Глава 14 В антисталинском мире

Глава 14

В антисталинском мире

Прогноз британских генералов, обещавших крушение Советской власти и СССР на август 1985 года, окончательно осуществился примерно Через 6 лет после намеченного ими срока. События в августе 1991 года стали кульминацией хаоса, развязанного Горбачевым и его сторонниками.

Горбачев предпринимал отчаянные попытки удержаться на плаву. Одной из таких попыток стало секретное решение от 28 марта 1991 года о создании Комитета по чрезвычайному положению под руководством Г.И. Янаева, о чем писал в изданном в 2007 году учебном пособии «Парламентаризм в России» А.И. Лукьянов. В личной беседе Анатолий Иванович вспоминал, как Горбачев пригласил его для участия в тайном заседании этого Комитета 25 апреля 1991 года. На этом заседании, состоявшемся в кабинете Горбачева и под его председательством, обсуждался вопрос об официальной печати Комитета. (Сам А.И. Лукьянов отказался войти в состав Комитета, Так как это не соответствовало его положению Председателя Верховного Совета СССР.)

Одновременно Горбачев пытался заручиться и поддержкой тех, кто разрушал общество. Вопреки воле советского народа, выраженной в ходе референдума 17 марта 1991 года, когда за сохранение Союза проголосовало 113,5 миллиона человек, или 76,4 % принявших участие в голосовании, Горбачев шел на уступки национал-сепаратистам в ходе переговоров в Ново-Огареве по новому союзному договору.

К этому времени, учитывая активную роль Ельцина в дестабилизации СССР, западные страны все в большей степени стали склоняться к ориентации на него вместо Горбачева. Как вспоминала Тэтчер в Хьюстоне, хотя «большинство экспертов были против Кандидатуры Ельцина, учитывая его прошлое и особенности личности… состоялись соответствующие контакты и договоренности и решение о «проталкивании» Ельцина было принято. С большим трудом Ельцин был избран Председателем Верховного Совета России, и сразу же была принята декларация о суверенитете России». 25 апреля 1991 года в аналитической справке ЦРУ говорилось: «Борис Ельцин стал врагом номер один старого порядка». Справка подчеркивала: «Ельцин — единственный лидер, пользующийся массовой симпатией и поддержкой как в своей собственной республике и, что важнее всего, — на Украине… Он постепенно и с большими трудностями толкает движение России к автономии». В справке признавалось крайнее падение авторитета Горбачева и его неспособность держать ситуацию под контролем.

В то же время авторы справки не исключали возможность создания «Комитета национального спасения», который попытается восстановить целостность Советского государства. Эти возможные действия аналитики из ЦРУ заранее окрестили «путчем» и предложили принять меры по его предотвращению. (Характерно, что слово «путч», которое использовали аналитики из ЦРУ, затем применялось яковлевскими средствами массовой информации для характеристики событий 19–21 августа.)

Неизвестно, знали ли в Вашингтоне или нет о том, что Горбачев сам выступал инициатором создания Комитета по чрезвычайному положению, но в любом случае США решили дать президенту СССР такую информацию, демонстрируя ему, что видят в нем своего союзника и готовы его поддержать в борьбе против вероятных «путчистов». Не исключено, что таким образом они попытались дать понять Горбачеву, что рассчитывают на то, что он отмежуется от выступлений председателя КГБ СССР В.А. Крючкова и других руководителей силовых структур на закрытом заседании Верховного Совета СССР 17 июня 1991 года, в которых они с тревогой говорили об углублении политического кризиса в стране.

Как свидетельствовал помощник М.С. Горбачева A.C. Черняев, 21 июня 1991 года американский посол в Москве Мэтлок попросил срочно его принять. В ходе встречи с Горбачевым Мэтлок сказал: «Господин президент! Я получил только что личную закрытую шифровку от своего президента. Он велел мне тут же, немедленно, встретиться с вами и передать следующее: американские службы располагают информацией, что завтра… будет предпринята попытка отстранить вас от власти. Президент считает своим долгом предупредить вас». Хотя Горбачев прекрасно знал о создании Комитета, он постарался как можно теплее выразить свою признательность послу и называл его «товарищем».

Через день Буш-старший лично говорил по телефону с Горбачевым и заверил его в том, что Ельцин, прибывший в США сразу же после победы на президентских выборах в РСФСР, будет взаимодействовать с Горбачевым, Оба участника разговора осудили выступления в Верховном Совете 17 июня 1991 года. Так под давлением Буша Горбачев отмежевался от тех, с кем сотрудничал в рамках секретного Комитета по чрезвычайному положению.

Одновременно Горбачев и лица, отвечавшие за идеологическую работу ЦК КПСС, старались поддерживать антисталинскую кампанию, под прикрытием которой осуществлялось разрушение советского строя. Это проявилось в содержании проекта новой программы КПСС, опубликованного 9 августа 1991 года. Политика Сталина, которая еще 4 года назад оценивалась Горбачевым в его юбилейном докладе неоднозначно (например, положительно оценивались достижения по модернизации советской экономики), теперь подвергалась огульным поношениям. В программе говорилось: «Трагедия нашего общества состояла в том, что начатое дело строительства социализма было до крайности искажено и отягощено ошибками, произволом и грубыми извращениями принципов социализма и народовластия. Ленинская новая экономическая политика (нэп), открывавшая возможность движения к социализму через многоукладность, сочетание интересов разных социальных слоев, освоение достижений наиболее развитых стран, была свернута и отброшена сталинским руководством. Место многоукладных и рыночных отношений заняли монополия государственной собственности и административно-распределительная система. Принцип материального стимулирования подменили уравниловка и обезличка. Политика гражданского мира и сотрудничества была заменена установкой на обострение классовой борьбы. Вместо развития демократических институтов все шире использовались методы принуждения и репрессий».

Для характеристики сталинского времени не находилось ни одного позитивного момента, ни единого объяснения трудностей или ошибок объективными условиями общественного развития или международного положения. В проекте программы говорилось: «Созидательную энергию народа сковало политическое всевластие партийно-государственной бюрократии, нетерпимость к демократии и гласности, идеологический диктат, вульгаризировавшийся марксизм. Тем самым фактически был сделан выбор в пользу тоталитарной системы, «казарменного» социализма. КПСС безоговорочно осуждает преступления сталинщины, оборвавшей жизни, искалечившей судьбы миллионов людей, целых народов. Этому нет и не может быть никаких оправданий. Уже в те годы многие коммунисты поднимали голос протеста против политики лидеров, узурпировавших власть в партии и государстве. Но с ними расправились как с «врагами народа». Значительная часть партии была физически уничтожена, Трагедия коммунистов этой эпохи в том, что им не удалось воспрепятствовать тоталитарной диктатуре, которая привела к тяжелым последствиям для страны, дискредитации идей социализма. За десятилетия господства тоталитарной системы партия превратилась во многом в рычаг сверхцентрализованного административного управления обществом. Это обернулось бюрократизацией внутрипартийных отношений, сращиванием партийного аппарата со структурами власти и управления. К минимуму была сведена возможность объективного анализа процессов общественного развития, влияния рядовых коммунистов на выработку реальной и эффективной политики».

Зато проект программы позитивно оценивал XX съезд. Утверждалось, что «он породил большие надежды. Были осуждены массовые репрессии, произошел отказ от многих элементов тоталитарного режима, начались поиски новых форм экономической жизни».

Нетрудно увидеть, что проект программы взял на вооружение лексику антисоветских авторов и ораторов («тоталитарный режим», «казарменный социализм», «партийно- государственная бюрократия», «административно-распределительная система», «сталинщина»), к которой прежде в партийных документах не прибегали. Видимо, таким образом руководство КПСС демонстрировало свою солидарность с «Мемориалом» и другими организациями либеральной оппозиции.

Хотя в проекте программы провозглашалась верность марксистско-ленинскому учению, в нем содержались заверения, что это не противоречит «общечеловеческим ценностям», о которых постоянно говорила яковлевская пропаганда: «Восстанавливая и развивая исходные гуманистические принципы учения Маркса, Энгельса, Ленина, мы включаем в наш идейный арсенал все богатство отечественной и мировой социалистической мысли. Мы рассматриваем коммунизм как историческую перспективу, общественный идеал, основанный на общечеловеческих ценностях, на гармоничном соединении прогресса и справедливости, свободной самореализации личности». Программа завершалась на бодрой ноте: «Социализм, демократия, прогресс — таковы цели Коммунистической партии Советского Союза. Мы убеждены, что эти цели отвечают интересам народа. Будущее за обществом, в котором свободное развитие каждого является условием свободного развития всех».

Однако было очевидно, что заигрывание с антисоветскими и антисоциалистическими силами не могло помочь Горбачеву и его союзникам. Характеризуя обстановку того времени, А.И. Лукьянов писал: «Все более властно и угрожающе звучат призывы радикальных «демократов» идти дальше — покончить с «изжившим себя социализмом», объявить главным приоритетом частную собственность и частное предпринимательство, создать в стране парламентскую и муниципальную системы западного образца, вытравить из сознания народа коллективистскую идеологию и, в целом, «вернуться на дорогу мировой цивилизации… Нажим сторонников капитализации общества, именовавших себя демократами и поборниками различных народных фронтов, нарастал с каждым днем. Перед лицом слабо организованной, отвыкшей от серьезной политической борьбы и разрушаемой реформизмом своих лидеров Коммунистической партии сколачивается разнородный, но мощный блок общественных сил, которых объединило одно — неприятие социализма. Под давлением этого блока, спекулировавшего на реальном Недовольстве населения и густо сдобренного национализмом, началось постепенное, а затем все более быстрое отступление сторонников социализма и Советской власти, защитников Советской федерации, людей, приверженных тому конституционному строю, который существовал в нашей стране. Пик этой конфронтации пришелся на конец лета — начало осени 1991 года».

А.И. Лукьянов вспоминал: «Пытаясь спасти социалистическую ориентацию общества, защитить Конституцию СССР, сохранить Советский Союз от развала и остановить скатывание страны в еще более глубокий кризис, наиболее близкие сподвижники союзного президента, собравшись на одном из загородных объектов КГБ, обсудили сложившуюся ситуацию в связи с намечавшимся на 20 августа подписанием Союзного — а фактически конфедеративного договора, решили направить к президенту делегацию. Приехав в Крым, эти товарищи (Бакланов, Шенин, Болдин и Варенников) предложили Горбачеву немедленно ввести в отдельных местностях страны чрезвычайное положение; о котором до этого уже велась речь». Фактически речь шла о том, чтобы начать осуществление плана создания Комитета по чрезвычайному положению, который был принят еще в марте 1991 года.

Накануне событий 19 августа Буш вновь предупредил Горбачева о возможности «путча». Тем самым США опять предупреждали Горбачева, что видят в нем союзника лишь постольку, поскольку он не будет поддерживать чрезвычайные меры.

В этих условиях Горбачев занял двойственную позицию. По словам Лукьянова, «предложение о чрезвычайных мерах президентом принято не было. Однако, отвергнув его, президент и пальцем не пошевелил, чтобы удержать тех, кто выступал за введение чрезвычайного положения». Как подчеркивает Лукьянов, «разговор носил товарищеский, доверительный характер и Горбачев, прощаясь, пожал каждому руку… Оставшись на своей форосской даче, он своим бездействием лишь стимулировал введение этих чрезвычайных мер». Слова Пушкина, сказанные им в адрес Александра I, подходили еще лучше для характеристики первого и последнего президента СССР:

«Властитель слабый и лукавый, Плешивый щеголь, враг труда, Нечаянно пригретый славой, Над нами царствовал тогда».

Попытка членов советского правительства и ряда других видных деятелей страны во главе с вице-президентом СССР Г.И. Янаевым остановить процесс распада, создав Государственный комитет чрезвычайного положения (ГКЧП) 19 августа 1991 года, оказалась безуспешной. В ответ президент России Б.Н. Ельцин объявил членов советского правительства «путчистами». Аббревиатура «ГКЧП» стала в последующем использоваться как синоним слова «путч».

Об абсурдности обвинения членов ГКЧП в мятеже справедливо писал А.И. Лукьянов: «Можно ли считать «заговором» акцию, организаторы которой заранее ставят о ней в известность президента, а тот не предпринимает ни одного шага, чтобы ей воспрепятствовать?» К этому следует добавить и то, что члены ГКЧП просто воплощали в жизнь давно задуманную Горбачевым акцию. Лукьянов также замечал: «Возможен ли «путч» или «мятеж» при сохранении всех существующих высших и местных органов власти, управления, правосудия и при оставлении за ними всех их полномочий. Наконец, что это за «государственный переворот», который направлен на защиту, а не свержение конституционного строят, на укрепление законной власти, на сохранение государства? Знает ли современная история еще один такой «государственный переворот»? Думаю, что нет».

Многолетняя антисталинская пропаганда сыграла значительную роль в формировании представлений о ГКЧП. Ельцин и его сторонники именовали ГКЧП «хунтой неосталинистов». Однако, вопреки зловещей роли, которую ГКЧП должен был сыграть в соответствии с внедренными в общественное сознание представлениями о сталинизме, временная власть не бросила в застенки ни одного «борца за свободу», не отдала ни единого приказа о разгоне демонстрантов. Приказ ГКЧП о комендантском часе в Москве не соблюдался, а присутствие танков, введенных по его приказу в столицу, оказалось чисто декоративным. Самороспуск ГКЧП через два с половиной дня после его создания показал не только неспособность «хунты» совершать какие-либо значительные злодеяния, но и вообще осуществлять решительные действия.

В то же время сторонники Ельцина, собравшиеся у здания Верховного Совета РСФСР (или Белого дома), изображали из себя участников народной революции» против «хунты». Они даже соорудили нелепые самодельные баррикады, которые никто не собирался штурмовать. Когда к «Белому дому» подошли танки, «защитники» пытались остановить их. При этом никто из правительства РСФСР не объяснил им, что танки прибыли с ведома Ельцина. В дальнейшем «защитники» были уверены, что танкисты перешли на сторону «восставших», хотя экипажи бронемашин лишь четко выполняли приказы своего начальства. Мало кто заботился о том, чтобы информировать «массовку» о смысле происходивших событий.

Явно Подражая Ленину, призвавшему в апреле 1917 года с броневика бороться за Советскую власть, Ельцин взобрался на танк и оттуда призывал к сопротивлению ГКЧП. Однако, словно подтверждая фразу Карла Маркса о том, что история повторяется, развиваясь первый раз как драма, а второй раз — как фарс, игра в революцию была доведена в августе 1991 года до абсурда, по мере того как трагедия и драма вульгарно и нелепо соединялись с ситуациями водевиля и репризами клоунады. Следствием абсурдного «сражения» на Садовом кольце Москвы, вызванного вздорными слухами и непониманием «защитниками Белого дома» действий бронетранспортера, была трагическая гибель трех молодых людей. Патетические монологи политических лидеров с балкона Белого дома, в которых выражалось возмущение пленением президента СССР в Форосе, сменялись выступлением Геннадия Хазанова, веселившего публику своими язвительными пародиями на Горбачева.

За кулисами балагана у Белого дома разворачивалась грандиозная международная интрига, направленная на уничтожение нашей страны. О том, что США держали руку на пульсе событий, свидетельствует решение Коржакова переправить Ельцина в американское посольство в те часы, когда российскому руководству стало казаться, что состоится штурм Белого дома. Очевидно, что такое решение было согласовано с представителями США в Москве. Машина, в которой сидел пьяный Ельцин, уже двигалась в сторону американского посольства.

Однако президент России очнулся и, узнав, куда он едет, приказал повернуть назад. Лишь поэтому Ельцин не стал еще одним политическим эмигрантом США. Как вспоминала Тэтчер в Хьюстоне, «Б. Ельцину была оказана существенная помощь во время событий августа 1991 года… Сторонники Ельцина удержались, причем он обрел значительную… реальную власть над силовыми структурами».

Однако кое-кто был недоволен «недостаточным» сотрудничеством Ельцина с Западом. В своей книге «По ту сторону отчаяния» Валерия Новодворская писала, что на месте Ельцина она бы «под предлогом борьбы с ГКЧП вызвала бы войска НАТО и США и под их прикрытием провела бы реформы, как американцы в Японии после 1945 года. С декоммунизацией, десоциализацией и десоветизацией. С разгоном КГБ. С роспуском КГБ. С запретом на профессии (в выборных органах и суде) для коммунистов от секретаря райкома и гэбистов из V отдела… С роспуском всех структур власти… С политическими процессами над теми, кто участвовал в политических репрессиях». Примерно такие же требования выдвигались в разъяренной толпе, свергавшей памятник Дзержинскому в центре Москвы 22 августа 1991.года. В те дни правили бал смердяковы, требовавшие оккупации страны иностранными войсками и разрушения ее. государства.

Объясняя причины поражения ГКЧП, его участники говорили о возникших внутренних противоречиях, нерешительности одних, растерянности других. Значительную долю ответственности за это поражение несло руководство КПСС, которое продолжал возглавлять М.С. Горбачев. Как это часто бывало во времена гражданских войн или даже предвоенных ситуаций в таких войнах, большинство народа заняло нейтральную позицию. В.А. Крючков писал: «ГКЧП не призывал своих сторонников выходить на улицу и в случае необходимости силовым путем защищать советскую власть. Партийные организации на местах, как и КПСС в целом, были растеряны, большая часть коммунистов пребывала в состоянии полного бездействия, подавляющее большинство граждан находилось в состоянии пассивного ожидания и не примыкало ни к той, ни к другой стороне».

Весьма символично, что похоронный митинг стал самым массовым событием, ознаменовавшим триумф «августовской революции» 1991 года. Траурные мелодии перемежались с ликованием, звучавшим почти во всех средствах массовой информации. Газета «Россия» от 31 августа 1991 года писала: «Сегодня мы все, россияне, находимся как бы на одном из пиков горной системы истории. Рушатся тоталитаризм, империя, насильственно насажденные Идолы. На новом витке осуществляется возврат к пути развития, исключающему насилие над естеством, в лоно цивилизованных государств».

В своем новогоднем обращении накануне нового 1992 года Борис Ельцин объяснил нынешние трудности страны тем, что предыдущие 74 года Россия провела в «глубокой яме». Августовские победители уверяли, что страна находится на пороге перехода к счастливой жизни. В конце 1991 года президент России Б.Н. Ельцин заверил, что реформы займут даже не 500 дней, как обещали Григорий Явлинский и его коллеги по разработке соответствующего плана, а всего 6–8 месяцев, то есть 180–240 дней. Столь смелых обещаний не давал ни один советский руководитель.

В разгар эйфории после событий августа 1991 года обозреватель газеты «Известия» Альберт Плутник писал: «Будущее всегда как таинственный остров. Каким он окажется в свете сегодняшних перемен?.. Островом сокровищ или всего лишь миражем, в очередной раз возникшим перед взором усталых мореплавателей?» По логике журналиста для страны было бы лучше, если бы корабль «СССР» причалил в бухту «Острова сокровищ», а не «Таинственного острова». Вольно или невольно, но ожидания журналиста сбылись: маниакальный поиск «золота КПСС», заговоры, схожие с теми, что устраивали пираты Сильвера, и уничтожение СССР, подобное взрыву «Эспаньолы», напоминали сюжет известного романа Роберта Стивенсона. Возможно, что для жителей нашей страны было бы лучше, если бы они оказались на «Таинственном острове», вроде того, куда попали герои романа Жюля Верна, сумевшие преобразить пустынный остров в цветущий край.

Для описания последующих событий лучше всего подойдет другой роман Жюля Верна. То, что случилось с народами СССР, можно сравнить с мытарствами, выпавшими на долю героев романа Жюля Верна «Пятнадцатилетний капитан». Подобно тому, как Негоро, подложив топор под корабельный компас, направил «Пилигрим» в Африку вместо Южной Америки, «прорабы перестройки», подсунув народам СССР жупел сталинизма, увели страну от социализма в капитализм. Известно, что обманывать путешественников «Пилигрима», оказавшихся в Анголе, помог Негоро его сообщник Гэррис, который уверял бедолаг, что увиденные ими африканские жирафы являются южноамериканскими страусами. Точно так же яковлевские СМИ долго уверяли, что управляемые криминальным людом «кооперативы» являются «ростками» «социализма с человеческим лицом», а развал СССР означает новый этап в развитии сотрудничества народов страны. Как известно, вместо своей «гасиенды» Гэррис завел героев романа в плен к работорговцам.

Политический спектакль 1991 года, сочетавший элементы клоунады и пьесы из театра абсурда, увенчался грандиозным обманом зрителей. Могучий союз республик превратился в скопление нескольких независимых государств, лишь часть из которых была формально соединена соглашением о «Содружестве». Впоследствии разъединившиеся части единого Союза годами не могли договориться даже о самых простых формах кооперации, которые давно стали привычными в отношение между различными государствами мира. Эти обломки недавно целого были внутренне непрочными и подвергались мощному давлению центробежных сил, готовых разорвать новые «независимые государства» на еще более мелкие образования. В то время как Западная Европа, веками разделяемая войнами и конфликтами, приняла единую валюту и ликвидировала границы, вековые хозяйственные и политические связи нашей страны разрывались.

Казалось, что хозяйство страны из твердого состояния перешло в газообразное. Значительная часть материальных богатств и производственных мощностей бесследно испарилась. Нет сомнения в том, что жесткая система централизованного управления экономикой нуждалась в переменах. Однако совершившаяся метаморфоза уничтожила не только недостатки, но и многочисленные достоинства прежнего порядка. Вместо кристаллически четкой сталинской системы управления, построенной на государственном планировании и отчетности перед государством, возникло облако из хаотически движущихся хозяйственных единиц, не признающих не только плановой, но и налоговой дисциплины. Уплата налогов, осуществление элементов государственного планирования и программирования, контроль над производством по целому ряду параметров и другое, давно ставшее аксиомами для самого «свободного» рыночного хозяйства Запада, не признавалось творцами макроэкономического развала страны и новыми богачами выросшими из недр теневой экономики и уголовных структур.

В рыночную стихию, словно заполненную инертным газом, легко проникали иностранные компании, не встречая никакого сопротивления, кроме чиновников, требовавших непомерных взяток за право орудовать на рынках новых независимых государств. Западные фирмы заполняли отечественный рынок своими разнообразными товарами, которые были оплачены либо все более возраставшими долговыми обязательствами новых государств, либо хищнической распродажей невосполнимых естественных ресурсов.

В сталинское время динамично развивавшуюся страну можно было уподобить быстро летевшему вперед телу. Теперь целеустремленное движение вперед единого тела сменилось хаотическими перемещениями мелких частиц, постепенно оседавших на дно. Страна быстрого развития стала краем падения производства, которое, начавшись в конце «перестройки», долго не прекращалось.

Отречение от наследия Сталина не могло не превратить страну в антипод тому, чем была страна при Сталине. Заводы и фабрики, научно-исследовательские институты и учебные заведения, созданные в годы Сталина или в осуществление его планов развития страны, оказались без средств к существованию. Целые отрасли промышленности, развитие которых начиналось по сталинским решениям, остановили свое производство. Города, созданные в годы сталинских пятилеток, превращались в города-призраки. В конце XX века в мире не было столь огромного массива стран, экономика которых годами либо сокращала объем своего производства, либо топталась на месте.

Насмешки над сталинскими словами «труд стал делом чести, доблести и геройства» обернулись уничтожением созидательной трудовой деятельности для многих людей, оказавшихся без работы. Десятки миллионов людей сводили с трудом концы с концами, занимаясь мелким предпринимательством. Старт сталинских пятилеток, начатый в годы, когда бывшие инженеры после разрухи Гражданской войны были вынуждены мастерить зажигалки, повторялся на их финише в гораздо более грандиозных масштабах — миллионы инженеров, высококвалифицированных техников, доктора и кандидаты наук, геологи, специалисты по ракетной технике, биологи торговали гвоздями, сооружали гаражи, работали сторожами на автостоянках. Правда, некоторые мелкие предприниматели были в восторге от изменения в своих занятиях. Не по годам растолстевший юнец, спекулировавший акциями компании МММ, признавался телерепортеру в своей горячей любви к новым порядкам: «При Советской власти мне приходилось вкалывать, стоя у станка, а теперь я за день зарабатываю по сто долларов».

Принцип социального равенства, который лежал в основе сталинского социализма, был заменен принципом вопиющего социального неравенства: Ни в одной стране мира, включая сохранившиеся кое-где феодальные деспотии, не существовало в конце XX века столь резкого разрыва в материальном положении между богатой верхушкой и наиболее бедными слоями общества. Бурное строительство коттеджных поселков, принадлежавших новым богачам, сопровождалось резким сокращением возможностей получить квартиру для большинства жителей страны. В то время как разбогатевшие верхи направлялись на собственные виллы, расположенные на Ривьере и других курортных местах мира, большинство бывших советских людей отказались от поездок на отдых из-за резкого повышения цен на транспорт и общего снижения своих доходов. В то время как меню состоятельных людей становилось все более разнообразным и изысканным, тульские шахтеры сообщали в 1998 году телерепортеру, что с наступлением лета они могут, помимо хлеба, хотя бы есть еще и траву. Военкоматы обнаруживали, что значительное число новобранцев страдают дистрофией и кое-где они создавали специальные лагеря, чтобы подкормить новое армейское пополнение, прежде чем оно приступало к воинской службе. Отчаявшиеся люди кончали жизнь самоубийством, а число самоубийц быстро возрастало.

Прекратила свое существование пионерская организация, являвшаяся эффективным средством воспитания детей. Попытки же создать альтернативные детские организации часто оказывались несостоятельными. Миллионы детей из семей, обнищавших или изгнанных из родных очагов, оказывались без присмотра. Многие из них попрошайничали. Картины, которые, но словам Сергея Михалкова, ожидали страну в случае ее оккупации гитлеровской Германией, становились явью: «Красный галстук не носили, хлеб на улице просили у окон и у дверей». И в стране уж не осталось «пионерских лагерей».

В антисталинском мире жалкое существование стали влачить театры, музеи, библиотеки и другие учреждения культуры, развитию которых Сталин придавал огромное значение. Как и в годы войн, в первой половине XX века работники культуры прилагали самоотверженные усилия, чтобы сохранить еще не распроданные сокровища музеев и галерей, задержать в России артистов, еще не уехавших в бессрочные зарубежные гастроли. Разорение и упадок отечественной культуры сопровождались активным вторжением вульгарной массовой культуры, импортированной из Запада или сработанной в нашей стране по западным образцам.

Сотрудники научно-исследовательских институтов Москвы, еще недавно восторженно вслушивавшиеся в речи вождей «Демократической России» и зачитывавшиеся статьями Попова и Шмелева, оказались без средств к существованию. Их исследования, их опыт, их степени и звания, которые служили свидетельствами их положения в среде интеллигенции, никому не были нужны в мире, который был создан при активном участии верхов столичной интеллигенции.

Победа врагов нашей страны над ней была одержана без жертв со стороны Запада. Втянутые в кампанию борьбы со сталинизмом, народы СССР стали столь же беспомощными, каким стал в руках Братца Лиса Братец Кролик, прилепившийся к Смоляному Чучелку.

Сбывалось то, о чем, по словам запомнившейся с детства михалковской «Были для детей», мечтали фашисты: «Чтоб командовали всюду Гансы, Фрицы и Гертруды». Международный Валютный Фонд и другие мировые банки, фонд Сороса, — заокеанские советники, люди чужеземного происхождения, командовали всюду. Мнение зарубежных коммерсантов, их стандарты поведения, их манера говорить, слова и чужая речь вторгались в нашу жизнь, и хотя скорее не «по-немецки», а по-английски, «даже дома» по-английски говорил телеэкран, управлявший сознанием людей. Им помогали «мальчики из Чикаго», прошедшие в американских университетах курсы монетаристской школы. Вместе с ними спешили приобщиться к мировой цивилизации люди, почему-то именовавшиеся «новыми русскими», хотя главным в их мировоззрении, стиле поведения, манерах, речи было стремление отречься от всего русского. Вообразив себя новыми «профессорами Преображенскими», верхи и обслуживавшая их часть творческой интеллигенции с презрением говорили о народе как о «шариковых» и «совках», не способных приобщиться к западной цивилизации.

Нарочитой демонстрацией роскоши новые владыки страны подчеркивали свое коренное отличие от сталинского образа жизни. Превращение кремлевских кабинетов Сталина из строгого штаба по руководству страной в череду залов с инкрустированными полами и бронзовыми статуями царей знаменовала «замену бывшего хозяина Кремля своим антиподом. Вместо Сталина, работавшего почти без отдыха до глубокой ночи, страна получила президента, который являлся на работу от силы пару раз в неделю на пару часов и по «несколько раз в год отправлявшегося в отпуск. Если Сталин тщательно готовился к обсуждению любого вопроса, привлекал к его обсуждению лучших специалистов и выверял каждую букву готовившегося постановления, то первый «всенародно избранный» президент РФ, находясь часто в нетрезвом состоянии, не глядя, подписывал бумаги, подготовленные соперничавшими кликами безответственных и корыстных царедворцев. Поэтому нередко постановления президента РФ противоречили друг другу, а часто и здравому смыслу. Если Сталин оставил своему сыну и дочери наследство в 900 рублей на сберкнижке, то количество иностранной валюты и земельных участков, принадлежащих первому президенту РФ и его дочерям, было таково, что западная печать сбилась в своих подсчетах.

Сталинская строгая требовательность к моральному облику государственных служащих сменилась вседозволенностью. Первый мэр Москвы и один из вождей «Демократической России» Гавриил Попов оправдывал взяточничество как вид заработка служащих. Россия быстро превратилась в одну из самых коррумпированных стран мира.

Разложение нравов принимало самые разнообразные формы. Широко распространилась прежде запрещенная порнография. Повсюду создавались притоны. Десятки тысяч девушек и молодых женщин стали предметом экспорта России в качестве товара для сферы сексуальных услуг.

Родители продавали своих детей за рубеж, зачастую не задумываясь, что ждет их там: превращение в объекты насилия или гибель от садистов. С начала 90-х годов до 2005 года из России только в США было вывезено 49 тысяч детей. На продаже детей наживались коррумпированные чиновники, требовавшие огромных подношений за оформление этих сделок.

Либерализация законов под предлогом преодоления «тоталитаризма», а также растущая коррумпированность правоохранительных органов привели к резкому росту преступности. Число убийств по сравнению с последними годами советской власти выросло раза в три и превысило 30 тысяч человек за год. Еще большее число людей погибало медленно, отравляемое некачественным импортным спиртом, а также импортными продуктами сомнительного качества. Потребление наркотиков росло бешеными темпами. Неудивительно, что рост населения в России остановился, а затем стал сокращаться по миллиону с лишним в год.

По мере того как население страны уменьшалось, ее богатства стремительно расхищались. Будучи глубоко антинациональными по своему мировоззрению и ставя во главу угла лишь себя и свои семьи, представители правящего слоя страны стремились вывезти как можно больше богатств из России, чтобы обосноваться за ее пределами.

Миллионы людей стали жертвами мошеннических операций, осуществленных основателями МММ, «Властилины», «Чары» и других финансовых пирамид. Мошенническое ограбление населения осуществлялось при явном попустительстве властей, нередко причастных к этим авантюрам. Финансовый кризис, начавшийся 17 августа 1998 года, почти ровно через 7 лет после начала «эры демократических реформ», стал ярким проявлением авантюризма и коррупции власть имущих. Этот кризис развеял мираж успешного движения страны по пути становления эффективной рыночной экономики. Российский капитализм, рожденный как антипод сталинскому социализму, оказался худосочным «искусственником», который развивался лишь за счет быстрой распродажи невосполнимых природных богатств.

Положение ельцинской России в мире было полной противоположностью мировому положению СССР при Сталине. Плоды Победы, во имя которой создавались мощная оборонная промышленность и могучие вооруженные силы, были бездарно растрачены. Картины Победы (советский флаг на крыше Рейхстага, Жуков, приказывающий Кейтелю подписать акт о безоговорочной капитуляции, немецкие боевые знамена, брошенные к подножию Мавзолея Ленина, Сталин в Потсдаме) обрели своих антиподов (пьяненький президент России, пытающийся дирижировать оркестром в Берлине во время вывода российских войск из Германии, оскверненные памятники воинам-освободителям в странах, освобожденных Красной Армией, Лебедь, подписывающий соглашение в Хасавьюрте). Великая страна, решавшая судьбы планеты, в одночасье превратилась в сборище плохо соединенных провинций в границах времен начала царствования Алексея Михайловича Романова. Держава, оказавшаяся способной сокрушить непобедимую до тех пор никем армию Германии, усиленную войсками ее союзников, стала страной, проигравшей войну против бандформирований в Чечне в 1996 году.

Контраст между сталинским и антисталинским мирами был очевиден. Кроме того, события, происшедшие в конце 80-х — начале 90-х годов, невольно поставили под сомнение многие из «убойных» аргументов антисталинской пропаганды. Ведь еще со времен Хрущева для доказательства «безумия» Сталина говорилось об абсурдности обвинений партийных руководителей в измене ленинизму, желании расчленить СССР, стремлении реставрировать капитализм. Но к началу 1992 года советские люди стали свидетелями того, как партийные руководители Горбачев, Ельцин, Яковлев, а также лидеры республиканского и областного масштаба вышли из партии, отреклись от коммунистических принципов, раскололи страну и стали спешно реставрировать капитализм. Многие приходили к выводу, что подобные обвинения в адрес партийных руководителей в 20-х — 30-х годах также не обязательно могли быть абсурдными.

Развеян был и миф о «демократичности» августовских победителей, который противопоставлялся «сталинскому тоталитаризму». В первые же дни после победы «августовской революции» новый строй, победивший под лозунгами демократии, вступил на путь подавления политических прав, запретив КПСС, объединявшую к концу 80-х годов около 20 миллионов человек. Значительная часть наиболее политически активных граждан страны оказались членами запрещенной организации, что не могло не деморализовать общество. Видный деятель «демократических сил» пародист Александр Иванов предлагал всех неблагонадежных арестовать и посадить на стадион по примеру действий генерала Пиночета в Чили в сентябре 1973 года. Прославленные актеры и писатели, собравшиеся в Бетховенском зале Большого театра, обещали всемерную поддержку президенту Борису Ельцину перед референдумом в апреле 1993 года.

Благодаря такой моральной поддержке «демократической общественности» власти действовали все грубее и жестче, прибегая к разгонам массовых демонстраций оппозиции в Москве 23 февраля 1992 года, 1 мая 1993 года и 22 июня 1993 года. Жертвами жестоких избиений часто становились лица пенсионного возраста. О готовности властей прибегнуть к насилию для подавления свобод и конституционных прав свидетельствовал разраставшийся с начала 1992 года конфликт между президентом и Верховным Советом России, избранным на основе советской конституции. Как и все конституции СССР и союзных республик 1977–1978 годов, она была разработана на основе сталинской конституции 1936 года.

После серии угрожающих действий Б.Н. Ельцин в марте 1993 года ввел «Особый порядок управления страной» (ОПУС), что вызвало острейший политический кризис, чуть не увенчавшийся отстранением президента от власти. Растущая конфронтация между президентом и Верховным Советом привела, в конечном счете, к разгону Ельциным парламента 21 сентября 1993 года. После почти двух недель противостояния, в ходе которого августовские «защитники Белого дома» теперь требовали взять это здание штурмом, не считаясь с жертвами, произошла кровавая расправа с сотнями людей, выступивших в защиту законно избранного парламента. Кровопролитие, учиненное властями 3–4 октября 1993 года, совершилось при активной поддержке многих видных представителей интеллигенции, приветствовавших в коллективных письмах действия властей. Новая конституция, принятая в декабре 1993 года под нажимом властей, предоставляла огромные права президенту и сильно ограничивала роль парламента. И все же президента России не устраивал состав вновь избранной Государственной думы, а поэтому он предпринимал попытки разогнать ее в феврале 1994 года и в марте 1996 года.

Несмотря на то что восприятие подавляющим большинством населения страны событий с конца 80-х годов как катастрофы, Ельцин и его окружение сохраняли власть в своих руках. Этому в немалой степени способствовала манипуляция общественным сознанием власть имущими. Многие люди, отдавая отчет в порочности нового строя, в то же время испытывали страх перед новой гражданской войной. Другие надеялись на то, что режим сам по себе сгниет, а тяжелые годы пройдут как страшный сон.

Следует также учесть, что какая-то часть населения улучшила свое положение при ельцинском строе. Доходы ряда людей выросли (главным образом за счет резкого ухудшения положения остальной части населения). Фантастически же обогатившиеся «новые русские», составлявшие менее одного процента населения, и быстро обогащавшееся коррумпированное чиновничество особенно активно стремились удержать полученные богатства. Эти люди старались убедить себя и других в том, что лишь после 1991 года началось движение к счастливой жизни всей страны, а все, что было до тех пор, представляло собой лишь провал в историческом развитии России.

Но стремились убедить себя в том, что советское прошлое представляло собой лишь кошмар, и некоторые люди, не выигравшие от крушения советской власти. Страх перед социальными потрясениями, неизбежными в случае очередной смены строя, заставлял этих людей преувеличивать значимость тех благ, которые они обрели благодаря присоединению страны к мировому рынку. Обилие прежде дефицитных товаров (хотя по высоким, а то и недоступным ценам), открытие границ (хотя загранпоездки стоили немалых денег), снятие запретов на распространение информации (хотя это сопровождалось пропагандой вседозволенности, порнографии и насилия) заставляли многих забывать о цене за эти обретения. (О том, что за обретение доступа к мировому рынку вовсе не надо было платить развалом своей страны и хозяйства, деградацией культуры и морали, свидетельствовал опыт Китая.) Миллионы бывших советских людей вели себя как простаки из народных сказок, получившие в ходе ряда обменов иголку за корову, как жители Африки в XIX веке, продававшие своих собратьев в рабство и свои земли колонизаторам за горсть стеклянных бус, зеркальца и несколько железных топоров и довольные «выгодными» сделками.

Антисталинизм же служил удобным объяснением для оправдания вопиющих пороков нового порядка, злоупотребления властей, пассивности ограбленного населения. Антисталинизм был нужен и политическим шулерам, рвавшимся к власти. Поэтому число жертв «сталинских репрессий» в их пропагандистских материалах неуклонно росло. Свою политическую кампанию недолго просуществовавшая партия «Вперед, Россия!» сопровождала шоу с размахиванием плакатов на Ленинском проспекте Москвы. На плакатах Советская власть обвинялась в уничтожении 100 миллионов человек.

На телеэкранах беспрестанно показывали зарубежные, а потом и отечественные фильмы с использованием документальной хроники, в которых Сталин изображался чудовищем. Письменные сочинения о Сталине становились все более фантастичными, все менее опиравшимися на реальные события прошлого.

Широко распространялись сочинения В.Б. Резуна. Избрав себе псевдонимом «Виктор Суворов», этот бывший разведчик из ГРУ, приговоренный советским судом за измену к смертной казни, явно мстил своей Родине, а поэтому стремился ударить ее как можно больнее — обвинив СССР и лично Сталина в подготовке нападения на гитлеровскую Германию. Повторив официальное объяснение Гитлера и Геббельса для оправдания нападения на нашу страну 22 июня 1941 года, Резун использовал самые вздорные аргументы для обоснования своих обвинений Сталина и его правительства. В ход были пущены абсурдные истолкования аббревиатур советских танков, байки, якобы рассказанные эмигрантами в Аргентине, сомнительные воспоминания престарелых жителей Западной Украины, произвольное цитирование мемуаров советских военачальников и откровенные домыслы. Жонглируя номерами воинских соединений и именами советских генералов с наглостью профана из рассказа Марка Твена «Как я редактировал сельскохозяйственную газету», Резун сочинял бредовые истории про коварного Сталина, готовившегося нанести вероломный удар по миролюбивому и доверчивому Гитлеру.

Версии Резуна были поддержаны Эдвардом Радзинским. В своей книге «Сталин» вышедшей в свет в начале 1997 года, он также уверял читателей в том, что Сталин готовил нападение на Германию. Книга Радзинского должна была прийти на смену быстро устаревшему двухтомнику Волкогонова, поскольку к 1997 году власти уже давно отвергли Ленина и ленинизм, которых защищал генерал-историк от Сталина в своем сочинении.

В отличие от Волкогонова, Радзинский решил описать жизнь Сталина не с 1917 года, а с его рождения. Вопреки фактам, Радзинский изображал отличника учебы, участника веселых детских игр и солиста хора в духовном училище озлобленным малолетним негодяем. Игнорируя факты, Радзинский старательно создавал впечатление, будто до революции Сталин занимался главным образом ограблением банков и организацией поджогов на нефтепромыслах. Радзинский даже придумал, что повреждение руки у Сталина, вызванное несчастным случаем в детстве, случилось в ходе Ограбления банка в Тифлисе в 1907 году. На самом деле Сталин никогда лично не принимал участие в так называемых «экспроприациях» и не раз протестовал в подпольной большевистской печати против поджогов на нефтепромыслах, которые лишь мешали деятельности большевиков в Баку.

Явно испытывая нехватку подлинных материалов для дискредитации Сталина, Радзинский, как Волкогонов, Солженицын и Рыбаков, прибегал к придуманным «внутренним монологам» Сталина. Обвиняя Сталина в сотрудничестве с гитлеровской Германией, Радзинский даже сочинил версию о встрече Сталина с Гитлером, якобы состоявшейся в октябре 1939 года. Получить эти «сведения» Радзинскому помог некий Старый Железнодорожник (возможно, тот же, который поведал Бореву про вагоны для вывоза евреев из Москвы в Сибирь). Правда, на сей раз Старый Железнодорожник оказался не в Ташкенте, а во Львове.

Изложению деятельности Сталина в годы Великой Отечественной войны Радзинский уделил 57 страниц из 626 страниц своей книги. Однако немало из этих страниц посвящено рассказу о взаимоотношениях между режиссером Каплером и дочкой Сталина Светланой, Поэтому у Радзинского не нашлось места для рассказа о большинстве сражений, подготовкой которых руководил Сталин. Здесь нет упоминаний о Курской дуге, «операции Багратион» и Берлинской битве, а факты о битвах под Москвой и Сталинградского сражения вопиющим образом перепутаны. Здесь нет упоминания Одессы, Севастополя, Брестской крепости, но зато нашлось место для Сочи, Сокольников, «знаменитого катка на Петровке», Люберец, Пироговской улицы, где Сталин во время войны не появлялся и где военных действий не велось.