3. Имена «земли праотцев»

3. Имена «земли праотцев»

Одна из целей моей работы — отследить историю изобретения термина «Эрец Исраэль» как именования территории переменного размера, находящегося «под властью еврейского народа». Как отмечалось выше, этот территориальный термин был изобретен в ходе национального «идеологического строительства»[60]. Однако, прежде чем начать теоретическое путешествие по тайникам загадочной земли, приковавшей к себе внимание всего западного мира, я должен указать на сам характер (филологический и семантический) термина, неразрывно связанного с интересующей нас точкой на карте. Так же как и многие другие языково-национальные культуры, сионистское движение произвело немало изобилующих анахронизмами семантических манипуляций, сильно затрудняющих последовательный критический дискурс.

В этом кратком введении я приведу лишь один — зато центральный — пример исторического словотворчества, порождающего совершенно излишние проблемы. Как известно, «пространственный» термин «Эрец Исраэль» никогда не совпадал (и сегодня не совпадает) с территорией, на которую распространяется юрисдикция государства Израиль. В современном иврите он — термин — уже много лет является «политически корректным» именованием области, находящейся между Средиземным морем и рекой Иордан; однако в сравнительно недавнем прошлом он относился и к значительным территориям к востоку от Иордана. Этот изменчивый термин был одновременно навигационным инструментом и политическим рычагом территориальной «концептуализации» сионистского освоения страны с самого его начала более ста лет назад. Тем, кто не владеет ивритом в совершенстве, трудно до конца осознать важность и вес этого термина в израильском сознании. Он является объединяющим риторическим кодом для всех мыслимых областей культурного творчества — от школьных учебников до докторских диссертаций, от художественной литературы до научной историографии, от поэзии и песенного творчества до политической географии — и, что не менее важно, для изобилующего эмоциональными деталями израильского политического сознания[61].

На полках книжных магазинов и университетских библиотек тесными радами стоят книги, посвященные таким темам, как «Эрец Исраэль в праисторические времена», «Эрец Исраэль под властью крестоносцев», «Эрец Исраэль в период арабского завоевания» и т. п. В переводах иноязычных книг термин «Палестина» систематически заменяется на «Эрец Исраэль». Даже сочинения основоположников сионизма, таких как Теодор Герцль, Макс Нордау, Бер Ворохов и другие, использовавших общепринятый термин «Палестина», подвергаются при переводе на иврит той же операции: идеологически неприемлемый термин непременно заменяется на «Эрец Исраэль». Эта языковая политика порождает иногда комические и абсурдные ситуации: например, ни в чем не повинные израильтяне, читающие на иврите, просто не могут понять, почему в рамках великой дискуссии вокруг британской рекомендации предпочесть заселение Уганды борьбе за «Эрец Исраэль», разделившей в начале XX века сионистское движение, противники «угандийского плана» именуются «палестинцами» или «палестиноцентристами» — ведь о Палестине в книге вообще нет речи.

Появились даже просионистские историки, пытающиеся ввести этот термин в другие языки. Например, когда уже знакомый нам Саймон Шама написал книгу, энтузиастически увековечивающую колонизаторские предприятия семейства Ротшильдов, он дал ей замечательное название: «Двое Ротшильдов и Эрец Исраэль»[62]. Следует помнить, что в описываемые им времена общепринятым термином была именно «Палестина», причем не только на всех европейских языках, но и в устах всех без исключения персонажей, появляющихся на страницах книги. Бернард Льюис, не менее известный и столь же преданный сионистскому предприятию историк, зашел даже дальше, чем Шама. В ученой статье (в которой он пытался доказать малую историческую значимость общеупотребительного термина «Палестина») Льюис заявил с немалым апломбом, что это название «никогда не использовалось евреями, среди которых принятым именованием страны, со времен исхода из Египта до наших дней, всегда было „Эрец Исраэль“»[63].

Неудивительно, что для большинства евреев-израильтян данное именование — однозначный документ о владении, не оставляющий ни малейшего сомнения в том, кому в действительности принадлежит это место, — представляется практически вечным, существующим самое меньшее с момента, когда они получили божественное обетование. Как я уже писал в другой книге (и другим языком), евреи в гораздо меньшей степени реализуют себя посредством мифа об «Эрец Исраэль», нежели мифологическая Эрец Исраэль реализует себя при их посредстве, порождая образ национального пространства, истинные моральные и политические импликации которого не всегда им до конца ясны[64]. Одного простого обстоятельства — с самого момента создания государства Израиль в 1948 году и по сей день его территория не совпадает с концептуальной территорией Эрец Исраэль — вполне достаточно, чтобы совершенно прояснить геополитическую ментальность и концепцию границ (лучше сказать: концепцию отсутствия границ), присущие израильским евреям.

Впрочем, подчас история весьма саркастична, особенно когда дело касается изобретенных традиций, в первую очередь языковых. Лишь немногие обращают внимание (или, во всяком случае, готовы признать), что ветхозаветная Эрец Исраэль не включала Иерусалим, Хеврон, Бейт-Лехем (Вифлеем) и их окрестности — лишь Самарию (Шомрон) и некоторые примыкающие к ней области, иными словами, территорию Северного (Израильского) царства!

Важно помнить, что мифологическое «Единое царство» Давида и Соломона, то есть государство, объединявшее Израиль и Иудею, в реальности никогда не существовало; соответственно, не существовало (в частности, в тексте Ветхого Завета) и обозначающего его «объединительного» древнееврейского топонима[65]. Не случайно весь ветхозаветный корпус продолжал использовать название, данное региону еще египетскими фараонами, — «страна Ханаан»[66]. Не случайно бог пообещал Аврааму, первому прозелиту, следующее: «И дам тебе и потомству твоему после тебя землю твоего пребывания, всю землю Ханаан…» (Бытие 17: 7). Тем же поощряющим, отеческим тоном он указывает позднее своему «придворному» — Моисею — в самом конце его пути: «Взойди на эту гору Ааварим, гору Нево, что в земле Моав, что против Иерихона, и обозри землю Ханаан…» (Второзаконие 32: 49). Стандартное словосочетание «земля Ханаан» появляется в 57 библейских стихах[67].

С другой стороны, библейский Иерусалим[68] всегда находится в Иудее[69]. Геополитическое словосочетание «Эрец Йехуда» («страна — или земля — Иудея»), ставшее общепонятным после образования маленького государства династии Давида, упоминается в библейском тексте 24 раза. Ни одному из авторов библейских книг и в голову бы не пришло назвать территорию, находящуюся вокруг Святого города, «Эрец Исраэль». Именно поэтому так поучителен следующий стих из Второй книги Хроник: «Он разбил жертвенники и молитвенные деревья, и истуканы раскрошил, и все статуи солнца срубил во всей стране Израиля (Эрец Исраэль), и возвратился в Иерусалим» (Хроники II 34: 7). В Северном царстве, оно же Эрец Исраэль, ветхозаветный Израиль, как известно, жило гораздо больше грешников, чем в Южном царстве, Иудее[70]. Такое его именование появляется в 12 стихах, почти всегда — в не слишком одобрительном контексте. Так или иначе, базисные представления авторов ветхозаветных книг о региональном пространстве совпадают с прочими свидетельствами, рассказывающими о соответствующей эпохе, — ни один текст ветхозаветного периода, ни одно археологическое свидетельство не используют термин «Эрец Исраэль» для обозначения четко определенной географической территории.

То же самое верно и относительно долгой эпохи, называемой в израильской историографии «эпохой Второго храма». Ни успешное восстание Хасмонеев в 167–160 годах до н. э., ни закончившийся провалом мятеж иудейских фанатиков в 66–73 годах н. э. не произошли, если верить письменным свидетельствам, в «Эрец Исраэль». Бесполезно искать это именование в книгах Маккавеев или в иных внебиблейских источниках[71]. Не найти его и в философских произведениях Филона Александрийского или в исторических сочинениях Иосифа Флавия. До тех пор, пока Иудея существовала в какой-либо форме как государственная единица, неважно, независимая или под чьим-либо протекторатом, единая территория между Средиземным морем и рекой Иордан никогда не именовалась «Эрец Исраэль».

Названия регионов и государств менялись в прошлом довольно часто. Иногда мы называем древние страны именами, которые они приобрели лишь на гораздо более поздних исторических этапах. Однако такого рода языковая практика легитимна, как правило, лишь если данная территория не имела более древнего общепринятого названия. Все мы прекрасно знаем, что Хаммурапи правил не территорией «вечного» Ирака, а Вавилонией, что Юлий Цезарь завоевал не Францию, а Галлию. С другой стороны, лишь немногим израильтянам известно, что цари Давид и Йошия правили страной, называвшейся Ханааном и/или Иудеей[72], или что коллективное самоубийство в Масаде[73] произошло вовсе не в Эрец Исраэль.

Следует отметить, что это «семантическое злоумышление» нисколько не беспокоит израильских исследователей. Они без колебаний переносят данный филологический анахронизм из одного сочинения в другое. Их национально-научную позицию удачно сформулировал в свое время профессор Йехуда Элицур, выдающийся исследователь Библии и исторической географии из Бар-Иланского университета. Он писал с редчайшей прямотой:

«Согласно нашим представлениям, не существует простой параллели между нашим отношением к Эрец Исраэль и отношением других народов к своим отечествам. Разница легко различима. Израиль[74] был Израилем еще до того, как вошел в свою страну. Израиль оставался Израилем и через много поколений после ухода в изгнание. Эта страна оставалась Страной Израиля (Эрец Исраэль) даже когда пришла в запустение. У других народов[75] дело обстоит иначе. Англичане именуются англичанами лишь потому, что живут в Англии, Англия называется Англией лишь потому, что там живут англичане. Англичане, покидающие Англию, через поколение или два перестают быть англичанами. Если бы Англия лишилась англичан, она перестала бы быть Англией. Это относится ко всем народам»[76].

Так же как еврейский народ является вечным и неизменным «этносом», так и его страна — неизменная сущность; это же относится и к ее названию. Во всех современных комментариях к упомянутым выше древним текстам, будь то библейские книги или произведения эпохи Второго храма, «Эрец Исраэль» трактуется как постоянная, четко очерченная территория, хорошо знакомая всем поколениям евреев в ходе их долгой истории. Я приведу несколько примеров для того, чтобы сделать это обстоятельство наглядным.

В предисловии к новому переводу на иврит «Первой книги Маккавеев», вышедшей великолепным изданием в 2004 году, словосочетание «Эрец Исраэль» появляется 156 раз — несмотря на то что сами Хасмонеи даже не слышали, что возглавляют восстание, разворачивающееся на этой территории[77]. Еще дальше зашел историк из Иерусалимского университета, выпустивший книгу под названием «Эрец Исраэль как политическая концепция в хасмонейской литературе»[78] — при том что такой концепции в соответствующие времена не существовало. В недавнем прошлом позывы геонационального мифа были столь сильны, что израильские издатели Иосифа Флавия отваживались вставлять термин «Эрец Исраэль» непосредственно в переводы его книг[79]. На самом деле, термин «Эрец Исраэль», равно как и многие другие относящиеся к данному региону названия, такие как «Святая земля», «Земля Ханаан», «Страна Сион» или «Эрец а-Цви» (поэтическое «Страна оленя»), были христианскими или раввинистическими изобретениями, то есть гораздо более поздними теологическими выдумками. С определенной осторожностью можно выдвинуть предположение, что впервые этот термин в его современном территориальном значении появился в Евангелии от Матфея. Конечно, это филологическое нововведение может считаться пионерским лишь в том случае, если евангельский текст действительно был написан, как обычно предполагается, в конце I века н. э. Вот что там сказано: «По смерти же Ирода, — се, Ангел Господень во сне является Иосифу в земле Египетской и говорит: встань, возьми Младенца и Матерь его и иди в землю Израилеву (Эрец Исраэль), ибо умерли искавшие души младенца» (Мт 2: 19–20).

Единоразовое, точечное использование термина позволяет определить Иерусалим с окрестностями как «Эрец Исраэль». Оно является исключительным, ибо книги Нового Завета предпочитают использовать термин «Эрец Йехуда» — «Земля Иудейская»[80]. Не исключено, что новое выражение возникло оттого, что первые христиане предпочитали называть себя «сынами Израиля», а не иудеями. Впрочем, вполне здравым представляется и другое, более прозаическое объяснение: именование «Эрец Исраэль» могло быть вставлено в древний текст существенно позже.

Термин «Эрец Исраэль» укоренился в иудейском «культурном пространстве» приблизительно тогда же (когда, по ранним предположениям, могло быть написано Евангелие от Матфея) — через некоторое время после разрушения Второго храма, когда еврейский монотеизм, ослабленный тремя неудачными антиязыческими восстаниями, начал отступать на всей территории Средиземноморья. Лишь после того, как во II веке н. э. Иудея по воле римских властей превратилась в Палестину и значимая часть ее населения стала постепенно принимать христианство, мы начинаем находить в Мишне и Талмуде[81] осторожные обращения к термину «Эрец Исраэль». Возможно также, что этот термин обязан своим происхождением глубоким опасениям, связанным с укреплением позиций иудейских центров в Вавилонии и переселением туда все большего числа образованных жителей Иудеи.

Так или иначе, христианский и раввинистический варианты термина «Эрец Исраэль», как уже отмечалось выше, также не совпадают по смыслу с содержанием, присвоенным этому словосочетанию в эпоху национального строительства. Точно так же древние и средневековые понятия «народ Израиля», «избранный народ», «христианский народ» или «божий народ» радикально отличаются по смыслу от поздних интерпретаций этих терминов, адресующихся к современным представлениям о народах. Поэтому ветхозаветная «Обетованная земля», равно как и «Святая земля» иудейской и христианской традиций, имеет очень мало сходства с сионистской «родиной». Обещанная богом страна включала, как известно, добрую половину Ближнего Востока и простиралась, в некоторых прочтениях топонимов, «от Нила до Евфрата». Религиозное (разработанное в Талмуде) определение Эрец Исраэль относилось к гораздо меньшей, вдобавок не вполне связной «территории исполнения заповедей»[82], разделенной на галахически неравноценные части[83] в соответствии с уровнем их святости. Ее границы никогда не воспринимались многовековой, весьма разнообразной еврейской культурой как политические или государственные.

Лишь в начале XX века, после длительного пребывания в протестантском плавильном котле, теологический термин «Эрец Исраэль» был окончательно вытеснен отполированным до блеска четким геонациональным термином. Поселенческое сионистское движение использовало традиционный раввинистический термин отчасти для того, чтобы заменить им общепринятый топоним «Палестина», которым пользовались не только все без исключения европейцы, но и лидеры сионизма первого поколения. Оно превратило этот термин в исключительное именование региона на языке новых поселенцев[84].

Успешная языковая инженерия, ставшая естественной частью строительства коллективной этноцентристской памяти и включавшая на более позднем этапе ивритизацию топонимов (названий провинций, деревень, кварталов, улиц, гор, долин и рек), сделала возможным поразительный ментальный «прыжок» через многовековые нееврейские периоды в жизни страны[85]. Для нас, впрочем, существенно важнее другое: переименование страны ради утверждения права владения, выдавившее за легитимные рамки подавляющее большинство ее населения или просто игнорировавшее его существование, чрезвычайно облегчило переведение этого населения в разряд «случайных жильцов», временных обитателей страны, занимающих землю, которая им не принадлежит. Использование термина «Эрец Исраэль» способствовало внедрению популярного метаобраза «пустой страны» — «страны без народа», которая изначально, во все времена предназначалась для «народа без страны». Расшифровка этого центрального, несомненно, лживого образа, источником которого было, как ни странно, евангелистское христианство, позволит нам гораздо лучше понять как природу возникновения проблемы арабских беженцев в ходе войны 1948 года, так и возобновление колонизационного предприятия после войны 1967 года.

* * *

Центральной задачей данного сочинения является деконструкция тезиса об «историческом праве» и национального нарратива, ему сопутствующего; их единственное назначение — найти моральное оправдание экспроприации территориального пространства. Таким образом, эта книга является инструментом критики официальной, порожденной истеблишментом историографии; по ходу дела она отслеживает ход и характеристики важнейшей парадигматической революции, произведенной сионистским движением в слабеющем иудаизме. Восстание еврейского национализма против иудейской веры с самого начала шло бок о бок с постоянной, усиливавшейся с годами инструментализацией словаря, системы ценностей, символов, праздников и обрядов последней. Секулярному сионизму уже на раннем этапе его колониального предприятия потребовались религиозные одежды — как для укрепления и охраны «этнических границ», так и для определения и формализации границ «земли праотцев». В ходе территориальной экспансии и с утратой социалистических национальных идеалов эти «одежды» стали еще более важными, даже жизненно необходимыми. Нужда в них укрепила к концу XX века позиции этнорелигиозных течений как в общественной жизни, так и в политической системе и в военном аппарате.

Впрочем, эти поздние явления не должны вводить нас в заблуждение. Именно «национализация» бога (а вовсе не его смерть) сдернула с земли священный ореол и превратила ее в секулярную почву, на которой новый топчущий ее народ стал возводить дворцы по своему вкусу. Если для иудаизма победой над метафизическим изгнанием должно было стать в основном мессианское избавление, несомненно духовно связанное с культовым центром, но абсолютно свободное от претензий на национальное владение им, сионистское движение противопоставило воображаемому изгнанию концепцию насильственного освобождения земли, то есть создание осязаемой современной географической родины. Увы, благодаря основополагающим мифам, эта родина до сего дня не имеет постоянных границ и изо дня в день подвергает опасности как своих жителей, так и своих соседей.