§ 13. Завершение и итоги феодальной войны второй четверти XV в.

§ 13. Завершение и итоги феодальной войны второй четверти XV в.

В условиях обострения классовых противоречий на Руси развертывался третий этап феодальной войны. Большое влияние на ее ход оказало поражение, понесенное Василием II от татарского войска под Суздалем. От Суздаля татары отправились через Владимир и Муром к Нижнему Новгороду. Оттуда Орда Улуг-Мухаммеда отошла в августе 1445 г. к Курмышу. Василия II и князя Михаила Андреевича татары захватили с собой. Поражение и пленение великого князя использовал в своих интересах Дмитрий Шемяка, который завел сношения с Улуг-Мухаммедом. Летописи говорят о том, что последний прислал к Дмитрию Шемяке посла Бегича. Речь шла, очевидно, о признании ханом Шемяки в качестве великого князя всея Руси. По словам Симеоновской и некоторых других летописей, Шемяка «рад быв, и многу честь подав ему [ханскому послу], желаше бо великаго княжениа, и отпусти его с всем лихом на великаго князя…». Львовская летопись прямо говорит, что Шемяка отпустил от себя Бегича, условившись с ним о том, «чтобы великому князю убиену быти, а ему сести на великом княжении»[2304]. Вместе с Бегичем Дмитрий Шемяка отправил к Улуг-Мухаммеду своего дьяка Федора Дубенского, который должен был договориться с ханом о том, чтобы «князю великому не выити на великое княжение». Великокняжеский стол рассчитывал занять Шемяка.

Бегич несколько задержался в Муроме, а в Орде Улуг-Мухаммеда прошел слух, что он убит. Между тем Василию II удалось договориться с Улуг-Мухаммедом об отпуске его из плена и о разрешении ему вернуться на великокняжеский стол. Великий князь принял на себя тяжелые обязательства в отношении Улуг-Мухаммеда, обещав ему внести за себя большой денежный выкуп («дати ему с себе окуп сколко можеть») и (как видно из дальнейших событий) передать татарским князьям ряд русских городов в кормление. На таких условиях Улуг-Мухаммед в октябре 1445 г. освободил Василия II, князя Михаила Андреевича «и прочих, колико их с ними было». Вместе с освобожденными русскими князьями хан послал «послов своих, многых князей с многыми людьми»[2305], которые рассчитывали поживиться за счет русского населения.

Во время пребывания Василия II в татарском плену Дмитрий Шемяка, помимо переговоров с Улуг-Мухаммедом, делал и другие шаги к занятию великого княжения. Так, им был заключен договор с князьями Василием и Федором Юрьевичами, внуками суздальского князя Василия Кирдяпы. Основная политическая цель договора сводилась к восстановлению под властью двух названных лиц Нижегородско-Суздальского княжества в старых территориальных пределах времени Дмитрия Константиновича, на правах великого княжения. Принимая во внимание, что Нижний Новгород был пунктом, где в 30–40-х годах XV в. укрепился Улуг-Мухаммед со своей Ордой, можно думать, что проект о реставрации великого Нижегородско-Суздальского княжества был с ним согласован. Характерно, что суздальским князьям, по рассматриваемой докончальной грамоте, было предоставлено право самостоятельных сношений с Ордой: «а Орда нам, господине, знати собою»[2306]. Очевидно, в программу Шемяки входило расчленение государственной территории, находившейся под властью московских князей, на самостоятельные княжества.

О возвращении Василия II на Русь в ряде летописных сводов содержатся очень краткие известия: «того же лета выиде князь великыи»; «тое же осени выиде из Орды князь великии Василеи Васильевичь и с ним князь Михаило Андреевич». В Тверском сборнике при всей лаконичности сообщения о выходе Василия II из татарского плена правильно схвачено основное: освобождение великого князя дорого обошлось русскому народу, который должен был доставить средства, необходимые для его выкупа («…приихал из Орды на Москву князь великии Василеи Васильевичь, а с ним татарове, дани имати великиа, с себе окуп давати татаром»)[2307].

В ряде московских летописных сводов приход на Русь Василия II изображается подробно и тенденциозно, как радостное событие для всего русского народа. Такая нарочитая трактовка событий, очевидно, объясняется тем, что авторитет Василия II в различных общественных кругах в это время был сильно подорван и его военными неудачами, и его связями с татарскими князьями. Поднимая престиж незадачливого князя, московские летописцы выполняли в интересах тех феодалов, которые были сторонниками государственной централизации, определенную классовую и политическую задачу: они возвеличивали великокняжескую власть и подчеркивали ее якобы общенародный характер.

По-видимому, сам Василий II не был уверен в том, что ему будет оказан доброжелательный прием в Москве, и поэтому предварительно послал в Москву Андрея Плещеева к своей матери, жене, детям, «такоже и к братьи своей, и к бояром, и к всем людем» с известием, что его «царь пожаловал, отпустил на его отчину, на великое княжение»[2308]. Интересен и еще один факт, свидетельствующий о неуверенности и настороженности Василия II. Один из служивших ему литовских панов — Юрий Драница — хотел «выкрасти князя великаго у татар» и предложил ему переправиться в его «отчину» Окою на судне. Но Василий II отказался и предпочел отправиться посуху, верхом, в сопровождении татар, чувствуя себя под их охраной в бо?льшей безопасности[2309].

В то время как Василий II ехал в Москву, посол Шемяки дьяк Федор Дубенский вместе с ханским послом Бегичем плыли по Оке, направляясь к Улуг-Мухаммеду. В пути Бегич был захвачен и арестован муромским наместником князем В. И. Оболенским. Летописи по-разному рассказывают, как это произошло. Судя по Ермолинской летописи, о местонахождении Бегича, остановившегося на ночлег, сообщил в Муром Василий II. Посланцы муромского наместника задержали ханского посла сонным «и отведоша его во град, а после утопиша его»[2310]. По Львовской и другим летописям, Бегичу и Федору Дубенскому, когда они находились за Муромом в направлении Нижнего Новгорода, стало известно, что Василий II, освобожденный ханом, идет в Москву, чтобы занять великое княжение. Тогда они повернули обратно к Мурому, где князь В. И. Оболенский велел заковать Бегича[2311]. Ясно одно, что жители Мурома были недовольны действиями Орды Улуг-Мухаммеда, и жертвой этого недовольства стал ханский посол.

Через Муром и Владимир Василий II прибыл в Переяславль, где его, по данным ряда летописей, торжественно встретили мать, жена, сыновья «и вси князи и бояре его, и дети боярские, и множество двора его от всех градов». Летописи подчеркивают, что в связи с возвращением из плена великого князя «бысть радость велика всем градом русскым»[2312]. Я уже указывал, что приведенная летописная версия является тенденциозной и верить ей нельзя. Напротив, все говорит за то, что Василий II был встречен населением настороженно, а скоро он утратил точку опоры во всех общественных кругах. Его блок с татарскими феодалами и основанная на этом блоке политика вызывали всеобщее осуждение. Поддерживать великого князя скоро стало некому.

17 ноября 1445 г. Василий II прибыл в Москву, и вскоре уже Дмитрий Шемяка организовал против него новый заговор. Он использовал при этом широкое недовольство населения и тем, что Василий II обещал уплатить в Орду большую денежную сумму (доходившую до 200 тысяч рублей серебром), а теперь этот долг надо было покрыть, и тем, что великий князь привел с собой на Русь много ордынских князей, которых нужно было содержать. Летописи сохранили те призывы, которыми Шемяка привлекал на свою сторону лиц, враждебно настроенных к великому князю. Шемяка, по сообщению Ермолинской летописи, «почя крамолу воздвизати, и всеми людми мясти, глаголюще, яко князь велики всю землю свою царю (хану) процеловал и нас, свою братью»[2313]. Предлагая своим сообщникам свергнуть Василия II с великокняжеского стола, Дмитрий Шемяка указывал, что после этого можно будет не платить за него денег в Орду. «…Мысль князя Дмитрея Юрьевичя Шемяки» была якобы такова: «…что примати великаго князя, а царю не дати денег…»[2314]. Как рассказывают Симеоновская и некоторые другие летописи, захватив в свои руки Василия II, заговорщики заявили ему: «…се сътворихом христианства деля и твоего окупа; видевше бо се татари, пришедшии с тобою, облегчат окуп, что ти царю давати»[2315]. По сведениям Новгородской четвертой летописи, сообщники Дмитрия Шемяки, арестовав Василия II, предъявили ему следующие обвинения: «Чему еси татар привел на Рускую землю, и городы дал еси им, и волости подавал еси в кормление? А татар любишь и речь их паче меры, а крестьян томишь паче меры без милости, а злато и сребро и имение даешь татаром»[2316].

Во всех приведенных летописных текстах представляют интерес три момента. Во-первых, отчетливо выступают основания, руководствуясь которыми народ осуждал поведение Василия II. Это — его близость к ордынским феодалам, обязательство удовлетворить запросы большой денежной суммой, пожалования им «в кормление» городов и волостей Северо-Восточной Руси. Во-вторых, ясно, что Дмитрий Шемяка и его сообщники, действуя в своих своекорыстных целях, старались изобразить себя борцами за общенародное дело, за интересы «всех людей», всего «христианства». И, в-третьих, надо отметить, что эта тактика заговорщиков, по-видимому, обеспечила им на какое-то время сочувствие не только узких групп феодалов, но и более широких кругов населения.

В Симеоновской и некоторых других летописях указывается также, что, помимо обвинений, предъявленных Василию II, о которых говорилось выше, Дмитрий Шемяка приписывал ему мысль о передаче хану Мэсквы и других русских городов и земель, за исключением Тверского княжества, якобы предназначенного стать великокняжеской «отчиной» («…царь на том отпустил великого князя, а он к царю целовал, что царю сидети на Москве и на всех градех русскых, и на наших отчинах, а сам хочеть сести на Тфери»)[2317]. Невозможно допустить, чтобы в рассматриваемое время действительно существовал подобный проект. Орда была уже в это время слишком слаба для того, чтобы добиваться его реализации, а Русь достаточно сильна, чтобы помешать его осуществлению. Но Дмитрий Шемяка, для того чтобы организовать заговор против Василия II, мог распространять подобные слухи. Причем следует особенно подчеркнуть, что эти слухи должны были волновать не только представителей феодального лагеря, но и рядовых горожан, народ и прежде всего посадское население Москвы. Ведь только что оно приложило все усилия к тому, чтобы в июле 1445 г. отстоять Москву от татарского набега, и вдруг теперь Москве — столице Руси — грозит участь сделаться одним из ханских улусов, причем этому содействует сам великий князь московский! Можно думать, что такого рода настроения общенародного характера облегчили Шемяке его действия: устранение Василия II с великокняжеского стола, занятие им самим великого княжения, а главное — удержание Москвы в своих руках на сравнительно длительный срок (последнего не мог добиться отец Шемяки — князь Юрий Дмитриевич).

Исходя из вышеизложенного, вопрос о социальной основе заговора Дмитрия Шемяки 1446 г. надо расчленить. Во-первых, необходимо обрисовать ту более широкую общественную среду, действуя в которой Дмитрий Шемяка мог осуществить свои намерения. Во-вторых, следует раскрыть социальный состав более узкого круга ближайших единомышленников Дмитрия Шемяки, опираясь на которых он реализовал свой план.

Лаконичные указания летописей на то, что Шемяка «почя всеми людми мястити», что «мнози же и от москвич в думе с ним бяху…», что ему принесла присягу «чернь»[2318], являются достаточным показателем сочувственного отношения к Шемяке значительной части населения Москвы. Оно было явно обмануто выдвинутыми им лозунгами национальной борьбы и не смогло разгадать его действительных намерений.

Летописи определяют и состав ближайших единомышленников Дмитрия Шемяки. Это — князь Иван Андреевич можайский, ряд великокняжеских бояр (среди них в летописях названы в первую очередь Никита Константинович Добрынский с братьями и Иван Старков), гостей, старцев Троице-Сергиева монастыря. Дмитрий Шемяка и Иван можайский вошли в контакт с великим князем тверским Борисом Александровичем, который «бысть единомысленик с ними»[2319].

Князь Иван Андреевич уже не в первый раз изменял Василию II. Последний весьма настороженно относился к можайскому князю. Не случайно по возвращении из татарского плена 17 ноября 1445 г. московский великий князь оформил докончание как с ним, так и с его братом, князем Михаилом Андреевичем верейским и белозерским[2320]. Но, несмотря на заключенный с великим князем договор, Иван Андреевич явился одним из наиболее активных участников сколоченного против него Дмитрием Шемякой оппозиционного блока — лицом, которому была поручена организация ареста и ослепления Василия II.

Великий князь тверской Борис Александрович был заинтересован в ослаблении московской великокняжеской власти. Такое ослабление позволило бы ему расширить территорию своих владений и укрепить политический престиж Тверского княжества. Зимой 1444–1445 гг., когда московские военные силы вели борьбу с Ордой Улуг-Мухаммеда, тверские войска «повоевали» 50 Новгородских волостей, разграбили земли около Бежецкого Верха и Торжка, захватили Торжок. После того как Василий II в августе 1445 г. был взят татарскими войсками в плен, Борис Александрович, «прислав своих воевод на Торжок, останок людей разгна и пограби, а иныя погуби, а иныя на окуп подая». В это время в Тверь было вывезено из Торжка 40 повозков «животов и товара московьского и новгородчкого и новоторьского», «а иныя павоскы потопиша в реце с товаром». Новгородский летописец подчеркивает, что за два года (1444–1445) военные силы, посланные великим князем Борисом Александровичем, разорили 80 волостей в пределах Бежецкого Верха и Заборовья[2321]. Перейдя к активному наступлению на пограничные с Тверским княжеством земли, в которых были заинтересованы не только новгородское правительство, но и великий князь московский, Борис Александрович вступил в связь с противниками последнего.

У нас очень мало данных о том, по какой линии шел раскол московского боярства, часть которого примкнула к Дмитрию Шемяке, часть осталась верной Василию II. Я думаю, что изложенные мною выше (при анализе политической борьбы 30-х годов XV в.) соображения о двух группах бояр, выдвигавших две разных программы внутренней и внешней политики, остаются в силе и при рассмотрении событий 1446 г. Следует, мне кажется, при этом добавить, что теперь число сторонников Василия II должно было уменьшиться, ибо его военные неудачи привели к ослаблению Руси и ухудшению ее внешнеполитического положения.

Связь галицких князей с московскими гостями возникла не впервые при Дмитрии Шемяке. Брат последнего, князь Юрий Дмитриевич, брал у гостей и суконников в долг деньги[2322]. Во время борьбы с Василием II старшего брата Шемяки — князя Василия Косого гости и суконники «вскоромолили на… великого князя» (следовательно, поддержали его противника) и в знак протеста ушли из Москвы в Тверь[2323]. В 1446 г. гости явились участниками заговора, организованного против Василия II Дмитрием Шемякой. Чем объяснить такую позицию части гостей в отношении московского великого князя? Думаю, что по крайней мере двумя причинами: одной — более общего характера, другой — связанной с конкретной обстановкой 1446 г. Первая причина заключается в том, что, принадлежа к высшим слоям горожан, гости по своему экономическому положению и политическим интересам в значительной степени приближались к боярам, приобретали в собственность земли, населенные крестьянами, заражались боярскими интересами, принимали участие в боярских группировках. Политика московских великих князей (начиная с Дмитрия Донского), направленная к установлению непосредственной связи великокняжеской власти с горожанами, упразднение должности тысяцкого, тесно связанного с верхушкой купечества, — все это наносило известный ущерб прерогативам городского патрициата в лице гостей. Отсюда — колеблющаяся политика гостей и выступавших против московских князей, и нуждавшихся в их поддержке, ибо без такой поддержки вообще не могли развиваться города.

Взрыву недовольства гостей политикой Василия II в 1446 г. способствовали конкретные результаты его деятельности или, может быть, вернее, его бездействие как правителя и воина. Гости должны были, по-видимому, участвовать в доставке средств для уплаты выкупа за освобождение Василия II из татарского плена. Наплыв татар на Русь, размещение Орды Улуг-Мухаммеда в районе Среднего Поволжья затрудняли для гостей ведение торговли по Волге с Востоком. Наконец, в памяти у гостей были волнения посадского населения, имевшие место в Москве в 1445 г., в связи с поражением великого князя в бою под Суздалем. Вот конкретные поводы «крамолы» части гостей в 1446 г.

В третьей главе монографии я указывал на связь московских гостей со старцами Троице-Сергиева монастыря, выходившими в значительной своей части из боярской среды. Эта связь проявилась и в участии, принятом и представителями крупного московского купечества и троицкими монахами в заговоре против Василия II. Расположенный на территории Серпуховско-Боровского удельного княжества, Троице-Сергиев монастырь являлся местом пострижения для ряда бояр, часть которых была близка к удельным князьям. Не удивительно, что среди монастырской братьи оказались сторонники Дмитрия Шемяки, а самый монастырь стал ареной, где разыгрался наиболее драматический эпизод «Шемякиной смуты» — захват заговорщиками великого князя, который затем был ослеплен в Москве.

Конкретная картина ареста заговорщиками Василия II дана в летописных сводах в двух редакциях: краткой и пространной. Имеются в летописях и промежуточные между краткой и пространной редакциями рассказы. Краткое описание рассматриваемых событий, происходивших в феврале 1446 г., сводится к тому, что Василий II уехал в Троице-Сергиев монастырь, а в это время Дмитрий Шемяка и Иван можайский подошли ночью с «ратию» к Москве и захватили «изгоном» город. Дмитрий Шемяка объявил себя великим князем. Заговорщики «поимали» великокняжеских бояр, детей боярских, захватили мать и жену Василия II. Затем Шемяка послал князя Ивана Андреевича с вооруженными людьми в Троице-Сергиев монастырь, где он должен был задержать Василия II. Можайский князь выполнил это поручение, «поймал» великого князя и «нужею» привез его в Москву, где тот был ослеплен. Дети Василия II — Иван и Юрий, бывшие с ним в монастыре, убежали вместе с доброжелателями московского великого князя — боярином Иваном Ивановичем Ряполовским и другими — в Муром. Василия II с женой Дмитрий Шемяка отправил «в заточение» в Углич, а мать его заточил в Чухломе. Все население Москвы (князья, бояре, дети боярские, гости, «чернь») было приведено к присяге Дмитрию Шемяке[2324].

Не все в приведенном лаконичном рассказе ясно: почему Василий II уехал из Москвы, как была взята Москва, как реагировало на захват города местное население, все названные вопросы остаются открытыми. Больший материал для ответа на поставленные вопросы дает пространная редакция летописного рассказа, но этот материал весьма тенденциозно подобран и препарирован. Автором пространного рассказа был кто-то из близких к московскому великому князю лиц. Поэтому он изображает Василия II невинным страдальцем, а тех, кто выступал против него, — крамольниками и узурпаторами власти. Однако, освободив изучаемый пространный летописный текст от политической тенденции и литературной риторики, можно постараться воссоздать реальную картину событий и в какой-то мере устранить те неясности, которые возникли при знакомстве с краткой редакцией того же текста.

Заговорщики деятельно готовились к захвату Василия II и, выбрав в качестве своей резиденции Рузу, установили связь со своими единомышленниками в Москве и наблюдение за великим князем. В Симеоновской и других летописях говорится: «…начаша князи [Дмитрий Шемяка и Иван можайский] и с своими съветникы безвестно въоружатися, и искати подобна времени, како бы изгоните великаго князя». Львовская летопись указывает, что заговорщики организовали стражу по дорогам, ведущим к Москве, приказывая задерживать тех, кто направляется в город, и пропускать едущих из города. «Се все творяху, дабы не было вести про них великому князю»[2325].

Когда в середине февраля 1446 г. заговорщикам стало известно, что Василий II с сыновьями «и с малыми зело людми» отправился в Троице-Сергиев монастырь, они сразу напали на Москву. В этом сообщении поражает исключительная беспечность и недальновидность Василия II. Вообще все, что нам известно об этом князе, не свидетельствует о его способностях к правительственной деятельности, об умении ориентироваться в сложных обстоятельствах и быстро находить правильное решение., Но в данном случае он ведь прямо шел навстречу планам врага! Возникает, по-моему, правдоподобное предположение, что выезд Василия II из Москвы был ловко подготовлен его противниками, действовавшими согласованно в Рузе и в Москве.

Не совсем понятны обстоятельства взятия Москвы ратными людьми, приведенными Дмитрием Шемякой и Иваном можайским. Судя по Львовской летописи, дело произошло совсем просто, даже чересчур просто. Дмитрий Шемяка якобы подошел к городским воротам, толкнул их и на вопрос сторожа, кто стучит, назвал себя. Тогда сторож отворил ворота[2326]. Более правдоподобна версия Симеоновской и некоторых других летописей, которые указывают, что заговорщиков впустили в город их «единомысленики». Тогда становится понятным, почему Дмитрий Шемяка и князь Иван можайский не встретили в Москве сопротивления («не бяше… противящагося им…»)[2327]. В городе у них было много сторонников, и почва для их вступления в Москву была подготовлена.

Однако летописи отмечают, что первые же действия князей заговорщиков и сопровождавших их ратных людей должны были весьма разочаровать тех, кто возлагал какие-то надежды на их вступление в Москву. В городе начались грабежи, от которых пострадали не только находившиеся в городе мать и жена Василия II, не только бояре, но и рядовые горожане («и иных многых и гражан пограбиша»)[2328].

Той же ночью Дмитрий Шемяка послал Ивана Андреевича можайского «с многыми людми своими и его» в Троице-Сергиев монастырь, где он должен был захватить Василия II и доставить его в Москву. Интересно, что в то же время в Троице-Сергиев монастырь выехал один из великокняжеских слуг, Бунко, с тем чтобы предупредить великого князя о грозящей ему опасности. Характерно, что незадолго перед этим Бунко «отъехал» от великого князя на службу к Дмитрию Шемяке. То обстоятельство, что сейчас он снова переметнулся на сторону Василия II, показывает, что среди слуг, принадлежавших «двору» Дмитрия Шемяки, намечались первые признаки разлада.

Обстоятельства захвата Василия II в Троице-Сергиевом монастыре князем Иваном Андреевичем можайским с его сообщниками (в первую очередь с Н. К. Добрынским), изложенные в пространном летописном рассказе[2329], представляют собой в большей мере бытовой, чем исторический интерес, поэтому я не стану на них останавливаться.

Сразу по вокняжении Дмитрий Шемяка послал гонцов («поклонщиков», — как говорит Новгородская летопись) в Новгород, очевидно, с тем, чтобы договориться с новгородским правительством о дальнейших взаимоотношениях. Летопись указывает далее, что новгородское правительство со своей стороны отправило послов в Москву, и великий князь тверской Борис Александрович задержал их в своем княжестве, продержал четыре месяца «на опасе» и только после этого отпустил[2330]. Приведенные летописные сведения при всей их лаконичности представляют несомненный интерес. Видно, что с вокняжением Шемяки нарушилась привычная система политических взаимоотношений на Руси. Шемяка обращается с «поклоном» в Новгород, князь Борис тверской опасается установления союзных отношений между Московским княжеством и Новгородской республикой. С другой стороны, сам тверской князь стремится войти в непосредственную связь с Новгородом. Разрабатывается проект новгородско-тверского докончания[2331]. Если принять во внимание еще то обстоятельство, что с вокняжением Шемяки было восстановлено Суздальско-Нижегородское княжество, то правомерным явится вывод об усилении в рассматриваемое время тенденций к политическому обособлению от московского центра отдельных русских земель, об укреплении их самостоятельности.

Проявлением тех же центробежных тенденций явился отъезд ряда русских феодалов, враждебных Шемяке, в Литву. Туда ушел удельный князь Василий Ярославич серпуховско-боровский, у которого в Литве были родственные связи по матери — дочери Ольгерда. В пределы Литовского государства отправился князь Семен Иванович Оболенский. Наконец, не захотел служить Дмитрию Шемяке Федор Басенок. Будучи арестован, он подкупил своего пристава, убежал «из желез», пробрался к Коломне, связался там со своими «приателями» «и многых людей подговорив с собою, пограби уезды Коломенскые», а в конце концов направился в литовские владения. Польский король и великий князь литовский Казимир передал князю Василию Ярославичу «в отчину» Гомель, Стародуб, Мстиславль «и иные многые места». Василий Ярославич в свою очередь уступил Брянск С. И. Оболенскому и Федору Басенку[2332]. Вряд ли можно рассматривать все эти побеги как начало борьбы русских феодалов за возвращение Василия II на великокняжеский стол. Напротив, летописи говорят, что отъезд в Литву бояр и детей боярских первоначально не был массовым, и в подавляющем большинстве дети боярские «били челом» на «службу» Дмитрию Шемяке[2333]. Поэтому несколько неожиданным и противоречащим всем приведенным выше фактам являются слова летописи: «…все людие негодоваху о княжении его [Дмитрия Шемяки]… и на самого мысляху, хотяше великаго князя Василья на своем государьстве видети»[2334]. Здесь явное смещение исторической перспективы.

Центром оппозиции Дмитрию Шемяке был Муром, где после захвата князем Иваном можайским Василия II укрылись сыновья последнего вместе с боярами и детьми боярскими из числа сторонников свергнутого великого князя. Среди таких сторонников летописи называют князя Ивана Ивановича Стародубского-Ряполовского с братьями Семеном и Дмитрием, Василия Михайловича Шею, Юрия Романовича Каменского, Юрия Федоровича Кутузова[2335]. Желая ликвидировать очаг оппозиции в Муроме, но сделать это без применения вооруженной силы (чтобы не произвести отрицательное впечатление на население), Дмитрий Шемяка решил прибегнуть к посредничеству церкви. Он послал в Муром рязанского епископа Иону (которого обещал в дальнейшем возвести на митрополичью кафедру), с тем чтобы тот привез в Москву сыновей Василия II, которым будет предоставлена «отчина… доволна». Описывая поездку Ионы в Муром, летописи приводят рассуждения князей Стародубских-Ряполовских по поводу того, как им поступить в связи с требованием Шемяки. Видно, что силы у боярской оппозиции были незначительны, и бояре боялись заявить открыто свое неповиновение князю Дмитрию: «аще мы… не пойдем к князю Дмитрию с сими великаго князя детми, и он, пришед ратью, город възмет и сих поймав, что хощеть, то сотворить им, тако же и отцу их, великому князю, и нам всем… и что будеть крепость наша…?»[2336] Ясно, что власть Дмитрия Шемяки была еще достаточно крепка.

Враждебная Дмитрию Шемяке Львовская летопись рассказывает, что он собирался детей Василия II «топити… в реце Волзе, в мех ошивши»[2337]; только заступничество митрополита Ионы спасло их от гибели, и они были отправлены к отцу, находившемуся в заточении в Угличе. В других летописных сводах вышеизложенная, мало правдоподобная версия отсутствует и просто указывается, что князь Дмитрий не выполнил своего обещания о предоставлении сыновьям Василия II «отчины» («слово свое изменил в всем…») и выслал их с тем же Ионой в Углич[2338]. Только после этих событий (происходивших в мае 1446 г.) можно говорить об известной активизации московских бояр и детей боярских, враждебных Шемяке. Они организовали в июне 1446 г. заговор, поставив перед собой задачу освободить из угличского заточения Василия II. В числе заговорщиков летописи называют князей Стародубских-Ряполовских, Ивана Васильевича Стригу-Оболенского, Ивана Васильевича Ощерю Сорокоумова-Глебова, Дмитрия Васильевича Бобра Сорокоумова-Глебова, Юрия Драницу, Семена Филимонова-Морозова, Михаила Яковлевича Русалку Филимонова-Морозова и др. По летописным сведениям, к заговору оказались причастны «многые дети боярскые двора великаго князя». Очевидно, к середине 1446 г. слуги великокняжеского «двора» оказались отстраненными от активной политической жизни боярами и детьми боярскими, прибывшими в Москву вместе с Дмитрием Шемякой. Экономическое и политическое положение московских бояр и детей боярских значительно ухудшилось, и они решили активно действовать, защищая свои права. Но сил у них было пока еще явно недостаточно. Попытка освободить Василия II, сделанная в конце июня 1446 г., окончилась неудачей, и в конечном итоге заговорщики через Новгородскую землю ушли в Литву. Литовская «отчина» князя Василия Ярославича становится центром, куда в дальнейшем стекаются недовольные Дмитрием Шемякой русские феодалы. При дворе Василия Ярославича разрабатываются проекты о том, «как бы выняти великаго князя»[2339].

Помимо светских феодалов, Дмитрий Шемяка должен был считаться и с феодалами духовными. Церковь представляла собой крупную социально-экономическую, политическую и идеологическую силу. И не случайно Дмитрий Шемяка постарался опереться на нее в то время, когда против него стало нарастать движение московских бояр и детей боярских. Этим и объясняется созыв Дмитрием Шемякой осенью 1446 г. в Москве совещания из представителей высшего духовенства по вопросу о дальнейшей судьбе великого князя Василия II. В Ермолинской летописи так говорится об этом совещании: «Князь Дмитреи, видя себя отвсюду обидима и от всех наругаема и поносима, зане неправедне вьзем великое княжение и великого осподаря израдив на крестном целовании, и прииде во умиление, созвав епископы и анхимандриты со всее земьли и честныя игумены…»[2340]. Приведенный текст весьма тенденциозен и не может рассматриваться как доброкачественный исторический источник. Дмитрий Шемяка рисуется раскаявшимся грешником, оказавшимся в изоляции и переживавшим трагедию одиночества, которая досталась ему в удел как возмездие за все совершенные им преступления. В действительности созыв совещания представителей высшей церковной иерархии был актом политическим. Устраивая это совещание, Дмитрий Шемяка хотел укрепить свое положение на великокняжеском столе, добившись поддержки со стороны влиятельных князей церкви. И это ему удалось сделать.

Выше не раз уже говорилось о том, что феодальная церковь на Руси была силой, активно содействовавшей государственной централизации на основе укрепления крепостнических отношений. И в рассматриваемой сейчас ситуации церковные иерархи стремились сплотить господствующий класс, найдя соответствующую форму политических взаимоотношений между борющимися за власть князьями. Такая форма была найдена. Василия II было решено освободить из заточения. В сентябре 1446 г. Дмитрий Шемяка взял с него присяжную запись («…укрепи великого князя крестными грамотами») и передал ему «в вотчину» Вологду — город, сравнительно удаленный от Москвы. Летописи говорят, что Шемяка устроил в честь Василия II большой пир, на котором присутствовали видные представители высшей церковной иерархии и крупной светской феодальной знати и рядовые служилые люди («бяху же ту и вси епископи земли Русскиа, и бояре мнози и дети боярскые»). Описанное летописями торжество имело политический смысл. Это было нечто вроде феодального съезда. После длительной феодальной войны устанавливался как будто устойчивый политический порядок. «Крестное целование» Василия II Дмитрию Юрьевичу Шемяке было закреплено в присутствии влиятельных князей церкви, бояр, детей боярских «проклятыми грамотами» (т. е. клятвой в верности за поручительством епископов)[2341].

* * *

С освобождением Василия II из заключения, т. е. с сентября 1446 г., можно говорить о существенном переломе, происшедшем в положении Дмитрия Шемяки. Он стал лишаться поддержки тех различных общественных слоев, на которые опирался раньше. Резиденция Василия II — Вологда сделалась тем местом, куда съезжались сторонники Василия II, а число их все увеличивалось. В Ермолинской летописи говорится: «…и поидоша к нему [Василию II] множество людей со всех стран, князи, и бояре, и дети боярьские, и молодые люди, кто ему служывал и пакы кто не служивал, вси иже зряще нань, плакахуся такова велика государя, честна и славна по многим землям, видяше в толице беде суще». В этом летописном сообщении явно идеализируется личность Василия II — человека довольно бесцветного и ничтожного как правитель, не пользовавшегося ни популярностью среди широких масс населения, ни авторитетом в феодальных кругах. Очевидно, не сожаление о плачевной судьбе великого князя привлекало к нему новых сторонников, а что-то другое. Людской же наплыв в Вологду был действительно весьма значителен. Обращаясь от витиеватого рассказа Ермолинской летописи к лаконичным известиям летописи Типографской, мы и из последней узнаем, что к Василию II «бояре его, наехавше, и вси людие»[2342].

Объяснение тому обстоятельству, что широкие массы феодалов стали покидать Дмитрия Шемяку и переходить на сторону Василия II, надо искать в экономическом положении страны и в социальных взаимоотношениях в ней, сложившихся к рассматриваемому времени.

Длительная междоусобная война и политика галицких князей, содействовавшая государственной децентрализации, привели к хозяйственному упадку Северо-Восточной Руси, особенно ее центральных областей, к ухудшению положения широких народных масс, крестьян и горожан. Были расстроены финансы. По взятии Москвы в феврале 1446 г. Шемяка со своими приспешниками растратили государственную казну. В дальнейшем, не имея денежных средств и в то же время испытывая в них нужду, правительство Дмитрия Шемяки стало на путь выпуска серебряной монеты пониженного веса. Н. Д. Мец рассмотрела в своем интересном исследовании о монетной системе Московского княжества в 1425–1462 гг. известия новгородских летописей о социальных волнениях в Новгороде в конце 1446 г., вызванных тем, что стала выпускаться монета пониженного веса и выделанная из неполноценного металла. При этом она пришла к выводу, что подобные же волнения происходили и в Москве[2343].

Усиливалось налоговое обложение, вызывавшее побеги крестьян и запустение сел и деревень. Так, в жалованной грамоте Василия II митрополиту Ионе, выданной не ранее 1448 г., говорится, что принадлежащие ему восемь сел в Юрьевском уезде «опустели от татар да от потугов не по силе». Вследствие этого крестьяне указанных сел «разошлись по иным местом, а живущих деи людей осталося мало»[2344].

В другой своей работе я пытался показать, что в период феодальной войны усилился массовый расхват феодалами черных крестьянских земель. Это была острая борьба среди представителей господствующего класса за землю и феодальную ренту. В связи с этим обострялись классовые противоречия. Усиливались «разбои» и «татьба» как формы их проявления.

В народе сохранилось воспоминание о тяжелых для населения судебных порядках, установившихся при Шемяке (взяточничество, вымогательство, притеснения судьями населения). Конечно, такие порядки не представляли собой чего-либо характерного для политики, проводившейся именно Шемякой. И при других князьях судьи не отличались особенным нелицеприятием. Но, очевидно, с вокняжением Дмитрия Шемяки в Москве, в условиях общей хозяйственной разрухи и государственной децентрализации, усилился и судебный произвол. До нас дошел интересный литературный памятник — Повесть о Шемякином суде. Судились два брата земледельца — богатый и убогий. Желая задобрить судью, бедняк при допросе по каждому делу показывал судье камень, завернутый в платок, а судья думал, что убогий сулит ему золото, и поэтому постарался решить дело так, чтобы удовлетворить обвиняемого.

Перед нами демократическая сатира на феодальное судопроизводство, причем ряд исследователей считали прототипом судьи Шемяки галицкого князя Дмитрия Юрьевича Шемяку. С пересмотром этой традиционной точки зрения выступил недавно И. П. Лапицкий, который датирует разбираемую повесть 60-ми годами XVII в. и видит в ней сатиру на приказно-воеводский суд этого времени. Что касается имени Шемяки, то И. П. Лапицкий считает, что это одно из имен, весьма распространенных в XVII в., не имеющих никакого отношения к галицкому князю XV в. Дмитрию Юрьевичу[2345]. Свою точку зрения И. П. Лапицкий доказывает путем анализа юридических и бытовых терминов, имеющихся в Повести о Шемякином суде, а также выражаемых ими правовых институтов, которые якобы ведут нас к XVII в. Доводы И. П. Лапицкого мало убедительны. В документах XV в. фигурируют упоминаемые в Повести термины, а в судебной практике встречаются соответствующие им понятия. Это можно утверждать в отношении анализируемых И. П. Лапицким слов: «земледелец»[2346], «пристав», «езд»[2347], «приказ»[2348], «истец», «ответчик»[2349], письменная «челобитная» («жалобница»)[2350] и т. д.

Значительный налоговый гнет, хозяйственное разорение, судебный произвол — все это тяжело отражалось на положении крестьян и вызывало среди них недовольство политикой господствующего класса. К этому надо еще прибавить, что оставался невыплаченным долг Василия II Улуг-Мухаммеду, а пришедшие на Русь вместе с названным князем татарские князьки и феодалы по-прежнему притесняли население. В послании духовенства, направленном Дмитрию Шемяке в декабре 1447 г., говорится, что Шемяка, «злохитръствуя на своего брата старейшего на великого князя» (Василия II), упрекал последнего, что благодаря ему «татарове изневолили нашу отчину Москву». В то же время, по мысли послания, сам Шемяка виноват в том, что «татарове во християньстве живут». «…И те слезы християнские вси на тобе же», — демагогически заявляют церковные иерархи, обращаясь к Шемяке[2351].

Феодальная война привела к расстройству товарного обращения в стране, что, естественно, не могло не отразиться на положении горожан, купечества. Из грамоты Василия II Кириллову-Белозерскому монастырю середины XV в. узнаем, что во время феодальной войны прервались торговые связи между Устюгом и Вологдой («…коли не тихо в земле, ино и Кирилова монастыря лодья с Вологды на Устюг и на Двину не ходила же с товаром»[2352]). В жалованной грамоте Великого Новгорода Троице-Сергиеву монастырю (выданной не ранее 1448 г.) на беспошлинный провоз товаров по Двине содержится указание двинским боярам, житьим людям, купцам «боронить» монастырского «купчину и его людей, как своих», особенно в том случае, «коли будет Новъгород Великии с которыми сторонами немирен»[2353] (т. е. в случае феодальных усобиц).

Все вышеизложенное дает основание говорить, что к осени 1446 г. социально-экономическая обстановка на Руси была чрезвычайно неблагоприятной для господствующего класса. Перенапряжение народных сил и разорение Руси в условиях двадцатилетней феодальной войны вели страну к упадку. Хозяйственный и политический кризис, который переживала Русь на более поздней стадии развития феодализма — на рубеже XVI и XVII вв., привел к первой широкой крестьянской войне. В середине XV в., когда еще слишком сильна была хозяйственная и политическая изолированность отдельных районов, условия для такой крестьянской войны в масштабе всей страны отсутствовали. Но обострение социальных противоречий объективно побудило господствующий класс к решительным действиям по преодолению внутренних феодальных междоусобий, дальнейшей государственной централизации и укреплению единовластия. Для этой цели сплотились все феодальные силы: церковь, боярство, широкие слои служилых людей. Движению, направленному против Дмитрия Шемяки, был придан характер общенационального дела. В качестве стимула борьбы был выдвинут лозунг восстановления на великокняжеском столе Василия II как законного правителя.

Феодальная церковь взяла на себя задачу идеологического обоснования начал наследственной монархии. В цитированном уже выше послании духовенства к Дмитрию Шемяке 1447 г. выступления галицких князей против Василия II приравниваются по своей, преступности к согрешению первого человека Адама, которому дьявол вложил в сердце идею «равнобожества». Когда князь Юрий Дмитриевич галицкий проявил «тщание… на начальство великого княжения», то он уподобился Адаму с его «самомнетельством обожения». Экскурсы в область библейских преданий сочетаются в послании духовенства Дмитрию Шемяке с рассуждениями, приравнивающими поведение его и его отца к действиям современных нарушителей общественных порядков — «разбойников», «татей». По словам послания, дьявол «вооружил» Шемяку на великого князя Василия II «желанием самоначалства, разбойнически нощетатством изгонити его, на крестном целованиьи». Отстаивая права Василия II на великое княжение, послание объясняет заботу о свергнутом князе заботой о народе, так как от галицких князей «всему православному христьяньству… въначяле истома и великие убытки почали быть»[2354].

Поддержка церкви очень помогла Василию II в его борьбе за великокняжеский стол. Из Вологды Василий II отправился на Белоозеро, побывал в Кирилловом и Ферапонтовом монастырях, заручившись поддержкой монастырской братьи. Речь, вероятно, должна идти не только о том, что духовенство взяло на себя идейную подготовку похода Василия II против Шемяки, но и о том, что оно в какой-то мере финансировало этот поход.

С Белоозера Василий II уже не вернулся в Вологду, а направился по приглашению тверского князя Бориса Александровича в Тверь. Там Василий II и Борис Александрович договорились о союзе, скрепленном браком сына первого, Ивана, и дочери второго, Марии. Очевидно, в данных условиях, когда число сторонников Шемяки резко сократилось и значительная часть русских феодалов приняла сторону Василия II, Борис Александрович решил извлечь пользу из сложившейся ситуации, взяв на себя инициативу восстановления Василия II на великокняжеском столе и предоставив ему Тверь как пункт, откуда должно было начаться его наступление на Москву. Тем самым Борис Александрович мог контролировать действия Василия II. Тверь стала местом сбора ратных сил, стекавшихся к московскому князю.

В это время началась агитация за возвращение на Русь и среди тех русских князей и бояр-эмигрантов, которые несколько ранее бежали в Литву. Еще не зная о предоставлении Дмитрием Шемякой Василию II в качестве удела Вологды, русские эмигранты во главе с князем Василием Ярославичем решили освободить его из Углича. Местом сбора для русских князей и бояр, которые хотели совершить эту операцию, была выбрана Литовская волость Пацин. Из летописей видно, что находившиеся в Литовской земле русские эмигранты активно поддерживали связи с Русью и получали оттуда соответствующую информацию. Когда в Литве стало известно, что Василий II находится в Вологде, а затем, что он отправился оттуда в Тверь, князь Василий Ярославич и другие русские эмигранты двинулись на Русь. В Ельне к ним присоединился татарский отряд, предводительствуемый союзниками Василия II — царевичами Касымом и Ягупом. Последние когда-то служили Василию II и теперь решили идти ему на выручку «за преднее его добро и за его хлеб»[2355].

Дмитрий Шемяка и Иван можайский, желая сохранить за собой Москву, выступили с военной силой к Волоколамску, ожидая там противников. Но авторитет Дмитрия Шемяки все более падал. Многие слуги убежали от него из-под Волоколамска в Тверь. Между тем Василий II послал к Москве отряд под предводительством боярина Михаила Борисовича Плещеева, который в декабре 1446 г. взял столицу. Наместник Дмитрия Шемяки бежал, а наместник Ивана можайского был задержан при попытке к бегству и арестован. Слуги Дмитрия Шемяки и Ивана можайского были заключены в оковы, а московские «гражане» приведены к присяге на имя Василия II. Так быстро захватить Москву великокняжескому отряду удалось, по-видимому, только потому, что ее население было на данном этапе весьма враждебно настроено по отношению к Дмитрию Шемяке.

Узнав о взятии Москвы войсками Василия II, Шемяка и Иван можайский бежали в Галич, затем в Чухлому, а оттуда (захватив с собой в качестве заложницы находившуюся в Чухломе мать Василия II Софью Витовтовну) — в Каргополь.

Василий II, направивший войско против Дмитрия Шемяки и Ивана можайского, соединился под Угличем с войском князя Василия Ярославича, а под Ярославлем — с отрядом царевичей Касыма и Ягупа. Послав к Дмитрию Шемяке посла с требованием отпустить Софью Витовтовну (на что тот вынужден был согласиться), Василий II в феврале 1447 г. вступил в Москву.

Вернув великое княжение, Василий II в целях политической изоляции Дмитрия Шемяки попытался связать с собой сетью союзных договоров удельных князей, которых великий князь привлекал на свою сторону земельными пожалованиями. Так, в середине 1447 г. Василий II заключил соглашения с верейским и белозерским князем Михаилом Андреевичем и с князем серпуховским и боровским Василием Ярославичем. Тогда же были оформлены докончания Василия II с великим князем рязанским Иваном Федоровичем[2356].

Через князей Михаила Андреевича и Василия Ярославича Василий II завел переговоры с Дмитрием Шемякой и Иваном Андреевичем можайским и в июле 1447 г. добился заключения с ними перемирия, а в сентябре того же года — оформления мирных договоров[2357].