8. Даулат-Гирей под Москвой

Новый, 1570 год прошел в напряженных переговорах. Хан настойчиво требовал дани, понимая, что русские увязли в Прибалтике. Русский посланник в Крыму – опричник Афанасий Нагой – проявлял чудеса изворотливости и с честью отстаивал интересы Руси. Нагой выполнял функции разведчика, контрразведчика и дипломата, то есть находился в труднейшем положении. Н. М. Карамзин пишет в своей манере, что Нагой «жил в Тавриде; действовал неутомимо; подкупал Евреев, чиновников Ханских; имел везде лазутчиков; опровергал ложные слухи, распускаемые врагами нашими о кончине Иоанновой; знал все и писал к Государю». Подробности деятельности Афанасия Нагого можно найти в труде С. М. Соловьева «История России с древнейших времен»; этот ученый вообще уделял много внимания дипломатии и обильно цитировал посольские донесения, которые в последних томах «Истории» занимают три четверти текста.

Нападения крымцев ждали в 1570 году, но его не последовало. Иван Грозный распустил часть войск, включая станичников – степную разведку.

И вдруг в 1571 году Нагой сообщил, что хан собирает крупную армию для вторжения в Россию. Спешно стали собирать полки. Весной 1571 года лучшие московские воеводы – князья Иван Дмитриевич Бельский, Иван Федорович Мстиславский, Михаил Иванович Воротынский, Иван Петрович Шуйский выступили «на берег» с 50 000 войска. Царь Иван Грозный с опричными полками явился в Серпухов.

Один турецкий историк писал, что в 1571 году «последовало высочайшее повеление татарскому хану сделать набег в страну злополучных руссов». То есть если отдельные отечественные историки сомневаются, враждовали османы с нами или нет, – у самих османов не было никаких сомнений. Падишах посылал своего вассала на земли «злополучных руссов». Следовательно, хотел Грозный или нет, но падишах Высокой Порты всё равно сделался его врагом, разве что война пока не вступила в интенсивную фазу.

По сведениям русских летописей, у крымцев было 120 000 ратников: пехота, конница, артиллерия. А еще им помогли изменники из числа русских детей боярских – то есть помещиков. Некоторые перебежали к хану и сказали ему, что «во всех городах московских два года сряду был большой голод и мор, много людей померло, а много других государь в опале побил, остальные воинские люди и татары все в Немецкой земле; государя ждут в Серпухове с опричниною, но людей с ним мало; ты ступай прямо к Москве: мы проведем тебя чрез Оку, и если тебе до самой Москвы встретится какое-нибудь войско, то вели нас казнить». Об этом пишет С. М. Соловьев – констатируя факт, но не делая выводов. Для нас ясно, что режим Грозного дал трещину, против него выступали бояре и даже часть служилой знати. Но нужно понимать, что пресловутая боязнь измены и шпиономания Грозного имели под собой почву. Высшее сословие действительно разочаровалось в царской власти, жаждало привилегий и иммунитета по образцу немецких рыцарей, французских дворян, литовской шляхты… и становилось врагами Руси.

Следом за детьми боярскими к хану прибежали двое новокрещеных татар и сообщили то же самое. Изменники показали татарам броды на Оке, что позволило обойти русские полки, сторожившие врага «на берегу». Этот маневр сразу позволил выиграть кампанию.

Иван Грозный с опричниками был отрезан от главной русской армии. Татарские разъезды шли прямо на Серпухов. Узнав об этом, царь отступал кружным путем до самого Ростова, то есть фактически бежал от врага.

Главной целью Даулат-Гирея была Москва. Русские воеводы очень скоро поняли это и отошли к городу, заняв оборону на холмах. 24 мая татары пришли к Москве и зажгли предместья. Пожар перекинулся на другие дома, и вскоре столица пылала. Русские воеводы бездействовали, много народу погибло. Говорили, что сам боярин князь Иван Дмитриевич Бельский скрывался от пожара в погребе и там задохнулся. Так без боя пало большое количество воинов.

Но у крымцев не было уверенности в собственных силах. Одержав победу, Даулат обозрел сожженную Москву с Воробьевых гор и удалился в родные улусы. При этом татары захватили много пленных. Словом, это был удачный воровской набег без каких-то стратегических результатов. Даулат очень боялся, что воеводы опомнятся, придут подкрепления и уничтожат крымское войско. Еще более беспокоила судьба полона. Крымцами были захвачены десятки тысяч рабов, которых можно перепродать. Потерять добычу казалось неразумным. Хан отчаянно блефовал. С дороги Даулат послал в подарок Ивану Грозному большой нож, чтобы царь зарезался. Такого унижения Русь не знала давно. Поражение было столь страшно, что Иван, как свидетельствуют некоторые источники, был готов даже передать крымцам далекую Астрахань (но не Казань, где успели обжиться русские переселенцы). К счастью, из этого ничего не вышло, хотя национальное унижение русских было очень велико.

Грозный вернулся на развалины Москвы, похоронил трупы своих подданных и был настолько поражен неудачей, что изменил, по выражению Н. М. Карамзина, «нашей государственной чести и пользе». В. Д. Смирнов полагает, что за этой деликатной фразой кроется согласие Ивана Грозного платить хану дань. На это же намекает С. М. Соловьев, говоря об уступках, которые был вынужден сделать Грозный татарам. На это указывали татарские и турецкие летописцы. По их мнению, русские цари начиная с 1571 года выплачивали уже не поминки, а регулярный тыш. По догадке Смирнова, это слово заимствовано из русского и означает «тысяча», «тыща». Крымцы утверждали, что русские «обязаны были платить в определенный срок дань в пользу крымского вельможества».

Однако деятельный царь не рассматривал это как знак подчинения татарам. Скорее как способ выиграть время. Так Юстиниан Великий откупался от варваров, чтобы в нужный момент нанести смертельный удар.

Иван Грозный принялся укреплять южную границу, чтобы исправить свой стратегический просчет, приведший к разорению Москвы. Действия русских в Ливонии были приостановлены. Значительную часть полков перебросили «на берег».

Осторожность оказалась не напрасной. В 1572 году хан собрал войско и вторгся в пределы Руси.