6. В КРЫМУ И НА МОРЕ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Ситуация в Крыму в конце 1919 и начале 1920 гг. во многом напоминала ту, что была в то время в Новороссийске. Здесь тоже процветали коррупция, спекуляция и безвластие, у населения и военных копилось недовольство положением, как на фронте, так и в тылу усиливалась тревога за свое будущее. Сюда тоже стекались состоятельная буржуазия, представители интеллигенции и различный чиновничий люд, по какой-либо причине не пожелавшие оставаться при коммунистах. Как буря в стакане воды бушевали политические страсти. В Севастополе, Симферополе и других крупных, особенно портовых, городах тоже накопилось немало откровенных дезертиров и просто уклоняющихся под разными предлогами от фронта офицеров.

В это время базировавшийся в Крыму корпус генерала Слащова отошел за перешейки, где потом в течение зимних месяцев довольно-таки успешно отражал наступление красных войск. Слащов был популярной фигурой среди командного состава белых войск на Юге России и сыграл заметную роль в истории Гражданской войны, как на Крымском полуострове, так и в Северной Таврии. Впервые он выдвинулся в качестве начальника дивизии, пройдя с удачными боями от Акманайской позиции в Крыму до нижнего Днепра и от Днепра до Вапнярки. Он трижды захватывал Перекоп и Чонгар, неизменно возвращаясь за перешейки. Генерал Деникин так характеризовал его:

«Вероятно, по натуре своей он был лучше, чем его сделали — безвременье, успех и грубая лесть крымских животолюбцев. Это был еще совсем молодой генерал, человек позы, не глубокий, с большим честолюбием и густым налетом авантюризма. Но за всем тем он обладал несомненными военными способностями, порывом, инициативой и решимостью. И корпус повиновался ему и дрался хорошо»{158}. Противоречивость натуры, непредсказуемость в действиях, тем не менее, подрывали его авторитет у определенных кругов крымской гражданской власти, а Председатель Особого совещании генерал Лукомский под их влиянием настоятельно рекомендовал Деникину заменить Слащова.

В январе многие, в том числе и первые лица военно-политического руководства в Крыму, оказались втянутыми в разрастающийся конфликт между двумя, пожалуй, самыми колоритными фигурами Белого движения на Юге России — генералами Деникиным и Врангелем. Как уже упоминалось, обиженный нежеланием Деникина прислушиваться к его предложениям и незаслуженными, с его точки зрения, подозрениями в заговоре, Врангель написал рапорт об отставке и убыл в Крым, как он сам сказал «на покой». Но покоя не получилось, да и не таким человеком был барон, чтобы отрешиться от всех дел в такое сложное время, когда по сути дела решалась судьба Белого движения на Юге России. Днем позже его, 31-го января, в Крым прибыл и скомпрометировавший себя неудачной эвакуацией Одессы генерал Шиллинг. Эти два случайно совпавших по времени обстоятельства окончательно взбаламутили жизнь в Крыму, и без того насыщенную местными интригами. Несколько раньше в Симферополе произошло событие, которое ярко свидетельствовало о том, до какой степени дошел развал армейского тыла, флота и администрации на полуострове. Речь идет о вооруженном выступлении капитана Орлова. По убеждению Деникина Орлов был лишь исполнителем, инициаторами же и организаторами мятежа были люди значительно солиднее его.

Еще в конце декабря 1919 г. по поручению Слащова в Симферополь прибыл его приближенный герцог Лейхтенбергский (капитан 2-го ранга князь Романовский Сергей Иванович). Он в это время был прикомандирован от флота к штабу генерала Слащова и официально должен был заниматься корпусным тылом и новыми формированиями. Романовский вошел в контакт с небольшой тайной организацией молодых офицеров монархистского толка, которая под его влиянием задалась целью поставить во главе Вооруженных сил его приемного отца, Великого князя Николая Николаевича Романовским вместе с бывшим немецким лейтенантом Гомейером приступили к формированию добровольческих подразделений: первое — из русских, второе — из немцев-колонистов и татар. Слащов и его штаб покровительствовали отряду, обеспечивали его оружием, снаряжением и деньгами. Вскоре отряд Орлова насчитывал уже свыше 300 человек, а среди горожан просочились слухи, что скоро он захватит власть в городе. Орлов и его единомышленники не имели четкой политической ориентации и по большей части состоял из людей, вступивших в него случайно. Тем не менее, когда подпольный большевистский комитет Симферополя попытался воспользоваться ситуацией и привлечь Орлова к себе, то, как потом сообщалось в печати, он отказался от сотрудничества с ним и даже арестовал комитетчиков, заявив при этом, что всякое их выступление будет пресекаться в корне.

Сам же Орлов характеризовался как храбрый офицер, но страдавший неврастенией и болезненным самомнением. Его мятеж не мог бы иметь такого резонанса и был бы расценен как авантюра, если бы, как сказал генерал Деникин, «он не разыгрался на вулкане»{159}.

Слащов, почувствовав, что ситуация выходит у него из-под контроля, 20 января потребовал от Орлова прибыть с отрядом на фронт, но тот при поддержке герцога уклонился от исполнения приказа под предлогом, что его формирование еще не закончено. После повторного требования Слащова к нему выехал для объяснений герцог Лейхтенбергский, а 22 января Орлов поднял мятеж.

Это было уникальное в своем роде выступление. Своим противником Орлов объявил не белые войска вообще, а тех военачальников, которые развалили тыл армии. Он заявил, что чаша его терпения переполнена, так как Перекоп защищает горстка людей, а штабы, тыловые части и учреждения пухнут от их избытка. «Строгие приказы генерала Слащова, — говорил он, — результатов не дают. Медицинские комиссии вместо здоровых на фронт направляют не долечившихся в госпиталях и инвалидов»{160}. Орлов объявил себя начальником Симферопольского гарнизона, арестовал Таврического губернатора Татищева, случайно находившихся в городе, начальника штаба Новороссийской области генерала Чернавина, коменданта Севастопольской крепости Субботина и некоторых других военачальников. По городу был расклеен приказ № 1, в котором Орлов, подписавшись командиром 1-го полка добровольцев, сообщал о формировании им «армии правопорядка», о карах, которые ожидают спекулянтов и тех, кто будет совершать насилия над личностью, о запрете торговли спиртным и др.

Находившиеся в Симферополе запасные части и отряд Гомейера объявили нейтралитет, городская дума вступила с Орловым в переговоры, а Слащов попросил возглавить выступление против него находившегося в это время не у дел в Севастополе бывшего командующего Добровольческой армией генерала В.З. Май-Маевского. Генерал согласился и даже пообещал, что ликвидирует мятеж в течение нескольких часов. Слащов не мог снять с перешейков боевые части и направил в Симферополь бронепоезд и гардемаринов морского корпуса. Но по приказу Орлова мятежники разобрали железнодорожную линию, бронепоезд застрял в пути и гардемарины вынуждены были двигаться к городу пешим порядком. Успех сопутствовал им. Мятежники не стали стрелять в гардемаринов. Орлов выпустил из тюрьмы всех арестованных им начальников, забрал в губернском казначействе 10 млн. рублей денег и с остатками своего распылившегося отряда бежал в горы.

В Севастополе в эти дни тоже сложилась непростая обстановка, назревал арест молодыми морскими офицерами командования Черноморского флота: командующего флотом адмирала Д.В. Ненюкова и его начальника штаба А.Д. Бубнова. Причина та же, что и в Симферополе: безвластие, нераспорядительность, запущенность управления. Существовали и серьезные трения между морским управлением штаба Деникина и командованием флота в Севастополе. Если морское управление было озабочено тем, чтобы как можно эффективнее организовать поддержку боевых действий войск морскими силами, то командование флота было больше занято тем, чтобы воссоздать российский флот в дореволюционных масштабах. Под эту идею, вместо того, чтобы заниматься пополнения флота судами, создавались для него всякие новые штабы и раздвигались штатные рамки уже имеющихся.

В этой обстановке и развернулись события, которые по замыслу их основных участников должны были привести к передаче всей власти в Крыму генералу Врангелю. Прибыв в Севастополь, генерал Шиллинг, ставший теперь по положению старшим в Крыму, встретился с адмиралами Ненюковым и Бубновым. Они напрямую сообщили ему, что его подорванный в Одессе авторитет не будет способствовать наведению порядка в Крыму и будет лучше, если этим займется генерал Врангель, который скоро прибудет. На следующий день к Шиллингу с предложением уступить власть Врангелю обратилась делегация офицеров, в основном морских.

В обоих случаях Шиллинг заявлял, что за власть он не держится, но все должно происходить с согласия Главнокомандующего. С Врангелем он встречался дважды. В первый раз Врангель сказал, что согласится принять командование крымской группировкой, но без разрешения Деникина, чтобы быть независимым от него. Во второй раз он смягчил свою позицию и говорил, что примет должность с согласия Главнокомандующего. Шиллинг послал телеграмму Деникину с предложением заменить его Врангелем, но, как и следовало ожидать, последний не только отказал в этом, но и подчинил Шиллингу в оперативном отношении Черноморский флот. В этот процесс был втянут и генерал Лукомский, который тоже рекомендовал Деникину разрешить передать власть Врангелю, а свою позицию сообщил Шиллингу, послав ему соответствующую телеграмму.

В соответствии с этой телеграммой Шиллинг подчинил Врангелю Севастопольскую крепость, флот и все тыловые отряды. Он рекомендовал ему всеми имеющимися средствами наводить порядок на полуострове, а главным образом прекратить бунтарство Орлова. Дело в том, что тот 6 февраля спустился с гор и, умело использовав отсутствие в этом районе войск, занял последовательно города Алушту, затем Ялту. Случайно оказавшийся в Ялте генерал Покровский, мобилизовав и вооружив местных жителей, попытался противостоять Орлову, но его наспех сколоченный отряд разбежался, не оказав никакого сопротивления бунтовщику. Генералы Покровский и Боровский были Орловым арестованы, но благодаря содействию англичан вскоре отпущены им. И в Ялте, и в Алуште Орлов тоже ограбил казначейства.

После этого он потребовал отставки тех, кто по его мнению, развалил армию и флот: генерала Н.Н.Шиллинга, его начальника штаба генерала В.В.Чернавина, градоначальника Симферополя генерала В.Ф.Субботина, а также руководство Черноморским флотом: его командующего адмирала Д.В. Ненюкова и начальника штаба АД. Бубнова. Дело принимало серьезный оборот. По приказу Деникина из Севастополя была направлена группа мелких судов и пароход «Колхида» с несколькими подразделениями. Предполагалось сначала обстрелять Ялту из орудий, а потом высадить отряд и ликвидировать мятежников, при этом личному составу было объявлено, что Орлов — коммунист. Так было проще объяснять людям, почему им приходится воевать со своим офицером.

Однако командование этого отряда знало истинное положение дел, а поэтому решило дело закончить миром. К Орлову направили делегацию парламентеров для переговоров. Им Орлов заявил, что если его будут обстреливать, он отвечать не будет, так как считает, что все они, как и его отряд, горят желанием спасти родину, а для этого нужно искоренить негодяев, спрятавшихся в тылу. Корабли вернулись в Севастополь, не выполнив приказа и прихватив с собой воззвания Орлова. Командование флота скрыло от Шиллинга свою неудавшуюся попытку покончить с мятежным капитаном. Как только Врангель прибыл в Крым, Орлов, в очередном из своих воззваний, тут же сообщил: «По дошедшим до нас сведениям, наш молодой вождь, генерал Врангель, прибыл в Крым. Это тот, с кем мы будем и должны говорить. Это тот, кому мы все верим...»{161}.

Генерал Лукомский в двух телеграммах обрисовал Деникину тревожное положение дел в Крыму, говорил о том, что в связи с брожением в офицерской среде, все, кто будут посланы против Орлова, тут же перейдут на его сторону. И делал вывод, что только срочная замена Шиллинга Врангелем может спасти дело, завтра уже может быть поздно. Но теперь сам Врангель стал отказываться принимать те полномочия, которые ему передавал Шиллинг, мотивируя это тем, что в такой ответственный момент разделение власти в Крыму только усложнит обстановку и приведет к полному развалу тыла. Теперь к Деникину с просьбой разрешить ему передать всю военную власть в Крыму Врангелю обратился уже и сам Шиллинг. Но Главнокомандующий оказался непреклонным и телеграфировал Шиллингу, что уверен в его способности положить предел той разрухе, которая имеет место в Крыму.

Ободренный Шиллинг тут же сообщил генералу Лукомскому решение Деникина и просил его: во-первых, принять самые решительные меры против Орлова, во-вторых, снять с должностей адмиралов Ненюкова и Бубнова и, в-третьих, посоветовал Лукомскому, чтобы тот сам предложил Врангелю покинуть пределы Крыма.

В тот же день, 8 февраля, Деникин издал приказ следующего содержания:

«Приказываю:

1. Всем, принявшим участие в выступлении Орлова, освободить ими арестованных и немедленно явиться в штаб 3-го корпуса для направления на фронт, где они в бою с врагами докажут свое желание помочь армии и загладить свою вину.

2. Назначить сенатскую ревизию для всестороннего исследования управления, командования, быта и причин, вызвавших в Крыму смуту, и для установления виновников ее.

3. Предать всех, вызвавших своими действиями смуту и руководивших ею, военно-окружному суду, не взирая на чин и положение»{162}.

Орлов решил подчиниться приказу, 10 февраля вышел со своим отрядом на фронт в район Воинки и занял отведенный ему участок обороны. Одновременно за помощь Орлову Слащев снял с должности начальника гарнизона г. Ялта Зуева и вызвал к себе для объяснений полковника Протопопова, который, будучи страстным монархистом, снабжал отряд Орлова пополнением. Протопопов пытался бежать, но его же подчиненные сами арестовали его и доставили к Слащову в Джанкой. Военно-полевой суд приговорил этого полковника к смертной казни, Слащов тут же утвердил приговор, и Протопопов был расстрелян. Обо всех этих действиях Слащов доложил Деникину.

Прибывший на фронт отряд Орлова был обмундирован, снабжен продовольствием и денежным довольствием. Как выяснилось, Орлов, имея огромные суммы награбленных денег своим подчиненным ничего не платил. Никаких репрессивных мер по отношению к людям отряда Орлова не предпринималось, и они стали с симпатией относиться к Слащову. Одновременно началось расследование, но оно касалось самого Орлова и его офицеров. Нужно было выяснить — куда делись 15 млн. рублей, которые Орлов захватил в Симферополе и Ялте, и на каком основании этот капитан подчинил себе ряд подразделений из крымской группировки войск. Узнав об этом, Орлов прислал Слащову возмущенную телеграмму и потребовал прекратить всякое расследование. Одновременно Орлов потребовал от Слащова, чтобы тот назначил его главноначальствующим над всеми частями, находившимися в районе Воинки. Это окончательно вывело Слащова из равновесия, и он категорически потребовал от Орлова сдаться и лично явиться в штаб корпуса.

Однако Орлов не подчинился приказу и решил снова взять Симферополь. 11 марта с отрядом в 500 штыков он начал движение к этому городу, а подчиненным сказал, что получил приказ Слащова ликвидировать там восстание. Причем, как подчеркнул сам Слащов: «... был настолько военно-безграмотен, что такой же приказ дал стоявшим около него танкам, но там сейчас же усомнились в том, чтобы я мог дать приказ танкам идти походным порядком в Симферополь и донесли мне»{163}.

За Орловым была организована погоня сводным полком 9-й кавалерийской дивизии (400 шашек) с 8 конными орудиями и 100 шашками личного конвоя Слащова. Эти силы поддерживали два бронепоезда. За передвижением отряда Орлова все время наблюдали летчики. В районе Сарабуз он был настигнут кавалеристами 9-го полка, а следом подошел и конвой Слащова. Только теперь людям Орлова стало ясно, что они обмануты, за ними гонятся, причем личный конвой Слащова двигался с его Георгиевским флагом. Орловцы не стали сопротивляться. Но офицеры отряда открыли огонь по своим же, застрелив 8 человек, затем бросились к пулеметам, но были схвачены. Орлов и его помощник Дубинин находились сзади отряда и, воспользовавшись сумерками, скрылись. Орловские офицеры, в количестве 16 человек, в том числе князь Бейсутов, были приговорены к расстрелу и казнены, солдат распределили по разным фронтовым частям. Вскоре был схвачен и расстрелян Дубинин. Орлов бежал в горы и скрылся окончательно.

Князь Романовский за связь с Орловым понес лишь символическое наказание. Вскоре Врангель отправил его к отчиму в Италию, посоветовав Великому князю держать пасынка при себе. Мать Романовского приходилась сестрой тогдашнему королю Италии Умберто и обеспечила своему сыну безбедное существование.

А фронт на Кубани в это время катился к Новороссийску, и флоту предстояло выполнить важнейшую задачу по эвакуации войск. Нужно было принимать меры по укреплению его командного состава и одновременно что-то делать с генералом Врангелем. Деникин решил эту проблему, как он считал, деликатно, попросив английского генерала Хольмана посоветовать барону уехать из Крыма. Хольман в дружелюбном тоне написал Врангелю письмо, в котором говорил о том, что размолвка двух патриотов России, не понявших друг друга, сильно вредит делу и что он поэтому просит его покинуть страну. Это письмо Врангелю в Севастополе от имени Хольмана передал адмирал Сеймур. Барон однозначно воспринял эту просьбу как требование Деникина об оставлении им пределов России. Врангель выехал в Константинополь, предварительно отправив Деникину обличительное письмо, которое потом стало достоянием общественности. Его копии длительное время ходили по рукам на всей территории России, занятой белыми войсками. (См. приложение № 2.)

Генерал Деникин ответил Врангелю кратко:

«Милостивый государь,

Петр Николаевич!

Ваше письмо пришло как раз во время — в наиболее тяжкий момент, когда мне приходится напрягать все духовные силы, чтобы предотвратить падение фронта. Вы должны быть вполне удовлетворены...

Если у меня и было маленькое сомнение в Вашей роли в борьбе за власть, то письмо Ваше рассеяло его окончательно. В нем нет ни слова правды. Вы это знаете. В нем приведены чудовищные обвинения, в которые Вы сами не верите. Приведены, очевидно, для той же цели, для которой множились и распространялись предыдущие рапорты-памфлеты.

Для подрыва власти и развала Вы делаете все, что можете.

Когда-то, во время тяжкой болезни, постигшей Вас, вы говорили Юзефовичу, что бог карает Вас за непомерное честолюбие...

Пусть Он и теперь простит Вас за сделанное Вами русскому делу зло.

                                                                                                                                         А. Деникин»{164}.

Письмо Врангеля, помимо разных его достоинств и недостатков, ценно тем, что в нем впервые на таком высоком уровне еще до окончания Гражданской войны на Юге России, была сделана попытка разобраться в причинах поражения Белого движения. Конечно, современному читателю нужно учитывать, что написано оно в сердцах, в состоянии обиды, горечи и досады, а это всегда вредит объективности.

Это письмо в армии оценили тогда по-разному, но большинство сходилось во мнении, что в условиях, когда решалась судьба Белого движения на Юге России, оно только ускорило развязку. Вот мнение начальника 4-й Кубанской дивизии полковника Ф.И. Елисеева по этому поводу: «Оба письма страшные. С точки зрения этики письмо Врангеля совершенно недопустимое, тем более, если учесть, что с таким письмом он обратился к своему Главнокомандующему. Но по сути дела Врангель ничего нового не сказал. Став командующим Добровольческой армии, он почти все это уже говорил в своем рапорте»{165}.

Севастополь и другие портовые города Крыма были местом базирования белого Черноморского флота. Почти все события, происходившие в армии, так или иначе, отражались на флотских делах, как, впрочем, и флот тоже влиял на характер и результаты боевых действий войск, особенно на побережье. Трудно себе представить те широкомасштабные операции, которые могла себе позволить Добровольческая и другие армии белого юга России без его участия и помощи. Вместе с флотом союзников он стал тем мостом, который связывал Вооруженные Силы Юга России со странами Антанты. Морским путем шли поставки техники и вооружений, в том числе самых современных, таких как танки и самолеты, а также боеприпасов, обмундирования продовольствия и многого другого. Без флота белые армии не могли бы ни жить, ни воевать. Флот оказывал артиллерийскую поддержку войскам на побережье, высаживал десанты, эвакуировал войска, когда в этом возникала необходимость.

 Появление Добровольческого белого флота имеет свою непростую историю, и только обратившись к ней можно понять процессы, происходившие на флоте в то время и роль его в Гражданской войне; станет понятна и та обида, которую испытали флотские руководители, считавшие, что вожди Белого движения не дали объективной оценки всему тому, что сделал флот. «С грустью вспоминаем, — пишет бывший начальник штаба Черноморского флота контр-адмирал Н.Н. Машуков, — что в «Очерках русской смуты» генерала Деникина, о роли и деятельности белого флота, в сущности, не сказано ничего, как не можем не видеть, что даже теперешний наш Главнокомандующий — генерал Врангель, в своих «Записках» о Крыме почти ничего не говорит ни о действиях флота, ни о роли, которую сыграл он во время этой тяжелой кампании»{166}.

С начала революции Черноморский императорский флот перешел в подчинение Военно-Революционному комитету. До апреля 1918 г. значительная часть из 35 боевых кораблей и 30 матросских отрядов (11 000 чел.) участвовали в боевых действиях против немцев, украинских националистов и белых. Однако к концу апреля события в Крыму и на юге Украины развивались так, что в мае 1918 г. власть там перешла к немецким оккупационным властям и создалась реальная угроза захвата ими Черноморского флота. По условиям Брестского мира немцы имели право взять «на хранение» все его корабли, но с обязательством вернуть их при окончательной ликвидации военного противостояния. О том, что стало происходить в связи с этим на флоте, написал в своих воспоминаниях капитан 1-го ранга Меркушин. «29 апреля 1918 г. в 5 часов утра, — пишет он, — красные флаги на кораблях были спущены, а часть судов немедленно подняла украинские. Большинство же миноносцев остались без всякого флага, решив подождать до утра. Один только «Пронзительный» остался под красным флагом, и ему приказано было до полночи покинуть Севастопольский рейд. Вместе с ним по сигналу командующего флотом адмирала М.Саблина в Новороссийск ушли еще 13 миноносцев и несколько транспортов с эвакуировавшимися на них красноармейцами, руководителями советской власти и видными румынскими социалистами{167}.

Командующий теперь уже как бы украинским Черноморским флотом адмирал М.П.Саблин о своем решении переменить флаг сообщил Киевской Центральной Раде и командующему германскими войсками в Крыму генералу Кошу. Он рассчитывал, что поскольку Украина является дружественной Германии страной, то немцы не станут претендовать на ее флот. Понимая всю непредсказуемость сложившейся ситуации, Саблин на всякий случай сообщил немцам, что высылает делегацию для переговоров с ними по этому вопросу. Ответа от немцев не последовало, но Саблин все же выслал делегацию из Севастополя в Симферополь, уже захваченный немцами, куда она прибыла 30 апреля. Немецкий генерал принял ее и тут же предложил парламентерам изложить ему в письменном виде свой меморандум. Вскоре ему был вручен документ следующего содержания:

«Делегация, посланная командующим украинским флотом и крепостным районом Севастополя адмиралом Саблиным, имеет честь известить генерала фон Кош, что украинский флот, стоящий в Севастополе, и Севастопольская крепость подняли украинский флаг, тогда как немногие' суда, не желавшие признать власть Украинской республики, решили выйти из порта по своему почину и на свой риск. Таким образом, флот и крепость являются ныне принадлежащими Украине, т.е. дружественной Германии державе.

Не можем ли мы поэтому рассчитывать, что германское командование будет относиться к флоту и к крепости, как к учреждениям дружественной державы, и что оно будет признавать полноправными местные и украинские власти?

Будет ли предоставлена местным украинским властям, возможность непосредственно сноситься по проводам с Центральной Киевской Радой? Можем ли мы рассчитывать, что Севастополь будет считаться портом нейтральной дружественной державы с вытекающими отсюда последствиями по отношению к неукраинским судам?

Можем ли мы рассчитывать, что, будучи разоружены, красноармейцы и прочие лица получат разрешение выехать, по желаемому ими направлению, сушей или морем?

Можем ли мы рассчитывать, что со стороны германского командования не будет политических репрессий? В случае намерения германского командования ввести войска в Севастополь, мы просим во избежание недоразумений уговориться заранее с украинским командованием относительно ввода войск и их размещения в Севастополе»{168}.

Получив этот меморандум генерал Кош заявил, что он не правомочен отвечать на такие запросы делегации, но передаст их фельдмаршалу Эйхгорну в Киеве и сообщит его ответ немедленно по получении.

Делегация в 6 часов вечера того же дня (30. 04) вернулась в Севастополь и доложила Саблину, что находившаяся в Крыму украинская дивизия уходит на север, за его пределы, и полноправными хозяевами на полуострове остаются немцы. Их крупные соединения двигаются на Севастополь, и их авангард находится уже у Инкермана. Кроме того, из ответа немецкого генерала было совершенно очевидно, что Германия не дает никаких гарантий по поводу неприкосновенности флота, хоть он теперь и считается украинским.

Последняя надежда спасти Черноморский флот, таким образом, рухнула и Саблин решил увести все способные двигаться суда в Новороссийск, а остальные затопить. Узнав об этом решении, представители местной Севастопольской Рады заявили протест и предложили адмиралу лучшие суда уводить не в советский Новороссийск, а в украинскую Одессу, где, по их сведениям, немцы признают украинский флаг.

Командующий флотом отклонил это предложение и дал распоряжение судам готовиться к переходу в Новороссийск. Одновременно Саблин приказал сформировать команду подрывников, которая после ухода флота подорвала бы оставшиеся корабли. Между тем немцы в конце этого же дня начали занимать Севастополь и к 11.00 вечера в штаб флота послали телеграмму с предупреждением, что всякое судно, попытавшееся выйти из порта, будет расстреляно.

Несмотря на это грозное предупреждение, в двенадцатом часу ночи дредноуты «Воля», «Свободная Россия» и 2 миноносца, уже под огнем германской полевой артиллерии и пулеметов, вышли по направлению в Новороссийск. Миноносец «Гневный» из-за ошибки машинной команды выскочил на берег и только потом был подорван.

Транспорты, подводные лодки и другие суда, не выдержав немецкого огня, повернули обратно в Южную бухту или же просто остались на местах, даже не пытаясь сняться с якорей. Подрывная команда разбежалась, не выполнив своей задачи, поэтому все оставшиеся в Севастополе суда и предназначенные к взрыву наиболее важные портовые сооружения остались в целости, и только один миноносец «Заветный» был взорван своим командиром. Командовать оставшимися кораблями вместо ушедшего в Новороссийск адмирала Саблина стал капитан 1-го ранга Остроградский и представился по этому случаю немецкому командованию.

Главнокомандующий немецкими войсками в Крыму на следующее утро предложил Остроградскому ни на судах, ни на портовых сооружениях никаких флагов не поднимать, так как, по его словам, судьба флота еще будет решаться на межгосударственном уровне. Несмотря на протесты Остроградского и комиссара Украинской Рады в Севастополе Сотника, 2 мая суда продолжали стоять без флагов. Однако 4 мая поступила команда — на всех кораблях Черноморского флота поднять германские флаги. Остроградский и Сотник энергично протестовали, но на них немецкое командование внимания не обратило, а 11 мая из Киева в Новороссийск адмиралу Саблину от фельдмаршала Эйхгорна поступила телеграмма: «Суда бывшего Черноморского флота, находящиеся в настоящее время в Новороссийске, не раз нарушали Брест-Литовский мирный договор и принимали участие в борьбе против германских войск на Украине, поэтому никакие дальнейшие переговоры немыслимы до тех пор, пока суда не вернутся в Севастополь. Если это условие не будет выполнено, германское командование на Востоке будет вынуждено продолжать наступление по побережью»{169}.

Саблин незамедлительно дал ответ: «Сообщаю, что Черноморский флот, стоящий в Новороссийске и находящийся под моим единоличным командованием, плавает под русским военным флагом, суда флота договор не нарушали и никогда не принимали участия в борьбе против германских войск на Украине; прошу прислать более конкретные данные по этому поводу, иначе принужден считать ваши обвинения голословными.

Вместе с тем, если найдете полезным, прошу меня уведомить о времени и порте, куда я мог бы послать на миноносце своих представителей для переговоров и восстановления истины с вашими представителями»{170}.

Ответа на свою телеграмму Саблин не получил, зато в 6 милях от Новороссийска появилась германская подводная лодка, которая стала вести наблюдение за портом, и каждое утро с этими же целями прилетал немецкий аэроплан. С каждым днем он действовал все смелее, спускался все ниже, нервируя команды кораблей и местное население. Остался без ответа и телеграфный протест Саблина по поводу действий немецкой лодки и самолета. Зато скоро стало известно о накапливании германских войск на побережье от Батума до Сочи. Германская петля вокруг Черноморского флота затягивалась все больше и больше.

Новороссийск в это время находился в составе Кубано-Черноморской Советской Республики. Ее руководство пыталось тоже влиять на состояние флотских дел, но его дни уже были сочтены. На республику одновременно с юга и севера надвигались германские и белые войска. Советское правительство формально дало согласие на возвращение флота немцам, чтобы сохранить мирную передышку, но одновременно Совет Народных Комиссаров прислал Саблину указание затопить флот. Для исполнения этого решения в Новороссийск выехал член Коллегии Наркомата по морским делам И.И. Вахромеев, а затем и представитель Морского комиссариата И. Раскольников.

Командование и личный состав флота очень болезненно восприняли решение об уничтожении Черноморского флота. Сам Саблин и его заместитель капитан 1-го ранга Тихменев были категорически против. Но были и желающие выполнить решение Совнаркома. Они группировались вокруг командира миноносца «Керчь» старшего лейтенанта Кукеля. На прошедших делегатских собраниях развернулась ожесточенная борьба между сторонниками и противниками потопления кораблей. Адмирал Саблин послал телеграмму В.И. Ленину и Л .Д. Троцкому, где сообщил, что на борту линейного корабля «Воля» состоялся совет моряков, на котором только одна четверть участников высказалась за затопление кораблей, остальные воздержались, и что он сам лично рассматривает это решение, как преждевременное и граничащее с изменой{171}. Адмирал Саблин был вызван в Москву и там арестован, но благодаря сочувствию морского караула смог бежать из-под ареста. В дальнейшем он с большим трудом сначала эмигрировал, а потом перебрался к белым в Добровольческую армию и стал служить у них.

Оставшийся за Саблина капитан 1-го ранга А.И. Тихменев получил из Москвы вторичную телеграмму, уже за подписью В.И. Ленина и Свердлова (от 15.05. 1918. № 49), с категорическим требованием уничтожить корабли Черноморского флота в Новороссийске. Перед этим Тихменев тайно послал лейтенанта Полякова к Донскому атаману генералу Краснову с сообщением всех обстоятельств этого дела. Краснов ответил, что помочь ничем не может, но полагает, что «лучше отдать корабли немцам, так как это оставляет надежду сохранить их для будущего»{172}.

17 июня Тихменеву удалось вывести из Новороссийска отряд кораблей в составе линейного корабля «Воля» и эсминцев — «Беспокойный», «Дерзкий», «Живой», «Пылкий», «Поспешный», «Жаркий» и другие, и привести их в Севастополь. Это ускорило события, и вечером этого же дня Кукель и его единомышленники по требованию Вахрамеева и Раскольникова затопили у Мысхако эсминец «Громкий». Линкор «Свободная Россия» (бывший «Императрица Екатерина Великая»), 7 новейших эсминцев, два миноносца и одно посыльное судно затопили в Новороссийске. На следующий день, 19 июня, в районе г. Туапсе был затоплен эсминец «Керчь». Остальные мелкие суда (8 сторожевых катеров) по железной дороге были перевезены в Царицын. Впоследствии, вместе с отрядом красных матросов в 220 человек, они составили основу красной Волжской флотилии{173}.

В конце августа белые войска заняли Новороссийск. В Крыму боевые корабли продолжали находиться под властью немцев. 1 октября 1918 г. адмирал Гопман зачитал русским морякам документ, подписанный представителем РСФСР в Берлине Л. Иоффе (от 24 сентября 1918 г. за № 795). В нем говорилось, что бывший Императорский Российский флот, являясь собственностью Республики, до заключения мира находится в управлении Германским Адмиралтейством. Поэтому линейные корабли «Воля», «Иоанн Златоуст» и «Евстафий», а также миноносцы и подводные лодки будут «приняты в пользование представителями Гопмана, в силу чего русские команды должны уйти с кораблей»{174}.

Немцы менее 4-х месяцев владели русскими кораблями на Черном море. В ноябре 1918 г. им пришлось срочно покидать Россию. Но и за столь короткий срок они успели нанести флоту серьезный урон, главным образом тем, что уничтожили основную часть его боезапаса, хранившегося на острове Березань. 8 ноября 1918 г. германский адмирал Гопман сообщил морскому представителю Украины контр-адмиралу Клочковскому и, не признававшим его юрисдикцию, представителям Белого движения капитанам 1-го ранга Тихменеву и Лебединскому, что в связи с уходом немцев из Крыма Черноморский флот будет передан им.

Руководители ВСЮР с большим нетерпением ожидали ухода немцев, рассчитывая захватить все корабли, находящиеся в Севастополе, Одессе, Николаеве и других портах. Большие надежды при этом возлагались ими на содействие союзников в этом вопросе, а поэтому Деникин и его окружение торопили приход их боевых кораблей на Черное море. Чтобы ускорить этот процесс, еще в середине октября 1918 г. адмирал Д.В. Ненюков, занимавший тогда пост начальника Управления военно-морской базы в Одессе, послал старшему союзному адмиралу схемы минных полей, установленных русскими на Черном море в 1-ю мировую войну, а также все сведения о численности и тоннаже русских военных судов, находившихся у немцев.

И вот, наконец, 10 ноября в Новороссийскую бухту вошла эскадра в составе двух крейсеров — французского «Эрнест Ренан» и английского «Ливерпуль». Почти в это же время на болгарском пароходе под французским флагом прибыл командированный Деникиным на Балканы генерал И.Е. Эрдели. Он привез чрезвычайно необходимый для белой армии груз: боеприпасы и винтовки. Когда 13 ноября флот союзников прибыл и в Севастополь, чтобы начать прием русских кораблей, Деникин тут же отправил туда адмирала А. И. Герасимова, назначенного перед этим начальником Морского управления при главнокомандующем ВСЮР. Ему была поставлена задача — убедить союзников начать сразу же передавать корабли белой армии для создания ее Черноморского флота. На Севастопольском рейде в это время находились линейный корабль (дредноут) «Воля» (бывший «Император Александр 3-й»), крейсер «Кагул», более десятка миноносцев, несколько подводных лодок, старые линейные корабли и много мелких судов вспомогательного назначения.

Однако союзники бесцеремонно обошлись с Герасимовым и практически проигнорировали просьбу Деникина. Старший адмирал союзного флота лорд Кольсорн категорически отказал посланнику. Лучшие суда Черноморского флота союзники укомплектовали иностранными командами, на них, вместо немецких, теперь были подняты английские, французские, итальянские и даже греческие флаги. Только на «Кагуле», а также трех находившихся в ремонте миноносцах и старых линейных кораблях были подняты русские Андреевские флаги.

Затем из Константинополя, где располагалась главная база союзных сил, последовало распоряжение — все годные к плаванию корабли отвести в Мраморное море, определить их на стоянку в турецком порту Измире и там интернировать. На просьбу Герасимова, отдать хотя бы два-три миноносца, необходимых для охраны и патрулирования внутренних вод Добровольческой армии, пришедший на смену Кольсорну французский адмирал Леже ответил резким отказом: «...союзные правительства, — заявил он, — не потерпят присутствия вооруженного русского судна на Черном море, так как таковое, будучи отнято большевиками, может наделать державам Согласия многочисленные беды и хлопоты»{175}.

Потом союзники пошли еще дальше. Специально созданные французские и английские команды, под предлогом недопущения захвата кораблей красными, топили и взрывали хранившиеся на складах в Севастополе боеприпасы, аккумуляторы подводных лодок, уничтожали приборы управления и увозили с собой замки орудий.

В это время сложилась ситуация, в какой-то мере повторившаяся после распада СССР, — Украина заявила о своем праве на Черноморский флот. Она обосновывала его «историческими границами Великой Украины», включающими весь северный Черноморский берег, а также обещанием немцев передать к ноябрю 1918 г. весь флот Украине. У Добровольческой армии был свой аргумент в споре за флот. Ее руководство заявило, что только эта армия является общерусским военным центром. «Основания Украины, — писал по этому поводу генерал Деникин, — были настолько одиозны в глазах русской общественности и морского офицерства, что вопрос о подчиненности флота был предрешен и не потребовал ни малейшей борьбы»{176}.

Весь Добровольческий флот в то время состоял всего из двух кораблей — подводной лодки «Тюлень», под командованием капитана 2-го ранга В.В. Подгорецкого и военного парохода «Полезный» с двумя 75 мм. орудиями на борту. Поэтому, не имея возможности получить корабли естественным путем, как русское наследство, белое командование всячески поощряло тех морских офицеров, которые самостоятельно, на свой страх и риск, приводили суда в Новороссийск и доставляли туда оружие и боеприпасы. Вот лишь несколько таких примеров.

Находившийся в Одессе на службе у гетмана Скоропадского контр-адмирал С.Н. Ворожейкин тайно оказывал всяческие услуги негласному одесскому центру Добровольческой армии. В начале 1919г., когда французы внезапно оставили Одессу, он увел яхту «Лукул» в Севастополь, а перед занятием его Красной Армией прибыл на ней в Новороссийск. В 1920 г. после исхода белых войск из Крыма эта яхта стала штабом генерала Врангеля.

Другой пример подобного рода подал контр-адмирал В.Е. Клочковский. Во время немецкой оккупации Украины и Крыма он занимал пост военно-морского представителя правительства гетмана Скоропадского в Севастополе. Адмирал Клочковский возглавил операцию по захвату подводных лодок у немцев перед их уходом. Впоследствии он возглавил бригаду подводного плавания.

На этом же поприще отличился и будущий начальник штаба Черноморского флота Н.Н. Машуков. В конце 1918 г. он командовал тральщиком «Ольга» и отрядом малых судов. По тайному указанию начальника управления военно-морской базы г. Одессы контр-адмирала Д.В. Ненюкова, он получил задачу доставить в Новороссийск для Добровольческой армии снаряды и патроны с находившихся под контролем немцев складов на острове Березань. Машуков выполнил этот приказ. Погрузив с помощью набранных в Одессе офицеров-добровольцев свыше 50 000 снарядов, он, не заходя в занятый уже союзниками Севастополь, доставил боеприпасы в Новороссийск.

В другой раз, 14 мая 1919 г. главный командир портов адмирал Саблин приказал Машукову выйти с отрядом офицеров на корабле «Цесаревич Георгий» в сопровождении буксиров на остров Тендеру, где французы оставили канонерские лодки «Донец», «Кубанец» и ряд транспортов. С большим трудом Машуков привел на буксире канонерскую лодку «Кубанец» и пять больших транспортов в Новороссийск, обойдя уже занятый Красной Армией Крым. Эти транспорты послужили основой для создания транспортного флота Морского управления при штабе ВСЮР.

В период с ноября 1918 г. до середины апреля 1919 г. в Крыму обосновалось националистическое Крымское Краевое правительство, которое по договоренности с немцами приняло у них власть. Ко флоту это правительство никакого отношения не имело, им полностью распоряжались союзники. Они, как и в свое время немцы, грабили корабли и многие из них привели в негодность.

В конце апреля 1919 г. Красная Армия вернула себе Крым и, как уже говорилось, союзники все боеспособные корабли увели в Турцию. Белое командование продолжало настойчиво просить вернуть им корабли, и, наконец, летом 1919 г. союзники смягчили свою позицию и приняли решение передать в распоряжение командования ВСЮР ряд кораблей Черноморского флота. Кроме уже упоминавшегося крейсера «Кагул», белым отошли 3 подводные лодки, в том числе «Тюлень», и 5 эсминцев. Несколько позже, уже из Константинополя, штабу ВСЮР были переданы наконец-то лучшие корабли Черноморского флота — линейный корабль «Александр 3-й», и современные эсминцы. Вскоре они приняли участие в боевых действиях по вторичному овладению Крымом. В этой операции участвовали 1 крейсер, 5 миноносцев, 4 подводные лодки и около 2 десятков вооруженных пароходов. К осени 1919 г. союзники возвратили белым все остальные российские суда, в том числе и вспомогательные различного назначения.

Наконец, в июне 1919 г., когда красные оставили Крым, у белого командования появилась возможность заняться вплотную восстановлением Черноморского флота. Практически все суда к этому времени нуждались в серьезном ремонте. Многие из них были совершенно разграблены, со взорванными англичанами машинами. Флотскому начальству пришлось прибегать к импровизации и вооружать разные, преимущественно малотоннажные, коммерческие суда, баржи и катера, превращая их в канонерские лодки и посыльные суда. В состав флота вошел также 31 транспорт. Эти суда взяли на себя основную нагрузку по снабжению войск и перевозке личного состава по морю.

Возрождая Черноморский флот, командование вынуждено было решать сложную задачу укомплектования его офицерами и матросами. Вообще-то этих категорий военнослужащих в Крыму, Новороссийске, Одессе и на других подвластных белым территориях было предостаточно, но на практике их сильно не хватало. Сказалось влияние революции. Офицеры, флотские специалисты в это время раскололись на несколько групп — кто за белых, кто за красных, а кто-то просто хотел переждать смутное время вне армии и флота. Особенно не хватало офицеров с боевым опытом и технических специалистов. Рассчитывать можно было на бывших кондукторов флота разных специальностей, произведенных в офицеры в 1919 г. Иногда приходилось брать даже тех, кто служил ранее в различных родах оружия сухопутных войск{177}.

После того как Крым снова стал белым, была возобновлена работа Черноморского флотского экипажа, но он мог давать только новобранцев, из которых подготовить специалистов удавалось лишь мизерное количество. «Были случаи, — пишет в своих воспоминаниях бывший командир миноносца «Дерзкий» капитан 1-го ранга Н.Р. Гутан, — когда сформированная в этих условиях команда при выходе корабля в море вся укачивалась, пар в котлах садился и корабль стопорился. По неопытности сжигались котлы, портились механизмы, у орудий нередкими были несчастные случаи»{178}.

Очень серьезной проблемой для флота стала нехватка топлива — угля и нефти. По этой причине срывались операции, а в Азовском море корабли вмерзали в лед. Критическая ситуация с обеспечением кораблей, у которых паровые двигательные установки потребляли уголь, сложилась в связи с потерей белыми Донецкого каменноугольного бассейна. Единственным источником обеспечения флота углем стала заграница, но для этого требовалась в больших количествах валюта, а ее было крайне мало. Поэтому принимались строжайшие меры экономии топлива. У причалов корабли стояли, как правило, без пара.

Добычи нефти в Крыму тоже не было. Для миноносцев ее в ограниченном количестве покупали в Аджарии, в Батуме. Нередко миноносцы плавали на буксире один у другого или их буксировали корабли, работавшие на угле. По существующему приказу машины могли запускаться экипажами только ввиду встречи с противником. Аналогичные трудности были и с обеспечением кораблей машинным маслом. Для топлива на некоторых кораблях даже пытались использовать вместо угля макуху, отходы от производства растительного масла, но при ее сгорании из трубы вылетало такое количество искр, что по ним противник мог на большом расстоянии определить местонахождение такого судна. К тому же этого топлива было мизерное количество, и оно не давало возможности развить нужную мощность{179}.

Кроме того, корабли испытывали большой недостаток боеприпасов, особенно средних калибров. Как уже говорилось, значительная часть боезапаса Черноморского флота была уничтожена немцами, а то, что осталось, нужно было делить между флотом, бронепоездами и полевой артиллерией. В связи с этим был введен такой порядок, по которому прежде, чем получить, скажем 102 мм. патроны, нужно было сдать стреляные гильзы от них в артиллерийскую лабораторию, размещавшуюся в Сухарной балке под Севастополем. Там патроны снаряжали и только потом выдавали кораблям{180}.

Очень слабой была ремонтная база флота. Почти все корабли требовали ремонта, а единственная транспорт-мастерская «Кронштадт» вынуждена была ремонтировать не только корабли, но и танки, бронепоезда, самолеты, вагоны и паровозы. Здесь же шло изготовление пик и подков для нужд кавалерии. И это притом, что мастерская была только на 33% укомплектована специалистами{181}.

Тем не менее, войдя в состав Добровольческой армии, Черноморский флот и некоторые мелкие суда, базировавшиеся на побережье Азовского моря, по мере их готовности стали участвовать в боевых действиях. Активность морских сил красных в этот период, ввиду их малочисленности, была минимальной. Главными задачами белого флота стали: огневая поддержка своих частей, действующих на побережье Черного и Азовского морей, и высадка десантов.

В начальный период боевой деятельности флота, пожалуй, наиболее ощутимый результат, был достигнут при его применении в освобождении Крыма от красных. 4/17 июня крейсер «Кагул» еще с не до конца укомплектованной командой совместно с английским линкором «Император Индии», греческими, французскими и итальянскими судами высаживали в Двухъякорной бухте и у Коктебеля бригаду Слащова, а потом поддерживали ее продвижение в глубь полуострова. По возвращении в Новороссийск «Кагул» получил пополнение из 100 кубанских казаков, которые значительно усилили его машинную команду, и уже под флагом командующего Черноморским флотом вице-адмирала М.П. Саблина этот корабль вошел в бухту Севастополя{182}.

Еще громче Черноморский флот белых заявил о себе в первых числах августа при взятии Одессы. Все управление боевыми действиями велось с борта крейсера «Кагул». Эскадренный миноносец «Живой», транспорт «Маргарита», тральщики: «Роза» и «Адольф», буксир «Доброволец», катера №53 и №58, три баржи и один быстроходный катер составляли группировку кораблей, задействованных в этой операции. Существенной была и поддержка союзников. Их отряд состоял из английского крейсера «Кара- док», 4 миноносцев и 2 гидропланов. В качестве десанта на борту кораблей находился драгунский полк в составе 74 офицеров, 841 солдата, 253 лошадей и 38 повозок. Тогда действия десанта были согласованы с восставшими в Одессе офицерами. Продвижение полка сопровождалось огнем русских и английских кораблей, и 11 августа город был в руках у белых. За этот успешный бой командир крейсера «Кагул» капитан 1-го ранга Остелецкий был произведен в контр-адмиралы, а крейсер переименован в «Генерал Корнилов»{183}. Аналогичные задачи флот решал также при взятии городов Херсон и Николаев.

Несмотря на эти и другие примеры успешных действий Черноморского флота, его становление, в силу уже названных причин, шло с большим трудом, и к тому времени, когда потребовалось напряжение всех его возможностей для эвакуации войск и беженцев из Новороссийска, он с этой задачей без помощи союзников справиться не смог.