Глава 10 Годы 20-е и 30-е: «клубок» все запутывается...
Глава 10
Годы 20-е и 30-е: «клубок» все запутывается...
Иногда выразительность строгой энциклопедической строки превосходит любые художественные приемы, и поэтому я просто процитирую первую БСЭ: «За промышленным кризисом 1920-го и вызванной им паникой 1922-го последовало исключительное по размерам стихийное бедствие — землетрясение 1 сент. 1923-го, уничтожившее значительную часть японского национального богатства. Погибли десятки тысяч людей; от последствий землетрясения непосредственно пострадало ок. 4 млн человек».
Все верно... И — страшно, трагично...
После Первой мировой войны дела у Японии, как уже было сказано, пошли хуже. Сказались и спад спроса «на войну», и кризис мирового судоходства, и расходы (пусть и перекрываемые до поры до времени доходами) на интервенцию в Советскую Россию, и временно убыточная поддержка генералов-милитаристов северной группировки в Китае.
А тут еще и крупнейшее землетрясение в районе Токио — Иокогама. Япония, тайфуны и землетрясения — это почти синонимы. Стихийные бедствия были для японцев настолько привычными, что — я уже говорил об этом — в немалой мере повлияли на формирование национального характера.
Но веками стихии разрушали «бумажные» японские домики. А тут беда впервые поразила новую, промышленную Японию.
Ущерб определялся суммой в 5 миллиардов иен. Только погибших насчитывалось свыше 150 тысяч человек. Япония оцепенела на несколько дней под отсветы пожаров городов. Оцепенело и правительство, а затем, опомнившись, что в бездеятельности обвинят его, распустило слухи о том, что дома поджигают корейцы. В Токио начались корейские погромы. Тысячи корейцев были убиты.
В конце декабря 1923 года после покушения молодого анархиста на наследного принца-регента Хирохито ушло в отставку правительство Ямамото.
В результате землетрясения 1923 года пассивное сальдо торгового баланса Японии достигло 646 миллионов иен, а с учетом торговли с колониями — 850 миллионов иен. Накопленный за мировую войну валютный резерв был почти полностью растрачен уже в первое военное десятилетие. Утечка золота за границу была перекрыта только в результате эмбарго на золото.
Не лучшим оказывалось и внешнеполитическое положение Японии.
В июне 1921 года истекал срок англо-японского союзного договора. Япония рисковала утратить своего единственного сильного «доброжелателя».
«Доброжелатель» был, конечно, в кавычках — англичане, как и янки, органически не могли быть лояльными к кому-либо искренне, хотя британский лев все чаще вполне искренне поджимал хвост перед штатовской «упряжкой» из «демократического» осла и «республиканского» слона.
Но Японию англичане пока что поддерживали, исходя из собственных интересов. Впрочем, делалось это без особого энтузиазма.
Стране восходящего солнца пришлось нарушать «священные» традиции, запрещавшие наследнику императорского трона покидать пределы родины, и в мае 1921 года направить в Англию — за тридевять морей — наследного принца Хирохито.
Ситуация зависала в воздухе...
И вот тут американский президент Гардинг обратился к Англии, Франции, Италии, Японии, а также к Китаю, Голландии, Бельгии и Португалии с официальным предложением созвать в Вашингтоне конференцию. Америка, приняв верховенство над Европой, хотела установить новые отношения с окружающим миром и в Азии.
Надо было разобраться и с мировой ситуацией на море... Там разворачивалась такая гонка вооружений, что от нее начинали приходить в ужас даже те, кто ее и затеял. К 1919 году три наиболее сильные морские державы имели следующие военные флоты:
Англия — 43 линкора-дредноута, 1 линкор-додредноут, 11 броненосных крейсеров, 99 легких крейсеров, 451 лидер и эсминец, 124 подлодки.
США — 22 линкора-дредноута, 20 линкоров-додредноутов, 14 броненосных крейсеров, 13 легких крейсеров, 424 лидера и эсминца, 102 подлодки.
Япония — 13 линкоров-дредноутов, 9 линкоров-додредноутов, 13 броненосных крейсеров, 20 легких крейсеров, 84 лидера и эсминца, 53 подлодки.
К 1921 году Япония и США приняли новые военно-морские программы, по которым Япония предполагала построить одних лишь тяжелых кораблей полтора десятка, а США — шестнадцать. К 1927 году ежегодные расходы Японии должны были достигнуть 400 миллионов долларов, а США надо было дополнительно потратить полтора миллиарда — больше, чем Германия израсходовала на всю свою военно-морскую подготовку к Первой мировой войне, включая постройку глубоководного Кильского канала.
В 1921 году в Японии вышла книга адмирала Кодзиро Сато, название которой в комментариях не нуждалось: «Если Япония и Америка будут воевать...» В том же году американская морская разведка установила, что шесть строящихся в Штатах линкоров не будут самыми мощными в мире: Япония строила восемь еще более могучих линкоров, а Англия закладывала четыре линкора, не уступающих японским.
Американцы начали на всех углах возглашать, что «англояпонский союз представляет наиболее опасный элемент во взаимоотношениях США с Дальним Востоком и Тихим океаном». Теперь, «после драки», янки уже не стеснялись открыто заявлять, что англо-японский союз был направлен против России и Германии. А поскольку русские и немцы сейчас слабы, то союз Японии и Англии уже, мол, не нужен.
Н-да.
На имперской конференции в Лондоне премьер Канады (формально — английского доминиона) Миган заявлял, что если англояпонский договор будет возобновлен, канадский парламент его не ратифицирует. На что Ллойд Джордж бросил ему: «Сэр, вы выступаете, как гражданин Соединенных Штатов» — и от правды был не так уж и далек.
В общем, громкий кавардак вокруг Тихого и других океанов затевался еще тот! И поэтому предложение Америки все обсудить на обстоятельной конференции не пропало втуне. 12 ноября 1921 года Вашингтонская конференция начала свою работу.
В официальную повестку входили два пункта: 1) ограничение морских вооружений, а также правила пользования новыми орудиями войны; 2) тихоокеанский и дальневосточный вопрос — Китай, Сибирь и мандатные острова.
РСФСР на эту конференцию не пригласили. Что ж, значит, и решения ее нам были не писаны.
Японии же эта конференция ничего хорошего не сулила, потому что одним из неофициальных пунктов был как раз поиск путей сдерживания японской военно-морской активности. И пути эти отыскались в виде трех итоговых документов конференции.
Договор четырех держав (Четверное соглашение) — США, Великобритании, Франции и Японии — о «совместной защите прав на островные владения» был подписан 13 декабря 1921 года. Он — кроме прочего — аннулировал англо-японский союз, заключенный в Лондоне 13 (ах, как популярна эта цифра у Золотой Элиты!) июля 1911 года.
Францию к этому соглашению приплели Штаты, ибо не желали связывать себе руки чисто англосаксонско-японской договоренностью на Тихом океане.
На секретном заседании по дальневосточному вопросу японский посол в США Сидэхара уверил собравшихся, что Япония не будет аннексировать Сибирь, но будет вести там «мирное торговое строительство».
Не забудем, что в это время владивостокский постоялец будущего белоэмигранта Аничкова — японский генерал — еще распевал песни о будущем японском Иркутске.
С Сибирью и островами в Вашингтоне разобрались быстро, а потом начались тяжелейшие споры о квотах на военные флоты. В том, что их надо ограничить, соглашались все, потому что уже стало ясно — при безудержной морской гонке в финансовой бездне могут утонуть тоже все.
Но вот кому что можно позволить — на этом было сломано немало если не копий и мечей, то — писарских перьев и стенографических карандашей.
Японцы настаивали на соотношении сил линейных флотов Англии, США и Японии 10:10:7.
Штаты предлагали 5:5:3 и настаивали, в частности, на отказе Японии от достройки уже спущенного на воду новейшего линкора «Муцу».
Японцы упирались, но в конце концов на норму для своего флота в 60 процентов от флотов англосаксонских согласились. Но при этом Япония смогла добиться отказа от создания в Тихом океане такой сети англосаксонских баз, которая угрожала бы Японии. Ни Штаты, ни бритты не могли иметь военно-морских баз на расстоянии менее 5 тысяч километров от японских берегов.
Для круглого счета к договоренности были присоединены Франция и Италия, и подписанный 6 февраля Договор пяти держав устанавливал общее соотношение флотов для них 5:5:3:1,75:1,75.
Того же 6 февраля был подписан и Договор девяти держав по Китаю. Японии пришлось вернуть Китаю Шаньдунскую провинцию и отказаться от «21-го требования»...
Вместе с тем полуколониальный статус «суверенного» Китая был в Вашингтоне скорее подтвержден, чем оспорен. Тут, пожалуй, достаточно привести мнение государственного секретаря США Юза: «Мы считаем, что благодаря этому договору «открытые двери» в Китай стали, наконец, реальностью».
С одной стороны, сказанное было наглой ложью — потому что «двери» в Китай были открыты для янки еще, пожалуй, со времен миссии Кашинга, а уж со времен Хэя — во всяком случае. Но, с другой стороны, сказанное было и правдой, потому что именно в Договоре девяти держав янки добились, наконец, для своей политики «открытых дверей» статуса не только де-факто, но и де-юре. Однако эти, открытые не Китаем, «двери» были далеко не аналогом того российского «окна», которое прорубал в Европу наш Петр Великий.
И уже вскоре после конференции — 14 апреля 1923 года — было признано утратившим силу и американо-японское соглашение Лансинга — Исии об «особых интересах» Японии в Китае.
И вновь, уважаемый читатель, нам надо вернуться к Китаю...
Китайский крестьянин даже сейчас, в начале XXI века, существо, по словам людей знающих, бесправное. Наверное, это так и есть.
А почему я так думаю, я сейчас объясню...
Судя по всему, в решето китайской «статистики» уже не один век проваливаются не то что миллионы, а десятки и даже сотни миллионов китайцев. И все они — крестьяне.
Вот цитата из 32-го тома первой БСЭ: «Отдельные оценки численности его (населения Китая. — С.К.) сильно расходятся между собой. Официальные оценки правительственных органов довольно высоки: управление морских таможен насчитывает (1931) 439 млн ч.; статистическое управление (1931) 453 млн ч.; почтовое управление (1928) 485 млн ч. Китайские ученые присоединяются к официальным оценкам и считают, что население Китая значительно превышает 400 млн. Так, Чэнь Чжан-хэн останавливается на цифре в 445 млн, Лю Да-цзюнь — в 470 — 480 млн, Дяо Минь-цзянь — в 463 млн человек.
На другом полюсе находятся значительно более низкие оценки американских китаеведов. Так, Рокгиль определял в 1904 г. численность населения собственно Китая в 275 млн душ. Профессор Корнельского университета Вилькокс считает (1930) наиболее приемлемой цифру в 323 миллиона».
В энциклопедии приводились и «последние» (том подписан в печать 13 декабря 1936 года) данные Нанкинского правительства — 463 751 997 человек.
Эта последняя семерка, читатель, меня особенно умилила. Она, надо полагать, была выведена нанкинскими «счетоводами» с целью показать то, как тщательно все учитывались, но показала скорее обратное...
А ведь «прореха» между высшей и низшей оценками численности населения таможенными и почтовыми чинами самого Китая на рубеже 20 — 30-х годов — 46 миллионов человек!
Между высшей китайской и американской «учеными» оценками — 157 (!) миллионов!!
Вот как много китайцев проваливалось тогда в эти «прорехи»...
Но кто они?
Мандарины-чиновники?
Эти учтены.
Поэты и художники?
Этих любимцев императорских дворов всегда учитывали поштучно...
Рабочие фабрик и заводов тоже не могут быть обойдены учетом.
А вот кто учтет крестьян?
Проще и вернее сказать, что их — «сотни миллионов», и на том утвердиться...
Так что подлинными «лишними людьми» в Китае всегда оказывались именно крестьяне.
При этом только в войсках провинциальных генералов-милитаристов в 30-е годы не столько воевало, сколько пило-ело то ли два, то ли три миллиона человек.
В городах жило примерно 80 миллионов, и жизнь там для многих была далеко не сахар. В Шанхае на 1000 мужчин приходилось в 1934 году всего 436 женщин (по всему Китаю статистика давала соотношение 549 на 451).
И — вот парадокс — хотя женщин в Китае не хватало, их там не ценили уже с детских лет, и девочки до возраста невест просто не доживали.
Знакомясь (естественно, по книгам) с Китаем 20 — 30-х годов, я просто диву давался той пестроте и странностям, которые выпирали из каждой страницы прочитанного.
Ну, вот возьмем железные дороги...
В отличие от японцев, китайцы свою страну для Запада не закрывали, но первая китайская железная дорога была построена на десять лет позже первой японской — в 1881 году.
Да и короче ее была чуть ли не в десять раз!
В Японии накануне Первой мировой войны было уже 11 тысяч километров эксплуатируемой железнодорожной сети, а в Китае — всего 6 тысяч.
И к началу тридцатых годов Китай удлинил эту сеть ненамного. 8307 километров — вот что имел он в 1932 году. И перевозил он по ним 25 — 27 миллионов тонн грузов и не более 48 миллионов пассажиров.
Япония в 1929 году имела уже 19 613 километров, по которым перевезла 103,2 миллиона тонн грузов и (держись, читатель!) — миллиард двести четырнадцать миллионов пассажиров... Правда, средний пассажир имел «наезд» всего в 20 километров (то есть, как всегда, наибольший вклад давали пригородные поездки). Но все равно это — цифра, вызывающая к японцам исключительное уважение...
Тем более что уже по одной ней не скажешь, что японцы того времени, «вскрытые» для внешнего мира восемьдесят лет назад, остались домоседами (в Англии в те годы по железным дорогам проехало на 18 миллионов англичан меньше, чем японцев в Японии, а в Германии немцев — лишь в два раза больше).
А что собой представляли китайские и японские железные дороги? С позволения читателя, я опять просто процитирую тома первой БСЭ: 32-й (о Китае) и 65-й (о Японии).
1) «Крайне низкий технический строительный стандарт, снабжение подвижным составом и техническим оборудованием в подавляющем большинстве за счет брака и отработанного иностранного старья, ничтожная величина новых капиталовложений при беспрерывных милитаристских войнах и частых стихийных бедствиях (в Японии, вообще-то, тоже случались землетрясения. — С.К.) — все это обусловливает техническую отсталость и разруху китайского ж.-д. транспорта».
2) «Большие достижения Я. имеет в области использования подвижного состава. Перевозя в 3 раза грузов меньше, чем Англия, и в 5 раз меньше, чем Германия, Я. имеет товарных вагонов почти в 10 раз меньше, чем каждая из этих стран. То же мы видим и в использовании пассажирских вагонов и паровозов... Высокие нормы использования подвижного состава на ж. д. Я. связаны с прекрасной организацией на них движения и ремонта. В этом отношении Я. идет впереди всех остальных стран...»
Впереди всех, читатель! И это явно было так, ибо далее БСЭ сообщала: «Поэтому, когда встала во весь рост проблема рационализации ж.-д. х-ва СССР, в качестве образца была взята именно Я.».
Не Германия, не Америка, не Англия, не Швеция, а Япония, уважаемый мой читатель!
Ознакомившись с этими цифрами, я лишний раз понял — как много значит для истории страны национальный характер ее народа. Огромный континентальный Китай сам разрушал себя, а узенькая островная Япония, за столетия приученная к идеям единого государства, прогрессировала так, что и сталинскому СССР с его пятилетками было впору позавидовать не просто трудолюбию, а «стахановскому» напору японцев.
Япония использовала иностранцев, а вот Китай кормил и обогащал их... В 1934 году в Китае и китайцами (но отнюдь не Китаем) добывалось 28,5 миллиона тонн угля. А вот сводка по предприятиям его угольной промышленности за 1934 год:
Копи, принадлежащие исключительно Китаю, 9062 млн т
Кайланьские копи (английские) 5460 млн т
Другие английские и англо-китайские копи 1637 млн т
Фушуньские копи (японские) 7106 млн т
Другие японские и японо-китайские копи 1637 млн т
Германо-китайские копи 0,879 млн т
Всего с участием иностранного капитала 19 438 млн т
И во всей экономике Китая картина от выше изображенной отличалась мало. При этом по импорту в Китай на первом месте стояла Америка с 26,16 процента, на втором — Япония с 12,21 процента; на третье (с первого перед Первой мировой войной) переместилась Англия с 12 процентами. На Германию приходилось 9 китайского импорта.
С мирового рынка чая Китай вытесняли британские Индия и Цейлон, с рынка шелка-сырца — Япония. С японского рынка хлопка Китай вытесняла та же Индия.
Да, непросто...
Однако почти с начала XX века Китай раздирали на части не только Запад, Япония, Штаты, но и — прежде всего — сам Китай.
Вот как характеризовал процессы на Юго-Западе Китая такой оригинальный исследователь, как Рихард Зорге.
В германском журнале «Цайтшрифт фюр геополитик» в 1938 году, заключая свою аналитическую статью о Кантоне, Зорге писал: «В этом бегло очерченном, охватывающем почти все области провинциальной жизни изменившемся положении Юго-Запада... содержится в значительной мере ответ на так часто задаваемый вопрос о том, как долго просуществуют сплоченность и
единство китайских провинций... Можно, пожалуй, считать, что не все противоречия, раздиравшие ранее по преимуществу формально объединенный под контролем нанкинского правительства Китай, исчезли, и Юго-Запад еще будет преследовать некоторые собственные цели и намерения... Поэтому было бы рискованно уже сегодня объявлять новый откол или самостоятельное конституирование южной провинции полностью невозможным... Корреспонденту кажется, что самое серьезное испытание выковываемого в борьбе практического единства Юго-Запада с остальным Китаем наступит только после окончания борьбы с Японией. Центральное правительство... окажется тогда перед лицом двух больших группировок, и ему придется иметь дело с их руководящими деятелями, новыми путями экономического развития и политическими течениями. Это, с одной стороны, Северо-Запад Китая, находящийся под влиянием коммунистов, а с другой — антикоммунистический, приобретающий все большее значение Юго-Запад».
И над тем, что ждет Китай в будущем, задумывался, естественно, не только Зорге... А что ждало Японию? А что — Россию?
Над Японией пролетали дымные шлейфы от действующих вулканов, ее трясли подвижки земной коры и рождающиеся на просторах океана цунами.
Отошла в прошлое мировая война, осиротившая десятки миллионов людей в десятках стран, а Японию на время озолотившая.
Отошли в прошлое русская Гражданская война и японская антисоветская интервенция в Россию, прекращению этой войны не способствовавшая...
Сдала свои дела в архивы «буферная» Дальневосточная республика, вошедшая в СССР.
Рухнуло (и не только от толчков землетрясения 1923 года) оказавшееся непрочным благополучие японской экономики, которую не очень-то выручил и временный подъем в 1925 году...
Но жизнь шла...
В 1921 году в Японии был значительно понижен имущественный ценз для избирателей, а в 1925 году избирательное право стало формально всеобщим (правда, лишь для мужчин, да и то не для всех).
В том же 1925 году был принят и закон об «охране общественного порядка», который сразу же получил и второе, неофициальное название — закон «об опасных мыслях»... Опасными признавались все сомнения в благодетельности частной собственности. За «создание или участие в обществе, ставящем своей целью изменение конституции или образа правления или отвергающем систему частной собственности», закон предусматривал десятилетнее заключение.
Но жизнь шла...
И в этой жизни Япония не могла не помнить о том, что она соседствует с Россией как по морю, так и по суше — по 50-й параллели на острове с двойным названием Карафуто-Сахалин.
Не могла забывать об этом и Советская Россия.
Наши торговые отношения особой живостью не отличались еще до Первой мировой войны. В 1913 году общий объем русско-японской торговли составил 10,5 миллиона иен при активном балансе для Японии в 7 — 8 миллионов.
В войну мы закупали у Японии и военные товары (как мы помним, славный наш оружейник генерал Федоров ездил тогда в Японию за винтовками «арисака»), и продовольствие. Закупали на вполне приличные суммы — в 1916 году на 151 миллион иен.
Чуть позже Япония неплохо попользовалась нашими богатствами во время интервенции — от 45 до 171 миллиона иен в год составляла тогда ее русская «добыча».
Но жизнь шла...
В январе 1923 года мэр Токио — виконт Гото — предложил начать переговоры между Японией и Россией для выяснения существующих между ними «недоразумений» (позднее Гото стал председателем Японо-советского общества культурных связей).
А через два года, 20 января 1925-го в Пекине был подписан первый советско-японский договор — Конвенция об основных принципах взаимоотношений.
По этому пекинскому договору Советский Союз признавал, к слову, остающимся в силе Портсмутский договор 1905 года, но отказался разделить с бывшим царским правительством политическую ответственность за него.
Рыболовную же конвенцию 1907 года было решено пересмотреть.
К маю 1925 года Япония вывела свои войска с Северного Сахалина, но по нефтяной и угольной концессиям в соответствии с пекинским договором Япония получала с тамошних концессионных промыслов до 200 тысяч тонн нефти и 130 тысяч тонн угля в год.
Еще через три года, 23 января 1928-го, в Москве была заключена новая Рыболовная конвенция. Переговоры были непростыми, а аппетиты японцев — нескромными.
Да и вели они себя нагло — в 1928 году наш торговый представитель Аникеев получил в Токио три пули при выезде из того дома, где он жил. Торгпред был лишь ранен, конвенцию (для японцев — выгодную и льготную) мы подписали. Однако эти три пули как бы символизировали те политические «многоточия», которые стали для наших взаимных отношений достаточно привычным «знаком препинания».
Но не во всем и не всегда японцы были к СССР враждебны... В конце июля того же 1928 года к нам на месячные гастроли приехал знаменитый театр кабуки во главе с выдающимся актером Садандзи. Нарком просвещения Анатолий Васильевич Луначарский опубликовал в № 32 журнала «Красная панорама» статью, где писал:
«Приезд японского театра кабуки в Москву и Ленинград представляет исключительный интерес. Во-первых, настоящий японский театр, театр традиционный, обладающий целым рядом оригинальнейших особенностей, до сих пор, насколько мне известно, никогда не покидал территории Японии. Только сейчас одновременно два однотипных театра поедут: один в СССР, другой — в Германию...»
Адреса зарубежных гастролей кабуки вряд ли были случайными — они могли даже рассматриваться как символические... Ведь умные люди в Японии понимали, что именно эти три страны — Германия, Россия и Япония — могут образовать небывалый по своему потенциалу взаимодополняющий союз...
Луначарский заканчивал статью так:
«Мы не сомневаемся, что наша публика проявит самый определенный интерес к столь оригинальному зрелищу, являющемуся ключом к пониманию целой сложной и высокой культуры, до сих пор; несмотря на наше соседство с японцами, остающейся для нас чем-то далеким и замкнутым».
Увы, на Дальнем Востоке разыгрывались другие спектакли, и они тоже были ключами к пониманию того, что дружить с японцами может только сильная Россия, способная спокойно и убедительно сказать: «Всяк при своем»...
Ведь японцы то и дело пытались получить за наш счет что-то и сверх «своего»... В 1930 году в конвенционных водах вдоль советского побережья Японского, Охотского и Берингова морей они выловили рыбы на 60 миллионов иен (и на 6 миллионов иен они ее у нас в том году закупили).
Море и его продукты кормили японцев всегда. А после «революции Мэйдзи» быстро развивалось и промышленное рыболовство. Неудалая царская Россия проигрывала Японии и в этом отношении. И до Октябрьской революции мы в собственных дальневосточных водах ловили рыбы мало. А вот советское рыболовство на Дальнем Востоке уже к началу 30-х годов становилось фактором вполне реальным и с каждым годом все более весомым.
Все это было для Японии очень нежелательным. Мы начинали сами обеспечивать свой внутренний рынок, выходили на рынки внешние (японский в том числе) и естественным образом теснили японцев в районах промысла.
Воды-то, в конце концов, были нашими, русскими, а льготы мы предоставляли японцам вынужденно. Надо было иметь чисто самурайскую самоуверенность, чтобы рассчитывать на то, что рыболовное советско-японское статус-кво сохранится навеки.
В 1930 году в кабинете управляющего владивостокским отделением японского Чосен-банка появились аккуратно одетые в гражданское, но не по-штатски подтянутые люди.
— Господин Иомиура! Ваш банк производит незаконные операции.
— Это — наглая провокация!
— Нет, это — правда. Вы снабжаете японских рыбопромышленников нашими червонцами по пониженному курсу.
— Это — наглая провокация!
— Нет, это — правда! Но более подобного мы не допустим.
Спекуляцию советской валютой мы тогда подрубили. А вот антисоветскую спекулятивную политику Японии — нет.
Но жизнь шла...
В том же 1930 году взаимный экспорт-импорт делился примерно пополам при общем обороте в сорок с лишним миллионов иен. Конечно, это было не бог весть что.
Япония получала от нас преимущественно лесоматериалы и рыбопродукты. Мы закупали у Японии лесные изделия, металлы и металлоизделия, электроизделия и текстильные товары. В основном же наш импорт проходил по статье «товары особого рода» (на четыре пятых это были... сети).
Занятная вещь — экономика. Советский торгпред за свои действия по ограждению нашего рыболовства вынужден был уклоняться от пуль в той самой стране, которая снабжала русских рыбаков качественными орудиями лова.
А к слову, немного об экономике... В царской России об особой экономике Дальнего Востока говорить не приходилось.
А что же Россия Советская?
Итак, том 20-й первой БСЭ, изданный в 1930 году, в статье «Дальневосточный край» сообщал:
«ДВК — крупнейшая после Якутии и Казахстана единица областного деления СССР, охватывающая ок. 12% его площади, образована... из прежних губ. Забайкальской, Приморской, Амурской, Камчатской и сев. части Сахалина... Площадь 2.602,6 тыс. км2; нас. 1.881,4 т. по переписи 1926 и 2.099,7 т. по исчислению на 1/I 1929 (прирост за считанные годы на 10% о чем-то говорит! — С.К.). Центр — Хабаровск».
Быстро росло не только население, но и вся экономика края, хотя планы пятилеток тогда еще только намечались. За три тех же года, с 1926 по 1929-й, валовая стоимость продукции сельского хозяйства увеличилась с 184,3 миллиона рублей до 261,5 миллиона, промышленности — со 140,4 миллиона до 235,9 миллиона рублей (в том числе крупной — с 77,4 до 145,2, а золотопромышленности с 5,9 до 15,5 миллиона) в ценах 1926 — 1927 годов.
В то время на Дальнем Востоке мы предоставляли концессии японцам. Так, на сахалинском Охинском месторождении они добывали до 150 тысяч тонн нефти в год. Но уже существовал советский трест «Сахалиннефть» с планом добычи к 1933 году в 370 тысяч тонн.
В 1913 году грузооборот портов ДВК составлял 1 миллион 530 тысяч тонн (из них 423 тысячи — экспорт, 377 — импорт, остальное — внутренний каботаж).
К 1925 году он упал до 1 миллиона 185 тысяч тонн (980 тысяч — экспорт, 52 — импорт), однако уже через три года серьезно превысил дореволюционный уровень — 2 миллиона 591 тысяча тонн (2 млн 005 тысяч — экспорт, 140 — импорт).
Сальдо внешней торговли в 1913 году было пассивным при минус 23,6 процента, а в 1928 году — активным при плюс 3,9 процента, но первая БСЭ делала характерное уточнение: «Если внести поправку на контрабандную торговлю, то по обмену с заграницей ДВК имеет пассивное сальдо, которое компенсируется активным сальдо по обмену с остальными районами СССР».
Впрочем, к началу тридцатых годов все это самым приятным образом устаревало уже в перспективе ближайших лет. БСЭ говорила об этом так: «Проблема развития производительных сил ДВК находится в совершенно особых условиях, отличных от любого другого района СССР. Советский Дальний Восток наиболее удален от основных хозяйственных центров Союза...
Совершенно иное положение наступит в начале второго пятилетия. Урал и Кузбасс будут давать до 6 млн т черного металла, переработанного в рельсы, орудия, машины. С химических заводов Кузбасса начнут поступать транспортабельные удобрения, В районе Новосибирска начнут действовать мощные хлопчатобумажные и льняные фабрики... Спустя еще несколько лет возникнет энергетический центр мирового значения в районе Прибайкалья...»
Все это давало новый шанс и русскому Дальнему Востоку. К 1933 году предполагалось развертывание каменноугольной промышленности с добычей до 6 миллионов тонн угля в год, создание рыболовного флота «из траллеров, дрифтеров, плавучих крабо-консервных заводов, китобойных баз и пр.», а кроме того — создание стационарных заводов, на что выделялось 42 миллиона рублей. По тем временам — деньги не ошеломляющие, но приличные.
Дальний Восток был удален от Москвы по-прежнему на девять тысяч километров, но в этом дальнем русском крае возникала уже новая психология. Чехов не увидел здесь русского самосознания, и вот теперь общность Востока России с Центром возникала уже на основе самосознания советского, то есть — коллективистского, деятельного, созидательного и оптимистичного...
И разве это было плохо?
Даже — для Японии?
В своей знаменитой «Цусиме» Алексей Силыч Новиков-Прибой о Японии простых людей (иных цусимский матрос, собственно, видеть и не мог) написал так: «Меня удивляли японцы. Я не встречал опечаленных и угрюмых лиц ни у мужчин, ни у женщин. Казалось, что они всегда жизнерадостны, словно всем им живется отлично и все они довольны и государственным строем, и самими собою, и своим социальным положением. На самом же деле японское население живет в большой бедности, но искусно скрывает это. Точно так же ошибочно было бы предположить, судя по их чрезмерной вежливости и любезности, выработанной веками, что они представляют собой самый мирный народ на свете».
Таковы были итоги наблюдения вдумчивого русского человека за японскими «низами»...
Общественную физиономию «верхов» изучать легче — и потому, что многое из их дел от публичного взгляда не скроешь, и потому, что от них остается много разных бумаг...
25 июля 1927 года премьер-министр и министр иностранных дел Японии генерал Танака закончил секретный меморандум «Об основах позитивной политики в Маньчжурии и Монголии» и представил его императору. Программа Японии в этом меморандуме определялась так: Маньчжурия, Монголия, затем — остальной Китай, затем — Индия, Архипелаг, Азия и, наконец, «даже Европа».
Вообще-то японцы подлинность «меморандума Танаки» пытались оспаривать (впервые он был опубликован в китайском журнале «China Critic» в сентябре 1931 года, в атмосфере начавшейся оккупации Маньчжурии японскими войсками).
Но висевшая в японских школах карта «Соседи Японии» с пятью концентрическими кругами перспективной экспансии полностью этой якобы «фальшивке» соответствовала.
Относительно Америки Танака был не так решителен, однако считал, что такая политика «расы Ямато» ставит ее с янки «лицом к лицу». Танака писал: «Если мы в будущем захотим захватить в свои руки контроль над Китаем, мы должны будем сокрушить США, то есть поступить с ними так, как мы поступили в Русско-японской войне».
Конечно, это была уже непростительная геополитическая и историческая слепота. Япония не победила Россию, во всяком случае, не победила убедительно, в силу долговременно действующих факторов. Россию «победили» при помощи Японии те, кому нужна была антигерманская активность России в Европе и ни к чему была разумная активность России на ее собственном Дальнем Востоке.
Без кредитов Якоба Шиффа не могли бы состояться ни Мукден, ни Цусима.
Золотая Элита была, конечно, не прочь финансировать и поощрять новые военные приготовления Японии, однако допустить военную победу Японии над страной пребывания штаб-квартиры этой Элиты никто, естественно, не планировал. Прочная, конечная победа Японии над США была однозначно химерой.
И это была уже вторая (после антисоветской) авантюрная линия в политике Японии. Преклоняясь перед князем Бисмарком, японские «виконты» и «бароны» из «генро» не хотели усвоить бисмарковский генеральный внешнеполитический тезис. Суть его можно было сформулировать так: «Россию не надо любить, но Россией нельзя пренебрегать, а значит, с Россией надо дружить».
Не поняв этого, Япония обрекала себя на внешнее противостояние сразу на двух фронтах.
А ведь так же, как для немцев когда-то был бы благотворным союз с континентальной Россией против морской Англии, так и для японцев было бы умным в своем предстоящем противостоянии с океанской Америкой заручиться честным союзом с континентальной Россией...
Понимала ли это Япония 30-х годов?
Увы, нет!
Япония шла в Маньчжурию и в Китай и там поддерживала те силы, которые раздирали страну на части, а при этом еще и ненавидели Россию.
Итак, вновь — Маньчжурия...
По ее территории как была Россией проложена, так и пролегала хорошо памятная нам «виттевская» КВЖД. Советский Союз считал КВЖД коммерческим предприятием — хотя и находящимся на территории Китая, но выстроенным на русские государственные средства и поэтому принадлежащим СССР.
В двадцатые годы, однако, на КВЖД претендовали и китайские милитаристы, и японцы, и янки, и даже Франция (последняя — на том «основании», что выкупила акции Русско-азиатского банка).
Тем не менее 31 мая 1924 года пекинское правительство подписало «Соглашение об общих принципах для урегулирования вопросов между СССР и Китайской республикой». Его не признал генерал Чжан Цзо-линь — глава провинциального маньчжурского правительства, но 24 сентября 1924 года мы подписали в Мукдене соглашение по КВЖД и с ним.
На железных дорогах Чжан Цзо-линь в конечном счете и погорел, в том числе — и буквально. Конфликт его с центральным правительством к 1928 году принял вооруженный характер. Генерал занял Пекин, там не удержался, вынужден был отступать и этим подорвал свои акции у японцев (они его еще и в связях с американцами заподозрили!).
4 июня 1928 года Чжан Цзо-линь отправился в Мукден, но когда его поезд проезжал виадук, охраняемый японскими войсками, раздался взрыв.
Шума было много, было ясно, что убрали генерала сами японцы, но дело замяли. Генералу наследовал его 27-летний сын генерал Чжан Сю-элян, который был настроен националистически и подчинил Маньчжурию чанкайшистскому нанкинскому правительству Китая. В декабре 1928 года над столицей Чжан Сю-эляна Мукденом был поднят гоминьдановский флаг.
На всем этом фоне в середине июля 1929 года войска Чжан Сю-эляна захватили КВЖД, в чем им Гоминьдан Чан Кай-ши не препятствовал даже для вида. Собственно, как раз на встрече Чан Кай-ши и Чжан Сю-эляна в Пекине в начале июля 1929 года захват КВЖД и был окончательно решен.
В нынешней «Россиянин» «записные» перья «разоблачителей» тайн советских спецслужб сообщили, правда, что «маршала» Чжан Цзо-лина убрала Москва, а организатором акта был советский разведчик Христофор Салнынь.
Не верится мне в это... А «документы» сейчас фабриковать научились. Стоило ли нам убирать Чжан Цзо-линя, чтобы вскоре получить конфликт на КВЖД? Да и если бы не японских рук это было дело, то уж японцы бы землю носом рыли после взрыва, а «концы» советские нашли. Это же как здорово было бы все свалить на «агентов Коминтерна»!
Агенты-то эти в Китае действовали активно, но тут, как мне кажется, были ни при чем.
В зону КВЖД китайцы пошли летом 1929 года. Но к осени того же года действия созданной приказом Реввоенсовета СССР Особой Дальневосточной Армии (ОДВА) быстро отрезвили и провинциальное мукденское, и центральное правительства. К наименованию ОДВА прибавилась буква «К» (Краснознаменная), а командарм ОКДВА Василий Блюхер получил только что учрежденный орден Красной Звезды за номером 1.
Впрочем, и после этого Китай Чан Кай-ши вел себя с нами то льстиво, то — подло. Но об этом я уже в свое время рассказывал.
Вообще-то в Китае мы тогда дров наломали немало. В двадцатые годы Китай в политическом отношении был еще более «лоскутным одеялом», чем Россия времен Гражданской войны. Там пестрело «Синее братство», там — «Красное братство», там — Гоминьдан, там — китайские рабочие дружины...
Шанхайская мафия, нанкинское правительство Чан Кай-ши и Чжан Сю-элян, южно-китайские войска и северные банды генералов-милитаристов, советский военный советник Галин-Блюхер и троцкистского разбора политсоветник Бородин-Грузенберг, французский консул и коммунистическая Кантонская коммуна, коммунисты и националисты...
Прочной власти нет, устойчивости ситуации нет.
Вот деталь...
Эмиссар СССР Бородин — советник Чан Кай-ши. А его жену, Фаину Бородину, и наших дипкурьеров солдаты Чжан Цзо-линя захватывают на переходе из Шанхая на борту советского парохода «Память Ленина». Бородину судят в Пекине, но за взятку судье в 200 тысяч долларов (санкционированную Москвой) оправдывают, выпускают и сразу же начинают искать, объявив в Пекине за ее голову награду в 30 тысяч долларов, а в Мукдене — 20 тысяч...
Голова может кругом пойти!
Мы не могли овладеть ситуацией в Китае, и нарком иностранных дел Чичерин расценивал линию Коминтерна в Китае как гибельную. И вряд ли в том ошибался. Если пролетарии Китая и были готовы объединяться друг с другом и с пролетариями всех стран, то они, составляя в Китае абсолютное меньшинство, не могли стать силой, объединяющей весь Китай.
А жизнь шла...
Япония по мере возможностей вмешивалась в дела Китая, экономически развивалась, политически бурлила и исподволь готовилась к реализации программы Танаки.
В 1928 году был изменен «закон об опасных мыслях» — вместо десяти лет тюрьмы за его нарушение теперь полагалась смертная казнь.
Активизировались японцы и в Китае. Но жесткость не всегда хороша, особенно — для оккупантов. Танака отправил войска в китайский Шаньдун, но в ответ в Китае начался массовый бойкот японских товаров. Пахло и кое-чем более серьезным.
В марте 1929 года японцы вынуждены были вывести свои войска из Шаньдуна, а 2 июля правительство Танака пало. Сам Танака вскоре умер. В тот же день 2 июля «генро» Сайонлзи предложил назначить премьер-министром известного политика, лидера партии минсэйто Хамагути.
Правительству Хамагути и пришлось расхлебывать ту политическую военно-морскую «уху», которую начали заваривать в 1927 году уже на Женевской морской конференции Англия и США.
Вашингтонская конференция лишь выявила линии будущих ссор. Женева их продолжила. И англичане пригласили две другие «первоклассные морские державы» на консультации в Лондон.
Лондонская конференция 1930 года по морским вопросам началась в январе и касалась прежде всего строительства тех кораблей, которые Вашингтонское соглашение не ограничивало, — крейсеров, эсминцев и подводных лодок.
Японцы настаивали на пропорции в 7 японских крейсеров и эсминцев против 10 американских и английских и равенстве по лодкам. Штаты соглашались в отношении тяжелых крейсеров лишь на пропорцию 6:10.
Англичане хотели иметь в своем флоте 70 крейсеров всех типов, но янки возражали, что тогда получится не сокращение вооружений, а их увеличение.
Не успокаивало страсти и строительство Англией военно-морской базы в Сингапуре, явно нацеленной против притязаний Японии в Юго-Восточной Азии.
В итоге к апрелю был достигнут непрочный и явно недолговечный компромисс. Но многим в Японии компромисс уже казался государственным преступлением. Начальник морского штаба адмирал Като Кандзи, адмиралы Окада, Того, Суэцугу заявили, что Хамагути не обеспечил морскую оборону страны, и подали в знак протеста в отставку. А 14 ноября 1930 года Хамагути был смертельно ранен членом шовинистической организации и весной 1931 года скончался.
Премьером стал его коллега по партии минсэйто Вацуоки.
К исходу первой трети XX века Маньчжурия стала одним из крупнейших экономических районов Китая. На ее долю приходилось 93 процента добычи нефти, около 41 процента железных дорог (спасибо Витте!).
Во внешнеторговом обороте Китая удельный вес Маньчжурии доходил до 37 процентов.
Летом 1931 года в маньчжурском городе Ваньбаошане начались столкновения между корейцами, поселенными тут Японией, и китайцами. Они были организованы, конечно, японцами, как и ответные китайские погромы в Корее.
В конце июня в Маньчжурии «загадочно исчезает» японский ученый-агроном Накамура (он же — капитан японской армии). Японские военные заявляют о «неслыханном оскорблении императорской армии».
В июле 1931 года японская пресса публикует речь генерала Койсо из военного министерства, произнесенную на заседании кабинета министров 7 июля. Койсо заявлял: «Русская угроза снова выросла. Выполнение пятилетки создает угрозу Японии. Китай тоже пытается умалить японские права и интересы в Маньчжурии. Ввиду этого монголо-маньчжурская проблема требует быстрого и действенного разрешения».
15 сентября 1931 года начальник военной разведки Квантунской армии полковник Доихара лично информирует в Токио свое и капитана Накамуры «оскорбленное» руководство о текущей ситуации и получает инструкции.
А в ночь с 18 на 19 сентября на Южно-Маньчжурской железной дороге (ЮМЖД) вблизи Мукдена прогремел взрыв. Позднее японцы все свалили на якобы китайских солдат, но чего уж там было им открещиваться!
История умалчивает, далеко ли место взрыва отстояло от «виадука Чжан Цзо-линя», но политически японцы просто повторили историю с генералом. Однако заминать ничего на этот раз не стали. Не для того все затевалось. В ту же ночь японские войска заняли Мукден, затем Аньдун, Чанчунь и Ньючжуан. Вся зона ЮМЖД была взята под контроль за 18 часов.
Началась оккупация Маньчжурии и Китая. И ей на долгие годы предстояло стать уже перманентной. Был сдан в архив и «договор девяти держав» по Китаю.
К агрессивной активности Японию подталкивал и мировой экономический кризис. Стоимость продукции японской промышленности упала с 7,4 миллиарда иен в 1929 году до 5 миллиардов иен в 1931-м. Половина тяжелой и добывающей промышленности бездействовала. Безработных насчитывалось до 3 миллионов человек.
Социальные тайфуны тогда проносились не над одной только Японией. Летом 1932 года губернатор (!) Миннесоты Олсон публично заявлял представителю Вашингтона: «Скажите им там, в столице, что Олсон больше не берет в национальную гвардию никого, кто не красный! Миннесота — левый штат».
Так что война была бы очень кстати не только для Японии.
Но ни одна другая крупная капиталистическая страна мира не могла тогда решать свои внутренние проблемы за счет крупной внешней войны. .
Ни одна, кроме Японии.
Для большой войны в Европе нужен был серьезный базис. И его мог дать только советско-германский конфликт. Но к середине 30-х годов Германия лишь начинала обрастать бранной сталью и броней...
Америка могла воевать только вдали от своей территории, но в Европе войны пока быть не могло...
Война в Азии? С кем? Пожалуй, только с Японией... Но и эту войну надо было серьезно подготовить. Янки ее и готовили в уже привычной для них манере — непрямыми действиями, как учил англосаксов их военный теоретик капитан Лиддел Гарт.
За сорок восемь часов до вторжения японцев в Маньчжурию государственного секретаря США Генри Стимсона посетил японский посол Кацуи Дебучи. Если верить мемуарам Стимсона, они много говорили о взаимных дружественных чувствах, и не более того... После того как собеседники «выразили друг другу удовлетворение настоящим положением вещей», Дебучи отбыл...
А через двое суток началось японское вторжение...
Стимсон — как любой высокопоставленный янки, самоуверенный до саморазоблачения — проговаривался: «Маньчжурия фактически и юридически была частью Китая. Но японцы проявляли к Маньчжурии такой интерес, исторический, политический, такое чувство (н-да. — С.К.) и в этом были подкреплены такими исключительными правами и притязаниями, что конфликт между этими притязаниями и суверенитетом Китая практически стал неизбежным».
Итак, госсекретарь США — достойный наследник Куинси и Сьюарда — был искренне уверен, что достаточно очень сильно хотеть чужого, чтобы иметь право взять это чужое...
Логика и философия бандита, но кем иным были янки во внешней своей политике на протяжении всей своей истории? И их далеко не всегда беспокоило — есть ли у их «притязаний» хоть какое-то политическое или моральное обоснование. Вот и тут Стимсон и его шеф президент Гувер поощряли Японию постольку, поскольку таким образом продвигали к войне и сами Соединенные Штаты...
Да, ту серьезную войну, которая была нужна элите Соединенных Штатов, могла тогда начать только Япония. И — только в Китае.
Япония и вступила первой на этот заманчивый для элиты, но очень уж неверный путь... Агрессия в Китае расширялась, и расширялась успешно... Чан Кай-ши записал в дневнике:
«Карликовые разбойники воспользовались беспорядками, внутренним расколом и напали на наши северо-восточные провинции...»
И стандартными определениями для японцев у китайцев по-прежнему были «карлики», «карликовые дьяволы»... Говорили о «Квантунской армии карликов».
Но не только ловкий Давид побеждал гиганта Голиафа. Японцы тоже били китайские войска. И эффект от их побед был далеко не карликовым.
В сентябре того же кризисного 1931 года концерн «Мицубиси» впервые начал производство тяжелых бомбардировщиков, причем — уже из японского алюминия.
29 февраля 1932 года в Мукдене собралось (впрочем, точнее — было собрано японцами) «всеманьчжурское совещание», которое 3 марта избрало бывшего императора Китая Пу И «регентом» нового маньчжурского государства» — марионеточного Маньчжоу-Го. Соответственно, японский штык уже начинал подпирать не только КВЖД, но и — в возможной перспективе — советскую «Амурскую дугу» и Монголию.
Еще до начала событий в Маньчжурии, весной 1931 года, через Москву в Токио возвращался генерал Харада. В русской столице он встречался с послом Хиротой и военным атташе Касахарой.