Несколько предварительных замечаний

Несколько предварительных замечаний

Позвольте мне сразу признаться: у меня своеобразные познания в истории Европы, им недостает фактов, и они не лишены пробелов. Вообще–то те, кто изучал европейские государства, до сих пор благоразумно избегали обобщений в масштабах тысячи лет. А те, кто отважился на такое, обычно стремились выявить отличительные черты Запада в целом или предлагали единственный стандартный путь формирования государств или то и другое. Обычно такие исследователи ведут рассказ ретроспективно, ища истоки тех государств, которые нам сейчас известны как Германия или Испания и пренебрегая теми, которые по пути исчезали, вместо того чтобы постараться представить полную картину разных путей формирования государств.

Заявляя, что существовало множество путей, зависевших от того, насколько легко концентрировались капитал и принуждение, провозглашая существенную независимость формы государства от доступа (в прошлом) к капиталу, предлагая вместо ретроспективного — анализ преобразований структуры государства, устремленный в будущее, — я оставляю проторенную дорогу академической науки и пускаюсь в авантюру, переосмысляя прошлое. Поскольку же я намерен рассмотреть события за тысячу лет на двухстах с небольшим страницах, могу надеяться только установить некоторые важные соотношения и показать, как они проявляли себя.

Чтобы основательно представить динамику развития европейской экономики, нужен гораздо более внушительный труд. Прежде всего я слишком мало уделил внимания колебаниям цен, производительности, торговле и росту населения, упустив (среди прочего) влияние таких важных периодов роста цен, как в XIII, XVI и XVIII вв. (и депрессий в промежутках) на жизнеспособность различных видов государств и соответственно на власть, на торговцев, крестьян, землевладельцев, должностных лиц и другие общественные классы (Abel, 1966; Frank, 1978; Kriedte, 1983; Wallerstein, 1974– 1988).

К тому же я лишь бегло рассматриваю изменения в организации производства и складывавшиеся в результате структуры классов. И не потому, что я этим пренебрегаю. Напротив, отношения землевладельцев с теми, кто землю обрабатывал, оказывали громадное влияние на создание государства, защиту и изъятия, что хорошо видно по тому, как сильно различались Венгрия, Флоренция и Англия. Прусское государство XVII в., например, несло на себе приметы предшествующей истории Пруссии: в XIII—XIV вв. Тевтонский орден распространил военный контроль на этот малонаселенный район, покорил славян, живших здесь раньше, привлек сюда немецких рыцарей и организовал большие поместья, а также поощрял этих рыцарей, чтобы они привлекали крестьян на расчистку и обработку пахотной земли, которую затем отдавали рыцарям в оплату за собираемые ими налоги и службу. Такая организация на уровне домохозяйства, деревни или региона, без сомнения, влияла на жизнеспособность разного рода налогообложений, воинскую повинность и надзор. Но мои задачи и без того сложны. Чтобы сконцентрироваться на механизмах формирования государства, я буду часто стандартизировать или считать само собой разумеющимися отношения между землевладельцами, крестьянами, сельскохозяйственными рабочими и другими главными акторами сельских районов.

Сосредоточившись на ключевых отношениях, я не буду рассматривать иные теории образования государства, предложенные прежде или сейчас. Я не стану прояснять происхождение главных идей нашей книги. Будем считать само собой разумеющимся, что теории Карла Маркса, Макса Вебера, Йозефа Шумпетера, Штейна Роккана, Баррингтона Мура, Габриеля Арданта и других, без сомнения, повлияли на изучение занимающего нас здесь вопроса; cognoscenti, конечно, почти на каждой странице обнаружат влияние этих теорий, а критики потратят немало слов, чтобы втиснуть эту книгу в рамки той или иной школы. Если бы мы занялись всеми этими вопросами, рассмотрели подробно все теории и исторические факты процесса формирования государства, наше исследование не только утратило бы четкость, но и выросло вдвое без того чтобы сильно продвинуться вперед. Мы предлагаем вместо этого сфокусировать внимание на действительных процессах формирования государства.

Ради компактности изложения я буду пользоваться приемами метонимии и опредмечивания. Так, метонимически я буду говорить о правителях, королях или суверенах, как если бы они представляли собой весь аппарат принятия решений в государстве, сводя в одну точку весь сложный, определяемый конкретными условиями комплекс социальных отношений. Метонимически я буду говорить о городах, имея в виду региональную сеть производства и торговли, центром которых были крупные поселения. Опредмечивая понятия, я буду приписывать отдельный интерес, причину, способность и действие государству, правящему классу или их подданным. Без подобного упрощения. Не прибегая к указанным приемам, мы не смогли бы установить основные связи в сложном процессе формирования европейских государств.

Таким образом, мы по большей части исходим в нашем исследовании из модели, включающей следующие элементы: правитель, представляющий суммарно общее принятие решений самых властных фигур в государстве; правящий класс, выступающий в союзе с правителем и контролирующий основные средства производства на территории, находящейся под юрисдикцией этого государства, другие клиенты, получающие определенные выгоды от своей связи с государством, противники, враги и соперники государства, его правителя, его правящего класса как внутри, так и вне территории государства, остальное население, находящееся в юрисдикции государства, аппарат принуждения, включая армию, флот и другие организованные и концентрированные средства применения силы, действующие под контролем государства, и гражданский аппарат государства, состоящий в первую очередь из фискальных, административных и судебных органов, действующих под его контролем.

Наши выкладки будут сводиться, по большей части, к описаниям и объяснениям различных путей, какими правители, правящие классы, клиенты, противники население, организации принуждения и гражданские аппараты проявляли себя в европейской истории, начиная с 990 г. Время от времени мы будем «распаковывать» одну–две опредмеченные категории — чаще всего специально указывая, когда, почему и с каким результатом капиталисты (конечно, также обобщенное представление) попадают в ту или иную категорию. Но в целом наша аргументация строится, без сомнения, на том, что каждая категория реальна, едина и несомненна. Нам приходится идти на это в попытке описать события на целом континенте за тысячу лет.

И наконец, последнее. Мне пришлось иметь дело с огромным количеством исторических фактов — казалось, я плыву по бурной реке через пороги, и лодка то и дело взлетает, опускаясь лишь на мгновение. У меня нет достаточных знаний по истории, необходимых для исчерпывающего описания всего материала данной книги, и привести все факты в подтверждение того, что я думаю, означало бы безмерно утяжелить текст. Так, всякий ответственный автор, например, захотел бы сослаться на труды Рейнхарда Бендикса, Уолтера Корпи, Фида Скокпол, Горана Терборна и многих других, описывая современный этап государственного строительства. Ничего подобного я не делаю, обращаясь к работам других авторов только для прямого их цитирования или ради содержащейся в них скрытой или спорной информации. Конечно, специалистам придется подвергнуть критическому рассмотрению мои ссылки на историю Европы и решить, искажают ли фактические ошибки последовательность моих построений.

Так что аргументы нашей книги не подлежат немедленной верификации или опровержению, поскольку это широкие, обобщающие и умозрительные аргументы. Тем не менее мы можем отвергнуть их как неверные, если обнаружим, что:

1) правители, находясь в различных отношениях с капиталом и принуждением, придерживаются, тем не менее, сходных стратегий, приводящих к сходным результатам, в своих усилиях создать вооруженные силы и государственную власть;

2) важнейшие моменты развития и преобразования определенного государства и системы европейских государств в целом не соотносятся с войной или приготовлением к войне;

3) в результате усилий по собиранию вооруженных сил не появляются устойчивые и характерные черты государственной структуры;

4) правители сознательно принимаются строить государства по заранее разработанному плану и преуспевают в том, чтобы точно следовать таким планам;

5) некоторые или все установленные опытным путем закономерности, выделенные мной, — а именно: a) география формирования государств, b) характерное включение городских олигархий и институтов в структуру национального государства, c) развитие представительных институтов, несмотря на то что они противоречат интересам правителя, d) движение политических и коммерческих сил в направлении от Средиземноморья к Атлантике, e) упадок городов–государств, городов–империй, федераций и религиозных организаций и f) переход от войн к громадным сражениям массовых армий и флотов — на деле не соответствуют историческим фактам;

6) другие объяснения этих установленных опытным путем закономерностей более экономичны и/или более убедительны и состоятельны.

Если хоть что–то из перечисленного окажется верным, в моих аргументах надо будет усомниться. Если все верно, то я совершенно не прав.

Под угрозой оказываются важные теоретические положения. Так можно ожидать, например, что сторонник представления Джозефа Страйера о том, что миротворческая деятельность монархов внутри страны началась гораздо раньше и была гораздо важнее в принятии людьми государства, чем это следует из моей работы, поддержит тогда и большинство других обвинений против предлагаемого здесь анализа. Можно ожидать, что сторонник Дугласа Норта будет утверждать, что в основе множества перемен, которые, я считаю, были вызваны подготовкой к войне, по его мнению, лежит создание государства и защита прав собственности. От сторонника Иммануэля Валлерстайна можно ждать, что он будет приписывать гораздо большее значение, чем я, государственной деятельности в продвижении и поддержании интересов капиталистов. А сторонник Пери Андерсона возразит (по крайней мере в том, что относится к середине рассматриваемого мной периода), что я сильно недооценил вклад европейской знати в создание громоздких «абсолютистских» государств. Так что признание моих построений правильными или неверными зависит от широко обсуждаемых разногласий по поводу формирования европейских государств.

Построенный нами список можно считать списком правомерных, полуправомерных и неправомерных критических замечаний (о нашей книге). Было бы правомерно и уместно установить, что одно из перечисленных обстоятельств или похожее обстоятельство, вытекающее из моей аргументации, применимо к некоторому достаточно большому отрезку европейского прошлого. Было бы полуправомерно продемонстрировать, что некоторая аргументация не распространяется на достаточно крупные, долгосрочные характеристики некоторых государств. (Этот критерий был бы лишь полуправомерным, потому что показывал бы, что мы привели неполный аргумент — что я с готовностью признаю, — а не ошибочный.)

Неправомерно было бы жаловаться, что я не принимаю во внимание некоторые переменные величины, которые критикам кажутся важными: физическую среду, идеологию, военные технологии или что–то еще. Критика отсутствия некоторых переменных может быть оправдана только тогда, когда критик докажет, что пренебрежение именно данной переменной величиной искажает оценку соотношения между другими переменными, которые учтены при нашей аргументации. Вопрос не в том, чтобы учесть все (что бы это ни было), но в том, чтобы правильно определить главные соотношения.

Имея в виду именно эту цель, мы сосредоточимся в следующей главе на изменении географии городов и государств в Европе за рассматриваемые тысячу лет. В главе 3 остановимся на механизмах, посредством которых правители государств приобретали средства для осуществления своей основной деятельности — специально для создания вооруженных сил — и употреблении этих механизмов в структуре государства. Глава 4 посвящена отношениям между государствами и гражданами, в ней прослеживается процесс формирования больших, многофункциональных государств путем переговоров. В главе 5 мы рассмотрим альтернативные пути формирования государства, выявляя результаты различных типов отношений с капиталом и принуждением. В главе 6 европейские государства рассматриваются как взаимодействующие стороны, как система, которая своим действием ограничивает действия составляющих ее членов. В главе 7 мы подходим к нашему времени и размышляем о современных отношениях между капиталом и принуждением, пытаясь понять, почему военные захватили власть во многих государствах после Второй мировой войны; мы также попытаемся определить, каким образом европейский опыт помогает нам понять бурную жизнь государств наших дней.