6

Склоняясь к западу, моряки обратили внимание на перемену в цвете воды: из чисто бирюзовой она сделалась темноватою. Лот дна не достал. Появились пингвины и морские ласточки. Хотя фаланги у ласточек соединены нежной перепонкой для плавания, они принадлежат к виду приморских, а не морских птиц. У морских птиц, питающихся с моря, клювы загнуты, а у ласточек, как и у чаек, клювы прямые. Они встречались у Южной Георгии, острова Петра I, но в отдалённости от берегов не обитали.

В одиннадцать утра 17 января 1821 года при тихом ветре от востока и морозе в четыре градуса солнце осветило горизонт, и с салинга Олев Рангопль увидел мыс, уходящий к северу.

   — Оканчивается он высокой горою, дальше, через перешеек, идут другие горы с направлением к юго-востоку, — доложил он, спустившись с грота.

Поворотили к берегу, но скоро натолкнулись на сплотившийся лёд. Погода совсем разъяснилась и позволила в подробностях осмотреть обретённую землю. Не в силу подхалимства или лести, а по справедливости Фаддей почёл назвать её Берегом Александра I. Кто, как не государь, разрешил экспедицию и позаботился о том, как получше снабдить добрыми вещами, провиантом, деньгами? «Памятники со временем истребятся, но остров Петра и Берег Александра останутся вечно неприкосновенными и перейдут к позднейшему потомству», — не без торжественности в сердце подумал он.

Продвигаясь дальше, увидели ещё несколько каменистых островов, Беллинсгаузен нанёс их на свою карту, обозначив именами памятных по недавней войне мест — Бородино, Малоярославец, Полоцк, Березина, Лейпциг, Ватерлоо... Одному из последних островов он присвоил имя российского военного министра в Бразилии Тойля фон Сераскеркена.

В проливе между этим островом и припаем встретили малый американский бот, спустили ялик. Вскоре на палубу вступил высокий, широкоплечий крепыш лет двадцати в толстой шерстяной рубахе и меховой безрукавке, высоких броднях и кожаных штанах, на широком поясе висел длинный нож. Обветренное скуластое лицо с курчавой светлой бородкой и прямыми, как у поросёнка, ресницами вокруг голубых глаз светилось неподдельной радостью. Он облапил офицеров, матросов, всех подряд, кто оказался рядом.

   — Приятно встретить людей в дьявольских местах, — неожиданным для великана тонким голосом проговорил он. — Я Натаниэль Палмер, шкипер бота «Герой», будь он проклят. А кто вы и где капитан?

Ему показали на Беллинсгаузена. Палмер ещё раз обнял мускулистыми длинными руками плечи русского начальника:

   — Вас зовут...

   — Капитан флота российского Беллинсгаузен, — отрекомендовался начальник экспедиции и добавил: — Фаддей Фаддеевич.

Палмер смущённо помял кожаную шляпу:

   — Слишком трудное у вас имя... Разрешите называть проще — Бэлл?

   — Хоть горшком, только в печь не сажайте, — рассмеялся Беллинсгаузен.

   — Догадываюсь, военные корабли ходят здесь не ради тюленей?

   — Мы хотим увидеть околополюсный материк.

   — Нет его, Бэлл. Сказки одни.

   — Должен быть. Я почти два года хожу вокруг. По всем приметам земля на юге существует. Даже континент!

Натаниэль добродушно хихикнул:

   — Ну, дай Бог вам его открыть. Признаться, нас, промышленников, мало интересуют земли, где ничего не растёт и никто не обитает. Там, — он энергично взмахнул рукой, показывая на юг, — одна мёрзлая ледяная пустыня! Её создал Господь в припадке мрачной ипохондрии. Не советую тратить время и силы, чтоб увидеть одни камни, льды и льды, лежащие с сотворения мира.

   — И всё же я хочу найти материк, — упрямо повторил Фаддей, пригласив гостя в каюту и угостив ромом.

   — Это ваше дело, Бэлл. Я высказал своё мнение.

   — Вы знаете эти места? — спросил Фаддей, показав на карте острова Петра I и Берег Александра I.

   — Может, встречал, а может, и нет. Раз там нет зверя, я проходил мимо. Мы же, зверобои, скрываем друг от друга места лежбищ, иначе останемся с носом.

   — От меня нечего скрывать.

   — Я уже понял: вы преследуете научные цели. Потому откровенен с вами. Вот уже четыре месяца наша флотилия под командой капитана Пендлетона рыскает здесь в поисках котиков. А ведь два года назад англичанин Уильям Смит, тот, что наткнулся на Южную Шетландию, набил за сезон пятьдесят тысяч котиков! Да и Эдди Брансфилд после него немало поживился. Нередко у лежбища собиралось по десятку судов, возникали ссоры, драки, только до убийств пока не дошло. Ну а мы добираем остатки. Морские слоны и те ушли далее в море.

Палмер опьянел. Он ругал алчных товарищей, проклинал здешний климат, жаловался на тяжёлое плавание на утлом судёнышке, а потом, будто протрезвев, проговорил:

   — Завидую вам, Бэлл. У вас — рыцарская цель. А мы — шакалы.

Понурив голову, он сошёл на ялик[56], и матросы отвезли гостя на американский бот.

Фаддей решил непременно обследовать берега Южных Шетландских островов, названных так капитаном Смитом, потому что они находились в одинаковых широтах, что и Шетландские острова, только на севере Атлантики. О них он узнал из письма Тойля фон Сераскеркена и из только что состоявшегося разговора с Палмером. Из сундучка, подаренного когда-то Юри Рангоплем, где хранил важные документы, Беллинсгаузен достал конверт, развернул бумаги и стал вчитываться в текст.

«Дорогой капитан, Фаддей Фаддеевич, — писал Сераскеркен. — Считаю, небезынтересно вам будет узнать о следующем: в феврале 1819 года капитан Уильям Смит на грузовом парусном бриге «Уильямс», огибая мыс Горн, направил корабль южнее обычного пути судов в этих водах и встретил на юге землю. Вернувшись, он рассказал о своём открытии купцу-инженеру Мирсу. Тот послал в Англию статью. Её опубликовали в 1820 году в эдинбургском философском журнале с приложением карты с изображением двух массивов суши. Этот журнал попал мне на глаза.

Об открытии узнал и капитан английского военного судна «Андромаха» Ширреф. Понимая важность открытия Смита, Ширреф зафрахтовал «Уильямс» и снарядил на нём экспедицию во главе с лейтенантом Эдуардом Брансфилдом для обследования и съёмки берегов открытой суши.

Смит, как владелец корабля, остался в составе экспедиции в качестве штурмана.

Экспедиция Брансфилда выяснила, что Смит видел группу островов. Пройдя южнее их в юго-западном направлении, за зоной льдов и айсбергов английские моряки увидели берега, покрытые снегом. Плавание проходило при очень плохой погоде, поэтому карта, составленная Брансфилдом, оказалась весьма неточной. Из этой карты следует, что «Уильямс» плавал в заливе, вдающемся в обширный массив суши.

Сдаётся, для географической науки Смит и Брансфилд оставили много загадок. Может быть, вы не сочтёте за труд, если возьмётесь сии пробелы восполнить, когда очутитесь в тех краях?

Остаюсь вашим покорным слугою...

Генерал-майор и кавалер Тойль Сераскеркен».

Фаддей вложил бумагу в конверт, спрятал в сундучок и развернул карту. Карандашом он обозначил контуры Южных Шетландских островов, вызвал штурмана Якова Парядина и вахтенного лейтенанта Лескова, приказав направить шлюп к мысу Норд-Форленд.

Беллинсгаузен знал: плавание кругом Огненной Земли совершалось уже более двухсот лет, но никто не видел берегов Шетландии.

В 1616 году голландцы Лемер и Шутен открыли между Огненной Землёю и островом Эстадос пролив. Лемер назвал его своим именем. Он прошёл им из Атлантики в Тихий океан. Суда, обходя Огненную Землю, попадали в зону встречных ветров и бурь. Скорее всего, их относило к Южной Шетландии, а некоторые гибли у её скал. Так и капитана Смита пригнали к ней ветры, и обретением своим он был обязан неудачному плаванию.

При подходе к мысу Норд-Форленд «Восток» и «Мирный» попали в густой туман. Опасаясь столкновения с подводными мелями, они уменьшили ход. Особенно заметной стала качка. Такое отмечал и Кук: «Вероятно, сие происходит от давления воздуха, наполненного множеством водяных частиц». Но Беллинсгаузен пришёл к другому выводу. Он понял причину обмана глаз и ощущений. Во время тумана обычно ветер стихает или бывает тихий, горизонт ограничивается до предела, кроме зыби и шума волн, разбивающихся о борт, моряки ничего не чувствуют. Не видя других предметов, с которыми глаз привык делать сравнения, качка кажется большей, нежели при ясном горизонте.

Повалил снег, великий снег. Тяжёлые набухшие хлопья ложились на паруса, снасти, палубы. Шлюп терял остойчивость. Фаддей объявил аврал. Работали все — и офицеры, и коки, астроном и художник, доктор и Дионисий. Сгребали лопатами белые горы, сваливали за борт, трясли паруса, обивали палками такелаж, а снег валил и валил, будто природа собрала со всех южных морей тучи и опрокинула лавину на дерзновенные корабли.

   — А ну, грешники служивые, налегай! — басил Дионисий, чья лохматая борода превратилась в огромный белый нагрудник. Из толстых досок плотники сделали скребок со слегами, чтоб держаться, и человек пять-шесть таскали его по большой палубе, очищали от мгновенно возникающих сугробов. Дионисий во главе ватаги толкал скрёб, как першерон-тяжеловес, не зная усталости.

   — Кто дал тебе силушку, батюшка? — вопрошал запалённый Мишка Тахашиков, ловя воздух открытым ртом и сглатывая снежинки.

   — У меня родитель на Васильевском спуске под Кремлем обретался, за чарку купецкие возы вытаскивал, коль лошади выдыхались. Да и матушку природа силой не обидела — скалку из берёзового комля об родителя ломала, коль пьяным заявлялся.

Шуткой-прибауткой подбадривал иеромонах уставших людей. А ведь перед походом Беллинсгаузен и Лазарев открещивались от него, ссылались на отсутствие подходящего места. Выходит, не усмотрели, каким замечательным человеком поступались.

А на юге орудовала братва под командой шкиперского помощника Андрея Шелкунова. Унтер часто пускал кулаки в ход, но дрался с пылу, а не от жестокости нрава. Матросы у него работали усердно и весело. Не столько для подстёгивания, сколько для порядка, если поблизости не было офицеров, он выдавал затейливые ругательства, но никто на него не обижался. Знали, унтер — человек справедливый и прямодушный, кляуз не заводил, не злоупотреблял должностью, а что с того, если не умел произнести трёх слов без мата, восхищая матросов бесконечными вариациями?!

Но всему приходит конец. Тучи рассеялись, в кружеве высоких облаков замелькало солнце. Показался чёрный утёс Норд-Форленда с подводным рифом. Развернули паруса на дрейф, спустили ялики. С Лесковым поехали осматривать берег Демидов с ружьём и Симонов с секстаном. За мысом виднелись горы с вечными снегами, вершины их скрывались за облаками. Ближе к суше подойти не сумели из-за подводных гряд, где кипели буруны. Замерили глубину — 35 саженей (70 метров), определили грунт — ил с мелким камнем и кораллами, при сильном ветре на таком дне якоря бы не удержались.

К вечеру путешественники вернулись. Они привезли образцы камней, мха, морской травы, полдюжины пингвинов и трёх живых котиков.

— Пресная вода там есть, — сказал Лесков, — но в ручьях. В одном месте нашли туши ободранных котиков, палубную доску и бочку. Значит, на северном мысе зверобои были.

Фаддей пошёл вдоль южной кромки Шетландских островов. Хорошая видимость позволила обозреть и описать 160 миль побережья.

Привезённых котиков поместили всех вместе в ванне на юте, но они всё время беспокойно ворчали друг на друга и дрались. Чтобы они не перепортили своих шкур, двух пришлось забить. Берх препарировал их и нашёл в желудках много голышей и острых камешков. Как и птицы, тюлени глотали камни для лучшего пищеварения.

Беллинсгаузен жалел, что в экспедиции не было профессиональных натуралистов. Их обязанности исполняли офицеры и грамотные доброхоты из команды. Одни описывали разных птиц, животных, другие изготовляли чучела, третьи следили за течениями, солёностью, погодными явлениями южных морей... Когда по возвращении учёные и музеисты Адмиралтейства ознакомились с коллекциями и записями наблюдений, то с похвалой отозвались о их трудах.

Обследуя Южный Шетландский архипелаг, моряки открыли ещё несколько островов: Трёх Братьев — по схожести, Рожнова — в честь старшего друга Беллинсгаузена Петра Михайловича Рожнова, под чьим началом состоял Фаддей в первые годы службы, Мордвинова — бывшего морского министра, Шишкова.

В плавании, казавшемся бесконечным, в холодах и дождях, снегопадах и штормах, под звон получасовых склянок, шум волн, криков полярных птиц и утробный рёв зверей протащился февраль. Поломались полусгнившие кницы, едва держались мачты, всё больше и больше шлюп набирал воды из порушенного форштевня, и матросы едва успевали откачивать её. Мерзкая сырость, опостылевшая однообразная еда, скука грозили подорвать здоровье людей.

Сдох котик, взятый в Новой Шетландии. Сколько ни старались матросы кормить его разной вкуснотой и свежим мясом, он пищи не принимал и худел с каждым днём. А рыбы для него достать не могли.

Какаду, за которого когда-то капитан заплатил три бутылки рому, выпорхнул из клетки в каюте, влез по вантам на верх грота. Денщик Мишка хотел его снять, но попугай полетел и свалился в море прямо перед шлюпом. К его счастью, ход был тихим, матросы с борта подставили шест. Испуганный баламут вцепился когтями в дерево, его подняли из воды, но и после он не скоро ослабил хватку. Погибло много кур и птиц, взятых в Порт-Джексоне и на тропических островах Океании. Они не вынесли сурового климата.