XXXVII Разгром «Союза марксистов-ленинцев»

XXXVII

Разгром «Союза марксистов-ленинцев»

Ещё до образования «Союза» его документы широко циркулировали как среди рядовых коммунистов, в том числе рабочих [688], так и среди видных деятелей бывших оппозиций. Очевидно, что перед каждым, читавшим эти документы, стояла альтернатива: либо посчитать их «антипартийными» и сообщить о них в ЦКК и ГПУ, либо согласиться с ними (хотя бы в принципе, в основном), и в этом случае принять участие в их «доработке», внося в них свои взгляды, суждения, наблюдения. На протяжении нескольких месяцев распространения «большого» и «малого» документов (с июня по середину сентября 1932 года), ни один из десятков (по меньшей мере) людей, знакомившихся с ними, не донёс об их существовании.

Лишь 14 сентября в ЦК поступило заявление от двух членов партии, сообщавших, что А. В. Каюров познакомил их с обращением «Ко всем членам партии». К заявлению был приложен текст этого документа. Уже на следующий день были арестованы пять членов «Союза», а спустя несколько дней аресту были подвергнуты ещё около двадцати человек, имевших отношение к его деятельности или знакомившихся с его документами.

Среди 24 участников «рютинской группы» и их «пособников», выявленных ЦКК и ОГПУ, насчитывалось 8 бывших «правых», 3 зиновьевца и 3 троцкиста. Но если «зиновьевцы» включали самих Зиновьева и Каменева, а «правые» — широко известных деятелей этого течения (Угланова, Марецкого, Слепкова, П. Петровского и др.), то к «выявленным» троцкистам относились лица, не игравшие значительной роли в левой оппозиции. Вместе с тем сегодня известно, что с «Платформой» знакомились такие видные «троцкисты», как Мрачковский, Тер-Ваганян, Кавтарадзе и другие лица, не привлечённые по «рютинскому» делу.

Дальнейший ход расправы с «рютинцами» носил стремительный и панический характер. 27 сентября Президиум ЦКК исключил из партии 14 участников «Союза» и предложил ОГПУ «выявить невыявленных ещё членов контрреволюционной группы Рютина, выявить закулисных вдохновителей этой группы и отнестись ко всем этим белогвардейским преступникам, не желающим раскаяться до конца и сообщить всю правду о группе и её вдохновителях, со всей строгостью революционного закона» [689].

2 октября вопрос о «контрреволюционной группе Рютина — Слепкова» был вынесен на обсуждение объединённого пленума ЦК и ЦКК. Сталин на пленуме не выступал, но подготовил к нему тезисы, в которых характеризовал «Рютинскую платформу» как «прямой призыв к восстанию… В то же время это документ, рассчитанный на объединение всех недовольных политикой партии, троцкистов, „правых“, „рабочей оппозиции“ и т. д. для активной атаки против партийной линии, в особенности против т. Сталина». Прямо отождествив, таким образом, себя с «партийной линией», Сталин продиктовал резолюцию пленума об исключении из партии членов «Союза» и всех, знавших о его существовании, и о принятии самых решительных мер «для полной ликвидации деятельности белогвардейской контрреволюционной группы Рютина — Слепкова» [690]. В информационном сообщении о пленуме не сообщалось об этой резолюции.

9 октября состоялось заседание Президиума ЦКК, заслушавшее доклад Ярославского, в котором указывалось, что подпольная группа установила связи с бывшими вождями «рабочей оппозиции», объединённого блока 1926—27 годов и с некоторыми бывшими вождями правой оппозиции. В постановлении Президиума, опубликованном в «Правде», сообщалось об исключении из партии 24 «членов и пособников контрреволюционной группы», которая на этот раз именовалась «группой Рютина — Иванова — Галкина». Слепкову и Марецкому вменялось в вину распространение документов этой группы, а Зиновьеву, Каменеву, Угланову — то, что они, «зная о существовании этой контрреволюционной группы, получили от этой группы её документы и не довели об этом до сведения партии» [691].

Сталин тщательно отредактировал это постановление, сняв всю его констатирующую часть, где излагались основные положения «Платформы». В тексте постановления осталось лишь обвинение группы в попытке «создать подпольным путём под обманным флагом „марксизма-ленинизма“ буржуазную, кулацкую организацию по восстановлению в СССР капитализма и, в частности, кулачества» [692].

В тот же день была опубликована редакционная статья «Правды» «Беспощадный отпор врагам ленинской партии». В ней говорилось, что группа Рютина — Галкина — Иванова сомкнулась с «исключёнными из партии троцкистами и другими антипартийными элементами на почве защиты самых реакционных взглядов, какие до сих пор проповедовали различные антипартийные и антисоветские группы». Зиновьев, Каменев и Угланов назывались «пособниками этой контрреволюционной группы», которые «вместо беспощадного отпора контрреволюционерам… предпочли келейно обсуждать эти документы, не сообщая о них партии» [693].

11 октября коллегия ОГПУ во внесудебном порядке вынесла приговор всем лицам, проходившим по делу «Союза». Этому предшествовало обсуждение вопроса о судьбе «рютинцев» на заседании Политбюро, где Сталин потребовал расстрела Рютина. Однако в то время требование расстрела видного большевика, даже придерживавшегося столь непримиримой позиции по отношению к руководству партии, ещё не могло найти поддержки даже в ближайшем сталинском окружении. Против вынесения Рютину смертного приговора высказались Киров, Орджоникидзе, Куйбышев. При голосовании сталинского предложения воздержались даже Молотов и Каганович [694]. В итоге Рютин был приговорён к десятилетнему одиночному тюремному заключению. Остальные привлечённые по этому делу получили меньшие сроки тюрьмы или ссылки.

11 октября на заседании ЦКК Ярославский объявил Зиновьеву, Каменеву и некоторым другим «укрывателям» рютинцев, что они исключены из партии, но могут быть восстановлены через три года, если «исправятся». При этом Ярославский заявил, что ничего не может сделать для смягчения их участи: «решение окончательное, его подписал сам Иосиф Виссарионович» [695].

Каменев и Зиновьев были направлены в административную ссылку. Угланов несколько месяцев был безработным, а в начале 1933 года получил должность на одном из приисков Западной Сибири, где вскоре был арестован по делу «антипартийной группы правых».

Всего по делу о «Союзе марксистов-ленинцев» было привлечено к партийной и уголовной ответственности в 1932—33 годы тридцать человек. Всем им (за исключением тех, в отношении которых были сфабрикованы новые дела) в последующие годы по тем же самым обвинениям приговоры были пересмотрены в сторону ужесточения, причем некоторым из этих лиц такой пересмотр осуществлялся дважды или трижды. В 1937 году большинство осуждённых по «рютинскому делу» были приговорены к расстрелу, остальным были увеличены сроки лишения свободы.

На московских процессах 1936—38 годов отсчёт создания различных подпольных «центров» и «блоков» велся с момента возникновения рютинской группы. Факт знакомства с «Рютинской платформой» вменялся в вину тысячам коммунистов как тягчайшее государственное преступление.

Причина крайнего испуга сталинцев по поводу возникновения малочисленной нелегальной оппозиционной организации крылась в том, что сам факт её создания свидетельствовал о консолидации различных антисталинских сил в партии: и бывших «левых» и бывших «правых» и даже тех, кто в недавнем прошлом принадлежал к числу ортодоксальных сталинцев. В речах Кагановича и Кирова на партийных активах Москвы и Ленинграда делался акцент на том, что в рютинской организации сомкнулись «остатки разбитых партией оппозиций» [696].

Хотя рютинские документы держались в строжайшем секрете и ни одно их положение не было процитировано в многочисленных речах и статьях, обличавших новую «контрреволюционную группу», содержание этих документов стало широко известно в партии. Об этом говорит, например, тот факт, что в 1961 году старые большевики, поддерживавшие просьбу о реабилитации В. Н. Каюрова, в беседах по этому поводу в КПК излагали основные положения «Рютинской платформы».

В ответ на расправу над «рютинцами» в ЦК и ЦКК пришло большое количество анонимных писем, в которых содержалась чисто большевистская оценка этой расправы. «Как же дошло до такого, что лучших большевиков-ленинцев объявили контрреволюционерами?.. Кто поверит этому? Не они, а истинные сталинцы — контрреволюционеры. Вы терроризировали страну, вы загнали партию в подполье. В стране господствует диктатор Сталин — дикий и кровожадный, каких ещё не знала страна». «99 % трудящихся остались солидарны с исключёнными, которые действительно ленинцы, а сталинское руководство ведёт политику на вымирание и обнищание трудящихся… Масса хочет ленинской партии, а не сталинской. Открыто нужно признать, что ленинской партии нет, а есть сталинская» [697].

Уже в конце 1932 года «Манифест» проник за границу и был опубликован под названием «Декларация 18» в «Социалистическом вестнике».

В ноябре 1932 года в «Бюллетене оппозиции» было помещено письмо из Москвы, посланное в начале октября. В нем сообщалось, что «правые выпустили анонимный Манифест-декларацию, огромный документ, на 165 страницах пишущей машинки». Лаконично, но точно освещалось основное содержание «Платформы»: оценка хозяйственно-политического положения страны как катастрофического, выдвижение требований резкого сокращения капиталовложений и хлебозаготовок, призыв к смене обанкротившегося руководства. Письмо сообщало также, что документ был широко пущен по рукам, с ним были ознакомлены очень многие, в том числе Зиновьев и Каменев, которые «якобы высказали свои соображения». Наконец, автор письма извещал, что все исключённые из партии по этому делу арестованы, а Зиновьева и Каменева, вероятно, скоро вышлют [698].

В том же номере «Бюллетеня» была помещена посланная 19 октября из Принкипо статья Троцкого «Сталинцы принимают меры», где акцентировалось внимание прежде всего на судьбе Зиновьева и Каменева. Перечислив основные вехи их политической биографии, Троцкий писал, что после капитуляции они «делали решительно всё, чтоб вернуть себе доверие верхов и снова ассимилироваться в официальной среде. Зиновьев… снова разоблачал „троцкизм“ и даже пытался кадить фимиам Сталину лично. Ничто не помогало… До пятилетнего юбилея собственной капитуляции всё-таки не дотянули: они оказались замешаны в „заговоре“, исключены из партии, может быть, высланы или сосланы» [699].

Объясняя причины, по которым стало возможным объединение в рютинской группе «правых» и «левых», Троцкий писал: «Нарастание экономических диспропорций, ухудшение положения масс, рост недовольства, как рабочих, так и крестьян, разброд в самом аппарате — таковы предпосылки оживления всех и всяких видов оппозиции… Стремление сталинцев валить левых и правых в одну кучу объясняется до некоторой степени тем, что и левые и правые для данного периода говорят об отступлении. Это неизбежно: необходимость отступления от линии авантюристского заскока стала сейчас жизненной задачей пролетарского государства» [700].

«Рютинская платформа» была своего рода камнем преткновения для всех послесталинских реабилитационных кампаний, проводившихся под углом зрения хрущевской версии о том, что в 30-е годы в партии уже не оставалось никаких оппозиционных антисталинских группировок.

Во время подготовки доклада Хрущёва XX съезду дочь Рютина была приглашена в ЦК КПСС, где её расспрашивали о содержании «Рютинской платформы». В 1961 году при подготовке материалов к XXII съезду, в КПК допрашивались уцелевшие участники рютинской группы и бывшие работники ГПУ, принимавшие участие в следствии по её делу. Однако ни на XX, ни на XXII съезде КПСС о существовании этой группы и её документах не было сказано ни слова.

Послесталинская реабилитация 50—60-х годов, распространившаяся даже на некоторых участников московских процессов 1936—38 годов, не коснулась членов рютинской группы, принадлежность к которой продолжала считаться антисоветским преступлением. В 1956 году после проверки дела Рютина военной прокуратурой была вынесена резолюция: «пересмотру не подлежит». В 1963 году внучка Рютина была принята работником КПК, который заявил ей: «Ваш дедушка не реабилитирован, и реабилитировать его не будут» [701].

Даже в 1986 году Прокуратура СССР в ответ на очередную просьбу о реабилитации В. Н. Каюрова сообщила, что Каюров «к уголовной ответственности за участие в контрреволюционной деятельности и проведение антисоветской агитации был привлечён обоснованно» [702]. Аналогичный ответ пришёл родным Рютина, которым было сообщено 21 апреля 1987 года, что «оснований к постановке перед судебными органами вопроса об отмене состоявшихся в отношении Рютина М. Н. судебных решений не имеется» [703]. Лишь в 1988 году Верховный суд СССР снял со всех участников «рютинского дела» обвинения в совершении уголовно наказуемых деяний.

Судьба Рютина, не согнувшегося, подобно многим троцкистам, под гнётом жесточайших репрессий, служит нравственным укором всякого рода политическим перевёртышам. Вплоть до конца 1936 года Рютин содержался в Верхнеуральском, а затем в Суздальском политизоляторах, откуда направил более сотни писем своим родным. Том переписки Рютина с семьей, хранящийся в архивах КГБ, состоит из почти 600 страниц, перепечатанных в тюремной канцелярии. Копии этих писем до цензурных вымарок направлялись Ягодой и Ежовым самому «хозяину». Такое внимание к личной переписке Рютина было обусловлено том, что Рютин, невзирая на перлюстрацию своих писем, излагал в них достаточно определённо фрагменты своего политического мировоззрения. В одном из писем говорилось, что осенью 1930 года произошло его «второе рождение» и «были гильотинированы» иллюзии старой жизни. «Моя трагедия,— прибавлял Рютин,— это ведь не личная, а трагедия целой эпохи». 24 июня 1934 года он писал: «Мы переживаем необычные времена. Случай больше, чем когда-либо, висит дамокловым мечом над головой каждого. Никто не сможет быть уверен, что будет с ним завтра. Никто не знает, что случится завтра с его близкими. А старушка история отплясывает такой дикий канкан, что и самому пылкому фантазеру во сне не приснится» [704].

Политическое мировоззрение, возникшее после «второго рождения», Рютин привил и своим сыновьям. Об этом свидетельствует надпись на фотографии, подаренной в конце 1932 года Виссарионом Рютиным, работником конструкторского бюро Туполева, своему другу, молодому рабочему. В этой надписи, в частности, говорилось: «С винтовкой в одной руке и наукой в другой обрушивайся на захватывающих монополию на звание пролетарских революционеров. Низвергай клеветников, тюремщиков и мерзавцев, прячущих нищету и дальнейшее обнищание народа, прикрываясь при этом маской вождей, выражающих волю народа» [705].

По-видимому, Рютина предполагалось вывести в 1937 году на один из публичных процессов. В октябре 1936 года он был привезён в Москву на доследование его дела. Однако его заявление в Президиум ЦИК от 4 ноября 1936 года показало, что четыре года одиночного заключения ни в малейшей мере не сломили его. Отрицая предъявленное ему обвинение в террористических намерениях как продиктованное «жаждой новой, на этот раз кровавой расправы надо мной», Рютин писал, что категорически отказывается от дачи всяких показаний по этому обвинению, не страшится смерти и не будет просить о помиловании в случае вынесения ему смертного приговора [706]. 10 января 1937 года на закрытом судебном заседании рассматривалось его одиночное дело. На вопрос председателя военной коллегии Ульриха: «Признает ли подсудимый себя виновным?» Рютин вновь заявил, что ответа на этот вопрос дать не желает и вообще отказывается от дачи каких-либо показаний по существу предъявленных ему обвинений [707]. В тот же день вынесенный ему смертный приговор был приведён в исполнение.