Третья Пуническая война и разрушение Карфагена
Третья Пуническая война и разрушение Карфагена
Мы уже знаем, что попытки Ганнибала провести реформы в Карфагене не удались из-за противодействия дружественной Риму олигархии. Несмотря на это, Карфаген скоро оправился от последствий войны. Богатства его все еще огромной территории, простиравшейся на восток до Кирены, продолжали оставаться источником больших доходов карфагенского гражданства. Правящая партия старалась жить в мире и с Римом, и со своим непосредственным соседом — Масиниссой.
Однако существование Карфагена вызывало в Риме постоянную тревогу: слишком сильны были воспоминания о ганнибаловой войне, чтобы римское гражданство могло скоро их забыть. Пока во внешней политике продолжались сципионовские традиции, дальше смутных опасений дело не шло. Положение стало меняться после Третьей Македонской войны. Мы видели, что она послужила началом больших сдвигов в области римской политики: хищник стал показывать когти. Это сейчас же сказалось и в отношениях к Карфагену.
В 153 г. в Африке побывал старик Катон в качестве главы посольства, отправленного для урегулирования споров Карфагена с Масиниссой. Когда он собственными глазами увидел цветущее состояние Карфагена, мысль о разрушении города стала его id?e fixe. Катоновский лозунг «Ceterum censeo Carthaginem esse delendam» («Впрочем, я думаю, что Карфаген нужно разрушить») получил решительную поддержку тех кругов римского общества, для которых беспощадная агрессия стала знаменем внешней политики.
Чтобы объявить войну Карфагену, нужно было найти подходящий предлог и создать соответствующее настроение в римском гражданстве. Прекрасную роль здесь мог сыграть Масинисса. Договор 201 г. сознательно не определял точных границ между Нумидией и Карфагеном, что служило источником бесконечных споров и вызывало частые присылки римских комиссий. Чем враждебнее к Карфагену становились в Риме, тем наглее вел себя Масинисса. В конце концов терпение карфагенян лопнуло. Во главе карфагенского правительства оказались вожди демократической партии, являвшиеся сторонниками более твердой политики по отношению к Масиниссе. Его друзей изгнали из Карфагена, а когда нумидяне напали на карфагенскую территорию, против них выслали войско под начальством Гасдрубала, одного из лидеров демократов. Правда, это войско потерпело жестокое поражение от Масиниссы (150 г.), но искомый повод для объявления войны Карфагену был найден — карфагеняне в нарушение договора 201 г. начали войну без разрешения римского сената.
В Риме начались военные приготовления. Испуганное собственной смелостью карфагенское правительство немедленно забило отбой: Гасдрубал был приговорен к смертной казни (ему, впрочем, удалось бежать и собрать на карфагенской территории собственное войско), а в Рим отправили посольство, которое свалило всю вину на Гасдрубала и других вождей военной партии. Но в сенате признали объяснения карфагенян недостаточными. Тогда из Карфагена явилось второе посольство с неограниченными полномочиями. Но война уже была объявлена и консульская армия посажена на суда (149 г.).
Карфагенское правительство, чтобы спасти город, решило сдаться без всяких условий. Сенат объявил, что он гарантирует карфагенянам сохранение свободы, земли, собственности и государственного строя под условием выдачи в месячный срок 300 заложников из числа детей правящих семей и выполнения дальнейших распоряжений консулов. Заложники были немедленно выданы.
Когда консулы высадились в Утике, которая уже раньше сдалась римлянам, они предъявили Карфагену требование сдать все оружие и боевые припасы. Это распоряжение также было выполнено. Наконец, последовал страшный приказ: город Карфаген должен быть разрушен; его жители имеют право выбрать себе новое место для поселения, где они хотят, но не ближе 80 стадий (около 15 км) от моря.
Когда это бесчеловечное требование стало известно в городе, гнев и отчаяние охватили население. В слепой ярости толпа перебила находившихся в городе италиков, должностных лиц, по совету которых были выданы заложники и оружие, а также ни в чем не повинных послов, принесших ужасный ультиматум.
Город был обезоружен, но его местоположение и мощная система укреплений давали возможность выдержать самую продолжительную осаду. Нужно было только выгадать время. К римским консулам отправили посольство с просьбой о месячном перемирии якобы для отправки послов в
Рим. Хотя официально в перемирии отказали, но консулы, нисколько не сомневаясь, что город не сможет защищаться, отложили на некоторое время штурм.
Таким образом карфагеняне получили драгоценную отсрочку. Гасдрубалу, занимавшему своей армией почти всю карфагенскую территорию, дали амнистию и обратились к нему с мольбой помочь родному городу в минуту смертельной опасности. Для пополнения городского ополчения освободили рабов. Все население днем и ночью ковало оружие, строило метательные машины, укрепляло стены. Женщины отдавали свои волосы на изготовление канатов для машин. В город свозили продовольствие.
Все это происходило под боком у римлян, которые ни о чем не подозревали. Когда же, наконец, римская армия появилась под стенами города, консулы с ужасом увидели, что они опоздали и что Карфаген готов к обороне.
Первые два года осады (149-й и 148-й) прошли для римлян без всякого успеха: взять город штурмом оказалось невозможным, в нем находилось много продовольствия, а полевая карфагенская армия мешала полной изоляции города. Римлянам даже не удалось парализовать деятельность карфагенского флота. Длительная и безуспешная осада привела только к падению дисциплины в римской армии. Масинисса почти не помогал римлянам, так как был недоволен их появлением в Африке: он сам намеревался завладеть Карфагеном. К тому же он умер в конце 149 г., и встал сложный вопрос о его наследстве.
Среди высших римских офицеров был только один действительно талантливый человек: военный трибун Публий Корнелий Сципион Эмилиан, сын победителя при Пидне, усыновленный сыном Сципиона Африканского. Впервые он выдвинулся еще в Испании, под Карфагеном приобрел репутацию блестящего офицера, не раз выручавшего командование своей находчивостью и мужеством в трудные минуты осады. Один факт показывает, каким уважением пользовался Сципион: когда умирал 90-летний Масинисса, он просил Сципиона приехать в Нумидию для раздела власти между тремя его сыновьями. Сципион удачно выполнил это трудное дипломатическое поручение, за что добился посылки под Карфаген вспомогательных нумидийских войск.
В 148 г. в Риме всем стало ясно, что необходимо возможно скорее и какой угодно ценой довести до конца позорно затянувшуюся осаду Карфагена. Для этого решили повторить тот удачный опыт, который когда-то проделали со Сципионом Африканским. На 147 г. избрали консулом Сципиона Эмилиана, хотя по возрасту и стажу он еще не подходил для этой должности (ему было около 35 лет), и специальным постановлением поручили ему ведение войны в Африке.
Прибыв в Карфаген с подкреплениями, Сципион прежде всего очистил армию от торговцев, проституток и т. п. сброда. Подняв дисциплину и порядок в войске, он штурмом взял предместье Карфагена и затем систематическими осадными работами добился полного окружения города с моря и суши. Полевая карфагенская армия была разбита и уничтожена. Зимой 147/46 г. всякая связь осажденных с внешним миром прервалась. В городе наступил голод.
К весне 146 г. голод и болезни произвели в Карфагене такие опустошения, что Сципион мог начать общий штурм. На одном участке стены, который почти не защищался ослабевшим от голода гарнизоном, римлянам удалось проникнуть в гавань. Затем они овладели примыкавшим к гавани рынком и стали медленно подвигаться к Бирсе, карфагенскому кремлю, расположенному на крутой скале. Шесть дней и ночей длился бой на узких улицах города. Карфагеняне с мужеством отчаяния защищали многоэтажные дома, превращенные в крепости. Римляне вынуждены были проламывать стены и переходить по балкам, перекинутым через улицы, или по крышам. Озверевшие воины никого не щадили. Наконец, римляне подошли к Бирсе. Там укрылись остатки населения — около 50 тыс. человек. Они стали молить Сципиона о пощаде. Тот обещал сохранить им жизнь. Только 900 человек, среди которых большинство состояло из римских перебежчиков, не захотели сдаться: они подожгли храм, находившийся в кремле, и почти все погибли в огне. Сдавшиеся были проданы в рабство, город отдан на разграбление воинам.
Ужасную картину последних дней Карфагена нарисовал Аппиан (Ливийские дела, XIX, 128—130): «Все было полно стонов, плача, криков и всевозможных страданий, так как одних убивали в рукопашном бою, других еще живых сбрасывали с крыш на землю, причем иные падали на прямо поднятые копья, всякого рода пики или мечи. Но никто ничего не поджигал из-за находившихся на крышах, пока к Бирсе не подошел Сципион. И тогда он сразу поджег все три узкие улицы, ведшие к Бирсе, а другим приказал, как только сгорит какая-либо часть, очищать там путь, чтобы удобнее могло проходить постоянно сменяемое войско.
И тут представлялось зрелище других ужасов, так как огонь сжигал все и перекидывался с дома на дом, а воины не понемногу разбирали дома, но, навалившись всей силой, валили их целиком. От этого происходил еще больший грохот, и вместе с камнями падали на середину улицы вперемешку и мертвые и живые, большей частью старики, женщины и дети, которые укрывались в потайных местах домов; одни из них раненые, другие полуобожженные испускали отчаянные крики. Другие же, сбрасываемые и падавшие с такой высоты вместе с камнями и горящими балками, ломали руки и ноги и разбивались насмерть. Но это не было для них концом мучений: воины, расчищавшие улицы от камней, топорами, секирами и крючьями убирали упавшее и освобождали дорогу для проходящих войск; одни из них топорами и секирами, другие остриями крючьев перебрасывали и мертвых, и еще живых в ямы, таща их, как бревна и камни, или переворачивая их железными орудиями, — человеческое тело было мусором, наполнявшим рвы. Из перетаскиваемых одни падали вниз головой, и их члены, высовывавшиеся из земли, еще долго корчились в судорогах; другие падали ногами вниз, и головы их торчали над землею, так что лошади, пробегая, разбивали им лица и черепа, не потому, чтобы так хотели всадники, но вследствие спешки, так как и убиральщики камней делали это не по доброй воле; но трудность войны и ожидание близкой победы, спешка в передвижении войск, крики глашатаев, шум от трубных сигналов, трибуны и центурионы с отрядами, сменявшие друг друга и быстро проходившие мимо, все это вследствие спешки делало всех безумными и равнодушными к тому, что они видели.
В таких трудах у них прошло шесть дней и шесть ночей, причем римское войско постоянно сменялось, чтобы не устать от бессоницы, трудов, избиения и ужасных зрелищ... Еще много шло опустошений, и казалось, это бедствие будет еще большим, когда на седьмой день к Сципиону обратились, прибегая к его милосердию, некоторые, увенчанные венками Асклепия... Они просили Сципиона согласиться даровать только жизнь желающим на этих условиях выйти из Бирсы; он дал согласие всем, кроме перебежчиков. И тотчас вышло 50 тысяч человек вместе с женами по открытому для них узкому проходу между стенами».
Гасдрубал со своей семьей и с римлянами-перебежчиками укрылся в храме Эскулапа, готовясь сжечь себя. Но в решительный момент карфагенский военачальник не выдержал. Он выбежал из храма и на коленях стал просить Сципиона сохранить ему жизнь. Жена Гасдрубала, увидев это, язвительно пожелала своему супругу спасти свою жизнь, столкнула в огонь детей, а за ними бросилась в пламя и сама.
Комиссия, присланная из сената, вместе со Сципионом должна была окончательно решить судьбу Карфагена. Большая часть его еще была цела. По-видимому, сам Сципион и некоторые сенаторы стояли за то, чтобы сохранить город. Но в сенате взяла верх непримиримая точка зрения Катона (сам он умер в 149 г., не дожив до осуществления своей мечты). Сципиону приказали сравнять город с землей и, предав вечному проклятию то место, на котором он стоял, провести по нему плугом борозду.
Такая же судьба постигла и те африканские города, которые до конца держали сторону Карфагена. Другие, как, например, Утика, сдавшиеся в начале войны римлянам, получили свободу и сохранили свои земли. Владения Карфагена были обращены в провинцию Африку. Наследники Масиниссы не только сохранили свои земли, но и получили еще часть карфагенской территории.
Так в течение ужасного 146 г. погибли два цветущих центра древней культуры: Коринф и Карфаген.
Многие римляне, пережившие страх и бедствия Ганнибаловой войны, навсегда затаили ненависть к Карфагену. Символом такого отношения к противнику стала жизнь и деятельность Марка Порция Катона Цензора (234—149). «Последним из его деяний на государственном поприще, — пишет Плутарх (Катон, 26—27), — считают разрушение Карфагена. На деле его стер с лица земли Сципион Младший, но войну римляне начали прежде всего по советам и настояниям Катона, и вот что оказалось поводом к ее началу. Карфагеняне и нумидийский царь Масинисса воевали, и Катон был отправлен в Африку, чтобы исследовать причины этого раздора... Найдя Карфаген не в плачевном положении и не в бедственных обстоятельствах, как полагали римляне, но изобилующим юношами и крепкими мужами, сказочно богатым, переполненным всевозможным оружием и военным снаряжением и потому твердо полагающимся на свою силу, Катон решил, что теперь не время заниматься делами нумидийцев и Масиниссы и улаживать их, но что если римляне не захватят город, исстари им враждебный, а теперь озлобленный и невероятно усилившийся, они снова окажутся перед лицом такой же точно опасности, как прежде. Без всякого промедления вернувшись, он стал внушать сенату, что прошлые поражения и беды, по-видимому, не столько убавили карфагенянам силы, сколько безрассудства, сделали их не беспомощнее, но опытнее в военном искусстве, что нападением на нумидийцев они начинают борьбу против римлян и, выжидая удобного случая, под видом исправного выполнения условий мирного договора, готовятся к войне.
Говорят, что закончив свою речь, Катон умышленно распахнул тогу, и на пол курии посыпались африканские фиги. Сенаторы подивились их размерам и красоте, и тогда Катон сказал, что земля, рождающая эти плоды, лежит в трех днях плавания от Рима. Впрочем, он призывал к насилию и более открыто; высказывая свое суждение по какому бы то ни было вопросу, он всякий раз присовокуплял: «Кажется мне, что Карфаген не должен существовать». Напротив, Публий Сципион Назика, отвечая на запрос или высказываясь по собственному почину, всегда говорил: «Мне кажется, что Карфаген должен существовать». Замечая, по-видимому, что народ становится непомерно заносчив и уже совершает множество просчетов, что, упиваясь своими удачами, исполнившись гордыни, он выходит из повиновения у сената и упорно тянет за собою все государство туда, куда его влекут страсти, — замечая это, Назика хотел, чтобы хоть этот страх перед Карфагеном был уздою, сдерживающей наглость толпы: он полагал, что карфагеняне не настолько сильны, чтобы римляне не смогли с ними совладать, но и не настолько слабы, чтобы относиться к ним с презрением. То же самое тревожило и Катона, но он считал опасной угрозу, нависающую со стороны государства и прежде великого, а теперь еще отрезвленного и наказанного пережитыми бедствиями, меж тем как римский народ буйствует и, опьяненный своим могуществом, делает ошибку за ошибкой; опасным казалось ему приниматься за лечение внутренних недугов, не избавившись сначала полностью от страха перед покушением на римское владычество извне. Таким доводами, говорят, Катон достиг своей цели: третья и последняя Пуническая война была объявлена» (пер. С. П. Маркиша).