Годы 1670–1671. Война Степана Разина

На время Соловецкого бунта пришлось и другое, гораздо более широкое народное возмущение, которое изза масштаба принято называть крестьянской войной 1670–1671 годов. Честно говоря, крестьянской войной эта смута конца 17 века названа необоснованно. По сути, войну Степана Разина с ненавистной Москвой гораздо точнее называть восстанием казаков. После перехода Богдана Хмельницкого вместе с землями правобережной Малороссии в подданство московского царя, то есть после 1654 года, «казачий вопрос» стал одним из самых актуальных. Новообретенные подданные ожидали от Москвы исполнения надежд – то есть свободной и достойной жизни в православном государстве, а получили взамен – попытки закрепощения и полное неуважение к тому, что делало казака казаком, – то есть к свободе казачьего выбора, как и кому служить. Днепровские казаки с молоком матери впитывали идеалы казачьей вольницы. Жители Московского царства, донские казаки, переняли идеалы свободы у Запорожской Сечи еще задолго до 1654 года.

Каково проявление казачьих идеалов на фоне государственных идеалов Московии, общество узнало во время Смуты 1598–1618 годов. И отлично это казачье «вольнодумие» запомнило: казаки, будь они днепровскими или донскими, согласию предпочитали бунт, а смирению – насилие. Выпустить казаков из твердой руки означало одно – открыть дорогу красному петуху, разбою и душегубству. Главным стимулом казачьих движений было – найти хорошую добычу, отвоевать ее и поделить между собой. Если легкой добычей был крымский хан – казаки ополчались против хана, если богатый помещик-угнетатель – против помещика, а в 1670 году оказалось, что главный враг вольных казаков донского происхождения – московский царь, вот и выступили эти воины против московского царя. Но – обо всем по порядку.

Дон – это не Днепр, не Сечь. Запорожские казаки вошли в Московское государство на особых правах, и на первых порах эти права, хоть и частично, Москвой уважались. К отечественным казакам, донским, отношение в Москве было другое. Они считались казаками «второго сорта», поскольку Дон был московской окраиной, куда бежали все, кто не желал жить по московским законам, – крестьяне, которых пытались намертво привязать к обработке сельхозугодий, холопы, то есть фактически рабы, даже черный городской люд в поисках лучшей доли. В 17 веке, когда процесс закрепощения в Московии пошел полным ходом, на Дон стекались толпы искателей счастья. Конечно, все они были люди нищие и жили, разумеется, разбоем.

На том же Дону давно существовало и вполне обеспеченное казачество, которое поддерживалось Москвой из-за необходимости оборонять южные рубежи, их называли реестровым казачеством, и в его задачу входило несение военной службы московским царям. Этим счастливчикам выплачивалось государственное жалованье.

На Дону давно существовало и вполне обеспеченное казачество, которое поддерживалось Москвой из-за необходимости оборонять южные рубежи, в его задачу входило несение военной службы московским царям. Этим счастливчикам выплачивалось государственное жалованье. Но список реестровых казаков был ограниченным, толпы голодранцев в него не включались.

Но список реестровых казаков был ограниченным, толпы голодранцев в него не включались. Голодранцы тоже жаждали получать жалованье, а у Москвы нанимать их на государственную службу никакого резона не было, Москва больше хотела бы вернуть их на прежнее место жительства и в утвержденное законом крепостное ярмо.

Кроме Дона, казаки жили также на реках Тереке и Яике (Урале) – казаки терские и яицкие. Потомственное казачество смотрело на этих беглецов с пренебрежением, никакой братской любви и понимания там и в помине не было. Но их использовали – снабжали кормом и амуницией и отправляли в разбойные походы, а за это бесправные «воровские» казаки отдавали большую часть добычи. И на Дону вызревал государственный нарыв, который рано или поздно должен был прорваться. Он и прорвался – благодаря стечению обстоятельств и харизматичному лидеру из вполне зажиточной реестровой казачьей семьи.

В 1665 году в казачьем войске вспыхнул бунт: реестровый атаман Иван Разин, старший брат Степана и Фрола, отказался исполнить приказ московского военачальника Долгорукова и вместо похода на крымского хана отправился домой, на Дон. За это его обвинили в измене и казнили. Степан, к тому времени уже авторитетный атаман, предводитель нескольких удачных походов на того же хана, обиды не стерпел. Он тоже «возмутился» и собрал вокруг себя удалую ватагу из отказавшихся подчиняться московским приказам казаков.

В 1667 году Степан Тимофеевич начал так называемый «поход за зипунами»: его войско примерно в 2000 человек отправилось за добычей на Волгу. Спустившись к низовьям, казаки полностью блокировали торговый путь из Москвы в Персию. Причем все суда, которые шли по Волге, эта казачья армия считала собственной добычей – они ограбили хлебный караван, плывший из Астрахани, а следом за ним – патриарший караван, порадовавший отличной добычей, и караван с узниками, которых везли в астраханскую ссылку. Пленников Разин освободил и предложил им влиться в коллектив. Те – влились. Стрелецких командиров, этапировавших заключенных, вздернули.

В Москве грабежи на Волге вызвали возмущение – на атамана бросили войско. Результат был плачевный: не удалось ни взять атамана, ни разбить мятежников. Более того, на сторону Стеньки перешло три стрелецких струга. Летом1667 года Разин вошел в Яицкий городок, взбунтовал стрельцов, повесил начальников, но, когда стрельцы эти решили тоже присоединиться к его войску, их не принял, а велел рубить головы и топить. К осени все нижнее течение Волги было под его контролем, а в сентябре он явился в Астрахань, потом вернулся на Яик, где перезимовал, весной 1668 года снова пошел вниз к Астрахани и затем в Каспийское море. В Москве перевели дыхание: грабежи на Волге прекратились.

Более года о нем ничего не было слышно, все это время атаман занимался морским разбоем и нападал на владения персидского шаха, и так удачно, что шах даже начал переговоры, желая откупиться от разбойников. А сам стал собирать против Разина свое войско. Но Степан вдруг объявил ему, что желает передаться со своими людьми в персидское подданство. Шах поверил. Вместо передачи в подданство Степан начал грабежи, взял город Фрабат, заложил рядом свой деревянный городок и остался там зимовать.

Тем временем в Исфаган были отправлены московские послы, которые объявили, что Разин – бунтовщик и мятежник. Шах захватил часть казаков и заковал их в цепи, на это остальная часть войска ответила новыми нападениями. Шах стал готовить флот для поимки Стеньки. Весной 1669 года состоялся бой вблизи Баку у Свиного острова. Персы надеялись взять Степана Тимофеевича, связав собственные корабли надежными цепями. В должный момент цепи должны были сработать примерно так, как «лежачий полицейский» против нарушителей правил ГИБДД. Ох, не нужно было персам использовать эту цепь! Грамотно построив свои струги, Разин разгромил персидский флот, а точнее – потопил, и все благодаря персидскому ноу-хау, той самой цепи!

Взял он шикарный приз: в плен попали находившиеся на флагманском корабле сын и дочь шаха. Девушка стала наложницей Степана (та самая персидская княжна из русской народной песни). Разинские струги взяли курс на Астрахань. Но положение Разина было не настолько счастливым, насколько можно было бы предположить. Он потерял в боях около 500 человек, его войско мучили болезни, было плохо с продовольствием. Так что лучшее, что он мог придумать, – переговоры с астраханским воеводой Прозоровским.

Суть переговоров была проста: Степан отдает отнятые у стрельцов корабли, отпускает самих стрельцов и персидских пленников, а за это Прозоровский не чинит атаману никаких неудобств. Флот Разина встал под Астраханью и, пока велись переговоры, воевода Прозоровский получил немало подарков от Разина, что и решило дело. Астраханские воеводы даже подружились с атаманом на совместных пьянках. Хмельное лилось рекой, Стенькины казаки ходили в расшитой золотом одежде, носили венки, осыпанные крупным жемчугом и драгоценными камнями, и сам Разин в этой массе ничем не выделялся, только отношение к нему было «почетное» – то есть, разговаривая с ним, все падали на колени. В армию Стеньки влился и создавший собственное вольное войско атаман Василий Ус, который ходил по Волге за своими «зипунами».

Москва была в панике: Астрахань, по сути, стала «воровским гнездом». Всех, кто оказывал мало-мальское сопротивление, ожидала смерть. Прозоровский обещал Разину пропустить казаков на Дон, если они сдадут пушки и прочее вооружение, а также пленных и часть награбленного. Разин с легкостью обещал. Вместо этого его войско ушло на Дон в полном вооружении. Пленных, правда, и кое-что из добычи Прозоровский получил. На Дону разинцы перезимовали, а по весне начали новый поход, за новой добычей.

Размах похода 1670 года был такой, что его и окрестили «крестьянской войной». Степан Тимофеевич затеял также опасную игру с Москвой. Он пустил слух, что в его стане находится «истинный царевич Алексей Алексеевич», который не умер этой зимой, а бежал на Дон, спасаясь от ненависти бояр, и что Алексея Алексеевича сопровождает патриарх Никон (к тому времени пребывавший в ссылке), и все, кто за истинного царя и истинную веру, должны к армии Разина присоединиться! Желая привлечь на свою сторону побольше народа, Разин разослал множество «прелестных грамот», и во многих волжских городках в спасение царевича Алексея и водительство патриарха Никона тут же поверили.

Повторялась достопамятная картина начала Смуты в 1606 году. Кто играл роль самозванца Алексея, доподлинно не известно, но началось что-то невообразимое. Разин брал город за городом, крепость за крепостью, везде насаждал новый казачий порядок – как водится, с кругом, а также вешал и казнил стрелецкое начальство, землевладельцев и купцов, приказы сжигал вместе с бумагами, отпускал заключенных, принимал пополнение.

Все, кто был недоволен московскими порядками, становились на сторону Разина. В числе недовольных оказались местные волжские народы – марийцы, башкиры, мордва, чуваши, татары. Появились и самоорганизовавшиеся отряды «за царевича и атамана». Одним из них руководила монахиня Алена из Арзамаса. Все города от Астрахани до Симбирска перешли в руки Разина. Симбирск пока держался, взять его с ходу атаман не смог. Осенью 1670 года началась осада. Взяв Симбирск, Разин собирался идти на Москву. Царь выжидать не стал: к Симбирску послали воеводу Барятинского, и тому удалось разинцев разгромить. В бою сам Разин был ранен, и верные казаки увезли атамана на Дон. Там он обосновался в Кагальницком городке, надеясь перезимовать, а весной 1671 года начать новый, более удачный поход. Но Москве удалось подкупить и запугать казачью верхушку (им пригрозили уничтожить все донское казачество), и перепуганные казаки организовали штурм ставки Разина, самого атамана вместе с его братом Фролом захватили в плен и выдали властям.

С апреля по июнь Разина держали в темнице и ежедневно пытали, но не добились от него ни просьб о прощении, ни выдачи соратников. 6 июня 1671 года его казнили четвертованием на Болотной площади. Фрол, которому тоже была назначена смерть, перепугался и молил о пощаде, взамен обещая открыть места тайников с награбленным золотом. Несколько лет он водил розыскную команду по всей Волге, но ни одного схрона так и не показал. В 1676 году его тоже казнили. Были схвачены и другие вожди восстания – Алена из Арзамаса, которую захватили в декабре 1670 года и приговорили к сожжению в срубе, Федор Шелудяк, который руководил после смерти Василия Уса восстанием в Астрахани.

Астрахань сдалась после переговоров в 1671 году, причем всем мятежникам была объявлена амнистия. Но, что легко обещалось, так же легко и отнималось: летом 1672 года в город был прислан воевода Одоевский, который «сыскал» всех участников восстания и потом их повесил. Во многих волжских городках счет сысканных и казненных участников восстания шел на тысячи. Жестокость наказания обуздала донскую казачью вольницу, но ненадолго: жестокость, как известно, – отличное топливо для новых бунтов.