§ 10. Советская историография

§ 10. Советская историография

Великая Октябрьская социалистическая революция открыла новый период в развитии исторической науки на прочной базе марксистско-ленинской теории. Однако становление марксистско-ленинской науки в борьбе с буржуазными концепциями происходило не сразу. До конца 30-х годов XX в. в марксистской историографии проблема образования централизованного государства по существу отсутствовала. Господствующей являлась точка зрения на образование единого государства на Руси, развитая в работах М. Н. Покровского. По отдельным конкретным вопросам указанной темы появились работы, содержавшие и новый материал, и свежие мысли, но в большинстве своем написанные не с позиции марксистской методологии.

В книге М. К. Любавского поставлен вопрос о складывании на протяжении XIV — первой половины XVI в. территории Русского централизованного государства (автор употребляет термин «Московское государство»), выяснении времени и обстоятельств присоединения к Москве отдельных земель и установлении входящих в состав этих земель населенных пунктов (с указанием местоположения, происхождения таковых и их характеристикой в экономическом и политическом отношениях). М. К. Любавский упрекает (и не без основания) А. Е. Преснякова за то, что он, «сосредоточив в своей монографии о Великорусском государстве внимание преимущественно на внутренней эволюции великокняжеской власти и междукняжеских отношениях в эпоху собирания Северо-Восточной Руси вокруг Москвы», не остановился в достаточной мере на том «материальном фундаменте», на котором «созидалась новая государственная власть Великороссии»[275]. Под этим «материальным фундаментом» М. К. Любавский, употребляя несколько расплывчатые и глухие формулировки, подразумевает «народнохозяйственные и военно-политические факторы совершавшегося объединения». По существу речь идет о границах, природных ресурсах, населенности (с выяснением процесса колонизации), хозяйственном и военно-стратегическом значении отдельных областей, входивших постепенно в состав единого Русского государства. Монография М. К. Любавского — это исследование прежде всего по исторической географии Северо-Восточной Руси XIV — первой половины XVI в., и в этом его ценность. Автор использовал богатый актовый материал и на его основе составил детальную карту «великорусского центра» к середине XVI в.

Но если конкретные данные в книге М. К. Любавского представляют значительный интерес, то теоретические основы его исследования находятся в плоскости буржуазной методологии. Преодоление политической раздробленности Руси он рассматривает как историю «примыслов» московских князей[276]. Политика московских князей, направленная на получение великого владимирского княжения, объясняется М. К. Любавским «подъемом» у них «самочувствия, сознания своей силы и мощи…»[277]. Возникновение сел он объясняет инициативой князей, бояр, детей боярских, княжеских дворовых слуг, или дворян, монастырей[278]. Но труд народа остался незамеченным М. К. Любавским. В его изображении народные массы выступают только пассивной силой. «После того, как прекратился «пополох», произведенный на Руси татарами, — пишет автор, — дальнейшая внутренняя колонизация… территории производилась уже преимущественно под руководством земельных владельцев — князей, бояр, церковных учреждений». Лишенные «крова, скота, хлеба и земледельческих орудий», крестьяне были вынуждены «подсаживаться к тому, у кого имелись хозяйственные средства — постройки, скот, орудия, семена»[279].

Труд С. Б. Веселовского: «К вопросу о происхождении вотчинного режима» посвящен землевладельческому иммунитету (судебному и податному) XIV–XVI вв. На основании большого материала (частично заново введенного в научный оборот) С. Б. Веселовский нарисовал яркую картину тех привилегий, которыми пользовались землевладельцы в период складывания на Руси единого государства. В то же время С. Б. Веселовский выдвинул неверный тезис о том, что источником иммунитета является княжеское пожалование[280], тогда как в действительности князья иногда лишь фиксировали в своих грамотах и утверждали (а иногда реформировали) те отношения, которые сложились независимо от них в результате роста крупного феодального землевладения и обращения ранее свободного крестьянства в зависимость от земельных собственников. На эту ошибку автора обратил внимание и подверг ее критике А. Е. Пресняков[281].

И С. Б. Веселовский, и А. Е. Пресняков связывали изменения в области иммунитета с процессом ликвидации политической раздробленности на Руси. Оба они говорили о широком распространении в это время иммунитетных привилегий на новых великокняжеских слуг — дворян. Но С. Б. Веселовский подходил к указанному вопросу формально-юридически, отмечая «нивелирующую политику» московских великих князей, которые «систематически принижали верхи служилого класса, покровительствовали низам, и в отношениях ко всем служилым людям стремились провести вместо прежних личных отношений безличные общие шаблоны»[282]. Что касается А. Е. Преснякова, то он правильно предлагал связать изменения в области иммунитета в период образования Русского централизованного государства с «подъемом значения и силы нового общественного слоя» — «служилого лица», «пришедшего на смену «старому» феодальному боярству» и занявшего «господствующее положение в народнохозяйственной жизни в формах крепостного хозяйства и крепостного права, и во всех областях общественной и государственной жизни в формах нарождавшейся дворянской сословности». Однако ни С. Б. Веселовский, ни А. Е. Пресняков не раскрыли классовой сущности иммунитета.

В другой книге С. Б. Веселовского — «Село и деревня в Северо-Восточной Руси XIV–XVI вв.» рассматривается эволюция форм поселений на протяжении этих двух столетий. Параллельно автор подымает вопросы истории тягла и земельных описаний в связи с ростом крестьянского закрепощения. Значительная часть книги посвящена конкретному показу различных типов земельных владений и видов поселений на землях монастырей, митрополичьей кафедры, светских вотчинников, построенному на большом новом актовом материале, часто впервые введенном С. Б. Веселовским (он был одним из инициаторов обследования монастырских фондов) в научный оборот. Основным выводом, который делает автор в результате обобщения имевшихся в его распоряжении данных, является вывод об укрупнении со второй половины XV в. селений не только в результате естественного прироста населения, но и в результате политики землевладельческого класса[283]. Заслуживает внимания и другое наблюдение автора, вошедшее в советскую историческую науку, — о возникновении во второй половине XV в. сельских торгово-ремесленных поселений[284]. Наконец, очень важны наблюдения относительно исчезновения в XVI в. мелких земельных собственников, близких к крестьянам[285].

Несомненно, что книга С. Б. Веселовского дает много полезного для изучения и экономических предпосылок образования Русского централизованного государства (преимущественно в сфере аграрных отношений), и для экономической политики господствующего класса.

Но написана книга с позиций буржуазной методологии. Автор вообще отрешается от проблемы феодализма и феодального землевладения, хотя изредка и употребляет терминологию: «феодальная Русь», «феодальный строй», «феодальные отношения», «северо-восточный феодализм»[286] и т. д. С. Б. Веселовский возражает против тезиса марксистской историографии о развитии частной земельной собственности в результате ломки общинных отношений, с известной иронией говоря о «сторонниках исконности и универсальности земельной общины»[287]. Не раскрывая характера феодальной системы производственных отношений, С. Б. Веселовский усматривает главную линию развития землевладения в Северо-Восточной Руси XV–XVI вв. в смене «сотен мелких деревень-хуторов» укрупненными селениями и в изменении состава населения деревень: вместо свободного «предприимчивого и энергичного пионера сельскохозяйственной культуры» появляется «закрепощенный бобыль, иногда бездомный и монастырский детеныш-полухолоп»[288]. Автор не выясняет классового смысла крестьянского закрепощения, находя почву для него в податной ответственности землевладельцев за своих крестьян[289]. Не показывая сущности классовой борьбы между феодалами и крестьянами, говоря лишь об антагонизме между ними, С. Б. Веселовский приравнивает «отказ» крестьянина от монастыря и переход его «в черную» волость, как форму проявления этого антагонизма, к «отъездам с землей мелких княжат и бояр под власть и покровительство более сильных князей»[290].

В ряде работ 30-х годов XX в. уже применялась марксистская методология. Н. Н. Воронин в своем исследовании поставил задачей рассмотреть различные формы поселения на Руси (город, городище, погост, «слобода», село, деревня, замок) в их развитии с XII до XVI в. включительно, в связи с процессом феодализации. Из книги Н. Н. Воронина можно почерпнуть ряд интересных наблюдений, относящихся к экономике и социальному строю времени складывания Русского централизованного государства XIV–XV вв. (например, отражение эволюции социально-экономических явлений в изменении значения терминов «село» и «деревня»). Недостатком работы Н. Н. Воронина является прежде всего очень слабое использование актового материала. Автор оперирует преимущественно иллюстративным методом. С другой стороны, бросается в глаза склонность автора к схематизации процесса развития и изменения сельских поселений, о чем он, впрочем, и сам предупреждает читателя[291].

Наряду с историей русской деревни была поставлена проблема развития города. В исследовании В. Е. Сыроечковского[292] собран и обработан богатый материал, относящийся к внешней торговле Руси (и прежде всего Москвы) в XIV–XVI вв. с Югом и Юго-Востоком, поставлен вопрос о формировании московского купечества, о его социальной природе. В. Е. Сыроечковский считает, что гости-сурожане (крупные московские купцы, торговавшие с Сурожем и итальянскими колониями Причерноморья), а также суконники — это прежде всего горожане, «буржуа», обладавшие денежными капиталами; но владение вотчинами с зависимым населением придавало им «подлинные черты феодала» и ставило их «на грань феодальных элементов общества»[293]. Очень важны наблюдения автора о связях крупного купечества с придворной и приказной дьяческой средой, об участии в торговле феодальной знати через купцов и непосредственно. В. Е. Сыроечковский рисует типичные черты «средневековой» торговли феодальной эпохи — наличие складничества и т. д.[294]

В. Е. Сыроечковский затрагивает и проблему образования Русского централизованного государства (он говорит о «Московском государстве»). Автор подчеркивает, что торговля Русского государства на рубеже XV и XVI вв. «не являлась продолжением и развитием торговли только Московского княжества. Она складывалась из нескольких слагаемых, представляла собою несколько течений, не успевших слиться в единый поток»[295]. «Как само Московское государство в языке дипломатических документов состояло из отдельных земель, так и общая масса купечества делилась на гостей московской, тверской, новгородской и псковской земель»[296]. Здесь правильно подчеркивается отсутствие экономического единства и единой экономической политики, наличие сильной хозяйственной и даже политической раздробленности уже тогда, когда было создано Русское государство.

Заслуживает внимания указание автора на то, что с образованием централизованной монархии на Руси кадры «чиновников» (дьяков) формировались, как и в Западной Европе, и из купечества («буржуа»)[297].

Хотя в книге В. Е. Сыроечковского отсутствует постановка ряда проблем (о процессе общественного разделения труда, о товарном производстве) и несмотря на нечеткость отдельных формулировок, на некоторую неясность освещения вопроса о роли, города XIV–XV вв. в общей системе феодальных производственных отношений, на необоснованное утверждение о наличии в русских городах в это время буржуазных элементов, книга представляет собой ценное исследование, помогающее уяснению экономических предпосылок создания Русского централизованного государства.

Рубеж 30–40-х годов XX в. явился важнейшей гранью в становлении марксистско-ленинской исторической науки. В 1934–1936 гг. состоялись известные решения Партии и Советского правительства по вопросам исторической науки. В них было указано на необходимость отказа от отвлеченных социологических схем при изучении истории, на необходимость строить разбор и обобщение исторических событий на основе конкретного исторического материала[298]. Подъему исторической науки способствовала критика ошибочных положений М. Н. Покровского.

В 1939–1940 гг. Институт истории Академии наук СССР выпустил сборник статей[299], посвященный разбору неправильных теоретических взглядов М. Н. Покровского, приведших его к серьезным ошибкам в освещении целого ряда вопросов русской истории. Не ограничиваясь одной критикой взглядов М. Н. Покровского, авторы статей сделали попытку противопоставить его концепции свое понимание отдельных исторических явлений, в том числе и процесса образования Русского централизованного государства. Последний вопрос затрагивается в той или иной мере в статьях С. В. Бахрушина[300], К. В. Базилевича[301], С. В. Юшкова[302], А. Н. Насонова[303]. При этом в основу решения проблемы складывания Русского централизованного государства (экономические предпосылки и движущие социальные силы этого процесса, политическая форма единого государства и т. д.) авторами статей были положены указания Маркса и Энгельса по вопросу о возникновении в эпоху позднего средневековья объединенных национальных государств в Западной Европе. К. В. Базилевич наиболее четко формулировал проблему в целом: «Объединение мелких феодальных государств в одно политическое целое было вызвано развитием производительных сил внутри феодального общества. Основными социальными силами в этом процессе выступают торгово-ремесленное население городов и землевладельческое дворянство, которое находило в королевской власти опору для борьбы с крупными сеньерами. Объединенное феодальное государство могло сложиться только в «монархической форме», так как усиление королевской власти происходило одновременно с ослаблением власти ее вассалов, являвшихся раньше в своих владениях почти независимыми государями. Образование национального государства поднимало феодальное общество на более высокую ступень общественно-экономического и политического развития»[304].

Конечно, обращение к трудам основоположников марксизма являлось условием дальнейшей правильной теоретической разработки проблемы возникновения и развития Русского централизованного государства. Но необходимо было, исходя из выводов Маркса и Энгельса, построенных на материале западноевропейского средневековья, творчески разработать данную проблему применительно к конкретным условиям исторического развития России. Это, само собою разумеется, не могло быть сделано в рассматриваемом сборнике статей, ставившем перед собой задачи чисто критического порядка (пересмотр точек зрения М. Н. Покровского). Но и в области постановки проблемы в сборнике была допущена некоторая нечеткость. Справедливо указав на важность для изучения социально-экономического развития России высказывания В. И. Ленина о складывании, примерно с XVII в., национальных связей в процессе формирования всероссийского рынка и сопоставив это высказывание с работой Энгельса, С. В. Бахрушин перенес его на весь процесс образования Русского централизованного государства (хотя В. И. Ленин имел в виду завершающий этап этого процесса — переход к абсолютизму). Отсюда С. В. Бахрушин сделал общий неверный вывод о том, что создание национальных государств (по контексту в его понимании этот термин совпадает с термином «единое», т. е. централизованное государство) всегда связано с развитием «буржуазных отношений»[305]. Это положение, конечно, неприменимо к истории России XV–XVI вв.

В ряде статей разбираемого сборника на конкретном материале раскрыт тезис И. В. Сталина о роли внешней опасности, хорошо показано, что это государство складывалось не при содействии Золотой орды, а в борьбе с ней. Но в связи с этим допущена известная переоценка единства интересов населения в поддержке великокняжеской власти, стремившейся к преодолению политической раздробленности. Вряд ли можно безоговорочно согласиться с С. В. Бахрушиным о том, что «в борьбе за объединение феодальнораздробленной страны великий князь-«глава феодального порядка» — опирался не только на узкий круг феодалов, но и на широкие народные массы…»[306]. Здесь односторонне подчеркнуто растущее национальное единство, но совсем опущен момент усиления классовых противоречий.

Но в целом вопрос о классовой природе Русского централизованного государства нашел правильную оценку в статьях Сборника. С. В. Бахрушин подчеркнул, что «сильное феодальное государство» обеспечивало господствующему классу «более широкие возможности эксплоатации» крестьянства[307]. Точно так же С. В. Юшков говорит об усилении крепостничества в период создания Русского централизованного государства[308].

В Сборнике поставлен вопрос о связи процессов образования централизованного государства и складывания русской (великорусской) народности[309].

Марксистская концепция образования Русского централизованного государства изложена в первом томе вузовского учебника «Истории СССР». Автор соответствующего раздела учебника (К. В. Базилевич) называет три причины образования Русского централизованного государства. Во-первых, «экономическое развитие русских земель, выразившееся в появлении общественного разделения труда и товарного обращения, в силу чего усиливались экономические связи между отдельными городами и землями»; во-вторых, «классовая заинтересованность феодальных земельных собственников в создании сильной верховной власти, способной подавить сопротивление крестьян»; в-третьих, «политические условия, требовавшие образования централизованного государства для борьбы с внешней опасностью»[310]. В целом эти причины намечены верно, хотя ряд формулировок и вызывает возражения. Вряд ли можно говорить лишь о появлении общественного разделения труда и товарного обращения во второй половине XV в. (при Иване III), когда, согласно концепции учебника, образовалось централизованное государство. Вряд ли также правомерно борьбу с внешней опасностью, как момент, ускоривший создание централизованного государства на Руси, ставить в одном ряду с социально-экономическими причинами, обусловившими этот процесс.

Вызывает некоторые возражения то обстоятельство, что в учебнике процесс объединения русских земель в XIV — первой половине XV в. оторван от процесса образования централизованного государства во второй половине XV в. Правильно, что «социально-экономические и политические условия, вызвавшие усиление Московского княжества в XIV в., не были еще условиями, необходимыми для создания централизованного государства», что такие условия сложились во второй половине XV в.[311] Однако, с другой стороны, следует отметить, что с политическим объединением Северо-Восточной Руси постепенно нарастали и предпосылки централизованного государственного аппарата. И если действительно история Руси XIV — первой половины XV в. протекала в рамках политической раздробленности, а создание централизованного государства при Иване III надо рассматривать как переломный момент в политической жизни страны, то этот перелом был подготовлен ее развитием начиная с XIV в.

Несколько дробна и не вполне убедительна и дальнейшая периодизация истории Русского централизованного государства, данная в учебнике: «Образование Русского государства при Иване III», «Усиление Русского государства при Василии III», «Начало превращения Русского государства в многонациональное централизованное государство в XVI в.»[312]. Исторические данные позволяют говорить о существовании на Руси с конца XV в. не политической раздробленности, а централизованного государства, но государственная централизация в это время еще далеко не была завершена. Процесс ее завершения падает уже на XVI столетие.

Основные мысли по поводу процесса формирования Русского централизованного государства, изложенные в соответствующих главах учебника «Истории СССР» К. В. Базилевичем, нашли отражение и в курсе лекций, который он читал в Высшей Партийной Школе при ЦК ВКП(б)[313].

Автор проводит здесь заслуживающую внимания мысль, что образованию Русского централизованного государства предшествовала в первой половине XV в. «феодальная концентрация», выразившаяся в усилении власти великих князей в ряде крупных княжеств[314]. Возникновение централизованного государства на Руси К. В. Базилевич считает «наиболее значительным» событием европейской международной жизни второй половины XV в. «В истории средневековой Европы, — пишет К. В. Базилевич, — нельзя найти другого примера столь быстрого сложения могущественной державы народом, который около двух с половиной веков разорялся княжескими усобицами и терпел страшные притеснения от иноземных завоевателей»[315]. Но в лекциях К. В. Базилевича недостаточно раскрыта специфика тех условий, в которых складывалось Русское централизованное государство (сравнительно с условиями, в которых происходили аналогичные процессы в западноевропейских странах)[316].

Первой работой, специально посвященной образованию Русского централизованного государства, была небольшая по объему популярная книга В. В. Мавродина[317]. Причинами объединения русских земель в XIV — первой половине XV в. автор считает потребность борьбы с татаро-монгольским игом и с иноземными захватчиками, наступавшими на Русь с Запада[318], а также «рост феодального землевладения, — настоятельно диктовавшего создание сильной власти, способной держать в повиновении народные массы, и ослабление экономической обособленности феодальных княжеств, обусловленное ростом общественного разделения труда, усилением экономического общения между городами и отдельными областями древней Руси…»[319] В. В. Мавродин останавливается и на процессе формирования великорусской народности как предпосылке ликвидации политической раздробленности[320]. Образование Русского национального государства, подготовленное «экономически, политически и идеологически» предшествующим развитием Руси[321], В. В. Мавродин относит ко второй половине XV в.

В труде Мавродина (1939) возражения вызывает выделение предпосылок двух как бы разных процессов — объединения русских земель и образования централизованного государства. В действительности это — два этапа единого процесса. Ведь сам автор в обоих случаях говорит об одних и тех же явлениях, только на разных стадиях развития. Неправомерно и выдвижение на первый план внешнеполитических, а на второй — внутренних предпосылок образования централизованного государства.

В 1946 г. в журнале «Вопросы истории» была напечатана статья П. П. Смирнова «Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв.»[322]. Опубликование этой статьи открыло дискуссию, заострившую внимание исследователей на данной проблеме. Подвергнув критике работы дореволюционных и советских историков, П. П. Смирнов пришел к печальному выводу о том, что советские ученые «не сумели отойти от традиционного дворянско-буржуазного понимания… природы и развития» централизованного государства[323], советская историография, не создав марксистско-ленинской концепции по этому вопросу, довольствуется «кое-как подправленными устарелыми представлениями ученых XIX столетия»[324]. Обвиняя советских историков, писавших об образовании Русского централизованного государства, в эклектизме[325], П. П. Смирнов предлагает собственное, якобы «монистическое», решение проблемы «об условиях, причинах и процессе образования Русского национального государства»[326]. Исходя из предпосылки, что «решающим фактором в развитии общества является… развитие производительных сил, проявляющееся обычно в изменении техники производства ведущей отрасли народного хозяйства»[327], П. П. Смирнов ищет первопричину образования централизованного государства в изменениях в области техники земледелия. П. П. Смирнов обращает внимание на то, что в русском переводе «земледельческого закона» — византийского юридического памятника VII–VIII вв., датируемом им (вслед за А. С. Павловым) временем Ивана Калиты, упоминается «лемеш» (рабочая часть плуга). Отсюда он делает вывод, что «появление лемеша… в хозяйственном инвентаре Северо-Восточной Руси XIV в. означало переход сельскохозяйственной техники на новый, высший этап развития…», именно «переход от подсечной переложной системы хлебопашества к системе паровой зерновой с трехпольным севооборотом…»[328]. В связи с этим увеличивалось производство хлеба, росла и торговля им.

Развитие производительных сил вызвало изменения в производственных отношениях. Наряду с крупными феодалами (князьями, боярами, церковью) стали укрепляться средние и мелкие землевладельцы (дети боярские, дворяне). С другой стороны, из среды крестьянства выделяются ремесленники, «сосредоточием которых становятся великокняжеские города и слободы, где возникают рынки внутреннего обмена»[329]. Таким образом, два основных класса феодального общества (феодалы и крестьяне) «раскалывались каждый на две борющиеся между собою группы или подклассы», причем в происходившей внутриклассовой борьбе «преимущества были на стороне вновь возникающей части: мелкие феодалы-дворяне одерживали верх над крупными боярами и церковью, а горожане — посадские люди — над крестьянством, из недр которого они были рождены дыханием новой жизни». Русское централизованное государство и явилось, по П. П. Смирнову, государством дворянства и горожан[330].

Русское государство, пишет П. П. Смирнов, зародилось «среди лесных росчистей московского центра и прилегающего к нему «ополья», его основания были заложены упорным трудом русских крестьян и ролейных холопов, удесятеривших производительность своих полей, а вместе с тем и всего современного общества, применением плуга и трехполья»[331].

В дискуссии по вопросам о причинах образования Русского централизованного государства приняли участие И. И. Смирнов[332], В. В. Мавродин[333], С. В. Юшков[334], К. В. Базилевич[335].

Работа П. П. Смирнова подверглась серьезной критике. Были отмечены неверные оценки П. П. Смирновым предшествующей историографии вопроса, неправильность его исходных методологических предпосылок и неубедительность ряда аргументов, приводимых автором в защиту главнейших конкретных положений своей статьи.

Историографическая часть работы П. П. Смирнова страдает нигилистическим отношением как к дореволюционной, так, особенно, к советской литературе. Совершенно лишено основания отрицание П. П. Смирновым принципиальной разницы между концепциями буржуазных и советских историков.

Теоретическая слабость статьи П. П. Смирнова заключается в вульгарно-упрощенном понимании монистического характера исторического материализма. Марксистское положение о том, что изменения в жизни общества начинаются с развития производительных сил, П. П. Смирнов неправильно воспринял в качестве указания на производительные силы (сведенные им только к технике земледелия) как на фактор, объясняющий все стороны процесса образования Русского централизованного государства. Отсюда — упрощенно-механистический подход к проблемам взаимосвязи производительных сил и производственных отношений, взаимодействия базиса и надстройки, в том числе обратного влияния надстройки на базис. Бросается в глаза игнорирование П. П. Смирновым тех процессов, которые определяли развитие городов и экономических связей в стране (рост ремесла, его технический уровень и социальная природа, развитие общественного разделения труда и т. д.). Неверно трактуются П. П. Смирновым те основные социальные антагонизмы, которые были связаны с процессом образования Русского централизованного государства. Нельзя принять тезис П. П. Смирнова о «расколе» под влиянием новой техники сельского хозяйства как класса феодалов, так и класса крестьян на антагонистические группы. Характерно, что главное внимание автора приковывает не классовая борьба феодалов и крестьян, а социальные противоречия внутри этих классов, между «подклассами» бояр и дворян с одной стороны, и посадских людей и крестьян — с другой (в то время как посадские люди, напротив, часто выступали вместе с крестьянами в борьбе против феодального гнета). Нельзя также недооценивать (как это делает П. П. Смирнов) и таких факторов, содействовавших образованию Русского централизованного государства, как необходимость борьбы с внешней опасностью и рост национального самосознания в связи с формированием русской народности.

Концепция образования Русского централизованного государства, предложенная П. П. Смирновым, не выдерживает проверки и с точки зрения правильности положенного в ее основу фактического материала. Главный тезис П. П. Смирнова, на котором воздвигнуто все его построение, — о появлении в Московском княжестве в первой половине XIV в. новой сельскохозяйственной техники — основан на шаткой и произвольной предпосылке о том, что переводный византийский памятник VII–VIII вв. отражает русскую экономическую действительность XIV в. (при этом спорен вопрос и о времени перевода). Цепь рассуждений П. П. Смирнова об изобретении при Иване Калите нового плуга, о переходе к трехполью, о повышении в связи с этим доходности сельского хозяйства в Московском княжестве не имеет под собой твердой почвы исторических фактов.

Но статья П. П. Смирнова имела и положительное значение, ибо она обратила внимание исследователей на наименее изученную сторону процесса образования Русского централизованного государства — на его экономические предпосылки и особенно на развитие сельского хозяйства.

Что касается научной дискуссии, развернувшейся в связи со статьей П. П. Смирнова, то она шла преимущественно в направлении критики выдвинутых им положений, а не творческой постановки новых проблем. Значение дискуссии заключается больше всего в том, что она показала настоятельную необходимость глубокого монографического изучения на конкретном материале проблемы образования Русского централизованного государства. Во время дискуссии выявились разногласия по вопросу о хронологических рамках и периодизации процесса образования Русского централизованного государства. С. В. Юшков предлагал начинать этот процесс с первой половины XIV в., другие исследователи (К. В. Базилевич, И. И. Смирнов и др.) — позднее; одни авторы видели его завершение в конце XV — начале XVI в. (К. В. Базилевич, В. В. Мавродин), другие (С. В. Юшков) — во второй половине XVI в.[336] В итоговой статье редакционная коллегия журнала «Вопросы истории» вместо творческого обобщения материалов дискуссии приняла безапелляционный директивный тон, не способствующий дальнейшему глубокому изучению данной проблемы[337].

Подъем исторической науки, наступивший в связи с критикой ошибок «школы» Покровского, проявился не только в постановке общих проблем образования Русского централизованного государства, но и в монографической разработке отдельных сторон этого вопроса. Значительное внимание стало уделяться в советской историографии аграрной истории Руси в период складывания единого государства.

Углубление изучения аграрной истории Руси XIV–XV вв. стало возможным потому, что в результате обследования ряда монастырских архивных фондов было выявлено и в значительной мере опубликовано большое количество новых актов, относящихся к этому времени[338]. Институт истории Академии наук СССР осуществляет издание всего актового материала с древнейших времен до начала XVI в.

В книге С. Б. Веселовского «Феодальное землевладение в Северо-Восточной Руси» исследован целый ряд вопросов, касающихся истории вотчинного и поместного землевладения, земельной политики князей и царской власти в XIV–XVI вв., характера иммунитета в это время и т. д. Многие поднятые С. Б. Веселовским темы тесно связаны с проблемой образования Русского централизованного государства (хотя она в книге непосредственно и не ставится), а наблюдения автора дают ценный материал для изучения предпосылок, направления и конкретных форм процесса политической централизации. Но вопросы истории феодального землевладения автор рассматривает по преимуществу в правовой плоскости, да и феодализм он понимает не как систему производственных отношений, основанную на классовом антагонизме, а в духе буржуазных исследователей, как совокупность юридических моментов.

Трактовка С. Б. Веселовским ряда явлений, относящихся к проблеме ликвидации политической раздробленности, вызывает возражения. Так, конечно, нельзя объяснить дроблением вотчин (в результате семейных разделов и наделения приданым женщин) подчинение великокняжеской московской власти ряда княжат и бояр, «вотчинные гнезда» которых, по мнению С. Б. Веселовского, «сыграли роль как бы питомников» профессиональных воинов — служилых людей Русского государства[339]. Социальную борьбу, сопровождавшую процесс формирования единого государства, С. Б. Веселовский сводит по преимуществу к противоречиям внутри господствующего класса (видя ее проявление в столкновениях отдельных юридических норм) и почти не касаясь борьбы антагонистических классов. Так он говорит о тех «противоречиях в среде землевладельческого класса», которые отразились во взаимодействии двух противоположно направленных правовых институтов, регулировавших поземельные сделки (право родового выкупа вотчин, стеснявшее их мобилизацию, и отдача их в залог, как форма замаскированного отчуждения). В ликвидации этих противоречий усматривает С. Б. Веселовский один из результатов «объединения Северо-Восточной Руси под властью московских государей», сопровождавшегося «перерождением социальных отношений времен удельной раздробленности Руси»[340]. Отсутствием классового подхода к историческим явлениям объясняется и неправильное утверждение С. Б. Веселовского, что московские великие князья, начиная с Ивана III, проводили политику «общей нивелировки и подчинения всего и всех» их «неограниченной власти», вводили «во всех областях жизни» «безличные общие нормы отношений» и т. д.[341]

Неубедительно выглядит слишком прямолинейно и схематично устанавливаемая С. Б. Веселовским связь между экономическим положением землевладельцев и занимаемой ими политической позицией. Сторонниками «великодержавной политики московских государей и политического единства Руси» выступают, по С. Б. Веселовскому, «землевладельцы общерусского масштаба», бывшие собственники многих вотчин, разбросанных по стране, хозяйство которых, однако, являлось отсталым и строилось на эксплуатации природных богатств. В противоположность этому «многовотчинному богатому боярству», бывшему «пережитком старины» в экономическом отношении и одновременно «передовым элементом» с политической точки зрения, противостояли, по С. Б. Веселовскому, землевладельцы среднего и мелкого калибров, вотчины которых скоплялись в одном или двух соседних уездах; ведя передовое по тому времени земледельческое хозяйство, эти представители господствующего класса, как считает С. Б. Веселовский, долго связывали свои судьбы с удельными князьями, боровшимися за сохранение политической раздробленности[342].

Таким образом, многие обобщения С. Б. Веселовского имеют искусственный характер и очень уязвимы в теоретическом отношении[343]. Но многочисленные отдельные конкретные наблюдения автора, знатока актового материала, использовавшего его не в качестве отдельных иллюстраций, а в массовом масштабе, будучи переосмыслены с марксистско-ленинских позиций, могут очень помочь пониманию процесса образования централизованного государства.

С историей аграрных отношений тесно связан вопрос о положении феодально-зависимого сельского населения. Широкую известность и в СССР и за рубежом приобрела книга Б. Д. Грекова «Крестьяне на Руси с древнейших времен до XVII века»[344]. В этой книге впервые всесторонне раскрыта с марксистско-ленинских позиций история русского крестьянства вплоть до Соборного Уложения 1649 г., знаменовавшего значительный перелом в его положении.

Поднят в монографии Б. Д. Грекова и вопрос об изменениях в судьбах крестьян на Руси в связи с образованием Русского централизованного государства. Эти изменения, по мнению Б. Д. Грекова, были связаны с крупнейшими переменами в жизни всей Европы во второй половине XV в. и в первой половине XVI в. Исчезала феодальная замкнутость отдельных государств. Менялась экономическая карта мира. В аграрных странах (к которым принадлежала и Россия) усиливалось производство сельскохозяйственных продуктов «как для удовлетворения нужд тех стран, которые сократили у себя обработку полей, так еще в большей степени для удовлетворения нужд растущего собственного внутреннего рынка»[345].

Б. Д. Греков считает существенным явлением русской истории второй половины XV в. и первой половины XVI в. превращение земледелия «в отрасль хозяйства, производящего товары, под влиянием прежде всего внутреннего рынка». Автор отмечает в качестве показательных фактов этого времени возникновение новых поселений городского типа и оживление старых городов. Б. Д. Греков говорит, что в связи с развитием рынка в экономике Руси увеличивается роль денег. Сокращается применение рабского труда и возрастает значение труда свободного. На деньги переводятся натуральные оброки. В то же время, если некоторые страны Западной Европы в конце XV — первой половине XVI в. «переживали переходный период от средневековья к новому времени, от феодализма к капитализму», то в России «старый способ производства оставался в силе». Здесь, пишет Б. Д. Греков, «капитал шел не по революционизирующему производство пути, а в направлении консервации феодального способа производства»[346].

Необходимость приспособления феодального хозяйства к развивающемуся внутреннему рынку по-разному сказалась на различных категориях землевладельцев. Многие бояре «не сумели перестроить свои хозяйства в связи с требованиями жизни» и разорились. Монастыри, напротив, оказались передовыми хозяевами и увеличили свои владения «на боярских костях»[347]. Экономически более жизнеспособными (чем бояре) показали себя и новые кадры землевладельцев — помещики-дворяне.

Превращение хлеба из «необходимого жизненного продукта» в «заметный товар на внутреннем рынке»[348] явилось побудительным мотивом для землевладельцев к увеличению барской запашки и к переводу своих крестьян с ренты продуктами на барщину. В то же время перед феодалами в связи с расширением их хозяйства встал вопрос о том, «как удержать за собой старые кадры рабочей силы» и «привлечь к себе новые». Так изменения в экономике России вели к усилению крепостничества.

Рассматривая различные категории сельского населения (старожильцы, серебреники, кабальные люди, половники, монастырские детеныши, бобыли), автор приходит к выводу, что русская деревня изучаемого им времени, «втянутая в водоворот товарных (простых) отношений, переживала очень серьезное время» («расслоение внутри», возросшие в связи с образованием централизованного государства требования казны, нажим на крестьян со стороны землевладельцев)[349].

Книга Б. Д. Грекова явилась одним из крупнейших достижений советской исторической науки. Все же ряд выводов автора является спорным. Б. Д. Греков преувеличивает степень развития товарно-рыночных отношений во второй половине XV в. и их роль в процессе крестьянского закрепощения. В то же время он далеко недостаточно показывает значение в этом процессе эволюции форм феодальной собственности и развития вширь и вглубь системы феодальных отношений. Ни теоретически, ни конкретно-исторически недоказуем тезис о большей приспособляемости к рынку поместно-дворянских и монастырских, чем вотчинно-боярских, хозяйств. Вызывает ряд возражений трактовка Б. Д. Грековым различных категорий сельского населения, о чем я скажу в специальной главе.

Экономическое положение русских крестьян XIV–XV вв. явилось предметом исследования А. Д. Горского[350]. Автор прежде всего подробно разбирает (на основе всестороннего изучения скупых данных письменных источников и археологических памятников) состояние на Руси в указанное время земледелия, скотоводства и птицеводства, бортничества, рыбной ловли, охоты, солеварения и других видов хозяйственной деятельности крестьян. Особенно большое внимание А. Д. Горский уделяет земледелию. Он касается вопроса о разводимых хлебных злаках и технических культурах, о системах земледелия (среди которых все больший удельный вес получало трехполье), о земледельческих орудиях (А. Д. Горский считает, что в XIV–XV вв. на смену трезубой сохе приходит более производительное сельскохозяйственное орудие — соха двузубая), об основных производственных процессах (пахота, посев, уборка урожая), об урожайности, о крестьянских трудовых производственных навыках. Детально рассмотрен в книге вопрос и о технике и организации промыслов.

Далее А. Д. Горский ставит вопрос о характере крестьянского землевладения (надельного и вненадельного). Он, по-моему, убедительно возражает против высказанной в печати точки зрения о том, что черные крестьяне владели землей на правах частной собственности, и доказывает, что собственником черной земли было феодальное государство.

Детально изучены А. Д. Горским крестьянские повинности, в частности повинности крестьян в пользу государства. Автор приводит убедительный материал, говорящий о сосуществовании в XIV–XV вв. ренты продуктами и ренты отработочной.

В работе А. Д. Горского впервые в советской литературе нарисована конкретная картина развития производительных сил в русской феодальной деревне в период образования на Руси единого государства. Всесторонне раскрыто экономическое положение в это время основного производящего класса феодального общества — крестьянства.

Вопрос об изменении в положении холопов в период образования Русского централизованного государства ставится в труде А. И. Яковлева. Автор обращает внимание на то, что политическая сила удельных князей и бояр в значительной мере определялась количеством их военных и дворцовых слуг — холопов. Ликвидация политической раздробленности была связана с лишением бывших удельных князей и бояр их «дворовых воинств — своего рода зубов и когтей удельного княжья». Эти «воинства» или переводились «на московскую службу», или просто разгонялись[351]. Однако, «разбивая или опрокидывая малые и великие удельные столы», московское правительство часто «не доламывало» «гнезд» удельных князей с их дворней. Сохранялась дворня и у тех князей, которые перебирались в Москву. Но эта «многотысячная в своей совокупности боярская дворня» вызывала враждебное отношение со стороны служилых людей — помещиков. Под их воздействием и правительство поставило вопрос об ограничении холопства. «Суверенитет Московского государства» столкнулся с «суверенитетом холоповладельца». Однако борьба московского правительства с холопством велась непоследовательно, ибо «крепостному государству неудобно было разрушать до конца основные органические принципы своего социального строя, выгодного всем высшим его классам». В то же время московское правительство «легко и незаметно» превращало бывших княжеских и боярских холопов «в своих городовых служилых людей». А. И. Яковлев считает, что выражение, употреблявшееся служилыми людьми в челобитных царю, — «холоп твой» являлось не «раболепной метафорой», а «простым адекватным выражением фактического положения: масса московского служилого класса вышла именно из холопства, воспитывалась на нем и жила его идейным наследием, нивелируя нехолопьи элементы под общий холопский уровень»[352].

А. И. Яковлев правильно обратил внимание на роль военных холопов в политической борьбе, сопровождавшей процесс образования централизованного государства, на значение, принадлежавшее им в формировании служилого поместного дворянства. Но речь в данном случае идет лишь об одной части холопов. Недостаточно раскрыто А. И. Яковлевым положение другой части холопов — той, которая работала в вотчинном хозяйстве феодалов и в жизни которой в период складывания единого государства на Руси происходили существенные изменения.

Характеристике городов в период образования Русского централизованного государства посвящена первая часть первого тома исследования П. П. Смирнова «Посадские люди и их классовая борьба до середины XVII века». Автор исходит из предпосылки о принципиальной разнице между русскими городами XIV–XV вв., с одной стороны, и городами XVI–XVII вв. — с другой. Характерным признаком городов XIV–XV вв., которые П. П. Смирнов называет «раннефеодальными», он считает преобладание «крупного феодального землевладения — княжеского, боярского и церковного, представленного городскими вотчинными дворами и слободами феодалов-землевладельцев». Основным признаком городов XVI–XVII вв. («периода цветущего феодализма»), именуемых П. П. Смирновым «среднефеодальными», или «средневековыми», является принадлежность их территории «великому государю московскому», передававшему ее «в держание, военное — белое и оброчное — черное, своим государевым «холопам», т. е. служилым людям и «сиротам» — черным тяглецам». Появление на Руси «среднефеодальных» («средневековых») городов, по П. П. Смирнову, было связано с переходом от «раннего феодализма» к более высокой ступени феодального развития, на которой города становятся «центрами зародившегося менового рыночного хозяйства»[353].