«Гитлерее Гитлера»

«Гитлерее Гитлера»

Какое-либо противодействие расчленению Чехословакии в польские планы не входило, потому что Варшава сама рассчитывала на кусок с барского стола Гитлера.

Еще в период «майского кризиса» 1938-го у французов имелись сведения о сосредоточении польских войск на границе с Чехословакией. Об этом, в частности, будет сообщать в НКИД 17 мая

1938-го временный поверенный в делах СССР в Германии Астахов, ссылаясь на беседы с французскими коллегами: «Французы подозревают (и, вероятно, не без основания), что истинной причиной этих перебросок (войск. — С. Л.) является намерение поляков не упустить свою долю в случае нападения Гитлера на Чехословакию»[541].

Польша имела несколько мотиваций в своей позиции, нацеленной на расчленение Чехословакии. Во-первых, желала прирасти чехословацкими территориями, населенными поляками — Тешинской областью (а эти территории, кроме того, были богаты углем и развиты в промышленном отношении). Во-вторых, по стратегическим соображениям Польша желала установления общей границы с Венгрией. В-третьих, русофобствующие поляки ненавидели чехов за их панславянские настроения (исторически так сложилось, что чехи видели в России союзника, с ней связывали свои надежды на освобождение будучи в составе Австро-Венгрии; поляки относились к России с точностью до наоборот). Польша рассматривала Прагу как «руку Москвы» в Центральной Европе (в 30-е годы польская пропаганда трубила о Чехословакии как «базе Коминтерна»).

Польско-чешский конфликт из-за Тешинского княжества возник еще в 1918–1920 гг. И там действительно большинство жителей были поляками, что признавали и сами чехи, например, их представитель на Парижской мирной конференции д-р Бенеш. 20 мая 1919 г. Бенеш озвучивал следующие цифры по Тешину: «230 тысяч поляков, 115 тысяч чехов и 80 тысяч немцев»[542]. Однако, как мы помним, на Парижской мирной конференции далеко не все территориальные разграничения проходили в опоре на этнический состав проживающего на тех или иных землях населения. И уж кому другому, а Польше это не требовалось объяснять — она сама «прихватила» изрядное количество территорий, на которых преобладали неполяки.

Как не нуждалась Польша и в просветительских разъяснениях на предмет имевшей место экономической целесообразности (в ущерб праву народов на самоопределение) передачи тех или иных территорий в состав тех или иных новообразовывавшихся после Первой мировой войны государств. Собственно, именно этот подход был проявлен, когда Польше обеспечивали выход к морю и передавали немецкий Данциг. И поляки против этого не протестовали.

Именно ради того, чтобы обеспечить экономическую состоятельность Чехословакии, ей и был передан Тешинский край.

«Тешинский уголь, безусловно, необходим для развития чехословацкой промышленности; утратив этот район, Чехословакия потеряет одну из главнейших основ своей экономической жизни. Кроме того, единственная важная железная дорога, связывающая Богемию, Моравию и Северную Словакию, проходит через Тешин. На этой же территории находится и единственный горный перевал, соединяющий Силезию, Моравию и Словакию», — аргументировал д-р Бенеш чехословацкие претензии на Тешинский край[543]. Аргументы были приняты союзниками. 28 июля 1920 г. совет послов принял решение о передаче Тешинского края Чехословакии. Последней отошли большая часть Остравско-Карвинского угольного бассейна (площадью 1 273 кв. км.), города Моравская Острава, Фриштат, Фридек, Богумин, Чешский Тешин, крупнейшие металлургические предприятия (например, Тржинецкий комбинат).

Польша была вынуждена принять указанное решение Парижской мирной конференции, тем более оно было принято в момент наступления Красной Армии на Варшаву, а Польша крайне нуждалась в помощи Антанты и не хотела портить с ней отношения.

Но в 30-е годы Польша решила взять реванш. В союзе с нацистской Германией. Более того — поляки даже Гитлера подстегивали к более решительным действиям! Да, в Варшаве полагали, что Берлин еще слишком мягок в своих требованиях и слишком скромен в планах расчленения Чехословакии. Польское руководство в иные моменты 1938-го было, что называется, «гитлерее» самого Гитлера!

Берлину в 1938-м приходилось даже сдерживать поляков в их решительности раскромсать Чехословакию. Гитлер вел себя более умеренно, чем Бек!

Так, 16 мая 1938-го полпред СССР в Чехословакии будет сообщать на имя наркома Литвинова о содержании своих бесед с руководителями в Праге: «Чехи считают Бека главным поджигателем венгерских ревизионистских настроений. Гитлеровская Германия, понятно, остается главным носителем агрессии в Средней Европе, но Гитлеру не приписывается прямого намерения произвести раздел Чехословакии. Зато Бек усиленно агитирует именно за прямой раздел, в результате которого должно наступить как бы успокоение в Средней Европе»[544].

Как известно, в марте 1939-го, в ходе окончательного уничтожения Чехословакии Гитлер передаст Карпатскую Русь Венгрии. Но ведь эту идею Гитлеру подбросили именно поляки, желавшие общей польско-венгерской границы! Причем на протяжении всего 1938-го Берлин отказывался заходить так далеко, а поляки давили на Германию.

К примеру, 10 августа Липский на приеме в итальянском посольстве обрабатывал на указанный счет Геринга. Последний заявил, что судетский кризис приближается к развязке. Липский оттолкнулся от этих его слов и, как он напишет в донесении Беку, «я счел возможным сделать шаг вперед по сравнению с тем, о чем говорилось до сих пор в беседе с Герингом».

Что же это за «шаг вперед»? Оказывается: «Я подчеркнул, что уже во время Парижской конференции чехи в своей политике стремились к получению общей границы с Советами, непомерно растягивая свою территорию вдоль нашей южной границы. Это лишило нас непосредственной границы с Венгрией, что противоречит польско-венгерским интересам, опирающимся на вековые традиции обоих государств». Т. е. Липский намекнул, что неплохо бы расширить перечень территориальных претензий к Чехословакии еще и Карпатской Русью (а только в этом случае образовывалась непосредственная польско-венгерская граница).

Геринг ничего обещать не стал, но ответил, что «понимает необходимость общей польско-венгерской границы».

Заручившись сочувствием Геринга, Липский отправился обрабатывать венгерского посланника в Берлине Стояи — благо тот находился там же. Отметив, что хотя он и говорит «в частном порядке», Липский тем не менее намекнул, что неплохо бы Будапешту активизироваться по части претензий к Чехословакии, а то «как бы при обсуждении судетского вопроса не были бы обойдены венгерские и польские интересы»[545].

Подстегивать Германию к более решительным действиям и более широким вариантам расчленения Чехословакии требовал и Бек, направляя 19 сентября 1938 г. Липскому директивы к беседе с Гитлером. В частности, он инструктировал польского посла в Берлине, что следует подталкивать Германию «к идее об общей границе с Венгрией, памятуя, что географическое расположение Ч(ехо) — с(ловацкой) Республики правильно рассматривалось как мост для России».

При этом сетовал на пассивность Будапешта (видимо, имея в виду, что Берлин мог бы оказать содействие Варшаве в вопросе соответствующей активизации венгров): «В этой проблеме нам не хватает ясного определения решения Венгрии, которая играет здесь решающую роль. С нашей точки зрения, венгерские претензии имеют большие шансы в Прикарпатской Руси, Словакия же может входить в расчет только в рамках широкой автономии».

Свои требования в отношении Чехословакии, просил сообщить Бек Гитлеру, «мы (т. е. Польша. — С. Л.) ставим в категорической форме». Хорошо бы чтоб и все действовали так же, ибо, подчеркивал Бек, «исключительная серьезность положения позволяет смело ставить проблемы, значительно энергичнее, чем при нормальных переговорах»[546].

20 сентября Липский будет отчитываться перед Беком о проделанной работе: «В отношении венгерских требований (в беседе с Гитлером. — С. Л.) я специально выделил вопрос о Закарпатской Руси, делая упор на стратегический момент по отношению к России, на коммунистическую пропаганду, проводимую на этой территории, и т. д.».

При этом, запишет польский посол, у него сложилось впечатление, что «канцлер очень заинтересовался этой проблемой, особенно когда я ему сказал, что протяженность польско-румынской границы относительно невелика и что посредством общей польско-венгерской границы через Закарпатскую Русь мы создали бы более крепкий барьер против России. Кроме того, я указал относительно Закарпатской Руси, что территория эта, на которую Словакия не претендует, была дана Чехословакии только как мандат, что население ее находится на очень низком уровне (! — С. Л.) и сильно смешано и что наибольшую заинтересованность в ней имеет Венгрия»[547].

Как видим, именно поляки заинтересовали Гитлера идеей передачи Карпатской Руси Венгрии — идеей, которую он реализует в марте 1939-го. Всякое лыко в строку провоцирования Гитлера. Тут вам и вопросы стратегии — дескать, в случае реализации польского плана будет создан «более крепкий барьер против России», и теоретические выкладки на тему «недоразвитых народов».

Своей одержимостью поляки заряжали венгров. 18 июля 1938 г. в ходе беседы германского посла в Будапеште Макензена с внешнеполитическим руководством Венгрии ему будет заявлено, что в случае военных действий против Чехословакии венграм ничего не останется, как вмешаться по примеру Польши: «Абсолютно достоверно известно, что в подобном случае Польша вмешается немедленно, так что уже по одной этой причине никакое венгерское правительство не может оставаться чисто пассивным»[548].

Правда, венгры так и не смогли сравняться с поляками в «решительности». В беседе с Гитлером 5 января 1939 г. Бек поведает о некоторых нюансах дипломатической активности Польши накануне судетского кризиса. Оказывается, глава польского МИД еще тогда подбивал венгров на занятие территории Карпатской Руси. Бек даже в Румынию не поленился съездить и «привез венграм заверение в том, что румыны не нападут», кроме того, «польский президент заявил в кругу иностранных дипломатов, что в серьезном случае Польша окажет помощь Венгрии»[549]. Но все напрасно. Будапешт ограничился скромными (как считали в Варшаве) запросами относительно чехословацкой территории.

Но зато когда в Мюнхене все прошло для агрессоров гладко, венгры осмелели. И уже в ноябре 1938-го Польша и Венгрия едва не напали на Чехословакию. Да, если б не Гитлер — как ни смешно, но именно он (да еще Муссолини) удержал поляков и венгров — то дальнейшее расчленение Чехословакии произошло бы не в марте 1939-го, а в ноябре 1938-го.

Полпред СССР в Италии Штейн телеграфировал в НКИД 28 ноября 1938 г.: «Поляки и венгерцы, по словам Франсуа-Понсе (посол Франции в Риме. — С. Л.), готовили на днях вооруженный раздел Прикарпатской Руси, но из Берлина и Рима им было указано, что это не будет допущено»[550].

То, что такие планы польско-венгерского вооруженного захвата Карпатской Руси реально существовали, подтверждается и записью беседы Гитлера с Беком от 5 января 1939 года.

Гитлер будет едва ли не оправдываться перед Беком за то, что не удалось полностью уничтожить Чехословакию еще осенью 1938-го. А всю вину за незавершенность агрессии будет валить на тех самых нерешительных венгров: «поскольку Венгрия не оказала ему (Гитлеру. — С. Л.) никакой сколько-нибудь активной поддержки, он смог выступить перед мировой общественностью (имеется в виду — до подписания Мюнхенских соглашений. — С. Л.) лишь с идеей этнографического решения вопроса, в противовес политическому решению, которое должно было бы осуществиться только в контакте между Польшей, Венгрией и Германией как единственно заинтересованными странами и заключалось бы в ликвидации Чехословакии».

«Лишь тогда, — продолжал фюрер, — когда венгры сочли вмешательство безопасным, они стали немного активнее». И только после Мюнхена, сетовал Гитлер, «венгры вдруг заявили, что они претендуют также на крупные области Украины (имеется в виду Карпатская Русь. — С. Л.), и тем самым поставили в трудное положение державы-арбитры».

Но, развел Гитлер руками, было совершенно невозможно пересмотреть уже достигнутые решения «спустя такой короткий промежуток времени после их принятия».

Можно было бы, конечно, решить этот вопрос и силой. Но существовала опасность, что «чехословацкая армия оказалась бы сильнее и, возможно, уже вскоре вступила бы в Будапешт». Пришлось бы вмешиваться Германии — «хотя бы только по престижным соображениям — с целью воспрепятствовать тому, чтобы весь мир торжествовал по поводу победы демократической страны над одним из государств, напавших на нее».

Но Германия к тому времени уже была по ряду причин не готова ввязываться в вооруженный конфликт: «В ноябре обученный призывной возраст был демобилизован», а «повторная мобилизация, само собой разумеется, легла бы чрезвычайно тяжелой психологической нагрузкой на общественное мнение в Германии и помимо этого имела бы своим следствием еще и то, что Франция автоматически предприняла бы мобилизационные мероприятия, которые проводятся в период обострения отношений», — пояснял Гитлер Беку.

«По этой причине в ноябре Германия ни в коем случае не могла допустить возникновения международного конфликта (выделено мной. — С. Л.); это и явилось в конечном итоге одним из решающих моментов для определения ее позиции в украинском вопросе», — завершил свои объяснения Гитлер.

Бек выслушал германского канцлера, но предупредил, что Польша оставляет за собой право решить вопрос с Карпатской Русью военным путем: «В лице агитаторов, которые подвизаются ныне на карпато-украинской территории, Польша узнает своих старых врагов и опасается, что Карпатская Украина, возможно, однажды превратится д ля Польши в очаг таких беспокойств, которые вынудят польское правительство к вмешательству, в результате чего могли бы возникнуть новые осложнения. Это было главнейшей причиной стремления Польши к установлению общей границы с Венгрией»[551].

Несмотря на то что поляки своей чрезмерной агрессивностью даже по меркам Гитлера причинили ему некоторое количество хлопот, фюрер тем не менее был впечатлен польской «смелостью» и «энергичностью» (к которым в своих инструкциях призывал Бек) по части агрессивных захватов.

Венгров будут впоследствии наставлять на польском примере — каким должен быть настоящий агрессор. Например — 16 января 1939-го в беседе с венгерским министром иностранных дел графом Чаки.

Читаешь запись этой беседы — и не можешь отделаться от впечатления, что Гитлер говорит словами Бека и Липского (ранее было о том, как польский посол в Берлине «заинтересовал» Гитлера карпаторусской проблемой). Тогда же, как выше цитировалось, Бек и Липский подсказывали фюреру, что не надо делать упор на этническом составе населения, следует смотреть на вопрос со стратегической точки зрения.

И в январе 1939-го, оценивая позицию Венгрии во время судетского кризиса, Гитлер сетовал — что ж вы, венгры, не подняли во весь голос карпаторусскую проблему? Ведь «в решающие моменты», восклицал Гитлер, он «призывал к себе Имреди (в 1938–1939 гг. премьер-министр Венгрии. — С. Л.) и Стояи (в 1935–1944 гг. венгерский посланник в Берлине. — С. Л.) и заклинал их в их собственных интересах раскрыть перед всем миром требования Венгрии».

Раскрыть «перед всем миром» требования Венгрии — это Гитлеру нужно было не потому, что он ничем иным не был озабочен, кроме венгерских интересов. Берлину, как уже отмечалось, требовалась демонстрация широкой международной поддержки «справедливых» немецких претензий к Чехословакии. Поэтому чем наглее и громче были бы требования Будапешта — тем легче Гитлеру было бы вести переговоры с Западом по вопросу расчленения Чехословакии. Поляки — те в своих требованиях не стеснялись, вели себя так, как и требовалось Гитлеру. А вот венгры проявили некоторую застенчивость.

«Когда, наконец, дело дошло до этого (до раздела Чехословакии. — С. Л.), — возмущался Гитлер, — то Польша зашевелилась, между тем как Венгрия проспала все и сделала только несколько незначительных выступлений. Германия вовсе не собирается жертвовать собою для друзей, которые в решающий момент оставляют ее без помощи. Германия в мировой войне в этом смысле получила хороший урок и не забыла его.

Если бы Венгрия тогда пошла по верному пути и осветила в своей прессе ситуацию для Германии не с этнографической точки зрения, а с территориальной, то все дело рассматривалось бы под углом зрения территориальных вопросов и он, фюрер, не был бы вынужден вступать в дискуссии с Чемберленом. При полном разрешении вопроса, которое было бы для него приятнее, ему было бы безразлично, что произойдет на востоке от Карпат».

Чаки оправдывался. Дескать, «во время кризиса венгерский народ угнетали тяжелые заботы, ибо в военном отношении Венгрия крайне слаба», а «Чехословакия расположила на венгерской границе свои наиболее сильные войска… Если бы венгры начали наступление, то они были бы смяты чехами». Гитлер назвал это оправдание «нелепым», мол, «на чешской границе были сконцентрированы 42 германские дивизии, которые вместе с авиацией, исключительно хорошо подготовленной к действиям, уничтожили бы Чехословакию в какие-нибудь 8 дней».

Не в том была проблема! Не в способности Гитлера уничтожить Чехословакию, а в соусе, под которым это «блюдо» можно было преподнести миру. «Вся проблема в то время состояла в том, решить ли вопрос под этнографическим или территориальным углом зрения. В конечном счете следовало бы изобразить все дело как угрозу всеобщего пожара в средней Европе», — пояснил Гитлер.

«Если, однако, этот вопрос уже разрешен под этнографическим углом зрения и если Англия и Франция уже начали играть в идею гарантии, то невозможно выдвинуть снова всю эту проблему, — вздыхал Гитлер. — Третейское решение было принято в качестве частичного разрешения этнографического вопроса». Он «просил Муссолини представлять в Мюнхене интересы Венгрии и Польши, что было им выполнено. Но если бы Венгрия своевременно решилась действовать, то решения были бы совсем другими».

Т.е. по сути Гитлер излагает все то, что содержалось в инструкциях Бека по вопросу Карпатской Руси и чем Липский донимал Геринга, самого Гитлера и венгерского посланника в Берлине. Абсолютно польское видение вопроса, о котором Гитлер до осени 1938-го даже не задумывался — пока польские дипломаты не подсказали.

Но, утешил фюрер, не все потеряно: «Если надо отклониться от этнографической линии и перейти к территориальным принципам, то это можно сделать только общими силами. Надо стремиться к политико-территориальному разрешению вопроса, и Польша, и Венгрия должны принять в этом участие. Должно быть найдено гениальное разрешение, точно продуманное в смысле времени, требующее наименьшей затраты сил».

Гитлер пообещал конечный «успех», но «разумеется, при условии абсолютной сыгранности. Необходимо действовать, как футбольная команда, Польша, Венгрия и Германия. (выделено мной. — С. Л.) По возможности экономно, без кризисов и молниеносно»[552].

Вот такая «футбольная команда» — германо-польско-венгерская сборная — во главе с Гитлером. Уж и не знаю, в какой ипостаси он в ней выступал — то ли капитана, то ли тренера.