Приложение 2 Крестьянство Среднего Поволжья XVI – середины XIX в. в освещении русской и советской литературы (до 1967 г.)

В историко-географическое понятие «Среднее Поволжье» различными авторами вкладывается разное содержание. Т. П. Ржаникова, например, включает в «Среднее Поволжье» правобережную часть губерний Казанской (Симбирская, Свияжская, Казанская и Пензенская провинции) и Нижегородской (Алатырская и Арзамасская провинции и Нижегородский уезд), а также Шацкую провинцию Воронежской губернии (административные единицы берутся ею в границах 1765–1766 гг.)[726]. ?. П. Гриценко указывает, что в «Среднее Поволжье» входят губернии Казанская, Симбирская и Самарская, в то время как Нижегородская губерния относится к Верхнему Поволжью[727]. По Н.Л. Рубинштейну, «Среднее Поволжье» – это губернии Нижегородская, Казанская, Симбирская и частично Саратовская[728]. У И. Д. Ковальченко к «Среднему Поволжью» отнесены губернии Казанская, Пензенская и Симбирская, Самарская же и Саратовская фигурируют в числе «юго-восточных, степных»[729]. Имеются и другие точки зрения. Никакой договоренности относительно условных границ «Среднего Поволжья» в литературе не существует. Мы понимаем под «Средним Поволжьем» губернии Казанскую, Пензенскую, Симбирскую и Самарскую в границах 1918–1920 гг.

Научный интерес к быту и хозяйству крестьян Среднего Поволжья зародился еще в XVIII в., но ученые путешественники, писавшие на эту тему, ограничивались, как правило, указанием некоторых современных им особенностей положения крестьян (И. Лепехин, Г. Ф. Миллер, И. Георги и др.) и не изучали историю крестьянства. Такой характер литература о крестьянстве Среднего Поволжья сохранила до середины XIX в. (см., например, труд А. Гакстгаузена). В 1840-х – 1850-х годах в «Журнале Министерства государственных имуществ» был издан ряд хозяйственно-статистических описаний губерний Среднего Поволжья. Если в 1840-х – начале 1850-х годов основным сюжетом этих описаний были лишь производительные силы края[730], то со второй половины 50-х годов XIX в. увеличивается интерес к производственным отношениям[731]. Характерная для периода несвободного развития общественной мысли идея улучшения производительных сил постепенно вытесняется осознанием необходимости перемен в области социальных отношений. Во второй половине 50-х годов XIX в. внимание к крестьянскому вопросу было огромным. В 1858–1860 гг. выходил «Журнал землевладельцев», основанный казанским и пензенским помещиком А. Д. Желтухиным. В нем печатались материалы о современном положении крестьян Казанской, Пензенской, Самарской и других губерний[732]. Волнение крестьян села Большая Танеевка Саранского уезда нашло отражение в «Колоколе»[733].

Наряду с изданием хозяйственно-статистических[734] и этнографических[735] описаний сельского населения накануне отмены крепостного права появляются работы, где рассматривается вопрос о причинах колонизации Поволжья и Приуралья в XVI–XVII вв. (1857 г.)[736], а также публикация грамот XVI–XVIII вв., относящихся к Казанскому краю[737].

В статистических обозрениях поволжских губерний, опубликованных в 60-х годах XIX в., имеются небольшие исторические очерки, посвященные преимущественно политической истории (по Карамзину и др.)[738]. В обозрениях Пензенской и Симбирской губерний (конец 1860-х годов) говорится о крестьянских войнах под предводительством Разина и Пугачева (по Костомарову и др.)[739]. Крайне отрицательную оценку крестьянским войнам дает автор пензенского описания Сталь.

В 60-х – начале 70-х годов XIX в. выходит ряд публикаций[740] и исследований[741], посвященных землевладению и крестьянству Среднего Поволжья XVI–XVIII вв. Главное место среди них занимают труды Н. А. Фирсова, изучавшего историю крестьянства преимущественно в юридическом плане[742]. У него смешано воедино положение «инородцев» различных областей, а царское правительство представлено как «благотворная сила, для которой нет разницы между людьми»[743].

Вторым после Фирсова крупнейшим историком крестьянства Среднего Поволжья был Г. Перетяткович, широко использовавший материал писцовых книг XVI–XVII вв. Перетяткович объяснял завоевание и колонизацию Поволжья с позиций геополитической теории. Он взял на вооружение тезис Фирсова о «демократизме» русской власти и дополнил его другими апологетическими тезисами (о распространении христианства, перенесении трехполья, заселении диких лесов и т. п.). В исследовательском методе Перетятковича весьма положительным моментом было стремление уточнить хозяйственную специфику отдельных районов, однако географическую среду он считал определяющим фактором, не учитывая экономических закономерностей[744]. А. Можаровский подчеркивал прогрессивную роль монастырей в освоении Среднего Поволжья[745]. В обобщающем труде В. И. Семевского о крестьянах второй половины XVIII в. использовался между прочим и материал, относящийся к средневолжским губерниям, однако в иллюстративном плане, ибо автор не вел порайонного изучения истории крестьянства, хотя и выделил районы преобладания оброка и барщины (к последним он отнес и губернии Среднего Поволжья)[746].

В конце 1870-х – 1880-х годах развивается историческое краеведение, изучение судеб отдельных местностей и их крестьянского населения в XVI–XIX вв.[747], продолжается публикация источников, характеризующих землевладение XVI–XVIII вв.[748].

Уже с конца 60-х годов и особенно в 80-х годах XIX в. наблюдается рост интереса к истории крестьянских войн под предводительством Разина и Пугачева в районе Среднего Поволжья. Эти войны обычно рассматриваются как «бунт», вызванный различными злоупотреблениями местных чиновников или помещиков, а также инстинктами «толпы», однако исследователи нередко приводят ценный архивный материал, позволяющий воссоздать фактический ход борьбы крестьян[749]. Кроме того, в 1880-х годах привлекли к себе внимание историков, с одной стороны, события периода «Смуты» начала XVII в.[750], с другой – так называемый «Акрамовский бунт» 1842 г.[751] Н.П. Загоскин, изучавший события начала XVII в., противопоставлял пассивности «инородцев» активную роль русской «земщины»[752].

Возникавшее в это время демократическое направление в исследовании истории крестьянства Среднего Поволжья подавлялось правительством. Написанная в конце 1880-х годов книга Д. Л. Мордовцева[753], в которой разоблачались зверства поволжских помещиков, произвол и продажность местной администрации первой половины XIX в., была запрещена и сожжена[754].

С середины 1890-х годов и до начала революции 1905–1907 гг. изучение истории крестьянства Среднего Поволжья вступает в полосу интенсивного накопления сырого архивного материала XVII – первой половины XIX в., причем как в исследованиях[755], так и в публикациях[756] весьма отчетливо проявляется имевшая место и ранее тенденция подмены истории крестьянства историей помещичьего, монастырского и дворцового (удельного) землевладения.

Среди работ этого типа необходимо отметить ценное исследование П. Мартынова об основании и заселении сел и деревень Симбирского уезда[757]. К положительным чертам историографии данного периода относится использование документов XVI–XVII вв. в этнографических трудах[758]. Появляются этнографо-историко-географические этюды[759]. Зато заметно уменьшается интерес к истории разинского и пугачевского восстаний, которые рассматриваются по преимуществу в плане описания вызванных ими «бедствий»[760]. В обобщающей работе Е. П. Трифильева о положении крестьян в России при Павле I указываются случаи крестьянских движений в Среднем Поволжье в конце XVIII в.[761] Все волнения этого времени автор связывает с желанием помещичьих крестьян перейти в разряд государственных[762].

Для работ рассмотренного периода характерно накопление большого фактического материала при явно недостаточной критике его, отсутствие исторических построений широкого плана.

В период революции 1905–1907 гг. и накануне февральской революции 1917 г. резко обостряется интерес к истории крестьянских войн. Больше половины всех исследований этого времени, касающихся крестьянства Среднего Поволжья, посвящено разинскому и пугачевскому движениям. В 1906 г. вышла книга Н.Н. Фирсова о восстании Степана Разина, в 1908 г. – о восстании Пугачева[763]. Автор считал, что в силу сходства социального положения русских крестьян и «инородцев» последние были солидарны с русскими в их борьбе с угнетателями. Менее передовой в идейном отношении, но ценной по фактическому материалу была работа А. И. Соловьева[764]. В книге С. И. Порфирьева, вышедшей в 1916 г., содержалось исследование порайонного распространения разинского движения в Казанском крае. Автор сосредоточил внимание на выяснении национального, а не социального состава участников движения[765].

В этот же период растет интерес к экономическому положению крестьянства, однако данная проблема получает освещение с юридических позиций. И. М. Покровский отмечал, что в Казанском крае в XVII в. существовали известные центральной России социально-юридические категории крестьянства: собственно «крестьяне», бобыли, задворные люди, холопы, кабальные люди, закладчики, работники-наймиты, новосадцы и др.[766]Изучив землевладение и хозяйство казанского архиерейского дома в XVI–XVIII вв., Покровский пришел к выводу о том, что бегство крестьян и запустение дворов в XVI–XVII вв. «не могут свидетельствовать об угнетенности домовых крестьян», ибо «то и другое явление слишком обычны для тогдашнего времени»[767]. Тем самым отрицался факт угнетения крестьян и всеми другими феодалами. Не более убедительна попытка И. Тихомирова представить положение пензенских помещиков и крестьян первой половины XVIII в. одинаково «тяжелым»[768]. В описательном плане крестьянские повинности в пользу монастыря характеризуются в книге А. Яблокова[769]. В статье А. Шишкина пугачевское восстание объясняется с позиций известной чичеринско-соловьевской теории о закрепощении и раскрепощении сословий, согласно которой освобождение дворян от обязательной службы (1762 г.) подорвало моральные основания крепостного права и обусловило крестьянские движения, направленные против прикрепления к личности помещика. На основе анализа архивных материалов Шишкин пришел к выводу, что крестьяне сами не убивали своих помещиков, но лишь стремились разграбить их имущество, дабы не допустить возвращения господ в насиженные гнезда (цель – стать государственными крестьянами)[770]. Автор замалчивал то обстоятельство, что физическое уничтожение помещиков, осуществлявшееся руками «казаков», «калмыков» и «каторжников», в огромной мере зависело от жалоб и показаний помещичьих крестьян. Так проявилась в работе Шишкина характерная для этого времени тенденция изображать противоречия между помещиками и крестьянами в сглаженном виде.

В 1902 г. вышло в свет обобщающее исследование И. И. Игнатович о положении помещичьих крестьян в первой половине XIX в. В этой работе показывается распределение крестьянского населения по губерниям (в процентах). Исследовательница отмечает для средневолжских губерний преобладание барщины над оброком[771]. Это подтверждало аналогичные наблюдения В. И. Семевского в отношении порайонного распределения форм ренты в XVIII в.

В последнее десятилетие перед революцией заметно снизилась интенсивность публикации документов по истории землевладения и крестьянства Среднего Поволжья, хотя вышедшие тогда издания представляют значительную ценность[772].

Итак, в 1906–1917 гг. наблюдаются две основные тенденции в развитии историографии крестьян Среднего Поволжья: одна сводится к попытке объяснить их классовую борьбу тяжелым социальным положением (Н.Н. Фирсов), другая состоит в отрицании классового антагонизма между землевладельцами и крестьянами (И. М. Покровский, И. Тихомиров и др.). Это раздвоение было обусловлено наличием в лагере исторической интеллигенции революционного крыла, ориентировавшегося на борьбу народных масс, и консервативного, которое выражало охранительные идеи.

После Октябрьской революции основной темой в историографии крестьянства Среднего Поволжья становится классовая борьба. В 1920–1934 гг. вышел ряд исследований[773] и публикаций[774], посвященных крестьянским войнам под предводительством Разина и Пугачева в районах Среднего Поволжья. В более скромных масштабах изучалось крестьянское движение первой половины XIX в.[775]

Новым моментом в разработке истории крестьянских войн и волнений было осмысление классового характера крестьянской борьбы, признание классовой неоднородности «инородцев», прежде всего татар, исследование степени и характера участия в пугачевском движении различных групп татарского населения (А. Губайдуллин), учет расслоения внутри русского крестьянства (Б.Н. Тихомиров), постановка вопроса о Поволжье как центре социальных и национальных противоречий XVII–XVIII вв., показ единства классовых целей борьбы русского и «инородческого» крестьянства, указание на то, что в районах правобережья Волги, где основной силой восстания 1774 г. были крестьяне, «движение имело больший размах, чем принято думать» (С. Г. Томсинский, С. И. Тхоржевский, Б. Н. Тихомиров, ?. Н. Фирсов, П. А. Преображенский). Вместе с тем в исторической литературе 20-х – начала 30-х годов несколько модернизировалась сущность крестьянских войн XVII–XVIII вв., стиралась их специфика. Авторы свободно и без всяких оговорок оперировали при характеристике явлений XVII–XVIII вв. такими понятиями, как «крестьянская революция», «буржуазия», «рабочие» и т. п.[776]

Эта тенденция в наиболее полном виде оформилась в конце 20-х – начале 30-х годов. В начале 20-х годов еще продолжало бытовать представление о социальной однородности «инородцев»[777].

Кроме крестьянских войн, в рассматриваемый период изучались побеги крестьян в Среднее Поволжье из других районов и побеги внутри Среднего Поволжья из одних уездов в другие, а также сыск беглых[778].

Интересный архивный материал был привлечен для иллюстрации самых одиозных форм помещичьего произвола во второй трети XIX в.[779]

Изучая степень задолженности пензенских и саратовских помещиков в конце XVIII в., Е. П. Подъяпольская привела ценные сведения о займе денег помещиками под залог своих крепостных крестьян[780].

Таким образом, после Октябрьской революции сама тематика исследований по истории крестьянства Среднего Поволжья приобрела совершенно иной, чем раньше, классовый характер. История крестьян стала рассматриваться с сугубо антипомещичьих позиций.

Наряду с этим увеличился интерес к истории крестьянской, и в частности «инородческой» (мордовской и чувашской), колонизации южных областей Среднего Поволжья[781]. Специальные работы были посвящены расселению[782] и социальному положению[783] мордовского крестьянства в XVI–XVII вв. Меньше изучалась помещичья колонизация[784].

Экономическая история Среднего Поволжья разрабатывалась в этот период недостаточно. Лишь в отношении Пензенского края исследовалась по источникам проблема разложения дворянского землевладения[785] и товаризация сельскохозяйственного производства[786]. Почти совсем прекратилась публикация материалов по экономической истории крестьянства Среднего Поволжья[787].

Во второй половине 30-х – начале 40-х годов история крестьянства начинает изучаться в тесной связи с историей отдельных народов Поволжья. В различных дореволюционных публикациях были выявлены и затем переизданы документы, относящиеся к истории Татарии и Мордовии[788].

Классовая борьба остается в это время главной темой историографии крестьянства, однако, если в 20-х – начале 30-х годов изучались в первую очередь «Разинщина» и «Пугачевщина», то теперь в центре внимания становится крестьянское движение первой половины XIX в. Ему посвящаются публикации архивных документов[789] и специальные исследования, в которых вводится в научный оборот большое количество ранее неизвестных источников[790]. П. Г. Григорьев пересмотрел старое представление о волнениях 1841–1842 гг. как «Акрамовском бунте» и указал на широкий размах этого движения[791]. Усилилась тенденция дифференцированного изучения участия крестьянства различных национальностей в классовой борьбе как XIX в., так и периода разинского восстания[792]. Эту тенденцию нельзя не поставить в связь с развитием национальной культуры автономных республик Поволжья, усилением интереса к национальной истории и ростом национальных кадров историков. Исходя из анализа царистских иллюзий и положительных идеалов крестьянства XVIII в., А. Н. Коган дает оригинальную трактовку крестьянской психологии и тактики в период пугачевского восстания[793], которому в рассматриваемый период уделялось мало внимания[794]. Несколько уменьшилось внимание к проблеме крестьянских побегов в район Среднего Поволжья, однако написанная на эту тему статья А. Г. Манькова важна установлением предела крестьянских побегов на юго-восток в начале XVII в. (бежали не дальше Алатырского уезда)[795].

В разработке истории феодального освоения Среднего Поволжья все яснее проявляется стремление связать вопрос о распространении помещичьего и монастырского землевладения[796] с проблемой закрепощения нерусского крестьянского населения[797].

В плодотворном историко-географическом плане изучал историю мордовского крестьянства XVII – начала XVIII в. А. А. Гераклитов[798].

Социально-экономические процессы, протекавшие в среде крестьянства, исследовались в это время слабо[799]. Очень важным, но в те годы еще одиноким опытом анализа «имущественного расслоения» крестьянства Среднего Поволжья в конце XVIII в. была статья К. В. Сивкова, посвященная положению крестьян пензенских вотчин князей Куракиных[800].

Порайонное изучение состояния производительных сил XVIII в. успешно вел П.И. Лященко. В отношении губерний Среднего Поволжья у него нет, однако, достаточно четких выводов, ибо, с одной стороны, в его работе фигурирует общая группа «средневолжских губерний», с другой стороны, Пензенская и Казанская губернии получают диаметрально-противоположные географо-экономические характеристики[801].

Оценивая этот период развития историографии в целом, можно заметить, что исследование национального аспекта истории крестьян в известной мере отодвинуло на второй план изучение социальных процессов. Упрощенной представляется характеристика помещичьего и монастырского освоения Среднего Поволжья как формы «колониальной эксплуатации», а крестьянских движений – как формы борьбы против «национального гнета».

В 1946–1956 гг. в разработке истории крестьянства Среднего Поволжья наблюдается не только резкий количественный рост исследований, но и существенный качественный сдвиг, состоящий прежде всего в широком обращении к изучению различных сторон социально-экономического развития поволжской деревни. Борьба за землю между помещиками и государственными крестьянами, борьба за землю внутри общины, различные формы экономического и внеэкономического закабаления крестьянства, развитие товарно-денежных отношений, эволюция форм ренты, рост расслоения крестьянства, наемный труд в рамках крепостного хозяйства, отходничество и отрыв части крестьян от земледелия, разложение крепостного хозяйства – таковы основные вопросы аграрной истории Среднего Поволжья, ставшие предметом исследования в этот период. Изучение всех форм классовой борьбы крестьянства (от побегов до крестьянских войн и восстаний) продолжалось с не меньшей активностью, чем раньше, но было поставлено в тесную связь с исследованием социально-экономических отношений.

Для статей и монографий рассматриваемого времени характерно введение в научный оборот солидного комплекса первоисточников, почерпнутых из центральных и местных архивов. Появились в этот период и новые публикации архивных материалов, главным образом по социальной истории Среднего Поволжья[802].

Из социально-экономических исследований несколько специальных работ посвящено Пензенскому и Симбирскому краю в XVIII в[803]. Особенный интерес представляет диссертация Т. П. Ржаниковой, которая пришла в выводу, что в 50-х – 70-х годах XVIII в. Среднее Поволжье превратилось

в важнейший земледельческий район России. Очень ценны ее наблюдения о первых признаках внутрикрестьянской борьбы, распространении смешанной ренты (опровержение тезиса В. И. Семевского о поляризации барщины и оброка), уменьшении с середины XVIII в. бегства в район Среднего Поволжья и др.[804] Изучив процесс помещичьего закрепощения мордовского крестьянства, И.М. Корсаков отверг традиционное мнение о том, что мордовские крестьяне начиная с XVIII в. были только государственными и удельными[805].

В ряде работ освещается характер аграрных отношений первой половины XIX в. в Пензенской и Симбирской губерниях[806], в Самарском крае[807]и в Казанской губернии[808], массовое бегство из Пензенской и Симбирской губерний в 20-х – 30-х годах XIX в.[809]. Социально-экономическая история удельных крестьян Среднего Поволжья получила освещение в трудах ?. П. Гриценко[810].

Более ранний период истории крестьянства Казанского края (XVI–XVII вв.) изучался слабее. Внимание уделялось в основном лишь судьбам чувашского крестьянства этого времени[811]. В.Д. Димитриев поставил вопрос об эволюции «ясака» в XVI–XVIII вв.[812]

В некоторых работах, посвященных землевладению и хозяйству крупных феодалов XVII–XVIII вв., упоминались их средневолжские владения, но история последних специально не изучалась[813]. Был проявлен интерес к судьбам отходников-должников[814], экономическому устройству[815] и классовой борьбе[816] беглых в районах Среднего Поволжья в XVII–XVIII вв. Кроме того, исследовалось отходничество из Среднего Поволжья в Нижнее в XVII в.[817], бурлачество чувашского крестьянства в XVIII – начале XIX в.[818]

Изучение истории производительных сил края отставало от изучения истории производственных отношений. В конце 40-х годов XX в. приобрел новое звучание старый (идущий от Перетятковича) тезис о прогрессивном значении освоения Поволжья русским крестьянством. Вместе с тем наблюдалась известная недооценка предшествующего уровня развития земледелия у народов Среднего Поволжья[819]. В обобщающих трудах содержались довольно иллюстративно подобранные сведения, относящиеся к истории производительных сил Среднего Поволжья XVIII – первой половины XIX в.[820]

В изучении истории классовой борьбы новым моментом было прежде всего расширение круга рассматриваемых крестьянских движений. Наряду с прежними темами, предметом исследования оказались крестьянская война начала XVII в.[821] и волнения крестьян накануне Пугачевщины[822]. При освещении истории крестьянских войн под предводительством С. Разина[823], Е. Пугачева[824] и крестьянских волнений первой половины XIX в.[825] тенденция выделения восставших по национальному признаку стала все более вытесняться тенденцией анализа социальных особенностей движения на определенной территории. Э. С. Коган и Е. И. Глазатова углубили выдвинутый еще в 20-х – 30-х годах тезис об особом значении крестьянской войны 1773–1774 гг. на правобережье Волги. По наблюдениям Глазатовой, острая классовая борьба развернулась здесь еще до переправы Пугачева на правый берег Волги.

Основные вопросы истории крестьянства периода феодализма на территории Татарской АССР и Мордовской АССР получили довольно подробное освещение в соответствующих обобщающих трудах[826], причем следует особенно подчеркнуть фундаментальный характер исследования истории крестьянства Мордовии.

Совершенно новый этап в историографии крестьянства Среднего Поволжья составляют 1957 – первая половина 1960-х годов. Если основным пафосом историографии предшествующего периода было монографическое описание отдельных феодальных хозяйств с их системой господского землевладения и крестьянского землепользования (работы Т. П. Ржаниковой, И. А. Булыгина, Е. Н. Ошаниной, Н.П. Гриценко и др.), то самой примечательной чертой литературы нового периода является рассмотрение аграрных отношений Среднего Поволжья в общероссийских рамках, в сравнении с другими природно-экономическими районами. При этом расширилась сама тематика исследований путем включения в нее гораздо большего, чем прежде, числа вопросов, связанных с историей производительных сил. Производительные силы и производственные отношения стали изучаться в тесной взаимосвязи.

В трудах ?. М. Дружинина[827], Н.Л. Рубинштейна[828], П.К. Алефиренко[829], В. К. Яцунского[830], И.Д. Ковальченко[831] и др.[832] содержатся важные и интересные наблюдения о месте Среднего Поволжья среди других районов России XVIII – первой половины XIX в. в отношении площади посевов (зерновых, картофеля, технических культур), урожайности, товарности земледелия, развития крестьянских промыслов, размеров помещичьего землевладения (мелкое, среднее и крупное), крестьянского землепользования, форм ренты. П. К. Алефиренко привела порайонные показатели степени распространения беглых, изучила различные способы крестьянского сопротивления в разных районах[833]. ?. Н. Тихомиров дал описание землевладения и хозяйства Среднего Поволжья в XVI – начале XVII в.[834]

В рассматриваемый период главной темой работ, построенных на локальном материале, стала история перерастания имущественного неравенства в социальное расслоение крестьянства[835]. Особо выделялась проблема зарождения кулачества в феодальной деревне[836].

Большое место в историографии этого периода принадлежит трудам историков Чувашской АССР, подробно и всесторонне изучавших историю социально-экономического развития и классовой борьбы чувашского крестьянства XVI – первой половины XIX в. (В. А. Нестеров, ?. Р. Романов, В.Д. Димитриев, П. Г. Григорьев, И.Д. Кузнецов)[837]. История марийского крестьянства получила лишь весьма беглое освещение в кратком учебном пособии для школ[838]. Появились исторические очерки, авторы которых стремились выяснить экономическую специфику отдельных областей Среднего Поволжья XVII – первой половины XIX в.[839] Исследования ?. П. Гриценко об удельных крестьянах Среднего Поволжья привели автора к созданию монографии на эту тему[840]. Стало подробнее изучаться землевладение татар во второй половине XVI–XVII в.[841]. Было продолжено исследование истории русского феодального землевладения XVI в. в Казанском и Свияжском уездах[842]. На расширенной Источниковой базе изучался процесс земледельческого освоения Среднего Поволжья в XVII в.[843]

Что касается истории классовой борьбы крестьянства Среднего Поволжья, то изучение ее еще теснее сомкнулось с исследованием развития социально-экономических отношений[844]. Специальные труды, посвященные только классовой борьбе как таковой[845], не доминировали в это время в общем комплексе работ по истории социальных отношений и классовой борьбы в Среднем Поволжье. Вместе с тем были изданы капитальные публикации, освещающие ход крестьянской войны под предводительством Степана Разина[846] и крестьянское движение конца XVIII – первой половины XIX в.[847].

* * *

Итак, в период с XVIII в. до середины 60-х годов XX в. историография крестьянства Среднего Поволжья прошла весьма сложный путь, отмеченный накоплением огромного фактического материала и разработкой важных социально-экономических проблем. Разработка эта постепенно становилась все более зрелой, открывая новые возможности для осмысления всей суммы накопленных фактов и для изучения еще мало освоенных тем. Разумеется, следовало бы продолжить рассмотрение развития научных исследований в этой области вплоть до начала XXI в., однако автор настоящей монографии такую задачу перед собой не ставил.