Правобережье под властью Польши

Правобережье под властью Польши

Если на Левобережье Гетманщина, несмотря на постепенную утрату автономии, все же в течение целого столетия оставалась отчетливо украинским политическим, культурным и социально-экономическим образованием, управляемым своею собственной элитой, то почти 50 % украинцев, находившиеся под властью Польши, о таком самоуправлении могли лишь мечтать. Огромное большинство этих украинцев были крестьяне. Они не имели ни своей элиты (которая к тому времени почти полностью полонизировалась), ни собственных политических учреждений и были совершенно беззащитны перед лицом растущего социально-экономического гнета и религиозной дискриминации. Едва теплились некогда ярко горящие украинские культурные очаги в Западной Украине. Страшна была участь Правобережья. Поначалу казалось, что именно эта земля — колыбель казачества, арена первых побед восстания 1648 г.— должна стать ядром нового казацкого уклада. Но опустошительные войны эпохи Руины превратили ее в безлюдную пустыню. И хотя формально Польша вернула себе этот край уже в 1667 г. (по Андрусовскому договору), фактически восстановить свой шляхетский уклад на Правобережье Речь Посполита сумела лишь к 1713 г.

Вновь разделив Правобережную Украину на Волынское, Подольское, Брацдавское и Киевское воеводства (хотя сам Киев теперь уже был в составе Российской империи), польское правительство стало продавать или раздавать огромные наделы «ничейной» земли немногим семействам магнатов. Среди них выделялись Любомирские, Потоцкие, Чарторыйские, Браницкие, Сангушки и Ревуцкие. К середине XVIII в. около 40 магнатских семейств владели 80 % всей территории Правобережья, причем многие «новые» помещики были прямыми потомками «старых», т. е. изгнанных в 1648 г.

Как и век тому назад, магнаты приваживали крестьян к новым землям, соблазняя их свободным от всех повинностей 15—20-летним пользованием земельными наделами. И снова крестьяне, пришедшие из Галичины, Левобережья, а иногда и Центральной Польши, с воодушевлением принимались заново осваивать опустошенный край. И снова жизнь в нем входила в нормальное русло — и снова заканчивался срок «слободы» — и, как легко было предвидеть, шляхта опять предъявляла крестьянам свой жестокий счет. К концу XVIII в. на большинстве северо-западных земель Украины крестьяне были закрепощены и работали на панщине по четыре — пять дней в неделю. Однако чем дальше на юг, тем жизнь крестьян становилась относительно свободнее: в менее населенных южных регионах помещики предпочитали получать оброк.

Если село возрождалось достаточно быстро, то восстановление городов Правобережья шло гораздо медленнее: ведь, кроме разрухи, на пути мещан стоял их давний заклятый враг — шляхта. Снова прочно обосновавшись в своих роскошных «маєтках», снабжавших их всем необходимым, магнаты весьма мало нуждались в городах, более того — продолжали конкурировать с ними и всячески им вредить. Они ввозили или переманивали к себе превосходных мастеров, составлявших конкуренцию городским ремесленникам. Они добились запрета на размещение в городах таких выгодных промыслов, как мукомольный, ткацкий, производство поташа и особенно «горілки». Да и многие города и городами-то были лишь по названию, ибо находились в полной собственности магнатов а население таких городов процентов на 80 состояло из крестьян, обрабатывавших землю в округе.

Но несмотря на все эти трудности, некоторые города — такие как Луцк и Дубно на Волыни, Каменец и Бар на Подолье, Бердичев и Умань в Киевском и Брацлавском воеводствах — сумели значительно вырасти, причем в основном за счет местной и внешней торговли. В торговле большая роль принадлежала евреям, которые быстро приспосабливались к жизни в городах. Торговало Правобережье в основном зерном и скотом. Обычно скот перегоняли и зерно везли сухопутными путями на Запад или в балтийские порты, однако к концу XVIII в. польские магнаты постепенно переориентировались на черноморские.

Почти все ценности, создаваемые на Правобережье, оседали в сундуках польских «корольков». Об их богатстве и самодурстве ходили легенды. Одному лишь роду Любо-мирских принадлежало 31 местечко и 738 сел. Один из представителей клана Потоцких имел 120 тыс. крепостных, а «при дворе» его постоянно находилось 400 шляхтичей. Рассказывали, что лишь во время одного из многочисленных магнатских пиров было съедено 60 быков, 300 телят, 50 овец, 150 свиней, около 20 тыс. тушек дичи и выпито более 32 тыс. литров венгерского вина, не считая еще более впечатляющего количества прочих напитков. И все это на глазах и за счет украинских крестьян!.. Очевидно, из восстания 1648 г. шляхта не извлекла для себя никакого урока.

Видно это было и по тому, с каким усердием поляки вновь принялись за свою прежнюю политику «искоренения» православия. Греко-католические иерархи в своих регулярных кампаниях против православного духовенства беззастенчиво опирались на поддержку польской армии и правительства. В результате столь рьяной деятельности «борцов за веру» в 1760-е годы на всю Киевщину и Подолье осталось всего каких-нибудь 20 православных приходов (парафий). Лишенные своих церквей, православные находили оплот веры в монастырях. В 1761 г. Мельхиседек Значко-Яворский — молодой и энергичный архимандрит Мотронинско-Троицкого монастыря, признанный лидер православных Правобережья — приступил к организации сопротивления католическому и греко-католическому гнету. Его важнейшим шагом было обращение к Екатерине II с просьбой прийти на помощь православным в Польше. С вовлечением православной России в религиозные проблемы украинского Правобережья дело приобретало новый поворот.

Гайдамаччина. К тому времени казачество официально прекратило свое существование на Правобережье, не считая тех немногих казаков, что поступили на службу к польским магнатам. Поэтому, в отличие от 1648 г., не было силы, которая помогла бы крестьянам подняться против шляхты и возглавила их борьбу. И все же широкое, хотя и стихийное, выступление вскоре охватило Правобережье.

Его участников называли гайдамаками — тюркским словом (как и слово «казак»), означающим «бродяга», «разбойник». Поляки употребляли его примерно с начала XVIII в., адресуя беглым крестьянам, которые укрывались глубоко в лесах и время от времени выходили грабить имения шляхты. На ранней стадии европейской Новой истории такие изгои общества, жившие грабежом богатых и часто пользовавшиеся поддержкой народных масс, были распространенным явлением. Анализируя его, английский историк Эрик Хобсбон пользуется термином «социальный разбой». По мнению историка, эти, как он выражается, «социальные разбойники», руководствовались сложной и взрывоопасной смесью мотивов, начиная самым обычным грабительским инстинктом и кончая полубескорыстным желанием отомстить угнетателям своих земляков, экспроприировав их, угнетателей, собственность. Иной идеологии, кроме столь смутных идеалистических мечтаний, «социальные разбойники» не имели, равно как не имели они и какого-либо плана социально-экономического устройства, альтернативного существующему. В общих чертах данное Э. Хобсбоном определение «социального разбоя» применимо и к Гайдамаччине.

Гайдамаки, поначалу вызывавшие у шляхты лишь легкое раздражение, постепенно превратились в главную угрозу ее существованию. Одной из причин резкого роста числа гайдамаков стало окончание 15—20-летнего срока «слобод». После стольких лет действительной свободы многие крестьяне отказывались в один далеко не прекрасный миг превращаться опять в крепостных, предпочитая уходить в гайдамаки. Тем более что гайдамакам-то как раз жилось все вольготнее, и причиной тому была слабость польской армии. Шляхта весьма неохотно тратилась на ее содержание, так что к тому времени армию пришлось сократить до 18 тыс. Из них на Правобережье стояло 4 тыс.— могли ли они поддерживать порядок? Но, пожалуй, самую важную причину растущей силы гайдамаков следовало поискать на соседнем Запорожье, откуда гайдамаки получали и снаряжение, и новых рекрутов, а самое главное — опытных и авторитетных главарей.

Гайдамацкая опасность для шляхты многократно возрастала во времена войн и смут. Так, в 1734 г., когда в очередной раз две враждующие партии бились между собой за избрание нового короля и втянули в войну Россию, сотник надворного войска князя Ежи Любомире кого по имени Верлан дезертировал из армии и объявил восстание против «панов». Повсюду распуская слухи о том, будто бы сама российская императрица оказывает ему покровительство, Верлан собрал тысячную гайдамацко-крестьянскую армию и, устроив свои ватаги по образцу казацких полков, терроризировал Брацлавщину, Волынь и Галичину, пока наконец польские войска не заставили его бежать в молдавские степи. Однако безнаказанность Верлана вдохновила гайдамаков, и вскоре у него нашлись подражатели. Тут шляхта, решив, что клин клином вышибают, подкупила запорожца Саву Чалого, одного из гайдамацких главарей, поручив ему вылавливать своих же бывших дружков. И надо сказать, что в течение нескольких лет ему это удавалось, пока на Рождество 1741 г. он не погиб от рук запорожцев. В 1750 г. гайдамацкие бунты разгорелись с новой силой. В одной лишь Брацдавщине было разграблено 27 городов и 111 сел. И только благодаря прибытию армейских подкреплений удалось погасить этот очаг восстания, грозивший вспыхнуть большим пожаром.

«Социальный разбой» широко распространился и в Западной Украине, особенно в Карпатах. Местные гайдамаки, называемые опрышками, собирались в ватаги обычно по 30— 40 человек и нападали на шляхтичей, богатых купцов и арендаторов-евреев. Самым знаменитым из опрышков был Олекса Довбуш, который, подобно легендарному Робин Гуду, раздавал награбленное бедным, чем завоевал огромную популярность среди гуцулов — жителей Карпатских гор. После того как в 1745 г. Довбуш был убит мужем его любовницы, на смену ему пришли новые главари — Василь Баюрак и Иван Бойчук. Последний, потерпев ряд неудач в Галичине, бежал на Запорожскую Сечь, откуда пробовал, хотя и неудачно, повести новую ватагу на запад. Несмотря на неоднократные попытки польских властей раз и навсегда покончить с опрышками, им это так и не удалось: опрышки пережили Речь Посполиту и продолжали орудовать в Карпатах до тех пор, пока эти земли не отошли в 1772 г. к Австрийской империи.

Колиивщина. В 1768 г. Речь Посполита была охвачена общей смутой. Шляхту все больше раздражало постоянное вмешательство в польские дела российской императрицы Екатерины II. Сперва она добилась того, что ее любовник Станислав Понятовский был избран польским королем. Затем она заставила поляков гарантировать религиозные свободы православным. Взбешенные интригами русских, польские шляхтичи в феврале 1768 г. создали так называемую Барскую конфедерацию, и армия конфедератов напала на российские войска, расположенные на польских землях.

Для православных Речи Пос политой настали тревожные времена. Многие из них были убеждены, что конфедераты не простят им поддержки, которую они получали от России. Другие решили упредить надвигающиеся репрессии и первыми напасть на шляхту.

В мае 1768 г. ватага из 70 гайдамаков, возглавляемая запорожцем Максимом Зализняком, выступила из Мотронин-ского монастыря на север, в заселенные районы Правобережья, подбивая крестьян к бунту против шляхты. Люди Зализняка распространяли грамоты, в которых говорилось, что пора сбросить цепи рабства и отомстить за муки, издевательства и невиданные притеснения. В считаные дни отряд пополнился мощным подкреплением из крестьян и окрестных гайдамаков. Город за городом сдавались повстанцам — Фас-тов, Черкассы, Корсунь, Богуслав, Лысянка. В начале июня более 2 тыс. гайдамаков обложили Умань—хорошо укрепленный город, за стенами которого искали защиты тысячи шляхтичей, католических и греко-католических священников и евреев-арендаторов. Судьбу Умани решил Иван Гонта, сотник надворного казачества у майского магната Стефана Потоцкого, перейдя со всем своим отрядом на сторону повстанцев. Вскоре город пал и началась беспощадная резня, в которой страшной смертью погибли тысячи мужчин, женщин и детей.

К концу июня в руках восставших были уже все Брацлавское и Киевское воеводства, а также часть Подолья и Волыни. Лишь присутствие польских и российских войск в других западноукраинских землях мешало их присоединению к восстанию. Неожиданно командующий российскими войсками генерал Михаил Кречет ников получил приказ императрицы помочь полякам покончить с бунтовщиками: Екатерина боялась, что восстание переметнется на Левобережье. Вечером 6 июля 1768 г. Кречетников пригласил к себе в гости ни о чем не подозревавших Зализняка, Гонту и других гайдамацких вожаков и тут же арестовал их; затем его солдаты перехватали и большинство других не успевших опомниться гайдамаков. Гонту и 800 его людей выдали полякам, которые пытали уманского сотника, а затем казнили. Зализняк с остальными гайдамаками был сослан в Сибирь. Польский воевода Юзеф Стемпковский в течение еще нескольких следующих лет мстил украинским крестьянам за восстание 1768 г. и в своей резиденции в Кодне до смерти замучил тысячи человек. Так бесславно закончилось последнее выступление украинского крестьянства против польских феодалов.