Предисловие

Предисловие

Когда пять или шесть лет назад мне впервые предложили написать историю Средиземноморья, у меня упало сердце. Предмет представлялся очень сложным, временной отрезок — слишком большим; как уложить такую огромную тему в рамки одного тома? С чего следует начать? Где нужно закончить? И как производить отбор материала?

Для меня стало неожиданностью то, что эти вопросы наряду со многими другими, возникавшими по ходу дела, разрешились сами собою. Я обдумывал вводную главу, где речь должна была бы идти о возникновении Средиземного моря, о том величественном моменте, когда воды Атлантики прорвали барьеры там, где ныне находится Гибралтарский пролив, и заполнили огромный бассейн, занимаемый ими и по сей день. Следовало бы описать почти столь же впечатляющие сейсмические сдвиги, которые отделили Европу от Азии там, где Средиземное море соединяется со своим соседом, столь близким территориально, но неизмеримо далеким по характеру, — Черным морем. Но я не геолог, и, вместо того чтобы приступить к рассказу о событиях, случившихся примерно шесть миллионов лет назад, я решил начать не с камней и воды, а с людей.

И причем не с первых людей, поскольку они появились в доисторические времена, а я всегда находил доисторический период скучным. (Если автор берется писать о предмете, скучном для него, можете не сомневаться, что скучно будет и его читателям.) Логичнее всего было бы начать, думал я, с Древнего Египта, чья культура впервые явила себя Западу во всем блеске во время наполеоновской экспедиции 1798–1799 гг. Отсюда легко перейти на путь, ведущий нас от Крита, Микен и Троянской войны к Древней Греции и Риму и затем дальше.

Другой важнейший вопрос — где остановиться? С этой проблемой я никогда прежде не сталкивался. Я писал истории королевств, республик и империй, каждая из которых в конечном счете завершалась в предуказанной историей временной точке. Но поскольку история Средиземноморья, вне всякого сомнения, может продолжаться еще по меньшей мере несколько миллионов лет, я понимал, что нужно произвольно выбрать какой-то момент для завершения повествования; после долгих колебаний я выбрал конец Первой мировой войны. Можно сколько угодно спорить о том, изменила ли она западный мир более радикально, чем Вторая, мне представляется, что это именно так: она привела к крушению четырех могущественных империй и, кроме того, сделала неизбежной Вторую мировую войну. И еще одно соображение, более практического характера. Если бы я продолжил свое повествование, описав межвоенные годы, и довел его до 1945-го, эта книга стала бы в полтора раза больше, а если бы я пошел еще дальше — может быть, до образования Государства Израиль в 1948 г., — история уже стала бы превращаться в рассказ о современных событиях. В таком случае то, что, как я надеялся, будет спокойным и счастливым плаванием, могло закончиться кораблекрушением.

На протяжении тридцати трех глав книги я попытался держать в центре внимания собственно Средиземноморье. Я старался по мере сил избегать вопросов физической географии. Ни в коем случае не стоит думать, что я не обращаю внимания на важность приливов и отливов, ветров, течений и других океанографических и метеорологических явлений. Эти факторы породили искусство навигации, обусловили торговые маршруты и решили исход многих морских сражений, но им не нашлось места на страницах книги. Моей задачей было проследить политические судьбы стран Средиземноморья, рассмотреть, насколько на их историю повлияло географическое положение в данном регионе. Это, в свою очередь, подразумевает немало неожиданных смещений акцентов. Франция, например, бесспорно, является средиземноморской страной, но ее политический центр лежит далеко на севере, поэтому Великая французская революция лишь кратко упоминается здесь, а о Жанне д’Арк или Варфоломеевской ночи вы в книге и вовсе ничего не найдете. Поэтому о Провансе с его крупнейшим городом Марселем и важнейшим портом Тулоном сказано гораздо больше, чем о Париже.

Испания в каком-то смысле — особый случай. Деятельность Фердинанда и Изабеллы очень важна во многих отношениях: назовем разрушение ими королевства Гранада, массовое изгнание мусульман и евреев, которое оказало капитальное влияние на демографическую обстановку в Западной Европе, и, что немаловажно, покровительство Колумбу — первый шаг на пути к превращению Средиземноморья почти что в тихую заводь, которой оно стало в XVI и XVII вв. Династические проблемы Испании более позднего времени имеют прямое отношение к нашему сюжету, поскольку они повергли значительную часть континента в смуту. Война на Пиренейском полуострове, с другой стороны, шла по преимуществу в северо-западных районах Испании и Португалии, что, как я полагаю, не имеет касательства к нашей теме.

Случай Константинополя у меня сомнений не вызвал. Сам город держит под контролем только Босфор и Мраморное море, но две империи, столицей которых он был — Византийская и Османская, — в разное время владели более чем половиной Средиземноморского побережья. Каждая из них, таким образом, является неотъемлемой частью нашего сюжета. И нам приходится уделять внимание крупнейшим островам, с которыми связаны важнейшие исторические события, — Сицилии, Кипру, Мальте и Криту Первый являлся частью Византийской империи в течение нескольких столетий (и короткое время здесь находилась ее столица).[1] Три других подвергались со стороны турок-османов тяжелым осадам, две из которых оказались успешными. Только Мальта оставалась незавоеванной вплоть до наполеоновской эпохи.

Двумя средиземноморскими странами par excellence[2] являются Италия и Греция. Для читателей этой книги не будет неожиданностью внимание, проявленное к первой, — тем более что до второй половины девятнадцатого столетия Италия, по выражению Меттерниха, была просто «географическим понятием». Между Савойей на севере и Сицилией на юге Апеннинский полуостров в течение четырнадцати веков являл собой калейдоскоп постоянно изменявших свои границы королевств, княжеств, герцогств, республик и городов-государств. Все они подвергались более или менее масштабным вторжениям со стороны своих итальянских соседей или иных держав — Франции, Испании и даже Англии, если мы сочтем вторжением появление флота Нельсона.

В главах, посвященных Италии, я попытался излагать материал как можно проще. Но история — суровый и безжалостный надсмотрщик, и если какие-то абзацы придется перечитывать дважды, то я могу сослаться лишь на force majeure.[3] С огромным облегчением я завершил главу о Рисорджименто и объединении Италии — цель, к которой стремился столь же сильно, как и Мадзини. На этом мой труд почти закончился.

О Греции, напротив, подробно в этой книге говорится лишь четыре раза — в главах II, VIII, XVIII и XXV. Причины очевидны: в течение пяти столетий она находилась, подобно остальной Восточной Европе, под властью турок. Таким образом, со времени османского завоевания значительной части континента (и большинства островов) в конце XIV в. она была обречена на состояние, близкое к стагнации; греческий дух не пробуждался вплоть до начала девятнадцатого столетия. Последовавшая борьба, возможно, не являла собою непрерывное проявление героизма, достойного эпоса, как иногда изображается, но увенчалась успехом. И взятие Салоник в 1912 г., в сущности, дало нам ту Грецию, которая существует сегодня.

Остается Северная Африка — или большая ее часть. Египет, конечно, особый случай, в значительной мере благодаря Нилу. Если бы существовали другие, параллельные, реки, которые текли бы в сторону мировой цивилизации, история региона могла бы быть совершенно иной. Но таковых не было, и территория стран, занимающих южное побережье Средиземного моря, в значительной мере состоит из пустыни, тянущейся, за пределами больших и малых городов, вдоль длинной узкой прибрежной полосы. Именно с этой полосой мы в основном и будем иметь дело. В эпоху древности у этих краев была богатая и яркая история. В VI в. до н. э. в тех местах, которые теперь являются Киренаикой в Восточной Ливии, уже процветало несколько греческих городов. Кирена с ее портом Аполлония была одним из самых богатых поселений в греческом мире. Сто лет спустя Карфаген, находившийся на территории современного Туниса, господствовал над половиной североафриканского побережья и вскоре стал представлять немалую угрозу для Рима, а в III в. н. э. римская Африка простиралась от Атлантического побережья до Триполитании, и ее столица, Лептис Магна, стала родиной Септимия Севера, одного из самых знаменитых позднеримских императоров.

Боюсь, что прошлое расположенных далее к западу Алжира и Марокко я описал не особенно подробно. Алжирская история освещена настолько, насколько это было возможно: римский период, когда римляне называли эти края Мавританией Цезареей, затем эпоха вандалов, византийцев, Омейядов, Альморавидов, Альмохадов и Османов, вплоть до прихода сюда французов в 1830 г. В отношении Марокко в первые века его истории ситуация в целом сходная, но в более позднее время появляется одно принципиальное различие: это была единственная страна в Северной Африке, никогда не находившаяся под властью турок. Во главе страны стояли правители местного происхождения вплоть до девятнадцатого столетия. Этот простой факт оказал очень большое влияние на характер Марокко. Несмотря на то что Марокко находится западнее, чем любая европейская страна, и вдается в Атлантику дальше любой из средиземноморских стран, этому государству присуща восточная экзотика, уникальная для современного исламского мира.

Я также чувствую за собой некоторую вину перед одной бесспорно средиземноморской страной, о которой в общем-то незаслуженно умолчал. Княжество Монако занимает одну квадратную милю, но может считаться независимым национальным государством начиная с пятнадцатого столетия, со времен правления старейшего в Европе дома Гримальди, впервые пришедшего к власти в Монако в 1297 г. Несомненно, оно заслуживает упоминания, которого в книге, однако, нет. В какой-то момент я сгоряча хотел написать несколько страниц об истории Ривьеры и воздать должное этому княжеству, но затем понял, что они плохо вписались бы в контекст изложения, и с сожалением отказался от этого замысла. Я надеюсь, что по крайней мере данный параграф убедит жителей Монако, что о них не забыли вовсе.

Несколько слов об именах собственных. В книге такого рода не может быть жестких правил; мне кажется, что многими из них дозволительно пожертвовать ради логичности. Поэтому я предпочел использовать более знакомые читателю формы. Греческие имена передаются преимущественно в латинизированной форме (Комнины вместо Комненов), христианские — в англизированной (Вильям Сицилийский, а не Гульельмо), а арабские — в более простой (Саладин, а не Салах ад-Дин). С другой стороны, чтобы избежать путаницы, я сделал немногочисленные исключения: вы найдете в книге Луи, Людовиков и Людвигов; Френсисов, Франсуа и Францев; Изабеллу и Исабель; Петра и Педро; Екатерину и Катрин.[4] Там, где существуют английские топонимы, я, как правило, их и использовал (хотя в случае с Ливорно поступил иначе); если названия менялись (Занта — Закинф, Адрианополь — Эдирне), я по ходу изложения учитывал это, но в случае необходимости давал в скобках и старое название. Все это, конечно, не соответствует академической традиции, но, как я оговаривал почти во всех моих книгах, я не ученый.

Особая проблема — Константинополь. Теоретически после османского завоевания 1453 г. его следовало бы называть турецким именем — Стамбул. В действительности, однако, английское правительство и почти все англичане неизменно называли его Константинополем вплоть до окончания Второй мировой войны. Поэтому я использовал то название, которое мне казалось в каждом конкретном случае наиболее подходящим по контексту.

Я не в состоянии высказать благодарность всем, кто помог мне написать эту книгу, но об одном человеке я все же не могу умолчать. Вскоре после того как я приступил к работе, нас с женой пригласили на обед в испанское посольство. Я сказал послу, моему дорогому другу Сантьяго де Тамарону, что, будучи достаточно близко знаком с Восточным Средиземноморьем (я написал очерк истории Византии), а также и с Центральным (как автор труда по истории Венецианской республики), я до неприличия невежествен в отношении Западного, ибо мало знаю историю Испании и не говорю по-испански. «О, я думаю, — сказал он, — что мы можем поправить дело». Через несколько недель нас с женой пригласили провести десять дней в Испании в качестве гостей «Фундасьон Каролина»; при этом мы могли ездить куда пожелаем. Эти дни прошли с огромной пользой. Хотелось бы выразить признательность людям, организовавшим поездку. Даже несмотря на то что мои знания об Испании, боюсь, по-прежнему оставляют желать лучшего, надеюсь, что все-таки благодаря путешествию мне удалось несколько их расширить.

Моя дочь — Аллегра Хастон, находясь в Нью-Мексико, отредактировала эту книгу и устроила мне допрос с пристрастием, какой мне и не снился. Я чрезвычайно благодарен ей, а также Пэнни Хоар и Лили Ричардс из Чатто. Буквально каждое слово этого труда — и всех предыдущих моих книг, о чем не могу не упомянуть, — писались в читальном зале Лондонской библиотеки. Приношу искреннюю благодарность всем сотрудникам этого учреждения за их неустанную помощь и обходительность. Что бы я без них делал?

Джон Джулиус Норвич