Свой среди «своих». Йован Попович-Липовац и восстание в Герцеговине (1882 г.)

«Я славянин в обширном смысле слова, я солдат русского царя и солдат славянский…»

(Йован Попович-Липовац – И. С. Аксакову. Бердянск, 4 августа 1882 г.¹).

А. Л. Шемякин

Йован (Иван Юрьевич) Попович-Липовац (1856–1919) – фигура в русской военной истории весьма заметная. Черногорец по рождению – из села Граджане Риекской нахии, – стал на склоне лет генерал-лейтенантом, обретя за участие во всех войнах, что вела Россия в 1877–1918 гг., множество боевых наград, включая две «кавалерии» [9] и золотое оружие. За воинские отличия был пожалован и двумя имениями (400 и 120 десятин) в Бердянском уезде Таврической губернии… С другой стороны, как верный сын своей «малой родины», он не мог остаться в стороне от балканских событий – участвовал в Боснийском восстании (1875–1876), Черногорско-турецкой (1876–1877) и Первой Балканской войнах (1912–1913).

И в 1882 г., когда в Боке Которской (Кривошиях) и Герцеговине начались волнения православного населения против призыва в австрийскую армию, наш герой поспешил на «поле боя», пытаясь пробиться из Болгарии с четой добровольцев на помощь восставшим. Казалось бы, обычная авантюра, которыми был богат XIX век в условиях вечно тлевших Балкан и в которых часто «засвечивались» русские подданные. Но в данном случае речь о другом, – ведь за кулисами ее скрывались такие крупные фигуры, как И. С. Аксаков и М. Д. Скобелев: по предположению В. М. Хевролиной, «существовал какой-то план московских славянофилов, рассчитанный на организацию крупного антиавстрийского выступления на Балканах»².

В таком вот «неожиданном» контексте протекала деятельность подпоручика Лейб-гвардии Гренадерского полка Поповича-Липоваца по поддержке герцеговинцев, что сразу же усиливает интерес ко всему «сюжету». Тем более, что, помимо общих фраз, о нем мало что толком ясно. И хотя В. М. Хевролина констатирует: «Как известно, сформированные в Софии в помощь герцеговинским повстанцам отряды Поповича-Липоваца и Йовановича [10] действовали в Герцеговине крайне неудачно (выделено нами. – А Д/.)»³, спрашивается: а стоит ли их отождествлять? И в биографии Й. Липоваца, помещенной в Интернете, в трех строках, относящихся к нашей теме, присутствуют три погрешности⁴, от которых, увы, не свободно и недавно вышедшее подробное жизнеописание «Д'Артаньяна Черной Горы»⁵.

Что говорить, если даже Министерство иностранных дел России, отвечая на запрос коллег из минземледелия и госимуществ, разводило руками: «Деятельность г. Поповича-Липоваца в Герцеговинском восстании мало известна министерству и вряд ли может быть выявлена за трудностью собрания сведений, относящихся к такому смутному периоду»⁶. А русский консул в Сараево писал в Петербург: «Подпоручик Попович-Липовац никакого непосредственного участия в Боснийско-Герцеговинском восстании не принимал. Он был арестован австрийскими властями при переходе границы и все время восстания проживал в Австрии»⁷. Вот так!..

И все же мы попытаемся «выявить» ее – эту деятельность, – отдавая себе отчет во всей «трудности собрания сведений»… Но для начала надо реконструировать жизненный путь черногорского уроженца в России еще до событий 1882 г. – его поведение и связи в ту пору дадут нам многое для понимания их логики.

* * *

В Россию Йован Попович-Липовац прибыл совсем еще подростком в 1872 г., желая учиться на медицинском факультете Московского университета. Имеющиеся данные свидетельствуют, что в этом его поддержал Московский славянский комитет, регулярно выплачивая стипендию. В 1875 г. (в возрасте 19 лет) он отправился в Герцеговину, где вспыхнуло антитурецкое восстание. По собственным словам, «там сделал все, что было возможно, собрал 600 человек, был предводителем, имел несколько своих сражений»⁸. В ноябре вернулся в Москву.

Из нее же 28 ноября Липовац писал И. С. Аксакову – заместителю председателя Славянского комитета и первейшему благодетелю: «Сегодня получил письмо из Боснии от некоторых вождей тамошних и заговорщиков против Турции, они мне говорят, чтобы в марте непременно там был». В условиях дальнейшего обострения ситуации на Балканах надо было решать – как же быть с университетом. Попович все еще надеется совмещать и его, и войну: «Не хотите ли Вы быть так добры исходатайствовать у г. ректора Соловьева и Н. А. Попова (председателя Славянского комитета. – А. Ш.)» позволения держать экзамен в марте месяце, тогда я не потеряю курс»⁹.

Но, не дождавшись марта, уже в январе, он (под видом корреспондента «Голоса») вновь на мятежном полуострове – на сей раз в Боснии, откуда бомбардирует и Аксакова, и Славянский комитет просьбами о помощи деньгами и оружием¹⁰. Помощь была оказана и, как всегда, немалая: Московский славянский комитет собрал на восстание 30 000 рублей, а Санкт-Петербургское славянское благотворительное общество – вдвое больше¹¹. На них агенты восставших закупили три тысячи винтовок, миллион патронов и даже две пушки¹².

При этом весьма наглядна характеристика Йована Поповича-Липоваца, данная ему «благодетелем» в послании к известному дипломату А. С. Ионину от 15 февраля 1876 г.: «В последнее время уехали от нас драться два черногорца – Попович „Иван Юрьевич", студент медицины в Московском университете, и Николич, студент Духовной академии… Попович, хоть и враль, но поэт и малый приличный (выделено нами. – А. Ш.)»¹³. Воистину, лучше не скажешь! Жизнь неоднократно подтвердила точность этих слов… Но вернемся к теме.

В марте 1876 г. наш герой шлет очередное сообщение Аксакову: «Плохо нам, Иван Сергеич, действительно, Босна не храбра. Я пропагандирую, переодет ежедневно, раз чуть-чуть не попал в турецкие руки. Воевал два раза как простой волонтер. Если не завоюют Сербия и Черногория, плохо дела пойдут»¹⁴. Однако Сербия и Черногория «завоевали», и Балканский кризис, мало-помалу затихавший сам собой, разгорелся с новой силой. И мы уже видим его в сражениях Черногорско-турецкой войны… Выбор был сделан – прощай Московский университет! Но при этом – отнюдь не прощайте Вы, Иван Сергеич.

Лето 1877 г. – важный рубеж в жизни экс-студента. Именно тогда сделанный ранее выбор между «войной и миром» окончательно материализовался: в Санкт-Петербурге он вступил «охотником» в русскую армию, в которой – с немалым числом больших и малых перерывов – прослужит вплоть до 1917 г… 22 июня 1877 г. новоиспеченный воин пишет Аксакову: «Причины, которые заставили меня поступить под знамена Великой России – „Освободительницы славян", Вам известны из моей прошлой жизни… Только могу Вам обещать, что постараюсь оказаться достойным русского солдата и что постараюсь между русскими поддержать реноме моей счастливой и несчастливой родины. Иван Сергеич… я теперь осмеливаюсь, согласно Вашему обещанию и данному слову в Москве, попросить Вас выслать мне стипендию за пять месяцев вперед. На жалование рядового очень трудно поезжать» ¹⁵. Резолюция Аксакова звучала: «Выслать 50 р. За август и сентябрь»¹⁶.

Вступление Поповича-Липоваца в русскую армию – шаг действительно логичный, имея в виду всю его «прошлую жизнь»: к 1877 г. пора импровизаций самих балканцев уже закончилась, а в дело борьбы с Турцией включилась «Великая Россия». Вот наш герой и поспешает из Петербурга на Кавказ, где ожидаются «великие бои». В чем его продолжает поддерживать И. С. Аксаков, хотя Славянский комитет никаких обязательств в отношении него уже не несет.

10 августа, из Тифлиса, следует новое письмо благодетелю: «Спешу известить Вас, что вчера выдержал офицерский экзамен при здешнем штабе с отличием, и буду на днях произведен офицером, но раньше, чем буду произведен, я спешу в Кюрук-Даро портупей-юнкером в Его Величества Лейб-Эриванский гренадерский полк, чтобы не опоздать в серьезном деле, которого на днях ожидают»¹⁷. Легко узнается прирожденный черногорец, – заслышав звук боевой трубы, у него будто вырастают крылья.

Воевал он славно, был контужен; в письме другу обнаруживаем колоритные сцены: «Раз писал тебе, не получил ответа, второй раз пишу из дивизионного лазарета. За славное Авлиярское дело, за мой подвиг, что я первый поднялся на крепость и убил своеручно командующего Авлияром, получил Георгия IV ст. (солдатского). За Деве-Бойну, за то, что я лично, по своей инициативе, с 40 человек напал на две турецкие батареи, взял 7 орудий, перебил людей и лошадей, убил своеручно (зарезал) коменданта артиллерии, получил сегодня „Георгия I ст. с бантом" и сделался я единственным портупей-юнкером во всей русской армии, удостоенным такой награды [11]. За рекогносцировку Эрзерума представлен в офицеры…». Но война подходила к концу, и потому в завершение письма: «Думаю дать в отставку, жизнь скучна, дороговизна ужасная»¹⁸.

И правда, начало 1878 г. дважды орденоносец провел в Москве, где встречался с Аксаковым, а во второй половине января отправился за границу, дабы подлечиться: «Мое здоровье, как сами видели, было ужасно расстроено», – писал он ему по весне¹⁹.

19 марта из Парижа Попович-Липовац подробно информировал Аксакова о своем житье-бытье и лечении: «Я жил некоторое время в Швейцарии, но мои скудные средства не позволяли мне там остаться… и я принужден был с последними деньгами отправиться в Париж, где лечение мне ничего не стоит… Я здесь поселился в Студенческом квартале и живу себе отчасти покойно, изучая французский язык, который мне очень нужен. Но живу в долгах!». И далее: «Конечно, я рассчитываю на Вас, Иван Сергеич, и ни на кого больше, мой князь (Николай Петрович-Негош. – А. Ш.) предпочитает себе в карман класть деньги, чем помочь человеку… Мне писали из Черногории, что он ужасно сердит на меня, что я поступил на „русскую службу"». А потому «прошу Вас… исполнить мою просьбу»²⁰. В послании от 10 апреля следует и расшифровка оной: «Теперь я Вас опять покорно прошу немедленно выслать мне обещанное Вами воспомоществование в продолжение четырех месяцев» ²¹. Аксаков откликнулся на просьбу – на том же письме его рукой начертано: «25 апреля послано 135 руб.».

Обращают на себя внимание еще две детали из парижских писем Липоваца. Первая – его сообщение о том, что «я здесь останусь еще два месяца»²² (считая с апреля); и вторая: «Если будет объявлена война, я поспешу встать в ряды непобедимой России и постараюсь показаться достойным Вашей помощи»²³. Из них следует, что находиться за границей он предполагал до июня 1878 г.

Именно тогда, подлечившись, он возвратился в Россию и вновь оказался на службе, где, за прошлые «боевые отличия», получил чин прапорщика, с переводом в Лейб-гвардии Гренадерский полк²⁴. В августе того же года Й. Попович произведен в подпоручики, а два месяца спустя – по ходатайству наследника-цесаревича Александра Александровича – ему было пожаловано имение в 400 десятин земли в Бердянском уезде Таврической губернии, а из министерства земледелия и государственных имуществ выделена ссуда в 1000 рублей на обзаведение²⁵… Что и говорить, 1878 год, в плане производств и пожалований, выдался для «черногорского Д’Артаньяна» весьма благодатным.

Что касается обещания Аксакову при первом удобном случае участвовать в войне, то молодой офицер не кривил душой. С началом в 1879 г. Ахалтекинской экспедиции он выразил желание отправиться на новый фронт. 16 июля, оказавшись в Москве и не застав Ивана Сергеевича дома (тот находился в ссылке, во Владимирской губернии, – вследствие своей знаменитой речи 1878 г. против российской дипломатии), Попович-Липовац писал ему: «Проезжая через матушку-Москву по случаю моего отъезда в Ахал-Текинский отряд, куда я по Высочайшему повелению еду в распоряжение генерал-адъютанта Лазарева, я не мог пропустить счастливого случая сделать Вам визит как человеку, сделавшему для меня очень много добра… Позвольте, Иван Сергеевич, от души Вас поблагодарить за все, что Вы мне сделали. Я и в будущем постараюсь показать себя достойным протекции своего протектора. Не зная будущего, я высказываю свою признательность и уважение, которые я всегда питал к Вам. Прощайте»²⁶.

Автор письма оказался верен себе – в ходе Ахалтекинской экспедиции, за подвиги в боях, он был награжден орденом Св. Владимира 4-й степени с мечами… Заметим кстати, что 14 августа 1879 г. командующий экспедицией генерал-адъютант И. Д. Лазарев умер, а в мае 1880-го (после неудачных действий его преемника, генерал-майора Н. П. Ломакина) пост этот занял герой войны с Турцией, генерал-лейтенант М. Д. Скобелев – во главе с ним боевые операции русских войск в Туркмении успешно завершилась взятием в январе 1881 г. крепости Геок-Тепе²⁷.

Итак, на сцене появилась вторая крупная личность Герцеговинского «закулисья», и значит – нам пора обратиться непосредственно к восстанию 1882 г.

* * *

Оно вспыхнуло годом ранее в Боке Которской, но быстро «разгорелось», захватив в январе 1882 г. и восточную Герцеговину. Однако уже к лету – в результате жестоких мер австрийских властей – его накал стал быстро слабеть. А в мае генерал Йованович, подавив движение в Кривошиях, поставил герцеговинских повстанцев в безвыходное положение. Спорадичные их действия продолжались до осени, когда вожди инсургентов перебрались в Черногорию²⁸. На том все и закончилось.

Понятно, что очередное восстание православного населения на Балканах вызвало в России массу сочувственных откликов. Позицию же официального Петербурга предельно наглядно выразил Александр III в собственноручной резолюции на донесении министра-резидента в Белграде А. И. Персиани о движении в Герцеговине: «Очень хотелось бы им помочь, но не время теперь»²⁹. Очевидно, что даже самодержец не удержался от симпатий к восставшим, однако резоны большой политики заставляли подождать… А ждать, между тем, намеревались не все – ив первую очередь получивший за Геок-Тепе Георгия 2-й степени и чин полного генерала ахалтекинский триумфатор, начавший активные поиски контактов с видными славянофилами.

С Аксаковым М. Д. Скобелев познакомился 9 января 1882 г., что точно фиксирует супруга Ивана Сергеевича А. Ф. Аксакова (Тютчева) в своих воспоминаниях, подчеркивая: «За последнюю зиму Скобелев близко сошелся с моим мужем»³⁰. И на первой же встрече генерал заявил, что «12-го в Петербурге состоится банкет для ознаменования взятия Геок-Тепе, и что он, Скобелев, намерен произнести речь и воззвать к патриотическому чувству России в пользу славян, против которых вооружаются в настоящее время мадьяры, и что он хочет открыть подписку в пользу кривошиев»³¹. Говорили, что Скобелев сам собирался отбыть в Герцеговину, чтобы взять командование повстанцами в свои руки, но внезапная кончина не позволила ему сделать это³².

В качестве главной базы для организации помощи герцеговинцам была определена находившаяся под русским управлением Болгария. Российские дипломаты в Княжестве (и прежде всего, состоявший в дружеских отношениях с Аксаковым консул М. А. Хитрово), как и многие офицеры, сочувственно отнеслись к планам славянофилов по сбору оружия и денег, вербовке добровольцев – им консульство выдавало русские паспорта. Немаловажно заметить, что в начале 1882 г. по стране кружили слухи, будто на румынской границе уже стоит Скобелев со 120 тысячным войском, собираясь пройти через Сербию в Боснию и Герцеговину³³.

Тогда же в Болгарию – для организации переброски добровольцев в Герцеговину – отправился экс-вольный слушатель медицинского факультета Московского университета, давний «клиент» И. С. Аксакова, Святослав Правица, снабженный его рекомендательным письмом к Хитрово… Два года спустя, в письме К. П. Победоносцеву от 12 октября 1884 г., Аксаков, оправдываясь, излагал иную версию того, как Правица оказался в Болгарии: «Наконец, Правица решился ехать на службу в Болгарию, куда я ему и дал рекомендацию года три-четыре тому назад (т. е. в 1880–1881 гг. – А. Ш.)… Никаких сношений с Правицей по отъезде его в Болгарию я не имел»³⁴. Лукавит Иван Сергеевич в своем оправдательном письме, что очень легко доказывается, – Попович-Липовац 9 апреля 1882 г. предостерегал его: «Советую Вам осторожно давать Ваши рекомендательные письма; кто-то, по слухам, Ваше письмо передал в Австрийский консулат. Правица, которому Вы дали письмо на г. Хитрово, оклеветал Ивановича. Правица – это шарлатан и подлец в высшей степени…»³⁵. Столь хлесткая и недипломатичная оценка имела, думается, под собой основание [12].

В начале весны он отправился домой, а ему на смену прибыл Попович-Липовац. Из этого следует, что функции распределялись так: Правица (вместе с некоторыми русскими офицерами и представителями болгарских властей) – под общим началом М. А. Хитрово – занимался сбором добровольцев в Болгарии, их вооружением и подготовкой к переброске. А на Поповиче, как на боевом офицере, лежала иная обязанность – непосредственного их использования в военных условиях. В марте 1882 г. Попович-Липовац находился у себя в Бердянске в полной готовности ехать в Болгарию. Дело оставалось за деньгами, тем более, что они ожидались именно от Скобелева. И Липовац телеграфировал Аксакову: «Генерал приказал обратиться к Вам. Телеграфируйте, сколько пожертвовал. Вышлите переводом в Государственный банк в Бердянск» ³⁶. Но Аксаков (находившийся тогда в Одессе – центре транзита из России в Болгарию) скобелевских денег не прислал – из «покаянного» письма следует, что оные «пересылались через меня прямо в русское консульство»³⁷, – а прислал нечто более важное – телеграмму-отмашку: «Поезжайте в Софию. Там все готово»³⁸.

Уже в конце месяца Липовац – в столице Болгарии! Но, не тут-то было. Как писал он Аксакову 9 апреля, «приехавши… я видел, что болгары действуют без всякой энергии, что никакой почвы не приготовлено, ружей нет, денег ни копейки, исключая 500 рублей, которых какой-то комитет раздал каким-то шарлатанам, правда, людей много собрано – 150 чел. черногорцев, но что же делать с ними, когда эта босая и недисциплинированная команда требует обуви и денег на пропитание». И далее: «Я собрал несколько десятков ружей, только благодаря доброте и патриотизму русских офицеров, знающих меня еще в России [13]»³⁹. И итог: «Я не получил в свои руки ни одной копейки (пусть свидетельствует г. Хитрово), и взял команду людьми и 400 ружей, но рассчитывал на свои 4000 руб., которые и пожертвовал на восстание»⁴⁰, заложив, по некоторым данным, бердянское имение⁴¹ [14].

Кстати, а где же скобелевские деньги, пересланные Аксаковым в Софию? Накануне перехода границы Липовац с горечью писал ему: «Итак, многоуважаемый Иван Сергеич, знаменитый генерал, чьи речи гремели от Питера до Парижа… этот сочувствующий нам герой, когда дошло было до ничтожной суммы денег, не сдержал своего слова. Несмотря на то, что генерал отказался от своего слова, поручик не откажется, еще у меня есть 4000 руб. и своя жизнь»⁴².

Как же так? С одной стороны, по словам Аксакова из позднего письма: «Помощь восстанию в Герцеговине была оказана действительно из Болгарии при бытности в ней М. А. Хитрово на деньги, данные Скобелевым месяцев пять, кажется, до его кончины, и им отчасти собранные у московских купцов. Тогда совершили свои неудачные экспедиции русские офицеры Попович-Липовац и Йованович»⁴³. Из сказанного видно, что была прямая связь между скобелевскими деньгами и миссией Липоваца. А, кроме того, деньги получал Хитрово, с кем тот был в добрых отношениях (в июле 1882 г. он просит Аксакова «передать поклон г. Хитрово, одному из немногих русских, которые сумели заступиться и за Россию, и за мое несчастное отечество»⁴⁴). Но с другой стороны, – признание Липоваца в том, что из денег Скобелева, да и не из каких иных, он не получил ни копейки, и что это мог подтвердить тот же Хитрово. В чем дело?.. Данный вопрос всегда нас интриговал – ну никак не могла связаться денежная линия. А ларчик-то, оказывается, открывался просто – это стало понятно, когда в архиве мы обнаружили собственноручную расписку Аксакова в получении денег от Скобелева, датированную концом марта – именно тогда, как помнится, Липовац и сокрушался о них. Приведем документ полностью: «1882 г., марта 23, получил от генерала Скобелева в пользу славян 530 фр. Ив. Аксаков»⁴⁵.

Итак, гора родила мышь – под вывеской «скобелевского фонда» скрывалась сумма, какой могло хватить лишь на первые оперативные нужды, но никак не на финансирование «предприятия» в целом. Сама ее ничтожность не предполагала особых разговоров – вот Хитрово и запамятовал. Попович же, введенный в заблуждение, рассчитывал, конечно, на куда более весомые «ассигнования», поэтому и жаловался Аксакову, не получив из них ни гроша…

Но надо было и дело делать, и 9 апреля Попович-Липовац пишет Аксакову: «Итак, многоуважаемый Иван Сергеевич, до свидания, или прощайте во веки веков. Завтра иду с шайкой – боюсь Сербии, дрожу от шпионов и с нетерпением жду встречи австрийцев»⁴⁶. Добавим, что переход границы предполагался в районе города Княжевац.

В этих словах обращает на себя внимание: «Боюсь Сербии». Дело в том, что путь в Герцеговину из Болгарии лежал через сербскую территорию, и Липовац, окажись он среди «своих», действительно, имел все основания ждать недоброго приема – власть в Белграде находилась в руках проавстрийской партии напредняков во главе с Миланом Пирочанцем. Сменив в 1880 г. у государственного руля либералов-националистов Йована Ристича, они поддержали «новый курс» Милана Обреновича, связавшего, после Берлинского конгресса, судьбу страны и династии с Веной. В 1881 г. монарх подписал с представителями Австро-Венгрии знаменитую «Тайную конвенцию», по которой, de facto, Сербия «скатывалась» к уровню протектората. Второй ее пункт (касавшийся и оккупированной незадолго до этого Боснии и Герцеговины) гласил: «Сербия не будет терпеть политические, религиозные или иные провокации, которые, будучи организованы на ее территории, были бы направлены против Австро-Венгрии, подразумевая при этом Боснию и Герцеговину и Новипазарский санджак»⁴⁷.

Тем самым, Белград строго обязывался не поддерживать восстание соплеменников в Герцеговине; мало того – он был должен нейтрализовать любую «частную» инициативу в его пользу, особенно если таковая «ковалась» непосредственно в Сербии или же носила транзитный характер [15]. Попович-Липовац отдавал себе отчет в возможных трудностях, что и отразилось в его письме Аксакову. Тем более, что сербские власти были осведомлены о его приготовлениях в Болгарии – посланник Сербии в Софии Сава Груич сообщил о них в Белград⁴⁸. А из Петербурга информация о планируемой акции в поддержку герцеговинцев пришла еще в марте⁴⁹.

Предупрежденный таким образом извне, министр внутренних дел Сербии Милутин Гарашанин в начале апреля привел пограничную стражу в состояние повышенной боевой готовности и приказал не пропускать в страну ни оружие, ни добровольцев. Тем самым он серьезно затруднил Липовацу саму возможность прорваться через границу. И тогда – уже 22 числа – Попович-Липовац обратился к начальнику Тимокского среза (уезда) с письмом, выдержанным в патриотическом тоне: «Как серб, обращаюсь к сербу с просьбой: скажите мне, как я могу выпутаться из нынешнего тяжкого положения, в котором нахожусь, – уже десять суток, днем и ночью, я блуждаю по этим горам, пытаясь найти способ, как помочь сербскому делу. Льется кровь сербов, стонут раненые, гибнут мстители, борясь дубинами против австрийских винтовок. Между тем, я, как серб, в желании им помочь, закупил 130 ружей и хотел их переправить через Сербию, но, к своему удивлению, увидел – сербы не сочувствуют этому святому делу и ставят мне палки в колеса. Я повторяю, что обращаюсь к Вам не как к чиновнику, но как к сербу, – что мне делать; заклинаю Вас освобождением и объединением нашего народа, смотреть на все мои действия сквозь пальцы»⁵⁰. И далее в письме шла расшифровка этих предполагаемых действий.

Местный начальник сообщил содержание этого письма своему шефу в Княжеваце, а тот – непосредственно министру. Гарашанин приказал тщательно следить за действиями Липоваца и попытаться обнаружить «доказательства» того, что он действует по заданию русского правительства. И здесь следует повториться – официальный Петербург не имел к герцеговинской авантюре никакого отношения, что подтверждает резолюция Александра III на донесении посланника из Белграда. А потому многие современники и позднейшие исследователи утверждали, что Попович-Липовац и Иванович подали в отставку перед ее началом – по образу и подобию недавнего черняевского «прецедента»⁵¹. Между тем, наш герой получил отставку лишь по возвращении из своего «сербского» рейда, 5 июля 1882 г. в Софии. И, следовательно, в течение весьма длительного времени (с повозками, полными винтовок, и намерениями, противными воле Белграда) по Сербии колесил действующий офицер русской гвардии с русским же паспортом – идеальная фигура для компрометации Петербурга⁵². И сербские власти не преминули данным фактом воспользоваться…

В конечном итоге, несмотря на все препятствия, чинимые пограничной стражей, Й. Поповичу-Липовацу с товарищами удалось-таки прорваться в Сербию. Спрашивается – на что же он рассчитывал, получив ясный сигнал, что его там не ждут?.. А надежда была и не казалась столь уж призрачной. Здесь на время прервемся в описании «одиссеи» Липоваца и покажем макроконтекст происходивших событий – без него трудно объяснить природу этой надежды.

Итак, начало 1880-х оказалось для новых балканских государств временем бурным. Элита освобожденных народов стояла перед выбором пути внутреннего развития: куда идти и с кем идти? Столкнулись, а кое-где буквально вошли в клинч, два подхода – один на ускоренную модернизацию (или вестернизацию); другой на отстаивание традиционных ценностей в рамках привычной системы аграрного статичного мира. «Либеральная идея и традиция» – это противоречие определяло всю историю Балкан вплоть до Первой мировой войны, органично перекликаясь с известным русским спором западников и славянофилов.

Наиболее драматично оно проявилось как раз в Сербии. Уже говорилось, что после Берлинского конгресса 1878 г., даровавшего ей независимость, Милан Обренович открыто перешел на австрофильские рельсы. Тем самым он обозначил свое желание втянуть свою страну в Европу. Призванный в октябре 1880 г. к власти кабинет напредняков и попытался осуществить такой «прыжок из балканского мрака на европейский свет».

Понятно, что брошенный столь явно вызов не мог остаться без ответа. Стремление властей «европеизировать» страну скорым кавалерийским наскоком – т. е. «насадить в ней европейскую культуру» и «сейчас же втиснуть естественный строй сербского государства в нормы чисто европейские», как отмечали русские очевидцы ⁵³, причем без всякого учета ее адаптивных способностей, – вызвало протест со стороны оппозиции, принадлежавшей к Радикальной партии. Отрицая универсальный характер исторического пути Европы и ее образцов, ведомые Николой Пашичем радикалы провозгласили первейшей задачей защиту сербской самобытности, каковую они отождествляли с только что обретенной свободой. «Мы совсем не бережем того, что серба делает сербом, – подчеркивал Пашич, – но, следуя моде, стремимся к тому, чем так кичатся иностранцы»⁵⁴.

По своей внешнеполитической ориентации и цивилизационному настрою вождь и его соратники всегда оставались стойкими русофилами и, соответственно, – астрофобами и националистами.

В условиях жестокого внутрисербского конфликта начала 1880-х гг., в котором с западническим правительством солидаризировался один лишь Двор, а весь народ принял сторону почвенников-радикалов⁵⁵, восстание в Герцеговине и «добровольческая акция» в его поддержку добавили властям головной боли. Радикалы, как и жители приграничных округов, активно поддержали своих восставших соплеменников, а также помогли отрядам Поповича-Липоваца и Ивановича в бытность их в Сербии. Мало того – они не исключали возможность и собственного участия в восстании. Российский славист П. А. Кулаковский, занимавший в 1878–1882 гг. кафедру русского языка и литературы в белградской Великой школе, информировал И. С. Аксакова 21 марта 1882 г.: «Перед своим отъездом заходил ко мне священник Милан Джурич (влиятельнейший радикальный деятель местного уровня из г. Ужице. – А. Ш.), очень интересующийся восстанием Герцеговины. Он мне говорил, что есть места, в которых австрийцы не будут в состоянии потушить восстание и целых пять лет. Между прочим, он просил меня написать, что он готов перейти в Герцеговину с четою, если это понадобится, но для этого нужны средства»⁵⁶. Вот на эту-то внутреннюю оппозицию австрофильскому курсу официальных сербских властей и рассчитывал Йован Попович-Липовац, пробиваясь из Болгарии в Сербию…

Сговорившись еще раньше со Стеваном Ивановичем и «распылив» свой отряд, он с двумя повозками, набитыми оружием и боеприпасами, направился через Ягодину к Чачку, который был определен местом сбора участников акции. Там все и встретились – 100–150 волонтеров и оба предводителя.

Переход границы вооруженными добровольцами и явная поддержка, оказываемая им населением, сильно встревожили белградские власти. 6 мая 1882 г. М. Гарашанин, по поручению премьера М. Пирочанаца, информировал австро-венгерского посланника, графа Кевенхиллера о том, что «существует возможность прорыва черногорцев в Герцеговину, и потому австрийские власти должны быть начеку»⁵⁷. Ранее – в конце апреля – последовало решительное указание министра внутренних дел на места пресечь акцию добровольцев ⁵⁸, а военный министр Тихомиль Николич перевел одну роту регулярной армии из Княжеваца в Ужице⁵⁹, ибо подразделения «народного войска», отряженные для «пресечения акции», вовсе не горели желанием в этом участвовать – саботаж местных жителей был налицо.

И все же для «путешественников» наступали трудные времена – петля вокруг них затягивалась: на подходе к Чачку жандармы арестовали Ивановича, но ему вскоре удалось бежать, а в самом городе была захвачена одна повозка Липоваца; другая же, которой тот, переодевшись кучером, управлял сам, сумела скрыться. Несмотря на растущую опасность, Попович и Иванович решили продолжить свой путь в Герцеговину через Ужицкий округ, а сборное место для раздачи оружия выбрали под горой Елица.

Еще в Чачке Липовац познакомился с капитаном Сербом, у которого оставил свой чемодан и текст депеши для газет «Голос» и «Новое время»: «Premier lieutenant de la garde imperiale russe Popovitch-Lipovatc en retrait va passer la frontiere avec 150 hommes» ⁶⁰ – какой же черногорец упустит случай «порисоваться». Депешу следовало послать в Россию через 3–4 дня после ухода добровольцев из города. Однако вряд ли она была послана: соблюдая присягу, Серб доложил начальству о новом знакомстве, и, по приказу военного министра, чемодан Поповича-Липоваца был вскрыт, но… в нем никаких улик не оказалось. Пока!

2 мая под Елицей черногорские волонтеры получили ружья с патронами и вечером того же дня все двинулись по направлению к Златибору, где и намеревались перебраться в Санджак. Каждый из предводителей вел группу примерно из 40 «нижних чинов». И здесь надо добавить, что численность их «войска» постоянно сокращалась – общая масса часто разделялась, а неплохо действовали и местные власти: так, например, когда из-под Елицы двое добровольцев ушли в Ужице на разведку, их там быстро арестовали. А затем – и еще троих. А в Иванице – уже шестерых из тех, кто шел к границе параллельным маршрутом ⁶¹. 6 мая добровольцы добрались до села Бела Река на Златиборе и тут, под горой Муртеница, остановились на ночлег. Граница (уже другая по счету) была совсем рядом.

Появление «опасных пришельцев» близ Ужице вызвало в Белграде переполох, – по приказу военного министра в некоторых срезах (уездах) Ужицкого округа была объявлена мобилизация «народного войска». Но на сборные пункты… никто из местных жителей так и не явился: бойкот акции властей со стороны населения продолжался. Тогда в Ужице из Крагуеваца двинулась еще одна рота регулярной армии, а начальник округа М. Бралович – с офицерами, жандармами и окружной полицией – начал преследование добровольцев. Но безуспешно. В конце концов, он добрался до сербско-турецкой границы на горе Явор, где информировал турок, что добровольцы оторвались от погони и скрылись в Новипазарском санджаке⁶².

Те же (в ночь с 7 на 8 мая) перешли пограничную реку Тисовица. И сразу после переправы вновь «перетасовали» ряды. Иванович – с большей частью людей – отправился в Васоевичи и смог-таки пробиться на помощь герцеговинским повстанцам. Он оставался на «поле боя» до осени 1882 г., когда восстание было окончательно подавлено ⁶³. Липовац же с отрядом в 28 бойцов оказался в ловушке между Новой Варошью, Приеполем и Белым Полем, обложенный турецкими и австрийскими заставами. Три дня он пытался вырваться из постоянно сжимавшегося обруча, но, осознав, что это не удается, приказал возвращаться в Сербию, предварительно утопив винтовки в реке Увац⁶⁴.

Здесь Липовац распустил свой отряд (видимо, не рассчитывая, что совсем скоро им предстоит снова встретиться) и 12 мая ночью попытался достать коня и проводника, дабы скрытно пробраться в Болгарию. Однако все обернулось иначе – он не только не получил ни того, ни другого, но был взят под арест. Впрочем, он особо не сопротивлялся [16]… Итак, одна «эпопея» закончилась, начиналась следующая.

* * *

При обыске у Липоваца были обнаружены ордена и денежные средства: 175 рублей ассигнациями, 20 золотых наполеондоров и на 8010 рублей векселей [17]. На другой день, 13 мая, М. Бралович доносил министру М. Гарашанину: «Прошу Вас дать распоряжение, что мне делать с Йованом Липовацем и его людьми (к слову сказать, все 28 волонтеров были также быстро арестованы. – А. Ш.). Липовац помещен в гостиницу под охрану. Ведет себя учтиво. Образованный человек. Русский гвардейский поручик в отставке и дворянин»⁶⁵. И на допросе держался достойно – хотел, мол, перебраться с добровольцами в Черногорию, а оттуда куда Бог даст. Ружья для 30 человек купил сам, на свои деньги, но волонтеров не собирал, – это делал Правица. И вообще, упаси Бог, не желал пролития ни капли сербской крови. Настаивал на общесербском характере восстания и подчеркивал свою симпатию к инсургентам, а также брал всю вину на себя⁶⁶.

Протокол допроса был послан в Белград, но ответ долго не приходил. Напряжение возрастало, и горячий Липовац «сломался». 20 мая (через неделю после первого рапорта) Бралович снова обращался к Гарашанину, но уже в ином тоне: «Эти здешние черногорцы меня порядком утомили. Их предводитель – Липовац – протестует каждый день, угрожает Россией и оскорбляет наши власти. Потому я устроил ему строгий режим, ограничив в еде и питье. Прошу Вас как можно скорее решить, что с ними делать»⁶⁷.

Время шло, но лишь 12 июня Гарашанин ответил: надобно, взяв из батальона, прибывшего в Пожегу, достаточное число солдат, сопроводить Липоваца с добровольцами до болгарской границы; при этом паспорт ему не возвращать – он уже был послан в Вену! 14 июня М. Браловим отправил его (через Чачак и Крушевац) с солдатами в Ниш. 19-го он прибыл в Пирот, откуда, вместе с волонтерами, его 22 числа изгнали в Болгарию…

Так завершилась герцеговинская «одиссея» русского гвардейского подпоручика. И здесь мы хотим привести версию событий, изложенную им самим в письме Аксакову, что кажется нам целесообразным, – ибо, сообщая некоторые новые подробности (особенно об отношениях Белграда с Веной), она раскрывает и «творческий» характер Липоваца: как же ему, подлинному черногорцу, не приврать по-славянски (вспомним и характеристику, что дал «благодетель»: «Малый приличный и поэт, но враль»). Явные преувеличения в цитате выделены курсивом.

Итак: «Только я во главе 28 человек, имея 60 ружей, успел, переодевшись кучером, пробраться через Сербию и перейти в Боснию [18]. Несмотря на то, что сербы выставили перед нами четыре батальона войск и дали знать в тот же день Австрии и Турции, где нас ожидать. 14 дней, по дождю, терпя голод и холод, я вертелся около Новой Вароши и Приеполя, но везде встречал засаду, – между тем, восстание, благодаря золоту немецкому, начало стихать, или просто австрияки усмирили „разбойников". Мне нечего было делать; с 28 человек поднять восстание невозможно, тем более, когда неоткуда ожидать поддержки. Люди начали роптать. Голод, холод и погоня за нами трех держав заставили нас возвратиться в Сербию. Но к великому удивлению всего славянского мира, сербы арестовали нас всех и, отобрав у нас деньги и паспорта, поспешили все это торжественно препроводить в Вену (это факт, который рассказывал сам князь Болгарский, который видел бумаги и которому об этом рассказывал сам Франц-Иосиф) [19]… Между тем, мы сидели в тюрьме – поверьте мне, что в продолжении 37 дней давали нам только по фунту хлеба и воды, заперты были в Ужице в оставшуюся еще от турок темницу – грязь, вонь, всевозможные паразиты были нашими спутниками… Нужно было посмотреть на нас, когда нас выпустили, – мы были скелетами, не людьми. К голоду присоединился страх, что нас выдадут Австрии, что все и ожидали… Сербы смеялись, говоря: „Пусть вам поможет Россия"; находились и такие высокопоставленные лица, которые прямо ругали русского царя, вследствие чего произошла известная в сербской прессе сцена между мною и шефом полиции округа (я его побил в присутствии 10 жандармов']. Сербы в нашем деле оказались достойными жандармами Австрии и добросовестно исполнили аванпостную службу. Народ, признаться, сочувствовал нам и негодовал, но это не помогло. Под конец сербы решили выпустить нас из тюрьмы. Выпустив, нас окружило 30 жандармов и 10 солдат, которые нас через всю Сербию окружали и берегли. Даже австрийского консула в Нише пригласили полюбоваться на эту грустную и подлую сцену. И так, Иван Сергеевич, я был привезен на границу Болгарии, где меня выпустили без денег и паспорта…»⁶⁸.

В Софии, где Попович-Липовац, по его же словам, «надеялся получить радушный прием и покровительство» ⁶⁹, он не добился ровным счетом ничего – давнего подельника М. А. Хитрово в Российской миссии уже не было… О вторичном пребывании Липоваца в столице Болгарии отложилась даже небольшая переписка, хранящаяся в Государственном военно-историческом архиве [20], из которой следует, что новый посланник, тайный советник Арсеньев, 2 июля послал в Петербург депешу: «До сведения моего дошло, что несколько дней тому назад снова появился в Софии черногорец Попович-Липовац, который многим говорил, что, так как Хитрово помогал ему собрать отряд добровольцев для Герцеговины, снабжал паспортами и деньгами, то, вследствие отобрания у него паспорта в Сербии, он хочет обратиться в Российское консульство в Софии за новым паспортом. Уведомленный о сем, я приказал не пускать его в агентство. Мне передавали, что разбешенный Липовац разразился угрозами против меня, заявляя, что решился на все». И далее – самое важное: «Дальнейшее пребывание Липоваца в Софии весьма неудобно»⁷⁰.

Начальник Арсеньева, товарищ министра иностранных дел А. Е. Влангали направил запрос в российское военное министерство – П. С. Банковскому: «Препровождаю при сем копию с телеграммы управляющего дипломатическим агентством в Софии о появлении там Поповича-Липоваца, и имею честь покорнейше просить… почтить меня заключением о том, какие меры следовало бы принять относительно названного лица». И снова о самом значительном: «Скорейшая по возможности высылка означенного черногорца из Болгарии представляется крайне необходимой»⁷¹.

Между тем, находясь в Софии, наш герой подал просьбу об отставке, которая была удовлетворена [21]. И в Высочайшем приказе от 5 июля мы читаем: «Увольняется от службы по домашним обстоятельствам Лейб-гвардии Гренадерского полка подпоручик Попович-Липовац»⁷². А потому и на вопрос А. Е. Влангали генерал-адъютант H. Н. Обручев ответил адекватно: «Имею честь уведомить Ваше Превосходительство, что подпоручик Попович-Липовац уволен от службы Высочайшим приказом от 5 сего июля; поэтому принятие той или другой меры против него зависит всецело от усмотрений наших дипломатических представителей»⁷³. Ну, а те уже сформулировали свое «усмотрение» более чем конкретно – надобно обеспечить его «скорейшую высылку» с Балкан: «неудобно», мол.

Круг замкнулся – в русском представительстве в Болгарии (после кратковременной самодеятельности экзальтированного и подверженного «славянскому» влиянию Хитрово) вновь воцарился государственный дух: «Не время теперь!»⁷⁴. Следствием оного стали его смещение, а также «высылка» Поповича-Липоваца…

Этот «государственный дух» повлиял на дальнейшую судьбу отставного гвардейца. Хотя поначалу он о том и не подозревал, обращаясь (4 августа) к Аксакову из Бердянска: «Я теперь отставной русский офицер и, как таковой, намерен снова поступить на службу, но не в гвардию – жизнь в гвардии монотонна, бездельна, скучна и не по моему характеру. Между тем войны пока что нет. Что же мне делать, как не постараться поехать на окраину России в Ташкент. Устроить мне это дело никто не может как Вы. Это все зависит от ген. Черняева [22], он если хочет, может меня принять адъютантом. И если Вы его попросите, это дело решено, – в помощь Вашей протекции послужит мой послужной список, какого нет, смело могу сказать, ни у одного офицера. На основании всего этого, покорно прошу Вас, Иван Сергеевич, немедленно написать ему письмо и устроить мне это дело; я постараюсь показать себя достойным Вашей протекции. В надежде, что не откажете помочь человеку, обманутому надеждами»⁷⁵ [23]. Как поэтично ввернул в заключение!..

Но всегда (как мы видели) помогавший Поповичу Аксаков, на сей раз почему-то не помог, и вместо Туркестана тот оказался в Черногории: в адъютантах не Черняева, а князя Николы. Так аукнулись «обманутые надежды» – в Петербурге не простили лихому гвардейцу его «выходку»… В следующий раз (и уже окончательно, с принятием русского подданства) Иван Юрьевич Попович-Липовац прибудет в Россию в 1898 г.⁷⁶.

Примечания

¹ Рукописное отделение Института русской литературы РАН (Пушкинского Дома) (далее – РО ИРЛИ). Ф. 3. Оп. 4. Д. 491. Л. 3.

² В подтверждение исследовательница приводит запись из дневника генерал-лейтенанта А. А. Киреева от последних дней июня 1882 г.: «Все это указывает действительно на какую-то общую меру, задуманную довольно смело, но исполненную очень неловко…» (См.: Хевролина В. М. Идея славянского единства во внешнеполитических представлениях поздних славянофилов (конец 70-х – середина 90-х годов XIX века) // Славянский вопрос: вехи истории. М., 1997. С. 96).

³ Там же.

⁴ http://www.grwar.ru/persons/persons.html?id=2118

⁵ Петров А. А., Клевалина Н. А. Йован Попович-Липовац. Воин, поэт, ученый. М., 2011. С. 63–5.

⁶ Архив внешней политики Российской империи (далее – АВПРИ). Ф. Славянский стол. Оп. 495. Д. 13607 (1899 г.). Л. 8.

⁷ Там же. Л. 10.

⁸ Отдел рукописей Российской Национальной библиотеки (далее – ОР РНБ). Ф. 757. Д. 26. Л. 1 (Попович-Липовац – Н. В. Султанову. Москва, 15 ноября 1875 г.).

⁹ Там же. Ф. 14. Д. 274. Л. 1.

¹⁰ Освобождение Болгарии от турецкого ига. Документы в трех томах. Т. I. М., 1961. С. 172–73, 183; Россия и восстание в Боснии и Герцеговине 1875–1878. Документы. М., 2008. С. 226.

¹¹ Освобождение Болгарии от турецкого ига… Т. I. С. 182.

¹² Там же. С. 186–87.

¹³ Россия и восстание в Боснии и Герцеговине 1875–878… С. 226.

¹⁴ ОР РНБ. Ф. 14. Д. 274. Л. 6 (Попович-Липовац – И. С. Аксакову. Слабиня, 2 марта 1876 г.).

¹⁵ Там же. Д. 275. Л. 1.

¹⁶ Там же. Л. 3.

¹⁷ Там же. Л. 5.

¹⁸ Там же. Ф. 757. Д. 26. Л. 2– об. (Попович-Липовац – Н. В. Султанову. Тасан-Кала, 6 декабря 1877 г.).

¹⁹ Там же. Ф. 14. Д. 274. Л. 8 (Попович-Липовац – И. С. Аксакову. Париж, 8 апреля 1878 г.).

²⁰ Там же. Д. 275. Л. 7.

²¹ Там же. Д. 274. Л. 8.

²² Там же.

²³ Там же. Д. 275. Л. 7.

²⁴ http://www.grwar.ru/persons/persons.html?id=2118

²⁵ АВПРИ. Ф. Славянский стол. Оп. 495. Д. 13607 (1899 г.). Л. 3.

²⁶ ОРРНБ.Ф. 14. Д. 275. Л. 9.

²⁷ Айрапетов О. Р. Внешняя политика Российской империи (1801–1914). М., 2006. С. 356–359.

²⁸ Подробнее о ходе восстания см.: Капиџић Х. Херцеговачки устанак 1882. године. Сарајево, 1958. С. 75–97

²⁹ АВПРИ. Ф. Политархив. Оп. 482. Д. 419 (1882 г.). Л. 31 (А. И. Персиани – Н. П. Гирсу. Белград, 7 февраля 1882 г.).

³⁰ Тютчева А. Ф. При дворе двух императоров. Тула, 1990. С. 341–342.

³¹ Там же. С. 341.

³² См.: Хевролина В. М. Идея славянского единства во внешнеполитических представлениях поздних славянофилов (конец 70-х – середина 90-х годов XIX века)… С. 96.

³³ Страњаковић Д. Држање званичне Србије за време устанка у Херцеговини и Боки 1882. године // Братство. Београд, 1940. Књ XXXI. С. 187.

³⁴ АВПРИ. Личный фонд И. А. Зиновьева. Оп. 861. Д. 121. Л. 2–2 об.

³⁵ РО ИРЛИ. Ф. 3. Оп. 4. Д. 491. Л. 1 (Попович-Липовац – И. С. Аксакову. Клисура, 9 апреля 1882 г.).

³⁶ Там же. Л. 11.

³⁷ АВПРИ. Личный фонд И. А. Зиновьева. Оп. 861. Д. 121. Л. 3 об. (И. С. Аксаков – К. П. Победоносцеву. Москва, 12 октября 1884 г.).

³⁸ РО ИРЛИ. Ф. 3. Оп. 4. Д. 491. Л. 4 об.

³⁹ Там же. Л. 1.

⁴⁰ Там же. Л. 4 об. – 5.

⁴¹ Петров А. А., Клевалина Н. А. Йован Попович-Липовац… С. 62.

⁴² РО ИРЛИ. Ф. 3. Оп. 4. Д. 491. Л. 2.

⁴³ АВПРИ. Личный фонд И. А. Зиновьева. Оп. 861. Д. 121. Л. 3 об. (И. С. Аксаков – К. П. Победоносцеву. Москва, 12 октября 1884 г.).

⁴⁴ РО ИРЛИ. Ф. 3. Оп. 4. Д. 491. Л. 7 об.

⁴³ ОРРНБ. Ф.263.Д.391.Л. 1.

⁴³ РО ИРЛИ. Ф. 3. Оп. 4. Д. 491. Л. 2.

⁴⁷ Јакшић Г. Историја Тајне конвенције // Архив за правне и друштвене науке. Београд, 1924. Књ IX. Бр. 4. С. 273.

⁴⁸ Михајловић П. Дневници. Приредила Ј Милановић Београд, 2010. С. 380; Самарџић М. Од Сан-Стефана до Сливнице. Србија против Бугарске 1878–1886. Нови Сад, 2008. С. 137–38.

⁴⁹ Војводић М. Србија и устанак у Херцеговини 1882. године // Ранко Тајсићу политичком животу Србије. Чачак, 1994. С. 57; Ковић М. Политика Русије према Србији. 1881–887. Дипломски рад. Филозофски факултет Београдског универзитета. Београд, 1995 (рукопис). С. 42.

50 Страњаковић Д. Држање званичне Србије за време устанка у Херцеговини и Боки 1882. године… С. 192.

51 Архив Србије (далее – АС). Ф. Милутина Гарашанина. Бр. 420. Л. 18 (М. Браловић—М. Гарашанину. Ужице, 13 маја 1882. г.); Сказкин С. Д. Конец австро-русско-германского союза. Т. I. 1879–1884. М., 1928. С. 210; Страњаковић Д. Држање званичне Србије за време устанка у Херцеговини и Боки 1882. године… С. 190.

⁵² См. также: Петров А. А., Клевалина Н. А. Йован Попович-Липовац… С. 64–65.

⁵³ Овсяный H. Р. Сербия и сербы. СПб., 1898. С. 90; Кулаковский П. А. Сербия в последние годы // Русский вестник. 1883. 4. С. 762.

⁵⁴ Архив Српске Академије наука и уметности. Пашићеве хартије. Бр. 14615-1-27.

⁵⁵ Подробнее о внутреннем противостоянии в Сербии в начале 1880-х гг. см.: Шемякин А. Л. Радикальное движение в Сербии. Зарождение, становление, первые шаги (1875–1883). М., 1993. С. 139–203.

56 РО ИРЛИ. Ф. 572. Д. 44. Л. 30.

⁵⁷ АС. Ф. Милутина Гарашанина. Бр. 413. Л. 4.

⁵⁸ Там же. Бр. 420. Л. 15,16, 20, 41, 42.

⁵⁹ Там же. Бр. 413. Л. 4.

⁶⁰ Цит. по: Страњаковић Д. Држање званичне Србије за време устанка у Херцеговини и Боки 1882. године… С. 198.

⁶¹ Там же. С. 199–02.

⁶² Там же. С. 201–02.

⁶³ Војводић М. Србија и устанак у Херцеговини 1882. године… С. 49.

⁶⁴ Страњаковић Д. Држање званичне Србије за време устанка у Херцеговини и Боки 1882. године… С. 202–03.

⁶⁵ АС. Ф. Милутина Гарашанина. Бр. 420. Л. 18.

⁶⁶ Страњаковић Д. Држање званичне Србије за време устанка у Херцеговини и Боки 1882. године… С. 204.

⁶⁷ АС. Ф. Милутина Гарашанина. Бр. 420. Л. 23 об.

⁶⁸ РО ИРЛИ. Ф. 3. Оп. 4. Д. 491. Л. 5–6 об.

⁶⁹ Там же. Л. 6 об.

⁷⁰ Российский Государственный военно-исторический архив. Ф. 430. On. 1. Д. 167. Л. 4.

⁷¹ Там же. Л. 1.

⁷² Там же. Л. 3–3 об.

⁷³ Там же. Л. 2.

⁷⁴ Подробнее об этом см.: Косик В. И. Русская политика в Болгарии. 1879–1886. М., 1991. С. 50–59.

⁷³ РО ИРЛИ. Ф. 3. Оп. 4. Д. 491. Л. 7 об.

⁷⁶ АВПРИ. Ф. Славянский стол. Оп. 495. Д. 13607 (1899 г.). Л. 3 об., 7.