Глава XXIII ЕГИПЕТ ПОСЛЕ НАПОЛЕОНА

Глава XXIII

ЕГИПЕТ ПОСЛЕ НАПОЛЕОНА

Когда Наполеон так постыдно бежал из Египта в августе 1799 г., он оставил своего преемника Клебера в тяжелейшем положении — и в страшной ярости. Боевой дух армии после долгой и безуспешной сирийской экспедиции упал низко, как никогда. Многие солдаты болели, продовольствия не хватало, а питьевой воды и подавно. Однако Клебер сумел договориться о перемирии с сэром Сиднеем Смитом, по условиям которого его армия возвращалась во Францию за счет султана и его союзников. Это казалось слишком хорошим исходом, чтобы быть правдой, поскольку обе стороны откровенно не выполняли приказов. Клебер прекрасно знал, что первый консул дал ясные инструкции, согласно которым армия должна была оставаться в Египте до тех пор, пока не будет подписан общий мирный договор, тогда как Смит, отчаявшись выдворить французов из страны, также проигнорировал столь же четкий приказ из Лондона — не принимать капитуляцию французских войск иначе как на условиях объявления их солдат военнопленными. Неудивительно, что английский командующий в Средиземном море лорд Кейт категорически отказался утверждать документ.

Тем временем турецкие янычары были уже на марше. У Клебера не оставалось иного выхода, кроме как привести своих людей в боевую готовность, и он показал, что его войска способны еще на многое. 20 марта 1800 г. он разгромил турок при Гелиополе, а через месяц принял капитуляцию каирского гарнизона. К тому времени английское правительство решило наконец ратифицировать перемирие, заключенное Смитом, однако эти последние успехи вызвали разного рода осложнения. Как бы ни страдала французская армия от болезней и ностальгии, она находилась в крепких руках. Для большинства ее высших командиров вопрос об эвакуации больше и не стоял. Одним из немногих, кто до сих пор в этом по-прежнему сомневался, оставался сам Клебер, но 14 июня, в самый день битвы при Маренго, он был убит в Каире мусульманским фанатиком. Его преемником стал надутый и толстый генерал Жак — он предпочитал называть себя Абдулла — Мену. Мену недавно принял ислам для того, чтобы насладиться обществом своей жены-египтянки, дочери содержателя купальни в Розетте, городе, где он незадолго до этого начальствовал. Хотя Мену был храбрым (но не до безрассудства) и не лишенным ума человеком, он не умел принимать соответствовавшие ситуации решения и, коротко говоря, выглядел несколько смешным, что не слишком помогало ему в его новой роли.

Разделавшись с Австрией, Наполеон обратил свой взор к Нилу. «Теперь главное — Египет, — писал он брату Люсьену в декабре 1800 г., — …вдохновить войска на то, чтобы они осознали важность своей миссии». Египет был плацдармом, трамплином, воротами на Восток. Ожила старая мечта о славной экспедиции от Суэца, в ходе которой будет преодолено Красное море, а затем, возможно, в течение одной кампании удастся навсегда изгнать англичан из Индии. Он, Наполеон, станет повелителем могущественной восточной державы, современным Александром Великим.

Тем временем в Англии та же мечта обрела форму кошмара, и здесь были такие, кто воспринимал эту угрозу всерьез. В их число входил и глава военного департамента Генри Дандас, суровый шотландский законовед, о котором его шеф Уильям Питт сказал, что «в парламенте, возможно, есть люди, которые способны сравняться с ним… в столь всесторонних познаниях в истории Индии, но никто не превосходит его в них». Дандас считал само собой разумеющимся, что разрешить ситуацию может только превентивный удар, и для нанесения такового предлагал направить английский корпус численностью 22 000 человек под командованием своего родственника и друга шотландского генерала сэра Ральфа Эйберкромби, находившегося тогда в Гибралтаре. Целью этой экспедиции должна была стать не оккупация Египта, но полное изгнание оттуда французов. Дандасу пришлось потратить немало сил, чтобы убедить некоторых из своих коллег — сам король Георг III, слишком хорошо помня войну в Америке четверть века назад, мрачно предрекал, что всякая армия, отправленная в Египет, погибнет от голода и болезней или и от того и от другого, — но по крайней мере при активной поддержке Питта решение было принято.

Эйберкромби шел шестьдесят седьмой год. Он отличался безукоризненной порядочностью и потому отказался от пэрства и земельных пожалований в Вест-Индии. Он отказался от командования в Ирландии по принципиальным соображениям и сумел избежать службы в Америке, поскольку сочувствовал восставшим. Однако он воевал в Бельгии, Нидерландах и Карибском море, где в 1796 г. руководил самым крупным экспедиционным корпусом из всех когда-либо посылавшихся за границу и, несмотря на страшную эпидемию малярии и желтой лихорадки, очистил от французов несколько важных островов, в том числе и Тринидад. Его недавняя операция — попытка в октябре 1800 г. уничтожить испанский флот и арсенал в Кадисе — потерпела фиаско: английские войска были разбиты еще во время высадки. Однако главная ответственность лежала на его начальнике лорде Кейте, а неожиданная буря, достигшая почти тропической силы, довершила остальное. Эйберкромби вернулся в Гибралтар сильно уязвленным, но на карьере его это не сказалось.

Он, естественно, рассчитывал на то, что предстоящая египетская экспедиция восстановит его репутацию, но не строил иллюзий относительно связанных с ней трудностей. Не было повозок и вьючных животных, не хватало кавалерии и, еще больше, артиллерийской обслуги. Не было даже ни одной карты тех краев, хотя французы благодаря профессионализму своих топографов имели их уже целую кипу. Еще одной проблемой могла стать вода. Англичане обычно зависели в вопросах снабжения от флота. Теоретически они могли получить большую помощь от турецкой армии, однако генерал-майор Джон Мур, которого он отправил для уточнения деталей в османскую ставку в Яффе, возвратился с ответом, что турки сами испытывают нехватку продовольствия, что у них отсутствует всякая дисциплина и что ими командует старый одноглазый великий визирь, явно не годившийся для этой роли ни как организатор, ни как военачальник. Лучше уж англичанам действовать самостоятельно.

Объединенные морские и сухопутные силы собрались в течение зимы 1800/01 г. в Мраморном море у побережья Малой Азии. На рассвете 22 января адмирал лорд Кейт отдал приказ поднять якоря, и следующие десять часов не менее 175 судов, составлявших английский флот, один за другим выходили из бухты. «Никогда честь британского оружия не оказывалась поставлена на карту так, как теперь, — писал сын Эйберкромби Роберт с борта корабля „Кент“, — но никогда и не собиралось так много англичан, которым было бы суждено продемонстрировать собственное бесстрашие и мужество их страны».

2 марта 1801 г. флот вошел в Абукирскую бухту, но теперь погода испортилась, а ведь неделей раньше море было достаточно спокойно, чтобы производить общую высадку. Благодаря усердным тренировкам в Мраморном море все произошло 8 марта в течение одного дня. Высадилось 13 000 пехотинцев, 1000 всадников и 600 артиллеристов. Французы ожидали их, но Мену, продолжавший думать, что высадка в Абукирской бухте является не более чем диверсией, удерживал основную часть армии в резерве в Александрии и отправил своего подчиненного, генерала Луи Фриана, всего с 2000 человек для противодействия вторгшимся. Фриан, имевший в своем распоряжении три тяжелых орудия, считал, что сможет справиться с потрепанной флотилией шлюпок и кучками людей, которые боролись с волнами изо всех сил, но интенсивная тренировка, которую проходили английские войска в Мраморном море, не прошла даром. Не обращая внимания на огонь французов, Мур бесстрашно повел солдат словно на параде; те быстро выстроились в линию, примкнули штыки и зарядили ружья. Французы, безнадежно уступавшие врагу по численности, обратились в бегство.

Несмотря на это, потери англичан в то утро оказались достаточно тяжелыми. Армия потеряла 625 человек и примерно 100 лодок. Противник понес несколько меньший урон, однако результат сражения сомнений не оставлял. Это был наиболее наглядный успех в борьбе с французами, который кто-либо мог припомнить, и стойкость и отвага британских солдат под огнем оказались выше всех похвал. Они овладели — ценой героических усилий — первым плацдармом в Египте. Боевой дух войск повысился, и они с уверенностью смотрели в будущее. Однако Эйберкромби, продвигаясь вниз по полуострову по направлению к Александрии, предпочитал соблюдать величайшую осторожность. Он шел к городу по незнакомой местности, и маловероятно, чтобы французы вновь допустили ту же ошибку, что прежде. Его колонну атаковали 13 марта, а затем 18-го, но эти столкновения представляли собой не более чем мелкие перестрелки. Только три дня спустя после второго из упомянутых боев наступил момент истины.

Сражение близ Александрии началось на рассвете в субботу, 21 марта, и продлилось четыре часа. Обе стороны сражались ожесточенно, их генералы — за исключением Мену — подавали прекрасный пример своим людям. Один из них, французский генерал Франсуа Ланус, погибший в бою в возрасте двадцати девяти лет, был, вероятно, самым храбрым из их числа — но также и самым дальновидным. Когда Мену подъехал к нему, тот, уже умирая, заметил, что он foutu[305] — подобно всей египетской армии Мену.[306] Что касается англичан, то Мур вновь оказался героем дня. В начале сражения его серьезно ранило в колено, и вскоре после этого под ним убило лошадь, но и тогда он, по словам очевидца, продолжал сражаться так, что «в это трудно поверить». Если же говорить о самом Эйберкромби, то вскоре после начала боя он был ранен ружейной пулей в бедро. Врачи изумлялись тому, как он смог передвигаться по полю боя. Только по окончании сражения генерал позволил уложить себя на носилки. Один из младших офицеров взял солдатское одеяло и подложил под голову командующему вместо подушки.

«Что это такое?» — проворчал генерал.

«Всего лишь солдатское одеяло», — отвечал офицер.

«Всего лишь солдатское одеяло? — переспросил тот. — Солдатское одеяло очень важная вещь. Сейчас же верните его владельцу». Неделю спустя он скончался.

Его преемника, генерал-майора Джона Хели-Хатчинсона, в армии не любили столь же сильно, сколь любили Эйберкромби — до такой степени, что группа старших офицеров составила заговор для лишения его власти. Вероятно, они добились бы успеха, если бы не противодействие со стороны еще не выздоровевшего Мура. Коллега Хели-Хатчинсона сэр Генри Банбери, который хорошо знал его, писал: «Ему было 44 года, но выглядел он гораздо старше, с жесткими чертами лица, обезображенного болезнью, чрезвычайно близорукий, сутулый и сгибавшийся при ходьбе, совершенно не следивший за своей одеждой… Он сторонился общества генералов, манеры его были неизящны, а характер вспыльчивый».

С самого начала генерал-майор проявил себя неуживчивым человеком. Англичане одержали новую победу, убили и ранили 3000 французов, потеряв при этом 1400 своих, но Александрия оставалась в руках неприятеля, удерживаемая не малым и деморализованным гарнизоном, но основными силами французской армии в Египте, до сих пор более многочисленной, чем британские экспедиционные силы, и возглавлявшейся командующим, который не собирался отступать. Эту армию невозможно было уморить голодом — дорога на запад была открыта. Не приходилось ожидать большой помощи от турок. Всегда оставалась возможность, что французы возьмут инициативу на себя, однако Мену, судя по всему, предпочитал выжидать.

Постепенно становилось ясно, что нужно как-то преодолеть эту патовую ситуацию, и Хели-Хатчинсон наконец решил отправить небольшой отряд в два батальона при поддержке 4000 недавно прибывших турок для нападения на Розетту у самого западного рукава дельты. Экспедиция увенчалась успехом, гарнизон Форт-Жюльена[307] сложил оружие 19 апреля, после трехдневного сопротивления. Теперь путь для плавания английских судов по Нилу оказался свободен, и появилась возможность осуществить более крупные операции на реке. С другой стороны, такая операция привела бы к ослаблению английского гарнизона, который должен был быть оставлен для блокирования Александрии, и, чтобы защитить его, а также перерезать коммуникации армии Мену, Хели-Хатчинсон решил теперь затопить пересохшее Мареотидское озеро к югу от города. Дамба была прорвана в двух местах, и воды Абукирского озера полились десятифутовым водопадом, снеся 300 футов насыпи. Оставив своего заместителя, генерала Эйра Кута, держать фронт перед Александрией, Хели-Хатчинсон отправился 21 апреля в Розетту и 5 мая вышел к берегу реки у Каира.

Марш продолжался семь недель — за это время люди вымотались, многие из них заболели дизентерией, им приходилось переносить 110-градусную температуру[308] днем и чудовищных пауков и скорпионов ночью. По пути произошло несколько перестрелок с французами, однако, к своему удивлению, англичане также неожиданно встретили турецкую армию, которая, как бы это удивительно ни было, каким-то образом дошла из Яффы под командованием одноглазого великого визиря, разбив по пути французский отряд. «Это была худшая армия, которая когда-либо существовала, — писал Хели-Хатчинсон, — но как она ни плоха, хоть как-то сражаться будет». 7 июня разразилась страшная песчаная буря, но когда прояснилось, на горизонте показались пирамиды. К 21 июня подошел последний отряд, и англичане вместе с турками окружили Каир. К несчастью, у Хели-Хатчинсона осталось 4000 боеспособных солдат. Гарнизон же Каира, по показаниям пленных, составлял примерно 5000, хотя боевой дух его, как говорили, оставлял желать много лучшего.

Как вскоре стало ясно, он оказался еще ниже, чем можно было ожидать. 22 июня, когда батареи втащили на позиции, ворота города распахнулись. Осада Каира закончилась раньше, чем началась.

Генералу Огюстену Даниэлю Бельяру, командовавшему французским гарнизоном Каира, особенно выбирать не приходилось. Запасов продовольствия в городе оставалось менее чем на два месяца, а возможности для их пополнения отсутствовали. Положение с боеприпасами также было неважным — менее 150 зарядов на орудие. Охоты воевать его люди не испытывали; все они хотели возвратиться домой. Кроме того, он не мог не помнить, что местное население не любит его армию и не замедлит восстать против нее, если появится возможность. Вероятно, оставалась еще надежда на отступление в Верхний Египет и продолжение сопротивления там, однако другой британский корпус из Индии, по слухам, уже двигался к Кусейру по западному побережью Красного моря, откуда собирался идти к Каиру с юга.

Более всего беспокоило осознание того, что его командующий совершенно неадекватно оценивал обстановку. Всего неделей раньше курьер из Александрии доставил письмо от Мену, в котором сообщалось о его докладе Бонапарту, где говорилось о тяжелых потерях англичан на пути в Розетту. Сам Бельяр, согласно этому же письму, разгромил турецкую армию и наступает вниз по Нилу по направлению к Александрии. Тем временем подкрепления из Франции были уже в пути. Каир надлежало удерживать до их подхода.[309]

Теперь незадачливому генералу стало ясно, что ему больше не приходится рассчитывать на сколь-либо разумные приказы своего командующего, и с этого времени Бельяр был предоставлен самому себе. Не обладая необходимыми полномочиями, чтобы заключать соглашение, он собрал военный совет; это произошло только после того, как генерал заручился поддержкой старших офицеров, одного из которых обещал отправить с белым флагом сообщить англичанам о готовности вести переговоры. Стороны немедленно договорились о перемирии, а 28 июня был подписан акт о капитуляции. Французы должны были выступить со своим стрелковым оружием, артиллерией и багажом в сопровождении англичан к Розетте, а оттуда на кораблях возвратиться во Францию в течение сорока дней.

Затем наступило время в высшей степени заслуженного отдыха и восстановления сил для англичан — да и для французов, готовившихся к эвакуации, и Хели-Хатчинсон устроил для офицеров и людей такого же ранга экскурсию к пирамидам. Некоторые из них, по рассказам современников, нацарапали свои имена на камнях; сержант Дэниел Никол записал в дневнике: «Я очень старался и вырезал D. Nicol, 92 REGT, сломал свой нож, когда заканчивал работу. Это в юго-восточном углу; надеюсь, какое-то время продержится».[310] К счастью, лишь немногие загорелись тем же энтузиазмом, что и некий полковник Кэмирон из 79-го полка, который, страстно желая привезти домой какой-нибудь сувенир, приказал одному из своих людей бить по царскому саркофагу кувалдой.

Для жителей Каира 9 июля 1801 г. стало худшим днем, какой кто-либо из них мог припомнить: именно в этот день французы эвакуировались и в город хлынули толпы турецких солдат, которые не скрывали, что неограниченные возможности для убийств, насилия и грабежа — это единственное, ради чего они пересекали пустыню, идя из Сирии. Армия великого визиря всегда отличалась склонностью к анархии; теперь же, когда начался кровавый разгул, исчезли последние остатки дисциплины. Англичане ничего не могли поделать, поскольку официально их войска составляли гарнизон, а турки являлись их союзниками и неоднократно предупреждали о своих намерениях. Что же касается французов, которые тем временем отступили к Гизе, то они не испытывали ничего, кроме облегчения по поводу того, что наконец покинули город.

Англичане, французы и турки отправились вместе вниз по Нилу 14 июля. Англичане удивились, обнаружив, что французов не 5000, как они предполагали, а втрое больше. Их сопровождали примерно 300 небольших речных лодок, которые перевозили больных и раненых с багажом, огромную добычу и тело Клебера для его перезахоронения в особом мемориале во Франции.[311] Три недели спустя, 5 августа, в Розетте их погрузка на суда завершилась. 9 августа последний корабль отплыл в Тулон. Теперь наконец англичане могли полностью переключиться на Александрию и тем, как они очень надеялись, подвести черту под всей египетской авантюрой.

В течение всего путешествия по побережью армия находилась под командованием Мура. Хели-Хатчинсон, которого свалила болезнь, большую часть июля провел в Гизе, приходя в себя. Только 29 августа он прибыл речным путем в Розетту, где немедленно взошел на борт флагманского корабля «Фудройен» и оставался там в течение 2 последующих недель. Дело в том, что ему необходимо было восстановить силы перед маршем на Александрию, и в любом случае ни о каких серьезных операциях не могло идти речи до тех пор, пока Мур не завершил наблюдение за погрузкой французов в Розетте. Однако после этого генерал-майор уже имел готовый план: он собирался атаковать город одновременно с юга и с запада. Александрия лежит посредине узкого перешейка, к северу от которого находится Средиземное море, а к югу — недавно пересохшее Мареотидское озеро. Из Розетты, расположенной примерно в сорока милях к востоку от Александрии, он прибыл с тяжелой артиллерией. Тем временем Кут должен был с тремя бригадами пересечь озеро и занять позиции на перешейке в восьми или десяти милях к западу от города. Действуя по принципу клещей, оба должны были затем соединиться.

Наступление началось вечером 16 августа, когда под покровом темноты примерно 300 канонерских лодок, на борту которых находилось примерно 4000 человек, поплыли в западном направлении по Мареотидскому озеру. Затем, на рассвете 17-го, две дивизии под командованием Мура и генерала сэра Джона Крэдока двинулись вдоль перешейка и атаковали передовые французские позиции. Операция прошла успешно, однако Мур, которому представилась возможность впервые увидеть укрепления неприятеля на его восточном фланге, счел их труднопреодолимыми и всерьез засомневался, смогут ли англичане с имевшимися у них силами овладеть ими. К счастью, оборона в западной части города оказалась заметно слабее. Успех предприятия, как казалось, зависел прежде всего от Кута.

Кут показал себя, несомненно, заслуживающим доверия. Вечером 21 августа благодаря сверхчеловеческим усилиям, которые приложили его люди в условиях ужасающей жары, он овладел фортом Марабу, маленьким островом, господствовавшим над другим концом длинной и мелководной лагуны, известной под названием Старой гавани, к западу от города. На рассвете 22 августа Кут начал наступление вдоль перешейка, поддерживаемый на левом фланге кораблями эскадры со стороны Средиземного моря и канонерскими лодками на правом. Казалось, ничто не могло остановить его. При приближении англичан французские солдаты, оборонявшие передовые позиции, дрогнули. К десяти часам утра они потеряли примерно двести человек убитыми, ранеными и пленными; английские потери составили 3 человека убитыми и 14 ранеными. После полудня Хели-Хатчинсон пересек озеро, чтобы посовещаться с Кутом и лично осмотреть укрепления на западном участке. Не вызывало сомнений, что здесь он увидел перед собой куда менее мощные сооружения, чем на другой стороне города. Теперь он решил, что главный удар должен наноситься с запада.

Большую часть орудий (в том числе самых мощных) поспешно погрузили на суда и отправили через озеро в лагерь Кута. Когда их доставили на позиции, начался артиллерийский обстрел, причем огонь постепенно переносился все ближе к городу. Однако план Кута состоял не столько в том, чтобы немедленно направиться к Александрии, сколько в том, чтобы занять выгодную позицию на возвышенности непосредственно над колонной Помпея к юго-востоку от города, откуда англичане могли обстреливать укрепления Александрии. Однако в этом не возникло необходимости: примерно в половине четвертого пополудни 26 августа французский офицер приблизился к одному из британских передовых постов с предложением перемирия. Кут тотчас приказал не стрелять, пока письмо передавалось командующему. И вскоре после полуночи он услышал, что Хели-Хатчинсон согласен остановить своих людей. Огонь прекратился.

Правда, в последующие дни были минуты, когда казалось, что все может начаться вновь. Генерал Мену, добившись заключения перемирия, делал все, чтобы уклониться от выполнения своих обязательств. Прежде всего он попросил о некотором продлении перемирия; затем предложил подписать соглашение, а не капитуляцию; потом — вернуть всех боеспособных солдат его армии и большую часть артиллерии во Францию; позднее — сохранить всю общественную собственность в Египте в руках французов. Наконец Мену попробовал продлить перемирие ни много ни мало до 17 сентября, понимая, что французы могут возобновить боевые действия, если подойдут долгожданные подкрепления. Однако Хели-Хатчинсон не пошел на это, а просто изложил Мену свои условия: возвращение на родину всей армии с личным оружием и десятью орудиями, все корабельное и армейское имущество должно остаться в Египте. Если эти условия не будут немедленно приняты, то Александрию ждет разрушение.

Мену сдался. Он хотел воевать еще меньше, чем его истощенные и деморализованные люди. Капитуляция была тем не менее подписана на весьма мягких условиях. 2 сентября, в 11 часов утра, англичане вступили в Александрию, а оркестр 54-го полка окружил колонну Помпея и исполнил британский национальный гимн. Как раз в этот торжественный момент войска, отправленные из Индии, прибыли в Розетту после долгого путешествия по Красному морю. Полуголодные, не менявшие платья в течение шести месяцев в условиях ужасной жары люди Хели-Хатчинсона не поверили своим глазам, когда увидели их: в состав этого корпуса входили целые полки поваров с экзотическими блюдами, винами и пряностями; их лагерь больше напоминал Поле Золотой Парчи. Сипаев, в свою очередь, шокировал обтрепанный вид британских солдат. Неудивительно, что Хели-Хатчинсон почел за благо, чтобы армии расположились отдельно друг от друга.

Части, составлявшие ядро английской армии в Египте, отплыли домой — с точки зрения всякого воевавшего там солдата, ждать пришлось долго. В их задачу входило предотвратить попытки французов вернуться сюда, однако правительство в Лондоне отдало приказ разместить в Александрии неожиданно большой гарнизон — 6000 человек, чтобы удерживать ее до самого заключения мира. Командовать им назначили недовольного и отнюдь не желавшего этого генерала Мура, который, несмотря на тяжелое ранение, по-прежнему жаждал деятельности. Еще 7000 человек предстояло пребывание на Мальте, где предполагалось создать мощную базу, но Мальта, где многие оставили своих жен, была раем после Египта, и особых жалоб по этому поводу не прозвучало.

Потери, понесенные во время экспедиции в Египет, оказались весьма существенными, и не только в отношении финансовых затрат. 633 человека погибло или пропало без вести; еще 1000 человек умерли от ран или болезней. Число раненых, которых требовалось возвратить на родину, достигало 3000, в том числе 160 страдавших офтальмией. С другой стороны, с политической и стратегической точки зрения операция закончилась триумфальным успехом. За шесть месяцев британская армия достигла своей цели: показала Наполеону, что ему никогда не удастся завладеть Египтом. В ходе боевых действий английские войска овладели Каиром и Александрией и в течение всей кампании демонстрировали удивительную стойкость и дисциплину, что произвело немалое впечатление как на их офицеров, так и на французов. Они посрамили пессимистов в самой Англии. Сердце согревает история о том, как однажды король Георг III приехал в дом старого Дандаса в Уимблдоне, где поднял стакан мадеры за единственного виновника этой экспедиции. «Когда кто-то кругом не прав, — заявил он, — справедливее и честнее всего для него будет признать это публично».

Англичане торжествовали победу, французы потерпели поражение. «Quand les arm?es croient possible de sortir d’une position critique avec une convention sans se d?shonorer, tout est perdu»[312], — писал Наполеон. Он сказал чистую правду. Но может быть, следует задаться вопросом: а как же сами египтяне, которые более трех лет страдали от войны больше, чем кто бы то ни было в их стране? Уйдя, чужеземцы оставили их во многом в прежнем положении. Теоретически они находились под безнадежно дурным управлением со стороны Османской империи, фактически же жили в условиях тирании мамлюкских беев. Однако это продолжалось недолго. 22 октября 1801 г. всех главных беев пригласили на пир на борту флагманского корабля капудан-паши, адмирала османского флота. Судно стояло на якоре близ Александрии. Большинство гостей были уничтожены турецкой канонерской лодкой еще до того, как они доплыли до корабля, остальных арестовали, едва они поднялись на борт. Хотя некоторые и уцелели — кое-кто находился в Константинополе, другие остались в Каире и продолжали борьбу еще года два-три, — но власти их пришел конец. Они также не могли продолжать пополнять свои отряды за счет рабов с невольничьих рынков на Востоке, так как в 1802 г. Высокая Порта запретила вывозить подростков в Египет. К несчастью, однако, дышавшая на ладан Османская империя оказалась неспособной учредить вместо мамлюкского другое эффективное правительство. Так случилось, что буквально в одну ночь Египет перестал быть яблоком раздора и вызывать какой-либо интерес. Подполковник Роберт Вильсон, который вел подробные записи о египетской экспедиции и впоследствии опубликовал ее обстоятельную историю, писал в 1803 г., не скрывая изумления:

«Ни один искатель приключений, обладающий храбростью и честолюбием, не предложил своих услуг в качестве командира отряда иностранных войск, чтобы вести действия против мамлюков».

На следующий год безымянный американский джентльмен писал из Каира адмиралу сэру Александру Боллу, губернатору Мальты, что «у Египта нет хозяина… Он должен обрести нового, и первый, кто явится, будет встречен с радостью».

Этим первым суждено было стать не англичанину и не французу, а представителю расы, которая до сих пор не упоминалась в этой книге. Принято считать, что он был албанцем. Его звали Мухаммед Али.

Мухаммед Али родился в 1769 г. в Кавале, в Восточной Македонии. После смерти отца его воспитывал правитель этого города. В восемнадцать лет он женился на одной из родственниц градоправителя, которая родила ему пятерых детей (от других женщин у него было еще девяносто). По-видимому, несколько лет он занимался прибыльной торговлей табаком, затем поступил в армию Османской империи. Дослужившись до относительно высокого чина, он наконец попал под начало великого визиря, воевавшего в то время с французами. Пока европейцы оставались на земле Египта, он весьма храбро сражался с ними, но после их ухода его албанский полк, которым командовал некий Таир-паша и который являлся чуть ли не единственной дисциплинированной частью, поднял восстание.

Нет оснований считать, что Мухаммед Али лично организовал мятеж — такие бунты не получавших жалованья солдат достаточно часто происходили в истории Османской империи, — однако после убийства Таира он быстро взял ситуацию под контроль и с помощью разного рода интриг добился того, что султан назначил его в 1805 г. вице-королем Египта. В последующие сорок пять лет он управлял страной фактически как диктатор, ликвидировав последние остатки мамлюкского владычества, экспроприировав собственность прежних землевладельческих слоев и беспощадно подавив последовавшие за этим восстания. К 1815 г. почти все обрабатываемые земли вдоль берега и в дельте Нила оказались национализированы, доходы от сельского хозяйства шли напрямую в его сундуки. Он значительно усовершенствовал столь важную для этой страны систему ирригации и велел разводить новые культуры — особенно хлопок, — которые обещали высокую отдачу. Мухаммед Али также создал флот и значительную армию, набирая ее из местных крестьян, но командные должности в ней занимали турки и другие иноземцы. Поначалу он должен был осуществлять волю султана, подавляя восстания в Аравии и Греции; позднее, уже в собственных интересах, он вторгся в Судан и также добился успеха.

Мухаммед Али прожил до 1849 г. Но пока куда более выдающийся человек привлекает наше внимание.