XXVI 1931 год: альтернатива левой оппозиции

XXVI

1931 год: альтернатива левой оппозиции

Неослабевающий административный нажим и усиление политических репрессий не избавляли народное хозяйство от постоянных сбоев. Наиболее серьезные провалы сталинских планов обнаружились в росте себестоимости промышленной продукции. В 1931 году вместо запланированного снижения на 11 % она выросла на 6,8 %. На 1932 год было запланировано более скромное снижение себестоимости — 1 %. Тем не менее рост её оказался выше, чем в предыдущем году, составив 8,1 %. Это свидетельствовало о падении темпов роста производительности труда и усилении инфляционных процессов.

В условиях ухудшения работы промышленности Сталин выступил 23 июня 1931 года с речью на совещании хозяйственников «Новая обстановка — новые задачи хозяйственного строительства». В ней была изложена новая экономическая программа, ставшая известной под названием «шести условий товарища Сталина». На эту речь Троцкий откликнулся статьей «Новый зигзаг и новые опасности». Сопоставление этих двух документов позволяет представить содержание альтернативы сталинской политике, выдвинутой левой оппозицией в 1931 году.

В своей речи Сталин констатировал, что на большинстве промышленных предприятий наблюдается «отсутствие чувства ответственности за работу, небрежное отношение к механизмам, массовая поломка станков и отсутствие стимула к поднятию производительности труда». Для характеристики причин такого удручающего положения он приводил слова рабочих: «Мы подняли бы производительность труда, но кто нас оценит, когда никто ни за что не отвечает?». Возлагая за всё это ответственность, как обычно, на местных руководителей, в данном случае — хозяйственных, Сталин заявлял: «Не может быть сомнения, что наши хозяйственники достаточно хорошо понимают всё это. Но они молчат. Почему? Потому, очевидно, что боятся правды. Но с каких пор большевики стали бояться правды?» [469].

Комментируя эти слова, Троцкий писал: «Убийственное признание. Вернее: самоубийственное признание. „Никто ни за что не отвечает“. Это всегда так бывает, когда один хочет отвечать за всех» [470]. «Главной причиной бесхозяйственности и безответственности на производстве является установленный в стране политический режим, о котором Сталин не говорит ни слова. Однако слова о „боязни правды“ раскрывают существо этого режима, независимо от его желания, со всей полнотой. „С каких пор большевики стали бояться правды?“ С тех пор, как тупой, бездушный, безыдейный сталинский аппарат задушил фракцию большевиков-ленинцев… Разгромив левую оппозицию, сталинская бюрократия задушила партию… внутри самого аппарата страх низшего агента перед высшим достиг такого напряжения, когда никто уже не смеет глядеть открыто на факты и передавать наверх то, что подметил. Низшие звенья подпевают и поддакивают высшим, а высшие звенья воспринимают это поддакиванье и подпевание за голос самой жизни» [471]. Чтобы большевики перестали бояться говорить правду, необходимо возродить партийную и советскую демократию, поставить проблемы хозяйства в полном объёме на обсуждение партии и профессиональных союзов.

Касаясь собственно экономических проблем, Троцкий обращал внимание на слова Сталина о том, что «принципы хозрасчёта оказались совершенно подорванными… в ряде предприятий и хозяйственных организаций давно уже перестали считать, калькулировать, составлять обоснованные балансы доходов и расходов» [472]. В этих словах Троцкий усматривал фактическое признание негодности административно-бюрократической системы управления экономикой. «Калькуляция, которая не была идеальной и ранее, ибо советское государство только начинало учиться производить расчёты в общегосударственном масштабе,— писал Троцкий,— оказалась вовсе отброшена с того времени, как бюрократическое руководство подменило марксистский анализ хозяйства и гибкое регулирование голым административным подстёгиванием. Коэффициенты роста стали вопросом бюрократического престижа. До калькуляции ли тут? Героем оказывался тот директор или председатель треста, который „выполнил и перевыполнил“ план, ограбив бюджет и подложив мину, в виде плохого качества продукции, смежным отраслям хозяйства. Наоборот, хозяйственник, который старался правильно сочетать все элементы производства, но не выгонял священных бюрократических рекордов, попадал сплошь да рядом в разряд штрафных» [473].

Далее Троцкий останавливался на проблеме текучести рабочей силы, о масштабах которой свидетельствовало признание Сталина в том, что на большинстве предприятий состав рабочих на протяжении полугода или даже квартала меняется по крайней мере на 30—40 %. Советский рабочий, как заявил Сталин, «чувствует себя „дачником“ на производстве, работающим лишь временно для того, чтобы „подработать“ немного и потом уйти куда-нибудь в другое место „искать счастья“» [474]. Комментируя эти вынужденные признания, Троцкий раскрывал их действительный смысл: всеобщее передвижение рабочей массы с предприятия на предприятие означает, что «положение рабочих — надо это сказать честно, ясно, открыто,— чрезвычайно ухудшилось за последний период» [475]. Текучесть представляет собой анархическую реакцию на избыток административного нажима при полной невозможности рабочих улучшить свое положение на предприятии нормальным путём, т. е. через посредство профессиональных союзов. Она означает громадное расхищение творческих сил, бессмысленную потерю рабочего времени как на переход с завода на завод, из города в город, так и на болезненный процесс приспособления к новым условиям труда. «Такова одна из главных причин низкой производительности труда и высокой себестоимости. Но самая главная опасность текучести — в поисках счастья! — состоит в моральном изнашивании пролетариата» [476].

Объявив основной причиной текучести «уравниловку» в заработной плате, Сталин заявил, что «экономить на организации зарплаты, которая воздает должное квалификации работника», «значит совершить преступление, идти против интересов нашей социалистической индустрии» [477].

Отмечая, что новая экономическая программа Сталина на 90 % сводится к восстановлению сдельной заработной платы, Троцкий писал, что утвердившиеся в первые годы пятилетки методы распределения были плохи во всех отношениях. Отменив нэп, бюрократия поставила на места гибкой дифференцированной оценки труда натуральное «премирование», по своей сути означавшее бюрократический произвол. Торговый оборот был заменён «закрытыми распределителями». В сочетании с полным хаосом в области цен, произвольно устанавливаемых в разных распределительных системах, это ликвидировало всякое соответствие между индивидуальным трудом и индивидуальной зарплатой и тем самым убивало личную заинтересованность производителя. В этих условиях выдвигавшиеся и ранее самые строгие требования о проведении хозрасчёта, повышении производительности труда и качества продукции, снижении себестоимости повисали в воздухе. Поэтому было бы доктринёрством возражать в принципе против восстановления слишком рано отменённой сдельной заработной платы.

Однако упование исключительно на сдельщину не решит экономических проблем, но породит новые проблемы социального характера. Ближайшим следствием новой политики в области заработной платы станет возникновение рабочей аристократии. Однако «традиция большевизма есть традиция борьбы против аристократических каст в рабочем классе… Программа сталинской бюрократии фатально ведёт её к необходимости опираться на всё более привилегированную рабочую аристократию» [478].

Троцкий обращал внимание на то, что новая система заработной платы так же, как прежняя, провозглашена в порядке «единоличного откровения». Между тем жизненная, прогрессивная система заработной платы может быть выработана лишь при участии самих трудящихся. Однако это участие подменено участием профсоюзной бюрократии, которая нисколько не лучше всякой другой. Инструменты организации заработной платы — коллективные договоры и тарифные сетки, ранее служившие предметом обсуждения между рабочими и администрацией предприятий, теперь вырабатываются в канцеляриях и навязываются рабочим. Поэтому разумная организация заработной платы с необходимостью требует возрождения рабочего самоуправления и профсоюзной демократии.

Оценивая пресловутые «шесть условий Сталина» в целом, Троцкий приходил к выводу, что сталинские зигзаги, неизменно сводящиеся к попыткам строить социализм бюрократическим путём, «обходятся дорого и с каждым разом — всё дороже… Новый зигзаг Сталина, независимо от того, как он развернется в ближайшее время, неизбежно приведет к новым и ещё более острым противоречиям на ближайшем же этапе» [479].

Не менее серьезные противоречия назревали и в сельском хозяйстве, в связи с переходом от отступления 1930 года ко второму, завершающему туру насильственной коллективизации.