Глава VII ПРИЕЗД В ЛИТВУ ПАТРИАРХА ИЕРЕМИИ II И ЕГО ПО­СЛЕДСТВИЯ

Глава VII

ПРИЕЗД В ЛИТВУ ПАТРИАРХА ИЕРЕМИИ II И ЕГО ПО­СЛЕДСТВИЯ

Мысль о церковной унии православных западно-русов с латинской Церковью, давно занимавшая Пап Римских и латинское духовенство, стала при содействии иезуитов мало-помалу осуществляться. Иезуиты, пропагандируя в Литве почти 20 лет идею унии, своими проповедями, диспутами с православ­ными, своими школами и особенно своими сочи­нениями успели достаточно ознакомить православ­ных людей с понятиями о подготавливающейся унии. Действуя указанными путями, они многих православных поколебали в вере, иных склонили к латинству, других предрасположили к унии льстивыми обещаниями, а самое главное — успе­ли приобрести настолько сильное влияние на сво­его питомца и ставленника короля Сигизмунда III и его правительство, что тот под их руководством готов был употребить все меры, лишь бы насадить унию в своем государстве. Оставалось только подыс­кать среди православных епископов таких лиц, которые согласились бы действовать по их указке. И это им вскоре удалось.

Подготовке унии в сильной мере содействова­ло тогдашнее положение Западно-Русской Церк­ви, далеко не соответствующее каноническим ус­тавам. В среде духовенства немало было лиц, не имевших права занимать высшие церковные дол­жности. Сам Киевский митрополит Онисифор Де­вочка был двоеженец, ибо до рукоположения сво­его в духовный сан был вдовцом после смерти второй жены, и посему не мог быть лицом духов­ным. К тому же он оказался весьма небрежным пастырем и слабым защитником своего духовно­го стада, как это видно из письма галицко-русских дворян, посланного ему в 1585 г. из Варшавы. «Хотя Вашу милость старшим своим имеем, — писали Онисифору дворяне, — однако Ваша ми­лость не заботился о том, чтобы словесных овец своих от губительных волков оборонять. Во вре­мя пастырства Вашей милости довольно всего злого в нашем законе осталось: насилие святыни, замыкание Святых Таин, запечатание церквей, запрещения звонить, выволакивание от престола и от церквей Божиих попов, и, как будто бы зло­деев, сажают их в тюрьмы, а мирским людям зап­рещают в церквах Божиих молиться... Но этого мало: рубят кресты святые, захватывают колоко­ла в замок (крепость), отдают их в распоряжение жидам, и еще, Ваша милость, листы свои откры­тые против церквей Божиих жидам на помогу даешь... Но что еще хуже, Ваша милость, постав­ляешь одних епископов без свидетелей и без нас, братии своей, что и правила запрещают, вслед­ствие чего негодные люди становятся епископа­ми» и проч.

В 1588 г. проездом в Москву Литву посетил Кон­стантинопольский Патриарх Иеремия. Князь К.К. Острожский обратился к нему с просьбой при­вести в порядок Западно-Русскую Церковь. Поэтому Иеремия на обратном пути снова заехал в Литву (1589). Здесь его приняли весьма торжественно и ра­душно, и только вступивший тогда на престол при помощи иезуитов король Сигизмунд III (1587—1632) по просьбе князя Острожского дал Патриарху окруж­ную грамоту, которой подчинил ему всех духовных лиц и дела Западно-Русской Церкви. Патриарх сме­стил всех двоеженцев и троеженцев с занимаемых ими церковных мест, установил на будущее время порядок замещения архиерейских кафедр монаха­ми и предоставил большую силу братствам. В чис­ле смещенных были Киевский митрополит Онисифор Девочка и Супрасльский архимандрит Тимофей Злоба, обвиненный в тяжких преступлениях. На место Онисифора был избран Минский архиманд­рит Михаил Рагоза. Патриарх по настоянию короля Сигизмунда III посвятил его, но, не доверяя ему, на­значил своим экзархом, т.е. наместником, успевше­го понравиться ему Луцкого епископа Кирилла Терлецкого, которому предоставил право надзора и суда над западно-русским духовенством. Митрополит, ко­нечно, был этим очень огорчен и явно высказывал свое недовольство. В числе недовольных были так­же епископы Холмский Дионисий и Пинский Леон­тий, которые явились защитниками запрещенных Патриархом двоеженцев и троеженцев священников. Не угодил Патриарх и Кириллу Терлецкому, так как принимал на него жалобы, а перед отъездом в Гре­цию издал неприятное для него распоряжение, что­бы митрополит созвал духовный Собор для устра­нения всяких непорядков в Церкви и для суда над недостойными иерархами, в числе которых оказал­ся и Терлецкий, обвинявшийся в тяжких преступ­лениях. Но особенно был настроен против Патриар­ха Львовский епископ Гедеон Балабан, так как Львовское братство, с которым он давно находился во враждебных отношениях, было признано Патри­архом вполне независимым от епископа. Не только Гедеон, но и все епископы недовольны были неко­торой зависимостью от Патриарха и расширением прав братств. «Как, — говорили они, — какой-нибудь сходке ремесленников, седельников, кожевников, неучам в вере дать право составлять приговоры о де­лах Церкви?»

Этим недовольством воспользовались иезуиты, раздувая его, доказывая своеволие Патриарха, ука­зывая на его противоречивые грамоты, в которых Патриархом, не знавшим славянского языка, дей­ствительно было допущено немало противоречий. В то же время известный иезуит Петр Скарга вновь издал в 1590 г. свою книгу «О единстве Церкви», в которой прямо говорил, что забота об унии состав­ляет долг не одного католического духовенства в Польше и Литве, но и долг короля и католических панов, и особенно русских епископов. По внушению Скарги король Сигизмунд III вошел в тайные сно­шения с Кириллом Терлецким, как патриаршим экзархом, имевшим некоторый вес и влияние на митрополита и дела Церкви и стоявшим выше дру­гих по уму и образованию. Недовольство приняты­ми Патриархом мерами усиливалось еще и пото­му, что польское правительство после отъезда Патриарха стало суровее относиться к православ­ным, стесняя их во всем, и то же стали делать и пат­роны. Между тем иезуиты старались усилить раз­дражение владык, а затем указывали, как легко им выйти из тяжелого положения посредством унии, с которой они получат и независимость, и выгоды. Так среди западно-русских епископов, духовенства и высшего общества постепенно стала внедряться мысль о необходимости унии с Римом. К тому же некоторые из них получили образование в иновер­ческих школах и потому не были привержены к православной вере; народ свой они презирали, об­разом жизни старались сблизиться с латинскими бискупами, завидуя высокому положению после­дних. Об унии даже подумывал Константин Ост-рожский, потерявший всякую надежду на помощь Востока по устроению Западно-Русской Церкви, но, конечно, не в римском ее понимании. Привержен­цы унии, в особенности иезуиты, доказывали, что она может состояться при самых ничтожных уступ­ках в церковных вопросах и что с ее принятием вполне сохранится чистота учения Восточно-Пра­вославной Церкви, а между тем православные по­лучат права, которых они лишены, и, таким обра­зом, прекратятся их гонения и притеснения. Единственная разница будет только в том, что пра­вославные вместо подчинения Патриарху, зависящему от султана и безвластному, подчинятся Папе Римскому, который защитит их Церковь и восста­новит порядок.

Первым высказал намерение принять унию Львовский епископ Гедеон Балабан. Для этого он вошел в сношения с Кириллом Терлецким, с кото­рым до того времени был во вражде. Они начали склонять митрополита созвать Собор в Бельзе, без участия мирян, для обсуждения церковных неуря­диц. Митрополит не нашел это возможным и созвал Собор в Бресте (1591). Кирилл, Гедеон, Пинский епископ Леонтий Пельчицкий и Холмский Диони­сий Збируйский съехались несколько раньше в Бельзе и здесь сговорились принять унию. С таким намерением они прибыли и на Собор в Бресте. На Соборе владыки жаловались на тягостное положе­ние Западно-Русской Церкви и как на одну из глав­ных причин этого положения указывали на ее за­висимость от Константинопольского Патриарха, турецкого подданного. Жаловались они также и на чинимые им светскими лицами насилия, от кото­рых они терпели разные невзгоды, не находя у пра­вительства законной защиты. Терлецкий прямо за­явил, что нет им житья от светских лиц и что остается одно только средство для улучшения их положения— образовать церковную унию. Эту мысль в особенности поддерживал Львовский епис­коп Гедеон, много терпевший стеснений в своих действиях от Львовского братства. Все епископы согласились с мнением Терлецкого и высказались за унию с Римом. Составлена была грамота, в кото­рой епископы объявили, что они по долгу пастырей — спасать свои паствы от угрожающих им бед­ствий — готовы подчиниться Папе Римскому, если их восточные обряды будут им оставлены навеки. Митрополит, однако, не подписал этой грамоты, считая нужным играть скрытую роль, пока не на­ступит для него более благоприятное время. Гра­мота была передана королю Сигизмунду, который в мае 1592 г., выразив благодарность епископам, обещал им разные преимущества и «защиту от на­пастей». Между прочим он обещал «приумножение ласки, увеличение вольностей и свобод» наравне с латинским духовенством и проч. Конечно, это были только пустые обещания, которые он впоследствии не выполнил.

Несмотря на такое активное участие короля в деле проведения унии и на обещанные льготы пра­вославным, последние и не думали принимать унию. Они считали предателями четырех еписко­пов, подписавших согласие на унию, и утешались твердостью остальных. Львовское братство, узнав о предательстве епископов, обратилось к Константи­нопольскому Патриарху с сердечной просьбой по­мочь делу и прислать в Литву своего экзарха.

Между тем умер Брестский епископ Мелетий Хребтович, и на его место возведен был в 1593 г. се­натор и каштелян Брестский Ипатий Поцей, род­ственник Константина Острожского. Поцей родил­ся от православных родителей, образование получил в кальвинской школе и Краковской академии и, со­стоя на службе у князя Радзивилла, сделался про­тестантом, а затем снова принял православие. Для планов иезуитов не могло быть лучшего человека.

Он быстро сошелся с Кириллом Терлецким и Геде­оном Балабаном и сделался главным деятелем унии. Терлецкий стал убеждать Поцея, что нельзя дольше оставаться под управлением Патриарха, ко­торый по простым доносам низлагает епископов, поставил над епископами братства, предоставив им право наблюдения за их деятельностью, и что подоб­ное положение изменится, если они отдадутся под власть папы. Подобный акт принесет им еще и ту пользу, что будет выполнено королевское обещание о возврате отобранных у них церковных имуществ. Но Поцея не надо было убеждать, так как в душе он был униатом. Узнав о замыслах Поцея, князь К.К. Острожский написал ему письмо, в котором высказал мнение, что о таком деле, как соедине­ние Церквей, должны произнести суд прежде всего отцы Восточных Церквей и Московский Патриарх. Он советовал Поцею, переговорив с митрополитом и епис­копами, поехать в Москву и попросить великого кня­зя Московского и тамошних духовных, чтобы те вместе с иерархами литовскими позаботились о прекращении разделения Церквей, из-за которо­го в Литве так страдает русский народ. На пись­мо Острожского Поцей ответил, что от поездки в Москву он отказывается, так как там его могут под­вергнуть истязаниям и казни, и что если сам князь не решился войти в сношения по данному вопросу с митрополитом, «то и он не смеет и слова мол­вить о таких вещах, ибо митрополит не располо­жен к римлянам». Поцей, конечно, обманывал кня­зя, ибо митрополит Рагоза был склонен к унии, хотя этого и не обнаруживал явно.

Между тем Патриарх Константинопольский уз­нал из письма к нему Львовского братства о гото­вящейся измене западно-русских епископов и на­писал на имя митрополита Рагозы две грамоты: одну с приказом низложить Львовского епископа Гедеона Балабана, а другую с выговором самому митрополиту и с временным запрещением за то, что тот не радеет о своей пастве, если в продолже­ние пяти лет ничего не предпринял для умирот­ворения ее. Получив эти грамоты, митрополит Рагоза созвал 24 июня 1594 г. Собор в Бресте, на который приехали только Поцей и Терлецкий, и Собор осудил Гедеона и низложил его. Но все это делалось для отвода глаз, с целью усыпить бди­тельность православных, ибо Собор наперед знал, что его постановления не будут иметь силы. Так действительно и оказалось. Когда на Соборе шла речь о низложении Гедеона, королевский примас архиепископ Гнезненский прислал митрополиту письмо, в котором предупредил, что Собор созван им незаконно, так как созван в отсутствие короля, выехавшего в Швецию, и без его разрешения, что по законам Польши недопустимо. В письме при­маса выражено было митрополиту также негодо­вание за его содействие Патриарху.

Вмешательство Патриарха в дела Западно-Рус­ской Церкви, однако, не принесло ей пользы и еще больше раздражило затеявших унию епископов. Последние общими усилиями склонили на свою сторону других епископов и не только стали сно­ситься и сговариваться с латино-польскими бискупами, как лучше оборудовать дело унии, но и доносить королю о ходе дела, за что король обещал изменникам милости и награды, а также и покро­вительство на случай, если бы восточные Патри­архи или ревнители православия в Западно-Рус­ской Церкви привлекли их к духовному суду. Мало того, король даже решил послать в Рим для переговоров об унии двух духовных лиц, что вид­но из акта, внесенного 21 мая 1594 г. в актовые кни­ги городского владимирского уряда Кириллом Терлецким. Акт этот, между прочим, гласит, что «по воле и промышлению Бога и при усердном старании и содействии Его Королевской милости, пана нашего милостивого, Сигизмунда III, и панов рад духовных и светских, наступило давно желан­ное примирение и соединение, восстановилась братская любовь между двумя столь разрозненны­ми по вере Церквами — Восточной и Западной — с признанием святейшего Папы Римского верхов­ным пастырем и наместником апостольским. А чтобы точнее утвердить это соединение и засвиде­тельствовать покорность святейшему отцу папе, Его Королевская милость определил послать в Рим двух особ: в Бозе велебного отца Ипатия Поцея, епископа Владимирского и Брестского, и меня, епископа Луцкого».

Вот до чего уже было доведено дело унии, но для окончания его не доставало еще самого глав­ного и существенного: официального согласия самих иерархов Западно-Русской Церкви и во гла­ве их митрополита. Только от их лица и можно было вести речь об унии с папой. В этом-то деле особое усердие и проявили королевские депутаты Поцей и Терлецкий. 2 декабря 1594 г. они со­ставили от лица всех западно-русских иерархов акт, в котором заявляли, что «от времен Христа Спасителя и апостолов предки их всегда призна­вали одного старшего первопрестольника и пас­тыря в Церкви Божией — святейшего Папу Римс­кого... Посему они умыслили, с Божией помощью, соединиться, как было и прежде, с братией их, римлянами, под одним видимым пастырем и дают себе перед Господом Богом обет, что всем сердцем и со всей ревностью будут стараться, каждый порознь, о приведении и прочего духовен­ства и всего народа к тому же соединению...» Акт этот, кроме Поцея и Терлецкого, был подписан митрополитом Рагозой, Полоцким и Витебским архиепископом Григорием, епископом Пинским и Туровским Леонтием Пельчицким, епископом Холмским Дионисием Збируйским и архимандритом Кобринским Ионой Гоголем, подписи которых собирались продолжительное время. Акт этот, однако, не имел еще решающего значения для унии, так как под ним не были даны подписи епископов— Львовского Гедеона Балабана и Перемышльского Михаила Копыстенского.

Более важное значение для дела унии имело следующее событие, совершившееся в конце 1594 г. По приглашению Кирилла Терлецкого в г. Сокол, находившийся в епархии Гедеона Балабана, собра­лись епископы: Гедеон, Перемышльский Михаил и Холмский Дионисий. Здесь Терлецкий в самых мрачных красках обрисовал перед собравшимися епископами плачевное состояние Православной Церкви, порицал восточных Патриархов и своими хитрыми речами довел епископов до того, что они составили и подписали постановление об унии и в особых артикулах изложили условия ее принятия. Все это они поручили Терлецкому представить ко­ролю. Чтобы придать этим соборным актам боль­шую силу, требовались еще согласие на них и под­пись митрополита. С этой целью Терлецкий, по поручению Собора, явился к митрополиту и выну­дил у него согласие. Мало того, митрополит соста­вил от себя записку, в которой были выражены мысли об общем соединении Церквей, и вручил ее Терлецкому для представления королю, только просил его держать это пока в тайне. Терлецкий поехал в Краков, явился к королю, выпросил у него себе грамоту на звание экзарха и привез похваль­ную грамоту Поцею за его заслуги для унии. Не­смотря на все это, митрополит продолжал держать себя крайне нерешительно, выставляя себя по-пре­жнему ревнителем православия. Вообще положе­ние его было весьма затруднительно, и он, с бояз­нью оглядываясь на все стороны, всех обманывал. Между тем народ узнал о затеянной епископами унии и всюду стал волноваться. В особенности эти волнения отзывались в Вильне. Митрополит Рагоза потребовал к себе на суд виленских священников, обвиняя их в том, что они взбунтовали против него народ, и затем велел во всех церквах прекратить бо­гослужение на шесть недель. В то же время он пи­сал князьям Острожскому и Скумину, что отнюдь не изъявлял покорности папе и в грамоте своей ко всему духовенству высказывал готовность стоять за православие до конца жизни. Играя двусмысленную роль, он даже не постеснялся сообщить князю Острожскому об измене православию епископов, соби­равшихся на съезд в Соколе, в то время когда сам принял участие в этой измене. Вот что писал он кня­зю Острожскому: «Стараясь давать знать Вашей ми­лости, как столпу Церкви нашей, обо всех новостях, касающихся Церкви и меня, извещаю вас о новинке, никогда неслыханной предками нашими и Вашей милостью: посылаю Вам в копии лист, писанный ко мне отцами епископами, о намерении их подчинить­ся Римскому престолу,... а я без воли Божией и без Вашей милости и не думаю на то согласиться, опа­саясь какого-либо подкупа и прелести для нашей Церкви». Писал митрополит Острожскому и об из­мене Кирилла Терлецкого, советуя князю «беречь­ся этого райского змия и коварной лисицы». Вот до чего пала совесть митрополита Рагозы, если он мог так беззастенчиво извращать правду и так смело го­ворить ложь. В то же время Виленскому братству митрополит Рагоза написал послание, в котором опровергал разнесшийся слух об его измене. Но братство имело в руках документы и переслало их князьям Острожскому и Скумину в доказательство лживости заявлений митрополита и его единомыш­ленников. Братство просило также князей, чтобы они выхлопотали созвание Собора, в котором уча­ствовали бы и миряне.

Между тем как Рагоза, Поцей и Терлецкий дей­ствовали в пользу унии осторожно и скрытыми путями, Гедеон Балабан действовал смело и от­крыто. 28 января 1595 г. он созвал у себя во Львове Собор, на который прибыли архимандриты, игу­мены, иеромонахи, протопопы и священники не из одной только Львовской епархии, но «из разных воеводств, земель и поветов» Литвы и Польши, и даже несколько духовных сановников из-за грани­цы. На Соборе было принято следующее постанов­ление: «Признать Святую Католическую Римскую Церковь, от которой неразумно после Вселенского Флорентийского Собора отверглись греческие Пат­риархи, за Церковь истинную, имеющую власть над всей вселенной,... а если бы кто-либо из нас (при­сутствующих на Соборе), по превратности сердца, отступил сам или содействовал своим мирянам отступить от сего исповедания и подчинения Свя­тейшему Папе, тогда да не напишется имя такого отступника с праведными, и епископство его да приимет другой».

Когда о такой открытой измене узнал князь К.К. Острожский, то разослал окружное послание, в котором убеждал православных твердо держать­ся своей веры. «От преименитых благочестивых родителей, — писал князь, — смолоду воспитан я был в наказании истинной веры, в которой и те­перь, Божией помощью укрепляем, пребываю; из-вестился я Божией благодатью и уверился в том, что, кроме единой истинной веры, в Иерусалиме насажденной, нет другой веры. Но теперь злохитрыми кознями вселукавого диавола самые глав­ные истинной веры нашей начальники, славой света сего прельстившись и тьмой сластолюбия помрачившись, мнимые пастыри наши, митропо­лит с епископами, в волков претворились, Святой Восточной Церкви отвергшись, Святейших Патри­архов, пастырей и учителей наших вселенских от­ступили, к западным приложились, только еще кожей лицемерия своего, как овчиной, закрывая в себе внутреннего волка, не открываются, тайно согласившись друг с другом, окаянные, как хрис­топродавец Иуда с жидами, умыслили всех благо­честивых с собой в погибель вринуть, как самые пагубные и скрытые писания их объявляют. Но человеколюбец Бог не попустит вконец лукавому их умыслу совершиться, если только, Ваша ми­лость, в любви христианской и повинности своей пребудете. Дело идет не о тленном имении и по­гибающем богатстве, но о вечной жизни, о бес­смертной душе, которой дороже ничего не может быть. Так как многие из обывателей здешней об­ласти, Святой Восточной Церкви послушники, меня начальником православия в здешнем краю считают, хотя сам себя считаю я не большим, но равным каждому, в правоверии стоящему, то из боязни, чтобы не взять на себя вины перед Богом и перед Вами, даю знать Вашим милостям о пре­дателях Церкви Христовой и хочу с вами заодно сто­ять, чтобы с помощью Божией и вашим старанием они сами впали в те сети, которые на вас готовили. Что может быть бесстыднее и беззаконнее их дел? Шесть или семь злонравных человек злодейски согласились пастырей своих, Святейших Патриар­хов, которыми поставлены, отверглись и считают нас всех правоверных бессловесными, своевольно осмелились от истины оторвать и за собой в пагу­бу низвергать! Какая нам от них польза? Вместо того чтобы быть светом миру, они сделались тьмой и соблазном для всех. Если татары, жиды, армяне и другие в нашем государстве хранят свою веру ненарушимо, то не с большим ли правом должны сохранить свою веру мы, истинные христиане, если только все будем в соединении и заодно сто­ять будем. А я как до сих пор служил Восточной Церкви трудом и имением своим в размножении священных книг и в прочих благочестивых вещах, так и до конца всеми моими силами в пользу бра­тии моих служить обещаю».

Послание князя было напечатано в Острожской типографии и тотчас разослано православным западнорусам. Кроме этого Острожский послал к восточ­ным Патриархам известие о замыслах западно-рус­ских епископов. Послание князя произвело сильное действие, и православные заволновались. Первыми на защиту Святой Церкви выступили православные братства Виленское и Львовское. В Виленском силь­ным ревнителем православия явился школьный учи­тель Стефан Зизаний, перешедший из Львова в Виль­ну. Он волновал православных г. Вильны известием об унии и поднимал их против епископов-предателей. «Великую войну вел с римлянами Зизаний, — гово­рит летописец, — не только на ратушах, при рынке, по дорогам, но и посредине Церкви Святой». В своих проповедях он нападал на митрополита и написал против унии «Книжицу на Римский Костел».

Чтобы усыпить бдительность православных, в особенности князя Острожского, Игнатий Поцей стал уверять князя, будто епископы, затеявшие унию, соглашаются на созвание Собора или общего съезда по делам унии. С этой целью он написал князю Острожскому письмо, удостоверяя в нем, что хотя бы все епископы согласились на унию, таковая будет напрасным трудом без согласия народа, и посему он считает делом непозволитель­ным разрешать вопрос об унии тайно, без ведома Собора и «всех братии меньших и прочих христи­ан, а особенно панов христианских». Созыва Собо­ра, кроме братств, желали и все православные миряне. Ввиду таких пожеланий князь Острожский обратился к королю за разрешением созыва Собора, и притом с участием мирян. На просьбу Острожского король ответил отказом, указывая, что он не может допустить церковный Синод (Со­бор) с участием низшего духовенства, а тем более съезд вместе с духовными и мирских людей. «Су­дить о спасении душ — дело пастырей, — писал король князю Острожскому, — за которыми мы обязаны следовать, не спрашивая, а делая так, как учат они, которых Дух Господень поставил нам вождями до конца нашей жизни». Разумеется, от­каз короля вызван был опасением несогласия низ­шего духовенства и мирян на унию.

Все это совершалось уже после того, как вопрос о посылке королем депутации к папе с предложе­нием унии был решен окончательно.

Поцей, поддерживаемый королем, стал действо­вать на пользу унии самым решительным образом, не откладывая дела на дальнейшие сроки. Пользу­ясь слабоволием митрополита Рагозы, он совмес­тно с Терлецким уговаривал его дать им полномо­чие вести переговоры об унии с папой. Митрополит сначала колебался и просил дать 6 недель на раз­мышление, но, получив письмо Поцея и Терлецкого, в котором они требовали скорого приезда его в Брест для совещаний, угрожая, что «если он не приедет, то выдаст их на съедение, погубит их, да и сам не воскреснет»,— сдался. Вслед за этим письмом митрополит вместе с Поцеем, Терлецким, Пинским епископом Леонтием Пельчицким и Кобринским архимандритом Ионой Гоголем подписали 1 мая 1595 г. подробнейшие артикулы (условия) унии для представления королю и папе, а 12 июня митрополитом и прочими владыками было подписано соборное послание к папе Кли­менту VIII с изъявлением согласия на принятие унии.

В артикулах они высказали следующие мысли, а также пожелания: «О Св. Духе исповедуем, что он исходит от Отца через Сына; все наши литур­гии: Василия Великого, Златоуста и Преждеосвященных Даров, — все наши молитвы и все вообще обряды и церемонии Восточной Церкви желаем со­хранять в совершенной неизменности и совершать на нашем языке; таинство Евхаристии, как всегда было у нас, да преподается под двумя видами, рав­но и таинство крещения и его форма да остаются у нас, как было доселе; о чистилище не возбуж­даем спора, но желаем следовать учению Церк­ви, и новый календарь, если нельзя удержать ста­рого, примем, но с условием, чтобы порядок и образ празднования нами Пасхи и все прочие наши праздники, в том числе и праздник Богояв­ления, не существующий в Римской Церкви, остались неприкосновенными и неизменными; суп­ружество священников наших должно оставать­ся неизменным; митрополия, епископства и дру­гие духовные должности у нас да отдаются людям не иной нации и веры, а только русской и гречес­кой; митрополиты, хотя и обязаны ездить в Рим за получением грамоты, должны посвящаться нашими епископами; просим, чтобы митрополит и епископы нашего обряда имели место в госу­дарственном сенате наравне с Римскими еписко­пами; если бы кто из людей нашего обряда захо­тел принять обряд римский, этого не должно допускать; не должно принуждать к перемене веры лиц при смешанных браках; если кто-либо за какой-либо важный проступок будет отлучен епископом нашего обряда, то пусть и римляна­ми считается отлученным и не принимается к их обряду» и проч. В заключение изложенных усло­вий подписавшие их заявили: «Поручаем эти ар­тикулы нашим почтенным братьям, епископам Ипатию Поцею и Кириллу Терлецкому, чтобы они испросили на них, именем нашим и своим, утвер­ждение от верховного первосвященника и коро­ля».

В соборном своем постановлении митрополит и епископы писали: «...мы решились приступить к тому соединению, какое прежде имела Церковь Восточная с Западной и которое предки наши постановили на Флорентийском Соборе, чтобы в этой святой унии, под верховной властью Вашей святыни, мы могли еди­ными устами и единым сердцем славить пречестное и великое имя Отца и Сына и Св. Духа. Вследствие того мы, с ведома и соизволения нашего господаря Сигизмунда III, приложившего также свое старание к этому святому делу, посылаем к вашей святыне братии наших Ипатия Поцея... и Кирилла Терлецкого... Им мы поручили ударить челом Вашей святыне и предложить, чтобы Ваша святыня согласилась ос­тавить нас всех при вере и всех церемониях и обрядах Восточной Церкви, ни в чем их не нару­шая, и утвердил то для нас за себя и за своих пре­емников. И в таком случае мы уполномочили на­званных братии наших принести от имени всех нас: архиепископов, епископов, всего духовенства и всех наших словесных овец — покорность седа­лищу Св. Петра и Вашей святыне и поклониться Вашей святыне, как нашему верховнейшему пас­тырю». Акт этот подписали: митрополит Рагоза, По-цей, Терлецкий, архиепископ Полоцкий Григорий Загоровский, епископы: Холмский Дионский Збируйский, Пинский Леонтий Пельчицкий, Кобринский архиман­дрит Иона Гоголь и епископы Львовский Гедеон Бала­бан и Перемышльский Михаил Копыстенский, — пос­ледние два от унии вскоре отказавшиеся.

Отказ Гедеона Балабана от унии произошел при следующих обстоятельствах. Гедеон, доведенный до крайности борьбой со Львовским братством, а также напуганный волнениями, которые вызваны были среди православных окружным посланием князя Острожского и ненавистью к нему православ­ных за измену, задумал примириться с братством. С этой целью он еще в начале июня 1595 г. приез­жал к князю Острожскому с просьбой принять на себя хлопоты по делу примирения. Князь согласился, но предварительно взял с него обещание: скло­нить на свою сторону епископа Перемышльского Михаила и открыто действовать против унии. Пер­вого июля Балабан прибыл во Владимир Волынс­кий и здесь, в городском уряде, в присутствии кня­зя Острожского и других властных особ объявил, что на двух съездах он, вместе с другими еписко­пами, дал Кириллу Терлецкому четыре бланковых листа со своими печатями и подписями для того, чтобы написать на них к королю и сенаторам жало­бы на притеснения, претерпеваемые Православной Церковью. Но так как до него, Балабана, дошла весть, что Терлецкий написал на бланкетах что-то другое, написал постановление, противное рели­гии, правам и вольностям русских людей, — он против такого постановления протестует. Приняв такое заявление от Балабана, князь Острожский немедленно написал к Львовскому братству увеща­ние примириться с Гедеоном Балабаном, и прими­рение состоялось. За Гедеоном отступился от унии и Перемышльский епископ Михаил Копыстенский. Получив на руки артикулы и соборное послание к папе, Поцей и Терлецкий поспешили с ними в Краков к королю. По пути, в Люблине, Поцей встре­тился с князем Острожским, показал ему подлин­ные грамоты и на коленях слезно просил его при­нять участие в унии. Князь резко отказал ему в этом, указав, что такое важное дело может разрешить толь­ко Собор. Оба епископа приехали в Краков, а оттуда без разрешения митрополита отправились в Рим. Митрополит, как только узнал об их отъезде, послал своего протснотария, чтобы их возвратить, но они не обратили внимания на его приказание, ибо что для них значил в то время митрополит, когда они име­ли в руках подписанную им грамоту на унию со все­могущим папой, будущим их защитником.

Чтобы оказать поддержку Поцею и Терлецкому, сам король окружной грамотой от 24 сентября 1595 г. известил всех своих подданных об их поез­дке в Рим для заключения унии. Православные сильно возмутились, особенно князья Острожский и Скумин. Народ поднял ропот, но никто не вни­мал его голосу; напротив, за это он стал подвер­гаться преследованиям в имениях католических панов и королевских. Все это предвещало великую бурю, которая и разразилась в будущем.

В ноябре 1595 г. Поцей и Терлецкий прибыли в Рим и изъявили покорность папе, но при этом, согласно привезенной ими грамоте, они потребовали, чтобы православным были оставлены все обряды и догма­ты, какие до сего времени исповедовала Западно-Рус­ская Церковь, и чтобы униатов не принуждали к об­рядам Римской Церкви. Однако папа Климент VIII предъявленных ими условий не принял и заставил их не только подписать, но и клятвенно и торжествен­но подтвердить за себя и за русских иерархов предло­женное им исповедание веры, близкое к латинскому. В этом исповедании принимались определения Фло­рентийского и Тридентского Соборов; проклинались всякие ереси, расколы и догматические учения, осуж­денные и отвергнутые Римской Церковью; признава­лось истинным католическое учение об исхождении Св. Духа «и от Сына», причащение под одним видом, учение о чистилище, индульгенциях и главенстве папы. Папа оставлял православным только их обря­ды, но и то с оговоркой, если таковые не противны католическому учению и не препятствуют общению с Римской Церковью. Эта оговорка давала папе воз­можность при случае вытеснить православные обря­ды из униатской Церкви. Таким образом, Поцей и Терлецкий в Риме совершенно отверглись от православия и сделали такие уступки папе, на которые не уполно­мочивали их даже единомышленные с ними епис­копы, но которые уже приблизили принятую ими унию к латинству. В знак подчинения папе Поцей и Терлецкий облобызали его ногу. Папа на состоявшем­ся по случаю принятия унии торжестве объявил, что он принимает их отсутствующего митрополита, епис­копов, все духовенство и весь русский народ, живу­щий во владениях польского короля, в лоно Католи­ческой Церкви и соединяет с ней в одно тело. В память такого события папа велел вычеканить медаль с изоб­ражением на одной стороне своего лица, а на другой — коленопреклоненных перед ним русских епископов и с латинской надписью: «Ruthenis receptis» («На вос­принятое русских»).

За измену православию Поцей и Терлецкий воз­ведены были папой в звания прелатов и ассистен­тов Римского престола, и им были вручены гра­моты королю, митрополиту, епископам и князьям. В письме своем к королю папа просил его принять митрополита и епископов в число сенаторов, а митрополиту поручил созвать Собор и представить ему на утверждение постановления Собора.

Поцей и Терлецкий, без сомнения, понимали, что, подписав латинское исповедание веры, они далеко переступили границы, указанные их довери­телями в послании к папе и в артикулах унии, — однако, несмотря на такую измену, не постыдились написать из Рима Краковскому бискупу Юрию Радзивиллу, что греческое исповедание веры оставле­но папой православным в неприкосновенности, рав­но оставлены им не только все обряды, но и Символ Веры без прибавки и от Сына. В заключение они просили бискупа посодействовать им у короля, дабы тот своими грамотами успокаивал православ­ных относительно унии, объявляя им, что они «все свое имеют в целости», и тем подготавливал их к принятию унии.

Так совершилась измена православию некото­рых западно-русских епископов. Для большего ук­репления ее оставалось только провозгласить со­борным актом, что и было исполнено на Брестском униатском Соборе в 1596 г.