Перипетии вокруг личности Амурсаны

Неприязнь к России и крайнее раздражение деятельностью ее властей, обнаруженные В.Ф. Братищевым в Пекине, возникали не из-за его переговоров по Амуру, а скорее по причине обострения проблемы беженцев, когда маньчжурские армии двинулись на народ Джунгарии, чтобы окончательно сломить его сопротивление. После поражений 1730-х годов сплоченность и мощь джунгар пошли на убыль. Блистательного хунтайджи Галдан-Цэрэна в 1745 году сменил его сын Цэван-Дорджи, или Аджа Намджилу-хан. Пять лет спустя, когда группа высокопоставленных предводителей джунгар подняла мятеж, началась череда междоусобных схваток за власть. Они схватили Намджилу-хана и лишили его зрения, а на его место хунтайджи поставили старшего, но незаконного сына Галдана по имени Лама-Дорджи. Сопротивление ему оказал один только внук знаменитого завоевателя Тибета Цэрэн-Дондуба славный Дабачи (Давацы). В 1751 году Лама-Дорджи разгромил войско Дабачи, но тот со своими немногочисленными сторонниками скрылся на западе. Среди этих сторонников числится некий Амурсана (А-му-эр-сань-а), возглавлявший монгольское племя хойтов (хуэй-тэ), населявших район Тарбагатая. Собрав тысячу воинов, Дабачи с Амурсаной отправились в район реки Ил, и в начале следующего года убили Лама-Дорджи. Дабачи досталось звание хунтайджи, и он щедро наградил Амурсану за помощь. На протяжении двух лет, однако, Амурсана и еще несколько вождей джунгар, истощенных непрерывной враждой и страданиями от преследований, как они считали, Дабачи, переселились в Монголию, где сдались на милость маньчжурам. Амурсана привел с собой больше 25 тысяч хойтов. С этого момента начинается сложная летопись похождений Амурсаны.

Признавая слабость продолжавших сопротивление джунгар, Цяньлун решил предпринять попытку положить конец затянувшемуся соперничеству с равным по силе противником. Армия в составе двух колонн в 1755 году выступила под командованием банди, причем Амурсана с армией северного маршрута (Улиастай) шел в авангарде. Подчинить население района Или маньчжурам труда не составило, Дабачи они схватили (его доставили в Пекин и присвоили звание цинь-вана). Джунгарский бассейн теперь находился в руках маньчжуров впервые с начала правления династии Цин, и последняя из великих империй кочевников стала достоянием истории.

Однако маньчжуры упустили из виду главную черту характера Амурсаны — его непостоянство и склонность к предательству. Опьяненному собственными успехами, ему претил вариант примирения, предложенный маньчжурами, по условиям которого его обещали признать в качестве хана хойтов (а ведь он явно замахнулся на ханство над всеми джунгарами). Такое предложение он отверг, и для согласования позиций ему приказали прибыть в Пекин. Он же предпочел удариться в бега. В сентябре 1755 года этот изворотливый и ненадежный союзник ускользнул от своего эскорта, состоявшего из маньчжурских всадников, чтобы снова заняться подготовкой мятежа. Сначала ему сопутствовал невиданный успех, так как основную часть маньчжурских войск уже вывели с территории Джунгарии. Беспомощный банди наложил на себя руки. Столкнувшись с полномасштабным восстанием, пекинские власти реагировали на зависть скоро. Они послали еще одну армию, и она разгромила мятежные отряды Амурсаны. Сам он бежал к киргизским казахам. Маньчжурские полки опять ушли, и Амурсана поднял точно такое же восстание. Маньчжурские каратели снова вернулись и силами двух армий под командованием Чжаохоя и Цзянгунчапуя взяли Джунгарию в огромные клещи. К тому же выживших главарей мятежников настигла эпидемия оспы. Теперь Амурсана бежал в Сибирь и в 1757 году умер от оспы в Тобольске. Своей кончиной Амурсана ознаменовал завершение затянувшейся череды схваток, терзавших народы Средней Азии на протяжении без малого столетия. В следующем году маньчжурские вояки разграбили земли калмыков, и Джунгария исчезла из летописи текущей истории. Название народа джунгары использовать запретили, а вместо него в обиход вошли термины «алеуты» или «ойраты».

Дело Амурсаны на этом не закончилось. Вместе с этим отступником границу Сибири пересекли четыре тысячи монгольских юрт, и, опасаясь того, что московиты, несмотря на опровержение Правительствующего сената, будут использовать их для ползучего укрепления своего влияния в Джунгарии, император Цяньлун потребовал выдачи ему Амурсану и его сторонников. Когда маньчжуры получили уведомление о смерти Амурсаны, у них возникли по этому поводу вполне понятные сомнения, и они начали настаивать на предъявлении им тела усопшего предводителя мятежников, чтобы собственными глазами удостовериться в данном факте. Забальзамированный труп Амурсаны отправили в Селенгинск, и там его в марте и апреле 1758 года осмотрели пограничные чиновники. По-прежнему не удовлетворенные вельможи в Пекине позже потребовали возвращения тела. У русских чиновников возникло предположение о том, что маньчжуры хотят выставить голову Амурсаны на шесте у государственной границы в назидание потенциальным мятежникам, чтобы те вовремя отказались от своей затеи. Возня вокруг тела Амурсаны осложняла китайско-российские отношения на протяжении еще некоторого времени. Как будто бы одной интриги было недостаточно, еще одна интрига громкого международного звучания одновременно сыграла свою роль в разрыве вполне дружественных отношений, налаженных в ходе пограничной торговли. В самый разгар вооруженного противостояния (1756–1757) и непосредственно из-за него многие вожди джунгар и прочих монгольских племен пытались найти убежище в России или просили его предоставить. В июльском и сентябрьском 1756 года донесениях сибирского губернатора В.А. Мятлева тот проинформировал Коллегию иностранных дел о больших толпах джунгар, просивших убежища на нескольких российских пограничных постах (Колывань, Бийск и проч.). Первое намерение в этой коллегии состояло в том, чтобы просто приказать В.В. Якоби выразить официальный протест китайским пограничным властям с указанием им на то, что этим беженцам нельзя было позволять приближаться к территории России. В этот момент и появилась самая серьезная угроза маньчжурскому сюзеренитету над Монголией.

Князь хошутов генерал Цзянгунчапуй, командовавший армией, охранявшей маньчжурские транспортные коммуникации в Монголии, а также активно принимавший участие в кампании против Амурсаны, поднял мятеж. Из Пекина тут же обо всем сообщили в Санкт-Петербург и просили вернуть мятежного генерала и его сторонников китайским властям, если они появятся на российской границе. Воодушевленные своим смелым актом неповиновения, несколько влиятельнейших монгольских предводителей, в том числе ханы тушету, чжечженей и даже духовный вождь в Угре хутухта, обратились к В.В. Якоби и устно попросили его направить в Санкт-Петербург их просьбу принять в вассалитет от России. В своем отчете Коллегии иностранных дел В.А. Мятлев рекомендовал принять их в надежде на то, что такому примеру последуют остальные монгольские вожди. Притом что маньчжурские армии в Джунгарии оказались отрезанными от своих пунктов материально-технического снабжения, оставшихся в Западном Китае, у России появляется невиданно мощная позиция для ведения переговоров на своих условиях.

Российскому государству представилась возможность — единственная до середины XIX века — для расширения своего влияния в Монголии и Средней Азии, а также установления своего господства там. Сенаторы не замедлили с использованием ее в своих интересах, но особой решительности не проявили. В.А. Мятлеву предоставили полную свободу на прием монгольских перебежчиков и обещание им защиты с помощью русского оружия. Из-за невозможности расселения 10 тысяч юрт в более или менее близких к государственной границе областях Сибири в силу отсутствия достаточного объема материально-технического снабжения там (продовольствия хронически не хватало), а также в качестве жеста приверженности Кяхтинскому договору никаких попыток по их приему с противоположной стороны границы не предусматривалось. И монгольским вождям нужно было все это сообщить. Монголы, со своей стороны, рассчитывали исключительно на покровительство и поддержку русских властей, предпочитая оставаться в родной среде обитания. Чиновники в Санкт-Петербурге лелеяли большие надежды на эту интригу; в Сенате считали ее прекрасным рычагом для продавливания права на навигацию по Амуру — В.Ф. Братищев тут же отправился из Москвы на Восток. Если вельможи пекинского двора ответят на просьбу русских властей отказом, тогда благодаря возможному переселению монголов в бассейн Амура разрешения маньчжуров практически не понадобится. А если и когда в Пекине выскажут возражения, им нужно будет сказать, что монголы приняли покровительство Русского государства по собственной доброй воле или своевольно.

Интрига сохранялась на всем протяжении 1757 года, причем в Санкт-Петербурге придерживались трезвой достойной позиции. В дипломатической ноте Сената от 17 апреля содержался ответ на объявление Лифаньюаня о восстании Цзянгунчапуя. В ней сказано, что сибирские власти во исполнение Кяхтинского договора совершенно определенно не предоставят убежище или помощь мятежнику. Но в другой ноте, от 20 мая, сенаторы, возвращаясь к предложениям, специально внесенным китайским посольством в российском дворе в 1731 году, конкретно привлекли внимание Лифаньюаня к тому факту, что Джунгарское государство считается, в конце-то концов, самостоятельной империей, граничащей одновременно с китайскими и с российскими вотчинами. В разгар ведущегося сражения, если джунгары или другие монголы (такие, как Амурсана) переберутся в Сибирь, для России видится правильным предоставить им возможность для жизни, проявляя заботу только о том, чтобы они не использовали Сибирь в качестве удобного плацдарма для нанесения ответных ударов по маньчжурским армиям и чтобы монгольских предводителей вернуть китайским властям. Затем авторы данной дипломатической ноты подразумевали возможность территориальных уступок в обмен на выдачу властям беглых монгольских вождей мятежников. Именно эти дипломатические ноты привели китайских придворных в бешенство во время нахождения В.Ф. Братищева в Пекине.

Соблюдая внешнюю пристойность и формально следуя букве Кяхтинского договора, российская сторона на деле продолжала двойную игру. Через толмача гренадера Федора Шарина чиновники пограничной службы поддерживали отношения с потенциальными перебежчиками в Монголии, но по не зависящим от московитов причинам их планы сорвались. В начале 1758 года умер хутухта Угры, и без его духовного руководства и благословения стало трудно убедить многих монгольских князей (зайсанов) принять российский сюзеренитет. Кроме того, весьма реальная угроза маньчжурскому верховенству в Средней Азии побудила Пекин к решительным действиям. Маньчжурские армии двинулись на Монголию, и власти России, располагавшие ничтожно слабой военной группировкой, даже думать не могли о том, чтобы бросить вызов этим армиям в открытом поле. Пекин назначил нового губернатора Угры, и тот тут же прихлопнул все мятежные движения монголов. Мало того что монголам запретили переход на территорию Сибири, им даже ограничили общение со своими собственными племенами. Назревавшее было восстание народа всей Восточной Монголии маньчжуры задавили в зародыше.