§ 3. Политические взаимоотношения русских земель в княжение Ивана Калиты

§ 3. Политические взаимоотношения русских земель в княжение Ивана Калиты

Татарская рать во главе с пятью темниками, приведенная из Золотой орды князем Иваном Даниловичем Калитой, жестоко расправилась с жителями Твери, Кашина и других городов, сел и волостей. Великий князь Александр Михайлович бежал из Твери. Сначала он предполагал найти убежище в Новгороде[1647], куда и отправил своих послов, но, не будучи принят новгородским правительством, направился в Псков. Братья Александра Михайловича — Константин и Василий скрылись в Ладоге. Новгород заняли наместники Ивана Калиты. Рать, присланная на Русь Узбеком для подавления антитатарского движения, не дошла до Новгорода, но новгородцы, желая отвести от себя удар с ее стороны, отправили ордынским темникам 2000 рублей серебра и большое количество даров.

В ряде летописей говорится, что после всех этих событий Иван Данилович Калита в 1328 г. занял великое владимирское княжение[1648]. Только в статьях, находящихся перед Новгородской первой летописью в Комиссионном списке, дается несколько иное освещения взаимоотношений Руси и Орды в рассматриваемое время. Согласно сведениям названного источника, Узбек поделил территорию великого княжения между двумя князьями: Иваном Даниловичем Калитой, который получил Новгород и Кострому, и Александром Васильевичем суздальским, которому были даны Владимир и Поволжье (Нижний Новгород и Городец). Это летописное сообщение вполне достоверно. Актом раздела территории Владимирского великого княжения между русскими князьями ордынское правительство хотело предотвратить возможность сосредоточения в руках кого-либо одного из них значительных денежных средств и военных сил, которые могли бы быть направлены против Орды[1649].

Говоря об ордынской политике на Руси, надо вспомнить и то, что одним из ее методов было физическое уничтожение непокорных или казавшихся непокорными князей. Так, кроме Михаила Ярославича и Дмитрия Михайловича тверских, Юрия Даниловича московского, Александра новосильского, по-видимому, в Орде погиб (в 1327 г.) рязанский князь Иван Ярославич. После посылки в русские земли в 1327 г. карательной экспедиции Орда считала свою власть над Русью восстановленной.

Терроризируя князей, ордынский хан через их посредство пытался удержать в повиновении русский народ. Для этого Орде было очень важно помешать росту политической активности горожан. В статьях Комиссионного списка, предшествующих Новгородской первой летописи, имеется интересное сообщение о том, как суздальский князь Александр Васильевич, получив ярлык на Владимир, вывез оттуда к себе в Суздаль вечевой колокол («…вечный колокол святей богородици возил в Суждаль…»). Это было сделано, очевидно, по приказу ордынского хана, стремившегося к подавлению вечевых порядков в русских городах. Но в Суздале, рассказывает летопись, колокол «не почял звонити». Тогда суздальский князь решил про себя, что он «съгруби святей богородици». Колокол вернули во Владимир, водрузили на старом месте, и вот он снова зазвонил («…и пакы бысть глас богоугоден»)[1650]. В изложенном полулегендарном рассказе заключен большой политический смысл: нельзя заставить замолчать народ, устами которого говорит вечевой колокол. Суздальский князь, исполняя волю Орды, захотел добиться молчания веча, но ничего у него не вышло. Орда и князья, исполняющие ее повеления, бессильны сломить волю народа к сопротивлению своим поработителям.

В то время как Иван Данилович Калита занял великокняжеский стол, тверские князья Константин и Василий Михайловичи вернулись со своими боярами в Тверь. Летописи говорят, что Тверская земля стала постепенно изживать последствия татарского погрома. Бежавшее в свое время от татарской рати городское и сельское население возвращалось и обосновывалось «по своим местом»[1651].

Тверской князь Константин Михайлович не представлял опасности для Ивана Калиты в качестве политического соперника» Женатый на его племяннице, дочери покойного князя Юрия Даниловича, он подчинялся воле Калиты. Но с Александром Михайловичем, обосновавшимся в Пскове, московский князь продолжал борьбу. Новгородская первая и другие летописи говорят, что Калита действовал в данном случае по предписанию Узбека. В 1328 г. он побывал (вместе с Константином Михайловичем и новгородским посланцем) в Орде для утверждения на великокняжеском столе, причем во время этого посещения хан «повеле ему искати» князя Александра Михайловича и передать последнему приказание явиться в ханскую ставку[1652].

Нет оснований отвергать летописную версию о том, что Узбек поручил Калите доставить в Орду Александра тверского для расправы с ним за антитатарское восстание, происшедшее в Твери во время его там правления. Но вряд ли можно сомневаться и в том, что ханское поручение отвечало интересам самого Ивана Калиты, который, возможно, в какой-то мере даже на него напросился и выполнял его весьма активно. При этом из летописных известий становится ясным, что, предписав Ивану Калите довести до конца дело разгрома Александра тверского и его сторонников, Узбек предоставил московскому князю и соответствующие полномочия, поставив его во главе ряда других правителей русских земель. Калита этим искусно воспользовался.

В борьбе с Александром Михайловичем Калита опирался прежде всего на союз с правительством Великого Новгорода, где только что было подавлено антифеодальное восстание, вероятно, как указывалось выше, связанное с народным движением в Твери 1327 г. Сначала ханский приказ о явке в Орду был передан Александру Михайловичу в Псков через отправленных туда послов — московских и новгородских (архиепископа Моисея и тысяцкого Авраама). После того как Александр Михайлович отказался выполнить ханское предписание, московский великий князь в 1329 г. явился в Новгород с войском в сопровождении ряда князей (тверских — Константина и Василия Михайловичей, суздальского — Александра Васильевича и др.), а из Новгорода направил рать к Пскову. Желая военной силой принудить своего соперника, князя Александра, к подчинению своим требованиям, Иван Калита в борьбе с ним использовал и такое мощное средство, как идеологическое и политическое воздействие церкви. Явившийся в Новгород вместе с московским князем митрополит Феогност «проклял» и отлучил от церкви Александра и поддерживавших его псковичей. Меры, принятые Иваном Калитой, оказались достаточно эффективными. До сражения между московско-новгородской и псковской ратями дело не дошло: Александр Михайлович покинул Псков и бежал в Литву, а псковские послы явились «к князю Ивану и к новгородцем» в Опоку (где те находились, собираясь подступать к Пскову) «с поклономь» «и докончаша мир».

Обстоятельства отъезда Александра Михайловича из Пскова различные летописные своды описывают по-разному. Судя по Новгородской первой и некоторым иным летописям, Александр был оттуда изгнан («…пльсковичи выпровадиша князя Олександра от себе…»)[1653]. В псковских и других летописях говорится, что сам князь Александр решил покинуть Псков, не желая, чтобы из-за него на псковских жителях тяготело «проклятие» митрополита. «И рече Александр псковичем: братия моя и друзи мои, не буди на вас проклятие, ни отлучение мене ради; поеду из града вашего, не буди вашего целования на мне, ни моего на вас»[1654].

Сопоставив между собой эти две, внешне как будто противоречивые, летописные версии о том, при каких обстоятельствах князь Александр Михайлович выехал из Пскова, можно их примирить. По-видимому, псковское правительство склонно было поддерживать Александра, как своего князя, который помог бы Псковской республике в борьбе за политическую самостоятельность и с Московским княжеством, и с Великим Новгородом. Но в настоящее время сопротивляться военным силам, приведенным с собой и собранным в Новгороде Иваном Калитой (который действовал от имени Орды), псковичи не могли. Поэтому, по всей вероятности, между руководящими правительственными кругами Псковской республики и Александром Михайловичем состоялась договоренность о том, что он откажется на время от княжения в Пскове, а затем вернется туда при более благоприятных обстоятельствах. Что отъезд Александра из города рассматривался как явление временное, можно судить хотя бы по тому, что там осталась его жена. Псковское правительство подчинилось Ивану Калите. Митрополит снял с жителей Пскова отлучение от церкви. А через полтора года Александр Михайлович с литовской помощью снова занял псковское княжение.

Поход в Новгород (а оттуда в Псков) в 1329 г. был несомненным политическим успехом для Ивана Калиты и Московского княжества. Первенствующая роль последнего среди других княжеств Северо-Восточной Руси еще более усилилась, когда после посещения в 1331–1332 гг. Калитой Орды он в связи со смертью суздальского князя Александра Васильевича получил «княжение великое надо всею Русьскою землею»[1655]. В 1333 г. Калита принял меры к установлению политических связей с литовскими князьями, женив своего сына Семена Ивановича на «княжне из Литвы именем литовьским Августа»[1656].

Однако возвышение Московского княжества русский народ окупал тяжелою для него ценою. Иван Калита за поддержку его ханом должен был вносить в Орду большие денежные средства, а доставлять их принуждено было трудовое население. Народ начинал волноваться. Властная политика Калиты в Новгородской и других русских землях вызывала протест и со стороны части местных феодалов.

Во время похода новгородско-московских войск к Пскову в 1329 г. в Новгороде произошли большие пожары, бывшие, может быть, не следствием какой-либо случайности, а результатом намеренных поджогов города людьми, недовольными политикой новгородского правительства, поддерживавшего московского князя. В следующем, 1330 г. оставил архиепископию новгородский «владыка» Моисей и архиепископом в Новгороде был избран Григорий Калика, поп церкви Козьмы и Демьяна на Холопьей улице, по выражению летописи, «муж добр, кроток и смирен»[1657]. При пострижении «в черньци» он получил имя Василий. Б. А. Рыбаков рассматривает смену в 1330 г. новгородских архиепископов как серьезный социально-политический переворот. В противоположность боярскому ставленнику Моисею, говорит автор, Василий Калика был «выразителем интересов третьего сословия, интересов «черных людей» Новгородского посада». Б. А. Рыбаков характеризует Василия «как человека, не считавшегося с официальной церковностью и открыто заявлявшего о своих полуеретических взглядах, близких к народной идеологии». «Демократические устремления» архиепископа Василия Б. А. Рыбаков видит в его «московской ориентации», отражавшей «тяготение черных людей… к сильной власти московского князя, в котором они хотели видеть защитника от боярского насилия»[1658]. Совершенно иначе расценивает идеологию и практическую деятельность архиепископа Василия А. И. Клибанов, отказываясь видеть в нем «сторонника демократии, политической централизации и свободомыслия». По мнению А. И. Клибанова, нельзя противопоставлять политические направления Василия и Моисея. «Речь может идти о зигзагах одной и той же линии», которые «обусловливались ходом классовой борьбы, развитием междукняжеских отношений, переменами в международной обстановке»[1659].

Я думаю, что А. И. Клибанов ставит вопрос правильно в том смысле, что деятельность Василия Калики надо рассматривать исторически, в связи с общественно-политическими отношениями на Руси и особенно в Новгороде в 30–50-х годах XIV в. Новгородская летопись говорит, что архиепископ Моисей оставил занимаемый им пост сам («по своей воли»), несмотря на то что «новгородци всем Новымгородом с поклоном» упрашивали его не делать этого[1660]. Однако Б. А. Рыбаков резонно высказывает сомнения в том, что «уход Моисея был действительно добровольным»[1661]. В то же время нет никаких оснований считать, как это делает Б. А. Рыбаков, что устранение Моисея было вызвано его недоброжелательным отношением к московским князьям и, в частности, к Ивану Даниловичу Калите. Поставление Моисея в новгородские архиепископы митрополитом Петром произошло в Москве сразу после похорон убитого в Орде великого князя Юрия Даниловича. На погребении последнего Моисей присутствовал вместе с Иваном Калитой, с которым, по-видимому, тогда же и вошел в политический контакт. Послом от Ивана Калиты Моисей ездил в Псков для того, чтобы уговорить князя Александра Михайловича отправиться в Орду[1662]. Поэтому и политическая отставка Моисея, совершившаяся в 1330 г. в деликатной форме ухода по собственному желанию, вряд ли была вызвана его антимосковскими настроениями. Скорее, напротив, политика Ивана Калиты в Новгороде, проводившаяся им при поддержке боярского правительства, в состав которого входил архиепископ Моисей, вызывала недовольство широких слоев посадского населения, а также части новгородских феодалов. Поэтому и потребовалась замена на посту архиепископа в Новгороде Моисея Василием. Поскольку последний был близок по своему социальному положению и политическим настроениям к торгово-ремесленному населению, его избрание новгородским архиепископом означало известную демократизацию новгородского боярского правительства (в этом Б. А. Рыбаков прав), в целом, однако, не менявшую ее классовой сущности.

Какова же была политическая линия архиепископа Василия и той части новгородских феодалов и посадских людей, интересы которых он выражал? Признавая по-прежнему великим князем Ивана Даниловича Калиту, они тяготились той политикой, которая вытекала из его стремлений удовлетворить за счет новгородских жителей фискальные запросы Золотой орды. В целях противодействия Калите, старавшемуся поддерживать мирные отношения с Ордой, в среде новгородских феодалов и купечества назревала идея союза с Литвой. Наконец, новгородское правительство было заинтересовано в удержании в сфере своего политического влияния Псковской республики, помешав ее подчинению непосредственной власти московских или литовских князей. Все указанные вопросы скоро были выдвинуты самой жизнью.

В 1331 г. Василий Калика в сопровождении новгородских бояр отправился на Волынь, где находился митрополит Феогност, для утверждения в сане новгородского архиепископа. По данным Ермолинской и других летописей, во время этой поездки Василий и его спутники были задержаны литовским князем Гедимином и согласились на передачу ему в наследственное держание новгородских пригородов: Ладоги, Орехова, Корельской земли, половины Копорья. На Волыни, в резиденции митрополита Феогноста, новгородские представители одержали политическую победу над псковскими и литовскими послами. Дело в том, что в Пскове в это время вновь утвердился с литовскою помощью и в качестве ставленника Гедимина князь Александр Михайлович («…плесковици измениле крестное целование к Новуграду, посадиле собе князя Александра из литовскыя рукы…»). Явившиеся к Феогносту представители Александра, Гедимина и «…всех князии литовьскых» поставили перед митрополитом вопрос о назначении в Псков особого от Новгорода «владыки» Арсения. Если бы этот проект осуществился, Псковская земля оказалась бы независимой от Новгорода в церковном отношении, что в свою очередь подорвало бы и политическую связь Пскова и Новгорода. Но Арсений не был утвержден Феогностом в сане псковского «владыки» и, «посрамленный», уехал из Волынской земли в Киев[1663].

Между тем в Новгороде продолжалось недовольство политикой Ивана Калиты и бояр, его поддерживавших. В 1332 г. там произошли большие волнения горожан и крестьян, вызванные как голодом, приведшим к дороговизне во всей Русской земле, так и настойчивыми требованиями Калитой у новгородцев «серебра закамьского» (собираемого в виде дани в. новгородских владениях за Камой и частично используемого на градостроительство и другие городские нужды). Летопись рассказывает о народном восстании («въсташа крамолнице…») в Новгороде, во время которого были «пограблены» двор Семена Судакова и села его брата Ксенофонта (возможно, сторонников Калиты), дважды сменены посадники. Князь Иван Данилович «възверже гнев на Новъград» и, нарушив «крестное целование», захватил своими войсками Торжок и Бежецкий Верх. В следующем, 1333 г. он «со всеми князи низовьскыми» сам явился в Торжоки на некоторое время засел там, отрезав к Новгороду торговые пути и выведя оттуда своих наместников[1664].

Настойчивость Ивана Калиты в реализации своего предложения, адресованного Новгороду, собрать и привезти ему «закамьское серебро» объясняется тем, что он получил задание в Орде внести туда крупную денежную сумму. А за исполнением этого задания следили приезжавшие в 1333 г. в русские земли ордынские «послы». Тверское летописание, например, глухо сообщает, что в этом году «Тоидыи был на Руси» и «тое же зимы прииде Сараи по великого князя по Ивана, поидоша в Орду»[1665].

Новгородское правительство пыталось договориться с Иваном Калитой о мире. К нему дважды ездили новгородские послы: один раз — в Торжок, другой — в Переяславль. Второе посольство возглавлял архиепископ Василий. Послы соглашались на уплату пятисот рублей, требуя со своей стороны от Калиты, чтобы он «свобод бы ся отступил по хрестьному целованию», т. е. отказался бы от захваченных в пределах Новгородской земли поселений. Совершенно очевидно, что новгородское правительство желало восстановить союзные отношения с Иваном Калитой, но в то же время, с одной стороны, отстаивало землевладельческие и фискальные интересы новгородских бояр, с другой — не желало согласиться на новый фискальный нажим (для уплаты ордынского «выхода») на черных людей города и деревни, боясь народных волнений. Предложенный же послами московскому князю компромисс (взнос пятисот рублей) не был им принят.

Не сумевши договориться с Калитой, новгородское правительство, после того как он снова уехал в Орду, предприняло ряд независимых от него действий в целях укрепления своих политических позиций в Пскове и установления связей с Литвой. В 1333 г. новгородский архиепископ Василий побывал в Пскове. Эта поездка представляла собой политическую демонстрацию, направленную к упрочению влияния Новгорода в пределах Псковской земли. Летопись подчеркивает, что псковичи приняли Василия «с великою честию, понеже не бывал бяше владыка в Плескове семь лет». В Пскове архиепископ крестил сына князя Александра. Показателями усиления в Новгороде литовской ориентации являются два факта. В 1333 г. архиепископ Василий крестил литовского князя Нариманта Гедиминовича и тогда же последний (названный в крещении Глебом) получил в пожизненное держание (согласно прежней договоренности с Новгородом) Ладогу, Орехов, Корелу, половину Копорья. В то же время Василий пытался найти через митрополита Феогноста (к которому он в 1334 г. ездил во Владимир) путь к примирению с великим князем московским[1666].

Такое примирение состоялось по возвращении Калиты из Орды в 1334 г. Очевидно, активизация политики Новгорода в сторону сближения с литовскими князьями внушала серьезные опасения великому князю московскому, и он поспешил возобновить союз с новгородским правительством. В 1334–1335 гг. Калита побывал в Новгороде. Этот визит имел своим последствием некоторые изменения политики новгородского правительства. Иван Калита в 1335 г. предполагал совершить вместе с новгородцами «и со всею землею Низовьскою» поход на Псков, где находился его старый противник князь Александр Михайлович. Задуманный поход не состоялся, вероятно, из-за нежелания в нем участвовать новгородцев, но уже приготовления к нему привели к осложнению новгородско-псковских отношений. Летопись рассказывает, что, после того как у Ивана Калиты состоялась «по любви речь с новгородци», они «отложиша езд» на Псков, но тем некенее «плесковицем миру не даша». Тогда же нарушился мир между Новгородом и Литвой. В 1335 г. «воеваша Литва Новоторжьскую волость», а Иван Калита, выехав из Новгорода в Торжок, ответил на этот набег тем, что сжег ряд литовских городков[1667].

Московско-новгородский союз был закреплен в результате поездки в 1335 г. в Москву по приглашению Ивана Калиты новгородских посадника, тысяцкого, архиепископа Василия и «вятших» бояр. Послы удостоились в Москве «чести великои много…». Однако политика новгородского боярства, направленная на поддержку Калиты, вызывала протест широких масс новгородского посадского населения. Летопись глухо говорит об обострении социальных противоречий в Новгороде в год поездки новгородских бояр в Москву. «Наважением диявольскым» произошло столкновение жителей двух «сторон» Новгорода, которые, вооружившись, хотели вступить в бой: «…сташа си сторона и она сторона, доспевше в оружьи против себе обапол Волхова». До кровопролитья, однако, дело не дошло («недал бог кровопролитна… и снидошася в любовь»)[1668].

Из лаконичного летописного изложения трудно уяснить характер новгородских событий: имело ли место столкновение отдельных боярских партий или же перед нами один из актов социальной борьбы между феодалами и «черными людьми». Если же присмотреться к тому, что происходило в Новгороде год спустя, в 1337 г., то станет ясно, что надо дать второй ответ на поставленный выше вопрос: в 1335 г. в городе назревало антифеодальное восстание.

В 1336 г. Иван Калита побывал в Орде, а в 1337 г., вернувшись, «розратися с новгородци» и послал «рать на Двину за Волок, не помянув крестнаго целованиа…». В связи с этим в Новгородской первой летописи помещен рассказ о том, как «наважениемь диаволим» «простая чадь» (т. е. городская беднота, рядовые горожане) поднялась на архимандрита Юрьевского монастыря Иосифа (Есифа). Восставшие («коромолници») собрали вече, после чего (очевидно, по вечевому приговору) заперли архимандрита в церкви святого Николы «и седоша около церкви ночь и день… стрегущу его»[1669]. Можно уловить прямую связь между новгородским движением 1337 г. и политикой Ивана Калиты. В другой своей работе я подверг анализу грамоту Ивана Калиты новгородскому Юрьеву монастырю на земли, расположенные «на Волоце», выданную в тот период, когда он по возвращении из Орды намечал поход в Заволочье[1670]. Хотя упомянутой грамотой населению монастырских вотчин и предоставлялись известные льготы, основной ее задачей было усиление московского влияния в области Волока Ламского, подчинение местных жителей администрации, назначаемой великим московским князем[1671]. Отсюда понятно и выступление в Новгороде «простой чади» против юрьевского архимандрита Иосифа (Есифа), на имя которого Калитой выдана грамота.

С конца 30-х годов XIV в. замечается активизация политики князя Александра Михайловича. Прежде всего он подготавливает шаги к своему возвращению в Тверь. Уже в 1336 г. он побывал в Твери, очевидно, выяснил отношение к нему местного боярства, слуг, горожан и, взяв из Твери своего сына Федора (который перед этим, в 1335 г., совершил поездку в Орду), вернулся в Псков. В следующем, 1337 г. Александр сделал новый шаг к водворению в Тверском княжестве: поехал в сопровождении бояр и слуг в Орду добиваться права на это у хана Узбека. Тверское летописание так мотивирует действия Александра: он решил лучше умереть в Орде, чем в Пскове, потому что если он окончит свои дни в этом городе, то все смогут сказать, «яко отбег княжениа смерть прия», а его дети «лишени будут княжениа своего». Явившись в Орду, Александр Михайлович, по свидетельству тверского летописания, принес Узбеку повинную. «…И рече ему: господине царю, аще много зло сътворих ти, во се есмь пред тобою, готов есмь на смерть». Хан же не только даровал Александру жизнь, но в качестве «пожалования» вернул ему его «отчину» — Тверское княжество. В 1338 г. Александр Михайлович, еще раз побывав в Орде, вернулся оттуда в Тверь, облеченный Узбеком титулом «великий князь» и в сопровождении татарских «послов силных» Киндяка и Авдула[1672].

Конечно, психологическая мотивировка тверским летописцем действий как ордынского хана, так и тверского князя мало убедительна. Эти действия определялись реальными политическими побуждениями и интересами. Орду пугало быстрое возвышение Московского княжества. Сильное движение против Ивана Калиты в Новгороде и его неумение удовлетворить полностью денежные запросы Орды могли вызвать недовольство хана его политикой и желание противопоставить ему другого русского князя, поддерживаемого ордынским правительством. За такую поддержку хан, конечно, постарался выжать побольше денег из населения Тверской земли. От ордынских послов «много сътворишеться тягости христианом»[1673]. Может быть, хан руководствовался и стремлением вырвать Александра из сферы влияния Великого княжества Литовского, так как в Пскове он правил как ставленник Гедимина. Что касается Александра Михайловича, то, исподволь зондируя почву в Орде, прежде чем поставить прямо вопрос о своей реставрации на княжеском столе в Твери, он в то же время стремится обеспечить сочувственное отношение к своим политическим планам со стороны церковных кругов. Поэтому перед выездом в ставку Узбека Александр заручается благословением митрополита Феогноста.

Иван Калита принял решительные меры противодействия усилению своего давнего соперника. В 1339 г. он еще раз направился в Орду вместе с двумя своими сыновьями — Семеном и Иваном, а третьего сына, Андрея, послал в Новгород, который хотел держать под своей властью. Разные летописи коротко говорят, что Калита вернулся «в свою отчину пожалован богом и царем», а в Орду «по думе его» (т. е. по его совету) были вызваны Александр Михайлович тверской, Василий Давыдович ярославский и какие-то другие князья. Александр Михайлович сначала отправил в Орду своего сына Федора, а вслед за ним выехал и сам. Оба они были по приказанию Узбека убиты. В том же году побывали в Орде князья Василий Давыдович ярославский и Романчук (Роман Михайлович) белозерский[1674].

О всем изложенном разные летописи говорят довольно путано. Постараемся осветить три вопроса: 1) о причине казни в Орде тверских князей; 2) о причине вызова туда князей ярославского, белозерского и других; 3) о взаимоотношениях Ивана Калиты с Ордой в последние годы его жизни (1339–1340 гг.).

Большинство летописей описывают смерть Александра и Федора тверских глухо: их «убиша в Орде… и разоимани быта по съставом»[1675]. Несколько более подробные летописные тексты указывают, что Узбек заманил Александра с сыном в Орду обманным образом, тверские же князья, послушавшись «поганого льстивых словес», явились на ханский зов «и убиена быста, приимша горькую и нужную смерть»[1676].

Наиболее подробная повесть о казни в Орде Александра Михайловича и Федора Александровича сохранилась в составе Рогожского летописца и Тверского сборника. Согласно этой повести, Александр был оклеветан его врагами, которые стали на него «вадити» хану. Последний, поверив клевете, велел своему слуге Исторчею заманить тверского князя с сыном в Орду. Исторчей от имени хана обещал Александру, что тот выполнит все, что он хочет, если только он явится в Орду: «поиди, зовет тя царь, тако млъвя, — всю волю твою сътворю, яко же хощещи…». Тверской князь и догадывался об обмане, и в то же время не хотел допустить, что ему говорят неправду («…ведыи и не ведыи безбожную их лесть…»). Во всяком случае, он решил отправиться в ханскую ставку, рассуждая, что если не сделает этого, то пострадает население его княжества («…много будет пакости христианом…»). В Орде Александр пробыл месяц, причем все время получал противоречивые сведения от «безаконных татар» об уготованной ему участи. «…Инии глаголахоу: княжение ти великое дает царь». «А инии глаголахоу: оубиту ти быти». Наконец, эта неопределенность прекратилась. За три дня до казни Александру было о ней объявлено. Казнен был тверской князь, так же как и его сын, в присутствии ханского приспешника Товлубия: «и тако скончашася приим таку кончиноу за род христианеск». Тела убитых князей были привезены в Тверь, где «гражане» предали их с честью погребению[1677].

Рассмотренная повесть, возникшая, вероятно, в Тверской земле, ставит задачей возвеличить местных князей, пошедших на гибель для того, чтобы спасти население своего княжества от татарского погрома. Повесть эта по своему идейному содержанию не отличается боевым характером. Она не зовет к сопротивлению захватчикам, не мобилизует на борьбу с ними. В ней звучат скорее примиренческие нотки. Возможно, что памятник возник в церковных кругах, в которых идея мученической смерти ставилась выше идеи активного протеста в целях зашиты национального дела.

Какой конкретно-исторический материал можно почерпнуть из разобранной повести? По-видимому, вызов в Орду князя Александра Михайловича в 1339 г. еще не предрешал окончательно его участи. Можно думать, что среди ордынской знати были как сторонники, так и противники Александра (а следовательно, сторонники Ивана Калиты) и в течение месяца между ними шел спор о том, как поступить с тверским князем. Победили в этом споре более многочисленные и более сильные ордынские феодалы, которые поддерживали Калиту. А последний, вероятно, приложил достаточно усилий к тому, чтобы обеспечить себе такую поддержку.

Одним из пунктов обвинения, предъявленного в Орде Александру Михайловичу, были его литовские связи. Его казнь произошла перед походом русских войск к Смоленску, организованным «по цареву (т. е. ханскому) слову», с участием рязанского князя Ивана Ивановича Коротопола и рати, выставленной Калитой под предводительством зависимых от него князей[1678]. Руководил казнью Александра ордынский воевода Товлубий, возглавивший поход под Смоленск.

Но еще в большей степени, чем связь с Литвой, по-видимому, погубило Александра Михайловича еще свежее воспоминание об антитатарском восстании в Твери 1327 г.[1679] Надо думать, что Иван Калита неоднократно напоминал о нем ордынскому хану. Но он не только вспоминал об этом факте, но и действовал, учитывая его последствия. Вероятно, Александр делал какие-то попытки завоевать симпатии в среде тверских горожан (вспомним ту честь, которую оказали ему, уже мертвому, местные «гражане»). Поэтому Калита после смерти Александра вывез в Москву колокол (вечевой), снятый со Спасского собора. В то же время Калите удалось обеспечить себе политические симпатии тверских бояр, которые «отъехали» к нему в Москву после падения Александра Михайловича[1680].

Перехожу ко второму поставленному выше вопросу: почему наряду с князьями Александром и Федором тверскими в 1339 г. побывали в Орде князья Василий Давыдович ярославский, Роман Михайлович белозерский и другие (среди них, может быть, Константин Васильевич ростовский, участвовавший по назначению Калиты в походе под Смоленск)? Несомненно, их вызов ханом «думою» Ивана Калиты объясняется какими-то политическими спорами между Калитой и названными князьями. Споры же возникали в связи с теми попытками подчинения себе ряда русских княжеств, которые делал Иван Калита. Он действовал при этом тремя путями: 1) устраивая браки местных князей с представительницами своей фамилии; 2) назначая в отдельные княжества (при наличии в них князей) своих наместников; 3) приобретая там земли для себя и содействуя в приобретении земель своим боярам. Рассмотрим поочередно все эти трех родов мероприятия.

Дочери Калиты были замужем: Мария за князем Константином Васильевичем ростовским[1681]; Феодосия — за князем Федором Романовичем белозерским[1682]; Евдокия — за князем Василием Давыдовичем ярославским[1683].

О подчинении московским великим князем своей власти других княжеств посредством назначаемых туда из Москвы наместников свидетельствует яркий материал, имеющийся в «Житии» Сергия Радонежского. Речь идет о «граде Ростове» и «Ростовстеи области». Прежде всего рисуется картина их обнищания в результате татаро-монгольского ига. «Как же, и что ради обнища, да скажем и сие, яко чястыми хоженьми их со князем во Орду, и чястыми ратми татарскими, еже на Русь, и чястыми послы татарскими, и чястыми тяжкими данми и выходы тяжкими, еже во Орду, и чястыми глады хлебными». Знакомая всей Руси картина, типичная для начала XIV в.: татарские военные набеги, тяжелая для населения повинность содержать ханских послов, сопровождать в Орду своих князей, выплачивать туда дань!

Переломным моментом в истории Ростовского княжества автор «Жития» считает «Федорчукову рать», т. е. карательную экспедицию, отправленную на Русь ханом Узбеком после восстания в Твери 1327 г. Тогда «княжение великое московское досталося князю великому Ивану Даниловичю», участнику этой экспедиции, «купно же достася и княжение Ростовское к Москве». И вот, «наста насилование много… граду Ростову…». Ростовские князья потеряли свою прежнюю власть, перешли в зависимость от великого князя московского («…яко отъяся от них власть, и княжение, и имение, и честь, и слава, и вся прочая, и потягну к Москве»). В Ростов были посланы из Москвы воевода Василий Кочева и его товарищ Мина. Они притесняли жителей Ростова, многие из которых лишились своего имущества («…и не мало их от ростовець московичем имениа своя с нужею отдаваху…»). Житие подчеркивает, что от «гонений» со стороны представителей московской администрации пострадали горожане («…тогда возложиша велику нужу на град…»). Был подвергнут истязаниям «епарх градский, старейший боярин ростовский, именем Аверкий» (очевидно, тысяцкий). Тысяцкий Протасий и другие горожане, в том числе представители духовенства, переселились из Ростова в Радонеж[1684].

Описание действий московского наместника в Ростовском княжестве принадлежит автору, враждебно относившемуся к Ивану Калите и к его политике. Но вряд ли это описание выдумано. Все, что говорится в «Житии», в целом отвечает общей политической линии, проводившейся московским правительством во времена Калиты. Речь идет прежде всего, вероятно, о правеже средств, необходимых для уплаты «выхода» в Орду, а затем о подавлении сопротивления со стороны местного населения московской администрацией. В частности, бросается в глаза, что московский наместник довольно жестоко обращался с горожанами. Это как будто противоречит политике союза с городским населением, которую проводили московские князья в начале XIV в. и после Ивана Калиты (особенно Дмитрий Донской). Действительно, Калита действовал в этом отношении часто иначе, чем его предшественники и преемники. Нуждаясь в средствах для выплаты ордынской дани, собирая их в присоединенных к Московскому княжеству русских землях, он стремился при этом не допустить со стороны населения малейшего проявления протеста против действий своих наместников. Так он поступал в Новгороде, Твери, Ростове. В особенности он старался расправляться с влиятельными в городской среде лицами типа тысяцкого Аверкия. Задача заключалась в том, чтобы подчинить горожан непосредственно власти представителей княжеской администрации.

По другим княжествам Северо-Восточной Руси, в которых постепенно утверждалась власть московского князя, у нас нет такого яркого материала, как по Ростовской земле. Однако некоторые данные имеются. При Калите были установлены какие-то формы зависимости от московского князя Галича, Белоозера и Углича. По крайней мере Дмитрий Донской в своей духовной грамоте 1389 г. называет эти города «куплями деда своего» (т. е. Калиты)[1685]. Каков был характер этих «купель», неизвестно, так как сам Иван Калита в своих духовных грамотах об упомянутых городах не говорит ни слова. В другой моей работе я подробно разобрал большую литературу, посвященную вопросу о «куплях» Калиты, и привел некоторые собственные соображения по этому поводу[1686]. Не повторяя их, выскажу одну новую мысль, представляющуюся мне вероятной. Одной из форм приобретения земель духовными феодалами и феодальными корпорациями была их купля у вотчинников с оставлением приобретенной недвижимости в наследственном владении последних. Собственность на землю переходила к духовному феодалу, а фактически землей продолжал владеть прежний собственник. Может быть, нечто подобное надо понимать и под «куплями» Калиты. Галич, Белоозеро и Углич могли перейти (на основе сделки великого князя с местными князьями) к Калите, как верховному собственнику, однако галичский, белозерский и угличский князья сохранили какие-то права владения и управления этими землями на началах подчинения великокняжеской власти. Наряду с местными князьями в названных городах, как и в Ростове, могли появиться и великокняжеские наместники. Имеются, например, позднейшие сведения о том, что Иван Калита «пожаловал» некоего Аникия Белоозером[1687].

Наконец, для политики Калиты характерно стремление к приобретению для себя в других княжествах земель на началах частной вотчинной собственности и содействие своим боярам в распространении их землевладения за пределы Московского княжества. В одной из двух сохранившихся духовных грамот Калиты перечислены «купленные» им села в Новгородской, Владимирской, Костромской, Переяславской, Юрьевской, Ростовской землях[1688].

Вот что мы знаем о тех трех путях, которыми шло укрепление московской великокняжеской власти в ряде княжеств Северо-Восточной Руси. Поездка в 1339 г. Калиты с сыновьями в Орду и последующий вызов туда, по его просьбе, ханом князей белозерского и других, вероятно, были связаны с желанием московского князя получить со стороны Узбека утверждение своей над ними власти. Здесь я перехожу к вопросу об отношениях Калиты. к Орде в последние годы его жизни (1339–1340).

Я пытался в другой своей работе показать, что визит в Орду Ивана Калиты, сделанный им в 1339 г., не был обычной рядовой поездкой. Он ездил на этот раз туда со своими двумя сыновьями, а затем, по возвращении на Русь, отправил к Узбеку (после казни князя Александра Михайловича тверского) уже всех трех сыновей. Очевидно, во время этих поездок князья ставили в Орде вопрос о признании Узбеком руководящей роли Московского княжества в политической системе Северо-Восточной Руси. В Орду Калита возил (как я старался доказать) свои духовные грамоты, на одной из которых стоит ханская тамга — свидетельство утверждения ее ханом Узбеком[1689].

Следовательно, последние годы жизни Калиты ознаменовались для него крупными политическими успехами в Орде. Эти успехи были куплены дорогой ценой. Во время своей последней поездки в Орду, Калита, очевидно, обещал внести хану дань в двойном размере. По крайней мере, когда после его возвращения из Орды новгородцы прислали к нему послов с «выходом», Калита не удовлетворился этим и потребовал «другого выхода», заявив: «а еще дайте ми запрос цесарев, чого у мене цесарь запрошал»[1690]. В результате уже накануне смерти Ивана Калиты (в 1340 г.) снова последовал разрыв отношений между ним и новгородским правительством.

* * *

Княжение Ивана Калиты было важным этапом в процессе политического возвышения Московского княжества, как основы объединения Северо-Восточной Руси и главного территориального ядра будущего Русского централизованного государства. Иван Калита действовал как властный князь-вотчинник, неуклонно стремившийся к расширению территории своего княжества и к подчинению своей власти других русских князей. В его деятельности отсутствуют мотивы национально-освободительной борьбы. Он не боролся против гнета Золотой орды, а откупался от хана, исправной уплатой «выхода» доставляя Руси некоторую передышку от татарских набегов. Его политика правежа денежных средств с населения русских земель была неуклонной и жестокой, сопровождавшейся крутыми мерами.

При Калите русскими феодалами не только не было сделано попытки свергнуть татаро-монгольское иго (для этого еще не наступило время), но этот князь жестоко подавлял те стихийные народные движения, которые подрывали основы господства Орды над Русью. Калита выступал даже своего рода агентом Узбека по доставке в Орду «выхода». Но, обеспечив себе если не покровительство, то во всяком случае признание ордынского хана, Калита использовал его для укрепления на Руси своей власти, которую в дальнейшем московские князья употребили против Орды. Жестоко расправляясь со своими противниками из числа других русских князей, не брезгуя для этого татарской помощью, Калита добился значительного усиления могущества Московского княжества, а это содействовало процессу государственной централизации.

Конечно, Калита действовал не один. Его опорой были как московские бояре, так и боярство других русских земель. Создавались, очевидно, при нем и те кадры будущего дворянства, ранним представителем которых явился знаменитый Даниил Заточник. Политика Калиты, в результате которой несколько приостановились бесконечные походы на Русь татарских грабителей, обеспечила условия для дальнейшего развития феодального землевладения и укрепления господствующего класса. Это означало, что, несмотря на всю тяжесть налогового гнета, продолжался и усиливался рост производительных сил, особенно в пределах Московского княжества, где скоплялись значительные массы пришлого из других русских земель населения. При Калите был достигнут некоторый хозяйственный подъем, в той мере, в какой он был возможен в рамках феодального строя и сурового гнета со стороны иноземных завоевателей.

Должных предпосылок ликвидации политической раздробленности во второй четверти XIV в. еще не было. Политика Калиты не создавала достаточных условий для роста городов, подорванных татаро-монгольским завоеванием. Калита в ряде случаев даже военной силой подавлял непокорство горожан. И тем не менее общее хозяйственное развитие страны в более благоприятной, чем ранее, внешнеполитической обстановке, содействовало и подъему в дальнейшем русского города.

Калиту не нужно идеализировать. Это был сын своего времени и класса, правитель жестокий, хитрый, лицемерный, но умный, упорный и целеустремленный. Хозяйственное возрождение разрушенной после татаро-монгольского завоевания страны совершалось в результате объективных процессов экономического развития. Действующими факторами этого развития был труд русского народа, его борьба за независимость. Политика Калиты отражала интересы господствующего класса и содействовала укреплению феодального базиса и государственной централизации. Но эта политика, проводимая крутыми мерами, в целом не противоречила объективному поступательному движению феодального общества. Поэтому, несмотря на все неблаговидные приемы деятельности московского князя и отрицательные черты его личности, эту политику надо признать относительно прогрессивной.