Ренессанс сталинизма

Ренессанс сталинизма

Несмотря на величайший моральный подъем, переживаемый советским обществом благодаря победе во второй мировой войне, Сталин считал, что она нанесла его режиму серьезнейшие потери идеологического характера. Стремясь поднять боевой дух советских людей во время войны, советская власть стимулировала национальные чувства как русского, так и других народов СССР, а также сняла ограничения с религии. Но наибольшее беспокойство режима вызывало то обстоятельство, что около 70 млн советских людей — жители оккупированных немцами территорий, угонявшиеся на принудительные работы, военнопленные — познакомились с "Западом и вкусили некоторые стороны западного образа жизни. Кроме того, путем аннексии в состав Советского Союза были включены территории с миллионами людей, которые в большинстве отрицательно или в лучшем случае скептически относились к советской идеологии, политической системе и экономическому устройству. Поэтому Сталин считал: режим должен вновь сдавить в своем кулаке общество, особенно в области идеологии.

Человеком, которому Сталин доверил задачу восстановления «идеологической чистоты», был его ближайший помощник Андрей Жданов. Летом 1946 г. этот «верный сталинец» развернул настоящее наступление против тех, кто жаждал смягчения культурного климата и восхищался достижениями западной цивилизации. Занимать подобные позиции, заявлял он,— значит выказывать недовольство и неудовлетворенность советской культурой, что неприемлемо само по себе. «Наша задача,— провозглашал Жданов,— развернуть наступление против загнивающей и продажной буржуазной культуры». Однако если целью Жданова и его присных было убедить советских людей отвернуться от западной культуры, то следовало предложить им более привлекательную альтернативу.

В соответствии с этой задачей не менее важным элементом ждановской идеологической кампании стало прославление достижений русской культуры и науки. Для каждого изобретения, сделанного на Западе, немедленно подыскивалось аналогичное достижение в русской истории, разумеется, произошедшее раньше; для каждого известного западного автора находился русский аналог, который всегда был лучше; каждому выдающемуся западному деятелю противопоставлялся русский, чьи качества были вне конкуренции. Это новое, более широкое «издание» русского национализма не было чем-то неожиданным: уже в мае 1945 г. Сталин предвосхитил его своим знаменитым тостом за русский народ, который он охарактеризовал как «самый выдающийся народ... ведущую силу Советского Союза».

Как это случалось и в прошлом, украинцы стали наиболее уязвимым объектом сталинских нововведений. Именно они дольше всех пребывали под оккупацией, именно их в наибольшем количестве вывозили на принудительные работы в Германию; именно в Западной Украине антисоветские настроения были самыми живучими, именно в западных украинцах сильнее всего чувствовались «чуждые» влияния. Оброненная Сталиным фраза, что он выселил бы всех украинцев в Сибирь, если бы их не было так много, не предвещала ничего хорошего. Признаки приближающегося погрома в Украине проявились в июле 1946 г., когда со стороны Центрального комитета партии в Москве прозвучали зловещие обвинения в адрес украинской парторганизации в том, что она «не уделяет должного внимания отбору и идейно-политическому воспитанию кадров в области науки, литературы и искусства», где еще существуют проявления «враждебной буржуазно-националистической идеологии» и предпринимаются попытки «обновить украинские националистические теории». Это был похоронный звон по скромному послевоенному возрождению украинской культуры.

Спустя месяц, когда популярнейший украинский писатель-юморист Остап Вишня, репрессированный в 1930-е годы, осмелился высказать идею, что художник в поисках своего творческого лица и самобытности имеет право на ошибку, из Москвы грянула буря обвинений в «идеологической расхлябанности». Восприняв это как руководство к действию, лидер украинской коммунистической партии Никита Хрущев и его заместитель по идеологии К. 3. Литвин немедленно выпустили серию залпов по украинской интеллигенции в целом, обвинив ее в «буржуазном национализме».

Нашлись и более конкретные адресаты этой кампании: Литвин, например, сосредоточился на недавно опубликованной «Истории украинской литературы». Он указывал, что эта работа содержит серьезные «упущения», поскольку развитие украинской литературы рассматривается в ней в отрыве от классовой борьбы, преувеличены западные влияния, в то время как благотворному воздействию русской культуры уделено мало внимания. Через год объектом подобной критики стала новая «История Украины», вышедшая в 1943 г. под редакцией М. Н. Петровского. Перед авторами было поставлено требование «очистить» исторические труды от влияния Грушевского.

Унизительным нападкам подверглись за использование в своем творчестве традиционных украинских мотивов композиторы Украины. Опера К. Данькевича «Богдан Хмельницкий» критиковалась за то, что в ней слишком мало говорилось (или пелось?) о выдающейся роли русских; украинские литературные журналы и энциклопедические издания на все лады склонялись за сосредоточенность на «узких» украинских темах. Особенно жестокой «охота на ведьм» под знаменами борьбы с украинским национализмом стала в период недолгого пребывания в Украине в 1947 г. Кагановича, который получал явно садистское удовольствие от преследования украинских интеллигентов.

Апогеем идеологического «закручивания гаек» стал 1951 год, когда было предано анафеме стихотворение Сосюры «Любіть Україну!», написанное на волне патриотического подъема в 1944 г. и получившее Сталинскую премию. Автора обвинили в национализме и заставили публично выступить с унизительным раскаянием. Поиски идеологических уклонов достигли уже просто гротескных (но нередко и смертельных) форм, когда объектом преследований стали евреи. Многие еврейские писатели, ученые, художники, артисты пали жертвой борьбы с «безродными космополитами». Репрессивные органы даже сфабриковали дело о «заговоре» группы еврейской интеллигенции, которая якобы собиралась с помощью «международного еврейства» захватить Крым и отделиться от Советского Союза. Именно в это время появилась нелепая идея, ставшая впоследствии расхожим местом в советской пропаганде,— о сотрудничестве украинских националистов и еврейских сионистов в борьбе против советской власти.

Все свидетельствовало о том, что Сталин готовит новую кровавую чистку. Интеллигенцию Украины охватила паника: творческая активность замерла, все спешили признавать ошибки и просить за них прощения. Со всей очевидностью украинская интеллигенция усвоила урок 1930-х годов: покайся сегодня, если хочешь жить завтра. Однако именно тогда, когда все изготовились к очередной сталинской прихоти, 5 марта 1953 г. «отец народов» отошел в лучший из миров. Казалось, было слышно, как Украина облегченно вздохнула.

* * *

У украинцев, которые до 1939 г. жили при советской власти, все происходившее в послевоенные годы вызвало ощущение «дежа-вю» (уже виденного). Вновь они были ввергнуты в пучину огромных, изматывающих силы строительных проектов: вновь они пережили угнетающий переход от периода относительной идеологической и культурной терпимости ко временам жестокой реакции и ортодоксальности; и вновь они оказались перед лицом реальной угрозы голода и репрессий.

Для западных украинцев послевоенные годы стали этапом вхождения в абсолютно иной мир, с которым они ненадолго и неудачно познакомились в 1939—1941 гг. Включение в СССР означало их отделение от европейских политических и культурных ценностей. Не менее серьезным результатом этого события стала утрата наибольшего достижения западноукраинского общества — его широкой организационной базы в лице старейшей и важной структуры — греко-католической церкви — и другой, более поздней — ОУН—УПА. Именно они были главным орудием защиты многих поколений украинцев от иностранного владычества и средством выражения и сохранения национальной самобытности. Однако не все последствия советской аннексии были негативными: под диктовку Сталина был в конце концов разрешен украинско-польский конфликт, долгие годы изнурявший силы обоих народов. Кроме того, Советы начали долгое время запаздывавшую индустриальную и социальную модернизацию региона. И последнее: именно они — в конце концов, не важно как,— но объединили всех украинцев в едином государстве.