19. НОВЫЙ ДОМ МЕДИЧИ

19. НОВЫЙ ДОМ МЕДИЧИ

Рим, в который в 1505 году вернулся Микеланджело, уже перехватил у Флоренции пальму первенства в утверждении идеалов Ренессанса. Это был существенный сдвиг, и его лишь частично можно объяснить упадком, который переживала Флоренция все эти тринадцать лет, что прошли после смерти Лоренцо де Медичи.

Всего столетие назад Рим был едва ли не средневековым городком с запущенными улочками, вьющимися между древними руинами, которые ничего не говорили современным жителям. Скажем, они вполне искренне считали, что величественные останки акведука Клавдия с его стофутовыми сводами, простирающегося больше чем на сорок миль к югу от Рима, использовались когда-то лишь для доставки растительного масла из Неаполя. Зимними ночами с холмов сбегались волки, воя посреди покосившихся, погруженных во тьму хижин, а старинные аристократические семьи и кардиналы запирались в своих домах, ведя образ жизни, который за их пределами понять было трудно. Правда, за этими запертыми дверями хватало богатств, чтобы привлечь внимание процветающего племени банкиров. Именно здесь Джованни де Биччи и Козимо де Медичи проходили свои коммерческие университеты в самом начале XV века.

Хотя формально Рим оставался под папской юрисдикцией, сами понтифики (иногда их было несколько) в XIV веке предпочитали жить в Авиньоне или где-нибудь еще. Как мы видели, ситуация оставалась неопределенной до собора в Констанце (1414—1418), и лишь в 1420 году новый, всеми признанный папа Мартин V переехал из Флоренции в Рим, где отныне будет находиться официальная папская резиденция. Мартин V поселился на берегу Тибра, в замке Сан-Анджело, представлявшем собой изначально мавзолей императора Адриана (построен в 135 году до новой эры). Наследующие Мартину V понтифики принялись шаг за шагом наводить порядок среди совершенно распустившегося населения, и поговаривали, что со временем на зубчатых стенах Сан-Анджело начало болтаться столько повешенных преступников, что исходящая от разлагающихся трупов вонь не позволяла пользоваться мостом через Тибр. Многие из наиболее влиятельных кардиналов, переехавших вслед за папой в Рим, начали возводить себе дворцы, чем дальше, тем пышнее, нередко используя для строительства глыбы, варварски извлеченные из древних развалин. Семь холмов, на которых стоял древний город, давно покрылись виноградниками и садами, а на месте Форума все еще щипали траву коровы и козы; по традиции, сохранившейся с античных времен, промышленности в Риме не было. Благополучие города зависело теперь от пилигримов и туристов; на место разбойников и головорезов прежних времен пришли монахи в рубище и торговцы поддельной стариной, расставлявшие свои прилавки вдоль тех улиц, что пошире, — последние, в свою очередь, вытесняли лабиринты средневековых кварталов. Правда, все эти перемены в городском пейзаже происходили постепенно: в пору, когда в Риме жил — а было это в пятидесятые годы XV века — современник Козимо де Медичи поэт и философ Леон Альберти, он насчитал в городе более тысячи разрушенных церквей.

Победу Рима над Флоренцией в борьбе за право считаться центром итальянской культуры обычно связывают с завершением в 1498 году строительства великолепного, в ренессансном стиле, дворца (Cancelleria) кардинала Раффаэля Риарио, на которое хватило ночной — всего-навсего — выручки от игорного бизнеса. Население восставшего из пепла города, где изгнанник Пьеро де Медичи провел свои последние несчастные годы, за минувшее столетие удвоилось, достигнув пятидесяти тысяч — столько же жило и во Флоренции. Но за внешним блеском скрывалась, как всегда, повседневность. В многочисленных борделях, каждый из которых должен был платить налоги, оседавшие в папских сундуках, трудились семь тысяч проституток. Эти дома и их насельницы обслуживали местное священство и многочисленных визитеров из Европы (в результате чего «французская болезнь» начала достигать тех стран, где раньше была неведома). Ну а местный преступный мир, не уступающий по численности приезжим, всячески освобождал горожан от лишних денег — а то и хуже. Несмотря на борьбу за восстановление общественного порядка в городе, статистика убийств выглядела устрашающе — около ста в неделю; многих убийц ловили, однако только бедняки болтались на стенах Сан-Анджело. Как тонко заметил папа Александр VI, «Господь заинтересован не столько в смерти грешников, сколько в том, чтобы они могли платить за грехи и жить дальше».

Таков был город, в котором предстояло осесть второму сыну Лоренцо Великолепного, изгнанному из Флоренции кардиналу Джованни де Медичи. Упитанный, неглупый, но редкостно ленивый ребенок — воспитанник Полициано — вполне усвоил гедонистическую философию своего наставника и, несмотря на все усилия отца, не отступил от нее даже после того, как на него официально надели кардинальскую шапку. Молодой кардинал Джованни де Медичи исполнял роль, к которой его вполне могли подготовить несколько поколений назад. Козимо де Медичи понимал, что в один прекрасный день Флоренция устанет от Медичи, но позаботился о том, чтобы семью не забыли после того, как ее представители отправятся в изгнание: потому-то и строил дома и церкви. Но Козимо не сталкивался с вопросом, что в действительности может случиться с Медичи, если (или когда) они подвергнутся изгнанию; над этим пришлось задуматься его сыну Пьеро Подагрику и внуку Лоренцо Великолепному. Флоренция перестала быть их цитаделью, а с упадком банка Медичи они и на деньги — как на источник власти — не могли долее полагаться; в этих обстоятельствах оставалось лишь попытаться расширить зону влияния, отправиться в большой мир.

Было принято критически важное решение: отныне, вместо того чтобы служить церкви в качестве ее банкиров, Медичи будут проникать внутрь, припадая таким образом к намного более мощному источнику власти и богатства. Никаких письменных свидетельств не осталось, но из всего следует, что те разговоры, что вел на смертном одре отец со своим сыном и наследником, касались и этого предполагаемого стратегического сдвига.

Лоренцо де Медичи пытался заполучить красную кардинальскую шапку для своего любимого брата Джулиано, но папа Сикст IV настолько увлекся раздачей влиятельных постов своим родственникам, что ему было не до того. После убийства Джулиано в ходе заговора Пацци Лоренцо начал связывать надежды со своим младшим сыном Джованни, в ком быстро распознал самого способного из своих наследников. Пусть Пьеро красив, пусть у него внушительный вид, но Джованни наделен мозгами; а что касается его близорукости, полноты и лени, то Лоренцо заметил, что это не мешает ему быть ровней физически более развитому брату, скажем, в конном выезде.

В 1484 году Сикста IV сменил на папском престоле более сговорчивый Иннокентий VIII, и Лоренцо ухватился за открывшиеся возможности. С самого начала он совершенно беззастенчиво искал поводов сблизиться с Иннокентием, слал ему сердечные письма, а следом за ними — бочонки с его любимым тосканским вином. Отчасти это был, конечно, элемент миротворческой политики Лоренцо («стрелка итальянского компаса»): пока удавалось сохранять в неприкосновенности ось Милан—Флоренция-Неаполь и поддерживать дружеские отношения с папой, мир в Италии был обеспечен. В 1488 году отношения сделались еще теснее: Лоренцо выдал дочь Маддалену замуж за сына папы Франческетто. А еще раньше, много лет назад, он позаботился о том, чтобы выбрить у Джованни — еще в восьмилетнем возрасте — тонзуру, в знак его будущего церковного служения. Вскоре Лоренцо начал получать для сына щедрые бенефиции, особенно во Франции, где это было сделать проще, чем где бы то ни было (в этом можно также усматривать первые свидетельства существования тайного, рассчитанного на долгую перспективу плана участия семейства Медичи во французских делах, хотя полного осуществления этот замысел достигнет лишь в следующем столетии).

Лионскому отделению банка было поручено прочесать местность в поисках подходящих «вакансий»: такие должности держались in absentia и означали немалые деньги, а также определенное положение в церковной иерархии. Впрочем, и тут время от времени случались проколы, например, когда Лоренцо начал операцию по назначению Джованни архиепископом Экс-ан-Прованса, выяснилось, что нынешний архиепископ хоть и стар, но жив! Все это стоило денег, и можно не сомневаться, что немалая их часть поступала из флорентийской казны. Сами о том не подозревая, граждане инвестировали в будущее семьи Медичи, которое может быть и не связано с городом. В ту пору у Лоренцо уже не было иных источников финансирования, ибо банк Медичи стремительно шел ко дну, вынужденный ликвидировать одно за другим свои отделения: в Милане (1478), Брюгге (1480), Венеции (1481).

В1489 году Лоренцо удалось уговорить Иннокентия VIII сделать своего тринадцатилетнего сына Джованни кардиналом. Даже в те либеральные времена это был шаг беспрецедентный, настолько, что папа заставил Лоренцо дать обещание держать назначение в тайне до тех пор, пока сын не достигнет шестнадцати лет, когда его можно будет ввести в сан официально. Последовало три тревожных года; Иннокентий был стар и болен, и если он умрет до срока, новый папа наверняка аннулирует его решение. Потом стало ясно, что очень плох и сам Лоренцо. Тем не менее весной 1492 года Джованни достиг наконец совершеннолетия, и прикованный к носилкам, умирающий Лоренцо с гордостью наблюдал с балкона палаццо Медичи, как собравшиеся гости отмечают торжество сына.

Сразу вслед за тем шестнадцатилетний кардинал Медичи отправился в Рим для получения назначения. Со смертного одра Лоренцо напутствовал сына письмом, в котором говорилось о серьезности его нового положения. Это назначение, говорилось в нем, — «самый большой успех нашего дома», и теперь, обладая столь значительными возможностями, молодой Джованни «без труда сможет содействовать процветанию нашего города и нашего дома». Лоренцо советовал сыну быть поближе к папе, но не докучать ему чрезмерно и вообще вести себя достойно. Он хорошо знал характер сына: выросший в кругу блестящих людей, окружавших отца, Джованни до времени выработал вкус к изыску — изысканным книгам, изысканным картинам, изысканному вину, изысканным блюдам. И дело было не просто в раннем развитии — общение с выдающимися друзьями отца способствовало тому, что Джованни научился не только наслаждаться, но и по-настоящему ценить подобного рода вещи — пусть отчасти и за счет религиозных идеалов. В предсмертном письме сыну Лоренцо подчеркивал со всей определенностью: «Есть одно правило, которому ты должен следовать неукоснительно: Вставай как можно раньше».

Должно быть, у Лоренцо было предчувствие, что процветание семьи находится отныне в руках яркого, хотя и не особо энергичного Джованни, перебравшегося в Рим, а не надменного щеголя Пьеро, которому предстояло занять место отца во Флоренции, хотя, конечно, он не предполагал, что катастрофа разразится так быстро. Через несколько месяцев после его смерти ушел и папа Иннокентий VIII, которому наследовал новый понтифик из семейства Борджиа, Александр VI, что заставило чуткого, при всей молодости, кардинала Медичи заметить: «Теперь мы попали в когти волка». Затем в Италию вошел Карл VIII, и кардинал Медичи поспешил во Флоренцию в надежде оказать поддержку брату, но тщетно. Оба были отправлены в изгнание — только такой ценой удалось сохранить жизнь.

Восемнадцатилетний кардинал Медичи понял, что в Рим возвращаться не следует, и отправился странствовать по Европе. Контролируя множество приходов, включая прославленное (и необыкновенно богатое) аббатство Монтекассино, он мог себе позволить такую роскошь. Прежде всего Джованни направился в Пизу, повидаться с кузеном Джулио, незаконнорожденным сыном любимого брата Лоренцо Джулиано, — ребенок родился буквально за несколько недель до убийства отца во флорентийском соборе. Еще младенцем Лоренцо взял Джулио в палаццо Медичи, где тот воспитывался с его собственными сыновьями. Подобно Джованни, Джулио готовили к церковному служению. Тихий Джулио и задумчивый, лукавый Джованни тесно сблизились, у них было одинаково развито чувство юмора, оба были влюблены в знание и красоту. Сейчас Джулио заканчивал университет в Пизе. Существовал он давно, со средневековых времен, но новую жизнь в него вдохнул Лоренцо Великолепный, переведя сюда большинство факультетов флорентийского университета, — таким образом он рассчитывал укрепить пошатнувшиеся отношения между двумя городами.

Ненадолго задержавшись в Пизе, Джованни, в сопровождении Джулио, отбыл в Венецию, а оттуда, через Альпы, в Северную Европу, по которой братья странствовали в течение пяти ближайших лет, — скорее в качестве частных лиц, чем представителей церкви, ведя себя как обыкновенные, разве что состоятельные молодые холостяки, путешествующие по памятным местам Европы. Правда, до известной степени это была маска, — им хотелось, чтобы именно так; их воспринимали. Между тем в действительности разъезжали они по городам и весям не просто ради удовольствия; скажем, отправляясь с визитом к императору Священной Римской империи Максимилиану I, братья озаботились тем, чтобы предстать перед ним в полном церковном облачении, и произвели столь благоприятное впечатление, что он снабдил их рекомендательным письмом к своему сыну Филиппу, бывшему тогда губернатором Нидерландов. Кардинал Медичи и его юный кузен обзаводились знакомствами, которые могли им пригодиться в будущем.

Несколько позже они встретились с кардиналом Джулиано делла Ровере, обязанным своими многочисленными должностями — а был он не только кардиналом, но и архиепископом и главой по меньшей мере восьми епископатов — папе Сиксту IV, своему дяде, чей непотизм вошел в поговорку. Подобно ему, кардинал делла Ровере вырос на Лигурийском побережье, близ Генуи, и отличался грубостью манер и решительностью поступков; человек физически крепкий и большой женолюб, он успел подхватить в Риме сифилис. Времени на занятия наукой у него практически не было, и вообще он считал, что кардиналу следует быть подкованным скорее в военном деле, нежели в теологии. Любил он также охотиться и выставлять напоказ свое богатство. Такой человек явно представлял в глазах папы Александра VI опасность, и кардинал делла Ровере почел за благо убраться из Рима, пока его не отравили или не сделали чего-то еще. Двадцатилетний кардинал Медичи посетил кардинала делла Ровере в его поместье в Савоне, на берегу Генуэзского залива, и вскоре оба принялись сетовать на горькую судьбу, заставившую их покинуть Рим. По ходу разговора выяснилось, что оба — хотя каждый на свой манер — были влюблены в красоту. Потом они отправились на охоту, и пожилой кардинал почему-то удивился тому, что кардинал молодой лучше его владеет искусством верховой езды.

Когда в 1495 году Александр VI скрестил шпаги с Савонаролой, кардинал Медичи из тактических соображений вернулся в Рим, где папа оказал ему — как врагу своего врага — радушный прием. Кардинал Медичи осел в Риме, постепенно приобретая репутацию умного и радушного хозяина, охотно оказывающего гостеприимство художникам, ученым-гуманитариям, видным клирикам. Он всячески старался пробудить волю к жизни у своего впавшего в полную меланхолию брата, Пьеро Невезучего, участвовал в составлении планов возвращения Медичи во Флоренцию. После смерти Пьеро (1503) кардинал Медичи сделался главой семьи и продолжал тайно укреплять связи с приверженцами во Флоренции. В том же году ушел из жизни и папа Александр VI. Кардинал Медичи участвовал в конклаве, избиравшем нового понтифика, Пия III, и получил возможность непосредственно наблюдать за партийными склоками и фракционным барышничеством. Когда со смертью Пия III, последовавшей буквально через несколько месяцев после избрания, был созван новый конклав, кардинал Медичи уже приобрел кое-какой опыт и изо всех сил старался, чтобы все заметили, сколь решительно он поддерживает кардинала делла Ровере, претендующего на высший сан в церковной иерархии. Избрание состоялось, новый папа взял имя Юлия И, и вскоре стало ясно, что властный, но стареющий понтифик рассматривает кардинала Медичи как нечто вроде своего протеже. Когда слухи о возрастающем влиянии Медичи достигли Флоренции, встречены они были там с некоторой настороженностью, и многие принялись гадать, чего именно семья добивается на сей раз.