Чудак Толлерс Татьяна Федотова

Чудак Толлерс

Татьяна Федотова

Скромный профессор, добропорядочный католик, крупный ученый-лингвист, заботливый отец, любящий супруг… Что еще? Почетный член мужских клубов, любитель трубки и регби, страстный спорщик, интеллектуал и балагур, временами остро ощущавший одиночество… Он вел самую обыкновенную жизнь самого обыкновенного университетского дона.

А когда на улицы Оксфорда опускалась ночь, засыпали домашние и все заботы наконец-то можно было оставить до утра, он затачивал перо, брал лист старой студенческой работы – и терялся где-то на запутанных дорогах Средиземья.

Знакомьтесь: Толлерс, то есть Джон Р. Р. Толкиен.

ЧК, БО и др.

Когда в 1911 году Кристофер Уайзмен, старший ученик школы короля Эдуарда (Бирмингем, Англия) и редактор «Школьной хроники» составлял список всех отличившихся учеников, напротив трех имен – Роберта К. Джилсона, Джона Р. Толкиена и своего собственного он написал: «ЧК, БО и др.». Школа терялась в догадках: никто и предположить не мог, что это сокращенные «Чайный клуб» и «Барровианское общество», два названия одного неофициального клуба, который объединил четверых самых необычных личностей Англии – так, по крайней мере, думали сами эти личности (четвертым в ЧКБО стал Джеффри Б. Смит, или Д.Б.С., тоже воспитанник школы короля Эдуарда). Они были совсем юны, полны грандиозных планов, а еще любили гонять чаи, спорить обо всем на свете и решили во что бы то ни стало проникнуть в суть старинных легенд, изучая древние языки.

Джон Р. Толкиен

…Последний раз вместе повзрослевшая четверка собралась на Рождество 1914 года, в гостях у Кристофа. Тогда Англия уже участвовала в первой мировой войне, и тревожные мысли о будущем не давали покоя. Однако те праздничные дни друзья провели как раньше – сидели у печки, курили трубки, читали, спорили и, конечно же, пили чай. Тогда они впервые смутно ощутили, что рождены для чего-то великого. Джон, например, решил стать поэтом…

Судьба бросила их в самую гущу войны. Первым из «бессмертной четверки» погиб Роб. Через некоторое время в госпитале скончался всеобщий любимец Д.Б.С., незадолго до этого написавший Толкиену: «Дай тебе бог, Рональд, сказать все и за меня тоже, хоть когда-нибудь, когда меня уже давно не будет на свете».

Слова погибшего друга, прозвучавшие как призыв и благословение, глубоко взволновали Джона. В небольшом магазинчике он купил дешевый блокнот и на его обложке вывел: «Книга утраченных сказаний». Так началась работа над записью свода героических легенд и мифов, веселых сказок и романтических песен, которые он посвятил Англии, своей стране и ЧКБО.

Волшебный мир Сэйрхоула

Вообще-то решение создать свою мифологию не упало как снег на голову.

Тоненький росток «древа Средиземья» появился, когда пятилетний Джон вместе с братом Хилари, которому было и того меньше, целые дни проводили в дальних странствиях (по ближайшим лесам) и крестовых походах. Волшебство им чудилось за каждым кустом, а окрестности мирной деревушки Сэйрхоул (где братья жили вместе с матерью) были густо заселены добрыми и злыми чародеями. Соседа-мельника и его сына мальчики прозвали Черным и Белым людоедами – за «счастливый» характер. И, конечно же, именно на их участке росли самые вкусные грибы! Иногда Джон и Хилари ходили собирать ежевику в живописную лощину, которую окрестили «Долом», и по дороге туда, естественно, приходилось преодолевать немало опасностей! Все эти «типичные английские» пейзажи, события и персонажи, поражавшие детское воображение Джона, через много лет нашли достойное место в мире Средиземья…

Даже читать надписи на вагонах с углем, шедших в Уэльс, было весьма занимательно! Слова были самые прозаические – но Рональда это не смущало: его чем-то притягивал неизвестный ему древний, но живой язык. Став взрослее, Джон принялся учить иностранные языки, и уже к 16 годам отлично знал греческий, латынь, французский и немецкий. Но настоящим открытием стали для него древние языки: англосаксонский, староготский, кельтский, ирландский, финский и особенно валлийский.

Он любил, продираясь сквозь дебри старых слов, отыскивать сокровища. В нем жил поэт, которому всегда было мало сухой истории, какую изучает лингвистика, – ему хотелось чувствовать пульс языка. В звучании древних слов он слышал что-то более глубокое, представлял прекрасные лица суровых и сильных людей, о которых говорили легенды…

«Мое безумное хобби»

Дальше – больше: Джон принялся придумывать свой язык. Эта увлекательная игра занимала у него немало времени. Он выдумывал не просто слова, а настоящую систему, со своей логикой, строгими законами, и даже создал «более древний» язык-основу.

У Рональда было два собственных, как он говорил, «дурацких» языка: квенья – высокое эльфийское наречие и сандарин – разговорный эльфийский. И даже рунический алфавит собственного изобретения, на котором он потом составлял эльфийские надписи в своих книгах. А во время работы над «Властелином колец» Толкиен придумал еще несколько языков. И на каждом из них можно было говорить и писать стихи, чем, собственно говоря, профессор и занимался в свободное время.

Но и «личные яз.» Рональда не могли остаться только «системой знаков» – это были красивые живые существа, которые должны были развиваться и усложняться в литературном произведении. Вот для этого-то Толкиену и понадобилась какая-нибудь история.

Лучшее – враг хорошего

Издатели сразу поняли, что с сэром Джоном Толкиеном работать будет сложно. А все потому, что он отличался необыкновенным вниманием к деталям, которое часто доставляло неприятности и ему самому.

Каждый раз, когда из «Джордж Аллен энд Анвин» (английское издательство, первым напечатавшее книги о Средиземье) присылали Толкиену гранки, вместо того чтобы ограничиться внесением корректуры, он принимался переписывать целые эпизоды и даже главы. И не мог иначе, потому что замечал явные географические, хронологические или еще какие-нибудь несоответствия. А все эпизоды, персонажи и события в истории Средиземья не могли не быть взаимосвязанными – и чтобы добиться этого, Толкиен готов был полностью изменить концепцию целой книги! Пусть даже готовой к печати!

Случались и курьезы, как, например, с руническим алфавитом. Некоторое время Толкиен вел на нем свой дневник. Стремясь добиться совершенства, он постоянно изменял начертания букв или их значения. Настал момент, когда число изменений перевалило за несколько десятков, все их в памяти не мог удержать даже сам изобретатель, и некоторые записи теперь, наверное, не сможет разгадать самый опытный дешифровщик.

Он и впрямь был странный, этот Толкиен. (Оксфордские доны, говорят, очень сочувствовали своему коллеге.) Ну посудите сами – разве может солидный, уважающий себя профессор, специализирующийся на среднемидлендском диалекте, автор многих серьезных работ, посвященных вопросам сравнительного языкознания, сочинять сказки?! Разве может, проверяя ученические работы и увидев крохотную дырочку в паласе, нацарапать на бумаге: «В земле была нора, и в этой норе жил хоббит»? Впрочем, написать может любой – какие только штуки иногда ни проделывает с нами наше подсознание. Но увидеть в этом знак… Но взяться выяснить, кто такой этот хоббит и почему он жил в норе, мог только чудак Толлерс!

А для Толлерса это было вполне естественно. Потому что в нем, всеми уважаемом профессоре Оксфордского университета, жил любопытный, искренне верящий в волшебство и магию ребенок. Толкиен так увлекся своим хоббитом, что вместе с детьми принялся рисовать карту Средиземья, его реки, горы и границы. Как вспоминали студенты, в то время дон Толкиен очень напоминал безумного шляпника: во время лекции он мог прерваться на полуслове и забормотать что-то себе под нос об эльфах и гномах.

Он никогда не придумывал – он всегда выяснял. Еще тогда, после Рождества 1914 года, он написал стихотворный отрывок, в котором впервые упоминался странник Эарендель, и показал его Д.Б.С. Тот одобрил, но спросил: кто он – этот Эарендель? «Не знаю, – ответил Рональд, – но постараюсь выяснить».

Большинство имен его персонажей появлялось обычно так: в одном из своих эльфийских языков Толкиен подбирал подходящий по смыслу корень и затем придумывал форму имени. Но иногда имя «приходило» само – просто рождалось в голове, и становилось ясно: это оно самое. Правда, возвращаясь к написанному через некоторое время и натыкаясь на имя-исключение, Толкиен непременно принимался выяснять, почему это оно вдруг приняло такую странную форму. И если опытный филолог не находил в истории языков квенья и сандарин объяснения, необычное имя с позором изгонялось из Средиземья.

Средиземье – мир «вторичный», альтернативный или реальный?

Его книгами восхищаются, их хвалят, ругают. И все пытаются объяснить их загадку. В Средиземье видят альтернативный мир Земли, мир, не знавший Бога, или, наоборот, насквозь пронизанный идеями христианства. В нем видят выдуманный мир, в который так приятно уходить от проблем прагматичного XXI века. В книгах Толкиена находят параллели с событиями, которым он был очевидец, и страшные пророчества грядущих экологических катастроф. И так далее, и так далее…

А он писал не книги – он творил целый мир. И искренне верил, что его Средиземье существует где-то в иных измерениях бытия и что за образами и картинами его книг внимательный читатель сможет разглядеть черты этого прекрасного реально существующего мира.

И чем дольше Толкиен работал над своим эпосом, тем сильнее становилась его вера. Поэтому написанные им самим легенды и истории обрастали его собственными обстоятельными научными комментариями (других профессор английского языка писать не умел!), подробными картами и схемами. Поэтому его самая любимая книга – «Сильмариллион» – так и осталась собранием разрозненных легенд: они еще ждут новых, столь же пытливых и увлеченных исследователей. Поэтому «Хоббит», «Властелин колец», «Сильмариллион» – настоящая биография Толкиена, биография его души. В ней собраны самые дорогие его сердцу переживания, идеи, мечты…

Он хотел, чтобы его книги, внешне напоминающие мифы, стали не «чтивом», а чистым источником древних знаний, вдохновения, разбудили бы спящего в каждом, кто их открывает, ребенка, способного удивляться и верить в волшебство. Мечтал, что его книги напомнят о реальном сокровенном мире. Надо всего лишь научиться видеть, замечать его или хотя бы помнить о нем. Тогда уж точно хоббит перестанет быть просто забавным существом, которое любит вкусно поесть и покурить трубку. И кто знает – может быть, тогда и в нас проснется Фродо, которому доверили Кольцо Всевластья. Не за особые заслуги и подвиги, не за смелость и силу, а за чистоту души. Может быть, и в наши души вернутся эльфы и гномы и в ней вновь заговорит волшебный Лориен…