5. Жизнь рабов в Крыму

Итак, в Крыму пленников могли использовать как рабочих на соледобыче, как крестьян на огородах, как пастухов на яйлах или в гаремах как евнухов. Кроме того, простые невольники рыли колодцы, собирали в степи навоз; невольницы пряли шерсть и лен, пасли дворовую птицу, ухаживали за детьми. Кормили рабов, по словам Михалона Литвина, плохо, наказывали жестоко и совсем не жалели. То есть относились как к рабочей скотине. Комментаторы Михалона упрекают его в излишней драматизации жизни рабов, но это – точка зрения простых обывателей, которые равнодушны к страданиям ближнего. С другой стороны, сами по себе татары не были злобными и бесчеловечными людьми, а рабство у них имело некоторые ограничения, как и у всех кочевников. Об этом кажущемся противоречии мы поговорим ниже.

Часть рабов привозили из Кафы и Гёзлева для перепродажи в Константинополь, где была сосредоточена главная торговая и финансовая жизнь Османской империи. В Стамбуле имелось несколько базаров, где торговали людьми; они располагались обыкновенно рядом с рынками, где торгуют скотом.

На таких торжищах покупатели охотно забирали самых сильных мужчин на галеру или каторгу. Например, гребцом на галере был одно время знаменитый деятель Смутного времени Иван Болотников, схваченный татарами во время набега. Османский галерный флот насчитывал несколько сотен судов, которые приводили в движение рабы. Гребцов приковывали к скамье цепями, а за плохую работу награждали бранью или ударами бича, причем надсмотрщиком частенько был христианин-ренегат. Мы уже видели, что Османская империя строилась как государство ренегатов, из которых набирали кадры всех уровней. Иногда доходило до мрачных курьезов. В 1646 году османский падишах Ибрагим, заложив на верфи сто новых галер, послал к крымскому хану Ислам-Гирею гонца с приказом идти в набег на Польшу и Россию, чтобы набрать рабов. Флот был ему нужен для ведения войны с венецианцами за остров Крит.

Дешевой рабочей силы было много, и в лучшие времена невольники обеспечивали обслуживание значительной части татарского общества. И не только татарского. «В 1578 году венецианский посланннк Джованни Карраро доносил, что в Константинополе турки, евреи и христиане совсем не имеют наемной прислуги, а только рабов и рабынь, что потребность в рабах удовлетворяют преимущественно татары, которые ходят на охоту за людьми в области польскую и московскую, да в землю черкесов: захваченную добычу они приводят в Кафу, где она продается тамошним купцам, а затем перевозится в Константинополь».

Кроме того, часть рабов продавали в Анатолию, то есть в Малую Азию, где заставляли заниматься земледелием. В 1655 году, в разгар казацких войн, австрийский дипломат Аллегретти, навестив Москву, с деланным сочувствием говорил о множестве русских и поляков, продаваемых в Стамбуле татарами. Московские приставы отвечали, что крымские татары хватают много людей и из немецких государств, которых также продают на каторги или на другие работы. Речь шла, конечно, о набегах татар на Венгрию и Трансильванию, где жило тогда много немцев.

Однако мир менялся, русские обретали силу и расширяли православное царство, в пределах которого сумели обеспечить безопасность от крымских набегов. Золотой век рабовладения закончился во времена хана Мухаммед-Гирея IV, но османские падишахи этого не заметили и требовали от Крыма всё новых рабов в виде дани. Если невольников не хватало, хану приходилось отбирать их у своих подданных.

Первым на это пошел преемник Мухаммед-Гирея – Адиль-Гирей. Ему требовалось набрать в Крыму 20 тысяч рабов по приказу падишаха. Это вызвало восстание, в результате которого Адиль бежал в Кафу, а оттуда в Константинополь. Но в более раннюю эпоху таких инцидентов не было: рабов хватало на всех.

Однако тем, кто находился у самих татар, еще повезло. Рабство было тяжелым, но, по крымским законам, ограничивалось шестью годами. После этого раб, если выживал, становился вольноотпущенником. Он получал даже участок земли для обработки, но при этом не имел права уехать за пределы ханства. Татары нуждались в ремесленниках и земледельцах, а сами не испытывали склонности к этим профессиям. Поэтому они и создавали у себя поселения из уцелевших рабов. По сути, такие рабы превращались в кулов, каких мы видели у древних тюркютов. Жилось таким вольноотпущенникам довольно безопасно, и многие не хотели покидать благодатный Крым по своей воле. Это можно понять: вернувшись, скажем, в Малороссию, они опять превращались в объект охоты для татар. Польское правительство их никак не защищало, укрыться от набегов было негде. А при повторной поимке татары могли продать раба на галеры, откуда пути назад не было. Такие кулы создавали семьи в неволе и рожали потомство. Оно называлось тумы. В 1675 году запорожский атаман Иван Серко совершил набег в Крым и освободил 7000 кулов и тумов. Три тысячи из них пожелали остаться у татар. Они говорили, что в Крыму обладают имуществом, а в Малой Руси останутся голодранцами под властью польских панов. Об этом сообщает в своей летописи украинский хронист Самийло Величко.

Атаман Серко для видимости отпустил кулов, а затем велел перебить. После этого суровый запорожец помолился над трупами:

– Простите нас, братья, да лучше спите здесь до Страшного суда Господня, чем было вам между басурманами размножаться на наши головы христианские, молодецкие, да на свою вечную погибель, без крещения.

Эта зарисовка как нельзя лучше передает эпическую жестокость борьбы между русскими и татарами.

Но великороссы, в отличие от малороссов, рвались на родину из крымской тюрьмы и бежали при первой возможности. У них была родина, была вера, а в русских воеводствах, в родных городах и деревнях ждали свои. В 1674 году в Киев, который принадлежал великороссам по итогам войны с поляками, пришли шестеро выходцев: один из них, Дмитрий Алексеев из Полтавы, провел в плену тридцать семь лет, причем трудился на галерах. Ему удалось бежать, и Алексеев добрался до своих. Бежали при первой возможности и те русичи, что попали в плен после Конотопской и Чудновской битв. Оставаться в Крыму ни кулом, ни рабом не хотел никто. Из московитов получались дурные невольники…

Кстати, сколько рабов и кулов обитало в Крыму? Абсолютных цифр, естественно, нет, и мы вынуждены ограничиться оценочными. Крымцы могли выставить в поле 50 000 бойцов. Вероятно, эта цифра достигалась в результате мобилизации каждого десятого члена орды. Значит, население степной части ханства составляло 500 000 человек. Какое число рабов они имели? В среднем одного раба на семью? То есть те же пятьдесят тысяч? Это возможно. Османское правительство требует у хана Адиль-Гирея передать 20 000 рабов. Задача оказывается вполне реальной: в Крыму живет больше двадцати тысяч невольников. Другой вопрос, что с ними не захотело расстаться само население. Оно и оказывается главным собственником «живого товара». Хан – всего лишь первый среди равных. У него, может быть, имеется несколько сотен рабов для обслуживания двора и работы в солеварнях, но не более. Поэтому вождь орды вынужден обобрать самих ордынцев. Следовательно, 20 000 рабов, трудившихся на татар, – это нижняя граница. Верхняя – 50 000; большее число было бы трудно прокормить и удержать от восстания, а восстаний рабов в Крыму мы не видим.

Численность кулов, то есть вольноотпущенников, оценить невозможно. Разумеется, Серко взял в плен далеко не всех, но сколько их еще осталось? Семь тысяч? Десять? Неизвестно, какое количество невольников выживало после шестилетней работы на господина и получало свободу. С другой стороны, часть вольноотпущенников принимала ислам, усваивала татарские обычаи и спустя два-три поколения превращалась в татар. Не будет преувеличением предположить, что немногочисленные города и поселки Крыма, а также деревни могли вместить пятнадцать – двадцать тысяч вольноотпущенников.

К слову, торговля мусульманскими невольниками в Османской империи не приветствовалась. Продавать в рабство можно было только гяуров, будь то негр, европеец или русич. Поэтому татары не стремились обращать пленников в ислам. Кое-кто из пленных принимал мусульманство, но явление не было массовым. Правда, доминиканский монах француз Жан де Люк, совершивший путешествие на Восток в первой половине XVII века, говорит обратное. Он утверждает, что «татары стараются принудить своих рабов принять магометанство, обещая под этим условием свободу, чем некоторых и совращают». Но ключевое слово – «некоторых». Принятие магометанства не носило массового характера, и отнюдь не из-за героизма русских пленных, а из-за расчетливости татар.