При Анне Иоанновне. Верховник

При Анне Иоанновне. Верховник

Бесспорно, Остерман был дипломатическим гением. Но быть дипломатом и не быть политиком невозможно, особенно в переменчивой придворной обстановке тех времен. Удержаться в седле на крутых поворотах истории было трудно! Много раз Остерман повисал над бездной, но благополучно выкарабкивался наверх. При Анне Иоанновне он ближе всего подошел к вершине власти. Он стал важнейшим сановником и уже не ограничивался только внешней политикой, а вел и внутренние дела.

Хитрости Остермана. После кончины Петра II, возведенного на трон с помощью Остермана, но ускользавшего от его политического влияния, Остерман становится настоящим «царедворцем»: хотя он, проявляя тактическую ловкость, держится в тени и в критических ситуациях сказывается больным, все же в значительной мере благодаря ему удается добиться того, что первой «в очереди» на трон оказалась племянница Петра Великого Анна Иоанновна, а не Елизавета, его младшая дочь, которая, как казалось Остерману, из-за своей склонности к Франции уклонялась от его политической линии.

Анне Иоанновне оказывает предпочтение и партия «старой» родовитой знати (в противовес служилому дворянству петровского взлета), которая видит возможность ограничить царский абсолютизм олигархическим правлением, заставив царицу принять их условия избрания на царство.

Анну Иоанновну возводят на престол, но при этом ограничивают ее юридически — специальными условиями, так называемыми Кондициями. Подразумевалось, что она будет во всем слушаться членов Верховного тайного совета и править лишь номинально.

Интересно, что в то время как верховники (Долгорукие и Голицыны) пытались навязать Анне Иоанновне Кондиции, ограничивающие самодержавие, Остерман снова держался в тени. Уклонившись в 1730 г. (он ссылался на свое иностранное происхождение и болезнь ног) от участия в замыслах верховников и даже не подписавшись под Кондициями, Остерман примкнул к дворянству и стал вместе с Феофаном Прокоповичем во главе партии, враждебной верховникам. Возможно, он даже переписывался с Анной Иоанновной. Но никаких документальных свидетельств не сохранилось.

Удивительный поворот истории — Россия целый месяц была ограниченной монархией! Анна Иоанновна сначала 25 января 1730 г. Кондиции подписала. Но в России такие номера с бесправным управлением не проходят. И 25 февраля она эти условия и все прежние договоренности разорвала. И многих членов Тайного совета подвергла опале. Избежал этой участи лишь Остерман. Ну кто бы мог сомневаться!

Кабинет министров вместо Верховного тайного совета. Один вместо многих. Более того, в 1731 г. Остерман сумел изменить структуру государственного управления и создать трехчленный Кабинет министров, который стоял выше Сената. Сам же Остерман стал в этом кабинете сначала вторым, а потом (в 1734 г.) и первым министром. В любом случае он там был полновластным хозяином.

Многие решения Кабинета современники приписывали Остерману: сокращение срока дворянской службы, уменьшение податей, меры к развитию торговли, промышленности, грамотности, улучшение судебной и финансовой частей и др. С 1736 г. по болезни Остерман не выезжал из своего дома, однако ни одно крупное государственное дело не обходилось без его участия. Также Остерман фактически руководил всей внешней политикой Российского государства того времени.

Царица Анна Иоанновна вознаграждает его, возведя в наследственное графское достоинство (27 апреля 1730 г.) и дает ему чин сенатора за большие заслуги в государственной и дипломатической деятельности.

Императрица Анна весьма уважала Остермана за солидность, огромные знания и обстоятельность. Без Остермана было не обойтись — надо только набраться терпения, пропуская мимо ушей все его многочисленные оговорки, отступления и туманные намеки, и дождаться-таки дельного совета.

Педер фон Хавен, посетивший Россию во времена Анны Иоанновны, отмечал: «Остерман сохранял при дворе неизменное к себе доверие, хотя лишь немногие из других сановников умерли естественной смертью, большинство впало в немилость. По этой причине я однажды предложил ему такую анаграмму его фамилии Ostermann Nam Resto, которую он с удовольствием воспринял». Имелась в виду остроумная игра слов: по латыни «пат» — «действительно, поистине», a «resto» — «уцелеть, спастись, сохранять, длиться».

В 1734 г. Остерман заключил в Санкт-Петербурге договор с английским резидентом о дружбе и взаимной торговле на 15 лет. В 1736 г. началась война с Турцией, против которой Остерман активно возражал. Он доказывал новой императрице, что Россия не может извлечь из этого выгод, война приведет к большим военным потерям и значительным финансовым издержкам. Предположения Остермана оправдались. Россия, помимо некоторого расширения своих границ и блистательных успехов своего войска, никаких существенных выгод от войны с Турцией не получила. В 1740 г. был издан манифест, сочиненный Остерманом, о заключении с турками мира. Он получил в награду от императрицы серебряный сервиз, бриллиантовый перстень и пенсию в 5 тысяч рублей.

Миних. Бирон. Остерман. Итак, Остерман достиг вершины своей политической власти, власти, которую ему, однако, приходилось делить с еще двумя немцами: Иоганном Бироном, герцогом Курляндским, политиком скорее средним, но зато любовником царицы, обладавшим огромным влиянием; и честолюбивым генерал-фельдмаршалом графом Бурхардом Кристофом Минихом, удачливым военным и президентом Военной коллегии. Этот немецкий триумвират — впрочем, редко выступавший единым фронтом, но достаточно часто действовавший и плевший интриги друг против друга, — будет править Россией на протяжении последующих десяти лет.

Стоит напомнить, что в сознании прилежного выпускника советской школы, в винегрете из исторических фактов, фамилия Остерман воспринимается не иначе как часть триады Миних — Бирон — Остерман — визитной карточки немецкого засилья, терзавшего матушку-Русь в зловещие времена Анны Иоанновны. Понятно, что все это — не совсем объективная точка зрения — пристрастная и конъюнктурная, по вполне рациональным причинам введенная в оборот деятелями режима, сменившего режим царицы Анны Иоанновны. Хотя при Анне Иоанновне влияние немцев на российскую политику было огромным, представляется недопустимым говорить о немецком засилье или особенной «немецкой» партии. Соперничество и альянсы при дворе пронизывают все партии и национальности. Большинство немцев на российской службе, и прежде всего Остерман, были приверженцами исключительно интересов монархии и соответствующего правителя.

Что касается триады Миних — Бирон — Остерман, то скорее это было все же Миних. Бирон. Остерман. Три независимых друг от друга деятеля, никогда не составлявшие единой партии. Все трое — неглупые и, по меньшей мере, небездарные. Отличающиеся друг от друга практически во всем. Кроме, пожалуй, одного: для новой царицы, более интересовавшейся роскошной и расточительной придворной жизнью, чем государственными делами, эти три выдающихся немца (а вскоре и другие специалисты из Германии и Прибалтики) станут главной опорой ее господства, поскольку она не доверяет русской аристократии и живет в постоянном страхе перед заговорами.

Императрица Анна ценила Андрея Ивановича и как человека, целиком зависящего от ее милостей. Он так и не обрусел, хотя и взял жену из русского старинного рода, и оставался для русской знати чужаком, «немцем». Поэтому он так льнул к сильнейшему, причем всегда делал это безошибочно. Сначала таким человеком был для Остермана вице-канцлер П. П. Шафиров, потом А. Д. Меншиков, которого Остерман предал ради Петра II и Долгоруких, затем, при Анне, он заигрывал сначала с Минихом, а потом долго добивался расположения Бирона, став со временем его незаменимым помощником и консультантом.

Бирон понимал, что особая сила Остермана как политика состояла в его феноменальном умении действовать скрытно, из-за кулис. Впрочем, в этой его черте мы не видим какой-то особой злокозненности характера Андрея Ивановича — таков был мир дипломатии XVIII века.

Зачем Остерману власть? Во время правления (точнее сидения на троне) Анны Иоанновны, которая не имела ни желания, ни способностей заниматься делами монархов — просто идеальный правитель для расцвета феномена «серых кардиналов» — Остерман реально управлял государством. Он — российский государственный деятель и европейский политик. Как использовал Остерман всю полноту власти?

Во внутренней политике он, насколько это вообще возможно, пытался осуществить консолидацию реформ, которые Петр I часто начинал слишком стремительно и импульсивно, совершенно не считаясь со средствами и людьми, и направить их по более спокойному пути.

На посту премьер-министра Остерман, как и ранее, будучи генерал-почтмейстером, председателем Комиссии по коммерции и Военно-морской комиссии, прежде всего заботился об организации почтовой связи и транспорта, строительстве дорог и расширении их сети на восток: необходима была не только ориентация экономики и торговли на Запад, но и их экспансия в Сибирь и Китай. Он пытался создать лучшие условия для частной инициативы, укрепить купечество и внешнюю торговлю, снизить таможенные пошлины и эффективнее использовать залежи полезных ископаемых. Остерман также обращал внимание на тяжелое положение крестьян и пытался облегчить социально-правовые условия их существования. Он предпринял усилия по модернизации флота, любимого детища Петра Великого, и оживлению торгового судоходства. Он продолжал оказывать интенсивную поддержку наукам и образованию в петровском духе и в целом старался выстроить более эффективную государственную машину для управления этой огромной империей.

Но прежде всего Остерману важно было обеспечить достижение своих долгосрочных внешнеполитических целей и одновременно расставить новые вехи. Доминантами этой внешней политики являются: упрочение политической, экономической и культурной открытости по отношению к Западу — завещание Петра Великого, защищать которое он старается всеми средствами; стабилизация достигнутой новой роли России как европейской великой державы, и прежде всего — оттеснение Османской империи. На флангах этой политики — обеспечение российского влияния в странах, являющихся ее непосредственными соседями — Польше и Швеции. Этим Остерман надеялся успокоить ситуацию на подступах к России, погасить исламскую экспансию и одновременно добиться на южных границах империи того, что когда-то удалось достичь в итоге Северной войны на Балтийском море: получить новый выход к морю, что означает — открыть для России Черное море.

Для реализации этих целей Остерман делает ставку на абсолютную царскую власть, на династическое обеспечение своей «системы» через хитроумную и проводимую в строгой тайне матримониальную политику царской семьи с германскими княжескими домами, а также на прочный союз с Австрией при его дополнительных гарантиях благодаря альянсам с Пруссией и Англией.

Новую систему союзов Остерман, по-видимо-му, и здесь продолжавший развивать идеи Лейбница о соперничестве обеих стран с турками и их общей задаче спасти христианскую Европу от ислама, выстроил в общих чертах уже в 1725 г. в памятной записке. Эти соображения в конечном итоге вылились в смену дипломатических ориентиров России и отход от политики союзов Петра Великого, в последние годы жизни повернувшегося к Франции.

Герцог Эрнст Иоганн Бирон, фаворит Анны Иоанновны, политический соперник Остермана

Эта новая система — «оборонительная политика равновесия», направленная против всяческих гегемонистских устремленийФранции, порождает значительные внутриполитические трудности, поскольку отношение к его политике при царском дворе далеко не однозначно. Но эта система, в комбинации с дипломатическими мерами по обеспечению мира на Севере, хорошо проявила себя как в войне за польское наследство 1733–1735 гг., так и, хотя и не столь успешных, походах против турок (1737–1739). Система Остермана с ее принципиальной ориентацией на союз с Австрией выдерживает и потрясения, испытанные европейской государственностью в 1740 г., и тяжелые последствия смен правительств в Берлине, Вене и Санкт-Петербурге, пусть Остерману и не удается, несмотря на все усилия, предотвратить военные столкновения между Пруссией и Австрией.

Система Остермана даже переживает его собственное падение, поскольку — ирония судьбы! — сохраняется без каких-либо изменений при новой царице Елизавете Петровне. Эта «система союзов Остермана» представляет собой его самое оригинальное и важное достижение в области внешней политики и на многие годы остается главнейшей константой европейской политики.

Следует признать: в условиях крайней нестабильности отношений власти в тогдашней России, при соривших деньгами на содержание дворов, но малопригодных для государственных дел преемницах и преемниках Петра Великого, многое в государственной политике носило лишь эпизодический характер. Остерману не всегда везло во внутриполитических делах, и в целом ему негде было развернуться. Но тем не менее, Андрей Иванович Остерман (как он уже давно именует себя) — единственный при российском дворе имеет ясные цели и пытается добиваться их, проявляя при этом немалую ловкость. Будучи компетентным, творческим, трудолюбивым и к тому же, как постоянно подчеркивают современники, неподкупным специалистом, Остерман заботился о бесперебойном ведении правительственных дел.

По крайней мере, таково мнение многих иностранных послов, например, саксонского временного поверенного Иоганна Лефорта: «К Остерману я испытываю большое доверие; огромная российская государственная машина в основном держится на нем, и он единственный неподкупен». Аналогичного суждения придерживается его важнейший политический противник на европейской сцене — французский министр иностранных дел кардинал Флери: «Остерман единственный министр в Петербурге, который действительно в состоянии работать и вести дела».

А прусский король Фридрих Великий с уважением подчеркивал, что в «школе опыта» Остерман сформировался в человека, способного нести «бремя государственных дел»: «Как опытный рулевой, он неизменно уверенной рукой вел корабль государства сквозь бури революций. Он был уроженцем графства Марка в Вестфалии и имел невысокое происхождение. Но природа раздает таланты невзирая на генеалогическое дерево… Он был осторожен и дерзок, смотря по обстоятельствам, и отказывался от участия в придворных интригах, чтобы сохранить в своих руках государственные бразды правления».

Хотя многие действия и решения Остермана могут быть расценены по-разному, в том числе и критически, одно бесспорно: граф Генрих Остерман с 1725-го по 1740 г. принадлежит к числу самых значительных государственных деятелей Европы. Он просвещенный, рационально мыслящий и действующий политик, для которого существует один приоритет — «государственные интересы».

Уже из-за одного этого он неизбежно должен был войти в противоречие со многими интересами при дворе. Но, несмотря на все противодействие вельмож, на всю вражду и непостоянство придворных союзов, он сохранил рациональную часть реформ Петра I и сохранил для будущего России европейские идеи Просвещения и Прогресса. Тем самым он обеспечил не только европейский статус России, но и на длительное время — свое политическое выживание. Ведь, без сомнения, его политическое существование тесно связано с сохранением, защитой и развитием петровских идей и реформ.

Как удалось Остерману всего достичь? Он был гениальным мастером политической тактики и стратегии. Это стало возможным только благодаря тактической ловкости, тонкому психологическому чутью и способности приспосабливаться к людям и обстоятельствам, одновременно влияя на них в своих интересах.

Современник, наблюдавший Остермана вблизи, характеризует его следующим образом: «Граф Остерман, бесспорно, был одним из величайших министров своего времени. Он обладал глубокими знаниями преимуществ всех европейских дворов. Он умел проникать в суть вещей и обладал недюжинным умом. Он был чрезвычайно работоспособен, очень ловок и неподкупен. С другой стороны, он был сверх меры недоверчив и часто слишком давал волю своей подозрительности. Он не выносил, чтобы кто-то был равен ему или выше его по положению. Он хотел решать все дела, прочие должны были только поддакивать и подписывать. Благодаря своей государственной мудрости, подсказывавшей ему, когда имеет смысл притвориться больным, он возглавлял 6 правительств подряд. У него была особая манера говорить так, что лишь очень немногие могли похвалиться тем, что поняли его. Все, что он говорил и писал, можно было понимать по-разному. Он был мастером всевозможных перевоплощений, никогда не смотрел людям в лицо и часто бывал растроганным до слез, если считал необходимым расплакаться».

Остерман всегда избегал света гласности и блеска двора. Он культивировал тайную дипломатию внутри и вовне. Но он перегибал палку, в чем позднее его будет обвинять императрица Елизавета: он не проводил совещаний с министрами и предназначенными для этого инстанциями, он принимал все решения «исключительно по своему усмотрению» и вскоре прибрал к рукам «все управление империей». Дела и отчеты попадали не в коллегии и ведомства, а по его указанию «все приносятся к нему домой». И на самом деле, Остерман, действительно часто прихварывающий и больной подагрой, под предлогом того, что у него ноги не ходят, старался решать как можно больше государственных дел за своим домашним письменным столом. Здесь он мог защитить себя от предательства и огласки, здесь он мог держать в руках тайные нити увереннее, чем в коллегиях или при дворе, неумеренные удовольствия, развлечения и поверхностность которого мало импонировали ему.

Впрочем, можно сомневаться в том, что из-за этого он, как иногда предполагают, считался «инородным телом» в придворном обществе. Скорее, его держали на расстоянии самозащита и сознательный расчет — следует отказаться от придворных интриг, чтобы сохранить управление страной. Ведь А. Остерман не чудак и не аутсайдер. Ведь он и его жена Марфа вели в своем великолепном дворце, «одном из самых богатых в Санкт-Петербурге», вполне княжеский, пусть и не совсем уж расточительный образ жизни и выполняли все свои представительские и общественные обязанности. В своем дворце, ограниченном с западной стороны Петровской площадью, а с севера — берегом Невы, Остерман давал официальные приемы, устраивал балы, принимал членов правительства, иностранных дипломатов, ученых и художников.

Марфа Остерман. Худ. Франкарт

Он жил открытым домом — открытым и для искусств, музыки и философских бесед, которые он особенно любил. Его коллекция живописи и богатая библиотека были столь же знамениты, как и позднее пресловутая запущенность его дома и его собственная неряшливость.