5.1. Оборона Троице-Сергиева монастыря (1608–1610)

1608 г., 23 сентября — 1610 г., 12 января — оборона Троице-Сергиева монастыря от войск Лжедмитрия II[76].

1608 г., 22 сентября — сражение при д. Рахманцевой; польский отряд Я. П. Сапеги наносит поражение войску кн. И. И. Шуйского и открывает себе дорогу к Троице-Сергиеву монастырю.

23 сентября — войска Сапеги и Лисовского располагаются лагерем на высотах возле обители.

1 октября — начало осадных работ «тушинцев» под стенами крепости.

2 октября — начало сооружения подземной минной галереи.

8-11 октября — первые вылазки защитников крепости.

24 и 26 октября, 4 ноября — удачные вылазки, в ходе которых защитники выясняют место и направление минной галереи «тушинцев».

Ночь на 1 ноября — первый неудачный штурм Троицы «тушинцами».

9-11 ноября — большие вылазки осажденных; захват ими 8-11 вражеских орудий, уничтожение ряда осадных батарей противника (9 ноября) и подрыв минной галереи (11 ноября).

1608 г., ноябрь — 1609 г., май — отказ «тушинцев» от осады и переход к тесной блокаде монастыря; гибель от цинги и голода большей части его гарнизона и иных обитателей.

1609 г., 13 и 14 января — разгром защитниками Троицы заставы пана Сумы и неудачная попытка прорыва из Москвы подкреплений в монастырь.

Ночь на 16 февраля — прорыв в крепость обоза с порохом из Москвы.

19–21 июня — неудачная попытка «тушинцев» отвести воду из монастыря.

Ночь на 29 июня и ночь на 28 июля — последние приступы «тушинцев» к крепости.

Ночь на 16 октября — прорыв в монастырь отряда воеводы Д. Жеребцова из войск М. В. Скопина-Шуйского и его бой с «тушинцами».

1610 г., ок. 1 января — подход отряда Г. Валуева (500 человек) от Александровой слободы к Троице и битва на Клементовском поле.

12 января — Сапега и Лисовский отступают от монастыря в результате блокады их отрядами из войск Скопина-Шуйского и Делагарди.

Обитель, основанная преподобным Сергием Радонежским, к началу XVII в. являлась крупнейшим и богатейшим монастырем Русского государства. Слава о монастыре, особенно о чудотворениях, совершаемых от мощей святых и почитаемых икон, ежегодно приводила сюда тысячи паломников, включая и русских царей, и подвигала самых разных людей делать денежные и земельные вклады — обычно «за помин души». В 1540-1550-х гг. монастырь обнесли каменными стенами с двенадцатью башнями, на которых была размещена почти сотня орудий.

С началом осады Москвы он стал важным стратегическим пунктом, обеспечивавшим связь столицы с богатыми поволжскими и поморскими областями, поэтому в монастырь был отправлен отряд воеводы кн. Г. Б. Долгорукого-Рощи. Общее число осадных сидельцев, включая посадских людей, монастырских служек и монахов, достигало 2,5 тыс. человек, однако дополнительную «тесноту» им создавало множество укрывшихся за стенами окрестных жителей. Гетман Я. П. Сапега и полковник А. Лисовский имели в своих объединенных отрядах 12–13 тыс. человек и 63 орудия, но с продолжением боевых действий это число уменьшалось до нескольких тысяч или, наоборот, увеличивалось. «Литвой» и «русскими ворами» двигало скорее стремление к захвату богатейшей монастырской казны, чем чисто военные цели — особенно после признания «Дмитрия Ивановича» замосковными и многими северными городами.

Осада началась боем на поле перед воротами и сожжением окружающих монастырь слобод. Осажденные «укрепились от измены» крестным целованием у мощей прп. Сергия и решительно отвергли предложение о сдаче. Обстрел противником стены из ружей и легких полевых орудий, а также беспорядочный приступ к крепости не привели ни к каким результатам, и Сапега решил прибегнуть к подкопу под одну из башен — Пятницкую, расположенную в центре юго-восточной стены монастыря.

Польский полководец Лжедмитрия II Я. П. Сапега (1569–1611) на фоне осаждаемой Троице-Сергиевой лавры. Гравюра В. Гондиуса начала XVII в.

Но осажденные узнали от перебежчика и захваченных «языков», что ведется подкоп и что взрыв готовят вскоре после «Михайлова дня». Взбешенные решимостью защитников обители, «тушинцы» открыли огонь по храмам монастыря из тяжелой пушки «Тещера», которую еще месяцем раньше доставили от самого Лжедмитрия из-под Москвы и установили на горе Волокуша. Ядра влетели внутрь Троицкого собора во время праздничной службы на память архистратига Божия Михаила (8 ноября), поразив клирика монастыря и старицу. Вражеские снаряды повредили иконы архангела Михаила и святителя Николая Чудотворца — следы обстрела можно и сейчас увидеть воочию в Троицком соборе. Ответным огнем со стен крепости троицкие пушкари заставили замолчать орудие «тушинцев».

Ободренные явлениями преподобного Сергия и иными чудесами, защитники монастыря решили в ночь после праздника Собора архистратига Михаила (на 9 ноября) сделать общую вылазку. Воеводы, «урядивше полки вылазных людей, приидошя в церковь Святыя Живоначальные Троица, знаменавшеся к чудотворным образом и к цельбоносным мощем преподобного отца нашего Сергия чюдотворца»[77]. Тогда, видно, и условились об общем для всех «ясаке» (боевом кличе — пароле), чтобы, выйдя ночью с разных сторон крепости, отличать своих («сергиевых») от врагов. Когда трижды ударили осадные колокола, все три отряда одновременно крикнули боевым кличем, «нарекше ясак Сергиево имя и вкупе нападошя на литовских людей нагло и мужественно». Ободряя друг друга, ратники говорили: «Умрем, братие, за веру христианскую!» В бою под стенами обители совершалось настоящее чудо: многократно слабейшие «полчки градских людей» Троицы не раз возобновляли нападение, врывались в осадные батареи врага, захватили от 8 до 11 пушек, много знамен, пленных, воинских запасов, и все это «во град внесошя», а остальное «огню предашя». И везде над полем боя носился торжествующий боевой клич: «Сергиев!» Вспоминая впоследствии о таких вылазках, поляки говорили, что в них участвовали и многие монахи, которые бились конными и пешими и захватывали пленных и пушки, будучи «тяжелы и вельми сильны» — «да и то мы видели, и с нами многие панове: един мних ухватил нашу полуторную пищаль и на рамо свое возложил, в мур[78] у нас унесе…» (по рассказу дворянина С. Языкова)[79].

10 ноября защитника монастыря повторили попытку прорваться к подкопному рву «тушинцев», но потерпели неудачу и с большими потерями были вынуждены укрыться в крепости. Подкоп стремительно приближался к Пятницкой башне, и следовало торопиться с его уничтожением. Учтя опыт предыдущих боев, осажденные хорошо подготовились к решающей вылазке на рассвете 11 ноября. Практически все наличные силы были разделены на три отряда, каждый со своей особой задачей; для уничтожения подкопа выделялась отдельная группа подрывников, действовавшая под прикрытием отряда сотенного головы Ивана Внукова-Тимофеева. Все отряды поначалу справились со своей задачей, и в устье подкопа был заложен заряд. Однако ратники Лисовского быстро оправились от неожиданного нападения и стремительно ринулись к Подольному монастырю, возле которого начиналась минная галерея. Когда первые из них вновь ворвались в подкоп, монастырские крестьяне села Клементьева Никон Шилов и Со-лота подорвали заряд, уничтожив минную галерею и нескольких вражеских воинов. В неравном бою погиб и командир отряда Иван Внуков, однако опасность подрыва монастырских стен была окончательно ликвидирована.

Но все же силы были слишком неравны, и осада продолжилась. А вскоре пришлось запретить вылазки: в городе началась цинга, унесшая жизнь большей части обитателей монастыря. Смертельно раненных и умирающих постригали в монахи, что прежде было обычаем лишь в отношении князей и другой знати. Наравне с воинами и простыми беженцами ужасы «осадного сидения» стойко переносили знатные женщины, принявшие иноческий образ, — «королева-инокиня» Марфа (княгиня Старицкая)[80] и «царевна-инокиня» Ольга (Годунова)[81]. Страшную опасность представляли разногласия внутри гарнизона, когда воевода кн. Григорий Долгоруков попытался завладеть казной и запасами троицких монахов, обвинив в измене казначея монастыря Иосифа Деточкина. Однако второй воевода, Алексей Голохвастов, «королева-инокиня» и архимандрит Иоасаф с помощью монастырской братии сумели защитить казначея от расправы, полностью оправдав его. Впрочем, это не внесло окончательного успокоения в ряды защитников.

Лишь немногие из них пережили зиму: похоронено, по словам Авраамия Палицына, за время осады было 2125 человек, «кроме женска полу и недорослей и маломощных и старых»[82]; к 15 мая в строю оставалось 102 сына боярских, около 20 стрельцов, 40 казаков, 40 престарелых монахов. Но и они были полны решимости стоять до конца, отвергая все новые предложения Сапеги о капитуляции. Более того, воеводы не могли совсем предотвратить вылазки: ратники отпрашивались за стену под разными предлогами: за водой, дровами, травами и кореньями, — и по два-три человека «порознь бродяще смерти искаху». Поляки, видя легкую добычу, бросались на них, и тогда все вышедшие собирались вместе и неизменно побеждали. Нам трудно понять дерзновение этих простых людей, такое их упование на помощь Божью и уверенность в покрове преподобного Сергия…

Летом 1609 г. враг предпринял еще два штурма, но и они окончились неудачей. Обстоятельства отражения последнего из них, в котором принял участие тушинский полковник Зборовский, наиболее поразительны не только для современников, но и для потомков. Менее 200 защитников монастыря приготовились 28 июля принять смерть в бою с 12 тыс. «тушинцев», однако бой для них даже не начался. В предутренней темноте разноязычные (польские и русские) штурмовые колонны, перепутав время выступления, вразнобой двинулись к монастырским стенам, но столкнулись между собой и приняли друг друга за врагов. Началась сумятица, в которой погибли многие «тушинцы», а приступ был сорван. Пораженные невероятной неудачей и грозными видениями, стан Сапеги покинули несколько атаманов со своими станицами.

Вместе с тем однажды «троицкие сидельцы» нашли осадный лагерь полностью оставленным: Сапеге на время пришлось увести свое войско против Скопина-Шуйского, шедшего на помощь Москве из Новгорода. А в октябре из полков князя Михаила привел в Троицу свежий отряд (ок. 300 человек) воевода Давыд Жеребцов.

Ясачное знамя с двуглавым орлом. Фрагмент гравюры второй половины XVII в.

Авторитетный полководец навел свой порядок со снабжением ратников монастырскими запасами и активизировал вылазки из монастыря. Впрочем, поначалу его обученные «премудростям немецкого ратного строя» отборные воины испытали конфуз. На первой же вылазке они попытались показать свое ратное искусство, но были с позором опрокинуты «тушинцами» и спасены только помощью старых троицких защитников. Эти-то «простецы» и поведали Давиду Жеребцову свою воинскую науку: «Мы, государь болярин, прежде сего прося у чюдотворца Сергиа помощи, малоурядно исхаживали… Яко овцы исходихом, пастырь же наш сам промышляя и не погуби нас николи же»[83].

Через несколько месяцев, в январе 1610 г., приблизились войска Скопина-Шуйского, и враг в панике бежал, так и не сумев сокрушить ни стен обители, ни тем паче духа ее защитников. Многими чудесами прославилась обитель во время этой бедственной осады, показав пример всей России и заронив надежду на преодоление Смуты.

Экскурс 6

Ясаки — способы отличия в гражданской войне

Ситуация, когда обе стороны в войне состоят из соотечественников и единоверцев, не имеющих отличий во внешнем виде и образе боя, вынуждает искать новые способы опознавания «свой — чужой». В Смуту для этого не годились даже хоругви: и Лжедмитрий I, и законный царь давали своим подчиненным знамена с двуглавыми орлами, а, к примеру, полковой стяг князя Пожарского содержал тот же сюжет, что и одно из знамен гетмана Сапеги («Иисус Навин на коленях перед архангелом Михаилом»). Столкнувшись с такой проблемой в первых же боях, Лжедмитрий I накануне битвы при Добрыничах (1605) приказал своим всадникам из числа «москвитян» надеть поверх доспехов белые рубахи, для отличия от бойцов Годунова[84]. Однако такое свидетельство о боевом внешнем знаке отличия является единственным для всей эпохи Смуты.

Гораздо более распространенным в то время на Руси являлось отличие по звуковому сигналу — «ясаку»[85], характерному для всего войска или отдельных его частей. В целом ясак — это система звуковых (как правило) сигналов, служащих для передачи каких-либо важных команд и сообщений. Накануне похода воеводы уговаривались об этих сигналах, отдававшихся посредством набатов и менее крупных барабанов, литавр, труб и сурн (духовой инструмент), а также стрельбой из пищали[86]. Кроме того, многие сигналы подавались просто голосом. В последнем случае сигнал превращался в своего рода боевой клич, присущий всему войску или отдельным его подразделениям, который и помогал им ориентироваться, где свой, а где враг. Зачастую это было слово, отвечавшее на вопрос «Ты чей?» («Царёв», «Царёв-Государев», «Сергиев»). Таким образом, «ясачный крик», или, в просторечии XVII в., ясак, сочетал в себе свойства пароля и боевого клича, воодушевлявшего ратников. Нечто подобное тогда же существовало и на Западе — под обозначением «полевое (то есть боевое) слово».

Естественно, подобная система держалась в глубокой тайне, чтобы враг не смог подать ложный сигнал. Поэтому и уточнение ее происходило перед самым выступлением в поход, а ясачный крик, как и «полевое слово» на Западе, зачастую выбирали прямо накануне боя[87]. Понятно, что к столь заветному слову, с которым воин шел на смерть, и отношение было трепетным — по этой же причине и историкам ясаки почти неизвестны. Однако по мере долгого употребления ясак, становясь известным противнику, мог превратиться в грозное предупреждение об атаке уже знакомого ему отряда и стать даже средством морального давления, воодушевляя своих и внося робость в сердца чужих воинов[88].

Вероятно, обычным кличем царского войска был «Царёв!». Но в Смуту обе стороны воевали за царя — только за своего. Возможно, в связи с этим в битве при Добрыничах русские всадники царя Бориса предпочли кричать «полевое слою» служилых немцев своего войска — «Hilf Gott!»[89]. Когда под Кромами служилые люди подняли мятеж против царя Федора Годунова (7 мая 1605 г.), они стали восклицать «Да здравствует царь Дмитрий!». Мечась по лагерю, заговорщики собирались с возгласами «Да хранит Бог Дмитрия!», а их противники: «Да хранит Бог нашего Федора Борисовича!», или же просто: «Федор!» и «Дмитрий!»[90]. Имя «своего» царя становилось ясаком, боевым кличем в гражданской войне.

Особым образом эта проблема была решена при обороне Троице-Сергиева монастыря (1608–1610). Готовясь к решающей вылазке на лагерь «тушинцев», защитники условились взять за ясак «Сергиево имя» — называть себя по принадлежности к святому покровителю монастыря (ноябрь 1608 г.)[91]. Вылазка оказалась успешной, и пароль для ночного боя превратился в религиозный символ борьбы со лжецарями, которых церковные власти приравнивали к антихристам. После знаменитой обороны Троицы даже простые путники, назвавшие себя «Сергиевыми», пропускались по дорогам разбойными шайками невозбранно[92]. А на второй день московской битвы с Ходкевичем (1612) клич «Сергиев!» стал сигналом для общей атаки войск Первого и Второго ополчений — и дворянских сотен, и казачьих станиц — бывших «тушинцев», некогда осаждавших Троицу[93]. Случай этот стал широко известен на Руси по печатным книгам 1640-х гг., и ясак вновь зазвучал в походах царского войска 1650-1670-х гг.[94]