«Нечего с пьянкой шутить! Ее надо колотить!»
«Нечего с пьянкой шутить! Ее надо колотить!»
В 1925 году Центральная контрольная комиссия РКП(б) опубликовала тревожную статистику, свидетельствовавшую о растущем количестве партийных взысканий и падении престижа партии по причине пьянства и разложения ее активистов и руководящих работников. Через несколько лет обследование Политического управления Рабоче-крестьянской Красной армии показало, что 40 процентов армейских парторганизаторов привлекались к ответственности за пьянство. Судя по протокольной статистике НКВД, бытовое хулиганство возросло в 1927 году, по сравнению с 1925-м, в городах на 13 процентов, а в селах на 45 процентов{45}. В те годы статистика еще соответствовала своему предназначению и показывала, что прогулы на почве пьянства в 1927 году принесли 135 миллионов рублей убытка, из-за понижения производительности труда государство недополучило 600 миллионов рублей{46}. Школьная комиссия врачей-наркологов выяснила в 1925—1926 годах, что 90 процентов учащихся советских школ уже приобщились к спиртному{47}.
Поэтому борьба за трезвость становится одним из элементов «большого скачка» — форсированного переустройства экономики и социальной структуры общества на рубеже 20—30-х годов. В 1926 году декрет Совнаркома РСФСР «О ближайших мероприятиях в области лечебно-принудительной и культурно-воспитательной работы по борьбе с алкоголизмом» обязал ведомства здравоохранения, юстиции и внутренних дел организовать принудительное лечение алкоголиков. Годом позже постановление правительства РСФСР «О мерах ограничения продажи спиртных напитков» запретило продажу водки несовершеннолетним и лицам, находившимся в нетрезвом состоянии, а также наделило местные советские органы правом прекращения продажи спиртных напитков в праздничные и нерабочие дни{48}.
Переломным в развитии кампании по преобразованию быта стал 1928 год. Чрезвычайные меры при проведении хлебозаготовок были дополнены изменением уголовного кодекса: вновь вводились строгие наказания за самогоноварение, причем не только за производство на продажу, но и для собственного потребления{49}.
В феврале в Колонном зале Дома союзов состоялось учредительное собрание «Российского общества по борьбе с алкоголизмом» (ОБСА), основанного на базе также недавно возникшего Московского наркологического общества. Поддержку новой общественной организации оказали Московский комитет ВЛКСМ и Моссовет, а в числе ее основателей были крупные медицинские авторитеты: Н. А Семашко, В. А. Обух, П. П. Ганнушкин. В руководство ОБСА вошли и видные советские деятели — Е. М. Ярославский, С. М. Буденный, Н. И. Подвойский, Демьян Бедный. Их приверженность идее полной трезвости несколько сомнительна, но традиция председательства «свадебных генералов» во главе общественных организаций жива и по сей день.
Председателем общества был избран экономист и литератор Юрий Ларин (М. А Лурье), его первым заместителем — рабочий-металлист, член Президиума ЦКК ВКП(б) С. М. Семков, секретарем — врач Э. И. Дейчман. За первый год существования общества было создано более 150 местных (губернских, окружных) организаций по борьбе с алкоголизмом, общая численность ОБСА выросла до 200 тысяч членов. Уже в мае следующего 1929 года состоялось первое заседание Всесоюзного совета противоалкогольных обществ (ВСПО) СССР с участием более 100 делегатов, в их числе посланцев Украины, Азербайджана, Белоруссии, Туркмении. В состав ВСПО вошли представители ЦК ВКП(б), ЦК комсомола, Всесоюзного центрального совета профсоюзов, наркоматов здравоохранения РСФСР и Украинской ССР, Наркомата труда СССР, Высшего совета народного хозяйства СССР, Главполитпросвета, Наркомпроса РСФСР и других учреждений и организаций.
Помимо развертывания соответствующей агитации, новая организация должна была решать, по мнению ее председателя, масштабные задачи:
«Общество должно поставить на ноги женщину, направить ее внимание на рабочую кооперацию, торгующую водкой, натравить на это. Надо добиться, чтобы рабочая кооперация больше уделяла внимания овощам, мясу, маслу и т. п. предметам, которые трудно достать….
Общество должно двигать, возбуждать те многочисленные организации, которые ведают у нас спортом, кино, культработой, клубами и т. д. и которые очень часто недостаточно живо организуют свою работу.
Организовать борьбу с шинкарством, искоренять его и беспощадно уничтожать, создать рабочие дружины по его выявлению.
Дать толчок развитию сети лечебных учреждений против алкоголизма, диспансеров.
Поднять на ноги детей, школьников и бросить их на пьющих родителей»{50}.
Так в 1928—1929 годах антиалкогольное движение стало государственной кампанией. Одной из ее первых жертв стал Сергей Есенин. Несколькими годами ранее поэт пользовался покровительством властей, смотревших сквозь пальцы на его дебоши и даже предпринимавших — по линии ОГПУ — меры для его лечения. «Мы решили, что единственное еще остающееся средство заставить его лечиться — это Вы, — обращался член ЦК X. Г. Раковский к Ф. Э. Дзержинскому в октябре 1925 года. — Пригласите его к себе, проберите хорошенько и отправьте вместе с ним в санаториум товарища из ГПУ, который не давал бы ему пьянствовать». Но уже через год после смерти поэта началась кампания по «развенчанию Есенина»; а после публикации «Злых заметок» Н. И. Бухарина он был объявлен главным «певцом хулиганства» в СССР{51}.
Основным делом советских трезвенников стала подготовка антиалкогольного закона. Его проект предполагал предоставить право районным советам крупных городов, горсоветам прочих городов и советам поселений городского типа закрывать всякое место продажи водки и вина, «если они признают это необходимым по культурно-общественным соображениям, или если об этом будут ходатайствовать рабочие предприятий». Так возрождалась опробованная на практике в 1914—1915 годах идея участия общественности в разработке и проведении в жизнь социальной политики.
Однако у руководства движением стояли наиболее радикальные сторонники полной трезвости; во всяком случае, имевшие место попытки агитации на тему «Как нужно культурно выпивать» обществом пресекались как идейно вредные. Разработчики антиалкогольного проекта уже считали вполне возможным «в генеральном пятнадцатилетнем плане хозяйства предусмотреть полное прекращение в десятилетний срок в СССР производства и продажи водки, водочных изделий и пива». Эта маниловщина, отчасти простительная для энтузиастов-трезвенников 20-х годов, еще аукнется при проведении печально известной горбачевской кампании. Предлагался также набор административных мер: воспрещение импорта вина, открытия новых мест торговли спиртным, его рекламы и продажи «во всех курортных местностях СССР, клубах, буфетах всех общественных учреждений» и лицам моложе 17 лет{52}.
Многие из этих рекомендаций вошли в принятые в 1929 году постановления Совнаркома РСФСР «О мерах по ограничению торговли спиртными напитками» и «О мерах по осуществлению борьбы с алкоголизмом». Первое запрещало открытие новых винных магазинов в городах и рабочих поселках, торговлю спиртным в предпраздничные, праздничные и выходные дни, в период выдачи зарплаты и проведения наборов в Красную армию. Не допускались торговля вином в общественных местах, продажа его несовершеннолетним и любая алкогольная реклама. Другое постановление требовало создания сети противоалкогольных диспансеров, ежегодного сокращения производства водки и крепких спиртных напитков в пользу роста продажи безалкогольных напитков и спортинвентаря и развития общественного питания{53}.
Начало кампании было лихим. В конце 1928 года в Москве был открыт первый вытрезвитель, где задержанные находились не более 24 часов. С рабочих, крестьян, служащих, инвалидов, кустарей и красноармейцев за обслуживание брали по два рубля, а с прочих граждан (нэпманов, творческих работников) — по пять. Медицинский персонал мог поставить доставленному в вытрезвитель один из четырех диагнозов: «Совершенно трезв. Легкое опьянение. Полное опьянение с возбуждением. Бесчувственное опьянение». При этом всерьез обсуждался вопрос, что делать с отобранными у пьяных спиртными напитками. Решение оказалось неожиданно гуманным: в марте 1932 года циркуляр Главного управления милиции при Совнаркоме РСФСР определил, что «указанные спиртные напитки подлежат возврату их владельцам по вытрезвлении».
В стране прошли сотни массовых противоалкогольных демонстраций. Совместно с Госиздатом общество организовало беспроигрышную книжную лотерею; тираж проходил под девизом «Книга вместо водки!». Активисты движения следили за соблюдением антиалкогольного законодательства, в чем им помогало принятое в апреле 1929 года постановление «О мерах борьбы с шинкарством». Они проводили рейды по борьбе с подпольными торговцами, организовывали антиалкогольные выставки в Москве (в Центральном парке культуры и отдыха, Третьяковской галерее) и других городах. Началось гонение на пивную эстраду — до полной победы: последним днем выступлений эстрадных артистов в пивных было назначено 15 марта, а для оркестрантов — 1 мая 1930 года.
Ячейки ОБСА на предприятиях выпускали листовки с фотографиями пьяниц и прогульщиков, карикатурами и соответствующим текстом; устраивали производственные суды, выставки бракованных изделий, выпускаемых пьяницами. Объявляли конкурсы на звание «непьющее предприятие», «непьющий цех» или «лучший трезвый рабочий». Самые сознательные граждане в первых советских общежитиях-коммунах заключали «соцдоговоры»: «Мы обязуемся соблюдать чистоту в бараке, не допускать шума во время отдыха, ликвидировать пьянку, изжить матерщину — вызываем на это рабочих всех остальных бараков»{54}.
Устраивались «антиалкогольные киноэкспедиции» и поездки на «антиалкогольных грузовиках» с яркими лозунгами и проведением импровизированных митингов. Появились и первые фильмы на эту тему: «Танька-трактирщица», «За ваше здоровье». О художественных достоинствах этой продукции можно судить по рекламе тех лет (о фильме «Косая линия»): «Рабочий Власов, поддаваясь плохому влиянию товарищей, начинает пьянствовать, плохо работает, проводит все свое свободное время в трактире "Утюг". Он спивается окончательно и его увольняют от службы. Жена Власова, в противовес мужу, принимает активное участие в общественной и клубной работе, организует жен рабочих на борьбу с трактиром, и при содействии клуба им удается трактир закрыть и организовать образцовую чайную. Плохо налаженная работа клуба оживается, и клубу удается втянуть в свои ряды даже бывших прогульщиков. Власов погибает, сорвавшись в пьяном виде с подъемного крана»{55}.
В учреждениях в ту пору можно было встретить чествование «годовщины трезвой жизни» сослуживцев или торжественные «похороны пьянства», совершенно в духе «похорон бюрократизма» из «Золотого теленка» Ильфа и Петрова. Несколько месяцев 1929 года держалась в московской «Рабочей газете» полоса «Я бросил пить! Кто следующий?» с публикацией имен объявившихся трезвенников. Там же 31 мая 1929 года появилось сообщение о том, как 200 рабочих — «потомственных пьяниц» отпраздновали в городе Орехове годовщину своей трезвой жизни.
Общество издавало научную и пропагандистскую литературу, плакаты, листовки. На страницах журнала «Трезвость и культура» (с 1930 года выходил под названием «Культура и быт») публиковались статьи о влиянии алкоголя на организм, статистические данные о потреблении спиртного, критические материалы о нарушениях антиалкогольного законодательства, отчеты о слетах и «бытовых конференциях» по борьбе с пьянством»; пропагандировался опыт организации трезвого досуга. Материал подавался броско, хотя и в строго классовом духе: «исторические корни» российского пьянства возводились к библейскому Ною, Христу и «первому русскому пьянице» князю Владимиру.
Ударная роль в движении за трезвый образ жизни отводилась комсомолу, VIII съезд которого призвал своих членов к борьбе «на баррикадах быта — против старья, плесени, предрассудков». Комсомольцы со свойственным эпохе и возрасту максимализмом включились в объявленный в 1928 году «Всесоюзный культпоход». Их начинание было поддержано высшим партийным руководством: сам Н. И. Бухарин — тогда еще член Политбюро ЦК ВКП(б) — дал московским комсомольцам письменное обязательство бросить курить{56}.
Комсомольские антиалкогольные группы и отряды проводили санитарные рейды, организовывавшие общественные суды и «живые газеты». В Ленинграде, Саратове, Днепропетровске, Твери, Пскове и других городах открывались «культурные чайные» и столовые, где дежурили молодые активисты ОБСА и можно было послушать радио или граммофон, сыграть в шахматы или посмотреть небольшую художественную выставку. Проводились агитсуды над злоупотреблявшими спиртным, практиковались систематические отчеты комсомольцев о своем поведении, устраивались «бытовые конференции пьющих девушек» и сатирические конкурсы на «лучшего» пьяницу и матерщинника{57}.
Работали «антиалкогольные семинарии», «собрания пьющей молодежи», где могли предложить для дискуссии такую тему: «Группа товарищей направляется на гулянку, причем эта гулянка предполагает быть "мокрой", т. е. на этой гулянке предполагается выпить изрядное количество бутылок вина, горькой, пива и т. д. Один из этой группы категорически отказывается пить, мотивируя свой отказ целым рядом аргументов, как то: "партия запрещает пить", "вино вредно отражается на организме", "водка ослабляет мозговую деятельность и волю" и т. д. За свои рассуждения такой товарищ окрещивается "мещанином", потому что он якобы нарушает волю коллектива, он отступает от "товарищеской солидарности", "держится изолированно", и проч. Спрашивается, действительно ли этот товарищ заслуживает названия "мещанина", нарушает ли он волю коллектива?»
«Красная, веселая, торжественная свадьба должна убить старую: пьяную, суеверную и унизительную для женщины», — утверждали сценарии проведения безалкогольных бракосочетаний. После церемонии в загсе с пением «Интернационала» рекомендовалось потчевать гостей пирогами «всухую» и — от греха подальше — сокращать поздравления-«величания» молодых и родственников, поскольку «обилие величаний ведет за собой сугубое выпивание»{58}.
В школах появились группы «юных врагов водки», выводивших однокашников под лозунгом «Папа, не пей водки!» к воротам предприятий в дни получки родителей. В промышленном Сталинграде в таких шествиях участвовало до 12 тысяч пионеров. В 1930 году школьники Бауманского района Москвы стали заключать с отцами договоры об их полном отказе от выпивки{59}.
В шумной «трезвенной» кампании было много поверхностного и показного. Административное введение «двухнедельников» и месячников трезвости, внезапные «налеты» дружин ОБСА на торговавшие спиртным «точки» и их принудительное закрытие, а также такие формы деятельности, как призывы к девушкам не целовать пьющих парней, — все это, естественно, заканчивалось провалом. Примитивная и грубая агитация (в числе приверженцев старого быта обличали не только русских царей, но и Пушкина с Лермонтовым), участие «трезвенников» в печально известных антипасхальных и прочих антирелигиозных мероприятиях не добавляли им авторитета и поощряли самое примитивное восприятие культуры прошлого.
Образцом разухабистой «трезвенно-атеистической» пропаганды может служить опубликованный в «Правде» «Новый завет без изъяна евангелиста Демьяна» (популярного в те годы «пролетарского» поэта Демьяна Бедного), в таком виде представлявший евангельское повествование о Христе:
Иисус со всей апостольской братвой,
Прельстившись обильной жратвой,
Возлегли в блестящей мытарской обители,
Так как, по свидетельству евангелиста Луки, —
И поесть они были большие любители,
И выпить не дураки.
Все фарисеи знали Иисусовы замашки,
Что он был слаб насчет рюмашки.
Примеров его пьянства — множество.
Видя Иисусово художество,
Как этот молодой еврей,
Будто бы благочестивый назорей,
Безо всякого к себе уважения
Хлещет вино до ризоположения
Средь гостей, облевавших подоконники{60}…
Тот же автор в поэме «Долбанем!» провозгласил образцом морали «честного трезвого Хама», не побоявшегося обличить родного отца Ноя: «Отец как свинья напился! / Весь в блевотине! Видеть противно!» — и призывал:
Так нечего с пьянкой шутить!
Ее надо колотить! Культурно! Бурно!
Пламенно, гневно! Долбить ежедневно!
Журнал «Антирелигиозник» рекомендовал для школьного агитационного маскарада костюм «поповское орудие»: «Школьник одет попом или другим служителем культа. В руках у него четвертная бутыль. На бутыли, помимо обычных этикеток для водки, делаются надлозунги от имени попов: "Наше оружие против нового быта" или "Водка — наш помощник"»{61}.
Ю. Ларин и его единомышленники предполагали достичь «полного искоренения алкоголизма» менее чем за десять лет. Но тем самым подрывалась база для расширения движения, поскольку далеко не все были способны отказаться от рюмки вина за праздничным столом. Не удалось сделать ОБСА массовой молодежной организацией; не утвердилось оно и в деревне, что признавали сами трезвенники на первом областном съезде Московского ОБСА в 1930 году. Недолго просуществовали «рабочие кафе», никак не вписывавшиеся в образ жизни советских пролетариев 20-х годов. Распадались «драмколлективы из бывших алкоголиков». «Семейные вечера» для рабочих, призванные «спаивать (в смысле «сплачивать». — И. К, Е. Н.) людей и создавать в них коллективное мировоззрение» после соответствующих агитдокладов на тему заканчивались уже настоящим спаиванием — общей пьянкой и дракой. Предметами насмешек сатириков стали «культурные пивные», где шахматы так и не смогли отвлечь посетителей от пива.
Типичный для пропаганды 20-х годов подход был примитивен, к тому же принципиально отрицал какую-либо ценность исторического опыта, в том числе и в области борьбы с пьянством. Культурный разрыв эпох воплощался в лозунгах вроде: «Пьющий — враг социалистического строительства» или «Никто не имеет права отравлять свой мозг и мышцы, которые должны работать на общую стройку!». Эти призывы полностью игнорировали отношение к пьянству как к беде и необходимость социальной помощи; речь могла идти только о вине несознательных граждан, уклонявшихся от «общей стройки».
И все же в те годы вновь стали серьезно разрабатываться медицинские, социологические и криминологические проблемы пьянства и алкоголизма: исследования о структуре потребления спиртного, половозрастной динамике, путях приобщения к «водочной культуре», традициях потребления (в России, как известно, больше привыкли пить дома, а не на улице или в кафе), связи потребления с заработком и другие. Несмотря на все издержки кампанейского подхода, к началу 30-х годов потребление водки в крупных городах сократилось на 25—40 процентов{62}.
Но эти успехи очень скоро были сведены на нет, поскольку изменилась «генеральная линия» партии, а вместе с ней и само ОБСА, работа которого финансировалась из так называемого резервного фонда Совнаркома. В 1932 году вместо него была создана новая организация «За здоровый быт», что означало сворачивание антиалкогольной кампании. Но на самом деле она уже была свернута раньше. Уже в конце 1929 года Ларин и Дейчман были отстранены от руководства трезвенным движением за создание атмосферы «ожесточенной враждебности к таким правительственным органам, как Наркомфин, Наркомторг, Госплан, в которых, конечно, есть недостатки, но которые, тем не менее, есть органы пролетарской диктатуры» — так были расценены резолюции митингов ОБСА против намечавшегося увеличения производства спирта{63}. В апреле 1930 года НКВД РСФСР пересмотрел устав ОБСА, и оно было реорганизовано в Московскую областную организацию, потеряв тем самым всероссийский статус. Тогда же был распущен Всесоюзный совет противоалкогольных обществ.