Тайна самурая © А. В. Корниенко, 2011

Тайна самурая

© А. В. Корниенко, 2011

Среди неисчислимого количества тайн и загадок, окутывающих историю человеческого бытия, имя Исэ Синкуро Нагаудзи по праву может занять одно из наиболее значимых мест. Его жизнь — исключительный, уникальный пример того, как в стране с непоколебимыми традициями, правилами и устоями простой, никому не известный и довольно уже не молодой человек сумел, благодаря исключительно собственным способностям, подняться из нищеты и забвения практически до самых верхов иерархической лестницы. И действительно, Нагаудзи, провинциальный самурай из бедного рода, за достаточно короткий отрезок времени сумел добиться всего: богатства, славы, успеха, сумел заполучить власть над землями и народом, их населяющим, — при этом умудрился сохранить собственную жизнь и, в итоге, почить на лаврах в глубокой старости.

Правда, ходили слухи, которые господин Нагаудзи всячески поощрял и приветствовал, о том, что он, якобы, является потомком знатного и влиятельного рода японских аристократов (что давало ему право не чувствовать себя самозванцем среди представителей самурайских верхов). Но так ли это было на самом деле?

Многие исследователи пытались разобраться в этом вопросе. Выводы, к которым они приходили, не оставляли места двум мнениям: вистинном роду Ходзё, роду самураев-правителей, представителем которого объявил себя господин Нагаудзи, такого человека никогда не существовало.

Каким же образом нашему герою удалось совершить такое чудесное превращение? Чтобы это понять, попытаемся проследить его жизненный путь, а точнее — известный исследователям (самый важный и значимый!) его отрезок. Начнем с того, что попытаемся понять, кто же такие самураи? Не разобравшись в этом важнейшем вопросе, сложно, а пожалуй, и невозможно выработать правильные представления о японцах и Японии в целом, как средневековой, так и современной. Огромное количество исследователей из разных стран посвятили свои труды этой теме. Массу полезной и даже захватывающей информации можно почерпнуть, к примеру, в работах Стивена Тёрнбулла, написавшего о людях Страны восходящего солнца целую серию увлекательных книг.

Самураи. Вряд ли можно найти человека, который никогда бы не слышал об этом удивительном, загадочном, иногда вызывающем ужас и почти всегда — восхищение сословии.

Самое первое, что приходит на ум при упоминании слова «самурай», — это шокирующая для европейцев практика ритуальных самоубийств. Странное слово «харакири» на слуху у каждого из нас, хотя мало кто действительно знает, что скрывается за этим понятием. О сути и смысле традиции ритуального суицида мы поговорим немного позднее, а сейчас все же попытаемся кратко ответить на вопрос: кем были самураи на самом деле? Они были воинами, воинами-профессионалами.

В переводе с японского слово «самурай» означает «служитель». Кому же служили самураи? По созданной ими же легенде, они служили японскому императору, хотя на самом деле все было немного иначе.

Начало японской истории «от сотворения мира» описано в двух древних хрониках — «Кодзики» и «Нихонги», составленных в начале VIII века. В этих легендарных источниках также явственно прослеживаются основополагающие аспекты японской традиции, наиболее важные из которых — это концепция (далеко не новая и характерная, кстати говоря, практически для всех стран и народов земного шара) божественного происхождения правителей страны.

Считалось, что от начала времен род японских императоров не прерывался никогда. Официально именно они правили Японией с момента ее возникновения. Однако реальная власть в стране принадлежала, как правило, другим людям: регентам (сэссё), канцлерам (кампаку), премьер-министрам (сюсё) — элите из самурайского сословия, а также в течение нескольких столетий сёгунам. Сёгун — это военный правитель, которому принадлежала фактическая власть в государстве.

Слово «сёгун» (заимствованное из китайского языка слово «цзянцзюнь» — «генерал», «полководец», «командующий») — это сокращение титула «сэйи-тайсёгун»(«великий

полководец — каратель варваров»), который присуждался временному военному главнокомандующему армией страны. Титул «тайсёгун» первоначально обозначал главнокомандующего тремя армиями, каждая из которых управлялась простым сёгуном, но впоследствии стал обозначать любого командира, стоящего во главе самостоятельно действующей армии.

Сначала сэйи-сёгунами назначались полководцы, которых император отправлял сражаться с так называемыми «варварами» — эмиси — племенами, в далекие времена населявшими северо-восток страны. После того как эмиси были покорены, прежнее значение титула себя исчерпало, однако сам титул не исчез, но с течением времени приобрел совершенно другой смысл.

Сёгуны стали верховными главнокомандующими и военными диктаторами. Именно им принадлежала фактическая власть в стране, императору же они оставили почет и сакральные функции.

Сейчас трудно поверить, что до сравнительно недавнего времени (60-е годы XIX столетия) Япония была довольно отсталым феодальным государством, которое полностью отказалось от самоизоляции только с 1868 года, когда в нем начался процесс так называемой реставрации Мэйдзи. Под «реставрацией Мэйдзи» принято понимать восстановление власти императора, который больше не желал оставаться символической фигурой на фоне могущественных самурайских лидеров (сёгунов) и быть лишь гарантом легитимности[98] власти других людей.

На самом деле в реставрации Мэйдзи, во всяком случае на ранних ее этапах, было мало прогрессивного, поскольку осуществляла ее все та же самурайская верхушка. Однако всего за какой-то десяток лет новые правители направили Японию на путь мощных преобразований. Для того чтобы идти в ногу со временем и надеяться в будущем стать на одну ступень с высокоразвитыми странами мира, им пришлось отказаться от феодальных привилегий собственного класса. Но, несмотря на это, бывшие самураи так и продолжали оставаться лидерами во всех сферах жизни японского общества. Следует подчеркнуть, что именно они привнесли в новую эпоху дух воинской чести, который стал определять поведение японцев на много лет вперед. Тут стоит вспомнить, что до конца Второй мировой войны японские солдаты, свято соблюдая традицию, ходили в бой со старинными самурайскими мечами — которым, кстати говоря, нет равных даже в современном мире — и массово гибли под огнем врага в откровенно самоубийственных, так называемых «психических» атаках[99]. Сколько нужно иметь мужества для того, чтобы принять участие в подобной акции, говорить не приходится.

История самураев — это история Японии на протяжении большей части прошедшего тысячелетия. Невозможно даже пытаться судить не только о нравах, бытовавших в стране, но и о японском искусстве и культуре в целом, которые развивались по понятным причинам в первую очередь в самурайской среде, не затрагивая этого загадочного для нас сословия.

Желание властвовать, как мы знаем, свойственно абсолютному большинству населения планеты. Преклонение перед физической силой, бесстрашие, верность долгу и традиции — характерные черты практически всех средневековых обществ мира. И даже ритуальный суицид — не собственное изобретение японских воинов, хотя окончательное оформление этого действа в торжественный акт произошло именно в Японии. Тогда что же исключительное, характерное только для них, было у самураев, что вызывает у множества такой живой интерес к ним и желание считать их идеалом воина?

Можно утверждать, что именно в Японии, в среде самураев все ценности средневекового феодального мира достигли своего апогея.

Кроме того, существует еще один, весьма специфический момент, характерный далеко не для каждой страны и не для каждой эпохи, на который стоит обратить внимание: каким образом самураи, изначально грубые, необразованные провинциальные солдаты (именно такими они представлялись аристократическому обществу периода Хэйан), сумели стать теми, кем они стали — высококультурными и в какой-то мере даже утонченными лидерами государства? Каким образом им удалось влиться в ряды правящего класса придворной аристократии и за счет постепенного вытеснения, а не уничтожения последней занять ее место? (До сих пор можно удивляться, почему аристократы позволили это сделать.)

Когда в Японии впервые появились самураи, исследователям достоверно не известно. Первые письменные источники, упоминающие об этом сословии, относятся к X веку. Однако формирование провинциального воинства, из которого и состоял вышеназванный класс изначально, должно было произойти гораздо раньше, возможно уже в IV–V веках, посредством объединения воинов-одиночек в группы профессионалов.

Самураи. Японская гравюра

Традиционно продвижение самураев снизу вверх по иерархической лестнице выглядит следующим образом: постепенно, как это и бывает, различными путями накапливая богатства — что бы там ни говорили сами самураи о «презрении к деньгам» (что позднее, кстати говоря, было закреплено даже в их кодексе чести), — эти наемные солдаты, обладавшие, кроме всего прочего, необходимыми мужеством и решительностью, начали брать власть в свои руки. Считается, что восхищенные светскими манерами и культурой придворных, самураи — а они этого и не скрывали — начали во многом им подражать, благодаря чему со временем и произошла практически полная трансформация сословия. Да, видимо, все так и было. Правда, насколько просто и понятно это звучит на словах, настолько же сложно и невероятно выглядит на деле. Стоит также заметить, что подобные случаи вообще чрезвычайно редки. Существует масса примеров, когда новая власть (вне зависимости от того, какими путями она эту самую власть заполучила) стремилась всеми силами опорочить свою предшественницу, стараясь стереть любую добрую память о ней и исключить (во всяком случае, на словах, поскольку на деле это практически невозможно) любые заимствования.

Как бы там ни было, а уже X век ознаменовался быстрым ростом именно самурайских земельных владений, а к концу XII века верховная власть в Японии окончательно оказалась в руках самурайской знати.

А после того как в XIV веке центр военной власти был перенесен в Киото, самураи стали активно приобщаться к придворной жизни и получать светское образование, к чему стремились, надо сказать, всей душой. И это тоже можно назвать явлением весьма необычным: не всякий малообразованный человек с таким упорством и настойчивостью тянется к знаниям, к наукам и, в частности, к искусству, как это происходило в самурайской среде средневековой Японии. В конце концов вышло так, что многие из новых лидеров государства больше отличились на поприще покровительства искусствам, чем в деле войны и сохранения мира, отчего гражданские конфликты, к сожалению, начинали становиться в Японии обычным явлением.

Но когда в конце XVI века в долине Сэкигаха-ра произошла битва, сделавшая самурая Токугава Иэясу безраздельным властителем Японии, войны прекратились. При сложившемся тогда сёгунате Токугава мир надолго воцарился в измученной междоусобицами стране. Именно в этот период «затишья» в среде самураев окончательно оформился не только кодекс поведения воина, но и традиция покровительства изящным искусствам (стихосложению, каллиграфии и так далее). Двести шестьдесят семь лет правления клана Токугава (1600–1867) обеспечили самураям чрезвычайно важную возможность управлять страной не одними лишь насильственными методами, что, безусловно, не могло не сказаться на всей дальнейшей истории государства. Достаточно большая продолжительность этого мирного периода явственно свидетельствует о хорошей приспособляемости самураев к новым условиям жизни, об их успешном превращении из военного сословия в сословие административное.

Однако даже во времена всеобщего мира самураев ни на миг не покидало осознание того, что они — воины. В своем знаменитом кодексе бусидо — «пути воина» — самураи воплотили те моральные принципы, которым японцы следовали ранее и продолжали следовать даже тогда, когда вмешательство так называемой западной цивилизации поставило их перед необходимостью в корне пересмотреть собственную жизнь.

Законы и принципы, которым должны были следовать воины (буси), совсем не новы, в большинстве своем нравственны и, во всяком случае на слух, весьма благородны и гуманны. А каким образом они воплощались в жизнь — это другой вопрос. Но отличало их от общепринятых человеческих ценностей то, что все они вытекали из одной основной, лидирующей в самурайском обществе идеи — особого отношения к смерти.

В самом начале известнейшего японского письменного источника «Хагакурэ» есть изречение, гласящее, что путь самурая есть смерть. (Заметим, что именно оно стало девизом летчиков-камикадзе во времена Второй мировой войны.)

Первая глава кодекса буси-до начинается с утверждения, что буси (воин) прежде всего обязан помнить, помнить всегда, днем и ночью, зимой и летом, в радости и в горе о том, что он должен умереть.

Правда, после этого автор книги рассуждает о долгой и благополучной жизни. Однако при этом настаивает на том, что, оказавшись в ситуации выбора, самураи должны без колебаний выбирать смерть. Надо заметить, что у самих отцов-вдохновителей самурайского движения, судя по всему, подобных ситуаций никогда не возникало, поскольку, в отличие от многих своих последователей, все они жили долго и умерли своей смертью.

Надо сказать, что составление всевозможных правил и кодексов, начиная от государственного и заканчивая семейным уровнем, — как мы это увидим на примере нашего героя — вообще одно из самых излюбленных занятий японцев в средние века.

Что касается буси-до, который, собственно говоря, регламентировал также и повседневную жизнь самураев, можно с уверенностью утверждать, что он был не первым — задолго до периода Токугава какой-то воинский кодекс обязательно существовал, пусть даже это были некие элементарные правила, необходимые просто для выживания.

Но по мере развития самурайства появилась необходимость в создании «официальных» правил. Однако создание воинского кодекса было отложено до того времени, когда в Эдо[100] наступит мир. И вот это наконец произошло: так называемые кабинетные самураи, иначе говоря самураи-администраторы (или, как их еще называли, «самураи соломенных циновок», то есть люди, которые воинами являлись только формально), в сложившейся спокойной обстановке составили перечень доблестей и добродетелей, правил и законов жизни «идеального» воина. Этот перечень и стал, собственно, тем буси-до, которое теперь известно.

Лучшее изложение воинского кодекса в XVI веке принадлежит перу Цукухара Бокудэна, великому мастеру и учителю боевых искусств. Он заметил, что «воин, не знающий своего дела, подобен кошке, не умеющей ловить крыс». Иначе говоря, для того чтобы следовать путем воина, надо, собственно, воином и быть. Вне зависимости от того, что вокруг тебя сейчас — мир или война. Вот и всё.

Однако это не значило, что воин должен себя ограничивать только боевыми искусствами. Тут можно вспомнить о наставлениях, оставленных знаменитым Исэ Синкуро Нагаудзи своему сыну. Они заканчиваются словами о том, что как в литературе, так и в военном искусстве следует совершенствоваться постоянно; что грамота — это левая рука человека, а военное дело — правая. И ни тем, ни другим никогда не следует пренебрегать.

Поскольку основной упор в кодексе самурая делается на такие человеческие достоинства, как храбрость, честность, верность господину, умеренность, стоицизм и сыновняя почтительность, давайте посмотрим, насколько все это присутствует в истинной истории самураев.

О храбрости говорить не приходится. Мужество и презрение к смерти, выявляемые представителями этого сословия, не могут не производить глубокого впечатления на каждого, заинтересовавшегося историей Японии. По утверждению создателей буси-до, наивысшего уважения в среде самураев заслуживает только выдающаяся храбрость, которой не могут не восхищаться как друзья, так и враги.

Примеры настоящей, откровенной трусости (по крайней мере зафиксированные в истории) среди самураев чрезвычайно редки. Конечно, буси, как и другие люди, тоже в определенные моменты испытывали страх — некоторые основатели школ восточных единоборств прямо говорят о том, что не боятся только сумасшедшие. Но самураи воспитывали в себе такую силу духа, что могли превозмочь заложенный в каждом человеке инстинкт самосохранения.

Но есть и другая правда, которая наглядно демонстрирует, что самурайская традиция кончать жизнь самоубийством ради спасения чести при поражении (или другом виде так называемого «позора», а точнее будет сказать, того, что самураи считали таковым) приняла в соответствующей среде чрезвычайно массовый характер. Ни одна из стран мира, где существовали подобные традиции, ни в какие времена не могла с ней тягаться. Это стоило Японии многих талантливых военачальников, которые в противном случае могли бы остаться в живых и одержать победу в следующем сражении. Наглядным тому примером может стать корейский адмирал Ли Сунсин, которого арестовали, затем бросили в тюрьму, где жестоко пытали — и всё только за то, что его победы во время первой корейской войны с Японией вызвали зависть его же коллеги Вон-Гюна. Будь Ли Сунсин адмиралом японским, а не корейским, он, без всяких сомнений, покончил бы с собой. Но Ли не был японцем. Он вынес весь этот «позор» (человек с менталитетом, отличным от японского, мог заслуженно считать подобный стоицизм доблестью) и вернулся, чтобы снова воевать с врагом. Тут хочется добавить, что несмотря на то что Ли был воспитан вовсе не в самурайской традиции, силе его духа могли позавидовать многие буси. Однажды во время боя адмирал попал под вражеский огонь и был ранен в плечо. Тогда он взял нож и вырезал пулю из собственного тела и, невзирая на то что рана была глубока и кровоточила, продолжил бой к огромному неудовольствию своих взволнованных подчиненных.

Самоубийство, говоря откровенно, вообще никогда не представлялось выходом из затруднительного положения ни для самоубийцы, ни тем более для его близких. Ведь, будучи уже само по себе событием весьма драматичным, оно несло за собой зачастую не менее драматичные последствия для окружавших самоубийцу людей. Что, собственно, происходит и по сей день по всему миру: суицид, пусть и не ритуальный, — явление, к несчастью, весьма и весьма распространенное. По страшной статистике сегодня в мире каждые две секунды происходит три попытки самоубийства, одна из которых «успешна».

Пожалуй, одно из самых неординарных самоубийств в японской — а возможно, и мировой — истории было совершено полулегендарным самураем по имени Того Сигэтика. Того потерпел досадное поражение при штурме вражеской крепости. В порыве безудержного отчаяния он велел похоронить себя заживо, в полном вооружении, верхом на коне и при этом клялся отомстить врагам с того света. Не сложно понять, о чем сейчас мог подумать читатель. И хотя, разумеется, ни одно психологическое освидетельствование в те давние времена не проводилось, с огромной долей вероятности можно утверждать, что этот человек был абсолютно адекватен. Дело тут заключалось не в психических расстройствах, а исключительно в воспитании и давлении традиций.

Правда, нельзя сказать, что все воины, даже воспитанные по законам буси, всегда и с готовностью следовали жесточайшей, на взгляд европейца, рекомендации вспороть себе живот. Разумеется, нет. И на этой почве разгоралось множество конфликтов, которые в основной своей массе заканчивались не менее жестокой казнью «отступника», совершаемой через публичное отсечение головы (или иначе, если не было возможности обустроить ритуал соответственно).

Следующие доблести, которые обязан развивать в себе истинный самурай, — верность и честность.

Согласитесь, это наиболее трудноразличимые с первого взгляда качества — их можно проверить только опытным путем и временем. Первая из них, верность, оказалась, как это ни печально признавать, в числе и самых первых военных потерь. Совет Мори Мотонари[101] не доверять никому, а в особенности родственникам и вообще близким людям (!), достаточно полно характеризует описываемый период. Более ранний, но очень схожий с ним период, когда междоусобицы еще не были прекращены, а кодекс буси существовал, но пока не был записан, породил такой образец (в кавычках или без них писать это слово — каждый может решить для себя сам, ознакомившись с историей жизни упомянутого человека) самурайской доблести и добродетели, как главный герой этого повествования.

Таким образом (как ни странно это на первый взгляд), вышло так, что в то время, когда боевой дух самураев в целом достиг своего апогея, верность оказалась наименее распространенной из воинских добродетелей. Ну, а о честности воинов того времени можно сказать словами Акэти Мицухидэ[102], общепризнанного специалиста в области вероломства. Он сказал, что ложь воина вообще следует называть «стратегией», а не пороком, и что честные люди встречаются только среди крестьян и горожан. Комментарии, как говорится, излишни.

Кстати, к этим самым крестьянам и горожанам, иначе говоря простолюдинам, отношение у самураев было в корне отличным от рыцарского (в нашем понимании)[103]. Вот тут-то и начинается наиболее ярко проявляться то, что можно назвать обратной стороной принципов буси-до.

На первый взгляд, многие из принципов «пути воина» кажутся, безусловно, положительными. Однако мораль самурайского сословия, как это часто бывает, служила интересам только этого сословия. Когда самураи пришли к власти, сформулированные ими самими высоконравственные принципы стали распространяться исключительно на военную аристократию, то есть на себя самих. Они совершенно не касались отношений буси с так называемыми «низшими» слоями населения, стоявшими вне всяких законов самурайской этики и морали.

К примеру, если скромность предписывала самураю вести себя со своим господином подчеркнуто вежливо, сдержанно и терпеливо, то в отношениях с простолюдином буси держался подчеркнуто высокомерно и заносчиво. Ни о какой вежливости и терпимости здесь и речи быть не могло. Самураи как будто забыли, откуда вышли сами, а своим явно недостойным в отношении простых людей поведением, казалось, подсознательно стремились стереть последние остатки памяти об этом. Самообладание, предписывавшее воину-самураю в совершенстве владеть собой, было абсолютно неприемлемо в отношении самурая к человеку «из народа». То же можно сказать и обо всех других нравственных заповедях этого класса. Профессиональные воины, привыкшие к жестокости, были очень далеки от милосердия, сострадания и чувства жалости к другим людям, как к «равным» себе, так — и тем более — ко всем остальным. Многочисленные войны, шедшие на протяжении нескольких веков вплоть до объединения страны под властью сёгуната Токугава, велись при непосредственном участии самураев, которым было абсолютно чуждо (благодаря все тому же воспитанию, традициям, да и всему образу их жизни) сознание ценности человеческой жизни. Подобные понятия прививались как мальчикам, так и девочкам еще с пеленок, и всячески поощрялись. Тут достаточно вспомнить о том, что отцы дарили малолетним сыновьям свитки с подробными указаниями в текстах и картинках, как правильно выполнить харакири.

Призываемые покончить с собой по практически любому, даже самому незначительному для нас, иностранцев, поводу, самураи чужие жизни не ставили вообще ни во что. А уж жизни простолюдинов, которые своим тяжким трудом обеспечивали их благополучие, и подавно. Мимоходом убить простолюдина не считалось чем-то достойным даже внимания, не то что осуждения. Самураи с легкостью совершали самые жестокие поступки и в итоге развили в себе черты, вообще не совместимые с понятием человечности. Поэтому, возможно, массовое преклонение простых людей перед самураями было вызвано совсем не каким-то особым уважением к этому сословию, а элементарным страхом раба пред жестоким господином, в связи с чем можно предположить, что ореол романтизма, которым иностранцы склонны окружать понятие «самурай», не слишком заслужен.

Каждое новое убийство на поле брани всячески поощрялось и должно было стимулировать личную храбрость самурая. В качестве военных трофеев воинам рекомендовалось брать отрубленные головы своих врагов. Враг становился своеобразным «тренажером» для отваги буси.

Отсюда же, по-видимому, берет начало и варварский людоедский ритуал кимо-тори. Считалось, что источником отваги человека является печень (кимо). Исходя из этого, самурай, съевший сырую печень поверженного врага, просто обязан был получить новый заряд смелости. Наиболее кровожадные самураи рассекали врага надвое от левого плеча до правого бока специальным приемом кэса-гири («монашеский плащ») и тут же, выхватив из еще живого тела трепещущую печень, пожирали ее.

Теперь обратимся к добродетели, которая, в понимании самурая, вообще была чрезвычайно сложной системой моральных установок. Японские исследователи склоняются к тому, что вся традиционная этика их народа базируется на так называемой идее «он», то есть «отплаты за благодеяния». Из «он» берут начало и иерархические связи и отношения между людьми в целом. Воздаяние добром за добро, безусловно, благородный принцип. Однако немедленно возникает вопрос: а на что мог рассчитывать тот, кто не сумел или не успел оказать самураю услугу, за которую тот смог бы соответственно отплатить?

Способ воплощения в жизнь этого самого «долга благодарности» для самурая заключался в практическом следовании пяти классическим правилам: соблюдению гуманного, справедливого, благонравного отношения, мудрости и правдивости. Все эти добродетельные качества призваны были регламентировать «го рин», то есть нормы важнейших социальных отношений: между господином и слугой, родителем и ребенком, мужем и женой, старшим и младшим, между друзьями. Самурайская мораль предъявляла к буси жесткие требования по исполнению «он». Эти требования способствовали преобразованию абстрактных правил в четкую практическую систему. Но тут же хочется спросить: а что именно скрывалось за сухим инио чем не говорящем штампом — «жесткие требования»? Как мы понимаем, люди есть люди, и, сколько правил не создай, какими бы логичными, разумными и обоснованными они бы ни казались (а в отношении самураев, во всяком случае в понимании европейцев, есть масса вещей, не поддающихся вообще никакой логике), нет никакой гарантии, что необходимое большинство станет их соблюдать.

Ответ на этот вопрос выглядит так: за невыполнение любых (!) предписаний самурайского кодекса чести, как и в случае с харакири, предписывалось это самое, «смывающее» позор, харакири, а в случае отказа и от него — смертная казнь. Максимально убедительный довод для всех потенциальных нарушителей установленного порядка.

Но несмотря на страх перед жестокой расправой, нарушители законов, традиций и правил, разумеется, были. И особенно это касалось даже не тех глобальных случаев, когда требовалось лишить себя жизни, а тех моментов, когда подчиняться требованиям устава становилось слишком мучительно. К примеру, когда обнищавший, страдающий от голода самурай (или еще хуже — самурай, видящий соответственные страдания своего ребенка, членов своей семьи), вопреки велению закона, просил материальной помощи у друзей и знакомых, не имея «официального» права этого делать. Или другой яркий пример, касающийся все того же ритуального самоубийства, когда странные, если не сказать, страшные, сотворенные людьми правила самурайской этики предписывали всем воинам отряда немедленно покончить с собой в случае, если в бою был убит их командир. Никаким здравым смыслом вообще мы не сможем объяснить подобные правила. Не могли этого сделать и некоторые самураи.

Но, как мы уже знаем, не все законы в кодексе буси были таковыми. Много было действительно стоящего, например положение о том, что каждый воин в первую очередь должен воспитывать в себе альтруизм, иначе говоря отрешенность от личного блага, который в итоге развивался в сознательное самопожертвование ради интересов общества. Поставив общественные интересы во главу угла, самурай должен был направлять все силы на достижение всеобщего блага в доступных ему пределах: своего рода, клана и так далее. Немаловажную роль здесь начинал играть принцип взаимной защиты и поддержки.

Кстати говоря, возможно, именно этот принцип, который старались соблюдать самураи и который к нашему времени в большинстве стран мира практически перестал существовать (увы!) даже на словах, обеспечил как средневековому японскому рыцарству, так и его далеким потомкам такой успех во всех сферах жизни.

И вот теперь, для того чтобы портрет воина-самурая окончательно оформился в нашем сознании, уместным будет немного подробнее остановиться на том самом, печально известном обряде харакири, который неразрывно связан с кодексом бусидо. Этот мрачный обряд возник в период становления и развития феодализма в Японии. Как мы уже знаем, под словом «харакири» подразумевается вспарывание живота — и не просто, а особым способом. А вот способы эти были разными. Путь, который должен был проделать нож во время харакири, тщательно прорисовывался и заучивался во всех подробностях. Хотя, положа руку на сердце, весьма трудно даже представить, что человек, вскрывающий сам себе живот, смог бы в этот момент думать о точности предписанного уставом «маршрута».

Отцы-создатели кодекса буси-до рекомендовали применять харакири без лишних раздумий во всех соответствующих ситуациях, к которым могли быть отнесены как случаи реального оскорбления чести или совершение буси недостойного (позорящего имя воина) поступка, так и личный протест против какой-то вопиющей несправедливости и так далее.

Поскольку позором в среде самураев могло считаться практически все, что угодно, харакири как способ восстановить свое доброе имя являлось в понимании буси наилучшим — поскольку было безотказным и радикальным — средством. Но это еще не все: оно считалось привилегией буси. Самураи гордились тем, что они могут свободно распоряжаться своей жизнью, подчеркивая свершением этого драматического обряда собственную силу духа, самообладание и презрение к смерти.

Такая логика стороннему наблюдателю может показаться странной. И заслуженно: с тем же успехом любой другой человек, живущий на планете, может собой «распорядиться». Хотя насчет силы духа самураи были, безусловно, правы. Любой, даже самый малоопытный психотерапевт подтвердит, что настоящие самоубийцы — не те, кто шантажирует окружающих истеричными (и никогда не выполняемыми) угрозами «прыгнуть с крыши», не те, кто вскрывает себе вены так, что их обязательно обнаруживают и спасают, а те, кто делает это быстро, молча и наверняка, люди, на самом деле обладающие чрезвычайной силой духа. Каким бы простым ни казался для некоторых — при взгляде со стороны — «последний шаг», в реальности дело обстоит совсем иначе. Самураи, посвящавшие вопросам смерти большую часть своей жизни, об этом знали.

В дословном переводе «харакири» означает «резать живот», но на самом деле у этого слова есть очень сложный философский смысл. По представлениям буддистов, местом средоточия жизни, иначе говоря жизненным центром, является не сердце, а живот. Таким образом, именно его исповедующие учение Будды японцы рассматривают как внутренний источник существования, а вскрытие этого источника путем харакири символизирует открытие самых сокровенных и истинных намерений, доказывающих чистоту помыслов и устремлений.

Начиная с эпохи Хэйан (IX–XII века), харакири уже становится традицией буси, а к концу XII века среди самураев приобретает массовый характер. В конце концов эта разновидность суицида стала универсальным «выходом» из фактически любого жизненного затруднения, и опытные наставники обучали ему юношей наравне с владением оружием.

В практике харакири присутствовал один, чрезвычайно важный момент: самоубийца должен был не просто убить себя, а сделать это красиво, иначе все мучения могли оказаться напрасны. Поэтому юных самураев учили, как правильно начать и довести до конца процедуру, сохранив при этом собственное достоинство. Однако, несмотря на воспитание умения владеть собой, самурай во время «процесса» мог потерять контроль над своими действиями вследствие ужасающей боли, застонать или закричать, упасть на землю или попытаться остановить начатое, чем окончательно и уже бесповоротно опозорил бы свое имя. Решением этой проблемы стала практика обряда кайсякунин, суть которого заключалась в помощи ассистента тому, кто проводит харакири. Иначе говоря, другой самурай, увидев, что живот уже вскрыт, а самоубийца на пределе, отсекал ему мечом голову.

Что касается религиозных верований самураев, то в их среде наибольшее распространение получило учение буддийской секты дзэн. В первую очередь по причине своей простоты. В то же время оно импонировало воинам необходимостью внутренней работы над собой, развитием умения невзирая ни на что идти к своей цели. В переводе с японского дзэн означает «погружение в молчаливое созерцание». Считается, что благодаря такой практике, аналогичной практике медитации, можно овладеть некими духовными силами и достичь просветления, в результате чего человек постигает истину и избавляется от угрозы нового рождения на полной страданий земле.

Кроме того, самураи верили в карму, так называемый космический закон причин и следствий, утверждавший, что все поступки, совершенные человеком в одной жизни, влияют как на его текущую судьбу, так и на жизнь в следующем воплощении, наряду, разумеется, с волей богов.

Чрезвычайно важным, можно сказать жизненно важным, вопросом для каждого буси было его вооружение. Вооружение самураев оставалось неизменным на всем протяжении существования этого сословия. Плотные кожаные доспехи, надевавшиеся поверх кимоно, шлем, короткий и длинный мечи со сменными рукоятями, копье, лук, кинжал и палка были практически единственной, во все времена доступной для буси экипировкой. И надо заметить, что самурай в полном боевом облачении, дополненном огнем ярости и бесстрашия в его глазах, выглядел очень красиво и невероятно устрашающе. Непревзойденная отвага буси и память о подвигах этих некогда непобедимых воинов заставляла даже вооруженных огнестрельным оружием противников дрожать от ужаса и обращаться в бегство при одном виде идущего в сражение отряда самураев.

Меч же вообще считался у буси священной реликвией. Самураи были убеждены, что в нем заключена душа воина. Клинок свято берегли и продать его, даже в том случае, если его владельцу приходилось голодать, было позорным шагом.

Вот так примерно и выглядел самурай — знаменитый средневековый японский рыцарь-буси.

Вооруженный самурай в доспехах

И каждый вправе решать для себя сам, насколько привлекателен этот прошедший сквозь столетия образ. Время же показало, что несмотря на то что после сокрушительного поражения во Второй мировой войне японцы какое-то время перестали заострять внимание на кодексе буси-до, по прошествии некоторого времени путь воина стал в Японии снова актуален и продолжает оставаться таковым до сих пор. Яркое героическое прошлое народа Страны восходящего солнца, от которого никуда не деться, по-прежнему вдохновляет как новые поколения японцев, так и миллионы людей по всему миру, вне зависимости от национальности, страны проживания и вероисповедания. К примеру, японские боевые искусства, такие как айкидо, каратэ и так далее, несущие, кроме мощной физической подготовки, еще и яркий философско-этический элемент, безусловно несут на себе отпечаток самурайского мировоззрения и пользуются популярностью во всех уголках земного шара.

Вспомнив, что представляли собой самураи на самом деле, можно перейти непосредственно к клану Ходзё. Для начала — к истинному, или первому клану, чтобы понять, отчего это имя оказалось столь привлекательным для нашего героя.

Итак, первый клан Ходзё (Ходзёси) относился к так называемой династии регентов-сиккэнов[104]. Поскольку, как и императоры, сёгуны часто теряли фактическую власть над страной, почти все время сёгуната Камакура страной правили представители Ходзё. Семейство было основано Тайрано Токииэ, принявшим затем имя Ходзё.

В 1184 году Минамото Ёсинака во главе большой армии захватил тогдашнюю столицу Японии Киото. Остаткам армии Тайра удалось бежать на юг. Ёсинака, идя на поводу у собственных амбиций, решил окончательно разделаться с противником, а заодно укрепить свой собственный статус. Он добился, чтобы император присвоил ему звание сэйи-тайсёгун, поскольку с его собственной подачи «варварами» теперь стали считаться «враги государства» — Тайра-Ходзё. Ёсинака надеялся получить исключительное право на командование императорскими войсками. Однако его собственный двоюродный брат Ёритомо спутал ему все планы.

Поначалу в этом конфликте, несмотря на все старания Минамото, везение было на стороне Тайра. Действия сторонников Тайра были успешны настолько, что Ёритомо Минамото попал к ним в плен. Внук Тайрано Токииэ Ходзё Токимаса (1138–1215) был назначен опекуном (а точнее — надсмотрщиком) Ёритомо, по ряду причин оставленным в живых. Однако вышло так, что со временем Токимаса стал сподвижником Ёритомо, который даже женился на дочери своего бывшего врага, которую звали Ходзё Масако. После этого Ёритомо собрал собственную армию и — согласно всем правилам и законам буси — уничтожил своего кузена Ёсинаку.

Когда Минамото Ёритомо основал полевую ставку нового военного правительства в Камакуре в 1185 году, Токимаса активно помогал ему в этом. В 1192-м Ёритомо добился от императора того же назначения, что и его кузен. Он стал сёгуном, и все это время мужская часть семьи Ходзё — поскольку женщины в те времена, конечно не по собственному выбору, занимались исключительно домашним хозяйством — находилась рядом с ним. Ёритомо сумел создать вокруг себя настоящий правительственный аппарат, с помощью которого он реально управлял страной. Правительство Ёритомо получило название «бакуфу» — «палаточная ставка». Изначально этот термин обозначал полевой лагерь тайсёгунов. Европейским синонимом слова «бакуфу» и стало понятие «сёгунат».

Именно Ёритомо установил наследственную передачу титула «сёгун», который в результате этого превратился в исключительную привилегию рода Минамото. Исключением стал лишь знатнейший род Фудзивара и особы императорской крови.

Автоматической передачи титула «сёгун» не было: всякий раз устраивалась пышная церемония, во время которой император жаловал новому сё-гуну символ военной власти — церемониальный меч сэтто.

Минамото Ёритомо

Через семь лет Ёритомо умер, и управление подвластными территориями перешло в руки Ходзё Токимаса, который в 1203 году стал легальным регентом при сёгуне. Последним же стал юный старший сын Ходзё Масако Ёрииэ, рожденный, как и его младший брат Санэтомо, от Ёритомо Минамото. Этим юношам, к сожалению, суждено было прожить всего лишь двадцать два года и двадцать семь лет соответственно.

И вот казус: даже то, что его мать принадлежала к роду Ходзё, не помешало молодому правителю Ёрииэ стать яростным противником этого дома. Как оказалось — на собственную беду. Не сумев противопоставить ненавистным родственникам ничего, кроме собственной ярости, в 1204 году Ёрииэ был убит.

Следующим сёгуном стал младший сын Масако, Санэтомо. Это устраивало Токимасу. В 1204 году он вновь был назначен регентом, но стремился к еще большему упрочению своего положения и надеялся сделать сёгуном своего зятя и сторонника клана Ходзё — Томомасу. Но сторонник сегодня может стать противником завтра. Это прекрасно понимала Масако Ходзё. Кроме того, она надеялась видеть сёгуном только своего младшего сына, повлиять на которого она, в связи с его юным возрастом и собственным материнским статусом, еще имела возможность. Потому Масако, которую положение бессловесной домохозяйки вовсе не устраивало, не желала подобных перемен. Масако всем сердцем надеялась «слепить» из сына такого правителя, который был нужен ей и ее клану и которого не удалось воспитать из Ёрииэ.

В Томомаса же она видела лишь ненужного конкурента и противника собственных интересов. Благодаря целому ряду интриг эта деятельная женщина добилась того, что ее родной отец-регент оставил пост, стал буддийским монахом и уехал в провинцию Идзу, перестав, таким образом, представлять для нее опасность. Вслед за этим Томомаса был убит. Сиккэном (регентом) стал брат Масако — Ёситоки (1163–1224).

Ходзё Ёситоки попытался проводить политику, направленную на упрочение своего собственного влияния среди самураев, но встретил яростное сопротивление со стороны некоторых весьма влиятельных военных домов. В итоге дошло до того, что в 1213 году Ёситоки спровоцировал на заговор против себя главу самурайского управления Ваду Ёсимори. Однако этот заговор был раскрыт, а Ёситоки расширил свои владения за счет земель, конфискованных у заговорщиков.

Через четыре года после описываемых событий Масако постигла новая, на этот раз непоправимая, беда — молодой сёгун Санэтомо был убит. В связи с этим Ёситоки приобрел огромное влияние и право подписи под указами сёгуната. Теперь его главным противником на политической арене стал сам император Го-Тоба.

В 1221 году Го-Тоба объявил Ёситоки своим личным врагом и узурпатором власти. К императору примкнули многие бывшие вассалы Минамото, и начался открытый вооруженный конфликт, вошедший в историю, как бунт годов Дзёкю. Ходзё Ёситоки и его сын Ясутоки выступили с войском на Киото и разгромили армию Го-Тобы. Экс-император и его сын были сосланы, а их земли конфискованы. Благодаря этой акции Ходзё заметно укрепили свое положение в качестве наследственных регентов, фактически же став правителями государства.

В 1224 году на смену умершему Ёситоки пришел его сын Ясутоки (1183–1242). К этому времени Ясутоки уже был хорошо известен как смелый воин и грамотный военачальник, образованный человек и активный сторонник конфуцианства[105].

Еще через год скончалась Ходзё Масако.

Следует заметить, что правитель, искренне разделяющий философские взгляды Конфуция, — большая находка для жителей любой страны. Отказавшийся от тактики тирании и деспотизма Ясутоки уже в самом начале своего правления ввел институт сорегентов — рэнсё, которые, хотя и назначались только из дома Ходзё, но даже в такой форме создавали некую видимость (в положительном смысле этого слова) коллегиальности и даже демократии. С той же целью был создан Государственный совет — хёдзёсю, ставший высшим органом бакуфу.

В этих условиях Ходзё полностью развязали себе руки. Теперь, в отличие от сёгуна, которому для принятия решений требовалось формальное одобрение императора, регенты, обосновывая свои указы, ссылались на коллегиальность в принятии решений и были гораздо более свободны в этом отношении. Такую систему закрепил юридический кодекс «Госэмбай сикимоку», принятый в 1232 году (инициатором его создания был Ходзё Ясутоки).

Этот человек стал вторым в истории Японии (после Минамото Ёритомо) выдающимся создателем военного государства. Но, в отличие от Ёритомо, который однозначно был военным диктатором, Ясутоки стремился к соблюдению законности и сохранению конфуцианских принципов в управлении государством.

К сожалению, период благополучия, установившегося при Ходзё Ясутоки, был не долгим. В 1242 году Ясутоки скончался, а в бакуфу начался период нестабильности. Сыновья главного регента страны умерли раньше него, и сиккэном стал внук Ясутоки Цунэтоки (1224–1246), которому было предначертано простоять у руля власти всего четыре года. Когда умер и он, его место занял младший брат Ходзё Токиёри. В том же году Токиёри предотвратил мятеж, организованный собственными, недовольными его правлением родственниками, а затем уничтожил своего главного конкурента в борьбе за власть — второй по могуществу клан в стране — Миура.

Ходзё Токиёри, так же как и его предок Ясутоки, стремился к укреплению «просвещенного правления». Он изучал старинные китайские теории по управлению государством, а его родственник Санэтака стал основателем знаменитой библиотеки «Канадзава бунко». В своем стремлении к справедливому правлению Токиёри дошел до невероятного: он инкогнито путешествовал по стране, чтобы лично увидеть жизнь простого народа. Будучи крайне непритязательным в жилье и пище, он стремился сделать жизнь всех людей, а особенно в Камакуре, как можно более скромной и праведной. Во время его правления значительные усилия направлялись на поддержание общественного порядка, чистоты и сохранения морального облика населения страны. Роскошь, как и стремление к ней не поощрялись в принципе, запрещена была также продажа сакэ[106]. За поведением самураев осуществлялся строжайший надзор. Кроме всего прочего Токиёри уделял большое внимание установлению нормальных отношений с императорским двором.

В 1256 году Токиёри оставил пост и, удалившись от мирской суеты, стал буддийским монахом, сохранив по традиции влияние на государственную политику. Весьма интересный факт — будучи яростным противником денежного обращения, Токиёри приказал изготовить знаменитую ныне статую большого Будды в Камакуре, использовав при ее литье огромное количество медных монет, специально с этой целью собранных монахами в качестве пожертвования по всей стране. Стремление к экономии и спартанско-буддийскому образу жизни заставило Токиёри ограничить даже внешнюю торговлю, в результате чего финансовая система Китая оказалась под угрозой.