Глава 13 Процесс пошел…

Глава 13

Процесс пошел…

Вряд ли кто-нибудь из делегатов конференции ожидал, что через три с половиной года после ее закрытия партия будет распущена и запрещена, Советский Союз — ликвидирован, а «социализм» станет бранным словом. Но эти события стали логическим следствием успеха Горбачева на партийной конференции, который вдохновил его сторонников в руководстве КПСС и за его пределами. После завершения партконференций А.Н. Яковлев полностью взял под свой контроль идеологическую деятельность ЦК КПСС.

В ходе своей поездки в Прибалтику, состоявшейся летом 1988 года, А.Н. Яковлев провел немало бесед с партийными руководителями и интеллигенцией трех республик. В своих публичных выступлениях в Риге и Вильнюсе, опубликованных в газетах «Советская Латвия» и «Советская Литва», Яковлев недвусмысленно осудил недавнее заявление Е.К. Лигачева; который сказал: «Мы исходим из классового характера международных отношений… Иная постановка вопроса вносит лишь сумятицу в сознание советских людей и наших друзей за рубежом». Публичное осуждение того, что еще недавно считалось аксиомой советской идеологии, означало отказ от непримиримой борьбы с идейно-политической кампанией, которую страны Запада при помощи выходцев из Прибалтики вели в течение десятков лет против Советской власти в Эстонии, Латвии и Литве. Одновременно в ходе своих бесед Яковлев дал понять, что надо поддерживать неформальные общественные движения, вне зависимости от их идейно-политической ориентации. Во время своего пребывания в Риге, как свидетельствует М.Ю. Крысин, А.Н. Яковлев назвал осуждение националистических настроений аморальным». По сути, он открыл «зеленую улицу» курсу на выход Эстонии, Латвии и Литве из СССР.

Зная его ближе, тогдашний председатель КГБ СССР и член Политбюро В.А. Крючков вспоминал: «Яковлев не воспринимал Союз, считал нашу страну империей, в которой союзные республики были лишены каких бы то ни было свобод. К России он относился без тени почтения, я никогда не слышал от него ни одного доброго слова о русском народе… Я ни разу не слышал от Яковлева теплого слова о Родине, не замечал, чтобы он чем-то гордился, к примеру нашей победой в Великой Отечественной войне… Видимо, стремление разрушать, развенчивать все и вся брало верх над справедливостью, самыми естественными человеческими чувствами, над элементарной порядочностью по отношению к Родине и собственному народу… Именно Яковлев сыграл едва ли не решающую роль в дестабилизации обстановки в Прибалтике… В Прибалтийских республиках он всячески поддерживал националистические, сепаратистские настроения, однозначно поддерживал тенденции на их отделение».

Позиция Яковлева и молчаливое одобрение этой позиции Горбачевым вдохновляли националистов и в других республиках СССР. Развертыванию их пропаганды способствовало крикливое осуждение сталинской национальной политики. Истерические заявления о «сталинской тюрьме народов» позволили реанимировать многие споры по поводу границ между республиками, их статуса в общесоюзном государстве. Достаточно было сказать, — что те или иные решения были приняты по инициативе Сталина или в его время, и можно было отрицать законность этих решений. Объявление в разгар антисталинской кампании о том, что вхождение Нагорного Карабаха в состав Азербайджана было следствием решения Сталина, не могло не спровоцировать в начале 1988 года кризис, потрясший до основания две закавказские республики, а заодно весь СССР.

Сейсмические волны потрясения в Карабахе отозвались в кровавых событиях в Сумгаите и Баку, перекинулись через Каспий и привели к резне «турок-месхетинцев» в Фергане. Карабахский кризис нашел своих «двойников» в кровавых столкновениях в Южной Осетии, Абхазии, Приднестровье, приведших к расколу некогда единых союзных республик по этническому признаку. В пучину гражданской войны оказался брошен Таджикистан. Миллионы людей покидали свои родные дома, опасаясь безжалостных расправ.

Рассказывая о положении в Молдавии, М.И. Кодин напоминал о тогдашнем лозунге националистов: «Чемодан! Вокзал! Россия!» Он вспоминал, как 7 ноября 1989 года было сорвано проведение традиционного военного парада в Кишиневе: «Активисты Народного фронта отсекли танки и после хилой демонстрации трудящихся впервые вышли отдельной колонной с лозунгами: «Армия — за Днестр!», «Долой диктатуру коммунистов!», «Долой колонизаторов!» и т. п.»

«10 ноября, в День милиции, многотысячная толпа штурмовала здание МВД республики, несколько сотен человек с обеих сторон пострадали. В тот же день был создан гражданский комитет с целью захвата власти в республике, который потребовал отставки правительства и с 16 ноября призвал ко всеобщей забастовке. Республику сотрясали митинги и демонстрации, их число превысило почти 200. Народный фронт усилил нажим на лиц еврейской национальности, хотя заверял раввина Кишинева, что «евреям нечего бояться», и только в 1989 году из Молдавии выехали 5 тысяч евреев, многих из них избивали на вокзале и в аэропорту».

Объявление Сталина преступником не могло не активизировать националистические силы Эстонии, Латвии, Литвы, Западной Белоруссии, Западной Украины и Молдавии. Они выдвигали требование признать незаконным советско-германский договор о ненападении 1939 года. На этом основании они требовали не только выхода из состава СССР, но и уплаты колоссальных денег за мнимый «ущерб», нанесенный им «советскими оккупантами». На этом же основании они требовали запрета русского языка и изгнания «некоренного населения».

В масштабах же всей страны под предлогом освобождения от сталинизма и в точном соответствии с рекомендациями заокеанских советологов стала развертываться кампания по внедрению идей «антисталинских альтернатив»: бухаринской и троцкистской. В феврале 1988 года были реабилитированы все участники процесса так называемого «право-троцкистского центра» во главе с Бухариным (кроме Г.Г. Ягоды). В стране большими тиражами вышла книга Стивена Коэна «Бухарин». По случаю 100-летия со дня рождения Бухарина во многих газетах страны были опубликованы большие статьи, посвященные ему.

В статье «Гибель и воскресение Бухарина», опубликованной в «Советской культуре», Э. Вериго и М. Капустин ставили вопрос: «Преемником КОГО был Бухарин?» и подводили читателя к мысли о том, что истинным наследником Ленина должен был по всем статьям стать Бухарин. Они прямо утверждали, что Сталин «не обладал законным правом на наследство, силой узурпировал его». Чтобы восстановить легитимность, авторы статьи публиковали перечень известных лиц с одним добавлением: «Маркс, Энгельс, Ленин, Бухарин». Так просто и незатейливо в сознание людей внедрялась мысль о посмертной победе Бухарина над Сталиным, о торжестве бухаринской альтернативы над наследием Сталина.

В печати стали публиковаться статьи, восхвалявшие Троцкого. Особенно старался Вадим Роговин, опубликовавший впоследствии книгу «Была ли альтернатива? «Троцкизм»: взгляд через годы». Роговин уверенно отвечал: альтернатива была, и она была «троцкистской».

Однако бухаринская и троцкистская альтернативы «сталинизму» послужили лишь временными прикрытиями для демонтажа социалистической общественной организации. Часто употреблявшиеся Горбачевым слова: «Процесс пошел!», которые он произносил, с удовлетворением оценивая ход «перестройки», приобретали зловещий смысл: процесс разрушения шел бесконтрольно и приобретал необратимый характер.

Теневая экономика, десятилетиями вызревавшая в СССР, теперь получила возможность легализоваться. Благая идея мобилизовать предприимчивость людей и коммерческие механизмы для удовлетворения недостаточно удовлетворяемых потребностей людей с самого начала оказалась на службе хорошо организованных криминальных организаций. Эти силы имели тесные связи с коррумпированной частью правящего слоя страны. Вопреки сомнительным исследованиям Заславской, криминализированные круги активно поддержали горбачевскую перестройку. Привыкнув к быстрым и случайным обогащениям в период своей нелегальной деятельности, новый класс предпринимателей стремился как можно быстрее получить спекулятивную прибыль. Их лозунгом стали слова: «Куй железо, пока Горбачев!»

Под флагом борьбы со «сталинизмом» развернулось уничтожение советского хозяйства, системы социального обеспечения, образования, культуры, сложившихся национальных отношений, государственного устройства. Под огнем разнузданной критики оказались целые направления народного хозяйства, по которым продукция страны лидировала во всем мире. Нет сомнений в том, что организация советской экономики нуждалась в совершенствовании, многое нужно было радикально модернизировать, а от чего-то отказаться. Однако глашатаи «перестройки» огульно объявляли заводы и фабрики — ненужной данью «сталинской гигантомании», гидроэлектростанции — экологически вредными, колхозы и Совхозы — преступно созданными организациями, а экономику — убыточной и растратной.

По словам М,И. Кодина, «вся… отвергнутая жизнью группа псевдоноваторов-экономистов», о которых он писал, рассказывая о провале экономических реформ во времена Брежнева и Косыгина, «снова вылезла из подворотни. Убогий на экономическое мышление М.С. Горбачев взял их себе в подельники по развалу народнохозяйственного комплекса великой страны. Да, советская экономика действительно требовала перемен, но при условии вдумчивого, грамотного и аккуратного вмешательства, а не бесцеремонного обращения с огромным хозяйством. Помощником у генсека стал академик из этой команды Н. Петраков. Пресса изо дня в день забивала сознание общества бредовыми статьями вернувшегося из США Бирмана, а также А. Аганбегяна, С. Шаталина, П. Бунича, Г. Попова». Их выступления поддерживали некоторые журналисты, вроде Селюнина, Нуйкина и Черниченко, еще хуже разбиравшихся в экономических проблемах страны. Эти публикации были перенасыщены нападками на сталинскую «затратную» экономику.

Следствия тотальной атаки на организацию экономики страны, поддержанной Горбачевым, не заставили себя долго ждать. По словам Крючкова, «в 1988 году обозначилось, а в 1989 году стало более очевидным сокращение темпов прироста в промышленности и сельском хозяйстве. В 1990–1991 годах он пошел уже с минусом. Упал жизненный уровень. Страна вступила в полосу глубокого и всестороннего кризиса».

Атаке подвергались созданные в сталинские годы научно-исследовательские институты, университеты и вузы, техникумы, училища и школы, театры и музеи, кинотеатры и библиотеки, целые научные направления, системы образования, артистические школы. Спору нет, в 80-х годах стало очевидным, что научно-исследовательские учреждения науки, образования и культуры нуждались в модернизации, особенно технической, резком обновлении информационной техники. Однако не было никаких оснований для демагогических заявлений глашатаев «перестройки», вроде генерала Д.Д. Волкогонова, утверждавшего, что при Сталине было создано «всеобщее образование довольно низкого качества», и осуществлялось «приобщение широких масс» лишь «к азам духовной культуры». И это говорилось о советской системе образования, которая после запуска первого советского спутника Земли служила для американцев примером для подражания. И это говорилось о культуре, знакомство с образцами которой в течение всех лет советской власти вызывало восхищение людей во всем мире(Невежественные «перестройщики» утверждали, что вся наша наука, которая в поразительно быстрые исторические сроки вывела страну на самые передовые рубежи научно-технического прогресса, была в плену догматического «сталинизма», а потому не выдерживает сравнения с западной. Однако в это же время Запад старался заполучить как можно больше блестяще подготовленных советских научных специалистов.

Под вопли о «произволе» карательных органов СССР разрушались органы правопорядка, разведка и контрразведка. Под крики о «советской агрессии» уничтожались вооруженные силы страны. Одной из мишеней для «нападок стала армия, — писал В.А. Крючков. — В открытую говорили об иждивенчестве военнослужащих, их третировали, били по командному составу, стали доказывать невыгодность для Советского Союза продолжения линии на удержание стратегического паритета, что якобы лишь мешает Западу развивать торгово-экономические отношения с нами, а Советский Союз ввергает в ненужные расходы».

Признание всех действий Сталина преступными позволяло поставить под вопрос законность всей системы международных отношений, сложившейся после Ялты и Потсдама. Антисоветские и антисоциалистические силы в ГДР, Польше, Венгрии, Чехословакии, Румынии, Болгарии получили мощное идейно-политическое оружие для борьбы против существовавших строев и за выход из военно-политического блока с СССР. В этих странах совершались то «бархатные», то кровавые революции и к власти приходили правительства, объявлявшие о своем желании выйти из Варшавского договора.

Широкомасштабное отступление СССР на международной арене стало возможным после завершения встречи М.С. Горбачева и Дж. Буша-старшего на Мальте 2–3 декабря 1989 года. Анатолий Громыко назвал эту встречу «политическим и дипломатическим Чернобылем».

Сделка на Мальте между Горбачевым и Бушем предусматривала невмешательство Союзного правительства в процессы, развивавшиеся в Прибалтике, а также в странах Центральной и Юго-Восточной Европы при активном участии США и других стран Запада. «На Мальте, — указывал Анатолий Громыко, — Горбачев проиграл по всем статьям, однако демонстрировал наигранный оптимизм и считал, что наконец-то может доверять Бушу. Вопреки здравому смыслу Горби считал, что США не будут форсировать объединение Германии и не поставят советско-американские отношения в зависимость от «прибалтийской проблемы». У него укрепилось мнение, что «дядя Сэм» оплатит сдачу советских позиций хорошей финансовой помощью. Горбачев так ее и не дождался… Встреча на Мальте войдет в историю дипломатии как «советский Мюнхен». После него, как любил говаривать Михаил Сергеевич, «процесс пошел». Как Нерон сжег Рим, так и Горби, наслаждаясь властью, ослепленный ею, разваливал свое государство, и судьбы миллионов соотечественников… В современной мировой истории нет более печальных и постыдных страниц, чем издевательство над СССР, допущенное после Мальты».

Не удивительно, что на Западе с ликованием встречали любимого «Горби», награждая его титулом Лучшего Немца, присуждая ему Нобелевскую премию мира и одаривая многими другими наградами.

Тем временем последствия капитуляции на Мальте не заставили себя долго ждать. Получив соответствующие сигналы из Вашингтона, сепаратисты перешли в решительное наступление.

В марте 1990 года на заседании Верховного Совета Литовской ССР было принято решение о провозглашении независимости Литвы. Решение литовского; Верховного Совета открыло новую фазу в остром политическом кризисе, вышедшем за пределы СССР. Действия литовского руководства сопровождались активными выступлениями за выход из состава Союза во многих республиках и областях страны. Требования об отделении своих республик выдвинули Верховные Советы Эстонии и Латвии, многие деятели Белорусского народного фронта и украинского движения «Рух».

В апреле 1990 года, как отмечал историк М.Ю. Крысин, «главы правительств Эстонии, Латвии и Литвы подписали соглашение об экономическом сотрудничестве, а в мае того же года на встрече в Таллине договорились о возобновлении действия «Балтийского договора о единстве и сотрудничестве от 1934 года». В своих действиях по расколу СССР руководители трех республик получали большую поддержку от руководства РСФСР. Как писал М.Ю. Крысин, уже в июне 1990 года «главы правительств прибалтийских республик встретились с недавно избранным председателем Верховного Совета РСФСР Б. Н. Ельциным и заручились его поддержкой в борьбе за независимость».

М.И. Кодин пишет: «Главный удар по союзному Центру в 1989–1990 годах осуществляли республики Прибалтики, Украина и Россия. Особенно злобно нападала на руководство СССР «Демократическая Россия», на которую работало почти все Отделение экономики АН СССР. Это прежде всего академики А. Аганбегян, С. Шаталин, Н. Петраков, Т. Заславская, Г. Арбатов и самый активный среди них О. Богомолов».

Национал-сепаратисты получали моральную и материальную поддержку от тех, кто разваливал СССР из Москвы. «Межрегиональная группа» депутатов во главе с Ельциным, Афанасьевым, Поповым, Станкевичем постоянно декларировала свою солидарность с национал-сепаратистским движением в Прибалтике. Они поддерживали спекуляции сепаратистов на репрессиях 40-х годов в этом регионе и клеймили «сталинизм».

Эти выступления получали всестороннюю поддержку и щедрую помощь от стран Запада. В уже цитировавшемся выше выступлении М. Тэтчер в Хьюстоне «железная леди» утверждала, что деятельность «народных фронтов» «не потребовала больших средств: в основном это были расходы на множительную технику и финансовую поддержку функционеров». Аналогичные суждения высказали и руководители спецслужб США, снятые в телефильме К. Семина «Империя добра». Они цинично заявляли, что организовать «революции» на территории СССР было легко: достаточно было предоставить американскую заработную плату сравнительно небольшому числу «диссидентов». Правда, Тэтчер признавала, что «весьма значительных средств потребовала поддержка длительных забастовок шахтеров».

Планы, составленные в штабах НАТО, выполнялись, хотя и с известными модификациями. Советологи совершенно верно оценили ключевую роль фигуры Сталина для уничтожения СССР. Наступление против Сталина под благовидными предлогами восстановления справедливости, нарушенной в отношении сотен тысяч человек, привело к разрушению всего созданного под руководством Сталина или в развитие его начинаний. Вопрос о том, чего было больше в деяниях Сталина — разрушительного или созидательного, разрешался в ходе разгрома его наследия. За напоминание о несправедливостях и беззакониях, совершенных в годы его правления, руководители страны платили несоразмерную цену: международными позициями страны, границами 1945 года, экономикой, наукой, культурой, системой социальной защиты, основами морали и, наконец, самим Союзом ССР. Поскольку же Сталин постарался соединить революционные нововведения с российской традицией, то удар по сталинскому наследию неизбежно сокрушал тысячелетние основы российской державы. Созидательной же альтернативы сталинскому наследию у Горбачева, Яковлева, Фалина, Черняева и других не был «Социалистические альтернативы» оказались миражом, рожденным фокусничеством ловких политических иллюзионистов.

В этой нездоровой обстановке разрушалась способность людей отличать «черное» от «белого» и сознание людей стремительно деградировало. Под видом «освобождения» от «пут сталинского наследия» воскресали многие давно забытое суеверия и виды шарлатанства, которые всегда обеспечивали жулью возможность для легкого обогащения. Десятки миллионов людей смотрели одну за другой программу Кашпировского. «Целитель» уверял, что он может с помощью гипноза заставить вырасти волосы на лысой голове и избавить больных от различных болезней. Миллионы людей в это время ставили стаканы с водой и тюбики с мазями, которые «заряжал» с телеэкрана бывший телеоператор Чумак. Неслучайно в стране в конце 80-х годов вдруг распространилась игра в «наперстки», которая была давно описана еще в рассказе О. Генри про нравы глухой американской провинции начала XX века.

Активно распространялись всевозможные шарлатанские ревизии мировой истории. Прежде распространявшиеся лишь ротапринтным способом сочинения математика Фоменко и его последователей ныне выпускались огромными тиражами. В них доказывалось, что мировая история короче на пару тысячелетий, что ни монгольского нашествия, ни самой Монголии не было, так как слово «Монголия» — это искаженное греческое слово «Мегалополия», то есть «Многогородье», что Куликовская битва представляла собой небольшую стычку между русскими князьями в Москве и многое другое, повергавшее профессиональных историков в предынфарктное состояние. Теперь этими бреднями зачитывались миллионы читателей и многие из них верили в эту чушь.

Не удивительно, что в такой атмосфере, когда различия между правдой и ложью, обманом и честностью исчезали, демагоги и популисты собирали обильный урожай людских симпатий. Любой болтун, обещавший решить острейшие проблемы страны в кратчайшие сроки, хотя бы за 500 дней, воспринимался с доверием. Любой демагог, призывавший все национальные края «глотать суверенитета столько, сколько вам влезет», вызывал всенародный восторг. В депутаты страны избирались целые редколлегии органов печати и ведущих массовых телепередач, прославившихся демагогичностью и пустозвонством. Популярные артисты, знакомые с государственными делами лишь во время исполнения ими ролей видных деятелей страны, без труда побеждали на выборах людей, умудренных государственным опытом, потому что они могли со слезой произнести страстные монологи о страданиях узников ГУЛАГа и с профессиональным мастерством изобразить из себя борцов против «сталинизма».

Опираясь на стремление одних изменить строй и убрать препоны на пути накопления собственности, одурачив других лозунгами «перестройки» и «демократии», Горбачев остался у руля управления страной, продолжая процесс ее разрушения. При попустительстве миллионов коммунистов и значительной части советских людей руководство страны продолжало идти «дальше… дальше… дальше!» Несмотря на явное банкротство его политики, Горбачев сумел найти поддержку среди большинства делегатов Съезда народных депутатов СССР, избравших его весной 1990 года президентом СССР, и среди большинства делегатов XXVIII съезда КПСС, переизбравших его летом 1990 года Генеральным секретарем ЦК КПСС.

В то же время в резолюции съезда по политическому отчету ЦК КПСС признавалось, что со времени XXVII съезда и XIX конференции партии в стране усилились «кризисные явления», обострилась ситуация в обществе и партии. Резолюция гласила: «Страна переживает трудное время… Серьезную социальную напряженность и справедливое недовольство населения вызвали фактический развал потребительского рынка, усиление дефицита, обесценение рубля. Обострились социально-экономические проблемы села. Резкое ослабление государственной и трудовой дисциплины, рост преступности, насилия, сопровождающиеся гибелью людей, появлением беженцев; коррупция, спекуляция, пьянство и наркомания, упадок нравственности вызывают тревогу, усложняют политическую обстановку. Опасность для настоящего и будущего страны представляет бедственное состояние науки, образования, культуры, здравоохранения… Съезд отмечает: обострение межнациональных отношений застало партию врасплох. ЦК зачастую не владел инициативой при урегулировании конфликтов, мирился с половинчатыми мерами в центре и на местах».

Однако эти и другие свидетельства острейшего кризиса объяснялись, прежде всего, «недооценкой со стороны ЦК КПСС сложностей преодоления наследия бюрократической командно-административной системы». Одновременно в резолюции говорилось, что «большинство коммунистов… не несут ответственности за преступления Сталина и его сообщников». Иных оценок Сталину дано не было. Резолюция подтверждала верность прежнему курсу и уверяла в «необратимости перестройки».

В своем выступлении по итогам политического отчета ЦК КПСС съезду Горбачев также объяснял возникший в стране кризис последствиями правления Сталина. Он говорил: «Не все, что скопилось в душной и репрессивной атмосфере сталинщины и застоя и теперь выплеснулось на поверхность, оказалось приятным и конструктивным. Но с этим приходится считаться». Он отвергал критику его политики, высказанную многими делегатами съезда, заявив: «На съезде сталкивались мнения о том, что дала перестройка. Были попытки оценить ее на аптекарских весах, при помощи четырех действий арифметики. Это несерьезно, товарищи. О таком явлении, как перестройка, революционное преобразование общества, нужно судить по новым критериям, критериям исторического масштаба… Несмотря на критические оценки отчетного доклада, я не отказываюсь ни от чего, что там сказано, потому что все это обдумано и взвешено. Главный позитив достигнутого — общество получило свободу. Она раскрепостила энергию парода…»

Однако к концу 1990 года «раскрепощенная энергия» явно вышла из-под контроля. Даже Горбачев ощущал неминуемость краха. В сентябре 1990 года Черняев записывает монолог Горбачева: «Толя! Что делать-то? За что ухватиться? У народа отвисает челюсть — куда податься!.. Как соединить?» По словам Черняева, Герострат XX века заявлял: «Я ни о чем не жалею. Раскачал такую страну! Кричат «Хаос!», «Полки пустые!», «Партий разваливается!» «Порядка нет!»… А как иначе? История пока иначе не делается. Как правило, такие большие повороты сопровождаются большой кровью. У нас удалось до сих пор ее избежать… А дефициты и полки пустые… переживем. Нет. Не жалею ни о чём. И не боюсь».

В конце 1990 — начале 1991 года недовольство Горбачевым в народе стало резко возрастать. Черняев записывал в своем дневнике: «В очередях… брызжут слюной бабы, матерятся мужики при одном упоминании имени Горбачева… вспоминают райские времена при Сталине и Брежневе». Люди, еще недавно слепо принявшие антисталинскую пропаганду, стали отвергать ее. Порой можно было увидеть автомашину, к стеклу которой был приклеен фотопортрет Сталина.

Вопреки антисталинской пропаганде и в ее разгар, кинорежиссер Юрий Озеров создавал новый фильм «Сталинград», посвященный Великой Отечественной войне. Как и в предыдущих случаях, я был приглашен на роль переводчика Сталина в сцене его переговоров с Черчиллем в августе 1942 года. Фильм снимался в Большом Кремлевском дворце. Однако события, спровоцированные всесоюзной антисталинской кампанией, ломали планы создателей фильма: беспорядки в Тбилиси в ноябре 1988 года привели к отмене рейсов самолетов и актер, исполнявший роль Сталина, не прибыл на съемку. На первый день съемок отсняли встречу «Черчилля» в Кремле, но без «Сталина». На второй день актер опять не смог прилететь из Грузии. Решение, которое было принято Озеровым, было неожиданным: снять общим планом сцену в Екатерининском зале Кремлевского дворца, а на место «Сталина» посадить любого человека из съемочной группы, которому оказались бы впору костюм «Сталина» и его парик. По оценке Озерова и его коллег, таким человеком оказался я.

Когда я утром прибыл на студию, то, к моему удивлению, меня срочно стали переодевать и гримировать соответствующим образом. Через час, одетый в мундир «Сталина», его сапоги, в его парике и с приклеенными усами, я въезжал в автобусе «Мосфильма» в Боровицкие ворота Кремля. (Я невольно вспомнил песню, которой открывал когда-то свои концерты хор имени Пятницкого. В ее первом куплете говорилось о том, как «в Боровицкие высокие ворота выезжает Сталин из Кремля».) Разумеется, в отличие от Настоящих артистов, игравших эту роль (в этом фильме все сцены, в том числе и сцена в Кремле на ближнем плане, были в последующем отсняты в студии в исполнении актера Арчила Гомиашвили), я не мог должным образом сыграть Сталина, хотя я старательно повторял все реплики, которые мне суфлировал помощник режиссера, а В. Трошин, игравший Ворошилова, Н. Засухин, игравший Молотова и английский актер Р. Лэйси, игравший Черчилля, давали мне профессиональные советы. И все же появление человека в гриме «Сталина» вызывало все ту же реакцию, которую я прежде наблюдал на съемках «Освобождения» и «Битвы за Москву». Правда, на этот раз на съемочной площадке не было толпы народа, но охранники Кремлевского дворца старались по очереди сфотографироваться со «Сталиным», а разговоры в съемочной группе неожиданно приняли ностальгический характер о сталинском времени. Потоки лжи, вылитые на Сталина, не сумели вытравить добрую память о нем.

В это время многие люди обнаруживали очевидные несообразности лживых сочинений на «сталинскую тему» и зачастую не потому, что были «сталинистами». Так, О.В. Мартышин, сын упомянутого выше преподавателя В.В. Мартышина, ознакомившись С публикациями в «Огоньке» бывших коллег своего отца, в которых искажалась история о поведении Василия в артиллерийской школе, представил для публикации в «Учительской газете» весной 1991 года личное письмо И.В. Сталина В.В. Мартышину, которое до тех пор не было известно историкам. С тех пор это письмо заняло важное место среди работ, характеризующих личность И.В. Сталина. Как и его отец, не побоявшийся в 1938 году написать письмо Сталину с критикой поведения Василия, О.В. Мартышин не испугался возможных несправедливых обвинений в разгар антисталинской истерии: он сам не был сторонником Сталина и не является таковым и ныне. Доктор юридических наук был лишь озабочен восстановлением правды. Возникал вопрос: сколько же других письменных и устных свидетельств о жизни Сталина и его деятельности было утрачено только из-за того, что люди испугались выступить в защиту исторической правды и трусливо подчинялись политической конъюнктуре?

Между тем кампания по дискредитации Сталина продолжалась, и чем дальше, тем становилась грязнее. Хотя «письмо Еремина» было признано фальшивкой всеми видными исследователями деятельности Сталина, включая Роберта Таккера и Роберта Конквеста, «грязное подозрение» (по словам советолога Даллина) вновь «сгодилось» через три десятка лет с лишним. Осенью 1988 года в журнале «Дружба народов» была опубликована глава «Дублер» из повести писателя Алеся Адамовича «Каратели». Как отмечал A.B. Островский, «эта публикация едва ли не впервые в советской печати содержала обвинение И.В, Сталина в сотрудничестве с царской охранкой». В публикации цитировалось известное «письмо Еремина».

За писателем последовали и ученые. Профессор Г. Арутюнов и профессор Ф. Волков в своей статье «Перед судом истории», опубликованной в «Московской правде» от 30 марта 1989 года, отвечая на вопрос читательницы С. Антоновой, пожелавшей узнать, правду ли написал Алесь Адамович, открывали свой ответ словами: «Черты грубости, коварства, нелояльности, капризности в характере Сталина, а главное — стремление к неограниченному правлению в партии и государстве, неразборчивость в средствах достижения целей — все это и породило, как отмечал Д. Волкогонов, «демона и злодея». Соединив ленинские слова из «Письма к съезду» с категоричным вердиктом Волкогонова, авторы уверяли, что один из них (Арутюнов) еще в 1961 году обнаружил в Центральном государственном архиве Октябрьской революции и социалистического строительства письмо, из которого следовало, что «демон и злодей» был агентом царской полиции. Письмо было подписано Ереминым и дословно соответствовало «письму», обнародованному Левиным в 1956 году. Авторы статьи добавили к известной фальшивке пересказ версии А. Орлова и высказывания О.Г. Шатуновской, которая утверждала, будто, по словам С. Шаумяна, «Сталин был агентом царской Охранки с 1906 г.».

Правда, все попытки найти это «письмо Еремина» в Московском архиве, которое, по словам авторов статьи, там хранилось, оказались тщетными по той простой причине, что оно находилось в США. И все же активное использование «письма Еремина» заставило отечественных исследователей заняться изучением этой фальшивки, так как они не знали о том, что она была уже опровергнута зарубежными исследователями. В то же время они смогли внести свой вклад в разоблачение нелепостей сфабрикованного письма. В статье «Был ли Сталин агентом Охранки?», опубликованной в журнале «Вопросы истории КПСС» (1989, № 4), а затем в журнале «Родина» (1989,№ 5), Б. Каптелов и З. Перегудова обратили внимание на то, что «письмо Еремина» составлено с вопиющими нарушениями правил делопроизводства тех лет: «угловой штамп документа… существенно отличается от типографски выполненного штампа. Вместо «Заведующий Особым отделом Департамента полиции» — «МВД. Заведывающий Особым отделом Департамента полиции». В просмотренных нами материалах Особого отдела за 1906–1913 гг. мы не встретили ни одного штампа, который был бы идентичен приводимому ни по расположению строк, ни по шрифту». По оценке исследователей, «недоумение вызывает и штамп входящей документации», «из Особого отдела не мог выйти документ с приведенным выше исходящим номером». С таким номером было обнаружено другое письмо по поводу «дерзкой выходки трех неизвестных злоумышленников» по отношению к городовому. Авторы утверждали, что «согласно правилам дореволюционного правописания, в материалах Департамента полиции вместо отчества — Петрович, Васильевич, Виссарионович — указывается Иван Иванов, Михаил Петров, Иосиф Виссарионов. В так называемом письме Еремина читаем: «Иосиф Виссарионович».

Б. Каптелов и 3. Перегудова указали на то, что из текста «письма» «можно понять, что Сталин был участником Пражской конференции, хотя известно, что на конференции в ЦК он был избран заочно». Заметили они и то, что «Енисейского Охранного отделения», куда было адресовано «письмо Еремина», никогда не существовало. Хотя среди жандармов в этом крае был Железняков, но «го звали не «Алексей Федорович», как указывалось в «письме Еремина», а «Владимир Федорович», и служил он не в Охранном отделении, а в Енисейском розыскном пункте. Авторы также установили, что подпись Еремина не похожа на ту, что поставлена в «письме». Авторы разыскали рапорт Еремина о предоставлении ему отпуска перед переводом из Санкт-Петербурга в Гельсингфорс от 10 мая 1913 г. и циркуляр директора департамента полиции С. Белецкого об освобождении Еремина от его обязанностей в связи с его назначением начальником Финляндского жандармского управления от 19 июня, т. е. почти за месяц до даты, обозначенной в «письме Еремина». Авторы уверенно заключали: «Эти документы, свидетельствующие о том, что Еремин никак не мог подписать документ за № 2898 от 12 июля 1913 г., и позволяют нам утверждать, что документ не является подлинным».

Авторы статьи обнаружили, что версия Левина о переходе Сталина на службу царской полиции строится на том, что ее автор проявил элементарное невежество: он не учел разницу между григорианским и юлианским календарным стилем. Мнимый арест Сталина 15 апреля 1906 г., после которого, по утверждению Левина, он выдал Авлабарскую типографию и стал сотрудничать с полицией, не мог иметь места, так как в это время Сталин уже давно находился в Стокгольме, где с 10 до 25 апреля происходил IV съезд партии. Дело в том, что Левин брал дату разгрома Авлабарской типографии по старому стилю (15 апреля), а дни работы съезда — по новому стилю (23 апреля — 38 мая). Не заметили этой вопиющей неграмотности и отечественные ученые Г. Арутюнов и Ф. Волков, которые не только повторили версию Левина, но к тому же присвоили себе «лавры» открывателей фальшивого «письма Еремина».

Б. Каптелов и 3. Перегудова не ограничились разоблачением фальшивки Левина. В связи с тем, что в конце 80-х гг. широко публиковались ссылки на якобы имевшие место высказывания С. Шаумяна о том, что Сталин был связан с царской полицией авторы статьи замечали, что «слухи о причастности Сталина к провокации возникло давно, еще в 1910 г. Поводом к ним послужили провалы Бакинской организации, которые всегда порождали в организации взаимные подозрения… Причем подозревался не только Сталин, но и другие члены организации. Об этом мы узнали из донесений сотрудников, освещавших деятельность местного комитета. В 1909–1914 гг. в Бакинском Охранном отделении и ГЖУ (Губернское жандармское управление. — Прим. авт.) работало более 10 секретных сотрудников, они давали сведения по социал-демократическому движению и были достаточно информированы».

Б. Каптелов и 3. Перегудова перечислили фамилии этих агентов полиции и привели примеры их донесений. Процитировали они и донесение агента по кличке «Фикус», под которой скрывался Николай Степанович Ериков, по паспорту Бакрадзе Давид Виссарионович. В донесении Ерикова-Фикуса за март 1910 года говорилось: «В Бакинском комитете все еще работа не может наладиться. Вышло осложнение с «Кузьмой» (псевдоним С. Шаумяна. — Прим. авт.). Он за что-то обиделся на некоторых членов комитета и заявил, что оставляет организацию. Между тем присланные Центральным комитетом 150 рублей на постановку большой техники, все еще бездействующей, находятся у него, и f он пока отказывается их выдать. «Коба» несколько раз просил его об этом, но он упорно отказывается, очевидно, выражая «Кобе» недоверие».

Комментируя это донесение «Фикуса», Б. Каптелов и 3. Перегудова замечали: «Именно на основе этого сообщения пошли слухи о том, что Шаумян не доверял Сталину и якобы считал его провокатором». Очевидно, что крайне небрежное обращение с фактами позволило А. Адамовичу сделать из этого донесения «Фикуса» версию, что Сталин-то и был «Фикусом», выдававшим партийные тайны полиции. Ведь, если Сталин был «Фикусом», то получается, что он писал доносы на себя самого.

Б. Каптелов и 3. Перегудова привели и другое донесение «Фикуса», сделанное им через 10 дней: «Упоминаемый в месячных отчетах (представленных мною от 11 августа минувшего года за № 2681 и от 6 сего марта за № 1014) под кличкой «Молочный», известный в организации под кличкой «Коба» — член Бакинского комитета РСДРП, являвшийся самым деятельным партийным работником, занявшим руководящую роль, принадлежавшую ранее Прокофию Джапаридзе [арестован 11 октября минувшего года — донесение мое от 16 октября за № 3302], задержан, по моему распоряжению, чинами наружного наблюдения 23 сего марта».

«К необходимости задержания «Молочного» побуждала совершенная невозможность дальнейшего за ним наблюдения, так как все филеры стали ему известны и даже назначаемые вновь, приезжие из Тифлиса, немедленно проваливались, причем «Молочный», успевая каждый раз обмануть наблюдение, указывал на него и встречавшимся с ним товарищам, чем, конечно, уже явно вредил делу». Это донесение «Фикуса» служит Каптелову и Перегудовой убедительным свидетельством лживости всех обвинений Сталина в связях с царской полицией, которые выдвинули Адамович, Арутюнов и Волков. Добросовестные исследователи не испугались разнузданной анти-Сталинской пропаганды, царившей в обществе, и разоблачили давнишнюю фальшивку, которой попытались воспользоваться конъюнктурщики от науки и литературы.

К этому времени организаторам антисталинской кампании стало ясно, что, несмотря на множество статей, передач в эфире, художественных и «документальных» фильмов, в стране нет ни одной биографии Сталина. Поэтому в марте 1990 года Политиздат выпустил тиражом в 100 тысяч экземпляров переведенную с венгерского языка книгу «Сталин», написанную Ласло Белади и Тамашом Краусом. В предисловии к своей биографии Сталина авторы подчеркивали, что «самую значительную и авторитетную оценку его личности дал Л.Д. Троцкий». Следующим автором, работа которого была отмечена авторами, был Исаак Дейчер. Оценивая же вклад «буржуазно-консервативных историков», авторы отмечали, что те «критически подходят к оценке Сталина, однако их подход имеет большой недостаток — они не видят, что Сталин не является естественным и закономерным продолжателем дела В.И. Ленина и Октябрьской революции». Оба автора явно отдавали предпочтение выводу Дейчера о том, что Сталин был «органическим продуктом, естественным порождением российской действительности и российской революции». Не вызвала у авторов возражений и оценка Бухарина, сравнившего Сталина с Чингисханом. Явно авторы отдавали предпочтение троцкистским и бухаринским оценкам Сталина.

В то же время Белади и Краус противопоставляли Сталину представителей «революционных, марксистских течений — К. Маркс, Ф. Энгельс, В.И. Ленин, Р. Люксембург, А. Грамши, Н.И. Бухарин, Л.Д. Троцкий, Д. Лукач». Сталин же изображался «продуктом» России и даже Центральной Азии (Чингисхан). В этих оценках Сталина, России, Советской страны чувствовалось влияние модного в то время «еврокоммунизма».

Судя по цитатам, содержавшимся в книге, авторы активно использовали также биографию Сталина, написанную Робертом Таккером, а также книги Солженицына, Роя Медведева. Заметно было и влияние недавно опубликованных произведений советских авторов. Авторы ссылались на книги А. Рыбакова и Ю. Трифонова, статьи Г. Бакланова, высказывания ряда бывших репрессированных лиц, опубликованные в последнее время в советской печати. Такой выбор источников во многом предопределил однобокое освещение фигуры Сталина. Как и Таккер, Белади и Краус воспользовались мемуарами Иремащвили, на основе которых был сделан вывод о том, что еще в детстве Сталин был «замкнутым и чрезвычайно упрямым по характеру», «был раздражителен и применял хитрые аргументы в дискуссии». Следуя сложившейся западной традиции в освещении Сталина, Белади и Краус писали, что «ход его мысли был прост и прямолинеен. Эти особенности стиля можно объяснить как внутренним движением души, так и влиянием обучения в духовной семинарии». Авторы уверяли, что еще в юности «многие товарищи были недовольны его грубостью и манерой поведения». Описывая Туруханскую ссылку, авторы утверждали, что там «Сталин жил подчеркнуто замкнуто, ни с кем не общаясь».

Характеризуя деятельность Сталина в 1917 году, Белади и Краус писали «об общей слабости оценки обстановки Сталиным». Даже его роль основного докладчика на VI съезде партии и на других важнейших совещаниях большевиков в то время объяснялась авторами просто: «виднейшие теоретики партии по разным причинам не могли присутствовать на этих совещаниях». Роль И.В. Сталина в организации Октябрьского восстания была сведена к нулю ссылкой на то, что «в известной книге Джона Рида «10 дней, которые потрясли мир» его имя не упоминается среди руководителей восстания».

Рассказывая о деятельности Сталина в годы Гражданской войны, авторы, хотя и заявили, что он «сравнительно редко участвовал в разработке и осуществлении военных планов», оговорились: «Недооценка задач, которые он решал, была бы серьезной ошибкой. Более того, это привело бы к неверному толкованию событий Гражданской войны». И все же и здесь авторы не избежали повторения оценок Троцкого. Авторы писали: «Грубость постепенно проявлялась не только в отмене оперативных военных приказов… Характерно, что Троцкий, оценивая положение Сталина, сравнивал его с положением, которое занимали в царской армии великие князья».

Признавая возросшую роль Сталина в руководстве партии в начале 20-х годов, авторы писали: «Организационный талант Сталина развертывался по мере дальнейшего строительства бюрократического аппарата. Централизация, которую он провел, в конечном итоге поглотила не только местные бюрократические структуры, но и саму демократию. Сталин понимал, к чему может привести возрастание роли аппарата. Он признал прежние российские основы иерархического построения. Трагичность положения заключалась в том, что Сталин именно в этом видел основное направление исторического развития страны, отметая все другие возможные варианты. Под знаком простоты, целесообразности и практичности он расчищал дорогу перед системой командно-административной власти, военной дисциплины и послушания… Представляется совершенно очевидным: Сталин не сразу, а постепенно начал отходить от большевизма… Поворотной точкой в этом смысле был 1925 год — начало разгрома оппозиции».

Осудили авторы и сталинскую идею «построения социализма в одной стране». Они назвали ее «серьезным препятствием для теоретического переосмысления любых проблем, связанных с социализмом». Фактически поддержав борьбу Троцкого, Зиновьева и Каменева против этой идеи, Белади и Краус восхваляли Рютина и деятельность его группы против Сталина и руководства страны. Повторили авторы и версию о противостоянии Сталина и Кирова. Они утверждали: «Создание и сохранение неограниченной личной диктатуры Сталина стало возможным только после того, как была уничтожена та альтернатива, которую представлял собой Киров. Оценивая масштабы арестов и казней, авторы не скупились на цифры, утверждая, что число репрессированных только в 1936–1939 годах «затронули 4–5 миллионов человек, приблизительно 10 процентов из них было расстреляно»; а ссылаясь на Р. Медведева, писали, что «контингент ГУЛАГа… насчитывал 12–13 миллионов человек».

При этом авторы объясняли такое количество репрессированных и казненных злой волей Сталина. Следуя традиционному со времен Троцкого и Хрущева истолкованию Сталина и его деятельности, они утверждали: «Сталин далеко переступил рамки репрессивных мер, которые были необходимы для сохранения его личной диктатуры. Здесь на первый план выступают черты его личности, независимые от исторической обстановки, проявляется чрезвычайно мстительный характер этого человека. Отличительной чертой характера Сталина было то, что он никогда не забывал и никогда не прощал ни конфликтов, имевших место еще в дореволюционный период, во время дискуссий в партии, ни критики, нападок в адрес своей персоны. Особенно он не терпел людей самостоятельных, которые не нуждались в его указаниях».