Порт-пароль Гитлера в Европе

Порт-пароль Гитлера в Европе

1937 г. знаменовал собой очередное укрепление позиций Гитлера в Европе и прежде всего за счет ослабления позиций государств, пытавшихся противостоять его замыслам. Профранцузские военные союзы — Малая и Балканская Антанты — трещали по швам, из коллективных систем безопасности страны-агрессоры выбивали одного участника за другим.

Активное пособничество Гитлеру и Муссолини оказывала Польша. Прежде всего Варшава взяла на себя «румынское направление». Значение Румынии в тот период переоценить сложно. Наряду с Югославией Румыния была членом обеих профранцузских антант — Малой и Балканской (т. е. своего рода звеном между этими альянсами). Но кроме того, румынская территория ввиду известной позиции Польши оставалась и единственным коридором, по которому советские войска могли бы прийти на помощь Чехословакии и Франции в случае военного конфликта с Германией. Чтоб перекрыть этот коридор, и поработала Польша в 1937 г., что впоследствии в немалой степени предопределило судьбу Чехословакии (да и вообще судьбу Европы).

Итак, Югославия и Румыния состояли в обеих антантах — Малой (Чехословакия, Румыния, Югославия) и Балканской (Греция, Румыния, Турция, Югославия). Первой фашисты вывели из игры Югославию. 24 января 1937 г. в Белграде был подписан болгаро-югославский пакт, декларировавший, что стороны ни при каких обстоятельствах не будут воевать друг против друга. Тем самым Югославия отказалась от своих обязательств по пакту Балканской антанты о выступлении против Болгарии в случае нарушения последней условий Нейиского мирного договора 1919 г. Спустя два месяца появится еще и итало-югославский пакт о нейтралитете. Добавим, что Югославии эти билатеральные договора с фашистскими державами вылезут боком — 6 апреля 1941 г. болгарские и итальянские войска в союзе с Германией и Венгрией атакуют эту страну. А заодно напомним, что в 1936-м в Белград наезжал полковник Бек — рассказывать югославам о преимуществах союза с фашистскими Италией и Германией.

Для Франции болгаро-югославский пакт явился очередным ударом. Тем более что на этом фоне поляки вели в Румынии агитацию против пакта Франции с Малой антантой. Французский министр иностранных дел Леон Блюм, с которым советский полпред во Франции 9 февраля 1937-го обсуждал эти неприятные новости, только «беспомощно разводил руками»[421].

Ранее мы писали, что в ходе совещания глав государств Малой антанты, состоявшегося 6–8 июня 1936-го, ими была задекларирована «абсолютная монолитность Малой антанты во всех вопросах вопреки проискам Варшавы и Берлина». Однако уже в августе 1936-го под давлением профашистских кругов в Бухаресте в отставку вынужден был подать глава МИД Румынии Николас Титулеску — поборник коллективных систем безопасности, противник превращения Румынии в сателлита Германии и сторонник налаживания румынско-советских отношений. С момента ухода Титулеску Румыния начала дрейфовать по направлению к гитлеровской Германии.

Нарком Литвинов, вызвав 22 февраля 1937-го посланника Румынии в СССР Чиунту, изложил тому, что Москву в новой внешнеполитической линии Бухареста не устраивает: «ослабление малоантантовских связей, господство в Румынии влияния польской и германской миссий и в довершение всего новый пароксизм интимности с Польшей».

Под «пароксизмом» (т. е. приступом) польско-румынской дружбы имелся в виду военный договор между Польшей и Румынией, значение которого вдруг было актуализировано в начале 1937-го с подачи поляков. Исключительная направленность этого договора против СССР сомнений не вызывала, ибо, как указывал Литвинов румынскому посланнику в Москве, «ни против Германии, ни против Болгарии или Венгрии Польша Румынии помощи не окажет».

«Польша вместе с Германией подкапывается под Малую антанту. Мы имели право рассчитывать, что после гарантий, данных нами Румынии в Лондонской конвенции (имеется в виду Конвенция об определении агрессии, подписанная в Лондоне 3 июля 1933 г., гарантировавшая, что советско-румынские территориальные споры, например по Бессарабии, не могут разрешаться с помощью силы. — С. Л.), — указывал Литвинов, — Румыния не станет вновь манифестировать сближение с Польшей, которое мы должны рассматривать как направленное против СССР, ибо никаких других целей это сближение преследовать не может»[422]. У поляков, осуществлявших обработку румын в прогитлеровском духе, никаких других целей и не было.

Еще в конце ноября 1936-го во время визита в Варшаву Антонеску (сменившего Титулеску на посту главы румынского МИД) было зафиксировано «единство взглядов» Польши и Румынии относительно международного сотрудничества. Но главное, что вслед за тем в декабре 1936-го в Польшу отправился начальник генштаба Румынии Самсонович, которого сопровождали ряд высокопоставленных военных чинов Румынии. Было установлено тесное сотрудничество между разведками обеих стран. Согласован план военных перевозок на случай войны. Принято решение о создании второй железнодорожной линии связи между Польшей и Румынией, которая проходила бы подальше на запад от советской границы.

Наконец, как сообщало советское посольство в Москву в декабре 1936-го, Польша поставила вопрос об изменении характера польско-румынского военного договора — поляки предложили, «в связи с новой международной обстановкой», изменить договор с чисто оборонительного «в сторону оборонительно-наступательную»[423]. К наступлению на кого поляки подбивали готовиться Румынию — понятно: на СССР. Позднее поляки предъявят и конкретные планы в развитие тезиса об «оборонительно-наступательном» польско-румынском союзе, но о них чуть ниже.

Еще одной важной задачей, как мы уже отмечали, для Польши было предотвратить возможный пропуск советских войск по территории Румынии для противодействия агрессии Германии. И эту услугу поляки Гитлеру оказали в лучшем виде. Уже в начале 1937-го Варшава добилась от Бухареста подтверждении румынским кабинетом польской интерпретации § 5 польско-румынского договора. А согласно польской трактовке румыны не могут не только подписывать какое-либо соглашение военного характера с СССР, но даже вести об этом переговоры без предварительного согласия Польши[424].

В феврале 1937-го произошел еще один примечательный случай, свидетельствовавший о том, что совместные польско-германские усилия по обработке Румынии в профашистском духе дают плоды: из Бухареста был отозван посланник Чехословакии в Румынии Ян Шеба.

Чем примечателен этот дипломат? В мае 1936-го он опубликовал книгу «Россия и Малая Антанта в мировой политике», в которой выступил в защиту советско-чехословацкого договора о взаимопомощи от 16 мая 1935-го, ратовал за заключение аналогичного договора между СССР и Румынией. Шеба подверг резкой критике внешнюю политику Польши и ее деструктивную деятельность против Малой антанты. Концепция Шебы относительно геополитической роли Малой антанты в Европе довольно интересна. Он полагал, что Малая антанта может обеспечить себе безопасность в союзе с СССР и Францией (эти мощные страны располагались, условно говоря, на флангах Малой антанты) и играть весомую роль в европейской политике, если страны-участники будут укреплять малоантантовские связи и говорить одним голосом. Само собой, концепция Шебы шла вразрез с планами Берлина и Варшавы.

Естественно, Шеба активно поддерживал политику Титулеску. В одном из докладов советской разведки говорилось о «„рекламном“ политическом завтраке, устроенном в честь мин. Титулеску», на котором Шеба провозгласил тост за Титулеску «как вдохновителя политики Балканского блока и Малой Антанты» (т. е. той политики, которой так яростно противостояли Берлин и Варшава). Как прокомментируют в ИНО ГУГБ НКВД это выступление чехословацкого посла, он «сказал это исключительно с целью поднять поколебавшийся авторитет Титулеску»[425].

Это, как отмечал в письме в НКИД СССР от 9 февраля 1937-го советский полпред в Румынии Островский, «сделало Шебу мишенью польской и немецкой миссий». Для своей работы, сообщал Островский, «поляки и немцы использовали (главным образом поляки, которые играли и играют роль вредных мальчиков) всякие гнусные анонимки». В январе 1937-го, указывал он, «поляки и немцы здесь соединенными усилиями поставили задачей свалить Шебу, сделав из этого политическую (анти) — малоантантовскую демонстрацию, и одновременно спровоцировать (румынское) правительство на то, чтобы поставить точки над „i“ в румыно-советских отношениях»[426]. В результате этой кампании, тактически поддержанной румынскими правящими кругами, Шеба был отозван.

В «случае Шебы», заявит 1 марта 1937-го советский полпред в Бухаресте главе внешнеполитического ведомства Румынии Антонеску, волновало «то обстоятельство, что и поляки, и немцы, руками которых все это дело смонтировано, имели в виду ударить и ударили и по Малой антанте, и по нам (т. е. СССР. — С. Л.)». «Вот почему нынешняя кампания прессы против нас, — продолжал советский полпред, — как и все прочее, принимает особый характер в свете состояния Малой антанты, которая переживает не кризис роста, а находится в полосе жесточайшего кризиса, кануна распада, доказательство чему — укрепление отношений Югославии с врагами Малой антанты, Румынии с Польшей, врагом и Малой антанты, и Советского Союза. Мы считаем несовместимой с возможностью дружественных отношений с нами интимность отношений с Польшей, являющейся порт-паролем[427] Германии в Европе»[428].

В апреле 1937-го в Бухарест пожалует лично полковник Бек — наиболее старательный порт-пароль Гитлера. Польская официозная пресса, широко комментировавшая эту поездку, захлебывается от роли «великой державы», которую-де все больше играет Польша[429]. Особая статья комментариев — мусоление всякого рода антисоветчины, грозящей западной цивилизации, и против чего, мол, теперь единым фронтом встают Польша и Румыния. Во всех правительственных органах печати публикуются массивные статьи «о наступлении Коминтерна на Польшу», о якобы развязывании Коминтерном мировой революции и планов по большевизации Польши, все это сопровождается тенденциозно подобранными цитатами из постановлений Коминтерна, решений ВКП(б) и т. д. Коминтерн, соответственно, отождествляется с Советским правительством и МИДом[430].

Тут надо отметить, что вся эта массированная «антикомминтерновская» кампания — дань Гитлеру. Незадолго перед тем, 25 ноября 1936-го, в Берлине между Германией и Японией был заключен «Антикоминтерновский пакт», который с удовольствием восприняли в Варшаве. Конечно, Гитлер хотел видеть среди участников пакта и союзных поляков (тем паче статья 2 пакта прямо приглашала другие «цивилизованные» страны присоединяться). Ниже мы скажем о том, как Варшава чуть было не вляпалась в это фашистское образование, а в тот момент, судя по всему, шла пропагандистская обработка польского населения именно с прицелом на присоединение Польши к «Антикоминтерновскому пакту».

Фашистская «антикомминтерновская» идеология вполне соответствовала и все более фашизирующейся государственной идеологии Польши. Показательна ситуация с декларацией полковника Коца от имени ОЗН (после смерти Пилсудского взамен «Беспартийного блока сотрудничества с правительством» полковник Коц организовал «Лагерь национального объединения» — Oboz Zjednoczenia Narodowego — в польской транскрипции ОЗН), провозглашенной как раз в описываемый нами период.

Оная декларация ОЗН, как телеграфировал в НКИД СССР советский полпред в Польше, «делала большой шаг в сторону антисемитизма». Дело в том, что заместитель Коца по ОЗН полковник Ковалевский (бывший военный атташе Польши в Москве и Бухаресте) в одном из выступлений заявил, что членами этого «Лагеря национального объединения» могут быть… страшно сказать… евреи! Что тут началось! В Польше случился грандиозный скандал общенационального масштаба.

Причем возмутились как проправительственные, так и оппозиционные круги. По части антисемитизма польская элита была единодушна. «Разница в разрешении еврейского вопроса между политикой эндеков и нынешней позицией пилсудчиков сводится лишь к методам действий. Эндеки просто устраивают погромы, Коц и Медзинский же хотят изгонять евреев из Польши более „культурными“ способами», — писал в Москву полпред СССР в Варшаве Давтян.

От оппозиции, в частности, лютовала пресса эндеков, обвинявшая «Коца и Ковалевского в том, что они будут принимать в ОЗН и евреев». Ввиду серьезности обвинений (для той Польши сотрудничество с евреями было весьма тяжким обвинением) ОЗН пришлось делать специальное разъяснение, что Ковалевского не так поняли, и что никаких евреев в этой организации не будет. «Приписывание мне слов, что лицо еврейского происхождения и вероисповедания может принадлежать к лагерю, поскольку это лицо может заявить себя принадлежащим к польской национальности, не отвечает действительности… Принцип христианства, на котором основывается декларация полковника Коца, будет решающим фактором при подборе членов лагеря», — оправдывался Ковалевский в пространном заявлении, добавив, что членами ОЗН могут быть только чистокровные поляки, а «евреи не являются поляками»[431].

Однако мы отвлеклись от поездки Бека в Бухарест. «Газета польска», комментируя этот визит, отмечала в передовице от 22 апреля, что «союз с Польшей является для Румынии страховкой в отношении ее наиболее крупного соседа — Советского Союза», в свою очередь для Польши союз с Румынией — это «один из основных факторов равновесия и мира на территории от Балтики до Черного моря».

«В ряде комментариев других правительственных органов, — сообщал советский полпред в Варшаве 26 апреля 1937-го в письме на имя Литвинова, — совершенно ясно высказывается желание о создании блока всех балтийских государств и Румынии, конечно, под руководством „великой Польши“ и, надо полагать, в тесном сотрудничестве с Германией и эвентуально с Италией. Таким образом, антисоветское острие визита Бека не представляет никакого сомнения, и никто это уже не считает нужным скрывать»[432].

Но ближайшей практической задачей Бека, конечно, было добиться дальнейшего развала Малой антанты и изоляции Чехословакии от ее партнеров. Прежде всего это наносило удар по интересам как бы союзника Польши — Франции. Чуть позже, в начале мая 1937-го, бывший проездом в Париже Литвинов сделает «визит вежливости» к своему французскому коллеге Дельбосу и даже пожмет по этому поводу плечами: «Коснувшись махинации Бека, я указывал на создавшуюся аномалию, когда Польша, получая от Франции денежную и военную помощь, интригует против связанных с Францией пактами помощи Чехословакии и СССР», — скажет он в телеграмме в НКИД СССР[433].

А что до махинации Бека, то она состояла в том, что типа союзная Франции Польша умудрялась быть еще и союзником фашистских держав, а кроме того, вынашивать планы расчленения другого французского союзника — Чехословакии.

Как сообщал в Москву советский полпред в Варшаве, Румыния «усиленно обрабатывается» Германией, Италией «и, конечно, Польшей. Польша с азартом включилась в общую германо-итальянскую обработку Румынии, активно исполняя свои обязанности союзника Германии, в надежде на свою долю добычи при перекройке карты Дунайского бассейна, в первую очередь, конечно, Чехословакии. Можно без преувеличения сказать, что (за) последний год польская внешняя политика еще больше сомкнулась с линией германской политики и стала более откровенно антисоветской. Внешним выражением этого стала и польская пресса, которая, правда, и раньше не скупилась на антисоветские выпады. Но теперь эта антисоветская кампания польской прессы в вопросах внешней политики стала более откровенной и более активной. Официозная пресса теперь уже не считает нужным скрывать польских планов в сколачивании антисоветского блока и борьбы с Советским Союзом»[434].

Кстати, насчет упомянутой роли Польши как «великой державы», с чем ее пресса связывала принятие под «польское покровительство» Румынии. Если год-полтора перед тем Варшава носилась с идеей «Балтийской антанты» (само собой, с руководящей ролью Польши), то к 1937-му поляки дозрели до более глобального прожекта. Теперь бы его назвали Балто-Черноморской дугой.

К середине 1937-го информации на сей счет становилось все больше. 1 июня 1937 г. замнаркома индел Потемкин предлагает советскому полпреду в Финляндии выяснить отношение официального Хельсинки к «идее Бека», заключавшейся в том, чтобы выстроить «„санитарный кордон“ от Балтийского до Черного моря… под главенством Польши»[435]. В тот же день Потемкин отправляет письма полпредам в Швеции (А. Коллонтай), в Норвегии (И. Якубовичу) и в Дании (Н. Тихменеву) с тем же поручением — прозондировать позицию скандинавов: «Прошу в очередных письмах осветить проблему отношений скандинавского блока… на то, что Польша… за последнее время пропагандирует в Прибалтике идею создания „санитарного кордона“ из стран, расположенных между Германией и СССР, начиная с Финляндии и кончая Румынией. Эта идея представляет собой не что иное, как новый вариант старого плана создания антисоветского блока на западной границе СССР»[436].

Очевидно, и здесь не обошлось без очередного тонкого хода Гитлера, активно игравшего на польской тяге к «великодержавию». И действительно, жалко, что ли, фюреру — пускай поляки позабавятся, потешат свое самолюбие, главное, что поработают в интересах третьего рейха, отрывая от Франции ее союзников и создавая «санитарный кордон» у границ СССР, не допуская, таким образом, советского вмешательства в перекройку европейских границ.

Румынию полковник Бек открыто трактовал «как страну, интересы которой Польша призвана охранять». Беспардонство Бека доходило до того, что он открыто характеризовал в польской прессе румынских государственных деятелей «как кантитэ нэглижабль» (от франц. quantit? n?gligeable — нечто не стоящее внимания), позволял себе фамильярно похлопывать по плечу румынского короля, называя его «единственным партнером в польско-румынском союзе»[437].

Распоясался глава польского МИД от переполнявших его чувств «национального величия», представлений о себе самом как о главе дипломатии одной из «великих держав» Европы. И эти ощущения, столь сладостные для шляхетского самолюбия, давала именно та политика, к проведению которой Варшаву подталкивал Берлин, — миссия Польши как «бастиона цивилизации против восточного варварства», широкие переспективы территориальных захватов (аппетиты по этой части, как мы помним, у поляков остались неудовлетворенными еще с периода после Первой мировой войны). Кто мог еще предложить что-то подобное Польше? Только Гитлер! На тот момент в союзе с Гитлером поляки, как говорится, находили себя.

А вот уже в Варшаве румынский король. Годом ранее Титулеску решительно отклонил приглашение посетить Польшу, т. к. понимал, в каком ключе поляки преподнесут его визит. Но совместные польско-германские усилия дают плоды: теперь в польскую столицу пожаловал сам король Румынии. Ему присваивают чин польского полковника (как какому-нибудь туземному князьку), а польская пресса с пафосом пишет «о польско-румынском союзе как бастионе западной цивилизации от моря до моря, представляющем 55-миллионную силу в Центрально-Восточной Европе»[438].

Все это подавалось как огромный успех польской внешней политики и свидетельство новой роли Польши как «великой державы», взвалившей на свои могучие плечи миссию покровителя Центральной и Восточной Европы.

Само собой, в этом шовинистическом барабанном бое было немало фанаберических фантазий, скажем, советский временный поверенный в Варшаве 8 июля 1937-го с иронией прокомментирует освещение визита румынского короля в польском официозе: «Нужно учитывать, что такое правительство, как польское, заинтересовано в непомерном раздувании каждого своего внешнеполитического успеха. Это, впрочем, относится и к внутренней политике. Например, эксплуатируя популярность Пилсудского, пилсудчики хоронили его три раза — в Варшаве, Кракове и Вильно. Теперь, после самовольного удаления праха Пилсудского из усыпальницы польских королей митрополитом Сапегой, не исключено, что будут новые похороны»[439]. Однако, писал в том же письме советский временный поверенный в Варшаве Литвинову, «в лице румынского короля, фашистские и антисоветские настроения которого Вам известны, Бек нашел благодарного собеседника. По-видимому, также уделил натравливанию румын против Франции, Чехословакии, Лиги Наций и коллективной безопасности»[440].

И главным итогом визита румынского короля стала дальнейшая активизация военного сотрудничества Польши и Румынии в русле концепции Бека по созданию «санитарного кордона», отделяющего СССР от Европы.

В дипкорпусе распространилась информация о том, что предметом секретных польско-румынских переговоров было расширение и уточнение военной конвенции, а также специальное соглашение о непропуске советских войск через территорию Польши и Румынии.

Эти данные получали косвенное подтверждение тем, что немедленно после отъезда короля в Румынию туда направился начальник польского генштаба генерал Стахевич, его заместитель генерал Малиновский и полковник Ковалевский (о котором мы упоминали в связи с антисемитской декларацией ОЗН и который на тот момент являлся польским военным атташе в Румынии). После переговоров с коллегами из румынского генштаба Стахевич и компания были удостоены длительной аудиенции у румынского короля.

«В этой связи, — писал в Москву советский временный поверенный в Польше, — приобретает большое значение слух о секретном соглашении относительно непропуска Красной Армии… Бек мог использовать отсутствие каких бы то ни было расхождений между ним и королем по этому вопросу и вырвать у короля подпись под секретным протоколом о непропуске наших войск. Такой протокол был бы для Бека большим успехом, так как всякие новые секретные военные соглашения, заключаемые в теперешний предвоенный период, действительно связывают партнера, в данном случае румын, и усиливают значение польско-румынского военного союза».

При том что выше цитированная информация нуждалась в дополнительном подтверждении, однако, как справедливо отмечал советский дипломат, важным представляется «самый факт циркуляции подобного рода слухов»[441].

Данная информация была настолько серьезно воспринята в Москве, что советский полпред в Румынии Островский 14 июля 1937 г. в ходе длительной беседы с министром внутренних дел Румынии Инкулецем вынужден был даже осторожно предупредить Бухарест о последствиях, которые будет иметь для него такая политика.

Советский дипломат сетовал, что Румыния попала «в лоно польской политики, которая никогда не была просоветской, но которая в течение последних трех лет превратилась в инструмент гитлеровской политики в Европе», что «Румыния свои отношения с Польшей ставит во главу угла своей внешней политики, считая их первостепеннее своих отношений со странами Малой Аатанты и Франции», наконец, заявил, что «было бы наивно со стороны румын думать, что мы (т. е. СССР. — С. Л.) можем еще долго молчаливо присутствовать при демонстрациях, подобных польско-румынским визитам»[442].

А к концу июля 1937-го в Москве имели полную информацию относительно секретных соглашений между Польшей и Румынией. И польско-румынские договоренности шли намного дальше, чем просто непропуск советских войск по территориям обеих стран. Как выяснилось, Варшава увлекла Бухарест перспективами территориальных захватов.

В письме замнаркома Потемкина (от 31.07.1937) на имя полпреда СССР в Германии Юренева излагались данные относительно новой военной конвенции, подписанной начальниками генштабов Румынии и Польши:

«Во-первых, определяется количество войск, выдвигаемых той и другой стороной на восточную границу при конфликте с СССР. Румыны выставляют 250 тыс., поляки — 350 тыс.

Обе стороны обязуются не пропускать советские войска на свою территорию.

…Если в сопредельных областях СССР произойдет восстание, предусматривается интервенция со стороны Румынии и Польши.

В случае, если в результате совместных действий союзников в их руках окажется вновь приобретенная территория, над ней устанавливается кондоминиум. Не позднее четырех месяцев по окончании военных действий эта территория делится между союзниками, причем область на юг по линии Винница — Киев — р. Десна остается за Румынией, включая Одессу, а на север — за Польшей, включая Ленинград. Польша обязуется снабжать румынскую восточную армию техникой, авиацией, запасными частями и противогазами, за что Румыния доставляет ей нефть и потребное сырье.

Количество румынских вооруженных сил на восточной границе увеличивается. В Румынии проводятся работы по улучшению существующих путей сообщения и созданию новых линии по направлению к восточной границе, для чего румынским правительством выпускается специальный заем. Для проверки выполнения принятых решений предусматривается обмен офицерами генштаба.

Сообщаю Вам вышеприведенные сведения для иллюстрации того, какие результаты дает работа государств фашистского лагеря, в частности Польши, по разложению Малой Антанты и по вовлечению отдельных членов последней в орбиту антисоветского блока», — сообщал Потемкин[443].

В Бухаресте желающих строить свою «великую державу» («великую Румынию») тоже хватало. И то, что к концу 30-х румынская элита была представлена типами вроде Антонеску (а не такими, как экс-глава МИД Титулеску), — в т. ч. польская «заслуга». Дерибанить советскую территорию на пару с поляками румынам, правда, не придется. Зато они попытаются реализовать прожекты, подкинутые им Варшавой в 1937-м, уже в союзе непосредственно с Гитлером. Тот тоже посулит «великой Румынии» обширные территории, включая Одессу (которую «великие румыны» даже успеют на время переименовать в «Антонеску»).

Но, собственно, на какой еще путь могла подталкивать Румынию ее тогдашний патрон Польша, политику которой замнаркома индел СССР Потемкин охарактеризует посланнику Румынии в СССР г-ну Чиунту (в беседе от 19 сентября 1937 г.) следующим образом: «вопреки национальным интересам Польши, требующим от нее лояльного сотрудничества с державами, проводящими политику мира, ее нынешнее правительство идет на поводу у Германии, толкающей Польшу на путь опаснейшие авантюр. Рано или поздно Польше придется расплачиваться за эту политику». На уточняющий вопрос Чиунту (к слову, бывший личный секретарь Титулеску и его протеже), что именно толкает Польшу на такой путь, Потемкин ответит: «фашистское правительство, связавшее свою судьбу с Гитлером»[444].

Политика Польши в тот период была настолько в русле держав-агрессоров (Германии, Италии и Японии), что в дипломатических кулуарах высказывалась уверенность, что Варшава вот-вот официально поставит свою подпись под «Антикоминтерновским пактом».

В ноябре 1937-го на фоне присоединения к «Антикоминтерновскому пакту» Италии (06.11.1937) французское агентство «Гавас», ссылаясь на свои дипломатические источники, распространило информацию, что Варшава последует вслед за Римом. Более того, «Гавас» сообщал, что по этому поводу советский полпред в Польше Б. Виноградов якобы высказал предостережения личному представителю Бека Кобылянскому — дескать, СССР не оставит такой шаг Варшавы без последствий.

Польское агентство ПАТ (Polska Agencja Telegraficzna — PAT) выпустило коммюнике с опровержением. Прежде всего, конечно, чтоб подчеркнуть самостоятельность и независимость польской внешней политики — мол, еще чего не хватало, чтоб Москва Варшаве указывала. Как пояснит сам Кобылянский, «Бек принужден был выступить с этим опровержением, так как в сообщении „Гавас“ говорилось о давлении СССР на польское правительство в вопросах его внешней политики». Но заодно Варшава опровергнет и намерение присоединяться к «Антикоминтерновскому пакту».

Что до предупреждения Москвы, то его действительно не было (что следует и из советской дипломатической переписки). Но примечателен сам факт, что дипломаты иностранных миссий, пребывавших в Варшаве, не сомневались на предмет присоединения Польши к Германии и Италии.

Как напишет в Москву временный поверенный в делах СССР в Польше 12 ноября 1937-го, «такие же слухи (как и в сообщении „Гавас“. — С. Л.) распространились в здешнем дипломатическом корпусе… в дипломатическом корпусе действительно распространились слухи о моем разговоре с Кобылянским, и все этот разговор восприняли как серьезное предупреждение со стороны СССР по адресу Польши».

В то же время, как смеясь заметил французский посол в Варшаве Ноэль, «сообщение агентства „Гавас“ сыграло положительную роль в том смысле, что заставило поляков выявить свою позицию по отношению к тройственному антикоммунистическому соглашению». «В общем, отступление с барабанным боем», — саркастически подытожит Виноградов[445].

Однако и через месяц, в декабре 1937-го, все еще сомневающиеся французы будут требовать у поляков заверений относительно их неприсоединения к «Антикоминтерновскому пакту», в частности, находившийся с визитом в Варшаве глава МИД Франции Дельбос[446].

Для Польши официально примкнуть к «Антикоминтерновскому пакту» было проблемой. Это затрудняло бы демагогию насчет «политики равновесия», негативно сказалось на польско-французских отношениях (совсем порывать с Францией Варшаве было невыгодно), и, конечно, крайне обострило бы отношения с СССР, вплоть до постановки Москвой вопроса о денонсации польско-советского пакта о ненападении. Учитывая, что в тот момент назревали события вокруг Чехословакии (кроме того, Польша посматривала в сторону Литвы), сохранение польско-советского пакта было в интересах Варшавы (да и Берлина тоже — ибо в случае отсутствия указанного пакта СССР эвентуально мог вмешаться в события на стороне Чехословакии через польскую территорию).

И хотя форма во внешней политике тоже имеет немалое значение, но еще важнее содержание. Не будучи в «Антикоминтерновском пакте» формально, Варшава проводила на внешней арене курс, отвечающий интересам стран-агрессоров.