возглавлял движение Сульта.

Уэлсли решил перейти через Тахо по ближайшему мосту, в Арсобиспо. К счастью для него, Виктору, оставленному Жозефом на Альберче для наблюдения за англичанами, не понравились всадники Вильсона в горах на его правом фланге, двигавшиеся к Мадриду, и он отошел в направлении столицы. Уэлсли перешел Тахо по мосту в Арсобиспо, оставив в Талавере 4-5 тысяч раненых в надежде на человечность французских генералов, и множество снаряжения, которое не смог взять с собой. Он встал на позицию напротив Альмараса, на высотах за Тахо, где дожидался своей артиллерии, пробиравшейся по ужасным дорогам левого берега Тахо. Испанцам Ла Куэ-сты Уэлсли поручил защищать мост Арсобиспо и противостоять движению французов.

Дебушировав из гор, Мортье, возглавлявший движение, подошел к Арсобиспо 7 августа. За ним следовал Сульт с основными силами корпуса. Столь поздно прибывавшая армия хотела, естественно, заявить о своем присутствии и не могла позволить неприятелю ускользнуть без боя. Было решено захватить мост Арсобиспо, что являлось скорее демонстрацией силы, чем серьезной операцией. Атаку поручили Мортье, и он провел ее 8 августа. Испанцы перегородили мост баррикадами, пехоту расположили в двух башнях на середине моста, на противоположном берегу поставили с обеих сторон мощные батареи, а на высотах за ними построили основную часть армии. Прикрывшись подобным образом, они сочли себя неодолимыми.

Мортье приказал найти брод несколько выше по течению, и в нескольких сотнях туазов таковой был найден. В то время как французская артиллерия сокрушала мост и батареи справа и слева за ним, драгуны генерала Коленкура перешли реку под прикрытием множества вольтижеров и в сопровождении 34-го и 40-го линейных полков. Ла Куэста попытался остановить их, выставив несколько каре пехоты. Драгуны ринулись на нее и порубили саблями. Но вскоре на них обрушилась вся испанская кавалерия, в 3-4 раза превосходившая их численностью, и они оказались бы в смертельной опасности, если бы не маневрировали с величайшим искусством и хладнокровием при поддержке сопровождавшей их пехоты. К счастью, в это самое время первый батальон 40-го полка прорвал баррикады на мосту, несмотря на огонь испанцев, и открыл проход через реку пехоте Мортье. Пехота с флангов атаковала батареи испанцев и захватила их, после чего испанцы не выдержали и разбежались, оставив 30 орудий, множество лошадей и 800 раненых и пленных. Бой у моста Арсобиспо показал, чего стоили корпуса Старой армии и командовавшие ими офицеры.

Завладев мостами через Тахо, французы должны были решить, преследовать ли им англо-испанскую армию, ныне спасавшуюся бегством, хоть и считавшую себя несколькими днями ранее победительницей. В их распоряжении были мосты Арсобиспо и Талаверы, но чтобы выйти на большую дорогу Эстремадуры, единственно пригодную для тяжелой артиллерии, нужно было дойти до моста Альмараса, главный пролет которого был перерезан и на время заменен лодочным мостом, теперь уничтоженным. Преследовать англичан было бы несвоевременно, если только французы не хотели оккупировать страну от Тахо до Гвадианы и от Альмараса до Мериды, или же тотчас начать движение в Андалусию. Но в первой из этих операций не было смысла, поскольку край между Тахо и Гвадианой был опустошен многомесячным присутствием воюющих армий, а для второй операции стояло слишком жаркое время года и недоставало продовольствия. Следовало дождаться жатвы, окончания жары и инструкций Наполеона, совершенно необходимых после расстройства плана кампании. Поэтому французы остановились у моста Арсобиспо после данного там блестящего боя.

В ожидании дальнейших операций штаб Жозефа расставил войска Сульта на Тахо, передвинув часть их в Старую Кастилию. Пятый корпус (корпус Мортье) был размещен в Оропесе для наблюдения за Тахо от Альмараса до Толедо. Второй корпус (корпус Сульта) расположили в Пласенсии для наблюдения за выходами из Португалии. Ней, которого Жозеф по-прежнему старался держать подальше от Сульта, был передвинут в Саламанку для разгона отрядов герцога дель Парке, наводнивших Старую Кастилию. Бесстрашный маршал, отбыв 12-го, прошел с боями через перешеек Баньос, рассеяв отряды Вильсона, и доказал, совершив тяжелый марш менее чем за четыре дня, что можно было куда быстрее прибыть в тылы английской армии.

Тем временем Артур Уэлсли отступил на Трухильо, а от Трухильо предполагал двинуться на Бадахос. Численность его армии упала до 20 тысяч человек, ему пришлось оставить французам раненых и больных, он поссорился с испанскими генералами из-за провианта и будущих операций, словом, из-за всего, и экспедиция в Испанию удалась ему ничуть не лучше, чем генералу Муру. Он возвращался как никогда убежденный в том, что следует ограничиться обороной Португалии и вступать в Испанию только в самых крайних случаях и при самой большой вероятности успеха.

Расставаясь с испанскими генералами, он весьма настоятельно советовал им не вступать в сражения с французами и ограничиться обороной горного края Эстремадуры между Тахо и Гвадианой. Но испанцы были неспособны оценить столь мудрые советы. Первым воспользоваться ими следовало Венегасу, на которого надвигались Жозеф и генерал Себастиани. Он успел выдвинуть некоторые части за Тахо, но, узнав о возвращении французской армии, стремительно отошел обратно и остановился в Аль-монасиде, на сильной позиции напротив Толедо, сочтя возможным со своими 30 тысячами бросить вызов войскам Жозефа.

Левый фланг он расположил на высоком холме, центр — на плато, правый фланг — на обрывистых высотах Аль-монасида, над которыми возвышалась еще более труднодоступная позиция, увенчанная старым мавританским замком. Себастиани, опередивший короля Жозефа, выдвинулся через мост Толедо навстречу Венегасу и оказался перед его позициями вечером 10 августа. После сражения в Талавере его войско насчитывало не более 15 тысяч человек. Король вел с собой еще 5 тысяч.

Утром 11 августа он приказал дивизии Леваля атаковать левый фланг Венегаса. Первыми на занятый испанцами холм устремились поляки. Венегас выдвинул против них часть своего резерва, но на помощь полякам подоспели германцы, выдержали удар и захватили левый фланг испанцев, в то время как 28-й, 32-й, 58-й и 75-й французские полки дивизии Себастиани атаковали центр и правый фланг при поддержке бригады Годино из дивизии Дессоля. Всё было захвачено, и испанцы отступили к замку Альмонасида. Старые полки Себастиани и Дессоля вскарабкались под огнем на почти неприступные позиции и завершили разгром неприятельских войск. Испанцы потеряли 3-4 тысячи человек убитыми и ранеными, почти столько — взятыми в плен, и лишились 16 орудий. Из-за труднодоступное™ неприятельских позиций французы потеряли больше людей, чем обычно: более 300 убитых и около 2000 раненых.

Английская армия отступала на Бадахос, армия Л а Ку-эсты последовала за ней, армия Венегаса была полностью уничтожена, и Жозефу оставалось только возвращаться в Мадрид. Он вернулся в столицу, отправив Виктора в Ла-Манчу и оставив в Аранхуэсе Себастиани. В глазах испанцев он выглядел победителем, ибо вступить в Мадрид и освободить Испанию еще недавно обещали Ла Куэста, Венегас и Артур Уэлсли. Не сумев исполнить свои громкие обещания, и те и другие отступали теперь на Гвадиану: англичане — упав духом, испанцы — не унывая. Жозеф мог казаться победителем. Только сведущие люди, знавшие, какие средства собраны в Испании, могли верно оценить операции этого года, сравнив ожидаемые и полученные результаты. С тремястами тысячами старых солдат французы намеревались в июле быть в Лиссабоне, Севилье, Кадисе и Валенсии. И между тем они были не в Лиссабоне и даже не в Опорто, а в Ас-торге, не в Кадисе и не в Севилье, а в Мадриде, не в Валенсии, а в Сарагосе! Упорство испанцев и их дикая патриотическая ярость, спасавшее их от уныния самомнение и действенная помощь англичан, разобщенность французских генералов и удаленное руководство Наполеона помешали простому здравомыслию Жозефа и Журдана воспользоваться предоставленными фортуной возможностями и стали главными причинами глубокой разницы между ожидаемыми и полученными результатами.

Когда находившийся в Шёнбрунне Наполеон, занятый переговорами и подготовкой Германской армии к возможному возобновлению военных действий, узнал о событиях в Испании и Португалии, он был поражен. Ему нужны были победы на Иберийском полуострове, чтобы Австрия не нашла повода для надежды в этих событиях и не начала снова военные действия. Не увидев своей доли в общих ошибках и, при всем его величии, оставаясь человеком, желавшим видеть только ошибки других и не признавать своих собственных, он сурово всех осудил. Он горячо пожалел о преждевременном объединении корпусов Нея, Мортье и Сульта под командованием последнего, он осудил Сульта за то, что при выдвижении в Португалию тот не уничтожил Ла Роману, не принял никакого решения в Опорто, не восстановил сообщение с Саморой и столь позорно отступил. В Наполеоне зародились странные подозрения насчет происходившего в Опорто, и какое-то время он испытывал такое раздражение, что намеревался отдать маршала под суд. Но генерала Дюпона уже судили, и новый процесс означал бы чрезмерную суровость в отношении товарищей по оружию, от которых Наполеон каждодневно требовал проливать кровь. Он не принял никакого решения, но приказал вызвать главных офицеров, находившихся в Опорто, и провести самое строгое дознание капитана Аржантона и его возможных сообщников. Нею он разрешил вернуться во Францию, дабы избавить от ложного положения, в каком его оставили. В отношении Сульта он хранил молчание, на долгие месяцы погрузив маршала в величайшее недоумение. Наконец, он не пощадил ни Жозефа, ни тем более начальника его Главного штаба Журдана, к которому привык быть несправедливым. Он горько порицал обоих за то, что они приказали Сульту дебушировать через Пласенсию, а не через Авилу, что было незаслуженным упреком. Наполеон осуждал их также, и уже не без основания, за то, что они начали сражение, не дождавшись прибытия Сульта, и не проявили должного упорства, атакуя позиции неприятеля.

Впрочем, эта точная и проницательная критика ничего не исправляла, а лишь расстраивала Жозефа. Наполеон приказал возобновить операции, когда спадет жара и, главное, окончатся переговоры в Альтенбурге, потому что после подписания мира намеревался отослать обратно на Иберийский полуостров силы, которые стягивал в эту минуту к Австрии. К тому же, хоть он и говорил Жозефу, что сражение при Талавере проиграно, в Альтенбурге он говорил обратное (одинаково неверные утверждения) и подробно описывал, в каком жалком состоянии отступила в Португалию английская армия, ибо события уже интересовали его только в той степени, в какой могли оказать влияние на переговоры с Австрией.

Но испытания, которые готовили ему англичане ради помощи Австрии и ради удовлетворения собственных морских притязаний, еще не закончились. План англичан, помимо усилий по освобождению Испании от французов, состоял в уничтожении военно-морских учреждений Наполеона по всему побережью Империи. Известно, что Наполеон, не имевший возможности одолеть ершами своего флота военно-морской флот Великобритании, не отказывался всё же от мысли разбить Англию в ее стихии ^и задумывал с этой целью обширные комбинации. Везде, где он правил или пользовался влррянием, он строил бесчисленные корабли и по возможности готовил для них экипажи, чтобы в дальнейшем, когда армии освободятся, формировать близ корабельных стоянок лагеря и неожиданно отправлять из самых разных пунктов великие экспедиции в Индию, на Антильские острова, в Египет, быть может, в Ирландию. Снаряжение кораблей в Венеции, Тулоне, Рошфоре, Лорьяне, Бресте, Шербуре, Булони, где бездействующая флотилия начинала зашивать, и особенно в Антверпене, любимом детище Наполеона, безмерно тревожило англичан (в чем планы Наполеона себя оправдывали), внушая им пламенное желание удалить от себя опасности тем более пугающие, что они оставались неизвестными.

В 1809 году внимание их привлекли два пункта — Рошфор и Антверпен. В Рошфоре по приказу Наполеона было произведено соединение эскадр, стоявших теперь на якоре на рейде острова Иль-д’Экс. В Антверпене готовилось огромное расположение военно-морских сил, которое своим местонахождением напротив Темзы лишало Лондон сна. Весьма своекорыстная помощь, которую англичане собирались оказать Австрии, заключалась в уничтожении флотов Рошфора и Антверпена, каких бы усилий оно им ни стоило. Ввиду простоты операции в Рошфоре, где нужно было только сжечь флот, к ней смогли приступить довольно быстро. Требующая более длительной подготовки, масштабная и затратная экспедиция в Антверпен оставалась ко времени сражения в Ваграме и Талавере еще не исполненной угрозой.

Экспедиция в Рошфор была готова уже к апрелю. Там под командованием вице-адмирала Альмана соединились две прекрасных морских дивизии. Они оказались вместе вследствие изобретательной, но и весьма опасной комбинации Наполеона, как все операции, к которым он прибегал на море. Он приказал контр-адмиралу Вильоме вывести из Бреста дивизию из шести кораблей и нескольких фрегатов и, присоединив по пути дивизии из Лорьяна и Рошфора, отправиться на Антильские острова и доставить туда помощь продовольствием, боеприпасами и людьми. По возвращении к европейским берегам контр-адмиралу предписывалось пройти через Гибралтарский пролив и бросить якорь в Тулоне, где постепенно сосредоточивалось крупное соединение военно-морских сил, либо для операции по присоединению Сицилии к Неаполю, либо для снабжения Барселоны, либо для новой экспедиции в Египет. В феврале адмирал Вильоме вышел в море, но не присоединил дивизию из Лорьяна, опасаясь задерживаться в этом порту, а дивизия Рошфора при его появлении оказалась не готова к отплытию, что и вынудило адмирала там остановиться. В результате численность военно-морских сил в этом порту возросла до 11 кораблей и 4 фрегатов. Англичане замыслили уничтожить Рошфорский флот самыми чудовищными средствами, какие можно вообразить, пусть даже они выйдут за пределы допустимых на войне жестокости и варварства.

Англичане не намеревались входить в Шаранту и появляться в самом Рошфоре. Нападение такого рода они намеревались совершить в другом месте, ибо для него нужна была армия, а они не располагали двумя армиями. В Рошфоре они решили уничтожить французский флот на якорной стоянке. К острову Иль-д’Экс был отправлен адмирал Гамбье с тринадцатью кораблями, множеством фрегатов, корветов, бригов и бомбард, и он смело встал на якорь на Баскском рейде, пользуясь тем, что эти важные пределы тогда еще не были достаточно защищены. Строительство форта Байяр только начиналось. Англичане решили превратить в брандеры значительную часть судов и пожертвовать ими, лишь бы сжечь французскую эскадру. Обычно в качестве брандеров используют старые суда, которые нагружают горючими материалами, а иногда даже снабжают взрывными механизмами. Превратив их таким способом в готовые извергнуться вулканы, суда выводят вперед и, выбрав минуту, когда ветер и течения смогут отнести их к цели, предоставляют самим себе, предварительно поджигая запальные фитили и снимая с них на шлюпках экипажи. Иногда и одного брандера бывает довольно, чтобы произвести огромные разрушения. Средство это особенно опасно, когда атакуемая эскадра многочисленна и ее корабли стоят близко друг к другу, — тогда брандеры, куда бы они ни попали, неминуемо причиняют большой ущерб. При увеличении количества брандеров опасность, естественно, возрастает. Англичане задумали запустить не менее тридцати брандеров, что было совершенно неслыханно и возможно только при бесконечно могущественном флоте, располагающем огромным количеством старых кораблей. Двадцать дней англичане стояли на якоре и готовили беспримерную в анналах морского флота операцию, размещая на предназначенных к гибели судах горючие материалы, которые должны были превратить их в грозное оружие.

Вице-адмирал Альман, видя, как долго стоят английские суда на якоре на Баскском рейде, догадался об намерении поджечь порт Рошфора и флот. Он поставил свои одиннадцать кораблей и четыре фрегата на две сближенные линии якорной стоянки, опиравшиеся на правом фланге на батареи Иль-д’Экса, а на левом — на батареи в устье реки. Они стояли строем, параллельным течению, дабы плавучие предметы, которым назначалось до них добраться, не натолкнулись на них, а прошли мимо. Вице-адмирал прикрыл корабли двумя линиями заградительных бонов из крепко связанных бревен, закрепленных с помощью тяжелых якорей, сброшенных на некотором расстоянии друг от друга. С приближением критической минуты он организовал несколько дивизионов шлюпок и корабельных лодок, вооруженных пушками, и снарядил их храбрецами, которым предстояло цеплять брандеры крюками и отводить их от целей. Каждую ночь адмирал выставлял их на стражу у линии бонов. Он приказал снять все ненужные паруса с кораблей эскадры, чтобы оставить огню как можно меньше пищи; убрать в трюмы все горючие материалы; снять все предметы, за которые можно зацепиться, ибо брандеры, натыкаясь на корабли, намертво сцепляются с ними благодаря выступающим частям оснастки и корпуса. С помощью ресурсов, которыми он располагал, вице-адмирал Альман сделал всё возможное, чтобы избежать катастрофы, но он даже не представлял себе, насколько ужасной она должна была стать.

В ночь на 12 апреля, при весьма выраженном норд-норд-весте, дувшем в сторону якорной стоянки французов, и в час прилива, подталкивающего в том же направлении, несколько дивизий больших и малых судов англичан показались на рейде Иль-д’Экса с явным намерением окружить французскую эскадру. От них отделилась, направившись к бонам, дивизия фрегатов и корветов, за которыми следовали брандеры. Поскольку Альман, по известным ему примерам, готовился к встрече с пятью-шестью брандерами, он приказал лодкам стоять на страже вдоль обеих линий бонов, как вдруг увидел линию из тридцати горящих брандеров, которые надвигались на французскую эскадру под напором ветра и течения. Никогда не случалось ничего подобного. Три корабля взорвались у линии бонов и прорвали ее. Остальные, пуская огненные фейерверки, подобно извергающимся вулканам, под напором ветра и течения тащили за собой остатки бонов и рассеивались вокруг французских кораблей. Напрасно лодочные дивизионы пытались их зацепить: они были слишком велики, чтобы их могли удержать слабые шлюпки. Среди чудовищной сумятицы, грохота взрывов и пугающих отсветов невозможно было ни отдавать, ни получать приказы. Предоставленные сами себе капитаны заботились только о своих кораблях и об их спасении.

Первым движением у всех было избавиться от брандеров, пристававших к их бокам: адмиральский корабль «Океан» облепили сразу три брандера. Самым надежным средством избавиться от этих гибельных сближений было обрубание якорей и бегство. Использовали и другое средство: по брандерам стреляли в надежде их потопить. Но поскольку все потеряли свои позиции на стоянке и перемешались, то попадали как по чужим, так и по своим. Тем не менее, по странной удаче, французские корабли избежали серьезных повреждений и спаслись, встав на якоря у различных пунктов побережья. Те, у кого был огонь на борту, сумели его погасить. Брандеры же тут и там выносило на острова, они с чудовищным грохотом взрывались, выпускали ракеты, гранаты и бомбы и горели, освещая весь рейд.

На рассвете французы с удовлетворением увидели тридцать сгоревших брандеров. Ни один из французских кораблей не сгорел. Но битва еще не закончилась. Французские корабли обрубили якоря и, неуправляемые без парусов, сели на различные мели в устье Шаранты.

К несчастью, четыре из них — «Калькутта», «Тонер», «Аквилон» и «Варшава», — настигнутые отливом, застряли на рифах Паллас. Почти все капитаны, опасаясь взрыва в случае пожара, побросали порох в море, и теперь были не в состоянии обороняться. Англичане же, придя в отчаяние от столь малого воздействия брандеров, решили атаковать корабли, застрявшие на Палласе, захватить их либо уничтожить и таким образом вознаградить себя за неудачу жестокой операции. Атакованная несколькими кораблями и фрегатами и обстрелянная со всех сторон, «Калькутта» после недолгой обороны была оставлена капитаном, который, располагая 230 матросами, счел должным, при невозможности сохранить судно, спасти экипаж. Несколько минут спустя брошенная «Калькутта» взлетела на воздух. «Аквилон» и «Варшава», не имея возможности обороняться, сдались и были сожжены англичанами. Об их участи эскадре возвестили два новых взрыва. Получивший пробоину «Тонер» едва держался у острова Мадам. Капитан Клеман Ларонсьер сбросил в море артиллерию, балласт и всё, чем мог пожертвовать, чтобы облегчить корабль, но ему не удалось спасти его. Видя, что кораблю обречен затонуть при приливе, капитан высадил людей на риф, откуда они могли во время отлива добраться до острова Мадам, и последним покинул корабль, предварительно поджегши его, так что «Тонер» погиб под французским флагом.

Таким образом, четыре корабля из одиннадцати погибли не из-за столкновения с брандерами, а в результате желания его избежать. Доблестный адмирал Альман был в отчаянии, хоть и спас семь кораблей, не считая фрегатов, из которых пострадал лишь один. Он приказал кораблям войти в реку и разоружиться. Его отчаяние переросло в столь великую вспыльчивость, что стало невозможно оставить его командующим в Рошфоре. Министр Декре отправил его сухопутным путем в Тулон вместе с экипажами, дабы снарядить ими корабли Средиземного моря. В Рошфоре нужно было строить новые корабли и формировать новую дивизию. Адмирал Гам-бье вернулся к берегам Англии с сомнительной славой этой жестокой экспедиции, которая обошлась Англии дороже, чем Франции. Самым значительным ее результатом стал большой испуг всех французских флотов, стоявших на рейдах, и своеобразное умопомрачение у большинства французских командующих, которым всюду стали мерещиться брандеры и которые принялись изобретать самые причудливые меры безопасности, дабы от них предохраниться. Даже министр Декре, несмотря на его редкую просвещенность, не избежал подобных переживаний и предложил Наполеону вернуть в Флиссинген прекрасный флот, построенный на верфях Антверпена и стоявший в ту минуту на якоре в устье Шельды. Но адмирал Миссиесси, человек хладнокровный, умный и твердый, отказался это сделать, сказав, что в Флиссингене флот будет подвержен риску погибнуть в позорном бездействии под бомбами или от валхеренской лихорадки (малярии). Несчастных капитанов, потерявших корабли на рейде Рошфора, Наполеон приказал судить.

Но не к Рошфорской экспедиции старательнее всего готовились англичане. Несомненно, они были бы весьма довольны уничтожением одной из главных эскадр французов, но более всего они хотели избавиться от страха, впрочем, преувеличенного, который внушал им Антверпен. Они воображали, что со временем из его порта смогут выйти не десять кораблей, которые стояли тогда в Флиссингене, а двадцать или тридцать, и главное — флотилия, гораздо более опасная, чем Булонская, ибо она могла за время одного прилива перебросить войска из устья Шельды в устье Темзы. В ту минуту англичане завершали подготовку великой экспедиции, отправить которую обещали Австрии до окончания военных действий, а с начала Цнаймского перемирия — до окончания переговоров, но не для того, чтобы вызвать возмущение в Германии, а чтобы уничтожить судостроительные верфи Нидерландов.

Две причины побуждали их двинуться на Антверпен: важность порта и надежда на его неготовность к обороне. Засланные на места шпионы доносили, что численность войск на обоих берегах Шельды не превышает 7-8 тысяч человек. Поэтому англичане с крайним рвением готовили экспедицию в устье Шельды, решив задействовать не менее 40 тысяч человек и 1200—1500 судов. Но продолжительность подготовки подобной экспедиции была соразмерна ее размаху. Обсуждали ее с середины марта, окончательное решение приняли в апреле, когда Наполеон отбывал в Австрию, и в день Ваграмского сражения она не была еще готова к отплытию. Подготовку едва успели завершить к концу июля. Следовало торопиться, чтобы успеть прежде, чем Австрия будет вынуждена подписать мир, иначе пришлось бы иметь дело с французскими армиями, вернувшимися с берегов Дуная, и тогда любая экспедиция стала бы безрассудной затеей.

К 25 июля были готовы к отплытию 40 линейных кораблей, 30 фрегатов, 84 корвета, брига и бомбардирских судна, 400—500 транспортов и бесчисленное множество канонерских лодок. На эту армаду были погружены 38 тысяч пехотинцев, 3 тысячи артиллеристов, 2500 кавалеристов (в целом около 44 тысяч человек), 9 тысяч лошадей, 150 орудий 24-го калибра и больших мортир. Экспедиция отправлялась из Портсмута, Харвича, Чатема, Дувра и Даунса. Флотом командовал сэр Роберт Джон Стрэчен, армией — лорд Чатам. В задачи экспедиции входили захват Флиссингена, уничтожение флота Шельды, сожжение верфей Антверпена и закупорка проходов Шельды путем затопления предметов большого размера, что должно было сделать проходы непригодными для навигации.

План операций долго обсуждался, даже проводились консультации с голландскими эмигрантами и бывшими английскими офицерами, участвовавшими в кампаниях во Фландрии в 1792 и 1793 годах. Предлагались два главных плана. Первый предусматривал высадку в Остенде и движение по суше до Антверпена через Брюгге и Сас-ван-Гент. Второй план предполагал движение морским путем и вхождение в Шельду. Однако преодоление двадцати пяти или тридцати лье по французской земле, на глазах воинственного народа, казалось слишком опасным предприятием. Оставалось войти на кораблях в Шельду и добраться до Баца и Зандвлиета, где залив Шельды превращается в реку. Но и такой план давал пищу многочисленным дискуссиям.

Десятью лье ниже Антверпена Шельда разделяется на два рукава: один продолжает течь прямо на запад, впадает в море между маяками Флиссингена и Бресконса и называется, по причине направления, Западной Шельдой; другой поворачивает у Зандвлиета к северу, проходит между фортом Бац и крепостью Берген-оп-Зом, выходит к морю на северо-западе и только потому называется Восточной Шельдой, что направляется не столь четко на запад, как предыдущий. Оба рукава, более широкие и менее глубокие, чем неразделенная Шельда выше по течению, направляются к морю через череду отмелей, представляющих множество препятствий для навигации, и протекают через местность под названием Зеландия. Край этот, самый низкий в Голландии, образован территориями, расположенными в основном ниже уровня моря, и существует лишь благодаря защите дамб. Летом он представляет собой зеленеющие луга, поросшие красивыми ивами и стройными тополями, но под приветливой внешностью прячется уродливая смерть, ибо земля, дважды в день обнажаемая отливом, источает зловонные миазмы, испаряющиеся из ила, наносимого поднимающейся водой. Нет лихорадки более губительной, чем так называемая валхеренская лихорадка.

Из двух рукавов наиболее пригодна для большой навигации Западная Шельда. Только в нее могут войти линейные корабли. Ее и предназначил Наполеон для вывода флота Антверпена в море и защитил маяками Флиссингена на острове Валхерен и Бресконса на острове Кадзанд.

Какой из двух рукавов Шельды следовало выбрать, решившись двигаться к Антверпену водным путем? Более смелый план был бы и лучшим, ибо когда хотят совершить внезапное нападение, дорога, которая быстрее ведет к цели, обещает не только больший успех, но и большую безопасность. Но к исполнению приняли самый робкий вариант дерзкой экспедиции, содержавший отдельные детали обоих вариантов и соединявший в себе их наихудшие черты.

Было решено, что морская дивизия под командованием контр-адмирала Отуэя высадит на острове Валхерен 12 тысяч человек, силами которых старший помощник командующего Эйр-Кут захватит Флиссинген; что вторая Дивизия, под командованием коммодора Оуэна, высадит на острове Кадзанд несколько тысяч человек, силами которых маркиз Хантли захватит форт Бресконс и батареи острова; что после того как правый и левый маяки будут обезврежены в результате захвата островов, образующих вход в Западную Шельду, в нее войдут основные силы экспедиции под командованием контр-адмирала Китса, генерал-лейтенантов Джона Хоупа, Рослина, Гросвенора и двух главнокомандующих Роберта Джона Стрэчена и лорда Чатама. Они высадят у Зандвлиета 25 тысяч человек и направятся к Антверпену.

Таков был окончательный план, принятый к минуте отплытия. Основная часть экспедиции вышла в море из Портсмута, Харвича, Дувра и Даунса 25 июня. Остальные должны были погрузиться и присоединиться к экспедиции в последующие дни. Низкие земли Шильды показались впереди 29 июля. Но немедленной высадке войск помешал опасный ветер, грозивший перевернуть лодки или разбить их о берег. Обе дивизии, одной из которых предстояло направиться на остров Валхерен к северу от устья Западной Шельды, а другой — на остров Кадзанд к югу от устья, стояли перед этими островами, держась в море, несмотря на ненастную погоду. Главная колонна, которая должна была смело войти в Шельду под водительством контр-адмирала Китса и сэра Джона Хоупа, также ожидала более благоприятных погодных условий.

Но поскольку ветер никак не переменялся, а из полученного донесения внезапно стало известно, что французский флот не ушел в Антверпен, а всё еще находится в Флиссингене, было решено изменить намеченный план действий. Прежде всего, чтобы скрыться от непогоды, решили обогнуть остров Валхерен с севера, войти в Восточную Шельду и ее внутренний рукав Веер-Гат и там, укрывшись от прибоя, грозившего потопить лодки, высадить войска. Кроме того, с учетом донесения насчет местоположения флота, сочли опасным атаковать противника в хорошо известных ему проходах среди защищавших его батарей, и задумали обойти позицию.

Итак, план был таков: в то время как одна часть экспедиции атакует острова Валхерен и Кадзанд, другая входит в Восточную Шельду, продвигается как можно дальше, высаживает войска на острова Бевеланд и подводит их по суше к месту соединения рукавов Шельды у форта Бац и Зандвлиета. Все эти действия позволяли перехватить французский флот и помешать ему уйти в Антверпен. Дождались прибытия последней дивизии под командованием генерал-лейтенантов Рослина и Грос-венора, чтобы располагать ими по обстоятельствам, и поместили адмирала Гарднера у входа в Западную Шельду для противостояния французскому флоту, если он вдруг захочет дать морское сражение, прийти на помощь Флис-сингену или противодействовать дивизии, отправленной к острову Кадзанд.

Приказы были отданы. Линейные корабли контр-адмирала Гарднера держались в море, фрегаты и легкие суда коммодора Оуэна готовились к высадке войск маркиза Хантли на остров Кадзанд. Мощная дивизия контр-адмирала Отуэя, которой надлежало высадить 12 тысяч человек на остров Валхерен, обошла его с севера и 30 июля, войдя в Восточную Шельду, встала на якорь у входа в канал Веергат. Тотчас были произведены приготовления к высадке. У англичан было столько лодок, что одновременная высадка на сушу многочисленной армии являлась для них простейшей операцией.

Невозможно было выбрать более благоприятную минуту для безнаказанного нападения на французскую территорию. Остров Валхерен и его окрестности не были готовы к обороне не потому, что никто не замечал опасности, а потому, что тревожным донесениям не придавали значения. На самом деле, бежавшие из плена французы и щедро оплачиваемые шпионы предупреждали власти побережья, а те, в свою очередь, ставили в известность военного и морского министров. Но морской министр, исполненный воспоминаний о Рошфоре, мог поверить только в отправку брандеров для поджога флота Шельды. А военный министр не принял никаких мер и заодно с морским министром предпочел верить, что объявленная экспедиция сведется к засылке брандеров. Потому в пределах досягаемости Антверпена оставались только Булонский лагерь и несколько рот Национальной гвардии, наблюдавших за побережьем под командованием Рампона.

На острове Валхерен ничего не было подготовлено, чтобы выдержать осаду. Островом в течение многих лет совместно владели Франция и Голландия. Комендант острова генерал Монне, храбрый офицер, отличившийся в революционных войнах, не располагал для обороны острова ни конной артиллерией, ни кавалерией. На острове имелось лишь разношерстное сборище солдат, включавшее ирландский батальон, колониальный батальон, два батальона прусских дезертиров и несколько сотен французов, в целом — около трех тысяч человек. Голландский комендант располагал в Мидделбурге и портах на побережье несколькими сотнями ветеранов. Не было ничего проще, чем захватить остров Валхерен и крепость Флиссинген, произведя высадку 45 тысяч человек и располагая 500—600 судами.

Когда англичан заметили, то без труда догадались о цели экспедиции, видя их упорное стояние в устье Шельды. Не желая покидать Флиссинген, генерал Монне спешно послал генерала Остена с 1200—1500 солдатами, то есть половиной гарнизона, на северный берег острова для противодействия высадке, а с остальными стал готовиться к обороне Флиссингена. Генералу Остену собрали полевую артиллерию, забрав из крепости два орудия 3-го калибра и два орудия 6-го, в которые впрягли местных неприученных лошадей, погоняемых крестьянами. Свое небольшое войско генерал Остен расположил вдоль дамб от форта Ден-Хаага до Домбурга, намереваясь открыть огонь по англичанам, когда они пристанут к берегу.

Те выдвинулись весьма внушительной массой и высадились на сушу в количестве нескольких тысяч человек под защитой артиллерии более чем шестидесяти судов. Едва начался обстрел с кораблей, солдаты генерала Остена не выдержали, хоть и были прикрыты дамбами, и в беспорядке отступили, несмотря на усилия командиров. Генерал Остен, напрасно пытавшийся удержать свое войско, в итоге отвел его вглубь острова и объявил о случившемся генералу Монне.

В то время как генерал Остен лишился чести отстоять дамбы у англичан из-за трусости своих солдат, голландский генерал Брюс попросту сдал им форты Ден-Хааг и Тервеер и саму крепость Мидделбург, ибо не имел ни малейшего желания проливать кровь за французов. Его чувства разделяли тогда все его соотечественники. Впрочем, он мог оправдаться и тем, что не располагал достаточными средствами для сопротивления силам неприятеля.

Тридцать первого июля англичане высадили около 15 тысяч человек на Валхерен и окружили его несколькими сотнями судов, разместив большую часть своих морских сил в рукавах Веергат и Слоэ, отделяющих Валхерен от островов Норд-Бевеланд и Зёйд-Бевеланд. Они передвинулись на Мидделбург, а затем на Флиссинген. Генерал Остен отступал, защищая каждую пядь земли, когда доблесть его войска отвечала его собственной.

Генерал Монне встретил его на гласисе Флиссингена, и они соединились под огнем из крепости, решив оборонять подступы, а затем запереться в ее тесной ограде. Монне занял несколько позиций снаружи, чтобы иметь возможность открыть дамбы и затопить остров, когда иных средств сопротивления не останется. Он поспешил организовать гарнизон, превратить пехотинцев в артиллеристов, собрать легионы пожарных из местных жителей для предотвращения последствий бомбардировки и написать на остров Кадзанд, чтобы ему прислали французские войска, пока Западная Шельда остается открытой.

Комендантом Кадзанда был генерал Руссо, энергичный и храбрый офицер, а сам остров входил в департамент Шельда, относившийся к двадцать четвертому военному округу. Едва генералу Руссо сообщили о появлении англичан, как он приказал уведомить генерала Шамбарла-ка, командующего округом, и подтянул к себе войска, размещавшиеся по соседству. Для начала он расставил У батарей побережья несколько сотен человек, которыми Уже располагал, и организовал несколько полевых артиллерийских орудий. Затем, когда ему прислали четвертые батальоны 65-го и 48-го полков, он во главе их расположился на побережье, намереваясь атаковать первые же высадившиеся неприятельские войска.

Его диспозиции, произведенные решительно и быстро, были превосходно видны с высокой точки моря, ибо суша представляла собой ровную, как само море, низину, и наводили на мысль, что за ними располагается крупный армейский корпус. Коммодор Оуэн и маркиз Хантли, командовавшие силами, назначавшимися для острова Кадзанд, заметили войска генерала Руссо и не решились начать высадку. Они видели 1200—1500 человек, но принимали их за 3-4 тысячи и, не располагая шлюпками для одновременной высадки 700 человек, опасались быть отброшенными в море, едва ступят на сушу. Высадка войск на остров Кадзанд не была исполнена ни 29-го, ни 30-го, ни 31-го. Командующие экспедицией, удовлетворенные высадкой на Валхерен, чувствовавшие себя весьма комфортно в Восточной Шельде, где они укрылись от непогоды, по-прежнему намеревались завладеть островами Бевеланд, обладание которыми позволяло окружить флот, и отозвали к себе в Восточную Шельду Оуэна и Хантли. Туда же они подтянули и остаток экспедиции, прибывший под командованием генерал-лейтенантов Гросвенора и Рослина, и заполонили судами рукава Веер-Гат и Слоэ. Затем они приступили к высадке на острова Норд-Бевеланд и Зёйд-Бевеланд всех войск, что не высадили на Валхерен, чтобы отвести их к месту слияния рукавов Шельды, то есть к форту Бац, и обойти таким способом французский флот. Другой части войск в это время назначалось осадить Флис-синген.

К счастью, в первые минуты на месте находились двое энергичных людей — генерал Руссо и адмирал Миссиесси. Генерал Руссо, видя уход морской дивизии, угрожавшей острову Кадзанд, перестал опасаться за левый берег Шельды и без колебаний отправил водным путем из Бресконса во Флиссинген два батальона 65-го и 48-го полков.

Адмирал Миссиесси, советовавший не запирать его с флотом в Флиссингене, где он наверняка погиб бы под бомбами или от лихорадки, увенчал мудрость своих советов твердым и искусным поведением. Одного его безотлучного пребывания перед Флиссингеном оказалось достаточно, чтобы направить английскую экспедицию по другому, самому для нее опасному и самому для французов выгодному пути — в Восточную Шельду. Теперь нужно было не дать себя настичь, как у Флис-сингена, так и у слияния рукавов, у Баца и Зандвлиета. Сохранив хладнокровие у Флиссингена 29-го и 30-го, он принял решение, как здравомыслящий и твердый человек, знающий, что надлежит делать, и 31-го, поймав благоприятный ветер, начал движение вверх по Шельде. Вечером он миновал Бац и вошел в русло Шельды, состоящее из объединенных рукавов. На следующий день все его суда поднялись в верхнее течение реки меж фортамц Лилло и Лифкенсхук, закрывавшими проход в реку перекрестным огнем, через который трудно прорваться. Форты Бац, Зандвлиет, Лилло и Лифкенсхук пребывали в запущенном состоянии, как случается во времена глубокого мира у беззаботного народа. Адмирал Миссиесси, для которого форты представляли гарантию его собственной безопасности, занялся их обороной. Он поставил фрегат на траверсе канала Берген-оп-Зом, который соединяет Западную Шельду с Восточной и контролируется фортами Бац и Зандвлиет. В форте Бац он высадил сотню голландских канониров, а в фортах Лилло и Лифкенсхук разместил французские гарнизоны, снабдив их боеприпасами. Затем он велел соорудить несколько линий заградительных бонов, дабы предохраниться от брандеров, и не захотел запираться в Антверпене, сохранив для себя возможность свободно передвигаться по реке и прикрывать окрестности огнем тысячи орудий своей эскадры. Его сопровождала флотилия, некогда открепленная от Булонской и расположившаяся на Шельде. Благодаря искусным диспозициям он мог теперь сыграть в Антверпене роль защитника, а не беглеца.

Войска дивизии Хоупа, высадившись на острова Беве-ланд, двигались со всей возможной быстротой и 2 августа подошли к Бацу, занятому голландским гарнизоном и генералом Брюсом, уже сдавшим англичанам укрепленные позиции Валхерена. Как и в Мидделбурге, генерал Брюс оставил форт, не пожелав ради французов держать оборону в маленькой крепости, лишенной казематов и блиндажей, и англичане вошли в форт без единого выстрела. С этой минуты они завладели местом перехода из одного рукава Шельды в другой, и если бы поспешили подтянуть всю свою армию через острова Бевеланд, то могли бы через несколько дней подойти к Антверпену. К счастью, сэр Роберт Джон Стрэчен и лорд Чатам, командовавшие английской экспедицией, решили сперва завершить осаду Флиссингена, а уже после того ввести в Западную Шельду весь флот и добраться морским путем до Баца и Зандвлиета, отправного пункта сухопутной экспедиции к Антверпену. Такие диспозиции оставляли французскому правительству несколько дней на организацию первых средств обороны.

Тридцать первого июля телеграф в Париже возвестил о высадке англичан на остров Валхерен, а 1 августа о серьезности угрозы было извещено всё правительство. В отсутствие Наполеона министрами руководил Камбасе-рес. Среди них только трое могли сыграть по этому случаю какую-то роль: военный и морской министры Кларк и Декре, потому что они были специалистами в деле безопасности территории и флота, и министр полиции Фуше, потому что он был единственным, кто еще сохранил политический вес после отставки Талейрана.

Едва прибыло известие о высадке, как Декре потребовал от министров и Камбасереса принятия чрезвычайных мер. Он хотел, чтобы из Парижа отправили всех незанятых рабочих, произвели массовый набор в Национальную гвардию, во главе ее поставили маршала Бернадотга и внушили неприятелю почтение если не реальным, то видимым развертыванием огромных сил. Декре говорил с искренностью министра, болеющего за интересы своего департамента. Фуше, по любопытному стечению обстоятельств временно замещавший министра внутренних дел Крете, находящегося при смерти, исполнял обязанности, дающие ему совершенно естественный повод для активного вмешательства в Валхеренское дело. Созыв Национальной гвардии, почти от собственного имени и в собственных интересах, написание прокламаций, приведение в движение множества людей, избрание главнокомандующего — всё это подходило его двойным целям: показать свое усердие Наполеону и свое влияние Парижу. Он активно одобрил идеи Декре, и когда утром 1 августа под председательством Камбасереса собрался совет, Фуше поддержал предложения морского министра.

Однако эти предложения весьма удивили Кларка и даже вызвали его недоумение. Кларк усомнился, что Наполеону придутся по вкусу Национальная гвардия и маршал Бер-надотт. Он изложил свои сомнения, а затем перечислил средства, которыми располагал без необходимости прибегать к Национальной гвардии. Такими средствами были учрежденные Наполеоном временные полубригады, жандармерия и элитная Национальная гвардия, уже организованная Рампоном в Булонском лагере. Все эти силы могли составить около тридцати тысяч человек. Оставался еще и король Голландии, уже мчавшийся со своим войском к Антверпену. В качестве коннетабля он уже получал в 1806 году от Наполеона командование войсками на побережье. Так что имелись средства обойтись и без массовых наборов, и без впавшего в немилость Бернадотта.

Министры разошлись, не приняв предложений Декре и Фуше и сочтя на первое время достаточными меры, предложенные Кларком. Кроме того, ожидали распоряжений Наполеона, отправив в Шёнбрунн нарочных с донесением о последних событиях.

Военный министр тотчас отдал приказы в соответствии с идеями, изложенными им на совете. В Париже находились 3-я и 4-я полубригады, составленные из четвертых батальонов, и Кларк приказал отправить их в Антверпен на почтовых. На Севере располагались Вис-линский батальон, несколько эскадронов польских улан и несколько артиллерийских батарей, предназначенных к отправке на Дунай. Между Булонью и Брюсселем размещались 6-я, 7-я и 8-я полубригады, а еще четыре батальона различных полков были расквартированы в Лувене, — все эти части Кларк направил на остров Кадзанд и в Антверпен. Генералу Рампону, командовавшему шестью тысячами элитных национальных гвардейцев, Кларк приказал выступать в Антверпен. Он предписал маршалу Монсею собрать всю конную жандармерию департаментов севера, численность которой доходила до двух тысяч всадников, и, в случае спокойствия в Булони, отправить в Антверпен все войска, без которых можно обойтись. Три полубригады с севера, две из Парижа, четыре лувенских и один Вислинский батальон давали около 10 тысяч человек пехоты, элитные национальные гвардейцы — еще 5 тысяч. Вместе с жандармерией, артиллерией и собранными из окрестностей запасными частями можно было рассчитывать на 20 тысяч человек, к которым должны были присоединиться войска из Булонского лагеря и голландская дивизия короля Луи.

В целом эти силы составляли около 30 тысяч человек, которых должно было хватить, при опоре на Антверпен, для предотвращения внезапного нападения. Трудность состояла только в том, чтобы они успели прибыть вовремя, ибо наибольшая опасность в ту минуту исходила от скорости, которую англичане привнесли в свою операцию. Требовалось по меньшей мере две недели, чтобы эти силы собрались в Антверпене, а за две недели англичане запросто могли захватить Флиссинген и начать осаду Антверпена. Генерал Кларк отдал необходимые приказы, чтобы все движения производились как можно быстрее. Он отправил в Антверпен господина Деко, инженера высочайших достоинств, впоследствии министра, и написал королю Голландии, осторожно намекнув, что если ему угодно стать главнокомандующим, он, как коннетабль, имеет полное право назначить себя таковым.

Между тем Фуше, в свою очередь, начал великое движение, которое совет, казалось, не одобрил, и написал во все северные департаменты, побуждая объявить в них от имени Наполеона набор в Национальную гвардию. Послание, адресованное префектам и предназначенное для обнародования, взывало к чести и патриотизму населения и гласило, что Наполеон рассчитывает на французов, удалившись от своих границ вглубь Австрии, и что французы, несомненно, не потерпят, чтобы горстка англичан надругалась над священной территорией Империи. Послание, представлявшее род прокламации, отдавало высокопарностью 1792 года и имело очевидной целью всколыхнуть умы. В административных циркулярах, приложенных к посланию министра, указывались способы призыва людей, их набора, обмундирования и объединения. Префекты официально предупреждались о необходимости действовать со всевозможной быстротой.

В то время как объявлялись эти торжественные меры, исполнялись более скромные, но действенные меры военного министра, однако, к сожалению, не так быстро, как нужно. В Антверпене, где едва набралось несколько сотен солдат и рабочих для обороны укреплений, царила крайняя суматоха. Король Голландии Луи, выказав похвальное усердие, поспешно прибыл в город, приведя с собой единственное свое войско в 5 тысяч голландцев, которое разместил между Берген-оп-Зомом и Антверпеном.

Прибыв в Берген-оп-Зом, Луи передвинул войска на позиции между Зандвлиетом и Антверпеном, чтобы иметь возможность прийти на помощь последнему. Уловив намек, содержавшийся в письме министра Кларка, он взял на себя верховное командование и, дав волю воображению, предложил меры, которые могли преждевременно потрясти страну и причинить вред морским верфям Антверпена. Комендант Деко, человек большого ума и весьма искусный инженер, успокоил кипучий ум короля Голландии, улучшил оборону фортов Лилло и Лиф-кенсхук, приказал затопить местность вокруг них, чтобы сделать их недоступными, отсрочил затопление вокруг Антверпена, договорился с адмиралом Миссиесси об устройстве на Шельде нескольких линий заградительных бонов, приказал починить стены Антверпена, словом, внес, наконец, некоторый порядок в принимаемые меры обороны. Поскольку прибыли уже несколько тысяч человек из 3-й, 4-й и 6-й полубригад и постепенно подтягивались таможенники, жандармерия и национальные гвардейцы, к 12 августа собралось около десяти тысяч неорганизованных людей, которых было достаточно для формирования гарнизона крепости.

Англичане тем временем упорно осаждали Флиссин-ген. Генерал Монне успел до закрытия Западной Шельды получить около двух тысяч человек, и хотя не следовало обольщаться, что он будет стоять насмерть, он, тем не менее, должен был доставить время, необходимое для организации обороны Антверпена. Генерал Руссо, в свою очередь, получив 8-ю полубригаду и некоторое количество национальных гвардейцев, продолжал занимать левый берег Шельды на острове Кадзанд. Таким образом, продвижение неприятеля сдерживалось, и этого было довольно, чтобы британская экспедиция потерпела крах. Флот от англичан ускользнул, Антверпен с каждым часом становился всё более неприступным, и только Флиссинген рисковал стать их добычей, но уже можно было надеяться, что он и останется их единственным трофеем.

Получив известие о Валхеренской экспедиции, Наполеон не был удивлен, ибо ожидал нападения на побережье и оставил, в его предвидении, во Франции две временные парижские и три северные полубригады, а также некоторое количество артиллерийских рот, в которых не имел насущной нужды. Он не удивился и тем более не встревожился, ибо с первой же минуты оценил значение экспедиции и был убежден, что, помимо некоторых расходов, всё зло обернется против англичан, которые бессмысленно погибнут от лихорадки, не захватив ни Антверпена, ни флота, если последний окажется под верным руководством. Однако, если бы он судил о своем положении более беспристрастно, то увидел бы, что экспедиция наносит весьма серьезный ущерб его правлению, разительным образом обнажая опасность политики, вследствие которой 300 тысяч солдат оказались в Испании, 100 тысяч — в Италии, 300 тысяч — в Германии и не осталось солдат для охраны Антверпена, Лилля и Парижа.

Примечательно, что Наполеон сразу же не согласился с мнениями тех, кто считал себя согласным с его собственным мнением, то есть Кларка и Камбасереса. Тот и другой предполагали, что он не одобрит созыв Национальной гвардии и назначение главнокомандующим маршала Бернадотта — принца Понтекорво. Они плохо его знали. Хотя Наполеон не любил прибегать к помощи резонерствующего населения, которое выдвигало условия в обмен на свое содействие, и догадывался о ненависти к нему принца Понтекорво, тем не менее он умел жертвовать своими подозрениями, когда был в том заинтересован. Ему понравилось бы, если бы нация по первому сигналу возмутилась и обрушилась всеми силами на наглого неприятеля, осмелившегося попирать землю Империи. Он был недоволен, что его министры при появлении англичан не воззвали к французам, не пробудили их

энтузиазма, не потребовали их преданности. Он считал, что они должны были и могли это сделать, и осудил их крайнюю холодность.

И наконец, последним мотивом, откровенно выраженным в письмах Наполеона, было желание заполучить новый контингент, поскольку призывников уже не хватало. Набрав в результате всеобщей мобилизации 60-80 тысяч молодых национальных гвардейцев, он удержал бы их под знаменами, приучил к военному ремеслу и превратил в новобранцев самого прекрасного рода, ибо им всем должно было быть от двадцати до тридцати лет. Что до выбора главнокомандующего, Наполеон показал, насколько может возвыситься над страстями, когда того требует необходимость. Он испытывал глубочайшую неприязнь к тщеславию и честолюбию Бернадотта, и тем не менее считал его единственным человеком из всех находившихся на театре британской экспедиции, способным командовать. Он горячо пожалел, что не его назначили Верховным главнокомандующим объединенными войсками на севере, он упрекнул министров за их выбор и приказал передать командование Бернадотту, если еще не поздно.

Одобрив созыв Национальной гвардии и назначив главнокомандующим Бернадотта, Наполеон дал изумительно прозорливые и точные предписания относительно дальнейшего поведения. «Не пытайтесь, — писал он министрам, — схватиться с англичанами. Ваше сборище новобранцев из временных полубригад и национальных гвардейцев, приведенных в Антверпен почти без офицеров и без артиллерии, будет разбито и доставит английской экспедиции упущенную цель, если она еще не захватила, как я надеюсь, флот и если не захватит Антверпен, в чем я уверен. Англичан нужно одолеть только лихорадкой, которая вскоре проглотит их всех, и обучением солдат, спрятанных за укреплениями и затопленными территориями. Через месяц англичане с позором Уйдут, понеся огромные потери от лихорадки, а я благодаря их экспедиции получу еще одну армию в 80 тысяч человек, которая окажет мне немалые услуги, если война в Австрии продолжится».

В соответствии с этими мыслями, Наполеон приказал генералу Монне защищать Флиссинген до последней капли крови, дабы как можно дольше удерживать англичан в зараженной лихорадкой местности и успеть завершить оборону Антверпена. Он категорически предписал, не теряя ни минуты, открыть дамбы и погрузить остров Валхерен под воду. Затем он приказал отвести флот к Антверпену и даже выше, территории затоплять только по необходимости, ни в коем случае не затапливать старые суда в проходах, ибо не хотел потерять Шельду ради ее обороны. Он приказал также собрать в Антверпене под командованием Бернадотта временные полубригады, элитную Национальную гвардию генерала Рампона, свободные запасные батальоны, жандармерию маршала Монсея и голландцев короля Луи, общей численностью 25 тысяч человек, и расположить их вокруг Антверпена под прикрытием дамб и затопленных территорий, сделав город неприступным. Позади первой армии Наполеон приказал сформировать вторую, состоявшую исключительно из национальных гвардейцев и разделенную на пять легионов. Эту армию он предписал расставить от предместья Антверпена Тет-де-Фландр до острова Кадзанд, для охраны левого берега Шельды и предотвращения возможной высадки англичан. Вторую армию он приказал передать под командование оправившегося после полученного в Ваграме ранения Бессьера, на преданность которого полагался и которого был не прочь поместить рядом с Бернадоттом, чтобы тот за ним присматривал и при необходимости оказывал помощь.

Наполеон захотел на всякий случай прибавить к двум армиям третью, на Маасе. Третья армия должна была подойти с Рейна и состояла из нескольких полубригад, предназначавшихся изначально для отправки на Дунай. Наполеон мог обойтись без части затребованных ресурсов и потому предписал остановить в Страсбурге уже организованные полубригады и собрать в Маастрихте, под командованием Келлермана, соединение в 10 тысяч человек всех родов войск для фланкирования Бернадотта под Антверпеном. Оценив корпус Бернадотта в 30 тысяч человек, корпус Бессьера в 40 тысяч, а корпус Келлермана — в 10 тысяч, Наполеон предполагал получить во Фландрии армию в 80 тысяч человек. Удерживая англичан в лабиринте островов, болот и морских рукавов, он не терял надежды добавить к лихорадке какую-нибудь неожиданную комбинацию, которая заставит англичан дорого заплатить за экспедицию. Он вовсе не был встревожен нападением, которое, по сути, разоблачало одну из досадных сторон его политики, — он был от него в восторге, ибо предвидел вероятность блестящего реванша и появление еще одной армии, вдобавок к тем, которыми уже располагал.

Когда его инструкции дошли до Парижа, они исполнили гордости Фуше и смутили Кларка и Камбасереса. Но все принялись за дело, дабы наилучшим образом исполнить предписания императора. Фуше уже развернул широкомасштабную кампанию по набору в Национальную гвардию. Сначала он обратился с призывом к десяти департаментам, а после писем из Шёнбрунна — еще к двадцати и готовился охватить еще большее их количество. Набор в Национальную гвардию был объявлен в департаментах Шельда, Лис, (Нижний) Мёз, Жеммап, Арденны, Марна, Эны, Нор, Па-де-Кале, Сомма, Нижняя Сена, Об, Йонна, Луара, Эр-и-Луар и Эр. В действительности лишь очень немногие усердные граждане проявляли желание служить, ибо видели в созыве гвардии новую форму воинского призыва. Британская экспедиция не казалась большой угрозой, и в любом случае ее считали следствием политики, которая обнажила французские границы ради захвата границ иностранных. В бельгийских департаментах немногие откликались на призыв из-за дурного отношения к французам. Но в старых департаментах у северной границы и на побережье, в которых никогда не угасала ненависть к англичанам, набор происходил довольно активно. Фуше действовал решительно и без колебаний приказал выделить из бюджета министерства внутренних дел средства на обмундирование гвардейцев.

Кларк занимался более серьезными делами. По получении писем Наполеона он вызвал Бернадотта и приказал ему отправляться в Антверпен. К Шельде уже приближались несколько полубригад, собранная маршалом

Монсеем жандармерия обеспечила две тысячи всадников, артиллерия повернула с дорог Эльзаса на дороги Фландрии, и, хотя неразбериха еще была велика, средства обороны начинали постепенно сосредоточиваться в поначалу оголенных пунктах — Антверпене, Тет-де-Фландре, Сас-ван-Генте, Бресконсе и на острове Кадзанд.

К счастью, англичане плохо воспользовались протекшим временем. Все свои сухопутные и морские силы они в конце концов объединили в Восточной Шельде. Их флот рассредоточился по каналам, отделяющим остров Валхерен от островов Бевеланд, войска расположились на Валхерене вокруг Флиссингена и на Зёйд-Беве-ланде вокруг форта Бац. Дальнейшее продвижение они считали безопасным только после открытия прохода в Западную Шельду, что должно было свершиться в результате взятия Флиссингена. Первые дни августа они посвятили подкопами к Флиссингену, заняв этими работами свои лучшие войска.

Генерал Монне, получивший две тысячи человек из различных полков, в том числе два французских батальона из 48-го и 65-го, использовал их с толком и отстаивал участок куда лучше, чем в первые дни. К 10 августа, потеряв 1200—1500 человек, он оказался полностью зажат в крепости и только правым флангом сообщался с Рамескенсом, где пытался открыть дамбы в соответствии с настойчивыми приказами Наполеона. Но то ли прилив был недостаточно высок, то ли участок не принимал воду, на остров поступило мало воды, и англичане смогли остаться перед Флиссингеном, расположившись на насыпных дорогах, где начали устанавливать батареи для взятия города посредством сокрушительного его обстрела.

Держась твердых принципов штурма крепостей, англичане решили задействовать сразу все свои артиллерийские средства. С одной стороны, они трудились над возведением поджигательных батарей, с другой — над введением в проход Деурлоо части дивизии Гарднера, состоявшей из линейных кораблей и фрегатов, для одновременного обстрела крепости с суши и с моря.

Одиннадцатого августа фрегаты, с большими трудностями войдя в Деурлоо, ибо лоцманов недоставало, а все бакены были уничтожены, начали продвигаться по проходу перед Флиссингеном, направляя на его стены огонь из пушек, на который им энергично отвечали. Они осуществили соединение с маломерными судами, спустившимися по Слоэ к Рамескенсу. На следующий день вслед за фрегатами в проход вошли корабли, и тогда английский генерал, предъявив ультиматум Флиссингену, приказал одновременно задействовать батареи на суше и на море. Никогда еще подобное количество снарядов не обрушивалось на столь малое пространство. Батареи на суше начитывали более шестидесяти орудий — пушек 24-го калибра и больших мортир. Дивизия кораблей, фрегатов и бомбардирских судов, вошедшая в проход Деурлоо, располагала 1000—1100 орудиями, которые, не переставая, изрыгали ядра, снаряды и бомбы. После суток ужасающей канонады город охватило пламя, все дома были изрешечены насквозь, все кровли проломлены, население испускало крики отчаяния. Из города энергично отвечали на огонь англичан и причинили британской эскадре серьезный ущерб, но та была достаточно многочисленна и быстро заменяла на линии поврежденные суда.

Борьба не могла продолжаться долго. Большинство французских канониров к 14 августа были убиты или ранены, почти все орудия — уничтожены. Когда 14-го огонь из крепости почти смолк, английский генерал дал краткую передышку, предъявив новый ультиматум. Не получив немедленного ответа, он возобновил огонь. Новая канонада привела Флиссинген в такое состояние, что дальнейшее сопротивление стало невозможно. Город уже не отвечал на огонь, ибо все его батареи были полностью уничтожены. В таких обстоятельствах генерал Монне согласился сдать крепость и 16 августа подписал капитуляцию. Хотя капитуляции извинять не следует никогда, нужно признать, что в том случае дальнейшая оборона была невозможна, она отсрочила бы падение крепости лишь на день, подвергнув гарнизон и жителей всем последствиям взятия штурмом. К тому же, генерал Монне, продержав неприятеля перед Флиссингеном в течение семнадцати дней, и генерал Руссо, помешав высадке англичан на Кадзанд, привели британскую экспедицию к краху.

После взятия Флиссингена следовало без промедления двигаться на Антверпен, но теперь операция становилась сложнее и опаснее, ибо речь шла о движении по французской земле через обширные затопленные территории, с целью осады большой крепости, уже наполнившейся присланными со всех сторон подкреплениями. По этому поводу между командующими сухопутными и морскими силами англичан возник серьезный спор, как всегда случается в военных экспедициях, где задействованы силы столь различной природы. Адмирал требовал немедленной высадки, для того, чтобы войска дошли до Баца по суше. Он указывал на затруднительность движения множества военных и транспортных судов (численность которых вместе с канонерскими лодками доходила до 1200—1500) по обоим рукавам Шельды под огнем оставшихся у голландцев и французов батарей, через проходы с незнакомым фарватером, что требовало неопределенного количества дней. В то время как при немедленной высадке англичане добрались бы до Баца за двое суток. Командующий сухопутными силами, напротив, хотел, чтобы его снаряжение было доставлено в Бац или Зандвлиет, — ссылаясь на невозможность передвигаться с тяжелым снаряжением через участки, перерезанные бесчисленными морскими рукавами, дамбами и каналами, к месту соединения рукавов Шельды.

После горячих пререканий, поскольку генерал Чатам потребовал, чтобы его войска и снаряжение были доставлены к Бацу и Зандвлиету, адмиралу Стрэчену осталось только подчиниться и постараться ввести громадную армаду в рукава Шельды. Он попытался это сделать, введя маломерные суда в Восточную Шельду, а фрегаты и линейные корабли — в Западную. Приходилось каждый день дожидаться прилива, а при неблагоприятном ветре вести суда на буксирах и тащить на завозах. Начиная с 16 августа, этим изнурительным трудом были заняты все моряки эскадры.

Бернадотт прибыл в Антверпен 15 августа. Король Луи поспешил передать ему командование и удалился в Амстердам, дабы принять меры к безопасности собственного государства. Пять тысяч своих голландцев он оставил между Зандвлиетом и Берген-оп-Зомом в распоряжении маршала, который имел право присоединить их к своим войскам.

По прибытии Бернадотт нашел более 20 тысяч человек, в том числе 12—15 тысяч, способных немедленно выйти на линию, а также 24 дурно снаряженных орудия. Договорившись с адмиралом Миссиесси и командующим инженерной частью Деко, Бернадотт дополнил диспозиции, принятые на случай движения англичан на Антверпен. Форты Лилло и Лифкенсхук были приведены в состояние обороны, территории вокруг них затоплены. Две линии заградительных бонов за фортами защищали флот. Многочисленной флотилии, обходившей берега Шельды перед линиями бонов, назначалось прикрывать их от настильного огня, а десять кораблей флота, свободные в движениях и не опасавшиеся более брандеров, могли содействовать обороне Антверпена силами 800—900 орудий большого калибра. Территории вокруг крепости готовились затопить, а сама крепость покрывалась укреплениями, частоколом и пушками и наполнялась войсками. Бернадотт проводил смотры, готовя войска к близкой встрече с неприятелем и придавая им уверенности в себе, и завершал подготовку конной артиллерии, а позади, на линии от Тет-де-Фландра до Брюгге, формировались многочисленные соединения национальных гвардейцев для армии Бессьера.

Посвятив семнадцать дней взятию Флиссингена, англичане потратили еще десять дней на введение 1200— 1500 судов в рукава Шельды. К 25 августа они располагали между Бацем и Зандвлиетом 200—300 фрегатами, корветами, бригами и канонерскими лодками и были в состоянии переправить свою армию через канал Бер-ген-оп-Зом, который соединяет Западную Шельду с Восточной. Армия могла переправиться в многочисленных лодках или вброд во время отлива, когда вода доходит до плеч. Но на другом его берегу им предстояло бросить вызов земле Империи, опытному генералу и армии, численность которой, как им казалось, доходила до 40 тысяч человек. И это было еще не всё: лихорадка, пощадившая корпус, занятый осадой Флиссингена, потому что активность вообще предохраняет солдат от болезней, поразила не только войска, высадившиеся на Зёйд-Бевеланд, но и дивизию, отдыхавшую на острове Валхерен после окончания осады Флиссингена. Праздность и гнилая болотная вода, употреблявшаяся для питья, действовали тем сильнее, чем большим становилось людское скопище. С 16 августа, когда капитулировал Флиссинген, по 26-е, когда военно-морские силы подошли к Бацу, лихорадка поразила 12—15 тысяч человек. Люди умирали тысячами, и из 44 тысяч, за вычетом раненых и больных, осталось только около 25 тысяч солдат, способных выдвинуться на Антверпен.

В таком положении лорд Чатам, напуганный вдобавок преувеличенными слухами о силах, собранных под командованием Бернадотта, 26 августа созвал в Баце военный совет, чтобы обсудить дальнейший ход экспедиции. На совете присутствовали все генерал-лейтенанты. Было очевидно, что английская армия, перейдя через Берген-оп-Зом и двинувшись на Антверпен в том состоянии, к которому она пришла, рисковала потерпеть сокрушительное поражение.

Если 1 августа англичане имели все шансы на успех, а 16-го еще не всё было потеряно, то 26-го у них не осталось уже ни единого шанса, и продолжение экспедиции сделалось бессмысленным. Следовало удовольствоваться захватом Флиссингена, который всё равно невозможно было сохранить за собой, и за взятие которого было заплачено гигантскими расходами, 15—20 тысячами больных и позорной ничтожностью результата величайшей морской экспедиции того времени. Но обсуждать уже было нечего.

Решение совета было без промедления отправлено в Лондон. Любое судно могло отвезти его и доставить ответ в течение двух суток. Войска начали осуществлять попятное движение и погрузку больных на суда для перевозки их в Англию.

Британский кабинет 2 сентября одобрил решение Военного совета и утвердил прекращение экспедиции, стоившей огромных усилий и обещавшей гигантские результаты. Англичане вновь принялись за сложнейшую операцию протаскивания через Шельду 1200—1500 судов всех размеров и форм, погрузки людей, лошадей и пушек. Множество судов отплыло в Даунс. Оставить на Валхере-не армию было невозможно, заболели уже 15—18 тысяч солдат. Их погрузили, как смогли, на суда, выполнявшие челночные рейсы между Валхереном и Даунсом.

Когда французы заметили попятное движение англичан, радости их не было конца. Победа была достигнута благодаря твердому поведению генерала Руссо, предотвратившему высадку на Кадзанд, сопротивлению генерала Монне, заставившего англичан потерять драгоценное время, и хладнокровию адмирала Миссиесси, искусными маневрами спасшего флот.

Наполеону сообщили о победе в первые же дни сентября. Он весьма обрадовался и также возгордился, ибо приписал победу своей счастливой звезде. Он счел, что теперь она вспыхнула с новой силой, после того как бледнела два-три раза за время Испанской кампании. «Экспедиция, которая свела к нулю величайшее усилие Англии и предоставила нам армию в 80 тысяч человек, которой бы иначе у нас не было, — писал он, — есть следствие удачи, связанной с нынешними обстоятельствами». Наполеон пожелал, чтобы продолжили организацию Северной армии из пяти легионов национальных гвардейцев под командованием пяти генералов, оставляя в их рядах молодых, крепких и склонных к службе людей. С недоверием взирая на Бернадотта во главе Северной армии, состоявшей из бывших офицеров-рес-публиканцев и национальных гвардейцев, Наполеон приказал Кларку поблагодарить его за оказанные услуги и передать верховное командование Бессьеру.

Таковы были в тот год усилия англичан, пытавшихся отобрать у Наполеона Иберийский полуостров и уничтожить его военно-морские силы у берегов континента. В Испании, с небольшой армией и хорошим генералом, они сумели противостоять великолепным войскам со слабым командованием, во Фландрии великолепные войска без достойного генерала потерпели сокрушительное поражение перед лицом новобранцев, переполнивших Антверпен. Однако, как на одном, так и на другом военном театре фортуна всё еще вела Наполеона к победе: Артур Уэлсли удалился под натиском французских армий в Андалусию, недовольный испанскими союзниками и уже почти ничего не ожидавший от войны на полуострове, а лорд Чатам с позором возвратился в Англию. Воспользовавшись уроками фортуны, которая ненадолго отвернулась от него, чтобы предупредить, а не уничтожить, Наполеон мог добиться от Австрии блестящего мира и спасти свое величие и наше величие.