5. ОДЕССКИЙ ТУПИК
Очередной акт трагедии белого юга произошел в феврале 1919 г. в районе Одессы, когда до Новороссийской катастрофы оставался еще месяц. В это время Вооруженные Силы Юга России уже были расчленены наступающей Красной Армией на две части. Левое крыло белых войск, состоящее из основных соединений Добровольческой армии и казачьих войск, отступило на левый берег Дона и с боями двигалось по направлению к Екатеринодару и Новороссийску. Правое крыло деникинских войск отступало двумя группировками — одна по правому берегу Днепра, другая по левому. Обе они входили в Украинскую группировку, которой командовал генерал А.М. Драгомиров. Под ударами 12-й армии красных эти войска отходили по двум направлениям: правобережная во главе с генералами Ф.Э. Бредовым и М.Н. Промтовым — на Одессу, левобережная под руководством генерала Я.А. Слащова — в Крым. Были еще войска в районе Одессы, которыми командовал генерал Н.Н. Шиллинг. Деникин принял решение подчинить ему все соединения и части, отступающие на Одессу и Крым. Сложность ситуации для белых войск заключалась в том, что они не могли закрепиться на каком-либо рубеже и противостоять красным, так как оказались в это время меж двух огней. Территория, прилегающая к Одессе и Крыму, контролировалась армией Махно и отрядами атамана Григорьева, а с севера наступали красные.
С учетом сложившейся обстановки командование Красной Армии разработало план освобождения от белых войск всей Украины, Крымского полуострова и Одессы. Этот план был положен в основу директивы Юго-Западного фронта от 9 января 1920 г.{136} Суть предстоящих боевых действий заключалась в том, чтобы ударами по трем направлениям (каменец-подольском, одесском, и крымском) нанести поражение остаткам деникинских войск, прижать их к румынской границе и Черноморскому побережью и разгромить. В развитие директивы были спланированы две армейские наступательные операции: Одесская и Крымская. В ходе Одесской две армии — 12-я и 14-я, должны были рассечь группировку генерала Шиллинга и уничтожить ее, нанеся два удара: главный — силами 14-й армии, на Одессу и вспомогательный — двумя дивизиями 12-й армии, на Каменец-Подольск. Крымская же операция проводилась силами 13-й армии и имела целью не допустить отхода войск генерала Я.А. Слащова в Крым и разгромить его раньше — в Северной Таврии.
Учитывая слабость корпуса Слащова, сделать это для красных особого труда не представляло. Сам он так описал свои силы и план по выходу из ситуации.
«Для выполнения задачи в моем распоряжении находились: 13-я пехотная дивизия — около 800 штыков, 34-я пехотная дивизия — около 1200 штыков, 1-й Кавказский стрелковый полк — около 100 штыков, Славянский полк — около 100 штыков, чеченцы — около 200 шашек, Донская конная бригада полковника Морозова — около 1000 шашек и конвой Штакора-3 (штаб 3-го армейского корпуса. — Н.К.) — около 100 шашек. Артиллерия имела всего на одну дивизию 24 легких и 8 конных орудий; итого около 2 200 штыков, 12 000 шашек и 32 орудия. С первого же взгляда было ясно, что этих сил было совершенно недостаточно для обороны Северной Таврии.
Фронт Северной Таврии тянулся полукругом около 400 километров, причем прорыв моего расположения в одном месте мог привести красных к перешейкам раньше остальных моих частей, которые, следовательно, вынуждены были бы в этом случае бежать назад вперегонки с красными и подвергнуться неминуемому поражению.
Поэтому я решил Северной Таврии не оборонять и до Крыма в бой с красными не вступать, а немедленно отбросить Махно от Кичкасского моста и отправить пехоту в Крым, прикрывая ее отход от красных конной завесой. Бригаду 34-й (пехотной) дивизии с обозами из Екатеринослава отправить по железной дороге на Николаев, где погрузить на суда и перевезти в Севастополь»{137}.
В принципе, Слащову удался его план. Красные войска, начав 18 января наступление, уже через шесть дней вышли к Перекопскому и Чонгарскому перешейкам, но ни окружить, ни уничтожить корпус Слащова не смогли. Он успел отвести свои войска из Северной Таврии.
Что же касается группировки генерала Н.Н. Шиллинга, то она попала в более сложное положение. Соединения 14-й красной армии начали движение в ее глубокий тыл, отрезая от путей сообщения и баз, угрожая Одессе. Хотя это город с небольшими перерывами уже более года находился под контролем белого командования, ничего кроме хлопот он ему не приносил. Связь с ним была затруднена и он, по сути дела, был предоставлен сам себе. Главное его достоинство — порт, по причине отсутствия угля, использовался очень слабо и то в основном в интересах союзников. Бывший начальник отдела пропаганды в правительстве Деникина К.Н. Соколов, который по долгу службы обязан был знать о ситуации на подвластных ВСЮР территориях, по поводу Одессы писал:
«В декабре (1918 г. — Н. К.) Одессу «поверг к стопам» генерала Деникина прибывший туда из Ясс и вытеснивший при содействии французов петлюровцев генерал Гришин-Алмазов. Это приобретение оказалось сомнительного качества. Город вообще трудно управляемый благодаря специфическим особенностям своего пестрого населения, Одесса стала совсем невозможна, с тех пор как в ней появились киевские эмигранты и французские войска. Мы так и не справились с этим кипящим котлом всевозможных «сепаратизмов» интриг, инородческих, иностранных и административных. Мало помогло делу и назначение туда главноначальствующим генерала Санникова, бывшего при Временном правительстве одесским городским головой. Связь, вообще слабо работавшая на территории главного командования, с Одессой почти вовсе не поддерживалась, и нам только казалось, что мы управляли этим городом, который мы не смогли даже снабдить топливом и продовольствием. Мы делали из Екатеринодара бессильные жесты, а Одесса жила сама по себе, или, вернее, билась в судорогах нездорового политиканства и спекулятивного ажиотажа»{138}.
И вот теперь по стечению обстоятельств этот город становился стратегически важным, и его предстояло готовить к защите от красных войск. Шиллинг в какой-то мере предполагал, что в связи с успешным наступлением Красной Армии город и его войска могут оказаться в очень сложном положении. Тем более, что Галлицийская армия, нацеленная тоже на защиту Одессы, надежд не вызывала. Она была образована в 1918 г. как военное формирование Западно-Украинской Народной Республики (ЗУHP), состоящее из частей сичевых стрельцов, ранее входивших в состав Австро-Венгерской армии. В декабре 1918 г. ЗУ HP объединилась с Украинской Народной Республикой, которая одной из основных своих задач считала борьбу против Красной Армии, освобождавшей в то время правобережную Украину. Летом 1919 г. Галицийский корпус включился в боевые действия сначала в составе петлюровских войск, а в сентябре 1919 г., когда армия Деникина заняла Киев, сичевики перешли на ее сторону.
Теперь же, когда эта армия получила задачу переместиться на новое направление, ее командование приказ исполнило только частично, один только 3-й корпус занял новый район. Другие же два сильно задержались в предыдущих боевых действиях и в удержании Одессы участвовать уже не могли. Рассчитывать Шиллинг мог только на немногочисленный гарнизон города, да на части генералов Бредова и Промтова. И тут он допустил серьезную ошибку, в результате которой и Одессу не спас, и войска по сути дела погубил. Корпус генерала Промтова в это время отражал натиск войск 14-й армии красных и имел полную возможность перейти на левый берег Днепра, в районе Каховки присоединиться к корпусу Слащева и вместе с ним отойти за перешейки. Собственно, поначалу Шиллинг ему это и предписывал в телеграмме от 21 декабря (ст. стиль). Однако уже через несколько дней Шиллинг приказал Промтову отступать на Одессу и прикрыть город{139}.
Сейчас совершенно очевидно, что Деникин не придавал всей серьезности положению, в котором могла оказаться Одесса. Шиллингу шли строгие указания не допустить сдачи города, его предупреждали о том, что союзники тоже очень заинтересованы в сохранении Одессы. Хотя ситуация складывалась критическая, город защищать было практически некому, а об эвакуации войск и беженцев особо никто не заботился. Соответственно действовало и морское командование. Адмирал Д.В. Ненюков тоже не планировал серьезных перемещений флота в этот район.
Шиллинг лучше, чем ставка Деникина, представлял надвигающуюся опасность, так как знал возможности порта и состояние войск. Он обратился к Деникину, чтобы тот заключил соглашение с Румынией по поводу пропуска бронепоездов и восстановления Бугазского моста. Своя железная дорога не функционировала, так как была перерезана махновцами. Он просил также добиться гарантий союзников, что они примут активное участие в эвакуации войск и беженцев. Одновременно он и сам обращался к начальнику британской миссии в Одессе и просил содействия по вывозу семей офицеров и гражданских лиц Добровольческой армии, а также о помощи флота в обороне от красных на подступах к Одессе. Кроме того, Шиллинг просил также поставок оружия и боеприпасов, пропуска в Бессарабию частей одесского гарнизона, в случае невозможности посадить их на суда.
Ответа от начальника миссии не поступило. Только на повторный запрос от 18 января британцы сообщили, что ими будет оказана помощь судовой артиллерией при обороне побережья и что 10 тысяч винтовок уже на пути в Одессу. Что касается Бугазского моста, то англичане предложили решать этот вопрос в Константинополе, так как это прерогатива Парижа. В отношении вывоза семей офицеров и гражданских лиц, сочувствующих Добровольческой армии, союзники твердо заверили Шиллинга, что пришлют судов столько, сколько потребуется. Однако уже через 3 дня от англичан последовало новое письмо, в котором дословно излагался текст телеграммы, полученной миссией из Константинополя. Там сообщалось, что никакой опасности Одессе союзники не предвидят, для эвакуации 30 тысяч человек у них судов нет, а если бы они и были, то возможности разместить такое количество эвакуированных в других странах тоже нет.
Шиллинг пишет новое письмо союзникам, в котором упрекает их в том, что это они настояли на необходимости удерживать Одессу и добровольческое командование в угоду им вынуждено было менять свои оперативные планы. Он подчеркнул при этом, что в предыдущий раз Одессу пришлось оставить даже при наличии у белых гораздо больших, чем сейчас сил. Шиллинг снова просил решить вопрос о помощи хотя бы в эвакуации людей. Лишь 31 января глава британской миссии под большим секретом сообщил ему, что союзники гарантируют проход русских войск через границу в Бессарабию. В этих условиях Шиллинг направляет командующему группой войск в правобережье генералу Ф.Э. Бредову телеграмму следующего содержания.
«ВЕСЬМА СЕКРЕТНО
Генералу Бредову
В случае непосредственной угрозы Одессе я со штабом перееду (в) Севастополь. В этом случае на Вас и на Ваш штаб возлагаю объединение командования и управления во всех отношениях всеми войсками, учреждениями, управлениями, находившимися в Одесском районе, равно как и Галицийской армией. К Вам же переходит гражданская власть. Одесса должна быть удерживаема возможно дольше, дабы успеть вывезти раненых, больных и семьи офицеров, а также лиц, служивших в Добровольческой армии, коим грозит опасность быть убитыми большевиками и кои не могут идти походом.
(В) случае оставления Одессы все, что возможно, из русских добровольческих войск надлежит под прикрытием союзного флота посадить на суда и отправить в Крым. Все, что за отсутствием тоннажа (не) может быть эвакуировано морем, отходит на Днестр в районы г. Беляевка — Маяки и Тирасполь, где и приступает к переправе на правый берег. При этом румынскому командованию должно быть заявлено:
1. Отход на Бессарабию явился вынужденным в силу вещей.
2. Что о возможности такого отхода заблаговременно было сообщено через нашего представителя в Бухаресте румынскому правительству и представителям Антанты в Екатеринославе и Одессе и что ответа с отказом не последовало.
3. Что из телеграммы генерала Деникина я усмотрел, что вообще русские могут быть направлены в Бессарабию.
В отношении румын надлежит сохранить полную лояльность и, ни при каких обстоятельствах, враждебных действий не открывать. Настаивать на пропуске с оружием в руках в Тульчу для посадки на суда и вывозки в Крым или Новороссийск.
(К) галичанам, пока они лояльны, относиться также лояльно и всемерно подчеркивать наше к ним — галичанам — благожелательное отношение, как к родным братьям. В случае их перехода на сторону большевиков надлежит быстро разоружить те части, которые расположены на путях отхода наших войск.
Для обеспечения довольствия образовать (в) Тирасполе и Маяках продовольственные магазины. Все не погруженные в повозки боевые припасы и все ценное, что не может быть возимо с собой на походе, грузить на суда по указанию соответствующих начальников отделов штаба. Относительно денежных знаков — мною предпринимаются шаги по снабжению войск, которые отойдут в Бессарабию, валютой, но нет надежды на своевременное благоприятное осуществление этого вопроса, почему о способе дальнейшего довольствия в Бессарабии поручаю Вам сговориться на месте с румынскими властями, указав, что за все взятое будет уплачено. Можно производить товарообмен или частично для получения румынской валюты продать часть вывезенного имущества по Вашему усмотрению, разрешаю деньги обменять в Одессе.
Согласно указаний главкома, лица мужского пола в возрасте от 17 до 43 лет, способные к строевой и тыловой службе, не имеют права на отъезд за границу, почему таковые лица в случае выступления в Бесарабию должны быть присоединены к войскам и с ними из Тульчи отравлены на фронт.
Местоположение своего штаба предоставляю избрать Вам самим. Радиостанцию получите у командира 3-го радиотелеграфного дивизиона. О времени передачи Вам командования сообщу дополнительно.
Одесса 23 января 1920 г.
0231895
Генерал-лейтенант Шиллинг»{140}.
Между тем, события в Новороссии стали развиваться стремительно и не в пользу белых. 5 февраля советская 41-я красная стрелковая дивизия и приданная ей кавалерийская бригада Г. Котовского начали наступление на г. Николаев. Его должен был удержать корпус генерала Промтова, усиленный частью войск Одесского гарнизона. Однако большие потери в предыдущих боях, сыпной тиф, массовые сдачи в плен сильно ослабили этот корпус. Как и следовало ожидать, добровольческие части не выдержали натиска красных и стали отходить к реке Буг, на северном берегу которой была расположена судостроительная верфь Черноморского флота. Там находились в постройке и на ремонте много кораблей, причем часть из них были почти в законченном состоянии. Создалась реальная угроза их потери. В сложившейся ситуации большую расторопность и распорядительность проявил командир военного порта контр-адмирал М. Римский-Корсаков. Он воспользовался прибывшими из Одессы на помощь Ледоколом и буксирами, для которых там отдали последние запасы угля, сняв его даже со стоящих в порту пароходов. С помощью этих средств Римский-Корсаков смог вывести по извилистому и уже покрытому льдом фарватеру в Одессу около десятка судов. Среди них: крейсер «Адмирал Нахимов», эскадренные миноносцы «Цериго» и «Занте», две подводные лодки, два десантных судна, большие транспорты «Дон» и «Баку». Потеряли лишь посыльное судно «Джалита» и то по вине его командира — оно наткнулось на камни и затонуло в Днепро-Бугском лимане.
Потом красные части вышли к Херсону, но и из этого порта успел уйти отряд обороны Днепро-Бугского лимана под командованием капитана 1 ранга В.И. Сабецкого. Его отряд состоял из двух паровых шхун, вооруженной баржи и нескольких мелких судов. Преодолев лед, они пришли в Крым, где пригодились при обороне перешейков — поддерживали огнем артиллерии войска, защищавшие Юшуньские позиции. 11 февраля красные войска вступили в Херсон, а на следующий день они заняли и Николаев. Деморализованный корпус генерала Промтова не смог удержаться на линии Буга и стал отходить к Одессе, но Шиллинг, считая, что эвакуировать его там не удастся, приказал ему, минуя Одессу, отступать к Днестровскому лиману и переправляться в Румынию. Ранее такую же задачу для своей группировки получил и генерал Бредов. Теперь Шиллинг мог рассчитывать только на местный гарнизон, чтобы под его прикрытием провести эвакуацию города, которому в 8-й раз за время Гражданской войны предстояло пережить смену власти.
Борьба за Одессу — это особая страница в истории Гражданской войны на юге России и заслуживает более подробного описания.
Советская власть в Одессе была установлена 30 января 1918 г Тогда в ней и на территории соседних Херсонской и Бессарабской областей была образована Одесская Советская Республика Однако просуществовала она не долго. Уже в конце февраля немцы оккупировали ее территорию, и 13 марта власть в Одессе перешла к ним. С немецким оккупационным режимом в то время активно сотрудничало украинское националистическое правительство гетмана Скоропадского, а потом и петлюровцы Они тоже считали себя вправе распространять свою власть на Одессу. Так продолжалось до ноября 1918 г., когда немцы вынуждены были спешно покидать Россию и Украину, чтобы бороться с революцией в своей собственной стране. На смену немцам пришли французы и англичане. 26—28 ноября в Одессе высадился французский десант, а в порту бросили якоря корабли Антанты. Так как белое командование поддерживало тесные связи с союзниками в борьбе с немцами, то с их ведома в Одессу прибыл пароход «Саратов», на борту которого разместилась стрелковая бригада белых войск под командованием полковника Н.С. Тимановского. Она была сформирована на базе частей гетмана Скоропадского — противника режима Петлюры.
Город тогда оказался разделенным на несколько зон: французские части занимали район Приморья (порт и гавань), белогвардейские — центр, а петлюровские железнодорожные станции Главная и Товарная. Между петлюровцами, и белыми сразу же вспыхнула борьба за власть в городе. Командование союзных войск сначала пыталось лавировать между ними, но когда 17 декабря французский гарнизон увеличился на целую дивизию, они стали открыто поддерживать белых. В ответ петлюровцы предъявили ультиматум с требованием вывести белогвардейцев из города. Этот шаг не имел успеха, наоборот — командир французской дивизии генерал Бориус назначил белого генерала Гришина-Алмазова военным генерал-губернатором города. Буквально на утро следующего дня по его приказу начались военные действия против петлюровцев. План этих действий был разработан в союзном штабе совместно русскими и французами.
Стычки продолжались весь день 18 декабря, а вечером старший от петлюровцев полковник Змеенко пошел на переговоры с генералом Бориусом. В ходе переговоров французы предъявили им ультиматум из трех пунктов: 1) Прекратить стрельбу. 2) Сложить оружие. 3) Покинуть город. На выполнение ультиматума петлюровцам дали всего несколько минут. Тем не менее, они согласились и власть в Одессе при поддержке французов полностью перешла к белым, но опять же не надолго. 13 марта 1919 г. отряд «зеленых» под командованием бывшего штабс-капитана, а в то время атамана, Григорьева, не признававшего ни белых, ни красных, ни союзников, напал на Одессу и захватил город. Части Юго-Западного района войск ВСЮР, включая и Одесскую бригаду полковника Тимановского, вынуждены были спасаться отступлением к румынской границе. Этому поражению белых в значительной степени способствовала эвакуация французских войск. Она произошла 20 марта 1919 г. В Одессе установилась власть «зеленых». С большим трудом и непрерывными боями бригада Тимановского пробилась в район Днепро-Бугского лимана в Бессарабию, занятую румынскими войсками. Выйдя к станции Бугаз, она после некоторого ожидания в апреле была переправлена морем в Крым.
Но самыми беспрецедентными действиями в борьбе за обладание Одессой, наверное, следует считать повторное взятие ее все тем же атаманом Григорьевым. Выбив 6 апреля из города белых, он буквально через несколько дней вдруг переметнулся на сторону большевиков и был назначен командиром дивизии Красной Армии. Силами этой дивизии он разбил собственный отряд, находящийся в городе, и занял его вновь. 28 апреля 1919 г. в Одессе была установлена советская власть. Григорьев не долго служил в Красной Армии. 7 мая 1919 г. он отказался передислоцировать свою 6-ю Украинскую стрелковую дивизию в Бессарабию для помощи начавшейся в Венгрии революции и перебежал к Махно. Впрочем, союз этих двух атаманов оказался не долгим. Махно увидел в Григорьеве сильного конкурента и организовал покушение на него. 27 мая 1919 г. Григорьев был убит. Красные продержались в Одессе до лета, 23 августа власть в городе снова перешла к белым.
И вот теперь в феврале 1919г. вокруг Одессы для белых снова сложилась крайне неприятная, по сути дела катастрофическая обстановка. Вообще то в Одессе к этому времени скопилось несколько тысяч военнослужащих, преимущественно офицеров из уже разгромленных красными частей, здесь были также и те, кто успел послужить и Скоропадскому, и Петлюре, и даже немцам. Но это была разношерстная, полуразложившаяся масса, многие были обременены семьями и не считали нужным даже зарегистрироваться в комендатуре. Поэтому, для прикрытия эвакуации войск и беженцев генерал Шиллинг мог рассчитывать только на гарнизон города, которым командовал полковник Стессель. Времени оставалось в обрез, а подготовительных работ было выполнено крайне мало. Нужно было перевезти в Крым, Новороссийск и за границу более 30 тысяч человек, а также огромные запасы материально-технических средств и военных грузов. Сразу стало ясно, что время упущено, красные были уже на подступах к городу. Начальник управления портом капитан 1 ранга Н.Н. Дмитриев, видно, сильно полагался на успокоительные приказы и заверения полковника Стесселя и особой инициативы в подготовительный период не проявил. Находящиеся в порту частновладельческие суда им мобилизованы не были, многие буксиры оказались без командиров, в то время как в городе находились свободные морские офицеры, в том числе и из только что эвакуированного Николаевского порта, и их можно было бы привлечь для этих целей.
В своих «Очерках русской смуты» генерал Деникин приводит и другие очень существенные причины, по которым была затруднена эвакуация Одессы. «Угольный кризис, — писал он, — не давал уверенности в возможности использовать всех средств Одесского порта. Небывалые морозы сковали льдом широкую полосу моря, еще больше затрудняя эвакуацию». Чуть дальше он продолжил: «Морское командование в Севастополе, которому было приказано послать в Одессу все свободные суда, под разными предлогами задерживали выход кораблей, как выяснилось позже — придерживали их для себя, на случай эвакуации Крыма»{141}.
Военных кораблей в порту, кроме маленького посыльного судна «Летчик», не было вообще. Зато иностранное присутствие было достаточно внушительным. У мола стояли английские крейсер «Серес» и два больших миноносца, а на внешнем рейде отдали якоря дредноут «Аякс» и крейсер «Кардиф». 4 февраля штаб Шиллинга объявил начало эвакуации и рано утром на следующий день весь порт пришел в движение. Стихийно, без всякого плана, стали грузиться пароходы. Брали то, что было сосредоточено у стоянок и что подвозили бегущие от красных части. Но людей в первый день подходило еще не много. Английский линейный корабль «Аякс» изредка открывал огонь из башенных орудий по местам предполагаемого скопления красных войск северо-восточнее города. Когда же наступила ночь, в городе вдруг началась стрельба. Это части гарнизона пытались пресечь попытки местных большевиков поднять восстание. На следующий день уже стала слышна орудийная канонада, доносившаяся с севера. Она становилась все сильнее — это бронепоезда отступали к вокзалу и вели огонь на ходу.
В городе возникло смятение, переходящее в панику. Люди бросились к молу, где их вскоре собралось несколько тысяч, и они начали штурмовать большие пароходы. На смену тем, кому удавалось проникнуть на суда, подходили все новые толпы людей, военных и гражданских, женщин и детей. Порядка никакого не было. Русские суда предназначались лишь для военнослужащих, и беженцы ринулись к англичанам. Но их транспорты брали, как правило, только тех, кто запасся специальным пропуском — членов семей военнослужащих и гражданских лиц, чье положение не позволяло им оставаться у красных. Один иностранный пассажирский пароход брал всех желающих, но за плату.
Нужно иметь в виду, что в те дни в Одессе стояли морозы до 10 градусов и море вблизи порта покрылось густой ледяной кашей, в которой пароходы застревали и не могли пришвартовываться к молу. Дальше, в глубине порта образовался ледяной припай, и некоторые команды, чтобы вывести суда в открытое море, стали ломами проделывать для них проходы. Ни одного ледокола на месте не оказалось. Были ледокольные буксиры «Смелый» и «Работник», а также большой английский буксир. Они до последних часов оказывали транспортам помощь в эвакуации. Но были и другие примеры, несколько буксиров за хорошую плату начали выводить на рейд частновладельческие суда. Некоторые такие пароходы никому не подчинились и покинули Одессу почти без пассажиров.
Многие пароходы были без угля, и их капитаны обратились к стоящему в порту английскому угольщику «Вотан» с просьбой дать топлива. Однако, когда англичане такое разрешение дали, капитаны затеяли спор, кто за кем должен получать уголь, а драгоценное время уходило. Лучше велась погрузка людей и имущества на те пароходы и транспорты, на которых имелись военные коменданты. Они брали на борт как можно больше пассажиров и только тогда отходили от мола, когда и трюмы и палубы были заполнены людьми. Получилось так, что основная часть одесской группировки оказалась отрезанной от города, поэтому основную массу пассажиров составляли члены различных управлений, штабов, тыловых и технических служб. Как уже говорилось, было немало и тех, кто отбился от своих частей или просто дезертировал.
Номинально управление портом существовало, оно находилось на пароходе «Румянцев». Но его влияние ни в чем не проявлялось, и эти обязанности взял на себя командир английского крейсера «Серес». Он главным образом указывал подходящим на загрузку судам места у мола. Пароход, который был предназначен для больных и раненых, как только он причалил, сразу же был захвачен толпой беженцев, и только благодаря англичанину самый последний прибывший пароход все-таки был отдан для больных и раненых. Но он был небольшим, и всех взять не удалось. В ночь на 7 февраля генерал Н.Н. Шиллинг со своим штабом перешел на пароход «Анатолий Молчанов». Утром следующего дня части 41-й стрелковой дивизии красных стали входить в Одессу.
Стрельба в городе вызвала панику в порту. Одни стали искать укрытия и прятаться за железнодорожными вагонами и портовыми сооружениями, другие бросились в южную часть порта, куда пули еще не долетали. Появились убитые и раненые. Давка у пароходов еще больше усилилась, а суда заторопились с отплытием. Ушел и «Анатолий Молчанов», почти пустой, увозя лишь Шиллинга с его штабом и несколькими сотнями человек конвоя. Многие корабли оказались перегруженными чрезмерно. Например, «Рио Негро» при норме 700 человек увез 1400, а на молу, где он был пришвартован, все равно осталась большая толпа людей.
Затем вблизи порта в стрельбе наступила небольшая пауза. Как потом выяснилось, это юнкера Сергиевского артиллерийского училища провели контратаку и отбросили красноармейцев на несколько кварталов, и снова заняли Воронцовский дворец. В порту стало спокойнее, хотя с севера военный мол по-прежнему простреливался. Всем было ясно, что красные могут ворваться в порт в любой момент. Английское командование, не желая подвергать опасности хотя бы тех, кто уже погрузился, приняло решение закончить эвакуацию, и их корабли получили команду выйти в море на внешний рейд. Последних защитников порта, это были в основном юнкера, взял на борт английский крейсер «Серес». Солдаты и офицеры других частей искали себе места на других отходящих пароходах. Несколько тысяч военнослужащих взял на борт пароход «Владимир». Люди на нем заполнили все трапы, а на палубе стояли вплотную плечом к плечу, но отойти от причала он не мог. Толпа стояла на его сходнях и продолжала напирать на стоящих впереди. Чтобы дать пароходу отойти, караул вынужден был применить оружие.
Одним из последних уходил пароход «Долланд», но он застрял неподалеку от мола во льду. Воспользовавшись его остановкой люди, проваливаясь в воду, бросились к нему по льду. Пароход давал тревожные гудки, но помочь ему было некому. Все буксиры уже ушли. У транспорта «Дон» сломалась машина, и он не мог отойти от мола. Даже зная об этом, люди все равно заполнили его до отказа, а к нему уже приближалась цепь красноармейцев. Но их заставили залечь своим огнем пулеметчики бронедивизиона, бывшие на этом корабле. Четверо смельчаков снова бросились на стенку причала и под пулями добежали до стоящей неподалеку шаланды «Сурож». К их счастью она была под парами, но не собиралась никуда двигаться. Заменив команду, поручик Моренко, возглавивший эту вылазку, обрубил швартовы, подвел шаланду к «Дону» и вывел его на рейд. «Серес» еще стоял у мола и, кроме юнкеров-сергиевцев, успел забрать полуроту старших кадет Одесского корпуса. В самый последний момент прибежало еще около 130 кадет младших классов, но их уже взял на борт каботажный пароход.
Не видя больше возможности покинуть город морем, толпа стала рассеиваться, люди стали уходить в город. Обстрел порта снова возобновился, но к самому молу, опасаясь огня судовой артиллерии, красные приближаться пока не рисковали. Однако драматические события в порту на этом не окончились. Последняя группа раненых и больных, всего около 200 человек, прибыла в порт, когда пароходов там уже не было. Эта группа укрылась в одном из ангаров, а сопровождавшему их врачу удалось обнаружить буксир, который не мог самостоятельно идти в Крым и был брошен. Тем не менее, на этот катер погрузилось около 100 человек, сами больные вывели его на рейд и там их перегрузили на госпитальное судно. Затем, несмотря на уговоры англичан, тот же доктор решил вернуться в порт за оставшимися больными и ранеными, взяв себе в помощники нескольких добровольцев. Находившийся на госпитальном судне английский врач, восхищенный мужеством русского коллеги, тоже вызвался помочь ему. В сумерках, когда все уже покинули порт, они поплыли на том же буксире и спасли уже потерявших всякую надежду на спасение оставшихся. Утром следующего дня английский миноносец вывел на рейд застрявший во льду пароход «Долланд» и неисправный танкер «Баку» с 600 пассажирами на борту{142}.
Прибыв в Крым, генерал Шиллинг не без оснований предполагал, что к нему будет много вопросов по поводу того, как он сдал Одессу и почему по сути дела была сорвана эвакуация войск, их гражданского персонала и беженцев. Поэтому он подготовил главнокомандующему ВСЮР, генералу Деникину, подробный доклад с изложением всех обстоятельств случившейся катастрофы. Приводимый ниже фрагмент этого документа дает основание полагать, что в нем он указал на многие ошибки, допущенные его подчиненными, штабом флота и союзниками, не упомянув ни об оной из своих.
«...По положению фронта, — докладывал генерал Шиллинг, — становилось совершенно очевидным, что Одесса в скором времени должна пасть, о чем мною доводилось № 01195 от 22 января и № 01196 от 23 января (все даты документа по ст. стилю. — Н.К.) и что рассчитывать на эвакуацию морем нельзя. Войска, отошедшие к городу и, в частности, к порту, попадут лишь в ловушку. Вместе с тем, несмотря на распределение имеющегося ничтожного топлива между учреждениями, не могущими двигаться походом, как-то: кадетского корпуса, института, довольствующих учреждений с их складами,— вывоз их, за отсутствием угля, представлялся сомнительным.
Помимо указанных учреждений я предполагал хотя бы казачью бригаду генерала Склярова направить морем в Новороссийск, для чего был предназначен транспорт «Николай», приспособленный для перевозки лошадей. Однако англичане завладели этим транспортом, и на вопрос по этому поводу офицера Генерального штаба по телеграфу 24 января начальник британской миссии лично ответил, что ни одна лошадь перевезена морем не будет. Считаю также необходимым отметить, что тоннаж, обещанный нам американцами, не только не был предоставлен, но американцы сами просили дать им пароход «Александра», на что мы ответили отказом.
Таким образом, помощь союзников по вывозу судов из порта реально ничем не сказалась, между тем работа личного состава военного порта была в высшей степени вяла, и, невзирая на ряд указаний моих и моего штаба командиру военного порта капитану 1-го ранга Дмитриеву, последний проявил почти полную инертность, но не мог быть мною сменен за отсутствием подходящего заместителя. Еще 23 января № 01181 было мною предписано командиру порта вывести недостающие боевые суда, доставленные в Одессу из Николаева, на внешний рейд, но выполнено это не было, причем каперанг Дмитриев ссылался на то, что англичане взяли это всецело на себя.
Плана эвакуации порта составлено не было, хотя об этом неоднократное напоминание со стороны штаба было сделано заблаговременно. В нужную минуту 24 января, когда выяснилась несостоятельность помощи англичан, каперанг Дмитриев заболел и передал свои обязанности малоопытному кавторангу Баллас. Необходимо определенно установить, что даже при неблагоприятно складывавшихся обстоятельствах (лед, отсутствие угля, саботаж рабочих) все же при напряжении и соответствующе поставленной работе военного порта можно было, несомненно, вывести почти все суда на внешний рейд.
Ввиду всего вышеизложенного мною было принято решение:
1. Войска, минуя Одессу, направить в Бессарабию на Тульчу.
2. Общее управление войсками, отходящими в Бессарабию, возложить на генерала Бредова, а самому со штабом переехать в Севастополь. Мотивами последнего решения было: а) необходимость сохранить за собой возможность управления главнейшим участком — Крымом, б) необходимость быть вне территории Румынии, дабы иметь возможность лучше заботиться о войсках, отошедших в Бессарабию (указания генералу Бредову № 0231395 от 23 января и телеграмма генералу Геруа № 02311401 от 24 января с полной ориентировкой и просьбой облегчить положение наших войск в Бесарабии).
3. Назначить начальника гарнизона Одессы полковника Стесселя комендантом укрепленного района, с указанием всем начальствующим и должностным лицам, частям и учреждениям исполнять распоряжения полковника Стесселя (приказ № 64 от 23 января).
4. Возложить на полковника Стесселя удержание города Одессы, причем, ввиду заверения английского командования, что они обеспечат эвакуацию морем офицерской организации города и государственной стражи, полковнику Стесселю указывалось, что, в случае необходимости оставить город, офицеров и стражу организованно направлять в порт для посадки на суда по указанию английского командования. Тылы же войск и учреждения, находящиеся в черте города, теперь же отправлять на Маяки (директива № 0231400 от 24 января).
24 января начальник британской миссии предлагал мне, ввиду отхода наших войск и ручательства украинцев, что они удержат Одессу, передать власть последним. На это я указал, что удержание города украинцами, не имеющими реальной силы, — одни разговоры, но что в случае, если...(текст поврежден. — Н.К.) гарантируют вывоз наших раненых, больных, семейств и проч., а украинцы не предпримут враждебных против нас выступлений, от передачи власти я не отказываюсь.
В ночь на 25 января я перешел со штабом на пароход «Анатолий Молчанов», выведенный к утру на внешний рейд для снабжения углем. В городе в это время происходили следующие события: с вечера 24-го появились прокламации, призывающие население к восстанию, и быстро распространялся слух о приближении к городу красных, занявших к этому времени ст. Одесса-Сортировочная. Отдельные банды евреев несколько дней производили нападения на офицеров, автомобили, грузовики. С утра 25-го чины государственной стражи начали покидать свои участки и расходиться. В городе началась стрельба из домов в тыл офицерским заставам. Началось заранее подготовленное восстание, а после полудня в центр города прорвались войска красных. Кавалерия пыталась отрезать офицеров от порта, что дало толчок ненадежной и неустойчивой части офицерства срывать с себя погоны и разбегаться. Ведя бой, лучшая часть офицерства отходила к Карантинному молу для посадки на суда. Но таковых, несмотря на заверение англичан, приготовлено не было. Переполненный людьми, мол подвергся обстрелу из пулеметов, и среди находившихся начались жертвы и паника. Переходом в наступление офицеры очистили от красных Александровский парк и продвинулись в город для обеспечения оставшихся на молу, отхода на западную окраину и следования затем в Бессарабию.
Находясь до 27 января на внешнем рейде Одессы, я был лично свидетелем «обеспеченной» англичанами эвакуации, страницу из коей помещаю в приложении.
В результате эвакуации Одессы вывезенным оказалось:
1. По части санитарной: в предвидении недостаточности тоннажа все раненые и больные были разделены на две категории:
а) тех, чье оставление грозило им местью большевиков, б) тех, кому опасность не угрожала. К первой категории относилось около 4 000 человек. Из их вывезено более 3 ООО.
2. По части технической вывезены: а) все технические части;
б) танки; в) броневики и г) авиационное имущество.
3. Из семей вывезено значительное количество.
Осталось: 1) Около 300 больных (сыпнотифозных). 2) Бронепоезда, боевые припасы на баржах, часть грузовых и легковых автомобилей и все лошади; из строившихся судов — крейсер «Адмирал Нахимов», севший на мель миноносец «Занте» и две потопленные подводные лодки, а также работавшие в порту мелкие суда и буксиры. 3) Часть добровольческих семей и гражданских служащих Добрармии.
Подлинный подписали: Генерал-лейтенант Шиллинг Начальник штаба Генерального штаба Генерал-майор Чернавин С подлинным верно: Генерального штаба полковник (подпись)»{143}.
Соединения и части Красной Армии полностью овладели Одессой, если судить по сводке оперативного отдела штаба 14-й армии, в середине дня 7 февраля. При этом, как следует из этого документа, — «Захвачены колоссальные трофеи, пока учтено 20 орудий и 50 пулеметов. Овладение Одессой, — сообщается в сводке, — произошло при следующей обстановке: 5 февраля наши части, наступая от Тилигульского лимана, выдержали ряд упорных боев, причем противник в дер. Степановка пытался атаковать наши части с тыла, но резервным батальоном был рассеян. Захвачено два вполне исправных орудия, которые были обращены против неприятеля.
К 15 час. Под натиском наших наступающих частей противник стал отходить к перешейку между Тилигульским лиманом и морем. К 20 час. 6 февраля наши части вышли на линию Шумирка—Гиндендорф, отбив все попытки противника перейти в контратаку. Несмотря на заградительный огонь артиллерии с судов противника, около 10 час. доблестные части Н-ской дивизии на плечах противника ворвались в город, на улицах которого неприятель продолжал оказывать упорное сопротивление, выхватывая орудие (так в документе. — Н.К.) и в упор стреляя по нашим частям.
К 14 час. была занята большая часть города и часть гавани. На рейде стояли английские суда и бывший русский миноносец, обстреливавший город.
Начоперодарм 14 Буймистров»{144}.
О событиях, связанных со сдачей белыми Одессы, писали потом многие европейские газеты, прошли сообщения радиостанций. Здесь уместно будет привести одно из таких сообщений. Его сделал из Новороссийска корреспондент американского радио Вильямс 10 февраля 1920 г., затем оно было напечатано в советских газетах.
«Занятие Одессы большевиками, — сообщал Вильямс, — один из самых драматических эпизодов Гражданской войны. В течение четырех дней «Аякс» вместе с другими стоявшими в порту английскими судами преграждал наступавшим большевикам доступ к городу, обстреливая его окрестности и причиняя Красной Армии большие потери. Пароходы с тысячами беженцев, застрявшие в порту из-за льда, не могли выйти в море, и лишь за два дня до падения города лед оттаял, и они получили возможность уйти.
К моменту занятия Одессы в ней скопилось до 30 тыс. офицеров, превосходивших своей численностью общее число солдат и добровольцев. О какой-нибудь дисциплине не могло быть и речи. Ночью в городе происходила беспорядочная стрельба, и с наступлением сумерек никто не решался выйти на улицу, не желая рисковать своей жизнью. Солдаты грабили квартиры, отнимая у обывателей платье, шубы и драгоценные вещи; особенно пострадали евреи. Ограбленные замерзали от холода; умирающих солдаты убивали прикладами. Все магазины были ограблены и товары расхищены. Прекратить бесчинства не было никакой возможности.
В ночь занятия города прибыл американский истребитель и бросил якорь в порту, а через несколько часов сопротивление было уже сломлено, и город пал. Несколько тысяч большевиков прорвались сквозь огневую завесу судовых батарей и, разделившись на несколько отрядов, продвигались по городу, очищая от добровольцев одну улицу задругой. Лишь когда большевики стали продвигаться к городу, тысячные толпы офицеров и начальствующих лиц со своими семьями, наскоро захватив мешки с вещами, бросились к порту, где они были посажены на военные суда союзников и на торговые пароходы и отравлены в Константинополь. При посадке разыгрывались потрясающие сцены: женщины падали в обморок, двое мужчин сошли с ума, один застрелился, несколько мужчин и женщин, подойдя к самому краю пристани, опустились на колени и, простирая руки к американскому истребителю, умоляли взять их на борт.
Большевики вошли в город около часа дня 6 февраля и через несколько часов достигли порта. Установив на берегу орудия, они стали обстреливать стоящие вне гавани суда.
Несколько тысяч офицеров и добровольцев бежали в Бессарабию, оккупированную румынами, и очутились, таким образом, между двух огней.
Уже во вторую ночь после взятия Одессы большевиками на улицах города после долгих месяцев мрака появился свет.
Беженцы из Одессы будут размещены на островах около Константинополя. Несколько тысяч беженцев отправились в Сербию»{145}.
Одесская драма имела свое продолжение и в других районах Малороссии, там, где искали выход из катастрофического положения соединения и части под командованием генералов Бредова, Промтова и остатки вырвавшегося из города Одесского гарнизона во главе с полковником Стесселем.
Как уже говорилось, после того как генерал Шиллинг покинул Одессу власть в городе перешла к коменданту, полковнику Стесселю. Это было тяжелое наследство. В предместье Одессы, на Молдаванке, 5 января вспыхнуло руководимое большевиками восстание. С большим трудом оно было подавлено, но в ночь на 7 января, уже в самом городе, отряды восставших заняли Пересыпь и начали оттуда обстреливать из пулеметов гавань и суда, находящиеся в ней. Англичане своей корабельной артиллерией отвечать не имели возможности, так как могли быть большие жертвы среди мирного населения. Город быстро переходил под контроль восставших и вступающих в него красных войск. Когда погрузка в порту прекратилась, там же в гавани был сформирован офицерский отряд, который к вечеру прочистил дорогу для выхода из города огромной массы военнослужащих и беженцев, не сумевших эвакуироваться морем. Ночью почти все части Одесского гарнизона и беженцы сосредоточились в 20 верстах от города в немецкой колонии Гросс-Либенталь (Большая Вакаржа). Потом в течение еще суток туда продолжали пробиваться отряды военнослужащих и группы беженцев.
В это время части добровольческой армии, по свидетельству очевидца, Ф. Штейнмана, представляли из себя: «...ничто иное, как громадные, бесконечные обозы, нагруженные далеко не одним военным имуществом, но главным образом всевозможными товарами (сахаром, табаком, кожами, мылом и мн. др.). Денег у всех было много, но деньги эти (деникинские) нигде, кроме Одессы, не принимались. Потому каждый, кто мог, закупил в Одессе всевозможные товары, рассчитывая их продать за границей, в Румынии или в Польше, куда предполагалось отходить. Военные, а тем более боеспособные, составляли незначительную часть отступающей массы. Преобладали жены и дети офицеров; гражданские чиновники, эвакуируемые со своими семьями из одного места в другое; беженцы, везущие с собою свои последние пожитки — среди этих пожиток находилось, впрочем, не мало драгоценных вещей; иностранцы, не желавшие оставаться с большевиками и примкнувшие к Добровольческой Армии; больные, перевозимые на подводах; раненые и, наконец, спекулянты всяких категорий, рассчитывающие на удобный случай перейти границу вместе с отрядами Добровольческой Армии»{146}.
В Гросс-Либентале впервые всем стало известно, что граница для них закрыта и что румынские пограничники через Днестр никого не пропускают. Однако всяких слухов в то время распускалось предостаточно, и в этот поверили далеко не все, многие же считали, что в любом случае с румынами можно будет договориться. Из Гросс-Либерталя некоторые, более-менее управляемые подразделения, ушли по направлению на Тирасполь, чтобы найти там войска генерала Бредова и присоединиться к нему. Некоторые потом тоже захотели пойти туда же, но дорога уже была перерезана красной кавалерией, а от ушедших ранее вернулась небольшая группа, которая сообщила, что они столкнулись с красными и те устроили кровавую расправу над застигнутыми врасплох военнослужащими и их семьями.
Всем оставшимся оставался один путь — на Овидиополь, небольшой городок на берегу Днестровского лимана и расположенного напротив находящегося на противоположном берегу г. Аккермана. Там уже была оккупированная румынами Бессарабия. Лиман оказался покрытым толстым слоем льда, так что переправляться, даже с тяжелыми повозками, можно было не опасаться. На скорую руку сформировали отряд, который в случае необходимости должен был защитить всю массу скопившихся в этом месте людей. Обязанности начальника вновь созданного гарнизона и отряда взял на себя генерал Васильев. Но всеми делами в нем по-прежнему занимался полковник Стессель. Начальнику его штаба полковнику Мамонтову было поручено вести с румынскими властями переговоры.
Первыми по льду в сторону Аккермана 10 февраля двинулись кадеты. Основная их часть не успели эвакуироваться морем и теперь вместе с директором и преподавателями оказались среди беженцев. Накануне директор уже ездил к румынам и получил от их коменданта разрешение на переправу через лиман, при этом комендант сказал, что специально по этому поводу дал телеграмму королеве Марии. Ширина лимана составляла около 10 километров и через полтора часа дети, преодолев это расстояние, приблизились к бессарабскому берегу, как вдруг оттуда по ним был открыт артиллерийский огонь. Среди детей появились убитые и раненые, и, не желая подвергать опасности остальных, их вернули назад. Директор корпуса под прикрытием белого флага снова отправился к румынам выяснять причины инцидента. Одновременно на румынскую сторону переправились бывшие среди беженцев часть бессарабов и несколько поляков. Их румыны пропустили.
Обстрел кадетов произвел на всех удручающее впечатление, но ночью прошел слух, что полковнику Мамонтову все-таки удалось утрясти все вопросы и разрешение на переход границы получено. Утром генерал Васильев приказал с соблюдением всех международных прав начать переправу в Бессарабию. По лиману потянулись бесконечные вереницы обозов в оговоренном порядке: впереди иностранные граждане, дальше гражданские беженцы, потом кадетский корпус, госпиталя, слабосильные команды, войсковые обозы и, наконец, строевые части. Мимо обозов несколько раз проезжал на автомобиле румынский офицер, который жестами приглашал на свой берег. До вечера румыны пропустили всех кадет и иностранцев, а остальным заявили, что нужно ждать утра. Все вынуждены были оставаться на льду при сильном морозе и пронизывающем ветре. Больше всех страдали тифозно-больные, которые лежали на повозках и умирали от холода и жажды. Пресной воды взять было негде.
Все жили надеждой, что утром мучения закончатся и они попадут в нормальные условия жизни, но их ожидало новое горькое разочарование. С рассветом, когда уже во всю шла подготовка обозов к движению, все вдруг увидели приближающуюся группу людей и вскоре узнали в них все тех же многострадальных кадет. Оказалось, что румыны сначала разместили их в местной гимназии, но в полночь туда прибыл отряд с пулеметами, и кадет сначала выгнали на улицу, а потом отправили назад в Овидеополь. Узнав о таком жестоком обращении румын с детьми, все поняли, что им тоже не следует ожидать ничего хорошего, и решили возвращаться на свой берег. Тех, кто все же рискнул перебраться через границу, румынская пограничная стража встретила пулеметным огнем.
Выдвигалось три версии столь непредсказуемого поведения румын. Возможно, когда они первоначально дали разрешение на пересечение границы, то не предполагали, что русских будет более 10 тысяч, да еще с громадным обозом, и срочно передумали. Возможно так же, генерал Васильев с полковниками Стесселем и Антоновым во время переговоров проявили несговорчивость, не выполнили обычного в международных правилах требования о полном разоружении. Они высокомерно считали, что выполнение этого требования несовместимо с достоинством Добровольческой армии. Возможно также, в Аккерман из Бухареста пришло распоряжение ни под каким видом не пропускать русских через границу. Между тем обстановка усложнилась еще больше. Стало известно, что красные части уже находятся в 20 километрах выше Овидеополя и захватили село Маяки на Днестре. Ситуация складывалась критическая — все оказались прижатыми к румынской границе, а преодолеть ее нет никакой возможности.
После долгих совещаний было принято, пожалуй, единственно верное в этих условиях решение — во что бы то ни стало всем пробиваться вдоль Днестра на север и где-нибудь в Подольской губернии соединиться с польскими или украинскими войсками. Может быть все так бы и получилось, если бы под командованием генерала Васильева находились только строевые и боеспособные части, однако это был по сути дела обоз, растянувшийся на 12 километров. Подсчет показал, что из боеспособных можно было набрать отряд численностью до 3 000 человек, но этот отряд составили бы различные автономные, плохо управляемые подразделения, претендующие на самостоятельность. Был, например, отряд кадет, отряд Кременчугской городской стражи, отряд «Союза возрождения России», которым командовал известный В.В. Шульгин{147}, и др.
Тем не менее, вся эта разнородная масса 13 февраля двинулась в путь, но не успела колонна пройти и 15 верст, как ее обстреляли красноармейцы. На этот раз все обошлось благополучно, нападение отбили, и движение было продолжено. В пути обходили стороной все деревни с русским населением, считая, что они поддерживают красных, и, наоборот, держались поближе к часто встречающимся в этих краях немецким колониям, враждебно относящимся к большевикам. Двигались почти без остановок день и ночь, без пищи, жажду утоляли снегом. В немецкой колонии Кандель колонна вторично встретилась с противником. На этот раз все было гораздо серьезнее. Красные, видно, готовили в этом месте ловушку, и, когда колонна вошла в населенный пункт и люди стали располагаться по теплым домам колонистов, красноармейцы окружили ее со всех сторон и открыли артиллерийский огонь. Разведки в колонне практически не было, и красные смогли незаметно приблизиться к населенному пункту, а потом пустили кавалерию. Началась паника, которая слегка улеглась только после того, как наспех сформированные подразделения пошли в контратаку, отбили нападение и даже заняли соседнюю колонию Зельч, захватив у красных несколько пулеметов. Но все понимали, что это временный успех.
Колонна находилась всего в 10 верстах от железной дороги Раздельная — Тирасполь, и вскоре местные жители сообщили белым, что красные подвозят из Одессы подкрепления и держат наготове бронепоезда. Было ясно, что с такой массой беженцев, состоящих из большого количества женщин, детей, раненых и больных, пробиться сквозь сужающееся кольцо красных войск не удастся. Оставалось два выхода: бросить на произвол судьбы беженцев, а всем, кто способен держать оружие, с боем прорываться в том же направлении или же сделать еще одну попытку и уйти в Румынию. Выбрали второй вариант — переходить Днестр. В ночь на 16 февраля Овидеопольский отряд покинул Кандель и, сменив направление, утром начал переправу.
В этом месте Днестр не очень широк, но его берега сильно заболочены, и эти плавни тянутся на шесть и более верст. В то время они представляли из себя заросли вмерзшего в лед камыша. Чтобы сократить обоз, генерал Васильев приказал беженцам бросить почти все, взять только то, что каждый мог унести на себе, а повозки брать лишь те, на которых были больные и раненые. Трудно себе представить, столько добра стало легкой добычей местных мужиков, которые уже шли за обозом, периодически грабя отставших.
Направление держали на бессарабское село Раскаяц, находящееся на противоположном берегу. В те дни там была расквартирована пулеметная команда 111 батальона 32 румынского полка. Генерал Васильев лично съездил туда для переговоров. Вначале румыны отказались пропускать русских, но когда генерал обрисовал ситуацию, в которой находятся его люди, и добавил, что им ничего не остается, кроме как с боем прорываться через границу, разрешили до выяснения обстоятельств переправиться и заночевать в селе. Тем не менее, когда беженцы и войска переправлялись, румыны периодически обстреливали колонну. Только с наступлением темноты стрельба была прекращена.
Для ночевки русским было отведено всего 50 самых бедных крестьянских изб этого огромного села. Выходить за его пределы категорически запрещалось. В полубессознательном состоянии люди, словно тени, двигались через Днестр. Изб для размещения, разумеется, не хватило, и большинство на ночь снова остались без крова над головой. Спасали только скирды кукурузы. Уже ночью румыны предъявили генералу Васильеву ультиматум — с утра всем покинуть село и вернуться на русский берег. В течение ночи периодически несколько раз начинался пулеметный огонь. Пули попадали в хаты и окна, где мертвым сном спали переутомившиеся люди. К утру стрельба значительно усилилась. Становилось ясным, что румыны сознательно обстреливали расположившихся на ночлег русских, чтобы держать их в постепенном страхе. Одна из пуль пробила окно и попала в печь в помещении, где отдыхал полковник Стессель. С утра люди, узнав об ультиматуме, переполошились, уходить никто не хотел, да и командование по сути дела уже сложило с себя все обязанности, предоставив людям самим решать свою судьбу.
Так как к 8 утра ультимативные требования не были выполнены, румынские солдаты установили на окружающих деревню высотах и виноградниках 14 пулеметов и открыли ожесточенный огонь. Стреляли не в воздух, а по каждому, кого видели на улицах. Сперва все попрятались, а потом опасаясь, что солдаты войдут в деревню и всех перестреляют, обезумевшей толпой в ужасе бросились на гать, по которой накануне пришли в Раскаяц. В многотысячной толпе все перемешалось. Теперь это была огромная, обезумевшая масса мужчин, женщин и детей. Вместе с ними бежали лошади с навьюченными остатками пожитков беженцев, неслись повозки с тифозно-больными и отдельные всадники. В воздухе стоял сплошной крик, плачь детей, стоны раненых, и треск румынских пулеметов, большинство находились в состоянии настоящей истерики. Деревня была почти полностью очищена от русских, на улицах остались убитые и раненые, сколько их было, никто не знал, пулеметчики не подпускали даже тех, кто хотел помочь получившим ранения.
Вернувшихся на русский берег людей ожидали новые испытания. Там в зарослях камыша многие попали в руки банды грабителей, которые сначала обирали до нитки, а потом приканчивали их топорами. Другие стали легкой добычей красноармейцев. «Многие, осознав всю безвыходность своего положения, — вспоминает Ф. Штейнман, — тут же кончали самоубийством. Так, например, застрелился на глазах своей жены полковник барон Майдель»{148}.
Другой участник тех кошмарных событий полковник Николаенко приводит и другие не менее ужасные примеры того, что происходило в тот день в с. Раскаяц и на льду замерзшего Днестровского лимана.
«Люди и лошади падали на глазах всех, так что пришлось идти перебежками и часто ложиться, — пишет он, — на улицах лежали убитые и раненые. На глазах всех были убиты сестра милосердия Мальчевская и ехавшая среди беженцев жена командира Винницкой уездной стражи Крыжановского, под которым тогда же была убита лошадь. Пока Крыжановский оказывал помощь смертельно раненной жене, повозка с его сыном 4-х лет исчезла, и Крыжановский своего ребенка уже не нашел. И таких случаев было много. По официальным сведениям врача 1-го запасного госпиталя Докучаева, к нему на перевязочный пункт с этого места поступило более 150 раненых. При выходе из деревни дорога к Днестру была окаймлена канавами, и здесь, в этих канавах, спаслись многие, пригнувшись за насыпью. Впрочем, и здесь были раненые.
Румыны обстреливали пулеметным огнем всю линию отступления. Больше всего огню подверглась переправа через Днестр, где на льду беженцы группировались вокруг генерала Васильева. Тут, по словам румынского коменданта с[ела] Пуркар, сказанным им врачу Докучаеву, было найдено более 500 трупов. Это подтвердили крестьяне, возившие целый день по наряду из села Раскаяц и плавней Днестра раненых. Они видели на льду и в плавнях массу замерзших и убитых»{149}.
По словам других очевидцев, генерал Васильев стал группировать вокруг себя тех, кто сохранил присутствие духа, чтобы прорываться назад в Одессу. Однако румыны, обнаружив эту группу, и ее тоже рассеяли пулеметным огнем. Генерал Васильев тут же на льду застрелился. Полковник Стессель, собрав небольшую группу офицеров и солдат, взял с ними направление на север. Несколько сот человек, главным образом военные, потом все же в разных местах перешли румынскую границу, но и из них многие были возвращены на русский берег. Кроме того, 127 человек спас юрисконсульт Королевского итальянского консульства в Киеве Г.А. Хойнацкий.
Во время всеобщей паники и бегства из деревни он собрал своих ближайших знакомых, а также небольшую группу иностранцев (поляков, латышей, бессарабцев и др.), решивших, во что бы то ни стало, оставаться на месте и еще раз попробовать договориться с румынами. Ими был наскоро сконструирован итальянский флаг из красного английского носового платка, белой тряпки и кем-то пожертвованной солдатской гимнастерки защитного цвета. С этим флагом Хойнацкий отправился к румынскому коменданту вести переговоры. Последний вначале категорически настаивал на выселении всех с румынской территории, ссылаясь на полученную им инструкцию не пропускать никого через границу, даже румынских подданных. Тогда Хойнацкий объявил ему, что румынские власти обязаны считаться с представителем союзного государства, взявшего под свою защиту небольшую группу иностранцев. Комендант долго настаивал на своем, но, в конце концов, разрешил временно оставаться в Раскаяце иностранцам, однако требовал немедленного ухода всех русских.
Вернувшийся с переговоров Хойнацкий рекомендовал, во-первых, всем офицерам снять погоны и вообще придать себе, по возможности, штатский вид. А во-вторых, придумать всем, имеющим чисто русские фамилии, — иностранные и выдавать себя за иностранцев. Был составлен список присутствующих «иностранцев» и отослан коменданту. Однако через некоторое время прибыла команда румын с сержантом во главе, который заявил, что никакие они не иностранцы и все должны немедленно покинуть деревню. Положение сложилось критическое, которое вдруг благополучно разрешилось, — кто-то сунул сержанту серебряный рубль, после чего тот стал сговорчивее. Хойнацкий опять отправился к коменданту и попросил, чтобы он относительно этой группы беженцев запросил свое начальство, а пока разрешил бы оставаться в деревне. Вечером того же дня приехал румынский майор, который, не без ходатайства немецких колонистов, вошел в положение этой группы. Он узнал истинное положение дел подопечных Хойнацкого и разрешил отправить их в г. Аккерман. После пребывания там в карантине всех по железной дороге отправили в Галац. Оттуда через Тульчу одни перебрались в Варну, другие устроились в специальном санитарном поезде, который для беженцев прислали поляки. Эта группа доехала до Львова, а там уже все разъехались, кто куда захотел.
Однако мытарства этой группы не идут ни в какое сравнение с тем, что пришлось испытать рискнувшим остаться в селе Раскаяц в то время, когда основная масса людей ринулась на русский берег. Это были в основном больные и раненые. Когда стрельба прекратилась, в деревню вошли румынские солдаты, они начали выгонять оставшихся русских, отбирая у них не только деньги и ценные вещи, но и верхнюю одежду. Бывший среди них врач Докучаев протестовал и разъяснял румынам, что Красный Крест пользуется международным покровительством, что среди больных были сыпно-тифозные и тяжело раненные. Тогда румыны привели человек 30 крестьян со старостой во главе. Он был пьян и объявил, что румыны будут обстреливать деревню артиллерийским огнем, если русские сейчас же не оставят село. Староста настаивал на удалении госпиталя и, постепенно входя в азарт, сорвал флаг Красного Креста и начал силой выгонять из хат больных. Кто возражал, того били, а с сестры милосердия, которая пробовала протестовать, староста сорвал косынку и нещадно избил по лицу тяжело раненного в то же утро солдата. Пуля попала ему в затылок и прошла через «небо» в левый глаз. Из носа и рта раненого шла кровь и, тем не менее, его били по этому окровавленному лицу.
Как развивались события дальше, подробно описал полковник Николаенко: «Пришлось уходить. Больные и раненые едва двигались и шли при поддержке других. Тут были тяжело раненные и с высокой температурой, сыпно-тифозные. Несколько человек отстали и, вероятно, были подобраны уже впоследствии румынами. На берегу Днестра возле пограничного румынского поста больные встретили группу воинских чинов, которые так же были изгнаны румынами из села Раскали. Но они сообщили врачу Докучаеву, что румынские пограничники берутся за деньги провести их в другое село Пуркары, где имеется больница. Врач вступил с пограничниками в переговоры, а сестра милосердия Абалкина по его просьбе стала собирать «Романовские деньги» и золотые вещи, чтобы ублажить пограничников.
Получивши большой куш, румыны приняли под свое покровительство обе группы, в которых насчитывалось до 300 человек, и пообещали доставить их в пуркарскую больницу. Пока же пограничники порекомендовали им для ночлега две полуразвалившиеся хаты на русском берегу и обещали помочь, если их будут грабить местные жители или большевики. В холоде голодные больные и раненые расположились в этих хатах и провели ночь. Утром с рассветом возле хат появились русские крестьяне, которые сначала нерешительно, а затем открыто бросились грабить всех находившихся в этих хатах. Находившийся среди раненых полковник Гегелло с двумя офицерами своевременно успел предупредить румынских солдат, которые, перебежав Днестр, застали врасплох грабителей и отогнали их. Затем румыны пригласили всю группу перейти вместе с ними на румынский берег. Но это было еще не все. К вечеру того же дня румынский сержант, взявшийся сопровождать больных в пуркарскую больницу, предложил всем идти вместе с ним. Как только эта партия тронулась в путь, румыны открыли с горы пулеметный огонь. Все залегли, а сержант побежал в город, чтобы предупредить пулеметчиков. Более 4 часов больные и раненые лежали на снегу при сильном морозе, пока инцидент был улажен и им было разрешено следовать дальше. По заявлению врача Докучаева, именно здесь в этом месте, многие поотмораживали себе конечности и застудили болезни. Ночью больные были доставлены в Пуркары и размещены в нетопленном помещении школы. Здесь в этом холоде нашли себе, наконец, отдых эти исстрадавшиеся люди»{150}.
Испытав эти страдания, больные и раненые, тем не менее, нашли себе покой в пуркарской больнице быстрее, чем те, которым удалось перейти румынскую границу. Еще долго скитаясь, сначала в плавнях реки Днестра, а затем на румынской стороне в Бессарабии, отдельные группы военных и гражданских лиц, в иных случаях с семьями, подвергались большим испытаниям. Сначала их грабили бандиты из местных крестьян и большевики отряда Котовского. У них было отобрано все, а некоторых выпускали в одном нижнем белье. Сам переход через границу был риском для жизни. В лучшем случае это грозило обстрелом с противоположного берега, а в худшем насильственным возвращением на русскую сторону, на явное растерзание бандитам. Начальник укрепленного района города Одессы полковник Стессель три раза пытался перейти Днестр, и только на четвертый, когда его жена провалилась во льду и с трудом была извлечена вся обмерзшая, румыны приняли ее уже полузамерзшую вместе с мужем на румынский берег.
Кто перешел границу и удачно проник в Бессарабию, тот, в конце концов, был арестован, причем румыны отбирали у всех последнее, что было при них. Задержанных вели потом как арестантов по этапу с ночевками в холодных арестантских помещениях без подстилки, без воды и горячей пищи. Многие шли этапом до Аккермана более 14 суток измученные, изголодавшиеся и сплошь покрытые вшами. Это тяжелое испытание не закончилось и в Аккермане. Румыны держали этих измученных людей как преступников под стражей в арестантской при местном гарнизоне, разместив в одной небольшой комнате более 65 человек. Интеллигентные люди: штабс- и обер-офицеры, заслуженные гражданские чины валялись в грязи на полу, без матрацев, подстилки и подушек, сплошь покрытые вшами. Грубое и дерзкое обращение румынского караула, жизнь в арестантской отягощались еще тем, что русских содержали вместе с пьяными местными жителями и босяками. Бывали случаи, когда освирепевшие румыны толкали прикладами ружей не только мужчин, но и женщин, а однажды румынский солдат ударил со всей силы офицера по лицу.
С февраля месяца румыны начали сосредоточивать всех русских, перешедших границу, в городе Тульче. Первая партия прибыла туда 8 марта, ровно через месяц после исхода из Одессы. Здесь эти люди, наконец, обрели возможность поверить в то, что остались живы, и могли теперь рассчитывать на переезд в другие страны. По самым приблизительным подсчетам, из Одессы их ушло и прибыло к румынской границе более 12 000 человек, а на сопредельную территорию перешли не более 1 800, то есть окало 15%{151}.
Как же сложилась судьба других соединений и частей, оказавшихся в Одесском тупике? Прежде всего речь идет о Киевской группе войск под командованием генерала Ф.Э Бредова и корпусе генерала М.В Промтова. Длительное время после Гражданской войны об этом практически никто не писал, и редакция журнала «Часовой» в 1933 г. обратилась к ветеранам Белого движения с просьбой — восполнить этот пробел и прислать свои воспоминания. Первым откликнулся генерал Промтов, и вскоре в этом журнале была опубликована его статья, «К истории Бредовского похода». Три месяца спустя свои воспоминания опубликовал и бывший начальник штаба у Бредова генерал Б.А. Штейфон. Правда, он высказал несогласие с рядом утверждений Промтова и последний в очередном номере журнала по этому поводу вынужден был давать дополнительные разъяснения. Все эти материалы, дополняя один другой, дают возможность сегодня достаточно объективно судить о тех далеких событиях.
Как уже говорилось, директивой Шиллинга № 0231180 на генерала Промтова была возложена задача — удерживать линию по Днепру и фронт Апостолово — Кривой Рог — Чабановка. Другими словами, он должен был прикрывать правый фланг и тыл группы генерала Бредова — главных сил Новороссии. Однако корпус Промтова оставил линию нижнего Днепра в районе Долинской, а затем и линию Буга. Прямым следствием всего этого, как считал генерал Штейфон, явились прорыв красными частями фронта войск Бредова, что вызвало необходимость эвакуации Одессы. Нужно сказать, что в морально-боевом отношении корпус Промтова был очень слаб. В него входили 5-я пехотная дивизия генерала Оссовского, группа генерала Склярова и отряд полковника Саликова. Наиболее боеготовой из них была дивизия генерала Склярова, но она предназначалась для наступательных, а не оборонительных действий. Накануне она три недели подряд с боями отступала от г. Фастова по непролазной грязи и прибыла в район Одессы почти поголовно зараженной тифом. Что касается отрада полковника Саликова, то основу его составила учащаяся молодежь, физически очень слабая.
Отступив к Одессе, Промтов узнал, что она уже в руках красных и повернул на запад к с. Маяки. Надо было спешить, так как на левом берегу Днестра уже появились красные, а колонну его войск сопровождало несколько тысяч беженцев с женщинами и детьми из окрестностей Херсона. Поэтому маршрут движения был выбран кратчайший. Как и можно было предполагать, у с. Маяки корпус Промтова румыны на территорию Бессарабии не пустили. Оставалось двигаться на Тирасполь, куда по расчетам уже должен был подойти со своими войсками генерал Бредов. В течение 30 часов безостановочно, в мороз и стужу, без теплой одежды этой колонной было пройдено еще около 70 верст. Причем половину этого пути пришлось проделать в плавнях по льду. К Тирасполю корпус прибыл без артиллерии и в столь слабом составе, что был сведен в одну дивизию. Здесь действительно находились части генерала Бредова, и после объединения с его войсками это формирование придали в качестве прикрытия к обозам всего отряда. Генерал Штейфон, к большому неудовольствию Промтова, в своем воспоминании высказался еще резче, написав: «Вообще же, с 1 февраля 1920 г., то есть на третий день похода и до возвращения в Крым, 2 корпус как таковой уже не существовал»{152}.
В Тирасполе повторилось то же, что и у Маяков. На румынский берег ни войска, ни беженцы допущены не были. Причем русскому командованию было заявлено, что при первой же попытке их отряда переправиться через Днестр, Бендерская крепость откроет по ним огонь. Помня о том, что в последней директиве генерала Шиллинга запрещалось вступать в какие-либо неприязненные действия против румын, все остановились в нерешительности. 10 февраля 1920 г. был проведен Военный совет, на котором приняли решение — несмотря на противодействие румын, форсировать Днестр. Однако уже после Совета генерал Бредов стал клониться к решению не вступать в вооруженный конфликт с румынскими войсками, а поменять направление движения и двигаться на соединение с польской армией.
Это было рискованное намерение. Как пишет генерал Б.А. Штейфон:
— «О поляках мы не имели никаких сведений, за исключением тех, что Польша тоже воюет с Совдепией»{153}. Тем не менее, был проведен опрос в войсках, и выяснилось, что основная их масса поддерживает новое решение. Форсирование Днестра под огнем противника мало кого устраивало. От решения Военного совета отказались, и в ночь на 12 февраля Бредов отдал приказ о движении на север, вдоль Днестра — там была «щель», еще не занятая красными. Кстати сказать, красное командование поначалу не знало, что практически вся Новороссийская группа белых войск ускользнула от них и рассредоточена на побережье Днестра и что в принципе она могла бы при желании развернуться для наступления на Одессу. Главная цель красных — захват Одессы, была ими достигнута, и никаких других боевых действий в этом районе они пока не планировали. Безусловно, план Бредова был очень смелым, даже дерзким. Он основывался на внезапности и быстроте передвижения. Нужно было отойти от Тирасполя и форсированными переходами оторваться от противника.
Движение шло в узком пространстве между железной дорогой Одесса — Жмеринка и рекой Днестр. Если бы красные воспользовались этой ситуацией, «бредовский поход» закончился бы трагически. В этот район они могли очень быстро перебросить значительные силы и окружить белых, обремененных 7 000 беженцев и практически лишенных возможности маневра. Среди беженцев и военных было много больных тифом. Нужно учитывать также, что колонна двигалась по пересеченной местности, погода стояла такая, что нужны были то сани, то подводы, а ни тех, ни других не хватало. Люди шли уже 14 сутки и полностью выбились из сил.
Наконец от разведчиков были получены первые сообщения, что впереди находятся польские войска. С утра 11 февраля Бредов выслал вперед дальнюю разведку с задачей войти в связь с поляками и сообщить о колонне русских войск. К полудню авангард частей отряда белых подошел к населенному пункту Новая Ушица, который занимал польский батальон. Русских они встретили с недоверием и настороженностью, но так как были уже предупреждены о предстоящей встрече, то она прошла без инцидентов. Когда поляки поняли, что прибыли не противники, а по сути дела союзники, то бредовцам был оказан радушный прием. С прибывшими они поделились своими продуктами, а больным и раненым стали оказывать необходимую помощь.
Вначале решался и вопрос о том, чтобы русским сразу же выделить участок фронта, и они должны были вместе с поляками вести боевые действия против красных. Генерал Штейфон утверждает даже, что такой участок и в самом деле был выделен и Бредов какое-то время своими частями занимал его. Речь шла об участке польского фронта: Женишковцы — Колюшки — Ломоченцы — Заборозновцы и генерал Бредов должен был согласовывать свои действия с общеоперативными заданиями польской армии, но генерал Промтов оспаривает этот факт, основываясь на том, что в русской группировке не было ни одной боеготовой части. Как бы там ни было, но доподлинно известно, что после длительных переговоров отряд Бредова был интернирован и, как пишет Промтов:
— «... всем офицерам и солдатам пришлось скрепя сердце согласиться на следующие условия: временно сдать все вооружение, снаряжение и лошадей полякам, взамен чего они обязывались содержать всех нас с беженцами в своих Галицийских лагерях до момента, когда наладится наше возвращение в Крым»{154}.
В результате войска и беженцы были размещены в 3-х лагерях: Пикулица — под Перемышлем, Дембия — под Краковом и в Шалкуве. 14 февраля командующий польской армией генерал Краевский принял Бредова и Штейфона и выразил надежду, что совместная боевая деятельность поляков и русских белых против красных еще состоится. 17 февраля из Кракова прибыла польская официальная делегация во главе с князем Радзивиллом. Бредовцам это сыграло на руку, так как князь Радзивилл ранее служил в России, в Лейб-Гвардии Гусарском полку, и очень благосклонно отнесся ко всем пожеланиям Бредова и его штаба. Вскоре был заключен совместный договор. В пункте 2 его, где излагались обязательства польской стороны, было записано: «Главное командование постарается сделать все возможное для возвращения всех солдат и офицеров, а также их семейств на территорию, занятую армиями генерала Деникина. С этой целью примет все меры посредничества между генералом Бредовым и правительствами других государств, от которых будет зависеть эта перевозка»{155}.
Несмотря на существенную медицинскую помощь поляков, эпидемия тифа в войсках Бредова все набирала темпы. Вскоре болезнь уже бушевала в невероятных размерах. Тиф от русских перекинулся к соседним польским частям и в тыл. В отряде Бредова болел каждый второй, и он буквально вымирал. Поляки вынуждены были обеспечивать строгую изоляцию русских в их лагерях.
В это время поляки провели успешное наступление и взяли Киев. Надобность в отряде Бредова как в военной силе отпала, и на него уже стали смотреть теперь как на обузу и даже как на потенциального противника. Как пишет генерал Промтов:
— «Полгода войска и беженцы протомились в польских лагерях за проволокой, без денег, в одежде и обуви, пришедших в негодность, на крайне скудном пайке, с нетерпением ожидая возвращения на родину. Отношение поляков, чрезвычайно любезное, предупредительное и даже заискивающее поначалу, когда мы были вооружены и представляли силу, сменилось недоброжелательностью и презрительным после того, как мы сели за проволоку»{156}. Лагерные коменданты усилили режим, материальное снабжение резко ухудшилось, что неизменно повлекло за собой и падение морального духа бредовцев. Настало время больших неудач и всего Белого движения в целом. Войска Деникина оставили Дон и отступали к линии Кубани, затем произошла Новороссийская катастрофа, и вместо Деникина белыми войсками на юге России стал командовать генерал П.Н. Врангель. Его ставка размешалась в Крыму. Туда для доклада о положении своего отряда на чужбине генерал Бредов направил начальника штаба генерала Б.А. Штейфона. По пути он должен был побывать в Сербии и Турции и добиться от правительств этих стран разрешения на проезд русских частей в Крым.
Вскоре и поляки стали терпеть от красных поражение за поражением, и теперь уже французы подключились к решению проблемы переброски отряда Бредова в состав войск Врангеля. По их замыслу, белая армия в Крыму, получив это усиление, будет действовать более успешно и оттянет часть красных войск от поляков. Вскоре свое согласие на пропуск частей Бредова дала Румыния. Как только об этом стало известно, отряд Бредова начал свою передислокацию. Транзитом его перевозили по железной дороге до Рени, баржами по Дунаю до Супина, а затем на транспортах белого Черноморского флота в Крым, в Феодосию. Поляки смогли только частично выполнить свое обязательство и вернули не все оружие, которое они изъяли у личного состава бредовского отряда. Сделали они это не по своей вине — часть польских складов уже находилась в руках у красных. Тем не менее, отряд Бредова вывез в Крым все винтовки, 18 орудий и 282 пулемета{157}.
Так закончила свой путь одна из самых мощных группировок белых войск — Малороссийская. Попав в Одесский тупик, она была поставлена в такие условия, что не только не смогла защитить город, но, понеся большие потери, сама распалась на несколько частей, каждая из которых впоследствии по сути дела самоликвидировалась.