Десталинизация

Десталинизация

Попытки нового руководства получить широкую поддержку нерусских народов, особенно украинцев, были частью более широкой программы реформ. Сталинский метод модернизации — сочетание террора, идеологического наступления и форсированной индустриализации — оказался эффективным, но неестественным способом продвижения вперед советского общества. Хрущев понимал, что в конце концов прогресс Советского Союза возможен на основе не насилия, а убеждения, роста производительности и инициативы, а не революционного запала. Для того чтобы перейти на новый путь развития, следовало сначала порвать с прошлым.

На XX съезде КПСС в 1956 г. Хрущев сделал один из самых драматичных в советской истории докладов. Посеяв величайший ужас и растерянность в рядах «твердых партийцев», он развернул перед делегатами обширную, детальную и устрашающую картину сталинских преступлений. Этот «секретный доклад» означал начало процесса десталинизации, сопровождавшейся ощутимыми изменениями в духовном климате страны. Ослабился прессинг официальной идеологии, что привело к «оттепели» в культурной жизни. Развитие туризма внутри СССР и расширение заграничных поездок (тщательно, впрочем, контролируемых) пробили брешь в политике самоизоляции. Русификация нерусских народов утратила наступательный тон. Началась подготовка к проведению широких и глубоких изменений в экономике. Все это не означало, что тоталитарный режим распался — в своих основных чертах и проявлениях он оставался неизменным. Однако атмосфера всеохватывающего страха и творческого паралича, характерная для сталинских времен, стала значительно более разреженной.

Перемены в Украине. Первоначально украинцы отнеслись к новым веяниям с осторожностью, которой они научились в годы сталинщины. Однако когда стало ясно, что развенчание «культа личности» происходит на самом деле и в широких масштабах, они включились в этот процесс со своей огромной петицией претензий и требований. Вполне естественно, что наиболее громко прозвучала неудовлетворенность из рядов деятелей культуры. И сначала, и в дальнейшем главным мотивом неудовольствия было печальное положение украинского языка. Интеллигенция, студенты, рабочие, даже партийные работники настойчиво повторяли одно и то же: особый статус, признаваемый в СССР за русским языком, не должен приводить к дискриминации украинского. Все чаще среди населения республики, особенно среди студентов, звучали призывы к защите украинского языка и его повсеместному использованию.

Не менее болезненным вопросом был упадок украинской науки. Настоящие историки (а не те партийные поденщики, что называли себя историками) выступили против жесткого идеологического контроля Москвы в их области, который, по их мнению, вел к «обнищанию истории». Характернейшими чертами этого «обнищания» были провинциализм, рабское следование партийным указаниям, преувеличение роли и значения связей с Россией с одновременным пренебрежением к «украинской исторической специфике». Подобные претензии выдвигали и литературоведы касательно их предмета.

Кремль, судя по всему, не остался глух к этим требованиям. В 1957 г. украинские историки получили разрешение выпускать собственное издание — «Український історичний журнал». Спустя два года началась публикация первых томов «Української Радянської Енциклопедії», что в определенном смысле было ответом на подобный проект, развернутый на Западе. К ним добавились солидные многотомные издания вроде словаря украинского языка, истории украинской литературы, истории украинского искусства и весьма детальной истории городов и сел Украины — подобной не было даже у русских.

Стремясь поднять уровень украинской науки и таким образом повысить престиж национальной культуры, интеллигенция сосредоточилась не только на традиционных гуманитарных дисциплинах, но и требовала создать в республике условия для развития новых направлений научного знания, таких как ядерные исследования и кибернетика. В 1957 г. в Киеве был создан компьютерный центр, преобразованный в 1962 г. в Институт кибернетики Академии наук, который стал общесоюзным лидером в этой сфере. Одновременно начали появляться многочисленные украиноязычные журналы в области естественных и общественных наук. Становилось очевидным, что украинская интеллектуальная элита стремится использовать предоставленные десталинизацией возможности для развития новейших научных званий, опираясь на украинский, а не русский язык.

Поскольку Хрущев признал незаконность репрессий в отношении многих сталинских жертв, нарастали требования их реабилитации. В первую очередь доброе имя было посмертно возвращено пострадавшим во время чисток коммунистам. В Украине особое внимание требовали уделить реабилитации таких национал-коммунистов, как Скрипник и Xвылевой, а также членов КПЗУ. Выдвигались также предложения о реабилитации таких крупных деятелей культуры, как драматург Микола Кулиш, театральный режиссер Лесь Курбас, всемирно известный кинорежиссер Олександр Довженко или выдающийся общественный деятель XIX в. Михайло Драгоманов, много сделавших для того, чтобы поднять украинскую культуру над присущим ей провинциализмом. Поскольку восстановление этих личностей в истории затрагивало такие политически пикантные вопросы, как украинская культурная независимость и «свой путь Украины к коммунизму», реакция партии была весьма осторожной и неоднозначной. Ведь уже сам факт, что интеллигенция столь настойчиво добивалась реабилитации именно этих деятелей, свидетельствовал, что их идеи сохранили для нее притягательную силу.

Миллионам украинцев — заключенных сибирских концлагерей десталинизация принесла неожиданную свободу: многих амнистировали и разрешили отправиться по домам. Этот частичный демонтаж гигантской лагерной системы был ускорен вспышками лагерных восстаний, в частности в Воркуте и Норильске (1953 г.) или Караганде (1954 г.), в которых ведущую роль играли бывшие члены ОУН—УПА. В то же время Кремль совершенно ясно дал понять, что он вовсе не собирается мириться с тем типом национализма, который проповедовала ОУН. В разгар празднований Переяславской годовщины был расстрелян выдающийся лидер ОУН в эмиграции Василь Охримович, заброшенный в Украину американцами. В 1956 г. прошла серия показательных процессов над членами ОУН, закончившихся смертными приговорами. Было очевидно, что режим по-прежнему готов беспощадно подавлять любое проявление активности, связанное с защитой украинских интересов, если оно, по его мнению, выходило за дозволенные рамки.

Национальный вопрос. Пожалуй, наиболее красноречивым свидетельством решимости Хрущева придерживаться основ советской национальной политики (идя при этом на второстепенные уступки) была реформа образования 1958 г. Та ее часть, что касалась вопросов изучения родных языков, была необыкновенно противоречивой. Вплоть до 1958 г. учащиеся были обязаны изучать свой родной язык так же, как и русский. Внешне либеральная реформа Хрущева давала родителям право выбирать для своих детей язык обучения. Фактически это означало, что любой, живущий в Украине, мог получить образование, не изучая украинского языка и вообще не зная его.

Учитывая, что существовало немало формальных и неформальных зацепок и нюансов, вынуждающих учить русский язык, можно было ожидать, что многие родители изберут именно его для обучения своих детей и не захотят отягощать их изучением еще одного, пусть даже родного, языка. Невзирая на бурю негодования и протестов, к которым присоединились даже некоторые партийные деятели, режим все же нанес этот удар по изучению нерусских языков, наглядно продемонстрировав, что даже во времена либерализации он способен лишь видоизменить политику русификации, но не отказаться от нее.

Воздействие десталинизации на общество имело последствия, далеко выходящие за рамки политических и культурных контроверсий между кремлевскими политиками и киевской интеллигенцией. Общее ослабление идеологического диктата породило новые настроения в среде образованной городской молодежи. Если пылкое меньшинство было полно решимости восполнить ущерб, нанесенный обществу в сталинские времена, то подавляющее большинство мало интересовалось политикоидеологическими проблемами. И все же у молодежи явно пробудились дух противостояния авторитетам и власти и стремление к индивидуализму, столь долго преследовавшиеся сталинистской ортодоксальной моралью. Молодежи осточертели однообразие и монотонность советского образа жизни, устаревшая мораль, старомодная манера одеваться, заидеологизированная система воспитания. К величайшему негодованию и ужасу старшего поколения, она безоглядно увлеклась западной джазовой и поп-музыкой. Так называемые «стиляги» с явным вызовом выделялись из общей массы своей диковинной (для советского глаза) одеждой и «антиобщественным» поведением. В Украине, как и во всем СССР, нарождалось новое, более прагматичное и эгоцентричное поколение (уже появившееся на Западе), которое разительно отличалось от предыдущего, породившего столь рьяных коммунистов и националистов.