XXXV Союз марксистов-ленинцев

XXXV

Союз марксистов-ленинцев

В эту версию, однако, острым клином врезывалась история организации, названной её участниками «Союзом марксистов-ленинцев». Одно дело — Троцкий, которого «перестройщики» типа Яковлева — Волкогонова объявляли одиноким изгнанником, утратившим своих единомышленников в СССР и руководствовавшимся в своих разоблачениях сталинизма личной ненавистью к Сталину и уязвлённым самолюбием поверженного. И совсем другое дело — группа старых большевиков, выпускавшая документы с беспощадной критикой сталинского режима и призывом к коммунистам подняться на борьбу со сталинской кликой во имя возрождения идеалов и принципов Октябрьской революции.

Однако и здесь Яковлев нашёл свое иезуитское решение. В реабилитационную справку по делу «Союза» была вмонтирована версия о неподлинности документов этой организации, обнаруженных в архивах ОГПУ. В этих целях был использован тот факт, что в материалах следствия сохранились лишь копии с оригиналов этих документов. Реабилитационная справка брала на веру слова из письменного объяснения Рютина по поводу доноса, поступившего на него в 1930 году: «О термидоре и забастовках я ни слова не говорил. Тут всё вымышлено от начала и до конца. Я не троцкист и не устряловец, чтобы городить такую чепуху». Руководствуясь этими словами при оценке «Рютинской платформы», относящейся к 1932 году, яковлевские «переследователи» утверждали: «А такой чепухи в этом документе оказалось много». Более того, они присовокупляли, что в обнаруженных копиях «Платформы» встречаются «явные заимствования из контрреволюционных воззваний и антисоветских листовок, белоэмигрантских документов, что вряд ли могло соответствовать настроениям М. Н. Рютина». В справке содержался и намек на то, что такие «заимствования» были включены в «Платформу» следователями ГПУ, чтобы придать группе «характер гигантского заговора внутри партии и государства». Наконец, основанием для реабилитации рютинской группы объявлялось то обстоятельство, что её участники не совершили «никаких практических действий» по реализации установок, содержавшихся в её программных документах [623].

Таким образом, Яковлев, с 1990 года ставший одним из главарей истерической антикоммунистической кампании, за год до этого называл «антисоветскими» и «контрреволюционными» наиболее резкие обличения сталинизма, содержавшиеся в «Рютинской платформе». Однако издание в 1990 году её текста обнаружило, что в нем не содержится ни одного слова, которое могло принадлежать перу не большевика, а антисоветчика или белоэмигранта.

После этих предварительных соображений перейдем к анализу деятельности «Союза марксистов-ленинцев» и его программных документов.

Организаторами «Союза» были М. Н. Рютин и В. Н. Каюров, люди с яркой большевистской биографией. Рютин, член партии с 1914 года, активный участник гражданской войны, в 1924—28 годах работал секретарем Краснопресненского райкома партии и в этот период поддерживал правящую фракцию в борьбе с левой оппозицией, ожесточённо выступал против последней на XIV и XV съездах партии, возглавлял бригады боевиков, разгонявших оппозиционные собрания и демонстрации. На XV съезде был избран кандидатом в члены ЦК. Подобно многим другим функционерам Московской партийной организации, Рютин в 1928 году примкнул к «правым». При снятии с партийной работы, наряду с «примиренческим отношением к правому уклону», ему вменялась ещё одна, более серьезная вина. Она состояла в том, что Рютин на закрытом заседании бюро Краснопресненского райкома, выступая «против тенденций дальнейшего отсечения руководящих товарищей от руководства», сказал: «Мы знаем, что у тов. Сталина есть свои недостатки, о которых говорил тов. Ленин». Сообщив на октябрьском пленуме МК (1928 года) об этом эпизоде, Угланов заявил, что «этого нельзя было говорить потому, что ещё раньше нам об этом говорили троцкисты» [624].

В речи на пленуме МК Рютин заявил, что он, как и многие другие члены бюро Московского комитета, испытывал «беспокойство за сплочённость руководящего органа ЦК» и считал, что низовые и районные партийные организации должны «воздействовать на руководящих товарищей, чтобы в их рядах были устранены разногласия, трения, которые возникли» [625].

За все эти «ошибки» Рютин отделался сравнительно мягким наказанием. После отстранения в октябре 1928 года от партийной работы он был назначен заместителем редактора газеты «Красная звезда», а в 1929 году был направлен уполномоченным ЦК по коллективизации в Восточную Сибирь. Представленная им после возвращения из этой поездки записка в Политбюро, критически оценивавшая практику коллективизации, вызвала резко отрицательную реакцию Сталина и Кагановича.

21 января 1930 года Сталин выступил в «Красной Звезде» со статьей «К вопросу о политике ликвидации кулачества как класса», поводом для которой послужила написанная Рютиным передовая этой газеты. Называя эту передовую «в общем бесспорно правильной», Сталин счел нужным исправить содержавшиеся в ней «неточности в формулировках». Эти неточности сводились к тому, что Рютин объявил «политику ликвидации кулачества как класса» продолжением линии XV съезда, тогда как Сталин недвусмысленно (и справедливо) называл её «новой политикой партии», поворотом от решений XV съезда [626]. 2 марта 1930 года Рютин последний раз подписал газету «Красная звезда». С идеологической работы он был переведён на хозяйственную, получив пост председателя Управления фотокинопромышленности.

На XVI съезде партии Сталин через Кагановича обещал Рютину, что он будет избран в ЦК, если выступит в прениях с осуждением «правого уклона» и «самокритикой» по поводу своего «примиренческого» отношения к нему. Рютин, как он впоследствии признавал, «увильнул» от этого выступления. В состав ЦК он избран не был.

Более серьезные злоключения Рютина начались осенью 1930 года. Имеются сведения, что в августе он был приглашён Сталиным в Сочи, где они вели беседы в течение двух дней. А уже 13 сентября Сталин писал Молотову, что «в отношении Рютина нельзя будет ограничиться исключением. Его придётся, спустя некоторое время после исключения, выслать куда-либо подальше от Москвы. Эту контрреволюционную нечисть надо разоружить до конца» [627].

По-видимому, эта злобная установка была внушена тем, что Сталин к тому времени получил агентурные сведения о беседах, которые Рютин вёл со многими старыми большевиками во время своего пребывания на отдыхе в Ессентуках. О содержании этих бесед говорилось в поступившем 20 сентября в ЦК заявлении Немова, бывшего сослуживца Рютина по работе в Краснопресненском райкоме. Немов сообщал, что в разговорах с ним Рютин говорил о губительном для страны характере политики правящего ядра ЦК во главе со Сталиным. Банкротство этой политики Рютин усматривал в исключительно тяжёлом материальном положении рабочих, провале коллективизации, финансовом крахе и т. д. Основную задачу «правых» Рютин видел в том, чтобы «всюду и везде распространять среди рабочих, что бедой и несчастьем для страны является этот фокусник и шулер Сталин… Когда Сталина смахнут, тогда с остальными легко будет справиться». Рютин сказал Немову, что в будущем правым придётся работать вместе с троцкистами на следующей основе: троцкисты во главе с Троцким должны будут признать ошибочность своей экономической платформы, которую, по словам Рютина, стал проводить Сталин [628], а правые признают, что они безусловно ошиблись в своей критике троцкистов за их оценку внутрипартийного режима [629].

Ярославский и Шкирятов ознакомили Рютина с заявлением Немова и потребовали представить письменное объяснение по поводу содержавшихся в нем обвинений. В объяснительной записке Рютин утверждал, что донос Немова — это «на 99 % самая гнусная ложь» и что последний грубо передернул его слова о Сталине. Рютин писал, что считает Сталина «самым крупным вождем партии, способным проводить в жизнь ленинские принципы», а его критические высказывания в адрес Сталина носили личный характер и сводились лишь к тому, что Сталин «напрасно ошельмовал меня и ловким маневром вытряхнул с партийной работы» [630]. На очной ставке с Немовым в ЦКК Рютин повторил эти утверждения и отверг самое страшное обвинение доносчика — в стремлении «заключить блок с троцкистами». Понимая, какие аргументы могут оказаться наиболее действенными в глазах «партследователей», Рютин возвратил это обвинение Немову, назвав его скрытым троцкистом, а его заявление — попыткой троцкистов свести с ним счёты за его прошлую борьбу с ними [631].

По-видимому, Рютин в то время уже четко определил свою позицию и рассматривал «партийных прокуроров» не как товарищей по партии, а как своих потенциальных тюремщиков. Поэтому он решил не сообщать в ЦКК правду о своих взглядах, высказанных Немову с глазу на глаз, а заявил, что приписанные ему высказывания выдуманы доносчиком. Лишь в 1932 году на допросе в ГПУ по делу «Союза» Рютин признал, что в 1930 году «категорически отрицал все сообщения Немова… Хотя это его заявление в основном мои разговоры с ним передавало верно» [632].

В свою очередь «партпрокуроры» не поверили объяснениям Рютина, тем более, что у них имелись сведения о том, что Рютин вёл аналогичные разговоры и с другими старыми большевиками.

Спустя три дня после поступления доноса Немова дело Рютина было заслушано на заседании Президиума ЦКК, который исключил его из партии «за предательски-двурушническое поведение в отношении партии и за попытку подпольной пропаганды правооппортунистических взглядов» [633]. 5 октября это решение было подтверждено Политбюро. 13 ноября Рютин был арестован по обвинению в контрреволюционной агитации. Однако 17 января 1931 года коллегия ОГПУ признала это обвинение недоказанным и Рютин был освобождён из тюрьмы. После этого и вплоть до ареста по делу «Союза марксистов-ленинцев» он работал рядовым экономистом.

Вскоре после выхода из тюрьмы Рютин принял решение создать подпольную организацию, а в начале марта 1932 года начал писать её программный документ: работу «Сталин и кризис пролетарской диктатуры», получившую в дальнейшем название «Рютинской платформы». По-видимому, уже в это время он вступил в контакт с будущими членами «Союза» и познакомил их со своей работой. К. А. Замятина-Черных, одна из немногих осуждённых по «рютинскому делу», которой довелось пережить сталинский террор, сообщила в 1961 году, что уже в мае 1932 года она напечатала семь первых машинописных экземпляров рукописи Рютина, которую ей передал её муж П. М. Замятин, к тому времени уже прошедший через исключение из партии и трёхмесячный арест [634].

Одновременно с «Платформой» было написано «Обращение ко всем членам ВКП(б)», представлявшее краткое изложение основных идей «Платформы» и именовавшееся впоследствии «Манифестом». Уже в июне 1932 года «Манифест» распространялся в Харькове, а в августе того же года в секретно-политический отдел ОГПУ поступили агентурные сведения о том, что группа харьковских активных троцкистов, поддерживавшая связь с московскими троцкистами, обсуждала обращение «Ко всем членам партии».

«Союз марксистов-ленинцев» был образован 21 августа на организационном собрании, в котором, помимо Рютина, принимали участие 14 коммунистов из Москвы и Харькова. Как сообщил Рютин в показаниях на следствии, каждый из присутствующих на этом собрании или, по крайней мере, большинство из них «имели за собой единомышленников, взгляды которых они… выражали» [635]. Участники собрания приняли за основу документы, представленные Рютиным, и передали их на окончательное редактирование Комитету, избранному в составе пяти человек. Сам Рютин в состав этого комитета не вошёл как беспартийный и по соображениям конспирации (после освобождения из тюрьмы за ним велась неусыпная слежка).

В состав комитета были избраны В. Н. Каюров, Иванов, Галкин, Демидов и Федоров. Среди них ведущая роль принадлежала Каюрову, старому рабочему-революционеру, члену партии с 1900 года. Каюров в июльские дни 1917 года укрывал Ленина, а после победы Октябрьской революции выполнял важные ленинские задания. Ленин характеризовал Каюрова как своего «старого знакомого, хорошо известного питерским рабочим» и в 1918 году предлагал послать на фронт питерских рабочих «„вождей“ несколько десятков (a la Каюров)» [636]. После публикации статьи «Как нам реорганизовать Рабкрин», в которой говорилось о необходимости более широкого привлечения рабочих к управлению, Ленин справлялся у Крупской, как на эту статью реагировал Каюров. До 1932 года Каюров находился на государственной и хозяйственной работе, часто выступал со статьями на историко-партийные темы.

Во время следствия по «рютинскому делу» Каюров брал главную вину за создание нелегальной группы на себя. Даже из ссылки он направил 1 августа 1933 года письмо в ЦК и ЦКК, в котором вновь заявлял, что считает себя «главным виновником» в организации группы, поскольку он принадлежал к «категории старых большевиков, авторитет которых окрылил более молодых партийцев, мнение которых совпадало с моим таковых считаю: Рютина, Галкина, Иванова и А. Каюрова (сын В. Н. Каюрова.— В Р.)» [637].

В свою очередь Рютин во время допросов делал всё возможное, чтобы взять на себя основную вину за деятельность «Союза марксистов-ленинцев». Он заявил, что к решению начать борьбу против Сталина пришёл ещё в мае 1928 года и утверждал, что «никаких вдохновителей за мной не стояло и не стоит. Я сам был вдохновителем организации, я стоял во главе её, я один целиком писал платформу и обращение. Редактирование платформы и обращения было, конечно, коллективное, но оно никаких принципиальных изменений в оба документа не внесло» [638].

В советской исторической литературе дебатируется вопрос о том, принадлежат ли «Платформа» и «Манифест» перу одного Рютина или же эти документы представляли продукт коллективной мысли и творчества лиц, согласно выводам следствия, только знакомившихся с этими документами. Показания, полученные на следствии по вопросу об авторстве этих документов, весьма разноречивы. Сам Рютин показал, что оба документа он «редактировал» сам совместно с Ивановым и частично с Каюровым. Однако Иванов, которого следователи, разумеется, не знакомили с показаниями Рютина, сообщил, что Каюров обсуждал документ с участниками бывшей «рабочей оппозиции», сделавшими «довольно много поправок и дополнений». С большинством из них Рютин согласился. Иванов также сообщил, что он сам передал «большой и маленький документы» Рокхину и Стэну, причем последнему с тем, чтобы он познакомил с ними Зиновьева и Каменева. Наконец, Иванов упоминал о замечаниях Стэна, Угланова и харьковских троцкистов, которые «могли оказать влияние на документ… при окончательной редакции», и о том, что к концу «редактирования» были учтены замечания троцкистов, правых, «рабочей оппозиции», зиновьевцев и Стэна [639]. На заседании президиума ЦКК, посвящённом разбору «рютинского дела», Ярославский прямо упрекал Каменева в том, что он получил от Стэна «контрреволюционную прокламацию» [640], имея в виду «Рютинскую платформу».

В свою очередь Рокхин, бывший профессор ИКП, исключённый из партии в конце 1931 года как «троцкистский контрабандист», показал, что Иванов сообщил ему о возникновении новой оппозиционной группы, состоявшей из старых большевиков, стремящихся к объединению всех «групп в партии и всех оппозиций» для развертывания активной борьбы с руководством партии в форме активного выступления всех вождей оппозиции против Сталина [641].

В некоторых работах, основанных на изучении следственных дел не только рютинской, но и других оппозиционных групп, указывается, что в написании «Рютинской платформы» или по крайней мере во внесении в неё добавлений и поправок принимали участие некоторые члены бывшей «бухаринской школы», а также Зиновьев и Каменев [642]. Распространение и обсуждение документов «Союза» сопровождалось обсуждением планов изменения партийного руководства. Уже будучи осуждённым по процессу «Московского центра», Зиновьев в письме, направленном партийному руководству из тюрьмы в 1935 году, сообщал, что в ходе таких обсуждений (очевидно, внутри его группы) речь шла о восстановлении «ленинского Политбюро», т. е. того состава Политбюро, который существовал при Ленине, с участием Зиновьева, Каменева, Бухарина, Рыкова и Томского. Рютинская же группа, по его словам, «ругала меня и Каменева, ставила ставку на новых людей, на своих „практиков“, но тоже в последнем счёте не отводила этих кандидатур» [643].

Известно также, что А. Слепков, Д. Марецкий и П. Петровский, привлечённые по делу «Союза марксистов-ленинцев», в августе 1932 года встречались с Рютиным и вместе с ним вели работу над «Платформой» [644]. Основные положения «Платформы» обсуждались на конференции «правых», состоявшейся в конце августа — начале сентября. На заседании президиума ЦКК, посвящённом разбору «рютинского дела», Ярославский заявил, что Слепкову, по его собственным словам, удалось «100 человек совратить на сторону своих взглядов» [645].

Как мне представляется, «доработка», «уточнения» и «дополнения» со стороны ряда ведущих теоретиков партии внесли много нового в «Рютинскую платформу». Этот документ по своему теоретическому уровню намного выше опубликованных в 20-е годы публицистических статей и брошюр Рютина, по своему духу и стилю не отличавшихся от подобных работ других партийных «практиков» — «середняков», примыкавших в то время к правящей фракции. В «Рютинской платформе» обнаруживаются глубокие познания в вопросах истории и политики партии, содержится целый ряд серьезных обобщений, касающихся влияния сталинизма на экономику, социальные отношения, политическую систему, идеологию и международное коммунистическое движение. Этот документ обнаруживает глубокое знакомство с тщательно скрывавшимися партийной верхушкой событиями в партии и стране. Едва ли столь детальная информация об этих событиях могла быть известна Рютину, на протяжении двух предшествующих лет оторванному от активного участия в политической жизни.

Вместе с тем «Рютинская платформа» по своему теоретическому уровню уступает работам не только Троцкого, но и других деятелей левой оппозиции, публиковавшимся в её «Бюллетене». В «Платформе» эмоции и обилие бранных квалификаций временами перевешивают строгую логику доказательств.

Не лишне отметить, что «Платформа» обнаруживает знакомство её авторов с работами Троцкого, написанными в изгнании, и свидетельствует о глубоком переосмыслении ими уроков внутрипартийной борьбы 20-х годов. В ней встречается даже перефразировка отдельных образных выражений Троцкого, хорошо известных коммунистам со времени этой борьбы, например, «на всю страну надет намордник» (у Троцкого: «Вы и впрямь хотите намордник надеть на партию?»).

В предшествующих разделах этой книги приводились некоторые конкретные констатации и оценки, содержавшиеся в «Рютинской платформе». Теперь же мы попытаемся проанализировать основные принципиальные идеи этого документа.