Глава десятая ИЮЛЬСКИЙ МЯТЕЖ И КРАХ ПАРТИИ ЛЕВЫХ ЭСЕРОВ

Глава десятая

ИЮЛЬСКИЙ МЯТЕЖ И КРАХ ПАРТИИ ЛЕВЫХ ЭСЕРОВ

Брестский мир был очень сильным ударом по престижу левых эсеров. Доверие крестьян к партии, которая требовала продолжения войны и в этом вопросе оказалась в одном лагере с буржуазией и всеми контрреволюционерами, сильно пошатнулось. Однако в силу того, что левые эсеры не выступали пока против Советской власти и продолжали оставаться советской партией, они и после IV съезда Советов сохранили за собой в некоторых губерниях довольно значительную часть крестьянства. На 96 уездных съездах Советов 31 губернии, состоявшихся между IV и V Всероссийскими съездами Советов, левые эсеры составляли 24% делегатов, при этом на 19 съездах их было больше, чем большевиков, а на 31 съезде — не менее одной трети. В составе уездных Советов левым эсерам принадлежало 28% мест⁶²⁰. Значительные фракции имела эта партия и в некоторых губернских Советах. Более того, произошло даже некоторое увеличение левоэсеровских фракций в ряде Советов. В Костромском губернском Совете она выросла с 25 до 49%, в Тверском — с 16 до 31, в Саратовском — с 20 до 28, в Смоленском — с 9 до 20%⁶²¹.

Увеличение численности левоэсеровских фракций было вызвано рядом обстоятельств. Во-первых, к этой партии все больше и больше примыкали буржуазные элементы, и если левые эсеры, с одной стороны, все резче расходились с большинством крестьянства, то, с другой — своим поведением они снискали себе симпатии буржуазии и кулаков. «…По мере того, как они (левые эсеры. — Авт.) отходили от народа, — говорил В. И. Ленин, — они все более начинали привлекать к себе симпатии буржуазии, надеявшейся их руками осуществить свои замыслы»⁶²².

Во-вторых, за левых эсеров голосовала часть избирателей, чувствовавших себя оскорбленными Брестским миром. В-третьих, в известной степени сказывалась слабость некоторых большевистских организаций в деревне. Питерский рабочий — большевик В. Кокорев, например, говорил, что в Симбирской губернии весной 1918 г. «рабочие слишком увлеклись борьбой в городах, оставив деревню в распоряжении эсеровских кулаков»⁶²³. Летом 1918 г. в 30 губерниях европейской части Советской России было всего около 400 деревенских большевистских ячеек⁶²⁴. В-четвертых, немаловажное значение имело и то обстоятельство, что в июне 1918 г., после решения ВЦИК об исключении из Советов представителей правых эсеров и меньшевиков, левые эсеры стали единственной мелкобуржуазной партией, официально представленной в Советах.

Естественно, что теперь часть антисоветски настроенных элементов, не имея возможности голосовать за правых эсеров и меньшевиков, стала отдавать свои голоса левым эсерам. Именно так расценивали рост своей партии и некоторые левоэсеровские деятели. «Наша партия пухнет не потому, что наши принципы признаются верными, — говорил делегат III съезда левых эсеров Я. М. Фишман, — а потому, что к ней примыкают все недовольные большевистской политикой, как к единственной оставшейся советской партии»⁶²⁵.

Большевики расценивали увеличение левоэсеровских фракций как свидетельство дальнейшего отхода этой партии от революции и сближения ее с контрреволюционным лагерем. «Партия левых эсеров, — подчеркивали «Известия ВЦИК», — за последнее время переживает процесс некоторого внутреннего перерождения. Левые эсеры громко торжествуют по поводу «усиления» своей партии… Не забудем, что эсеровская партия — та старая, единая, в которой Камков и Мстиславский участвовали вместе с Черновым, Авксентьевым и Гоцем, — была погублена массовым притоком в ее ряды «мартовских эсеров» самого подозрительного свойства»⁶²⁶.

За этим усилением скрывались и разногласия внутри партии левых эсеров. У них не было единства по вопросу о политической линии после ратификации Брестского мира, и в частности в оценке выхода из состава Совета Народных Комиссаров. Сразу после IV Всероссийского съезда Советов видный деятель партии А. Устинов заявил, что он не считает возможным оставаться членом ЦК и редакции газеты «Знамя труда» ввиду «принципиального расхождения по вопросам выхода из состава Совнаркома, о партизанской войне на фронте, а также по вопросу об отношении ЦК партии к ратификации мирного договора»⁶²⁷. Вышел из партии член ВЦИК Бухарцев, указавший, что «раскол в партии левых эсеров существует, на это закрывать глаза нельзя. ЦК партии левых эсеров делал колоссальные ошибки, дошел до того, что теряет своих членов. Партия левых эсеров… стала совершенно сводиться на нет»⁶²⁸.

Вопрос об отношении к выходу из правительства был центральным на состоявшемся в Москве 17—25 апреля 1918 г. II съезде партии левых эсеров. На нем присутствовали 59 делегатов от 29 губерний, представлявшие 62 521 члена партии. Выступая на съезде, часть делегатов во главе со Спиридоновой пыталась доказать, что уход из Совнаркома был ошибкой. «Уходом от власти мы предали крестьянство, — говорила Спиридонова. — Выявление нашей революционной позиции в вопросе о войне не собрало нам массы: они остались за большевиками, которые, я утверждаю, не изменяют социальной революции, а только временно пригнулись вместе с народом, не имея в руках никаких сил и возможностей защищать целиком все наши революционные завоевания»⁶²⁹.

Колегаев считал, что левые эсеры могут лишь тактически расходиться с большевиками, и поэтому видел для партии только один выход: «Войти в центральную власть, идя вместе с большевиками во всех вопросах социальной революции, хотя бы и подчиняясь их большинству, когда мы являемся меньшинством в едином отряде революционного социализма». Если же партия левых эсеров этого не сделает, то «первое — трудовое крестьянство отойдет от нас. Второе — революция пройдет мимо нас»⁶³⁰.

Член ЦК Трутовский осудил ратификацию мирного договора, но в то же время высказался против ухода из Совнаркома. Он особо подчеркнул двусмысленность этого акта, поскольку в обстановке обостренной классовой борьбы не было места промежуточной, половинчатой политике. «Может быть, — говорил Трутовский, — один выход, цельный и договоренный: либо совместная работа с большевиками в центральной власти — для осуществления социальной революции… либо свергать большевиков, т.е. стать во главе контрреволюции»⁶³¹.

Другая часть делегатов одобряла разрыв правительственного блока, считая, что их партия этим шагом развязала себе руки. Выход из правительства, говорил делегат Чижиков, позволяет «сконцентрировать все свои силы, чтобы быть в состоянии взять власть в свои руки»⁶³². Съезд одобрил выход левых эсеров из СНК, однако это решение было принято большинством всего в пять голосов при пяти воздержавшихся. Недаром Спиридонова в своей речи сетовала: «…в нашей партии еще нет сплоченного ядра, той организационной силы, которая дает мощь партии»⁶³³, а старейший деятель партии Натансон отмечал недостаток центростремительных сил и избыток центробежных⁶³⁴.

Далеко не все местные организации с удовлетворением встретили решение II съезда. Пензенские левые эсеры, например, прямо заявили, что считают санкционирование съездом выхода левых эсеров из Совнаркома ошибкой и настаивают на созыве III съезда для пересмотра этого решения⁶³⁵. Порицание руководящим партийным центрам за выход из Совнаркома выразила левоэсеровская фракция казачьего съезда в Омске⁶³⁶.

Еще накануне IV съезда Советов В. И. Ленин писал, что ««левые эсеры», высказываясь за войну сейчас, заведомо разошлись с крестьянством…»⁶³⁷. Большинство крестьянского населения России вопреки надеждам левых эсеров стояло за мир на любых условиях. Крестьяне гораздо лучше левоэсеровских лидеров понимали, что «заключение хотя и позорного, но необходимого в настоящий момент мира» — единственный выход из тяжелого положения, в котором находилась Советская республика.

Под влиянием настроений большинства крестьянства резолюции, одобрявшие ратификацию, принимались подчас и низовыми левоэсеровскими организациями, и фракциями левых эсеров в Советах, и даже Советами, где этой партии принадлежало большинство. Так, Лодейнопольский уездный Совет Олонецкой губернии признал «единственным выходом из того тяжелого положения, в котором очутилась в настоящее время Российская демократическая республика, принятие тяжкого и унизительного для нас мира»⁶³⁸.

В резолюции Лужского уездного крестьянского съезда, принятой голосами большевиков и левых эсеров, говорилось: «Мир был утвержден о подчинении силе для того, чтобы дать возможность русской революции, избавившись от непосредственной опасности немедленного разгрома, собрать силы для новой борьбы с всемирным империализмом»⁶³⁹. Олонецкий губернский Совет принял левоэсеровские резолюции по всем вопросам, кроме военного, по которому прошла резолюция большевиков, оценивавшая политику СНК и ВЦИК как «целесообразную и реальную» и осуждавшая отдельные сепаратные выступления, направленные против мирной передышки.

На I Донском съезде Советов, где большинство принадлежало левым эсерам и сочувствующим им, за проект резолюции о текущем моменте и о войне, предложенный большевиками, голосовало 330 делегатов, а левоэсеровский собрал лишь 130 голосов⁶⁴⁰.

Сказанное отнюдь не означает, что среди крестьян не было антиратификационных настроений. В ряде случаев, в частности в Харьковской, Псковской, Витебской и других губерниях, принимались резолюции, отвергавшие мирный договор с Германией. Однако в основном это были губернии, расположенные вблизи установленной по Брестскому договору демаркационной линии. Кроме того, резолюции против ратификации мирного договора принимались главным образом Советами вышестоящими, меньше связанными с массами.

Разногласия в отношении к Брестскому миру и выходу из правительства, выступления крестьян в поддержку мирного договора создавали в партии левых эсеров атмосферу колебаний, неопределенности, неустойчивости. «События сложились так, — говорил В. И. Ленин на заседании ВЦИК 29 апреля 1918 г., — что наши союзники в течение большей части послеоктябрьского периода — левые эсеры — в настоящее время отошли от формального участия во власти. Их последний съезд ознаменовал особенно наглядно крайнее колебание в этой партии, и это выявилось теперь нагляднее, чем когда-либо, хотя и в печати эта партия также выражает собою полную растерянность и полное колебание»⁶⁴¹.

Учитывая, однако, что в принципе левые эсеры были за Советскую власть, большевики и после выхода их из СНК относились к ним как к колеблющимся попутчикам революции. Они не форсировали разрыв, а, наоборот, стремились помочь левым эсерам встать на правильные позиции, терпеливо разъясняли ошибочность их политики.

В марте 1918 г. рассматривался вопрос о включении ушедшего с поста наркома почт и телеграфов П. П. Прошьяна в состав Высшего военного совета республики при условии лояльного отношения к ратификации Брестского мирного договора, подчинения всем распоряжениям Советской власти и обязательстве не устраивать политических демонстраций в случае расхождения с общей линией ЦК. На следующий день Г. Сокольникову было поручено переговорить с левыми эсерами об их участии в практической работе. 4 апреля 1918 г. было принято решение провести с ними совещание, чтобы выяснить возможность такого участия.

В составе ВЧК до июля 1918 г. из 20 членов 7 были левыми эсерами. Более того, 29 апреля 1918 г. Ф. Э. Дзержинский от имени ВЧК направил письмо в президиум ВЦИК с просьбой выделить «наиболее идейных ответственных товарищей для тяжкой, но необходимой работы защиты нового строя»⁶⁴², а в мае 1918 г. ВЧК поручила Ф. Э. Дзержинскому и Г. Д. Заксу обратиться в ЦК большевиков и ЦК левых эсеров с предложением о том, чтобы они делегировали в контрольные коллегии надежных партийных работников.

Однако левые эсеры не приняли протянутой им большевиками руки. Левоэсеровские вожди не могли не видеть, что большинство крестьян высказывается за мир на любых условиях. Тем не менее, взяв курс на срыв Брестского мира, они упорно пытались разного рода провокационными речами и авантюрами поднять народ на войну с Германией. В Курской губернии на границе с оккупированными районами Украины левые эсеры, «действуя на солдат и все крестьянское население», пробовали «втравить наши войска в войну с немецкими солдатами». В результате им удалось добиться, что в Льговском уезде две роты выступили против немецких войск. В ряде районов Петроградской губернии левые эсеры также пытались организовать вооруженные выступления против германских войск и нарушали условия мирного договора.

Яркой иллюстрацией провокационных действий левых эсеров являлось дело видного деятеля этой партии В. Б. Спиро, того самого Спиро, который был приглашен в ЦК РКП(б) для переговоров об участии в первом составе Советского правительства. По поручению ВЦИК и по договоренности между В. И. Лениным и лидерами левых эсеров Спиридоновой и Камковым. Спиро 13 марта 1918 г. был командирован в Севастополь, а 20 марта назначен главным комиссаром Черноморского флота.

По прибытии в Крым он начал агитировать за срыв Брестского мира, заявлял, что считает своим долгом провоцировать войну во что бы то ни стало. На объединенном заседании Севастопольского Совета и Центрофлота Спиро призывал «отвернуться от гнилого Севера и продолжать войну с Германией». Под его руководством 23 марта Центрофлот принял резолюцию о защите Батума, который по условиям договора должен был отойти к Турции, и об оказании помощи буржуазно-националистическому закавказскому правительству.

По указанию Спиро созданный им так называемый «Южный комитет защиты революции» издал постановление, которым запретил вывоз хлеба с Крымского полуострова, объявил общую мобилизацию специальных родов войск и лошадей для артиллерии, приказал арестовать военнопленных и выслать их эшелонами в Сибирь.

Одновременно левые эсеры протащили в ЦИК Кубано-Черноморской республики, куда входил Крым, решение об отказе выполнить постановление Совнаркома о потоплении Черноморского флота и ставили вопрос об отделении от РСФСР. 6 апреля 1918 г. Спиро по распоряжению В. И. Ленина был арестован по обвинению в сепаратизме и провоцировании войны с Германией и предан суду⁶⁴³.

Вскоре к разногласиям между большевиками и левыми эсерами по вопросу о Брестском мире прибавились и столкновения по поводу путей и методов борьбы с голодом. Империалистическая война и 8-месячное хозяйничание Временного правительства, отторжение от Советской республики оккупированных немцами или захваченных белогвардейцами продовольственных районов вызвали весной 1918 г. тяжелый продовольственный кризис, который объяснялся не только разрухой, трудностями с доставкой хлеба, но и неравномерностью его распределения.

Основным держателем хлеба была сельская буржуазия, кулачество, которое еще до революции давало половину товарного хлеба и сейчас пыталось использовать продовольственные затруднения в своих корыстных целях. Кулаки не вывозили хлеб к ссыпным пунктам в расчете вынудить государство к новому повышению закупочных цен и в то же время продавали хлеб по баснословным ценам спекулянтам-мешочникам. Хлебная стачка кулаков была одной из форм борьбы против Советской власти, и изъять излишки хлеба у сельской буржуазии можно было лишь принудительными мерами.

9 мая 1918 г. ВЦИК принял декрет о продовольственной диктатуре, которым народному комиссару по продовольствию предоставлялись чрезвычайные полномочия для борьбы с деревенской буржуазией, укрывавшей хлебные запасы и спекулировавшей ими. Владельцы хлеба обязывались в недельный срок предъявить к сдаче весь излишек продовольствия. Лица, уклонявшиеся от этого, объявлялись врагами народа и подлежали заключению в тюрьму на 10 лет с конфискацией имущества. Декрет призывал всех трудящихся и неимущих крестьян к объединению для беспощадной борьбы с кулаком.

Осуществление мероприятий по изъятию хлебных излишков возлагалось на продовольственные органы и волостные Советы. Однако в Советах нередко первую скрипку играла сельская буржуазия, представители которой, приклеив себе тот или иной, по преимуществу левоэсеровский, ярлык, входили в советские учреждения и через них пытались отстаивать свои интересы. Необходимо было, говорил Я. М. Свердлов, создать в деревнях организации, «объединяющие действительно революционную деревенскую бедноту на принципе борьбы со своей собственной буржуазией, организацию бедноты, отдающей себе ясный отчет во всей противоположности интересов этой бедноты с интересами буржуазно-кулацких элементов в деревнях…»⁶⁴⁴.

Комитеты бедноты были созданы декретом ВЦИК от 11 июня 1918 г. В их обязанность входило распределение хлеба, предметов первой необходимости и сельскохозяйственных орудий, оказание содействия местным органам в изъятии хлебных излишков у кулаков. Чтобы помочь деревенской бедноте в ее борьбе с кулачеством и сломить сопротивление кулаков, ВЦИК объявил мобилизацию рабочих для похода в деревню.

Проведение в жизнь Декрета о земле и принятого в его развитие Основного закона о социализации земли не выходило за рамки буржуазно-демократических преобразований, а частичная экспроприация кулачества, создание отдельных организаций беднейшего крестьянства означали новый качественный сдвиг в аграрной революции — углубление социалистической революции в деревне. И если вначале кулачество, заинтересованное в уничтожении помещичьего землевладения, не выступало активно против Советской власти, то теперь положение изменилось. По мере развития революции сопротивление кулака политике Советской власти, в частности продовольственной, резко усилилось. Декреты о комбедах и продовольственной диктатуре исходили из факта разгоравшейся классовой борьбы между беднейшим крестьянством и сельской буржуазией, в которой пролетариат должен был поддержать своего союзника против его врага.

Антисоветские партии меньшевиков и правых эсеров выступили против политики продовольственной диктатуры и объединения деревенской бедноты. Заодно с ними, игнорируя интересы большинства крестьянства, действовала и считавшая себя советской партия левых социалистов-революционеров.

На заседании ВЦИК 20 мая 1918 г. Карелин от имени левых эсеров заявил, что они чрезвычайно резко расходятся с большевиками в оценке того пути, который избран для смягчения продовольственного кризиса. Вместо централизации продовольственного дела левые эсеры требовали децентрализации, заявляя: без нее «наша продовольственная политика будет бесплодна, как библейская смоковница»⁶⁴⁵. Они предлагали отказаться от монополии, которую, по их мнению, нельзя было применять к «сельскохозяйственной промышленности». Особенно яростно левые эсеры протестовали против экспроприации кулачества и создания комбедов.

«Категорию российских кулаков, которые прячут хлеб, — говорил Карелин на заседании ВЦИК 11 июня 1918 г., — мы должны включить в категорию тех, с кем надо разговаривать не штыком, а сложной системой продовольственной политики»⁶⁴⁶. Следуя старым эсеровским традициям, левые эсеры отрицали факт классового расслоения деревни. Кулаки, по их словам, были понятием чрезвычайно расплывчатым, так же как и беднота, в которую входит и местный пьяница, и крестьянин, случайно не засеявший свое поле, и проходимец, пришедший в деревню со стороны. На этом основании левые эсеры изображали экспроприацию кулачества как наступление на «трудовое крестьянство».

Классовая борьба в деревне, утверждали левоэсеровские лидеры, не имеет под собой реальной почвы и искусственно разжигается большевиками. «Угроза не от «мелкого хозяйчика», — говорил Карелин, возражая В. И. Ленину. — Нет, «мелкий хозяйчик» в деревне ведет коренную борьбу с той классовой группой, которая, т. Ленину кажется, ушла с исторической сцены, но которая на самом деле делает попытку вернуть свое. Этот класс — помещики»⁶⁴⁷. Получалось, таким образом, что никакой борьбы против Советской власти кулачество не ведет, крестьянство едино и по-прежнему борется с помещиками, которые и представляют собой главную опасность, хотя помещики в это время были уже лишены экономической силы.

Свои выступления против создания комитетов бедноты левые эсеры мотивировали заботой об укреплении Советской власти. «Ясно как день, — писала газета «Знамя труда», — что фундамент Советской власти гораздо шире… когда он опирается на огромное большинство населения деревни, чем когда он опирается на незначительную часть этого населения, окрещенную деревенской беднотой»⁶⁴⁸.

Введение продовольственной диктатуры и создание комбедов, по мнению левых эсеров, ничего не давало, кроме «поножовщины» в деревне и незначительного количества хлеба, «которое голодающих города не насытит», а может привести лишь к тому, что «две силы, составляющие основу трудовой республики, — трудовое крестьянство и пролетариат — окажутся брошенными друг на друга»⁶⁴⁹. В комитетах бедноты они видели «не что иное, как противовес против Советов крестьянских депутатов — Советов, где главную роль играет трудовое крестьянство», а в декрете о комбедах усматривали «определенную тенденцию… идти войной на упразднение Советов крестьянских депутатов»⁶⁵⁰.

В отношении левых эсеров к мероприятиям Советского правительства и Коммунистической партии отразилась их приверженность к старым доктринам. Они хотели делать социалистическую революцию в союзе с деревенской буржуазией, обойтись без классовой борьбы в деревне, боялись ущемить собственнические интересы мелких буржуа. В. И. Ленин писал по этому поводу: «Партия бесхарактерных, то есть левые эсеры, бесхарактерна и здесь: она поддается корыстным крикам и воплям буржуазии, она кричит против хлебной монополии, она «протестует» против продовольственной диктатуры, она дает себя запугать буржуазии… и истерически мечется, советуя повысить твердые цены, разрешить частную торговлю и тому подобное»⁶⁵¹.

Колеблясь между буржуазией и пролетариатом, левые эсеры пытались найти какую-то середину, ограничиться полумерами и никак не могли и не хотели понять, что есть лишь два выхода из создавшегося положения: либо пролетариат в союзе с крестьянской беднотой установит железный порядок, обуздает мелкобуржуазную стихию и заставит кулака подчиниться, либо буржуазия с помощью кулаков и при косвенной поддержке левых эсеров сбросит Советскую власть.

Выход из внутренних трудностей левые эсеры видели лишь во внешнеполитических актах авантюристического характера. Они утверждали, что только разрыв Брестского мира может спасти Россию от голода и «слеп тот… кто искал других способов борьбы с кризисом, кроме ответного удара по кольцу империалистического удава, кроме того, чтобы поднять восстание на Украине и в других оккупированных местностях»⁶⁵².

Когда ВЦИК, несмотря на сопротивление левых эсеров, принял декрет о комбедах, Карелин от имени своей фракции прямо заявил: «Всем влиянием нашей партии, всем партийным авторитетом мы будем вести решительную борьбу с теми вредными мерами, которые сегодня приняты ВЦИК»⁶⁵³. Через три дня заявление партии левых эсеров о борьбе «самыми решительными мерами как в центре, так и на местах» против политики Советского правительства было опубликовано в газете «Знамя труда».

Вслед за декларациями левые эсеры развернули усиленную практическую деятельность, направленную на срыв мероприятий большевистской партии и Советского правительства. Они не пренебрегали никакими методами, начиная с саботажа и выхода из советских органов с целью создания затруднений в их работе и кончая прямой контрреволюционной агитацией и угрозами в адрес коммунистов.

Фракция левых эсеров Воронежского губернского Совета вышла из состава исполкома и отозвала своих представителей из всех его отделов, но поддержки в губернии не встретила. В ответ на запрос губисполкома об их мнении по этому вопросу все уездные Советы осудили поведение фракции левых эсеров. В Ярославской и Калужской губерниях представители этой партии в июне 1918 г. пытались отдельно от коммунистов собрать губернские съезды Советов, чтобы получить в них большинство. 26 июня 1918 г. на губернском съезде Советов в Нижнем Новгороде они ультимативно потребовали себе больше мест в исполкоме, чем следовало по принципу пропорциональности. Однако съезд отверг домогательства левых эсеров и избрал полностью большевистский исполнительный комитет. Председатель Новоржевского уездного исполкома в телеграмме ВЦИК просил срочно отозвать из уезда агитаторов крестьянской секции, которые настраивали население против организации Красной Армии и выполнения декретов Советской власти.

В большинстве случаев левым эсерам не удавалось провести свою линию. Крестьянство туго поддавалось их агитации. «Трудно было подготовить почву, чтобы крестьяне сочувственно относились ко мне»⁶⁵⁴, — докладывал один из левоэсеровских агитаторов о результатах своей поездки в апреле 1918 г. Но там, где путем демагогии и при поддержке кулаков левые эсеры брали верх, резолюции носили явный антиправительственный, а порой и провокационный характер. Среди левоэсеровских фракций Советов были и такие, которые колебались и не высказывали своего отношения к продовольственной диктатуре и организации комитетов бедноты; существовали и одобрявшие декреты Советского правительства. Не все левоэсеровские организации на местах разделяли точку зрения своего ЦК, но в основном левые эсеры, особенно их руководящие органы, занимали враждебную позицию по отношению к курсу на углубление социалистической революции в деревне.

По мере развития событий менялось лицо левых эсеров, которые вследствие своей неустойчивости постепенно превращались в кулацкую контрреволюционную партию. В отношениях между большевиками и левыми эсерами во ВЦИК и других советских органах уже не было и речи об «оппозиции, соединенной с поддержкой». «…К концу деятельности ЦИК (IV созыва. — Авт.), — говорил Я. М. Свердлов, — стали редки такие вопросы, по которым мы могли бы столковаться с ними, и за последний период все наиболее крупные вопросы, стоявшие в повестке дня ЦИК, принимались нашими голосами против голосов «левых» эсеров, правых эсеров и меньшевиков… Во всей нашей работе нам приходилось выдержать крайне жестокие нападки с различных сторон. За последнее время эти нападки имели место не только со стороны безусловно враждебных советской власти партий и групп, но и со стороны советской партии, «левых» эсеров»⁶⁵⁵.

Большевики, понимая неизбежность колебаний левых эсеров, терпеливо и настойчиво разъясняли массам несостоятельность их политики, вели решительную борьбу с неустойчивостью этой партии в рамках Советов. Однако, пока она не выступала против Советской власти, к ней не применялись какие бы то ни было репрессивные меры.

Видя безуспешность своих попыток восстановить трудящихся против политики Советского правительства, левые эсеры решили перейти к другим методам борьбы. Об этом прямо заявил состоявшийся в Москве 28 июня — 1 июля 1918 г. III съезд партии левых эсеров. К этому времени она насчитывала примерно 80 тыс. членов, т.е. по сравнению со II съездом выросла. Делегаты съезда говорили, что к левым эсерам «на почве критики большевиков примазываются такие элементы, которые вовсе не желательны», и рассчитывают найти в них «оплот и возврат к старому»⁶⁵⁶.

В своих речах лидеры левых эсеров призывали к насильственному изменению политики Советской власти. «Наша партия, — говорила Спиридонова, — должна взять на себя, товарищи, все бремя восстания, на которое мы будем звать все массы, будем поджигать, подстрекать и организовывать. Только через восстание мы в состоянии будем одолеть то, что идет на нас»⁶⁵⁷.

Руководителям партии левых эсеров было достаточно хорошо известно, что их точка зрения на Брестский мирный договор не одобряется массами. Значит, нужен был провокационный акт, который вызвал бы со стороны Германии карательные экспедиции как «стимул, заставляющий народ сопротивляться»⁶⁵⁸. Эти рассуждения находились в прямой связи с эсеровским отношением к террору. Недаром весной 1918 г. левоэсеровская печать вновь стала превозносить «действия инициативно-революционного меньшинства, которые ведут за собой массы, не давая им опуститься до принижения классовой борьбы к голому классовому интересу, лишенному идейного и духовного содержания»⁶⁵⁹.

Съезд вынес резолюцию о борьбе против продотрядов и комбедов, причем выступавший по этому поводу Карелин не преминул бросить в адрес Советского правительства угрожающий намек, что «продовольственный вопрос был апельсиновой коркой, на которой поскользнулся старый режим»⁶⁶⁰. Он высказался против создания регулярной Красной Армии и применения смертной казни к контрреволюционерам. В соответствии с директивами своего ЦК левые эсеры — члены коллегии ВЧК открыто повели борьбу против политики большевиков в отношении контрреволюционных элементов и стали применять право вето при вынесении смертных приговоров. Несостоятельность такой линии и лицемерие вождей левых эсеров, хотевших подчеркнуть мнимую жестокость большевиков, не ускользнули от внимания ряда делегатов. «Если бы Камков, а не Ленин стоял во главе правительства, — говорила делегатка Н. Рославец, — то мы сидели бы не здесь, а в Туруханском крае»⁶⁶¹.

Приняв решение разорвать Брестский договор, съезд счел «необходимым, чтобы партия без промедления всей силой своего влияния и партийного аппарата выпрямила линию советской политики»⁶⁶². Съезд одобрил политику своего ЦК, который 24 июня 1918 г., когда окончательно рассеялись надежды левых эсеров получить большинство на V Всероссийском съезде Советов, принял решение об убийстве германского посла в Москве графа Мирбаха и антиправительственном мятеже⁶⁶³.

«…Необходимо в самый короткий срок положить конец так называемой передышке, создавшейся благодаря ратификации большевистск[им] правит[ельством] Брестского мира, — говорилось в решении. — В этих целях Ц[ентральный] Комитет партии считает возможным и целесообразным организовать ряд террористических актов в отношении виднейших представителей германского империализма…»⁶⁶⁴. Одновременно ЦК левых эсеров постановил мобилизовать надежные военные силы, принять меры к тому, чтобы население примкнуло к восстанию, и призвал свои местные организации к решительным действиям против политики Совнаркома. Осуществление террора должно было начаться по сигналу из Москвы. Для руководства осуществлением этого плана было создано специальное бюро, в которое вошли Спиридонова, Голубовский и Майоров.

Вожди левых эсеров учитывали силу влияния Коммунистической партии на массы и боялись прямо выступить против большевиков, зная, что большинство трудящихся не поддержат такого выступления. Поэтому уже в решении о мятеже ЦК левых эсеров счел нужным сделать оговорку, что он рассматривает свои действия «как борьбу против настоящей политики С[овета] Н[ародных] Комиссаров и ни в коем случае, как борьбу против большевиков»⁶⁶⁵.

V Всероссийский съезд Советов, на котором из 1164 делегатов было 773 большевика и 353 левых эсера, начал свою работу 4 июля, и сразу же левые эсеры заняли по отношению к большевикам резко враждебную позицию. Первым обсуждался вопрос о спровоцированных левыми эсерами происшествиях в пограничной полосе. Большевики внесли проект резолюции, в котором съезд поручал Наркомату по военным делам «очистить все красноармейские части от провокаторов и наемников империализма, не останавливаясь перед самыми решительными мерами»⁶⁶⁶. Левые эсеры отказались голосовать и покинули зал заседаний, после чего резолюция большевиков была единогласно принята.

Вновь появились левые эсеры на втором заседании съезда, 5 июля 1918 г., во время отчета о работе ВЦИК, с которым выступил Я. М. Свердлов. Касаясь их выхода из правительства после IV съезда Советов, он отметил под аплодисменты делегатов, что тот удар, на который рассчитывали левые эсеры, остался незаметным для широких кругов населения. В советской работе не произошло никакого расстройства⁶⁶⁷.

После Я. М. Свердлова в качестве содокладчика от левоэсеровской фракции выступила Спиридонова. Ее речь носила клеветнический характер и перемежалась истерическими выпадами.

Извращая истинное положение вещей, Спиридонова пыталась натравить крестьян на рабочих и на большевистскую партию. «…Я имею право… обвинять всю партию большевиков за то, что они крестьянству сейчас изменяют… Крестьянство как класс партия большевиков не поддерживает»⁶⁶⁸, — говорила она, ни словом не обмолвившись о том, что именно большевики провели Декрет о земле, что благодаря большевикам был принят Основной закон о социализации земли, хотя он и не соответствовал их аграрной программе. Спиридонова угрожала большевикам созывом крестьянского съезда и расколом ВЦИК. «…Я сейчас выступаю перед вами как яростная противница партии большевиков, — заявила она. — Я считаю, что партия большевиков по отношению к крестьянам начинает становиться на путь гибельной политики…»⁶⁶⁹.

«Антикрестьянскую» сущность диктатуры пролетариата Спиридонова видела в создании комитетов бедноты. «…Вы неверно говорите: беднейшее, — обращалась она к большевикам, — в этом наш коренной, основной раскол, именно в вопросе о крестьянстве»⁶⁷⁰. Фактически это означало, что ни Спиридонова, ни ее соратники по партии не отрешились от народническо-эсеровских взглядов на демократические и социалистические задачи революции, по-прежнему выдавая первые за вторые. Именно поэтому они не желали понять, что революция в деревне вступила в новую фазу, и уходили от решения подлинно социалистических задач.

На этот момент обратил внимание делегатов В. И. Ленин в докладе о деятельности Совета Народных Комиссаров. «И если в вопросе о продовольствии мы пришли теперь к организации деревенской бедноты, — подчеркивал он, — и если теперь прежние товарищи наши — левые эсеры со всей искренностью, в которой нельзя сомневаться, говорят, что наши дороги разошлись, то мы твердо отвечаем им: тем хуже для вас, ибо это значит, что вы ушли от социализма»⁶⁷¹.

Председатель Совнаркома опроверг клеветнические измышления левых эсеров, их попытки представить борьбу против кулачества как антикрестьянские действия. «…Не только с крестьянами беднейшими, но и с средними мы не боремся… с этими средними крестьянами мы идем путем соглашения»⁶⁷², — говорил он. Речь В. И. Ленина произвела огромное впечатление на делегатов. Его слова: «те… кто… не хочет продавать хлеб… — враги народа… Война им и война беспощадная!»⁶⁷³ — были встречены бурными аплодисментами, причем, как специально отмечено в стенограмме съезда, аплодировали и многие левые эсеры. Ленин отметил значение Брестского мира, показал, что мирная передышка позволила сделать громадный шаг вперед по пути социалистического строительства.

Политику Коммунистической партии одобряли все трудящиеся, а выступления левых эсеров — вся контрреволюция. Буржуазия, писала в те дни «Правда», «с радостью встретила бы победу левых эсеров над коммунистами, ибо, несмотря на всю трескучесть фразеологии этой партии, буржуазия отлично понимает, что левые эсеры не та партия, которая способна проводить диктатуру трудящихся над эксплуататорами… Здесь буржуазная интуиция отгадывает «блудного сына», который, ушедши из отчего дома в бурную октябрьскую ночь вслед за демоном-искусителем, впоследствии вернется на старое пепелище…»⁶⁷⁴.

Многие противники Советской власти понимали, что за позицией левых эсеров по отношению к миру ничего нет, что «это обыкновенные средние мужики, перепуганные за свое добро и возглавляемые лихими «левыми ребятами», у которых нет за душой ничего, кроме легкости в мыслях, страсти к сокрушению, анархистских настроений и брандмейстерских традиций»⁶⁷⁵. Такую довольно точную характеристику дала левым эсерам меньшевистская газета.

Выступивший после В. И. Ленина от фракции левых эсеров Камков вновь повторил все клеветнические измышления против большевистской партии и Советского правительства, защищал кулаков, называл комбеды «комитетами деревенских лодырей», угрожая «выбросить их вон» вместе с продотрядами.

В. И. Ленин предупреждал левых эсеров, что, «как бы на любом собрании они ни кричали, их дело безнадежно в народе!»⁶⁷⁶. Ни клевета, ни угрозы не помогли им. Огромным большинством голосов съезд принял резолюцию по отчетным докладам ВЦИК и Совнаркома, внесенную большевистской фракцией, а резолюция левых эсеров, в которой предлагалось выразить недоверие Советскому правительству и расторгнуть мирный договор с Германией, была с возмущением отвергнута.

6 июля 1918 г. в 2 часа дня в германское посольство явились левые эсеры Блюмкин, начальник отделения ВЧК по охране посольств, и фотограф секретного отдела ВЧК Андреев. Предъявив подложные документы, они добились свидания с послом графом Мирбахом. Во время разговора с Мирбахом Блюмкин вынул из портфеля револьвер и выстрелил в посла, но промахнулся. Мирбах бросился бежать в другую комнату. Блюмкин и Андреев выстрелили ему вслед, а затем Блюмкин бросил выхваченную из портфеля бомбу. Мирбах был убит.

Блюмкин и Андреев, выпрыгнув из окна, скрылись на автомобиле в отряд особого назначения ВЧК, возглавлявшийся левым эсером Поповым. В штаб отряда, находившийся в Трехсвятительском переулке, перебрался и ЦК левых эсеров. Этот отряд, насчитывавший примерно 800 человек, 2 броневика, 8 орудий, был главной силой мятежников. Кроме того, существовали еще «отряд особого назначения» всероссийской боевой организации при ЦК левых эсеров численностью примерно 200 человек и левоэсеровские боевые дружины. Всего, таким образом, мятежники имели около 1800 стрелков, 80 кавалеристов, 4 броневика, 48 пулеметов, 8 орудий. Подступы к штабу были ограждены окопами и защищались пулеметными заставами.

В 6 часов вечера в отряд прибыл Ф. Э. Дзержинский и потребовал выдачи Блюмкина. К нему подошли Прошьян и Карелин и объявили, что Мирбах убит по постановлению их ЦК. Вслед за этим, рассказывал Ф. Э. Дзержинский, «меня окружили со всех сторон матросы; вышел Саблин и приказал мне сдать оружие. Тогда я обратился к окружающим матросам и сказал: позволят ли они, чтобы какой-то господин разоружил меня, председателя ЧК, в отряде которой они состоят. Матросы заколебались. Тогда Саблин, приведший 50 матросов из соседней комнаты, при помощи Прошьяна (который схватил меня за руки) обезоружил меня. После того, когда отняли у нас оружие, Черепанов и Саблин с триумфом сказали: вы стоите перед совершившимся фактом. Брестский договор сорван, война с Германией неизбежна…

Когда я стал указывать, что они выполняют желания и планы английских и французских банкиров, являются предателями и изменниками революции, тогда вышла из другой комнаты Спиридонова и, чтобы поддержать настроение матросов, обратилась к ним с речью, что большевики — изменники революции, так как они лакействуют перед Мирбахом и выполняют его волю… Однако, видя их (мятежников. — Авт.) нерешительность, Спиридонова и другие в комнате рядом устроили митинг; с другой стороны, их каптенармус выдавал им по две пары сапог, консервы, баранки и сахар… Для того чтобы поднять бодрость духа, давали им водку…»⁶⁷⁷.

Вслед за Дзержинским были арестованы его заместитель Лацис, захваченный в здании ВЧК группой мятежников, посланной ЦК левых эсеров, и председатель Моссовета П. Г. Смидович, автомобиль которого был задержан около почтамта. Всего к утру 7 июля в штаб Попова были доставлены 27 арестованных партийных, советских и военных руководителей.

Вечером 6 июля группа мятежников во главе с Прошьяном заняла телеграф. Короткое время, пока телеграф находился в их руках, левые эсеры использовали для передачи антисоветских телеграмм. В одной из них сообщалось: «По постановлению ЦК партии левых социалистов-революционеров убит летучим боевым отрядом представитель германского империализма граф Мирбах. Агенты германского империализма и контрреволюционеры пытаются вести агитацию на фабриках и заводах и в воинских частях. Все эти попытки встречаются единодушным негодованием рабочих и красноармейцев, горячо приветствующих решительные действия защитницы трудящихся — партии левых социалистов-революционеров… Да здравствует восстание против империалистов! Да здравствует власть Советов!»⁶⁷⁸. В другой предлагалось задерживать все депеши за подписью В. И. Ленина и Я. М. Свердлова, как вредные «для Советской власти вообще и правящей в настоящее время партии левых с.-р. в частности»⁶⁷⁹.

В переданном по телеграфу «бюллетене № 1» ЦК левых эсеров, пытаясь оправдать убийство Мирбаха, изощрялся в различных провокационных выдумках вроде того, что для организации шпионажа в распоряжение германского посла прибыл известный провокатор Азеф, что Мирбах вооружал контрреволюционеров, белогвардейцев и военнопленных. В контрреволюционных воззваниях «Ко всем рабочим и красноармейцам», «К железнодорожникам», «Воззвание Московского областного комитета партии левых социалистов-революционеров», «Воззвание крестьянской секции Всероссийского ЦИК ко всему трудовому крестьянству» вновь повторялись «объяснения» причины убийства Мирбаха, дополненные лживыми утверждениями, будто бы большая часть войск поддерживает мятежников и якобы имеется какое-то предписание В. И. Ленина расстрелять всех левых эсеров.

Однако усилия мятежников были тщетны. К ним не присоединились ни рабочие, ни красноармейцы, ни даже районные левоэсеровские организации Москвы. Силы мятежников непрерывно убывали, среди них царили паника и растерянность.

Совет Народных Комиссаров и лично В. И. Ленин приняли энергичные меры для ликвидации мятежа. В 4 часа 20 минут 6 июля Ленин направил всем районным комитетам РКП(б), районным Советам и штабам Красной Армии телефонограмму, в которой сообщалось об убийстве Мирбаха, совершенном провокаторами, желавшими втянуть Россию в войну, и предлагалось «мобилизовать все силы, поднять на ноги все немедленно для поимки преступников. Задерживать все автомобили и держать до тройной проверки»⁶⁸⁰.

В 6 часов вечера в Большом театре была арестована левоэсеровская фракция съезда Советов во главе со Спиридоновой. Население Москвы было оповещено о событиях правительственным сообщением за подписью В. И. Ленина. Районным Советам и комитетам РКП(б) было предложено организовать митинги рабочих, на которых разъяснить смысл происходящего и призвать массы немедленно подавить восстание. Во все районы города группами по 40—50 человек были посланы большевики — делегаты V съезда Советов.

В. И. Ленин приказал председателю Высшей военной инспекции Н. И. Подвойскому и комиссару Московского военного округа Н. Н. Муралову разработать план ликвидации мятежа и возглавить его осуществление, подготовив для этого вооруженные силы. По их предложению план был составлен начальником латышской дивизии И. И. Вацетисом, а затем одобрен В. И. Лениным.

К 4 часам утра 7 июля в район боевых действий были стянуты 720 пехотинцев, 12 орудий, 4 броневика, 72 конных разведчика и 40 пулеметчиков. Командовал ими Н. И. Подвойский. В 6 часов утра началось наступление на мятежников. Левоэсеровская артиллерия обстреливала наступающих красноармейцев и выпустила несколько снарядов по Кремлю.

Руководители левых эсеров оказались полными профанами в военном деле. По свидетельству члена ЦК Трутовского, они к началу мятежа не имели сколько-нибудь путного плана военных действий. До самого разгрома отряд Попова так и не двинулся с места. Между 7 и 8 часами утра стрелками 7-го и 9-го латышских полков и отрядом интернационалистов Бела Куна был освобожден телеграф. После того как на предложение сдаться мятежники ответили отказом, батарея латышских курсантов, скрытно подведя орудия на 200 шагов, начала обстрел зданий, где разместился штаб и отряд Попова. Разбитые мятежники группами и поодиночке бросились бежать к вокзалам и по основным дорогам, главным образом на север от Москвы.

В час дня 7 июля В. И. Ленин потребовал от всех районных Советов и рабочих организаций «выслать как можно больше вооруженных отрядов, хотя бы частично рабочих, чтобы ловить разбегающихся мятежников»⁶⁸¹. Он предложил особое внимание обратить на район Курского вокзала, куда отступала группа мятежников численностью около 500 человек. Отряды Красной Армии и рабочих не дали ей пробиться к вокзалу. Всем уездным, волостным и деревенским Советам Московской губернии была передана телефонограмма за подписью В. И. Ленина, в которой сообщалось, что «разбитые банды восставших против Советской власти левых эсеров разбегаются по окрестностям», и предлагалось «принять все меры к поимке и задержанию дерзнувших восстать против Советской власти»⁶⁸².

Левоэсеровская авантюра пришла к своему бесславному завершению. В 2 часа 40 минут 7 июля бюро печати Совнаркома сообщило по телеграфу и радио о ликвидации мятежа левых эсеров, а в 4 часа дня было опубликовано сообщение Совета Народных Комиссаров. «Контрреволюционное восстание левых эсеров в Москве ликвидировано, — говорилось в нем. — Левоэсеровские отряды один за другим обратились в самое постыдное бегство. Отдано распоряжение об аресте и разоружении всех левоэсеровских отрядов и прежде всего об аресте всех членов Центрального комитета партии левых эсеров»⁶⁸³. Одновременно ЦК РКП(б) принял постановление о ликвидации дела о задержанных в Большом театре левых эсерах. Было также решено в течение ночи с 8 на 9 июля выяснить отношение левых эсеров — делегатов V съезда Советов к авантюре, освободить тех, кто заведомо не причастен и не сочувствует ей, и все материалы передать в следственную комиссию.