Глава третья. НИЖНИЙ НОВГОРОД — СТОЛИЦА ВЕЛИКОГО КНЯЖЕСТВА НИЖЕГОРОДСКОГО (1350–1392)

В 1350 году Константин Васильевич перенес престол свой из Суздаля в Нижний Новгород и подчинил себе часть земель мордовских; но как более мудрый властитель, чем завоеватель, он расширил пределы своего владения не мечом и огнем, а мирным заселением земель мордовских русскими людьми, выведенными им из Суздаля и вызванными из прочих княжеств. На зов Константина народ спешил со всех сторон, вероятно, потому, что этот князь, как сказал впоследствии летописец, «княжил честно и грозно, бороня вотчину свою от татар и от сильных князей». Константин всем пришельцам дал волю выбирать места для поселения по желанию, и пришельцы занимали сельбища мордовские по рекам Волге, Оке и Кудьме, в пределах нынешних уездов Нижегородского и Горбатовского.

В новой столице своей Константин в 1350 году заложил храм Боголепного Преображения и окончил его в 1352 году. В этой главной святыне земли Низовской Константин поставил древний образ Спаса, писанный в Греции, который принес из прежней столицы своей, Суздаля. В этом же году, кажется, женился старший сын его Андрей на тверской уроженке Анастасии. Так Нижний Новгород стал столицею вновь основанного независимого великого княжества, которое несколько времени не уступало в блеске и силе великому княжеству Владимирско-Московскому; только кафедра епископов, с 1276 года именовавшихся суздальскими, новгородскими (т. е. нижегородскими) и Городецкими, по-прежнему оставалась в Суздале[27].

Кроме Нижнего Новгорода, столицы, и городов Суздаля и Городца в Нижегородском великом княжестве были еще три пригородка: Бережец на Клязьме, Юрьевец на Волге и Шуя. Самое княжество имело следующие пределы: от независимой мордвы его отделяли реки Теша и Вад, от княжеств Муромского и Стародубского — реки Ока и Клязьма. Все Поволжье, от Юрьевца до устья Суры, и берега Суры до рек Киши и Алгаша, принадлежали также Константину, а от этих рек границы княжества Нижегородского проходили берегами Пьяны до Вада. От области Городецкой, иначе называемой Белогородской, владения Константина простирались к западу, занимая нынешние Шуйский и Суздальский уезды и северную часть Вязниковского. От владимирско-московских земель область Нижегородская отделялась теми же рубежами, которыми ныне отделяется уезд Суздальский от уездов Владимирского и Юрьевского[28].

В 1353 году умер Симеон. Новгородцы, не любившие его за самовластие, желали видеть на престоле владимирском Константина. Они, полагая, что князь нижегородский будет снисходительнее к Новгороду, чем князья московские, предложили ему искать у Джанибека престол владимирский, обещая в этом случае свое содействие. Константин, с удовольствием приняв их предложение, столь согласное с его честолюбивыми видами, поехал в Орду, куда ходатайствовать за него новгородцы отправили боярина своего Семена Судакова. Однако хан склонился на сторону Иоанна Московского, отдал ему престол владимирский. Константин не мог этого простить Иоанну до самой смерти и помешал князю московскому наказать новгородцев за происки их в Орде. Почувствовав приближение смерти, Константин принял иноческий образ и схиму. Он скончался 21 ноября 1355 года. Тело его положено в нижегородском Спасо-Преображенском соборе. Константин женат был дважды; первую супругу его звали Анной, она была родом гречанка, скончалась же в иночестве под именем Елены. От второй супруги его, которую звали Еленой, у него было, кроме Андрея, еще три сына: Димитрий-Фома, Борис и Димитрий-Ноготь. Борис был женат на дочери Ольгерда Литовского, Агриппине, а жену Димитрия-Ногтя звали Марией[29].

Андрей Константинович немедленно по смерти отца отправился в Орду с дарами Джанибеку для получения от него ярлыка на владения суздальско-нижегородские. Хан принял его благосклонно и летом 1356 года отпустил его на Русь с честью и ярлыком на владение Нижним, Суздалем и Городцом. Оставив, по примеру отца, столицей Нижний Новгород, Андрей дал уделы братьям: Димитрию-Фоме — Суздаль, Борису — Городец с Поволжьем и берегами Суры; Димитрий-Ноготь, кажется, не получил никакого удела и жил в Суздале[30].

Андрей, чтобы более упрочить власть свою и оградить владения свои от властолюбия Москвы, часто ездил в Орду, где кипели смуты и один честолюбец входил по трупу другого на окровавленный престол Батыя[31]. Задабривая лестью и золотом каждого нового владетеля Орды и их вельмож, Андрей и сам не раз был близок к смерти: в 1359 году он едва не погиб при волнениях, бывших в Орде по смерти Бердибека и потом Кулпы; смуты Мамая также застали его в Орде, которую он и поспешил оставить; новая опасность ждала его на дороге: какой-то князь Ратихоз со своей шайкой напал на него, но Андрей мужественно отразил разбойника и благополучно достиг своих владений[32]. Все переменные ханы и их вельможи, вероятно, за щедрые подарки любили и уважали Андрея более, чем князей московских. Убийца Кулпы, Неврус, по смерти Иоанна Иоанновича, сам предложил Андрею престол владимирский. Этой благосклонностью хана Андрей был отчасти обязан новгородцам, которые хлопотали за него в Орде из своих видов. Андрей, не так честолюбивый, как отец его, был доволен своим владением и отказался от предложения хана в пользу брата своего Димитрия-Фомы, который был с ним в Орде. Хан беспрекословно исполнил умеренное желание Андрея, утвердив Димитрия на владимирском престоле.

И Владимир, и Новгород были рады новому князю; первому Димитрий обещал возвратить прежний блеск, а последнему дал полную свободу в правах его, предоставя себе лишь одни княжеские доходы[33]. Два года владел Димитрий Константинович престолом владимирским. Самым замечательным происшествием этого времени для Нижнего Новгорода было разграбление ушкуйниками летом 1360 года областей болгарских.

Ушкуйники были ничто иное, как лихая молодежь новгородская. В то время, когда маститое вече Господина Великого Новгорода не видело ниоткуда грозящей опасности, или, не находя нужным громить ливонцев, шведов, ямь и корелу, предавалось мирным занятиям, люди молодые, привыкшие к битвам и грабежу, скучали бездействием, а от нечего делать собирались шайками, выбирали себе начальников из аристократов новгородских, также, разумеется, молодых, садились в легкие ушкуи и спускались вниз по Мологе и Волге. Удальство, добыча — вот была единственная цель их. Они грабили всех, кого только могли: били татар, захватывали и жгли суда купцов азиатских, пепелили города по Волге и Каме, проникали даже в земли сибирские, слух о богатстве которых распалял их ненасытную жадность. Вече новгородское смотрело на это сквозь пальцы, как на дело, не стоящее особого внимания, на обыкновенную забаву молодости.

Но не так думал о том грозный Хидырь (Хидырбек): он потребовал у князей русских удовлетворения за разграбление ушкуйниками областей Болгарии, потому что болгары были тогда в зависимости от Орды. Димитрий и Андрей Константиновичи и Константин Ростовский, боясь гнева грозного владыки Орды, съехались в Костроме судиться с болгарами в присутствии послов ханских. Болгары получили удовлетворение: зачинщики грабежа городов их были им выданы[34].

Между тем бояре московские, руководимые св. Алексием Митрополитом, хотя благословившим Димитрия Константиновича на престол владимирский, но искренно преданным Дому Калиты, вступились за права своего юного князя; они явились с ним в Сарай, куда также явились и послы Димитрия Константиновича. Амурат (Мюрид), — тень ханской власти на престоле сарайском — признал права десятилетнего Димитрия Иоанновича законнее прав Димитрия Суздальского, и внук Калиты получил ярлык на престол владимирский. Но Димитрий Константинович, зная бессилие сарайского хана, не подумал слушаться его воли. Тогда бояре московские, взяв юных князей своих Димитрия и Иоанна Иоанновичей и двоюродного брата их Владимира Андреевича, явились с ратью под Владимиром. Димитрий Константинович, не ожидавший таких решительных мер со стороны Москвы, бежал в Суздаль, но не оставил надежды обладать Владимиром. Он также выхлопотал себе ярлык у Амурата и снова явился во Владимир. В свою очередь, теперь московцы не уважили ярлыка хана сарайского, потому что хан Абдул — творение темника Мамая — утвердил Димитрия Иоанновича на престоле владимирском. Снова двинулась рать московская на князя суздальского, и снова Димитрий-Фома бежал в удел свой. Но на этот раз тем дело не кончилось: рать московская вступила в земли суздальские, предавая их опустошенью. Стесненный Димитрий Константинович вынужден был не только совершенно отказаться от Владимира, но оставить Суздаль и искать убежища у брата Андрея в Нижнем Новгороде[35].

Андрей по умеренности своей, а может быть, и по расчету, предоставив право на престол владимирский Димитрию-Фоме, не помогал ему в борьбе с Москвой оружием и продолжал мирно и тихо княжить в своих владениях, украшая и укрепляя свою столицу, в которой в 1359 году построил каменную церковь Архистратига Михаила «близь двора своего»[36], кажется, в память избавления своего от опасности, которой подвергался в тот год в Орде. Андрей вполне, как и Константин, если не более, умел поддержать блеск нижегородского престола: ему, как и князю московскому, служили князья безудельные; все владетели, притесняемые Москвой, искали убежища в его столице, в том числе и князья Димитрий Галицкий и Иван Стародубский, выгнанные из своих уделов Димитрием Иоанновичем или его руководителями. Андрей, имея таких сподручников, хотел еще более усилить блеск своей столицы; для этого он перевел епископа Алексия из Суздаля в Нижний Новгород[37].

Так, почти во всем равняясь князьям владимирско-московским, Андрей только не подражал им в соединении уделов, быть может, потому, что не имел детей. Княжение его продолжалось десять лет и могло бы почесться самым счастливым для княжества Нижегородского, если бы в конце не омрачилось карой небес — моровым поветрием, занесенным в Нижний Новгород купцами и путешественниками из Бездежа[38]. Больные харкали кровью или страдали железами и умирали в один и не далее как в три дня по начале болезни. Язва так была сильна, что в Нижнем Новгороде умирало от 20 до 100 человек в день, тогда как все-то народонаселение его состояло едва ли из 9000 жителей обоего пола. Не один Нижний пострадал от этого бича Господня: Рязань, Коломна, Переяславль, Москва, Тверь, Владимир, Можайск, Суздаль, Дмитров и Волок Ламский также сделались его жертвами. К этому несчастью присоединилось другое, не менее ужасное: сделалась засуха, леса и болота воспламенялись сами собой, воздух заразился гарью, маленькие речки пересыхали, в больших снула рыба. «Бысть знамения на небеси, облака кровавы и черные являхуся, и мгла стояла три месяца, тогда людям бысть тягостно и скорбно»[39]. Все думали о смерти, и в это тяжкое время набожный Андрей, «честный и благородный, кроткий и тихий и смиренный, многодобродетелъный»[40], скорбя о бедствиях своих подданных, заболел, принял иноческий чин и скончался 5 июня 1365 года. Он погребен подле отца своего в Спасо-Преображенском соборе.

По старшинству следовало бы занять престол нижегородский Димитрию-Фоме, в это время находившемуся в Суздале, но его предупредил Борис: явясь в Нижний Новгород, он занял престол нижегородский. Димитрий-Фома, не желая уступить ему своих прав, послал сыновей своих, Василия Кирдяпу и Симеона, для переговоров с ним и в Орду для получения ярлыка.

Борис не пустил племянников в стены нижегородские, и тогда Василий отправился к хану, а Симеон воротился к отцу. Вскоре за тем Димитрий с матерью своей Еленой и епископом Алексием явился под Нижним Новгородом, но Борис пустил в захваченную столицу только епископа и, как ни увещал его Алексий, он был непреклонен: не уступал престола нижегородского и не хотел видеть ни Димитрия, ни матери своей.

Скоро посол ханский привез ярлык и торжественно возвел Бориса на престол нижегородский. Но так как в Орде ханы сменялись быстро один за другим, то Василий Кирдяпа успел выпросить у преемника Амурата Озиза, или Азиза, ярлык для отца не только на княжество Нижегородское, но даже и на престол владимирский.

Димитрий Константинович не думал уже спорить о Владимире с Москвой: он знал по опыту ее силу, знал и бессилие Орды, которая, кроме ярлыка, ничем более не могла поддержать даваемого ею права на престолы. Поблагодарив хана, Димитрий решился прибегнуть к великодушию юного Димитрия Московского: отослал к нему ярлыки и просил у него защиты против несправедливости Бориса.

Князь московский, приняв сторону бывшего своего соперника, послал сказать Борису, чтоб он отдал Нижний Новгород старшему брату; но не таков был властолюбивый зять Ольгерда, чтоб повиноваться приказаниям князя, которого считал себе равным. Неизвестно, что бы произошло, если бы князья суздальский и городецкий стали собственными силами оспаривать друг у друга права на Нижний Новгород: едва ли бы настойчивый Борис не успел удержать за собой престол нижегородский; но у Димитрия-Фомы в Москве находился, может быть, без его ведома, сильный покровитель, св. Алексий Митрополит.

Этот святой иерарх, глава Российской Церкви, преданный Дому Калиты, жаждущий славы и величия Москве, муж государственный, глубокий политик, был ревностный поборник единодержавия, в котором видел он единственное средство к избавлению Руси от постыдного иноплеменного ига, и потому, следуя политике Калиты, он изыскивал все средства, чтоб ослаблять силу князей, которые были почему-либо опасны Москве.

Бывая в Нижнем Новгороде во время проездов своих в Орду и из Орды, св. Алексий имел случай изучить характеры сыновей Константина, Димитрия-Фомы и Бориса. У последнего он даже крестил сына Иоанна, известного впоследствии под прозванием Тугой Лук, и видел, что Димитрий, уступивший два раза силе Москвы, имел менее самостоятельности в характере и менее честолюбия, чем предприимчивый и властолюбивый Борис, связанный родством и дружескими отношениями с Литвой, неприязненной Москве.

Вследствие этого св. Алексий начал действовать в пользу князя суздальского. Первым делом его было удалить от Бориса суздальского епископа Алексия, который, кажется, более держался стороны Бориса, чем Димитрия, а потом св. Алексий послал в Нижний Новгород, разумеется, с согласия Димитрия Иоанновича, св. Сергия, знаменитого игумена Радонежского, дав ему два повеления: явное — склонить Бориса к уступке престола брату и тайное — запретить богослужение в Нижнем, если Борис будет упорствовать.

Осенью 1365 года явился св. Сергий во дворце князя нижегородского, но кроткий голос его был «гласом вопиющаго в пустыне». Борис не внимал увещаниям святого старца, не хотел выпустить Нижнего из рук своих. Св. Сергий стал звать его на суд князя московского.

«Князей судит Бог, а не князь московский», — надменно ответил ему Борис, и тем ясно выказал весь свой характер и свои будущие отношения к Москве.

Тогда св. Сергий именем митрополита приказал затворить храмы нижегородские, что было уже легко исполнить, потому что епископ Алексий, лишенный епархии, оставил Нижний. Иначе он мог бы, если не совсем, то на время, остановить распоряжение игумена.

Борис и при этой духовной каре, столь страшной в XIV столетии, остался непреклонен. Святой Сергий удалился обратно в свою обитель и на пути основал во владениях нижегородских пустынь близ Гороховца, на берегу Клязьмы.

Когда посольства, светское и духовное, не удались, тогда митрополит благословил Димитрия Константиновича идти на Нижний Новгород войной.

Димитрий Иоаннович дал войска Димитрию Константиновичу, который, присоединив к тому и свою суздальскую рать, пошел на Нижний. Борис, не ожидавший этого, и видя теперь, что не имеет средств бороться с Димитрием, располагавшим такими огромными силами, упал духом и с повинной головой пошел навстречу брату. В Бережце, на устье Клязьмы, встретил он со своими боярами Димитрия; покорный и униженный, просил он мира и забвения прошлого, да удела своего, Городца. Димитрий примирился с ним и оставил ему Городец, а Суздаль отдал сыну своему Василию[41].

Так достиг Димитрий в конце 1365 года последней цели своих желаний — престола одного из значительнейших княжеств того времени; но достиг не собственной своей силой, не силой ханской воли, не искусными переговорами послов светских, наконец, не кроткими увещаниями отцов церкви и грозной анафемой их, а прямо силой Москвы, — ей только одной уступил Борис.

Димитрий Константинович, князь умный, хотя и не отличавшийся особенными достоинствами, понял как нельзя лучше настоящее положение княжества Нижегородского, понял, что с упадком Орды минуло для Нижнего Новгорода время Константина и Андрея — время соперничества властителей нижегородских с московскими.

Москва при постоянном стремлении своем к одной цели — единодержавию, так окрепла, что в настоящее время могла уже располагать престолом нижегородским по произволу. Покорясь обстоятельствам и ожидая перемены их, Димитрий Константинович для удержания своей независимости, не слишком уже надежной, стал искать дружбы Москвы и прочных связей с Димитрием Иоанновичем. Желание его исполнилось, кажется, также не без участия митрополита. В январе следующего года Димитрий Иоаннович женился на меньшой дочери князя нижегородского Евдокии, а старшая, Мария, была в то же время выдана за Николу Васильевича Вельяминова, сына московского тысяцкого. Двойной брак этот празднован был в Коломне[42].

Обеспечив себя со стороны Москвы родством с великим князем и первым его сановником, Димитрий Константинович думал покойно владеть своим княжеством, которое, несмотря на потерю прежнего блеска, было еще одним из значительнейших владений северо-восточной Руси, как вдруг получил удар, откуда не ожидал.

Весной того же 1366 года молодые новгородцы вздумали опять, как и шесть лет тому назад, без воли веча, пограбить города болгарские. В двухстах ушкуях пустились они вниз по Волге под начальством трех новгородских аристократов: Осипа Варфоломеевича, Василия Феодоровича и Александра Абакуновича, и достигли Нижнего Новгорода, где в то время было много купцов татарских, хивинских, бухарских и армянских, ежегодно приезжавших сюда для обмена восточных товаров на русские произведения.

При виде этой добычи у ушкуйников разгорелась алчность. Удальцы не задумались: сделав высадку у окского устья, внезапно напали сначала на гостей иноземных, а потом и на город. Ушкуйники были неразборчивы: для них все равно, кого ни ограбить, лишь была бы добыча.

Грабя товары, новгородцы не пощадили и жителей, которые, конечно, защищали гостей иноземных и свое имущество, и тут много было избито нижегородцев, без различия пола и возраста. Ушкуйники, чтоб устранить погоню, частью сожгли, частью изрубили суда, стоявшие на нижегородской пристани, а сами пустились вниз по Волге. Ограбив берега ее до устья Камы и поднявшись вверх по этой реке, они ушли в новгородскую область Печору.

Такое своевольство новгородской молодежи разгневало князя московского. Он велел захватить в Вологде Василия Даниловича, боярина новгородского, ехавшего с Двины в Новгород и не знавшего о разграблении Нижнего, и спросил вече новгородское: «почто есте ходили на Волгу, и гостей моих пограбили, и бесермен избили?» Новгородское вече, как и князь нижегородский, понимало значение Москвы, и также в ожидании перемены обстоятельств — раздора князей, при котором надеялось выиграть более простора своим старинным правам, — вело себя перед великим князем осторожно, уклончиво, и на грозный вопрос Димитрия, готового всякую дерзость наказать оружием, отправило послов в Москву с покорным ответом. Послы сказали князю: «ходили, Господине, молодые люди на Волгу, без новгородскаго слова, а твоих, Господине, гостей не грабили, токмо побили бесермен: а ты Господине, пожалуй, по прежнему к нам мир и любовь имей до конца»[43].

Димитрий остался доволен таким объяснением и помирился с новгородцами: ни в вопросе, ни в ответе не было ни слова о нижегородцах. Быть может, князь московский, считая их чужими подданными, предоставлял право искать за них своему тестю, или же, следуя своей политике, он находил государственную пользу Москвы во всяком ударе, поражавшем удельные княжества, но не касавшемся собственных его владений.

Не успел еще Димитрий Константинович опомниться от набега ушкуйников, как увидел в пределах своих владений нового и опаснейшего врага: Булат-Темир, мурза ордынский, захвати власть над Болгарией, вторгся в низовые области Бориса Константиновича и шел к Нижнему Новгороду.

Димитрий Константинович, поспешно собрав войско, пошел навстречу Булат-Темиру; в этом походе участвовали сыновья Димитрия и оба брата его, Борис и Димитрий-Ноготь. Булат-Темир испугался столь сильного отпора и побежал за Пьяну; его преследовал Борис и отомстил за разорение своего удела, избив почти всю рать его.

«Гонимый гневом Божиим», говорит летописец, Булат-Темир, с малыми остатками войска, бегством в Орду спас свою голову от меча русского, но не спас ее от гнева хана Озиза, который казнил его как бунтовщика.

Темник Мамай, присвоивший себе власть давать Орде ханов, захотел возвратить под власть свою отпавшую Болгарию, в которой вместо Булат-Темира властвовал уже другой смельчак, Асан (Осанн) также мурза ордынский; но почему-то Мамай не хотел сам делать вторжение в земли болгарские, а предложил напасть на них Димитрию Константиновичу.

Князь нижегородский был готов исполнить желание темника Мамая: ему было приятно за разорение земли своей Булат-Темиром побить болгар и пограбить земли их. Рать его двинулась на Болгарию под предводительством сына его Василия, в сопутствии Ачихожи, посла Мамаева; к ней присоединился и Борис Константинович со своим войском.

Асан, увидев, что бороться с русскими ему не под силу, решился спасти себя покорностью: он выслал к князьям послов с дарами и просил мира; дары были приняты, мир дан Болгарии, но Асан лишился престола. Ачихожа, свергнувший его именем хана, отдал Болгарию сыну султана Бакуя, Мехемету, с тем, чтобы Мехемет был присяжником Орды.

Этот год был еще замечателен для Нижнего Новгорода тем, что осенью шли проливные дожди, и вода в реках сильно возвысилась, а зимой сделался обвал снега с высокой горы, выходившей на Оку, и засыпал много домов, стоявших под горой, причем погибли все жившие в них. К этому же году относят построение нижегородского Благовещенского монастыря св. Алексием Митрополитом[44].

В 1372 году Димитрий Константинович построил в Нижнем Новгороде церковь каменную во имя св. Николая Чудотворца на речке Почайне и заложил каменный кремль; но строение последнего ограничилось одной башней, ныне известной под названием Дмитровской, или Дмитровских ворот, да небольшой частью стены, которая образовывала собою, отдельно от старых укреплений, цитадель и впоследствии была известна под названием «меньшаго города»; старые укрепления оставались по-прежнему.

В том же году на колокольне Спасо-Преображенского собора прозвонил колокол трижды сам собою.

Между тем Орда или, вернее, правитель ее Мамай, бывший еще недавно в дружеских сношениях с Димитрием Константиновичем, замечая, что при неустройствах Орды Русь начала отдыхать и выходить из того рабского состояния, в котором была более ста тридцати лет, задумал подавить обновление ее в самом зародыше. Владетелю нижегородскому первому угрожала опасность, и он как будто сам стремился навстречу ей.

В 1374 году был послан от Мамая на Русь воевода Сарайка со значительной свитой. Вероятно, везя какие-нибудь грозные повеления от своего владыки князьям русским, посол и его свита дерзко и нагло оскорбляли народ во время прохода по областям Димитрия Константиновича; нижегородцы не стерпели обид от ненавистных монголов, напали на Сарай-ку, перебили из его свиты до тысячи человек, а его с особенной дружиной привели в Нижний Новгород.

Димитрий Константинович, понадеявшись на силу Москвы, не только не наказал своих подданных за оскорбление посла ордынского, но даже заключил Сарайку с остатком его свиты в тюрьму.

Василий Кирдяпа поступил еще безрассуднее: он в 1375 году, в отсутствие отца из Нижнего Новгорода, вздумал убить Сарайку и его товарищей, которые все еще томились в заключении. Что побудило Кирдяпу к такому поступку, неизвестно, а кажется, что ему захотелось показать только власть свою над пленниками, насладиться смертными их муками и кровью — просто позабавиться в духе своего времени.

Для этого он приказал развести татар, содержавшихся до того времени в одной тюрьме, по разным местам. Сарайка понял его намерение и решился дорого продать свою жизнь: вырвавшись у стражи со всеми своими товарищами, он бросился в епископский дом, зажег его и начал обороняться.

К толпе убийц, посланных Василием, присоединился народ, закипела сильная драка; «стрелы татар сыпались» в русских, и одна из них едва не ранила св. Дионисия, который за год до того был поставлен св. Алексием Митрополитом в сан епископа Суздальского. Это еще более озлобило нижегородцев, питавших постоянную ненависть к татарам: Сарайка и все его товарищи погибли от рук воинов княжеских и народа. Безрассудное и ничем не оправдываемое убийство Сарайки дорого стоило князю нижегородскому[45].

Скоро толпы татар Мамаевых явились в областях нижегородских. Димитрий не был готов к бою с ними: войска его, как и Бориса Городецкого, находились тогда вместе с войсками Димитрия Московского под Тверью, против Михаила Александровича.

Димитрий Константинович мог противопоставить татарам только небольшой отряд своих воинов, но отряд этот был истреблен татарами около Пьяны, предводитель его боярин Парфений убит, и запьянская сторона предана опустошению. Татары, грабя и убивая жителей областей нижегородских, говорили: «Это вам за то, что князь ваш пошел на князя тверского».

Слыша о разорении Запьянья, многие жители Нижнего Новгорода бросились бежать за Волгу, и кажется, что столица Димитрия Константиновича также не избегла разорения.

Димитрий Константинович разгром земель своих решился вознаградить разорением Болгарии, в которой, вместе с Мехемет-Султаном, властвовал и Асан, как-то опять успевший сесть на престоле казанском и без ссоры поделиться им с Мехеметом.

Димитрий собрал большое войско, выпросил вспоможение у князя московского и двинул соединенную рать под Казань. Воинством суздальско-нижегородским предводительствовали сыновья Димитрия, Василий и Иоанн, московским — Димитрий Михайлович Волынский.

Мехемет и Асан употребили все меры для защиты своей столицы, даже пытались было испугать русских верблюдами, на которых выслали своих воинов навстречу княжеским конникам; но ничто не устояло против храбрости соединенной рати: русские не дрогнули при виде неизвестных им доселе животных, отразили татар, вогнали их в город и рассыпались по окрестностям Казани, предавая все огню и мечу.

Испуганные Мехемет и Асан купили у русских мир за пять тысяч рублей, из которых оба Димитрия получили по 1000 рублей, а 3000 были розданы воеводам. Впрочем, поход этот принес более пользы Москве, чем Димитрию Константиновичу, который удовольствовался только 1000 рублей, взятыми из откупа, да славой сыновей; Димитрий же Иоаннович, кроме полученной части откупа, поставил в Казани своих таможников[46]. Вообще же этот поход был предзнаменованием того влияния Руси на Казань, которое развилось впоследствии.

Оба Димитрия понимали, что успехи оружия их еще более раздражат Мамая, не удовлетворившего вполне гнева своего за убийство Сарайки разорением владений нижегородских, и потому усилили свои сторожевые полки на Оке, откуда ожидали нашествия татар.

Действительно, весной 1377 года в Нижнем Новгороде пронесся слух, что у пределов русских явился какой-то татарский царевич Арапша, по словам летописцев, «свирепый зело, и ратник велий, телом малый, но мужеством вельми». Это был сподручник Мамая, пришедший к нему на службу с берегов Синего (Аральского) моря.

Мамай, желавший напомнить Руси времена Чингисхана и Батыя, но удержанный в Орде свирепствовавшим там моровым поветрием, дал Арапше часть своего войска и велел громить земли русские. Мордовские князья, старинные враги владетелей Низовья, взялись проводить Арапшу в пределы нижегородские.

Димитрий Константинович, узнав о появлении татар на границах своих владений, немедленно собрал войско и просил помощи у зятя. Князь московский, давно уже решившийся на открытую борьбу с монголами, сам явился со своими полками в Нижний Новгород, но так как слухи об Арапше замолкли, и он нигде не являлся, то Димитрий Иоаннович, оставя свое войско в Нижнем, возвратился в Москву. Вслед за его отъездом возобновился слух о татарах, которые появились уже в Запьянье. Соединенное войско под начальством Иоанна Димитриевича, сына Димитрия-Фомы, какого-то князя Симеона Михайловича и воеводы московского Федора Свибла, двинулось навстречу врагам.

Перешедши Пьяну, вожди получили сведение, что толпы татар, появившихся в Запьянье, очень незначительны, а сам Арапша находится на «волчьей воде», на Каме, в окрестностях нынешнего города Бирска[47], следовательно, еще очень далеко.

Этот слух распустила, вероятно, коварная мордва. Легковерные вожди, поверив ему, вздумали на степи Перевозской позабавиться, как дома в мирное время: скинули с себя доспехи ратные, оделись в легкое платье и «начата ловы за зверми и птицами творити, и потехи деюще, не имея ни малейшаго сомнения». Простые воины последовали их примеру: покидали в телеги и на землю шлемы, щиты, латы и прочее оружие, которое притом было в неисправности, и даже, по случаю зноя, спустили с плеч верхнее платье — «аки в бане растрепахуся», достали из окружных селений пива, меду, и весь стан, начиная от князей до последних ратников, предался бражничеству.

Все пили и храбрились; вожди, гладя на многочисленные полки, говорили: «Кто осмелится сразиться с нами?», а пьяные воины, гарцуя на лихих конях своих, кричали: «Всякий из нас один пойдет на сотню татар». А между тем враг не дремал и готовился воспользоваться беспечностью вождей и неустройством всей рати.

Настало 1 августа; кутеж в стане русских по случаю праздника еще более усилился: князья и воеводы продолжали гонять зверей да бить птиц; часть рати рассеялась по окрестным селениям. Татары и мордва только этого и ждали: 2 августа они ударили на русских с пяти сторон. Застигнутые врасплох предводители и воины, не успев взяться за оружие, побежали к Пьяне; враги преследовали их, «бьюще и секуще», никому не давая пощады.

Князь Симеон был изрублен, а Иоанн, бросившийся на коне в Пьяну, утонул в волнах ее. Ту же участь имели множество бояр и воинов.

В этот роковой день татары «трубили победу на костях христианских». Потом они, оставя пленных, разумеется, под надежной стражей, «пошли к Нижнему Новгороду поизгоном». Но страшная весть о побоище Запьянском долетела до Нижнего Новгорода прежде, чем они явились у стен его: немногие ратники, спасшиеся от смерти и плена, принесли ее.

Страшный ужас поразил столицу княжескую, никто не думал уже защищаться. Димитрий бежал в Суздаль; часть жителей последовала его примеру: кто водой, кто пешком, кто на лошадях, спешили удалиться в Городец и Муром.

Татары явились под Нижним 5 числа; беззащитные жители, остававшиеся в городе, молили их о пощаде, но варвары не знали ее: два дня лили кровь христианскую, разоряли и жгли церкви, монастыри и здания. По сказанию летописцев, тогда сгорело в Нижнем 32 церкви. Наконец 7 августа татары перестали жечь и разорять, потому что все предали уже огню и мечу, кроме женщин и детей, которых и повлекли в неволю. Запьянская битва породила поговорку: «за Пьяной люди пьяны».

«Забыта смиренные мудрости, яко Бог смиренным дает благодать и яко вси есми адамовы внуцы, они же гордостию величающеся, и Господь Бог смири гордость их», говорит сетующий летописец про оплошных предводителей, погубивших самонадеянностью и беспечностью рать и город.

Недели через полторы после выхода татар из Нижнего Новгорода явился Василий Димитриевич со своим сыном на пепелище отеческой столицы и послал отыскивать трупы брата и князя Симеона. Августа 18 привезли тела несчастных князей и погребли в Спасо-Преображенском соборе, который будто бы уцелел от разрушения[48].

Итак, значительная часть областей собственно нижегородских была опустошена; оставались в целости только Березополье, Поволжье и Засурье, но и их ждала не лучшая участь: Арапша, явясь вновь в пределах нижегородских, разграбил Засурье.

Мордовские хищники, видя разгром земли Димитрия Константиновича, также захотели воспользоваться обстоятельствами; они нахлынули на Поволжье, начали грабить его, но были жестоко наказаны. Борис Константинович погнался за ними и у Пьяны истребил их почти всех, частью избив, частью потопив в реке; потом, зимою, вместе с племянниками Василием и Симеоном и воеводой московским Свиблом прошел в самые улусы мордовские, выжег их, ограбил, избил множество жителей, некоторых взял в плен и всю землю мордовскую «пусту сотвори».

Это было во время такой холодной зимы, что люди и тепло одетые коченели от холода, а небольшие речки вымерзали досуха; те из мордвы, которые спаслись в лесах от побоища русских, погибли от стужи; участь пленников, пригнанных Борисом в Нижний Новгород, была и того ужаснее: их волочили, и верно нагими, по льду и травили собаками.

Но тем не кончились бедствия княжества Нижегородского: в следующем году явились новые толпы татар; одни пошли на Москву, другие на Нижний. Нижегородцы бежали за Волгу.

Димитрий Константинович, живший в то время в Городце, не имея уже сил бороться с татарами и не надеясь на помощь зятя, который в то время сам готовился защищать свои владения, предложил татарам откуп; но они, полагать надо, исполняя волю Мамая, хотели разрушения и крови, не приняли откупа, и Нижний Новгород, только начавший оправляться, был вновь разорен, как говорится, дотла: все, что построено было в нем вновь и что осталось от прежнего разорения, погибло теперь. Потом татары опустошили Березополье.

Так в два года цветущие области нижегородские превратились в пустыни, усеянные тлевшими трупами и пепелищами. Эти набеги татар и мордвы еще более поколебали значение княжества Нижегородского: жители, не имея уже доверия к силам своего князя, начали оставлять Нижний Новгород и его пределы и переселялись в Москву, могущество которой в то время стало уже заметно всякому.

В числе этих выходцев был гость Тарас Петров, который ранее того купил у Димитрия Константиновича за рекой Кудьмой, на реке Сундовике, шесть сел и много выкупил из плена людей разного звания; про него летописец говорит: «больше его из гостей не было»; но когда волость его была опустошена татарами, «он съехал из Нижняго к Москве»[49].

В это смутное время скончалась супруга Андрея Константиновича, великая княгиня Анастасия. Она родилась в Твери от благородных родителей; отец ее назывался Иваном Киасовским, мать — Анной. С детства Анастасия изучила Святое Писание и желала посвятить себя Богу, но родители насильно выдали ее замуж за Андрея, вероятно, прельщенные его саном.

Анастасия, вступив в чертоги княжеские, осталась верна душевному своему призванию, не увлеклась блеском, окружавшим ее: под пышными одеждами носила власяницу, соблюдала строгое воздержание, проводила дни и ночи в молитве, щедро раздавала милостыню.

Когда скончался супруг ее, она раздала все свое имение — золото, серебро, жемчуг и дорогое одеяние — бедным, по церквам и монастырям, отпустила на волю рабов и вступила в монастырь, который основала еще при жизни Андрея в честь Зачатия Пресвятой Богородицы. Здесь она предалась всей строгости монашеской жизни: не принимала пищи иногда дней по пяти, проводила целые ночи на молитве, сохраняла строгое молчание, которое нарушала только чтением священных книг, и содержала себя своею работою.

Троицкий летописец, повествуя о ее монашеском подвижничестве, между прочим говорит, что она «пива и меду не пьяше… в мовню не хожаше». Пример ее увлек многих боярынь, вдов и девиц, числом, по Троицкому летописцу, до 90, по Нижегородскому и Степенной книге — до 110; они также, вступив в Зачатейский монастырь, «вси общее житие живяху жестоко же и крепко зело».

Пострижение Анастасии в 1367 году совершал св. Дионисий, бывший тогда архимандритом нижегородского Печерского монастыря, причем она наречена Вассой; перед кончиною она приняла схиму с именем Феодоры. Прах ее покоится в нижегородском Спасо-Преображенском соборе[50].

Со времени разорения татарами земель нижегородских Димитрий Константинович изменил свою политику: из союзника Москвы он сделался опять искателем ханских милостей. Быть может, он предполагал, что князь московский не устоит против Мамая, или, чувствуя слабость своих разоренных владений, боялся уже своего зятя.

В 1380 году, когда Димитрий Иоаннович призывал всю Россию стать против полчищ Мамая, Димитрий Константинович послал только свои полки, но ни сам, ни сыновья его не участвовали в славной Куликовской битве.

В 1381 году он, вопреки общим пользам Москвы и всей Руси, уверил посла Тохтамышева, Акхазя, явившегося требовать покорности князей русских, что в Москве посольству будет небезопасно, и тем отвлек Акхазя от свидания с князем московским[51]; а потом, в следующем году, когда Тохтамыш, идя под Москву, вступил в южные пределы Нижегородской области, Димитрий Константинович отправил к нему своих сыновей. Кирдяпы, дойдя до нынешнего Сергача, узнали, что Тохтамыш повернул на Рязань, поспешили за ним и, догнав его, отправились с ним вместе к Москве.

Когда Тохтамыш достиг великокняжеской столицы, Димитрий Иоаннович был уже в Костроме. Тохтамыш обложил Москву и начал приступ, но москвитяне, руководимые храбрым внуком Ольгерда, литовским князем Остеем[52], три дня мужественно отражали осаждающих и причинили им большой вред. Тохтамыш, коварный, как и все азиатские варвары, чтоб овладеть городом, не тратя своих сил, объявил москвитянам, что пришел не на них, а на князя Димитрия; что от них он ничего не требует, кроме мира и любви; если они впустят его добровольно в свои стены полюбоваться красотой города, то он никакого зла не сделает никому, но окажет милости народу.

С этим предложением Тохтамыш послал Кирдяпу, Василия и Симеона; они, вполне ему поверившие или только исполнявшие его волю, подъехав к стенам Кремля, сообщили слова его Остею и гражданам и заверили в истине их клятвой, причем Симеон, сняв даже с себя крест, целовал его.

Остей и москвитяне, желая покорностью отвратить от Москвы дальнейшие бедствия, склонились на их убеждения, отворили ворота, пошли навстречу Тохтамышу с крестами и дарами, и «кипевшая (прежде) богатством и славою» Москва превратилась в дым и пепел, жители ее — в бездушные трупы. Так погибли доверчивые москвитяне от вольного или невольного обмана князей нижегородских.

Димитрий Константинович своим искательством действительно успел задобрить Тохтамыша: владения нижегородские спаслись от нового разорения. Тохтамыш отослал Симеона Димитриевича к отцу, с послом своим Ших-Ахметом, но Василия оставил при себе в качестве аманата[53].

Осенью 1383 года многие князья русские поехали в Орду, в том числе и Борис Городецкий. Димитрий Константинович отправил туда Симеона — сам уже он был тяжко болен. Он скончался в 1384 году, 5 июля в 6 часу дня, «в чернецех и скиме, нареченный в Св. крещении Фома, а во мнишеском чину Феодор», и также погребен в нижегородском Спасо-Преображенском соборе, подле отца своего и брата[54].

Димитрий Константинович не имел ни дарований отца своего, ни счастья брата, однако был одним из замечательных деятелей своего времени: он боролся с Москвой и с татарами, а политикой своей, конечно, не всегда чистой, успел до конца жизни удержаться на престоле нижегородском и сохранить независимость своего княжества. Для Нижнего Новгорода он памятен началом построения кремля и основанием церквей: Николаевской, на Нижнем посаде, и Димитрия Солунского, нынешнего Благовещенского собора. Любители русской истории обязаны ему списком Нестора (Лаврентьевским), который написал для него в 6885 (1377) году монах Лаврентий[55].

В княжение Димитрия Константиновича жил в Нижнем Новгороде старец Павел Высокий, книжный и «чудный» инок нижегородского Печерского монастыря, славный своими добродетелями и познаниями, за что и получил прозвание философа. За христианские подвиги, готовность словом и делом помогать всякому страждущему духовные и миряне любили и уважали его, и пролили много слез о его кончине, последовавшей 1 января 1383 года. В числе оплакивавших этого старца был и сам св. Дионисий[56].

По смерти Димитрия Борис Константинович получил от Тохтамыша ярлык на княжество Нижегородское, а Василий и Симеон — на Суздальское. Но Василий опять был оставлен в Орде, и, кажется, по проискам Бориса.

В 1386 году, когда Димитрий Иоаннович, разгневанный дерзостями новгородцев, ходил для укрощения их с полками двадцати шести областей, рать нижегородская также участвовала в этом походе[57].

Своекорыстная мера Бориса не принесла желанной пользы, а скорее повредила ему: Василий, живя в Орде, успел выхлопотать себе ярлык на обладание Нижним, и, явясь на Русь в 1388 году, собрал рать в Суздале, выпросил помощь у Димитрия Иоанновича и вместе с братом Симеоном явился под Нижним Новгородом.

Борис, застигнутый врасплох, не мог защищаться; вступил в переговоры с племянниками, длившиеся только несколько дней (с 19 по 24 число марта), отказался от титула великого князя нижегородского, сдал племянникам Нижний Новгород и удалился в свой удел Городец. Но честолюбие и зависть мучили старика, ему казался тесным удел Городецкий и были ненавистны племянники, завладевшие, вопреки прав старейшинства, престолом нижегородским, целью многолетних его домогательств.

В следующем году скончался великий князь Димитрий Иоаннович. Борис поспешил в Орду и хотя был теперь старшим в роде Ярослава II, но не смел предъявить прав своих на престол владимирский, который давно уже сделался наследственным в роде Калиты, а искал опять только Нижнего Новгорода.

В это время Тохтамыш, готовясь переведаться силами с Тамерланом, отправился к пределам Персии. Борис догнал его на пути, ездил с ним целый месяц и получил дозволение удалиться в Сарай. Там дождался он возвращения Тохтамыша, который и дал ему ярлык на княжество Нижегородское. Овладев в третий раз Нижним Новгородом, Борис заключил Василия Кирдяпу в Городце в темницу, жену и детей Симеона также посадил под стражу в Нижнем Новгороде, в Георгиевском тереме — дворце князя Юрия, основателя Нижнего Новгорода; сам же Симеон успел убежать.

Но и на этот раз могущество Бориса продолжалось недолго: таков верно был удел честолюбивого донельзя и несчастного сына Константина Мудрого. Впрочем, и над самым княжеством, основанным Константином, готовились совершиться слова Венценосного Пророка: «мимо идох и се не бе».

Покуда Борис наслаждался властью, отнятой у Кирдяп, и тешился охотой, Василий Димитриевич воспользовался обстоятельствами: в бытность свою в Орде, где, по слову летописцев, «и много чести от царя (Тохтамыша) принял», успел, кроме Тарусы и Мещеры, выпросить Нижний, Суздаль и Городец. Тохтамыш готов был исполнить все желания сильного князя московского, лишь бы удержать его от союза с Тамерланом, с которым начал уже борьбу.

В первых числах ноября 1392 года явились под стенами Нижнего Новгорода бояре Василия с ордынским царевичем Уланом, посланным для возведения великого князя московского на престол нижегородский. Они требовали впуска в город; Борис, как и всегда, не готовый к борьбе с оспаривающими у него престол нижегородский, растерялся, не знал, что делать. Верные бояре его советовали ему запереться в городе, не впускать в него ни бояр Васильевых, ни царевича; но боярин Румянец, пользовавшийся полною доверенностью Бориса и заблаговременно купленный золотом московским, уговорил проданного своего повелителя объясниться с послами Василия, которые приехали будто бы с добрым словом и были нимало не опасны Борису, окруженному толпами верных бояр своих.

Борис склонился на слова изменника, велел впустить послов в город и ожидал во дворце своем объяснения недоразумений. И они скоро разрешились под шумом набата Преображенской колокольни. Послы среди народной площади объявили нижегородцам, сбежавшимся в испуге на звон, что по воле хана Василий Димитриевич отныне великий князь нижегородский.

Смущенный народ, не любивший Бориса, не знал, верить или нет этой вести, безмолвствовал и не противился.

Несчастный Борис, видя измену, звал бояр своих на защиту, и тут-то вероломный Румянец снял с себя личину и отвечал бывшему своему повелителю за всех, что они подданные Василия Димитриевича, а не его. Правда, несколько верных бояр хотели было оружием защищать права старца, убитого судьбой, но число их было незначительно, и они уступили силе.

Ноября 6 вступил в Нижний Новгород и сам Василий Димитриевич. По его приказанию Борис, княгиня Агриппина, их дети и приверженцы были скованы и разосланы по разным городам.

Поставив в бывшей столице княжества Нижегородского наместником Димитрия Александровича Всеволожа, великий князь отправился на Москву, куда прибыл в самый праздник Рождества Христова[58].

Так кончилась борьба князей суздальских с московскими; так пало самостоятельное княжество Нижегородское, существовавшее 42 года, и древнейшее Суздальское; отныне они вошли в состав владений московских — начатка России-государства. Потомки Калиты стали распоряжаться ими, как своими отчинами, что видно из духовных завещаний Василия Димитриевича и Василия Васильевича[59]. Следующие затем владетели Нижнего Новгорода хотя и носили титул великих князей, но были или присяжниками Москвы, или имели независимость случайную, основанную на временном, неверном успехе. Борис Константинович, четвертый и последний независимый владетель Нижнего Новгорода[60], был смел, предприимчив, но безрассудно честолюбив, упрям, самонадеян и беспечен; хотел власти и могущества, не соображаясь ни с обстоятельствами, ни со своими средствами; кидался в опасную борьбу с противниками безрасчетно, не достигая цели своих желаний, не заботился о том, как и чем сохранить плоды трудов своих; оттого вся многолетняя борьба его за престол нижегородский походит более на подвиги сказочных витязей, чем на действия владетеля, желавшего упрочить власть свою.

Независимо от своих недостатков, Борис был набожен и усерден к дому Божию. Это доказывается созданными им обителями и церквами[61], также щедрыми пожертвованиями, которые он сделал в монастыри Печерский и Благовещенский. В первый он дал на помин души брата своего Андрея села: Кадничи, Новое и Каринское — последние оба с деревнями, а второму — рыбные ловли на Суре: озера Пашкове, Сосновское, Долгое — роздерти с истоками, Соларево, Мягкое, Плоское и все озера от реки Курмышки, вниз Сурою, неточные и глухие роздерти, заводи, пески с падучими речками и бобровые гоны, и стрежень Суры — по Волгу[62].