§ 5. Классовая борьба в Новгороде в 1471 г. и поход на Новгород московских войск

§ 5. Классовая борьба в Новгороде в 1471 г. и поход на Новгород московских войск

Вопрос о походе московских войск на Новгород в 1471 г. уже достаточно изучен советскими учеными. Поэтому я не буду останавливаться на нем подробно, а сосредоточу свое внимание главным образом на одном моменте: на расстановке классовых сил в Новгороде в это время и на влиянии происходившей там классовой борьбы на исход столкновения московских военных сил с новгородскими[2456].

Обострение отношений между Новгородом и Московским княжеством намечалось с конца 60-х годов XV в. Большая повесть о походе Ивана III на Новгород в 1471 г., составленная в Москве и отражавшая интересы московской великокняжеской власти, намечает причины такого обострения. Новгородцы не уплачивали в великокняжескую казну пошлин и не исполняли других своих повинностей; они захватили земли, в свое время уступленные новгородским правительством великому князю; присылали от имени веча людей на двор великого князя на Городище и чинили «бесчестие» великокняжескому наместнику; незаконно арестовали на Городище от имени великого князя и подвергли пытке бывших там князей и их людей; нападали из пограничных Новгородских волостей на владения великого князя и его братьев и т. д.

Вопрос о новгородско-московских отношениях изучаемая повесть рассматривает односторонне. Она касается лишь тех нарушений старинных договорных отношений между Новгородом и великокняжеской властью, которые допускали новгородцы, и ничего не говорит о попытках стеснения независимости Новгородской республики московским правительством.

Окончательный разлад московско-новгородских отношений летописи связывают со смертью новгородского архиепископа Ионы и с приездом в Новгород из Литвы князя Михаила Олельковича. Иона умер 5 ноября 1470 г. Михаил Олелькович приехал в Новгород 8 ноября 1470 г. Летописи указывают, что Михаил Олелькович был прислан в Новгород по просьбе новгородцев польским королем и великим князем литовским Казимиром IV («ис королевы роукы новогородци испросен…»)[2457].

Московские летописи (Львовская и другие) расценивают призыв новгородцами Михаила Олельковича как выражение их намерения выйти из подчинения московской великокняжеской власти и перейти в подданство к Литовскому государству («…не покаряющимся новугородцом великому князю и в воли его быти не хотящим»). Тайно от Ивана III из Новгорода было послано посольство к Казимиру IV, заключившее с ним договор. Признав своим князем Михаила, новгородцы согласились и на церковное подчинение Литве, решив утверждать своего архиепископа в Киеве[2458]. Узнав о поведении новгородцев, московский великий князь и митрополит прислали в Новгород своих представителей уговорить их отказаться от таких намерений. Но это не привело к положительному результату. Тогда великий князь решил начать против Новгорода войну.

Симеоновская и другие летописи указывают, что обращению в Литву предшествовало посольство из Новгорода в Москву к великому князю с просьбой утвердить в качестве архиепископа на место умершего Ионы намеченного в Новгороде кандидата — Феофила. В своем разговоре с новгородскими послами Иван III применил к Новгороду термин «отчина моя». Это было воспринято в Новгороде как покушение на новгородскую независимость, что и побудило новгородцев разорвать мирные отношения с московским великим князем и послать послов (Панфила Селифонтова и Кирилла Иванова сына Макарьина) в Литву для переговоров с Казимиром IV. Переход под протекторат последнего был обусловлен сохранением политических порядков Новгородского государства. Это было подчеркнуто в обращении новгородских послов к королю: «волныи есмы люди, Великии Новгород».

В каких же кругах новгородского общества созрело и кем было принято решение о переходе под власть Литвы? Все летописи подчеркивают, что вопрос этот обсуждался и был принят на вече по инициативе новгородских бояр. Так, в Типографской летописи читаем: «и сняшяся посадници на вечь и новогородцькие бояре вечници и крамолници и соуровии человеци и вси новогородци и послаша к оканномоу ляху и латынину королю». «Крамольниками» и «вечниками» здесь названы бояре. Это они, следовательно, выдвигают проект о союзе с Литвой, но характерно, что проводят они этот проект через вече, его принимают (хотя бы формально) «вси новогородци». Следовательно, бояре не решаются действовать сепаратно, они хотят придать своему решению характер общенародного приговора. Правда, тут же Типографская летопись (в некотором противоречии с предшествующим изложением) заявляет, что боярский проект встретил (очевидно, на вече) и оппозицию: «земстии же людие того не хотяху…»[2459]

Более детально останавливаются на обсуждении в Новгороде проекта о союзе с Литвой летописи Симеоновская и другие. Прежде всего они указывают, что вопрос о переходе в подданство к Литовскому государству вызвал большие волнения в Новгороде. Разные социальные группы склонны были решать этот вопрос по-разному. «И так възмятеся весь град их, и въсколебашася яко пьяны», с укором пишет московский летописец, «овии же хотяху за великаго князя по старине к Москве, а друзии за короля к Литве». К заключению договора с Казимиром IV склонялась боярская партия во главе со вдовой посадника Исаака Борецкого Марфой и ее детьми. Часть боярства (старые посадники, тысяцкие, лучшие люди, житьи люди) настаивала на сохранении союза с великим князем Иваном III. Но самое интересное в летописном изложении — это указание не на расхождения между боярскими партиями, а на то, что активно действующей силой на вече выступал народ. Правда, летописец, сторонник московской великокняжеской власти, рассказывает об этом предвзято, тенденциозно. Он говорит, что «изменники» (т. е. сторонники партии Борецких) специально платили деньги черным людям за то, чтобы они поддерживали их предложения на вече: «…начаша наимовати худых мужиков вечников, на то за все готови суть по их обычаю». Подкупленная «чернь» якобы звонила на вече в колокола, кричала: «за короля хотим!» — и забрасывала камнями тех, кто поддерживал великого князя московского. Конечно, можно допустить, что в Новгороде были люди, оказавшиеся вне существовавших в это время социальных групп, лица без определенных занятий и лишенные средств к существованию. Они могли продавать свои голоса. Но попытка летописца представить дело так, что продажными были все те черные люди, которые стали на путь разрыва с великокняжеской властью, явно не заслуживает доверия. Очевидно, летописный рассказ об участии худых «мужиков вечников» в обсуждении проекта о приеме в Новгород независимого от Москвы князя надо понимать в том смысле, что среди части посадских новгородских людей этот проект нашел соответствующий отклик, и отстаивали они его с оружием в руках. Вечевые собрания превращались в острые классовые столкновения: «и велико неустроение бяше в них, и межи себе ратяхуся, сами на ся въстающе»[2460]. Конечно, не могло быть общности социальных интересов у бояр и черных людей. Одни защищали интересы феодальной аристократии, другие — утопическую идею вечевой демократии, охраняемой «добрым» князем.

В Софийской первой и других летописях содержатся подробные указания на планы Марфы Борецкой. Она якобы хотела выйти замуж за одного литовского пана, который стал бы в качестве королевского наместника во главе всей Новгородской земли. Сообщником Марфы Борецкой был владычный ключник Пимен, мечтавший о том, чтобы сделаться новгородским архиепископом по назначению из Киева. По словам летописца, Марфа Борецкая широко раздавала деньги народу, завоевывая этим популярность. «…И того ради многи людие на сонмище к ней схожахуся и многи послушаху прелестных и богоотметных словес ея…»[2461] Трудно сказать, сколь достоверны приведенные летописные сообщения о проектах Марфы Борецкой и Пимена. Но в этих сообщениях интересны опять-таки указания на настроения части «людей» (т. е. горожан), выступавших против московской великокняжеской власти.

Конечно, не боярская идея о переходе Новгорода в подданство Литве встретила сочувствие в некоторых кругах посадского населения. Нет, их привлекала идея иметь независимого от московского правительства князя. Учитывая экономические интересы новгородцев, ведших торговлю с русскими, украинскими, белорусскими землями Литовского государства, можно понять, почему для них казалась приемлемой кандидатура в князья сохранившего православие Михаила Олельковича, связанного с населением Киевщины. Многим казалось, вероятно, что призыв Михаила Олельковича в большей мере облегчит возможность сохранения вечевых порядков, а вече как никак было органом, через который черные люди пытались добиваться удовлетворения своих нужд. Для черных людей характерна наивная вера в то, что близкий народу князь защитит его интересы.

Михаил Олелькович пробыл в Новгороде недолго. В марте он уехал оттуда в Киев. Его отъезд еще больше обострил социальные противоречия в Новгороде. Борецкие и их сообщники активизировали свою деятельность. Летописи снова обвиняют их в широком применении системы подкупов. Они якобы «наименовали злых тех смердов, убииць, шилников и прочих безъименитых мужиков». Летописец относится с презрением к той «черни», которую старались привлечь на свою сторону бояре, принадлежавшие к партии Борецких. Он сравнивает черных людей со «скотами», которые лишены разума и способны только кричать. Но и «безсловесиые животные» не кричали так, как «новогородстии людие, невегласи», именовавшие себя «Великим Новымгородом». Приходя на вече, они били в колокола и «кричаху и лааху, яко пси, нелепаа глаголаху: за короля хотим!»[2462] Перед нами сатира (а вернее, даже пасквиль), принадлежащая перу озлобленного противника новгородских вечевых порядков, идеолога централизованного государства. Из злостных реплик летописца видно, что «злые смерды» и «безъименитые мужики» представляли силу, которую сумели использовать в своих интересах Борецкие и их сообщники. Еще раз повторяю, что «безъименитых мужиков» прельщал не переход под власть Литвы, а возможность получить своего местного князя.

Москве, очевидно, уже давно велась подготовка к войне с Новгородом. Походу на Новгород был придан характер большого политического акта. Подчеркивалось, что это поход, вызванный отпадением новгородцев из православия в «латинство». В марте 1471 г. Иван III созвал в Москву своих братьев (удельных князей), епископов, князей, бояр, воевод, «воев» (т. е. простых воинов) и известил их о намечающемся военном выступлении. В Новгород были посланы «разметные грамоты». В Тверь и Псков Иван III послал послов с просьбой о военной помощи. В конце мая 1471 г. из Москвы отправилось войско (под предводительством Бориса Матвеевича Слепца Тютчева) к Вятке, откуда оно должно было двинуться в Двинскую землю. На помощь этому войску, по великокняжескому предписанию, должна была прийти рать с Устюга. В начале июня 1471 г. из Москвы выступила по направлению к Русе рать во главе с князьями Даниилом Дмитриевичем Холмским и Федором Давыдовичем Пестрым-Стародубским. Туда же должны были двинуться отряды детей боярских князей Юрия и Бориса Васильевичей. В середине июня 1471 г. вышли по направлению к Волочку и на Мсту полк под руководством князя Ивана Васильевича Стриги-Оболенского и отряд татарского царевича Даньяра. 20 июня 1471 г. выступили основные военные силы во главе с Иваном III, направившись через Волоколамск в Торжок. Братья Ивана III — князья Юрий, Андрей, Борис Васильевичи и князь Михаил Андреевич верейско-белозерский, отправились в поход прямо из своих «отчин».

В Торжке московские вооруженные силы пополнились тверским военным отрядом. Сюда же явились к великому князю послы из Пскова с известием, что псковичи готовы выступить ему на помощь.

«Разными дорогами» Иван III и его братья двигались к Новгороду, уничтожая все на своем пути: «пленующе и жгуще и люди в плен ведуще». Столь же жестоко поступали с населением и воеводы, действовавшие около Русы. Они «распустиша воя своя на многые места жещи, и пленити, и в полон вести, и казнити без милости за их неисправление к своему государю великому князю».

От Русы воеводы Д. Д. Холмский и Ф. Д. Пестрый-Стародубский пошли со своими «воями» к Новгороду. У местечка Коростыни на них напала новгородская рать, подплывшая на судах по озеру Ильменю. Нападение было отбито, многие новгородцы были убиты, часть их взята в плен. Московские воеводы поступили с ними необычайно жестоко: подвергали их истязаниям, уничтожили их доспехи и безоружных и изуродованных отправили в Новгород, а сами ушли! в Русу, где нанесли поражение другой новгородской рати. От Русы воеводы пошли к городку Деману, а оттуда — за реку Шелонь для соединения с псковичами.

Основная московская рать под предводительством Ивана III стала на реке Шелони. Под городком Деманом были сосредоточены военные силы под предводительством князя Михаила Андреевича верейско-белозерского.

На реке Шелони произошло решительное сражение между московской и новгородской ратями. Московские летописцы подчеркивают, что новгородские военные силы (40 тысяч человек) численно значительно превышали великокняжеское войско (5 тысяч воинов). Но вряд ли можно доверять летописным данным о количественном соотношении вооруженных сил обоих противников. Летописцам важно было подчеркнуть, что великокняжеская московская рать победила, несмотря на то что она была во много раз меньше новгородской. Социальный состав новгородского войска, судя по летописям, был пестрый. Это — посадники, тысяцкие, купцы, житьи люди, ремесленники («мастери всякие, спроста рещи, плотници, и горнчары, и прочии»). Летописцы подчеркивают, что новгородские ремесленники были небоеспособны, непривычны к военному делу («…родився, на лощади не бывали»). Подчеркивается в летописях и то обстоятельство, что новгородская рать, выступившая на реке Шелони против великокняжеского войска, была собрана насильно, что к тем, кто не хотел воевать, бояре-изменники применяли репрессии. Большинство же новгородского населения не желало идти на войну с Московским княжеством. Всех тех, читаем в Симеоновской летописи, у кого «и на мысли не бывало, что рукы подняти противу великаго князя, всех тех изменници они силою зыгнаша, а которым бо не хотети поити к бою тому, и они сами тех всех разграбяху и избиваху, а иных в реку в Волхов метаху»[2463]. Все эти объяснения очень тенденциозны. Могла ли действительно кучка бояр, принадлежавших к партии Борецких, насильно заставить воевать 40 тысяч человек? Очевидно, все же антимосковские настроения в Новгороде были значительно сильнее, чем это хотят представить летописцы, и вовсе не все новгородцы (в том числе и не все черные люди) выступали на войну из страха перед новгородскими боярами — сторонниками Борецких.

На Шелони новгородское войско потерпело поражение от перешедших на другой берег реки великокняжеских полков. Бросается в глаза неудовлетворительное руководство военными силами со стороны новгородских бояр. К Русе была послана новгородская «судовая рать», которая, как указывалось, была разбита московскими воинами. «Коневая рать» не двинулась ей на помощь потому, что новгородский архиепископ (ведший, очевидно, двойственную политику) запретил своему полку, бывшему в составе этой рати, сражаться против полков великого князя.

Строевский список Новгородской четвертой летописи сообщает интересные данные о тех противоречиях, которые вскрылись на Шелони между «большими» и «молодшими» людьми. «И начаша новгородци вопити на больших людей, который приехали ратью на Шелонь: «Оударимся ныне», кождо глаголюще: «Яз человек молодыи, испротеряхся конем и доспехом»[2464]. Обычно это место летописи понимается так, что бояре настаивали на немедленной атаке московских военных сил, а черные люди, будучи сторонниками союза с Москвой, не хотели их поддержать[2465]. Но ведь источник говорит совсем иное: как раз «молодшие люди» побуждают бояр начать атаку противника, а те проявляют медлительность и нерасторопность. «Молодшие люди» были недовольны тем, что бояре, толкнув их на сопротивление московскому правительству, в самую решительную минуту не действовали активно.

Согласно летописным данным, на Шелони было убито до 12 тысяч новгородцев. Более 2 тысяч новгородцев (среди них ряд посадников, бояр, житьих людей) попали в плен[2466]. На поле битвы в «кошевных вьюцех» были найдены списки договора Новгорода с польским королем и великим литовским князем Казимиром IV[2467]. По летописи известно, что новгородцы, после того как Иван III выступил против них в поход, просили у Казимира IV военной помощи, но он ее не прислал.

Уже после победы на Шелони московские войска продолжали «воевать» окрестности Новгорода. К Ивану III, находившемуся в Яжелбицах, был послан гонец с известием о победе. Иван III двинулся в Русу. В Новгороде опять начались волнения («и бысть в Новегороди молва велика, и мятежь мног, и много лжа неприязнена»). Снова вскрылась рознь между боярами — сторонниками великого московского князя, с одной стороны, великого князя, литовского — с другой. «И разделишася людие: инеи хотяху за князя а инии за короля за литовьского». Можно думать, что Новгород готовился к сопротивлению московским войскам. Была выделена «сторожа многа по граду и по каменным кострам на переменах день и нощь». Новгородцы выжгли посады около Новгорода. Волнения в Новгороде имели характер не только внутрипартийной политической борьбы в среде боярства. Борьба носила и характер социальный. «И бысть на лутьшии люди молва, яко те приведоша великого князя на Новгород»[2468]. Как понимать это место летописи? Может быть, в том смысле, что союз части бояр с Литвой побудил великого князя совершить поход на Новгород, за что, следовательно, несет ответственность боярская партия Борецких. Но летописный текст можно понимать и иначе: виновны те новгородские бояре, которые были союзниками Ивана III и содействовали его наступлению на Новгород. Если последнее толкование верно, то перед нами новое доказательство, что далеко не все черное население Новгорода сочувственно относилось к московской великокняжеской власти, победа которой означала бы разрушение вечевых порядков. Социальная рознь между боярами и черными людьми, проявившаяся наружу, показала, что нет основ для их политического союза.

Подавив сопротивление Великого Новгорода и находясь в Русе, Иван III велел казнить наиболее видных представителей новгородского боярства — сторонников новгородско-литовского союза. Некоторых бояр он отправил в Москву или в Коломну «да велел их вметати в тюрму», а «мелких людей» приказал отпустить в Новгород.

Одновременно с победой московского войска над новгородским на Шелони московская и устюжская рати «повоевали» Двинскую землю.

По инициативе новгородских архиепископа Феофила, посадников, тысяцких, представителей новгородских концов начались мирные переговоры с Иваном III, закончившиеся подписанием в местечке Коростыни московско-новгородского договора. Новгородское правительство заплатило великому князю большую контрибуцию. Самостоятельность Новгородской феодальной республики была значительно стеснена[2469]. Близилось время окончательного политического падения Новгорода.