Бунты «оттепели»

При Хрущеве, в то обманное время, которое наивно назвали «оттепелью», люди вдруг подумали, что наконец-то повеяло ветром свободы. Вроде бы власть разрешила говорить о том, о чем прежде все предпочитали молчать. Начались публикации крамольных книг. Не совсем, конечно, крамольных, а таких, каких не печатали с 1927 года, когда была введена жесткая цензура. И в наивных головах появилась надежда, что власть наконец увидела свой народ и собирается вести со своим народом диалог. И что народ в ходе этого диалога с властью сможет указать ей на ее ошибки и показать, как лучше устроить будущее.

Куда там! Никита Сергеевич не сумел даже вести диалог с совершенно аполитичным народом – художниками. А ведь они ни о каких переменах в обществе не говорили и ничего, по сути, не требовали. Они – просто рисовали. Однако высшая власть не поняла, что они там рисуют, и возмутилась тем, как они это непонятное «что» рисуют! А уж когда у власти начались экономические проблемы, то о диалоге с народом и речи идти не могло. И вправду: что народ понимает в экономике, если сама власть в ней ни черта не понимает?!

Никита Сергеевич считал себя большим знатоком сельского хозяйства. Долгие годы он проработал на плодородной Украине, и в отношении остальных земель отечества в голове у него был полный майдан. Иначе никак не объяснить, почему он вдруг решил, что «королева полей» кукуруза будет вызревать на землях холодного северо-запада и даже севера. Но с его легкой руки эта культура стала принудительно вводиться и на ленинградском суглинке, и вообще чуть ли не на мерзлой почве Архангельска. Другим его ноу-хау было запрещение держать в личных хозяйствах скот и птицу – это касалось и горожан с подсобными хозяйствами, и колхозников. В стране началась такая же истерия, как на Украине перед коллективизацией, – скот и птицу стали забивать: за проданное мясо можно было получить больше, чем от государства за живую скотину!

Две эти чудесные идеи обошлись стране дорого: мало того что погода, как обычно, сельскому хозяйству не способствовала, так еще и реформы его подкосили. Но и этого было мало: в 1961 году Хрущев провел грабительскую денежную реформу, «благодаря которой» сбережения народа обесценились, и, словно в насмешку, в 1962 году цены на основные продукты были повышены, а нормы выработки увеличены. В то же время права милиции были расширены, а в общество вброшен лозунг о борьбе с хулиганством. Не правда ли, удивительно мудрый набор средств, чтобы заставить людей бунтовать? И страна получила бунты, снова заказанные властью.

15 января 1961 года случился бунт в Краснодаре. Там солдат решил продать на рынке шапку и сапоги (есть-то хочется!), а патруль его арестовал и отправил с дружинниками в военную комендатуру. Тут же образовалась толпа, решившая вступиться за солдата, и люди пошли следом за дружинниками, собираясь солдата отбить. Виновника народного сочувствия уже успели отпустить, но толпа не верила и все требовала освободить арестанта. Раздались призывы взять комендатуру штурмом, перепуганный часовой выстрелил в воздух, пуля ударилась о стену и рикошетом попала в голову местного школьника. Школьник умер. Тут уж о солдате забыли. Теперь толпа знала, кого нужно громить, – и отправилась брать штурмом крайком КПСС. Тело мальчика люди несли к крайкому, как знамя. Возник митинг, стали звучать политические лозунги и обвинения в адрес власти. Толпа ворвалась в здание и стала громить кабинеты, сотрудники в страхе прыгали из окон. Из кабинета секретаря крайкома восставшие потребовали по прямой связи вызвать Хрущева. Хрущева не позвали, но о бунте ему тотчас донесли. Хрущев был разъярен. И приказал разогнать народ любыми средствами. Толпа у здания крайкома стояла до темноты. Утром 16 января из Москвы прилетел первый секретарь Краснодарского горкома партии и попробовал поговорить с народом. В него полетели камни. Но на этом ярость иссякла, и толпа разошлась. Но сразу же последовали аресты, а затем и суд. Двое зачинщиков бунта были приговорены к расстрелу, менее активные бунтари – к тюремным срокам. Разумеется, с должностей были сняты те, кто допустил проявление народного гнева.

24 июня мастер Муромского завода холодильников в пьяном виде получил черепно-мозговую травму и попал в милицию. Там его посадили в камеру, но за ночь он, без медицинской помощи, в этой камере и умер. На заводе, однако, были уверены, что мастера в милиции забили до смерти. И 30 июня, когда похоронная процессия с гробом мастера поравнялась со зданием милиции, в толпе стали звучать призывы громить милицию, которая убила их товарища. Толпа взяла здание милиции штурмом, избила милиционеров, выпустила из камер 48 арестантов, добыла весь оружейный запас, подожгла здание, а затем захватила кабинет уполномоченного КГБ по Мурому. Вся верхушка Мурома впала в ступор. Из Владимира приехал председатель облисполкома, попробовал толпу успокоить, но его прогнали. Толпа разошлась только к ночи, когда прислали 200 солдат. Потом пошли аресты, на суде из девятнадцати человек троих приговорили к расстрелу, остальных – к тюремным срокам.

23 июля случились беспорядки в Александрове. Там милиция арестовала двоих пьяных солдат и собиралась сдать их в военную комендатуру. У здания горотдела, куда их отвели, тут же стала собираться толпа. Когда за солдатами приехала машина из комендатуры гарнизона, толпа бросилась их отбивать и ломать двери горотдела. Одного солдата военным удалось посадить в машину и увезти, второй сбежал. Комендант об этом не знал и к 8 вечера поехал за вторым солдатом. Его встретила все та же бушующая топа: машину перевернули, коменданта вытащили и избили. Чудом он добежал до горотдела, где и заперся вместе с милиционерами. Толпа тараном выбила двери и стала громить здание, а потом его подожгла. Запалив милицию, толпа пошла брать штурмом соседнюю тюрьму. Охрана открыла огонь на поражение. Четверо бунтовщиков были убиты, 11 ранены. Поджечь тюрьму штурмующим не удалось, а к ночи срочно была прислана дивизия им. Дзержинского, которая разогнала народ. После разгона бунтовщиков началось следствие, потом состоялся суд. Четверо зачинщиков бунта были приговорены к расстрелу, остальные – к 15 годам тюрьмы.

1—2 июня 1962 года в Новочеркасске произошли события, которые привели к большой крови. Началось все с забастовки рабочих электровозостроительного завода. Рабочие были недовольны майским повышением цен на мясо и молоко, дефицитом хлеба и увеличением норм выработки. К тому же на заводе от ядовитых веществ пострадали 200 рабочих.

А 1–2 июня 1962 года в Новочеркасске произошли события, которые привели к большой крови. Началось все с забастовки рабочих электровозостроительного завода. Рабочие были недовольны майским повышением цен на мясо и молоко, дефицитом хлеба и увеличением норм выработки. К тому же на заводе от ядовитых веществ пострадали 200 рабочих. 1 июня завод остановился, а люди двинулись к заводоуправлению, требуя справедливости. Зазвучал заводской гудок, стала собираться толпа. На помощь рабочим стали приходить сочувствующие с других предприятий, и к полудню толпа уже выросла до 5000 человек. Люди стали выходить на железную дорогу, остановили поезд, кто-то написал на локомотиве «Хрущева – на мясо!». О случившемся тут же доложили Хрущеву, и тот отправил к городу 18-ю танковую дивизию Северокавказского округа. В заводоуправлении срочно собралось все партийное руководство. Рабочие сорвали с заводоуправления портрет Хрущева и тут же его сожгли. Только после этого к народу вышел первый секретарь обкома и прочее начальство, но вместо человеческих слов люди услышали зачитанные по бумажке постановления правительства.

Это вызвало такой гнев, что в начальство полетели камни и бутылки, и начался штурм здания. Милиция вмешалась лишь тогда, когда к ней подошло подкрепление, но рабочим удалось милиционеров оттеснить. На заводе до ночи шел митинг, было решено поднимать восстание. Стали подтягиваться военные, они производили разведку, но в столкновения с людьми пока не вступали.

Ночью, когда люди разошлись, самых упорных военные вытеснили с заводского двора. А в город вошли танки, и под военную охрану были взяты все учреждения, которые рабочие могли бы захватить. Утром военная охрана была введена на все заводы, и это возмутило тех, кто в забастовке не участвовал. Заводы встали, а рабочие стали стягиваться на площадь перед горкомом КПСС. Колонну рабочих не удалось остановить даже танкам на мосту через Тузлов. Вся площадь была заполнена людьми. К толпе решился выйти председатель горисполкома, но слушать его не стали. Толпа ворвалась в здание и начала погром. Тогда к толпе вышел начальник Новочеркасского гарнизона и пригрозил, что, если народ не разойдется, солдаты откроют огонь. Ему не поверили. После первого залпа в воздух солдаты стали стрелять по толпе. Только тогда люди разбежались. Погибли 26 человек, среди них дети, до ста человек были ранены. Начались столкновения с военными. При этом рассказывали, что людей на улицах давили танками, рассказывали о массовых расстрелах. Достоверной информации не было, забастовки не прекращались. Потом начались массовые аресты. 112 человек были отданы под суд. Семерых зачинщиков приговорили к расстрелу, остальных – к 10 и 15 годам тюрьмы. Рабочих судили «за бандитизм», «участие в массовых беспорядках» и «призывы к свержению советской власти». А в народе события в Новочеркасске назвали просто и по сути – «Новочеркасский расстрел».

Что поражает в этих бунтах, так это беспримерная жестокость приговоров. Причем сами события властями старательно замалчивались, точно их никогда и не было. А наказание за то, чего якобы не было, – вплоть до расстрела… Стоит ли удивляться, что за перевернутые туалеты и выдранные камни поребриков на Болотной площади наши граждане и сегодня получают несоразмерные тюремные сроки? И будут получать, пока власть не «декриминализирует» на Охотном Ряду статьи, по которым судят людей, посмевших совершить страшное преступление – выйти на площадь и не дать себя избивать…