Глава 3. ШЕЛ ПОД КРАСНЫМ ЗНАМЕНЕМ

Глава 3. ШЕЛ ПОД КРАСНЫМ ЗНАМЕНЕМ

Дважды похороненный. — Гроб на заводском дворе. — Что установила эксгумация. — Стреляли свои. — Миф о железнодорожной будке. — Куда потянулись нити. — Кому была выгодна его смерть.

С некоторых пор кладбищенский сторож стал замечать, что в его отсутствие кто-то шарит по закуткам покосившейся от ветхости избушки. Исчезала одна снедь, которой иногда делились родственники усопших, прося смотрителя смиренной обители подобрать для погребения отошедших в мир иной место посуше да поухаживать за дорогим холмиком. Время было смутное, шел девятнадцатый год, в самом разгаре братоубийственная война, вырывающая из родных гнезд сотни тысяч людей и разбрасывающая их по белу свету — кто знает, придется ли когда прийти снова на могилку, помянуть добрым словом родителя, брата, сестру, мужа.

Сторож никому не отказывал, по-христиански близко к сердцу принимая боль убитых горем родственников. Бывало, иной раз тайком от властей хоронили и лиц, к которым большевики не очень благоволили. Полуглухой смотритель не препятствовал и этому, считая, что после смерти все равны. Не закапывать же убиенных в грязном овраге или в другом непотребном месте только за то, что они придерживались иных идеологических взглядов. Лояльное отношение сторожа к нарушителям распоряжения городских властей о недопущении захоронения на городском кладбище лиц, принадлежавшим к эксплуататорским сословиям, щедро вознаграждалось. Конечно, по весьма скромным возможностям того голодного времени.

Свою сторожку кладбищенский смотритель всегда оставлял открытой. И вот, пользуясь его доверчивостью, кто-то стал одалживать то кусок хлеба, то связку воблы, то круг колбасы. Как-то раз, обнаружив очередную пропажу, старик не на шутку рассердился и решил устроить засаду. Почему-то он был уверен, что это дело рук дезертира, скрывавшегося поблизости. Весь город знал старика, и вряд ли кто-либо из жителей посмел бы унести из его жилища последнюю краюху хлеба.

Каково же было удивление старика и его добровольных помощников, когда вместо ожидаемого бродяги-дезертира перед ними предстал дрожащий от страха низкорослый, отощавший от недоедания мальчишка лет двенадцати-четырнадцати. Он оказался беспризорником, пережившим смерть родителей, бродяжничавшим по городам и селам, добывающим скудное пропитание то попрошайничеством, то воровством. Одинокий полуглухой старик сжалился над прибившимся к сторожке найденышем, приютил его у себя. Мальчишка сначала со страхом наблюдал за занятием своего спасителя. Потом пообвык и вскоре стал помогать старику.

Чего только не насмотрелся мальчишка-приблуда на кладбище! Хоронили по-разному. Бывали случаи, когда терявшие сознание матери падали в обмороке с края могилы прямо в свежевырытую черную яму, некоторых невозможно было оторвать от крышки гроба. Много леденящих душу картин безутешного человеческого горя промелькнуло перед глазами подростка, немало скорбных процессий увидел он, открывая ворота кладбищенской ограды. Хоронили здесь разных людей — старых и молодых, красноармейцев и детей, больших начальников и скромных обывателей. И все же одни похороны особо врезались ему в память.

Было это в сентябре 1919 года. Перед обедом на кладбище пришла группа красноармейцев с лопатами. Облюбовав место на песчаном грудке, принялись за работу. Крутившийся возле них парнишка слышал разговоры, которые вели между собой красноармейцы во время перекуров. Говорили о поезде, на котором везут убитого командира. Прибытие поезда ожидалось к вечеру. Бойцы, недовольные малопривлекательным занятием, вполголоса поругивали командиров: пассажирский поезд прибывает обычно утром, вечером приходит товарняк, не повезут же на нем убитого — больших военных начальников, даже мертвых, возят обычно в их собственных вагонах. По всему видно, красноармейцы обслуживали какой-то высокий штаб, отсюда их хорошая осведомленность в том, кому что положено даже после смерти.

И тем не менее гроб с телом командира доставил приползший к вечеру усталый товарняк. Похороны состоялись в тот же день. Помощнику кладбищенского сторожа бросилось в глаза, что гроб был цинковый, запаянный. Его опустили в яму, вырытую бойцами комендантского взвода, военные, сопровождавшие в пути тело своего командира. Траурный митинг продолжался недолго. Прощальные речи произносили только приезжие. От местных не выступил никто. Трижды слились в салютных залпах хлопки револьверных выстрелов — их тоже производили только прибывшие. Они же установили на холмике свежей земли деревянное надгробие с фамилией погребенного.

Фамилия ничего не говорила ни кладбищенскому сторожу, ни тем более его малолетнему приемышу. Правда, она была необычной, но за время жизни у старика-смотрителя парнишка слышал и не такие. Привык к венгерским, немецким, словацким, китайским. Поэтому в мальчишескую память врезалась не столько редкая фамилия командира, сколько запаянный цинковый гроб. Ни до, ни после этого случая мальчонке не приходилось больше видеть подобных гробов. Хоронили обычно в деревянных.

Ну, как не дать волю досаде по поводу нерасторопности человека, волей случая оказавшегося свидетелем похорон одного из героев Гражданской войны, вокруг жизни и смерти которого сегодня кипят горячие споры. Прояви мальчишка элементарное человеческое любопытство, и одним белым пятном в истории было бы меньше. Казалось бы, все должно возбуждать вопросы: и потрясший воображение, невиданный в здешних местах цинковый гроб, привезенный издалека, за тысячи километров от места, где погиб красный командир, и доставка тела в простом товарном вагоне — не по рангу погибшего, и торопливое, весьма скромное погребение силами сопровождающих. Но история не признает сослагательных наклонений. А реальная данность такова: фамилию похороненного в запаянном цинковом гробу красного командира повзрослевший приемыш кладбищенского сторожа вспомнил только через полтора десятка лет, когда на экраны вышел одноименный кинофильм и песню про его героя подхватила вся страна.

Бывший беспризорник в зрелые годы не отличался сентиментальностью, но на кладбище иногда заглядывал — подправлял могилку своего спасителя, который к тому времени уже пребывал в лучшем из миров, опрокидывал по старинному обычаю стопочку-другую за помин его души. Находясь в философско-элегическом состоянии, располагающем к размышлениям о вечном, медленно прохаживался вдоль могильных холмиков, насыпанных когда-то на его глазах и нередко при его участии. Подолгу сидел у могилы знаменитого красного командира, красивую песню о котором с упоением пели пионерские отряды, не подозревая, что тот, у кого «голова обвязана, кровь на рукаве, след кровавый стелется по сырой земле», покоится вот здесь, под этим незаметным, почти сровнявшимся с поверхностью земли холмиком, на котором уже не осталось ни надгробия, ни фамилии.

Ты правильно догадался, проницательный читатель, речь идет о Щорсе. Назову и фамилию беспризорника, прибившегося в голодном девятнадцатом году к кладбищенскому сторожу, — Ферапонтов.

Увы, это горькая, беспощадная правда — в течение тридцати лет могилу Николая Александровича Щорса, похороненного второпях на городском кладбище в Самаре, не навещал никто: ни жена, ни другие родственники, ни боевые товарищи. Поразительно, но факт: куйбышевская красногалстучная пионерия, вдохновенно оглашая воздух куплетами о шедшем под красным знаменем командире полка, искренне восхищаясь его подвигами и рисуя в воображении романтический образ пламенного, но абстрактного, бестелесного героя, слыхом не слыхала, что его останки покоятся в каких-то ста метрах от их праздничных колонн. Не подозревали об этом и сотни тысяч взрослых горожан. Так что не будем столь строги к знакомому нам гражданину Ферапонтову, когда он, помянув стопочкой-другой добрую душу приютившего его сторожа и будучи настроенным на философские раздумья о бренности и скоротечности всего земного, заглушал закипавшие внутри чувства при виде заброшенной могилы любимого всем советским народом героя очередной граненой стопочкой. Испытанный прием, распространенный на Руси среди многих думающих людей, отвлекал от тяжких дум, но ненадолго.

Узнав из газеты «Известия», что поиски гроба Щорса прекращены из-за невозможности установления его места захоронения, наш сообразительный соотечественник сразу понял, что к чему. Если из самой Москвы вышел такой приказ, попробуй ослушаться. Газетка-то от 13 марта 1937 года. Хватали всех без разбору. Как говорится, береженого Бог бережет. Лучше помалкивать в тряпочку, а то высунешься на свою голову. Прекратили поиски — значит, так надо. Ищут где? На кладбищах. К нему не приходили. Может, потому и воздухом дышит, стопочку принимает, что нигде не высунулся, не засветился. Если понадобится, сами придут. Быть не может, чтобы никто из щорсовцев не знал, в каком городе похоронен их командир.

Законопослушный Ферапонтов был прав. К нему пришли. Правда, через двенадцать лет. В 1949 году, в середине июня, гражданина Ферапонтова пригласили в горисполком и вежливо поинтересовались, не может ли он указать место захоронения героя Гражданской войны Щорса. Ферапонтов подумал и сказал, что попробует.

Уклончивый ответ объясняется отнюдь не врожденной скромностью Ферапонтова. Для автора это было бы блестящим выходом из положения. Дело оказалось гораздо более щекотливым, чем можно было предположить. Поэтому сразу предупреждаю: слабонервным, а также хранителям святости и неприкосновенности идеалов лучше пропустить этот эпизод. Честное слово, и мне не доставляет приятности описание столь прискорбного факта, однако не нами замечено, что читатель друг, но истина дороже.

Последуем же за знакомым нам и, осмелюсь сказать, вызывающим симпатию гражданином Ферапонтовым, который уверенно привел горисполкомовскую комиссию к… заводской проходной. Нет, автор не ошибся. Вот и табличка, подтверждающая, что перед уважаемой комиссией действительно находится Куйбышевский кабельный завод. Небольшая заминка, члены комиссии что-то уточняют у проводника, тот упрямо влечет за собой, короткие переговоры с бюро пропусков, и вот уже комиссия идет по заводскому двору. Правда, по мере продвижения шаги провожатого, шествующего впереди, становятся как бы короче, походка приобретает признаки явной неуверенности. Похоже, что Ферапонтов несколько растерялся.

— Здесь, — указал он, остановившись, на щебенку под ногами. — Хотя, нет, скорее всего, несколько левее. А может, и правее… В общем, где-то в этом районе…

В трех метрах от места, где остановилась комиссия и беспомощно топтался забывчивый гражданин Ферапонтов, возвышалась мрачная стена электроцеха. Православное городское кладбище, на котором в 1919 году был похоронен любимый герой советской детворы Н. А. Щорс, стало заводской территорией. Могила легендарного начдива оказалась засыпанной полуметровым слоем щебенки, по которой натужно гудели тяжелые грузовики. Ее обнаружили только после вскрытия шестого или седьмого захоронения. Директор завода, присутствовавший при ночных работах на освещенном мощным прожектором дворе, облегченно вздохнул и вытер нервную испарину со лба, когда услышал взволнованные слова Ферапонтова: «Он! Это он!» Директора можно понять: а если бы могила оказалась в метре от стены или как раз под стеной?

Ферапонтов ошибиться не мог: это было действительно захоронение Щорса. Бывший помощник кладбищенского сторожа узнал могилу по запаянному цинковому гробу — он был единственным на все кладбище. Позвольте привести выдержки из акта эксгумации — официального документа, датированного 5 июля 1949 года. «Комиссией исполкома городского Совета актом… установлено, что… на территории Куйбышевского кабельного завода (бывшее православное кладбище), в 3-х метрах от правого угла западного фасада электроцеха найдена могила, в которой в сентябре месяце 1919 года было похоронено тело Н.А.Щорса…

Почва могилы состоит из суглинка на глубине 1 м 50 см и 43 см щебня, насыпанного сверху. Гроб изъят и доставлен в помещение городской судебно-медицинской экспертизы, где и произведено медицинское исследование…»

Прежде чем подойти к выводам судебно-медицинской экспертизы, впервые найденным в архивах и обнародованным в документальной повести украинского журналиста Юлия Сафонова, написанной в соавторстве с бывшим щорсовцем, правофланговым пятой роты Первого Украинского революционного полка Федором Терещенко, обратим внимание читателей на немаловажную деталь только что процитированного документа. В нем прямо говорится: найдена могила Щорса. Употреблено слово «найдена», а не какое-то иное. Эта формулировка, ставшая известной совсем недавно, дает основание критически подойти к распространенному в литературе утверждению, будто перенесение могилы Щорса в 1949 году связано с ликвидацией старого городского кладбища. Но ведь оно стало территорией кабельного завода давно, еще до 1941 года, о чем говорят старожилы. Да и тщательно спрятанный от посторонних глаз документ свидетельствует о том, что о могиле в городе не знали или не хотели знать. Иначе чем объяснить тот факт, что ее засыпали почти полуметровым слоем щебня, и никто не воспротивился этому проявлению чудовищного беспамятства. Трудно поверить, что превращение могилы героя гражданской войны в заводской двор прошло бы тихо и незаметно, если бы об этом знала хотя бы небольшая часть заводчан.

Значит, могилу Щорса опять начали искать. Выходит, кто-то в Москве, не удовлетворившись безрезультатными поисками тридцать шестого — тридцать седьмого годов, снова предпринял попытку обнаружить исчезнувшее место захоронения. Кто это был? С какой целью действовал?

Согласно версии младшей сестры Щорса Ольги Александровны, кстати, присутствовавшей в 1949 году при перезахоронении брата, настойчивость Москвы вызвана некоторыми обстоятельствами международного характера. Ольга Александровна, проживавшая до самой своей смерти в 1985 году в городе Щорсе Черниговской области, поведала Юлию Сафонову, одному из авторов документальной повести о загадочной гибели Николая Щорса, такую историю. Будто бы в Москву поступило письмо от группы то ли сербов, то ли словаков, спрашивающих разрешения почтить память своего боевого командира, под началом которого они, вдохновленные идеей мировой революции, в дни далекой молодости сражались за Советскую власть на Украине. В Москве поинтересовались: где похоронен Щорс? Поиски привели в Куйбышев. Там засуетились, начали припоминать.

Версия вполне правдоподобная. В дивизии Щорса было много представителей разных национальностей: немцы, поляки, словаки, чехи, румыны, венгры, корейцы. Старые щорсовцы вспоминают даже о целой роте китайцев, служивших во втором Богунском полку.

Однако существует и другое толкование. Его связывают с той небольшой частью щорсовцев, которая с самого начала не согласилась с официальной версией гибели своего начдива. События, последовавшие после смерти Щорса, укрепляли сомнения и подозрения. Почему местом захоронения выбрали именно Самару, расположенную за много сот километров? Не потому ли, что таким образом кое-кто хотел вытравить память о нем в родных местах, предать имя забвению, а заодно и навсегда скрыть тайну гибели? Почему хоронили в запаянном цинковом гробу? Редкость по тем временам невероятная. Уж не пытались ли этим исправить оплошность медиков, которые, не спросясь, поторопились забальзамировать тело Щорса, опустив его то ли в спирт, то ли в крутой раствор поваренной соли? Почему гроб повезли не в пассажирском вагоне, в котором Щорс жил последнее время и в котором его привезли в Клинцы, а в товарном, предназначенном для перевозки грузов? Почему в самарских архивах не осталось ни одного упоминания о похоронах героя гражданской войны?

Эти и другие вопросы, на которые группа старых щорсовцев не находила ответов, время от времени ставились ими перед Москвой. Активность поисков возрастала в кануны годовщин со дня гибели начдива. В 1949 году как раз отмечалась тридцатилетняя годовщина. Тогда уцелевшие в годы Великой Отечественной войны ветераны-богунцы и выложили свой главный козырь, который не успели пустить в ход до 1941 года: в Куйбышеве стерта с лица земли могила Щорса. После запроса Москвы в Куйбышеве срочно создали комиссию, которая вышла на Ферапонтова — единственного свидетеля похорон начдива.

Пристыженный неожиданным конфузом и стараясь хоть как-то оправдаться перед центром, Куйбышев форсировал события. Гроб с останками Щорса быстренько перенесли на другое кладбище, на могиле соорудили гранитный монумент, к которому по революционным праздникам возлагали венки. Досадный инцидент постепенно забывался. Сегодня, пожалуй, далеко не каждый взрослый житель города знает эту грустную историю. А что касается молодежи, то она уверена на все сто процентов, что могила Щорса находится здесь с 1919 года.

Не только жители Куйбышева, но и других городов Советского Союза, включая и названные именем Щорса, еще долго пребывали бы в наивном неведении, если бы не бурный поток гласности, прорвавшей плотину всевозможных запретов и ограничений. Тридцать лет понадобилось для того, чтобы обнаружить могилу героя, похороненного во второй раз под полуметровым слоем щебня. После этого надо было ждать еще сорок лет, прежде чем стало возможно узнать тайну, которую тщательно скрывали от народа, идя на различные уловки и ухищрения.

Можно обмануть как отдельного человека, так и большое количество людей. На некоторое время можно ввести в заблуждение народ и даже все человечество. Но историю не обмануть. Вот он, документ, возвращенный из спецхрана, перевертывающий наши представления о гибели Щорса. Речь идет о выводах судебно-медицинской экспертизы, подвергшей останки Щорса эксгумации в июле 1949 года при вскрытии могилы во дворе Куйбышевского кабельного завода. Неизвестно, с какой целью наглухо запаивали цинковый гроб с телом Щорса в 1919 году, но эта предосторожность, независимо от того, предпринималась она с умыслом или без него, неожиданно помогла судебно-медицинским экспертам через тридцать лет. Герметически закупоренная емкость предотвратила доступ кислорода к телу, что во многом обусловило его сохранность.

«В первый момент после снятия крышки гроба, — читаем в акте судебно-медицинской экспертизы, — были хорошо различимы общие контуры головы трупа с характерной для Щорса прической, усами и бородой. На голове также хорошо был заметен след, оставленный марлевой повязкой в виде широкой западающей полосы, идущей поперек лба и вдоль щек. Тотчас после снятия крышки гроба, на глазах присутствующих, характерные особенности вследствие свободного доступа воздуха стали быстро меняться, расплываться, а спустя короткий промежуток времени превратились в бесформенную массу однообразной структуры…

Тщательным образом были исследованы кости скелета, произведено их измерение. При исследовании обнаружены повреждения на черепе в виде огнестрельного отверстия в затылочной области справа и в левой теменной области…

…На основании данных эксгумации и последующего медицинского исследования комиссия считает, что останки трупа, обнаруженные в могиле, действительно принадлежат герою гражданской войны тов. Щорсу Н.А.».

А вот главное, из-за чего документ упрятали в спецхран. Специалисты подтвердили то, о чем глухо передавала людская молва: «Повреждения черепа нанесены пулей из огнестрельного нарезного оружия… Входным отверстием является отверстие в области затылка справа, а выходное — в области левой теменной кости… Следовательно, направление полета пули — сзади наперед и справа налево… Можно предположить, что пуля по своему диаметру была револьверной… Выстрел был произведен с близкого расстояния, предположительно 5–10 шагов».

Было от чего прийти в смятение. Ведь по официальной версии, много раз воспроизведенной в книгах и знаменитом кинофильме Довженко, легендарный начдив погибает в бою, раненный в голову огнем петлюровского пулеметчика, засевшего возле железнодорожной будки. Не мог же он стрелять из пулемета с расстояния пять—десять шагов. Следовательно, стрелял кто-то из тех, кто находился рядом. А рядом, как известно, находятся только свои.

Раскручивать эту версию не стали — невыгодно. Ведь имя Щорса фигурировало в ряду отобранных самим Сталиным других героев Гражданской войны в «Кратком курсе истории ВКП(б)». Во времена хрущевской оттепели печать предприняла робкие попытки заняться загадкой гибели Щорса, но была поставлена на свое место. В брежневскую эпоху окружением Суслова был изобретен термин «дегероизация», под который могли подпасть даже невинные исторические изыскания, выходившие за рамки дозволенных к комментированию периодов жизни наших замечательных людей.

Сокрытие правды приводит к невообразимым слухам, нелепым домыслам. В 1991 году популярный еженедельник «Собеседник», например, опубликовал сенсационную новость: начдива Щорса, оказывается, и вовсе не было! Все началось, мол, со встречи Сталина с советскими деятелями культуры, в числе которых были и кинематографисты. Встреча, проходившая в 1935 году, заканчивалась, когда Сталин неожиданно обратился к Довженко:

— А почему у русского народа есть герой Чапаев и фильм про героя, а вот у украинского народа такого героя нет?

Довженко намек понял и немедленно приступил к съемкам. Героем назначили безвестного красноармейца Щорса. Получился фильм «Щорс». К нему была написана полународная песня про то, как «след кровавый стелется по сырой траве…» На самом деле, утверждал молодежный еженедельник, никакой след за Щорсом не стелился. Он командовал небольшим отрядом, причем был замечен в махинациях с продовольствием («оприходовал» вагон с хлебом, предназначенный для голодного Петрограда). Погиб он действительно, как сказано в энциклопедиях, в 1919 году, но вовсе не в бою, а получив пулю в живот от своего же боевого товарища, у которого увел жену. На сей счет историки располагают неопровержимыми документами, утверждал еженедельник, а раз так, то еще одной легендой стало меньше.

Как говорится, слышали звон… С чем можно безусловно согласиться в этой публикации, так, пожалуй, с верно обозначенным историческим рубежом, с которого начался пик необычной популярности Щорса. Действительно, этот рубеж приходится на 1935 год, когда известный украинский кинорежиссер получил социальный заказ на создание художественного кинофильма об «украинском Чапаеве». Однако тональность разговора Сталина с Довженко была несколько иной. Вот как писала об этом «Правда» в 1935 году: «Когда режиссеру А. П. Довженко вручили на заседании Президиума ЦИК СССР орден Ленина и он возвращался на свое место, его догнала реплика товарища Сталина: «За ним долг — украинский Чапаев». Через некоторое время на этом же заседании товарищ Сталин задал вопрос товарищу Довженко: «Щорса вы знаете?» — «Да», — ответил Довженко. — «Подумайте о нем», — сказал товарищ Сталин».

Довженко не лукавил, давая Сталину утвердительный ответ. Слукавил скорее автор публикации в «Собеседнике», бездоказательно заявив, что героем фильма назначили безвестного красноармейца Щорса. Дело в том, что Довженко был земляком Щорса и, конечно, кое-что о нем слышал.

Здесь мы вплотную подходим к главному аргументу автора заметки в «Собеседнике», доказывающему, что настоящая популярность Щорса началась только после одноименного кинофильма, заказанного Сталиным, и выполнявшего роль пропагандистского шоу. Вождю, мол, требовались молодые, яркие герои, на примере которых можно было бы воспитывать сталинское племя, и он назначал на эти роли тех, кого знал лично или слышал о них хорошее. Не отвергая полностью этого тезиса (действительно, Сталин одно время был членом Реввоенсовета группы войск Курского направления — фактически Украинского фронта — и не мог не слышать о крупнейшей дивизии Щорса), вместе с тем никак нельзя согласиться с мнением, будто до 1935 года имя Щорса нигде не упоминалось. Да, оно не столь часто встречалось в общесоюзных изданиях, но на Украине забыто не было. Вот почему, услышав его от Сталина, Довженко подтвердил, что оно ему известно.

Сегодня мы не можем со всей определенностью сказать, был ли знаком Довженко к моменту разговора со Сталиным о Щорсе с книгой «44-я Киевская дивизия», вышедшей в Киеве в 1923 году. Но то, что он пользовался ею, когда в 1936 году засел за сценарий фильма, вытекает из его дневниковых записей. Скорее всего эта книга была в его библиотеке, ибо в то время их выходило не так уж много. Вышедшая за двенадцать лет до встречи Сталина с Довженко, до опубликования в «Правде» биографического очерка о Щорсе, написанного В. Вишневским, автором знаменитых пьес «Первая Конная» и «Оптимистическая трагедия», книга представляла собой сборник документов и еще свежих воспоминаний бойцов, служивших в дивизии Щорса. Ее составителей и авторов не упрекнешь в канонизации образа начдива и приписке ему незаслуженных побед — пропагандистское шоу, по словам некоторых современных критически настроенных исследователей, начнется с 1935 года. Книга задумана как документальный памятник бойцам, командирам, политработникам и ее «основателю и вождю 44-й (бывшей 1-й Украинской советской дивизии) Щорсу». В предисловии политического отдела этой дивизии говорилось: «История 44-й дивизии написана от начала и до конца ветеранами-красноармейцами, командирами и политработниками дивизии… В ней нет ничего надуманного — все взято из непосредственной жизни и быта дивизии за период ее боевых действий».

В книге есть посвящение, не привести которое нельзя: «…Выдающемуся красному командиру, основателю 1-го Богунского полка 1-й Украинской повстанческой советской дивизии, легендарному начдиву т. Щорсу. Тому, кто с котомкой на плечах пришел к боевикам — партизанам, чтобы организованными рядами повести их в бой с угнетателями рабочих и крестьян. Тому, кто сочетал в себе безграничную храбрость и бунтарский дух красного партизана с четким, дисциплинированным умом красного вождя, тому, кто жизнь свою отдал за революцию в передовых окопах гражданской войны, с любовью посвящают свой коллективный труд боевые соратники, ветераны 44-й дивизии». Так отзывались о Щорсе живые участники событий, и им трудно не верить. Кривит, кривит душой безымянный автор заметки в «Собеседнике», утверждая, что героем фильма назначили безвестного красноармейца Щорса. Кому же тогда был поставлен памятник в Житомире в 1932 году — накануне, а не после марта 1935 года? Архивы свидетельствуют: памятник Щорсу воздвигнут на средства ветеранов дивизии и трудящихся киевских предприятий.

Сейчас самое время еще раз возвратиться к неоднократно высказываемым утверждениям некоторых исследователей о том, что имя Щорса отсутствует в исторических, художественных, публицистических публикациях до 1935 года. С этим можно согласиться, но только отчасти. Я уже называл вышедший в Киеве труд об истории 44-й дивизии, к нему следует добавить многочисленные публикации в журнале «Летопись революции», который издавался до 1933 года Институтом истории партии и Октябрьской революции на Украине. Но и эти материалы не единственные. Было немало других. К ним, к сожалению, историки не имели доступа, поскольку многие труды по истории гражданской войны, авторами которых выступали репрессированные в тридцатые годы военачальники или в которых имелись упоминания о них, были упрятаны в спецхраны, а то и вовсе уничтожены. Такая же участь постигла немало подготовленных рукописей воспоминаний, богатейших личных архивов, которые изымались при арестах.

Сейчас эти документы возвращаются в открытое пользование. Безусловно, такое происходит не только на республиканском и областном уровнях. Поэтому спорным выглядит утверждение днепропетровского краеведа А. Фесенко, относящего первые упоминания о Щорсе и публикацию кратких данных о нем в общесоюзной исторической литературе к тому же 1935 году. А.Фесенко имеет в виду книгу С. Рабиновича «История гражданской войны», вышедшую в 1935 году вторым, исправленным и дополненным изданием, в которой, по мнению исследователя, впервые на союзном уровне сказано о Щорсе. Действительно, на странице 142-й находим следующую фразу: «…Именно здесь крепкий большевик т. Николай Александрович Щорс формировал богунскую бригаду, а в дальнейшем 1-ю Украинскую дивизию (переименованную потом в 44-ю), первым начдивом которой он состоял до своей гибели на фронте 30 августа 1919 года».

А. Фесенко обнаруживает в этом кратком предложении массу фактических неточностей. «В действительности, — пишет он, — приказом Всеукраинского Центрального военно-революционного комитета (ВЦВРК) от 22 сентября 1918 года Щорс был назначен командиром полка имени Богуна (полное название — «Украинский революционный полк имени т-ща Богуна»), в октябре — командиром 2-й бригады в составе Богунского и Таращанского полков. В конце ноября Богунский и Нежинский полки вошли в 1-ю бригаду, а Таращанский и Новгород-Северский — во 2-ю. Щорс при этом комбригом уже не назначался. Побригадное деление в 1-й дивизии на постоянной основе закрепилось только с апреля 1919 года: были сформированы Богунская, Таращанская и Новгород-Северская бригады. Щорс в это время был начальником дивизии, заменив на этом посту И. С. Локотоша. 15 августа 1-я и 44-я пограничная (начдив И. Н. Дубовой) дивизии были сведены в 44-ю стрелковую дивизию, начальником которой 21 августа и был назначен Щорс (Дубовой тогда болел)».

Свои исторические изыскания днепропетровский краевед густо пересыпает ссылками на архивные источники, из которых вытекает, что Щорс находился в должности командира Богунского полка не больше месяца, а в должности начальника 44-й дивизии всего десять дней и, следовательно, со второго издания книги С. Рабиновича началась фальсификация его жизни и деятельности. Фесенко сравнил оба издания — в первом, вышедшем в 1933 году, упоминания о Щорсе не было. Значит, делает вывод исследователь, через три месяца после слов Сталина, сказанных Довженко, с необыкновенной оперативностью в текст книги была вписана фраза о заслугах Щорса. Второпях допустили досадный промах — сверяться с архивами было недосуг, поджимали сроки сдачи в производство уже сверстанной книги.

За четыре месяца до публикации в журнале «Вопросы истории», в августе 1989 года в республиканской газете «Литературная Украина» появилась статья этого же автора «Как создавался миф об «украинском Чапаеве». В ней А. Фесенко попытался взять под сомнение представление о Николае Щорсе как легендарном герое гражданской войны, высказывая мнение, что Щорс был всего-навсего одним из заурядных командиров Красной Армии, и не упомяни о нем в свое время Сталин, едва ли кто из нас сейчас знал бы его имя. К критическому прочтению Фесенко известных фактов из биографии Щорса мы еще вернемся, а сейчас посмотрим, прав ли автор, утверждая об абсолютной безвестности Щорса в союзном масштабе до 1935 года.

О республиканских источниках мы уже говорили. Обратимся к союзным. Одним из самых фундаментальных трудов по истории гражданской войны ученые считают «Записки» В. А. Антонова-Овсеенко, изданные в четырех томах с картами и схемами боев и сражений Государственным военным издательством. Годы выпуска — 1932–1933 — не дают повода для обвинения автора в слепом повиновении воле вождя. Да и в знании предмета ему не откажешь: кто, как не командующий Украинским фронтом, может наиболее объективно рассказать о том, что было. Четырехтомник долгие десятилетия лежал в спецхране, историки не имели к нему доступа.

В третьем томе «Записок о гражданской войне», вышедшем в свет в 1932 году, обнаруживаем такие строки: «4-го утром (дело происходило в феврале 1919 года. — Н. 3.) выехали в Бровары. По дороге много брошенного военного снаряжения, в частности, тракторные девятидюймовые орудия… В Броварах производился осмотр частей 1-го полка. Подорванный кашель плохо обмундированных красноармейцев заглушал краткую приветственную речь командующего украинской армии. Заявление, что мы возьмем Киев и покажем подлинную советскую доблесть, было покрыто дружным радостным «ура». Познакомились с командным составом дивизии. Щорс — командир 1-го полка (бывший штабс-капитан), суховатый, подобранный, с твердым взглядом, резкими четкими движениями. Красноармейцы любили его за заботливость и храбрость, командиры уважали за толковость, ясность и находчивость».

Скупые мазки, не правда ли? Но суть характера, облика и роли молодого комполка схвачена точно. Особенно если сравнить с аттестацией командира 2-го Таращанского полка Боженко. Антонов-Овсеенко рисует его представителем типа партизанского атамана — «батько». Это коренастый, тяжеловатый, но хитрый и рачительный хозяин, у которого красноармейцы всегда будут и обмундированы, и сыты. Части у него довольно дисциплинированы, но сам он весьма трудно поддается дисциплине. Военного образования не имеет, в карте разбирается плохо и с трудом ориентируется в общей обстановке. Но его полк слепо, безотказно пойдет за ним, куда «батько поведет».

Не надо сильно ломать голову, чтобы понять, на чьей стороне симпатии командующего фронтом, прибывшего в войска перед наступлением на Киев, занятый петлюровцами. Антонов-Овсеенко опытным глазом подметил в Щорсе деловитость и организующее начало, столь редкое в те времена партизанской вольницы, без которого немыслим более-менее серьезный командир. «Военную косточку» нутром чувствовал в командире первого полка и начальник дивизии Локотош. Не случайно он, получив приказ после занятия Киева принять на себя обязанности начальника гарнизона и немедленно назначить коменданта города, отдал комендантские полномочия Щорсу.

6 февраля основные силы 1-й дивизии вступили в Киев. Через два дня в Гранд-отеле состоялось заседание исполкома киевского комитета во главе с Бубновым с командованием и приехавшими членами Временного правительства Украины — Скрыпником, Затонским, Коцюбинским и Пятаковым. Из военных были приглашены комфронта Антонов-Овсеенко, командующий Украинской армией Щаденко, начальник 1-й дивизии Локотош, комендант Киева Щорс, военком 1-й дивизии Панафидин. Будь Щорс «безвестным красноармейцем», вряд ли бы удостоился он чести заседать за одним столом с руководством Украины и высшим военным командованием фронта.

В тот же день, пишет Антонов-Овсеенко, в Киев пришла телеграмма, которую он с удовлетворением огласил перед строем красноармейцев. Комфронта приводит текст этой телеграммы: «Постановлением правительства от 7 февраля Богунскому и Таращанскому полкам вручаются за геройские и доблестные действия против врагов рабочих и крестьян почетные красные знамена. Командирам этих полков за умелое руководство и поддержание революционной дисциплины в вверенных им частях вручается почетное золотое оружие. Богунский и Таращанский полки сохраняют свои наименования». Богунским полком, как мы уже знаем, командовал Николай Щорс.

«Записки о гражданской войне» В. А. Антонова-Овсеенко поистине уникальная книга. Ее ценность — и в воспроизведении редчайших документов, оригиналы которых, по-видимому, уже утрачены навсегда. Фамилия Щорса встречается в них довольно часто. Например, в приказе № 9 командующего киевской группой от 27 марта 1919 года предписывается начальнику Ровенского боевого участка т. Щорсу во что бы то ни стало удержать Бердичев, а с подходом частей Покуса перейти в наступление для занятия железнодорожного узла Шепетовка. Насколько сложна была эта задача, можно судить по донесению начдива-1 Локотоша: «Положение на Бердичевском направлении ужасное. Насколько вчера было хорошо и победоносно, сегодня все бегут в панике, особенно 21-й полк. Он и внес разложение. Почти на всем фронте ужасная паника. Несмотря ни на какие наказания, расстрел, полки, бегущие под револьверами, заставляют направлять эшелоны на Бердичев, оставляя фронт. Принимайте меры или дайте мне директивы: как мне быть. Политических работников очень мало… При таком положении Бердичев вынужден буду оставить». Положение под Бердичевом улучшить все-таки удалось.

Подпись Щорса стоит первой в ряду красных командиров Примакова, Боженко, Квятыка под ответом Петлюре от имени «таращанцев, богунцев и других украинцев», сочиненном в духе знаменитого письма запорожцев турецкому султану. Это, безусловно, говорит о высокой популярности Щорса, ибо «красные атаманы» были неравнодушны к чужой славе и постоянно соперничали между собой. Тот же Примаков, командир червонного казачества, известный на фронте своей горячей лихостью и бесшабашной отчаянностью, вряд ли позволил бы какому-то там «безвестному красноармейцу» затесаться в их удалую атаманскую компанию.

Имя Щорса не исчезает и со страниц четвертого тома «Записок», вышедшего, как я уже говорил, в 1933 году, задолго до указания Сталина о зачислении его в герои гражданской войны. Перечисляя состав киевской группы на 1 апреля 1919 года, В. А. Антонов-Овсеенко отмечает, что ее ядром была 1-я дивизия, которой командовал Щорс. Это была наиболее боеспособная единица из всех входящих в группу частей, 1-я дивизия впечатляла уже своей численностью — 11 500 штыков, 225 сабель; вооруженностью — 224 пулемета, 18 орудий, 10 минометов, 3 бомбомета, бронепоезд. Дивизия располагала своим собственным авиаотрядом, батальоном связи и маршевым батальоном. Основные силы: четыре полка, 1-й Богунский — командир Квятык, Таращанский — командир Боженко, 3-й Нежинский — командир Черняк, 4-й полк — командир Антонюк. Для сравнения: 2-я дивизия Ленговского, также входящая в состав киевской группы войск, насчитывала 9572 штыка, до 200 сабель, 99 пулеметов и 8 орудий. Остальные части вдвое-втрое меньше.

Интересны сведения о политическом положении в частях 1-й дивизии. Подтверждается наличие коммунистических ячеек, подвижного театра, библиотек, красноармейских клубов, читален, школ грамоты. Командный состав в большинстве коммунисты. Настроение бодрое и боевое. Остальные части группы характеризуются как менее устойчивые. На их фоне дивизия Щорса выглядела превосходно, и Антонов-Овсеенко не скрывает чувства удовлетворения по этому поводу.

В своих «Записках» он рисует Щорса выдержанным, не теряющим уверенности в сложнейших ситуациях командиром. В нем нет ничего от стихийного начала, партизанской вольницы, стремления к неуправляемости, чем болели тогда многие красные атаманы. Ему претят безрассудные поступки, он за дисциплинированность, за безусловное подчинение вышестоящим штабам, против разгула личных страстей и эмоций. Показателен в этом отношении следующий эпизод. В начале апреля 1919 года угрожающее положение создалось под Киевом. Широко разлившиеся антисоветские кулацкие выступления подпитывали петлюровские войска. Был момент, когда против наступавших на Киев банд мобилизовали последние резервы, и члены правительства Ворошилов, Пятаков и Бубнов направились на Подол во главе коммунистических отрядов удерживать войска от паники.

В разгар неполадок в Киевском гарнизоне Антонов-Овсеенко получил такое вот сообщение: «Только что нами получена шифрованная телеграмма от т. Щорса. Щорс в свою очередь получил ее от Боженко. Телеграмма говорит следующее: «Жена моя социалистка 23 лет. Убила ее чека г. Киева. Срочно телеграфируйте расследовать о ее смерти, дайте ответ через три дня, выступим для расправы с чекой, дейте ответ, иначе не переживу. Арестовано 44 буржуя, уничтожена будет чека». Щорс добавляет: «Прошу вас сейчас же запросить председателя чрезвычайкома т. Лациса расследовать убийство жены т. Боженко и сообщить до 10 часов утра нам, чтобы мы могли в свою очередь избежать еще одного, могущего произойти печального случая».

Боженко, «батько» таращанцев, грозил походом с фронта (стоял у Новгород-Волынска) на Киев, чтобы отомстить за свою убитую жену. Достаточно было провокаторам шепнуть командиру таращанцев, что это убийство произведено ЧК, чтобы он загорелся желанием расправиться с боевым органом советской власти. С большим трудом Щорсу удалось успокоить разбушевавшегося «батько». Начдив проявил себя выдержанным, стойким, хладнокровным командиром.

В начале июня 1919 года в Киев прибыл Троцкий. Гражданская война достигла крайнего напряжения. Ее исход зависел главным образом от Южного фронта, где произошла катастрофа. Все на Советской Украине должно быть подчинено одной задаче — содействию Южному фронту. В этих целях предстояло реорганизовать Украинский фронт. Председатель Реввоенсовета республики Троцкий, главком Вацетис и член Реввоенсовета республики Аралов здесь же, в Киеве, подписывают приказ об объединении 1-й и 3-й украинских армий в 12-ю армию РСФСР с подчинением ее Реввоенсовету Западного фронта. Дивизия Щорса, входившая ранее в состав 1-й Украинской армии, становится ядром вновь формируемой 12-й армии. Специальная военная инспекция Западного фронта, принимая новые части, вполне удовлетворена состоянием щорсовской дивизии. Ее, одну из немногих боевых единиц, не отводят в тыл для «прочистки и переформирований». Высокая оценка дается Богунскому, Таращанскому, Новгород-Северскому полкам, представляющим «вполне устойчивые кадры, которые и ныне уже используются как кадры для трех бригад дивизии; необходимо все остальные части, расположенные в этом районе, влить как пополнение в эти бригады». Отмечается также наличие при щорсовской дивизии великолепной инструкторской школы, готовящей младших командиров, которую «ни в коем случае не следует отдавать Наркомвоенмору, ибо засохнет».

«Записки» Антонова-Овсеенко обрываются июнем 1919 года. Обстоятельств гибели Щорса в них нет. Но и приведенных выше данных вполне достаточно для того, чтобы сделать вывод о довольно широких пределах его известности. Правда, она в основном ограничивалась Украиной. Щорс до 1935 года рассматривался историографией исключительно как личность местного, республиканского масштаба. Редкие сведения о нем в центральных печатных источниках не успели сколько-нибудь заметно отложиться в массовом сознании из-за последующих изъятий их из свободного обращения. Именно этим объясняется столь распространенное сегодня заблуждение относительно времени, с которого, по мнению некоторых авторов публикаций, включая А. Фесенко, начался отсчет небывалой популярности одного из заурядных региональных героев. Хотя, конечно, необходимо признать бесспорный факт: указание Сталина о переводе Щорса из республиканской в союзную «номенклатуру» стало тем поворотным пунктом, после которого вся его жизнь представала уже в совершенно ином свете.

Но и здесь Щорсу не повезло. Изданные с завидной оперативностью в 1935–1937 годах книги, в которых упоминались имена репрессированных к тому времени полководцев гражданской войны, засылались в спецхраны. Самого Щорса похоронили дважды — сначала опустив в могилу, а затем, через два десятка лет, спрятав ее на заводском дворе под полуметровым слоем щебня. Дважды хоронили и память о нем, складируя в стальных сейфах литературу, выпущенную как до обращения на него внимания великим кормчим, так и одобренную самолично.

В рекордно короткие по тем временам сроки — всего за два месяца — подготовили и издали сорокатысячным тиражом сборник очерков и воспоминаний «Легендарный начдив» под общей редакцией К. Залевского, бывшего начальника политотдела 1-й Советской украинской дивизии и комиссара дивизионной школы красных командиров. Выпущенный в сентябре 1935 года, уже через два года он был изъят из библиотек и помещен в книжный ГУЛАГ. Причина не в славном герое гражданской войны, легендарном начдиве, как именовали Щорса составители, а в тех, кто вспоминал о нем. Один из авторов воспоминаний — В. Примаков, бывший командир полка червонного казачества, подписывавший вместе со Щорсом ответ Петлюре, в пору выхода сборника — помощник командующего войсками Ленинградского военного округа. В годы большого террора и его захватит в свой страшный водоворот беспощадная волна репрессий. Чтобы вытравить память об объявленном врагом народа Примакове, убрали с глаз людских все, что связано с его именем. Не пощадили ни уникального сборника в целом, ни других его знаменитых авторов, хотя они блестяще справились с поставленной перед ними задачей и создали впечатляющий образ своего боевого товарища.

О последних днях жизни Щорса у Примакова ничего не сказано. Они расстались еще в мае 1919 года, когда червонное казачество было переброшено на деникинский фронт. «30 августа 1919 года на участке 1-го батальона богунцев петлюровской пулей, пробившей голову навылет, Щорс был убит», — такой общей фразой ограничился Всеволод Вишневский, автор опубликованного 27 марта 1935 года в «Правде» одноименного биографического очерка, которым открывался сборник.

Этому предшествовали драматические события, которые изображены Вишневским схематично, напыщенно и даже с налетом ложной романтики. В июле Южный фронт красных был прорван. Деникинские армии начали движение на север, на Москву. Дивизия Щорса постепенно попадала в мешок. С запада были поляки, на юго-западе — Петлюра, еще южнее — Махно, с востока — деникинцы. Был потерян Киев. Для эвакуации оставался единственный выход — через Коростень на Гомель. Житомир эвакуировался. Щорс руководил эвакуацией учреждений и тыловых частей. В короткие минуты передышки, бледный, истощенный, никому не жалуясь на усталость и обострившуюся болезнь, он ходил упругим шагом по перрону житомирского вокзала.