Глава III Призраки многолюдного Петербурга

Глава III

Призраки многолюдного Петербурга

Призраки первостроителей

Уже упоминалось, что загробные привидения в качестве героев городских легенд и преданий родились в Западной Европе, петербургские призраки имеют свои родные, доморощенные корни. Ими стали первые безвестные строители Петербурга, в огромном множестве и без всякого государственного учета погибавшие при возведении новой столицы. Как известно, строительство нового морского порта и военной крепости в устье Невы, предпринятое Петром I в 1703 году, потребовало от него столь нестандартных решений, что уже через год это почувствовала буквально вся Россия. На помощь участвовавшим в первоначальных земляных работах солдатам русской армии и пленным шведам пришли работные люди, согнанные со всех близлежащих губерний. Отдаленные губернии бескрайней России освобождались от обязательной людской повинности. Но и они участвовали в строительстве Петербурга, выделяя на это свои финансовые и материальные ресурсы. Уже с 1704 года правительство обязано было присылать на строительство новой столицы по 40 000 работных людей ежегодно. В дальнейшем это количество постоянно корректировалось в сторону увеличения. Все они были заняты на строительстве дорог, оборонительных сооружений, административных и общественных зданий. Кроме этого, специальными указами зажиточным купцам и дворянам, имевшим «100 и более крестьянских дворов», предписывалось строить себе дома в Петербурге, чтобы впоследствии переехать в них на постоянное жительство. Понятно, что возведение таких домов осуществлялось силами собственных крепостных, выписанных их владельцами из своих помещичьих имений и вотчин.

Отработав на строительстве год, переселенцы могли вернуться в свои деревни в обмен на новых работных людей. Но это только теоретически. На самом деле непривычный петербургский климат и нечеловеческие условия труда сгоняли большинство из них в могилу еще до окончания срока. Поэтому кроме прозвища «Переведенцы», которое закрепилось за всеми, насильственно переселенными по царским указам, в Петербурге им еще дали название «Мастеровые вечного житья». Это была попытка придать второй, окрашенный горькой иронией, смысл официальному названию целой категории первых жителей Петербурга. Формально «Мастеровыми вечного житья» называли ремесленников, которых переселяли в Петербург не на время, а пожизненно.

Когда мы произносим крылатую фразу о том, что Петербург построен на костях, то чаще всего имеем в виду петербургские кладбища, которые при каждом очередном расширении границ города уничтожались. Согласно одному из первых указов об общегородских кладбищах, запрещалось устраивать кладбища ближе, чем в ста саженях от городской черты. Напомним, что 1 сажень равнялась 2,13 метра. А граница города переносилась постоянно. Мы знаем, что первоначально она проходила по Мойке, затем – по Фонтанке, Обводному каналу и так далее, и так далее. Кроме того, острой всегда оставалась проблема количества погребаемых. Старые кладбища закрывались просто потому, что для захоронений в пределах отведенных им границ места уже не оставалось. Только к началу XX века в Петербурге было уничтожено четырнадцать кладбищ. Исчезло Калинкинское, Ямское, Сампсониевское, Митрофаниевское и многие другие. Через какое-то время на их месте появлялись огороды, затем сады или скверы, а уж потом и жилая, общественная или промышленная застройка. Но память места сохранялась. Рождались таинственные легенды и мрачные предания. Вот одна из легенд о призраке пригнанного на строительство Петербурга мужика, который, судя по тексту стихотворения известного поэта XIX века Якова Полонского «Миазм», был тут погребен и через много лет появился в Строгановском дворце, что был построен на том месте и который до сих пор стоит на углу Мойки и Невского проспекта.

Дом стоит близ Мойки – вензеля в коронках

Скрасили балкон.

В доме роскошь – мрамор – хоры на колонках,

Расписной балкон.

Шумно было в доме: гости приезжали –

Вечера – балы;

Вдруг все стало тихо – даже перестали

Натирать полы.

Няня в кухне плачет, повар снял передник,

Перевязь – швейцар:

Заболел внезапно маленький наследник –

Судороги, жар…

Вот перед киотом огонек лампадки…

И хозяйка-мать.

Приложила ухо к пологу кроватки

Стонов не слыхать.

Боже мой, ужели?! Кажется, что дышит…

Но на этот раз

Мнимое дыханье только сердце слышит –

Сын ее погас.

«Боже милосердный! Я ли не молилась

За родную кровь!

Я ли не любила! Чем же отплатилась

Мне моя любовь!

Боже! Страшный Боже! Где ж твои щедроты,

Коли отнял ты

У отца надежду, у моей заботы –

Лучшие мечты!»

И от взрыва горя в ней иссякли слезы, –

Жалобы напев

Перешли в упреки, в дикие угрозы,

В богохульный гнев.

Вдруг остановилась, дрогнула от страха,

Крестится, глядит:

Видит – промелькнула белая рубаха,

Что-то шелестит.

И мужик косматый, точно из берлоги

Вылез на простор,

Сел на табурете и босые ноги

Свесил на ковер.

И вздохнул, и молвил: «Ты уж за ребенка

Лучше помолись;

Это я, голубка, глупый мужичонко, –

На меня гневись…»

В ужасе хозяйка – жмурится, читает

«Да воскреснет Бог!»

«Няня, няня! Люди! – Кто ты? – вопрошает, –

Как войти ты мог?»

«А сквозь щель, голубка! Ведь твое жилище

На моих костях.

Новый дом твой давит старое кладбище –

Наш отпетый прах.

Вызваны мы были при Петре Великом…

Как пришел указ –

Взвыли наши бабы, и ребята криком

Проводили нас –

И крестясь мы вышли. С родиной проститься

Жалко было тож –

Подрастали детки, да и колоситься

Начинала рожь…

За спиной-то пилы, топоры несли мы:

Шел не я один, –

К Петрову, голубка, под Москву пришли мы,

А сюда в Ильин.

Истоптал я лапти, началась работа,

Почали спешить:

Лес валить дремучий, засыпать болота,

Сваи колотить, –

Годик был тяжелый! За Невою в лето,

Вырос городок!

Прихватила осень, – я шубенку где-то

Заложил в шинок.

К зиме-то пригнали новых на подмогу;

А я слег в шалаш;

К утру, под рогожей, отморозил ногу,

Умер и – шабаш!

Вот на этом самом месте и зарыли, –

Барыня, поверь,

В те поры тут ночью только волки выли

То ли, что теперь!

Ге! Теперь не то что… – миллион народу…

Стены выше гор…

Из подвальной ямы выкачали воду –

Дали мне простор…

Ты меня не бойся, – что я? Мужичонко!

Грязен, беден, сгнил.

Только вздох мой тяжкий твоего ребенка

Словно придушил…»

Он исчез – хозяйку около кровати

На полу нашли;

Появленье духа к нервной лихорадке,

К бреду отнесли.

Но с тех пор хозяйка в Северной столице

Что-то не живет;

Вечно то в деревне, то на юге, в Ницце…

Дом свой продает, –

И пустой стоит он, только дождь стучится

В запертой подъезд,

Да в окошках темных по ночам слезится

Отраженье звезд.

Сознательно приводим стихотворение Полонского полностью, во-первых, потому, что оно не так часто воспроизводится в печати и поэтому не имеет достаточно широкого распространения, хотя и достойно того, и, во-вторых, потому, что это довольно редкий в истории низовой культуры случай, когда городская народная легенда приобретает столь образное поэтическое оформление. Прозаический пересказ этой удивительной легенды лишил бы ее многих выразительных черт, найденных талантливым поэтом.

Строгановский дворец

Собирательный мистический образ несчастного первостроителя, возникший в убитом горем измученном воображении матери смертельно заболевшего ребенка, безымянен по определению. Однако это не значит, что за ним не стоят факты реальной истории. По утверждению одного из авторитетнейших отечественных историков В. О. Ключевского, «едва ли найдется в военной истории побоище, которое вывело бы из строя больше бойцов, чем сколько легло рабочих в Петербурге и Кронштадте» при их строительстве. Не менее впечатляюще выглядит и свидетельство городского фольклора. Вот какие песни распевали строители кронштадтской крепости:

Расскажи, хрещеный люд,

Отчего здесь люди мрут

С покрову до покрову

На проклятом острову.

Вот почему расхожее утверждение, что Петербург стоит на костях его строителей представляется не таким уж фантастическим. Куда более мистическим кажется выбор места для установки бронзового «Памятника первым архитекторам и строителям Петербурга», выполненного петербургским скульптором Михаилом Шемякиным. Сложная многофигурная бронзовая композиция была установлена на территории бывшего первого петербургского кладбища – Сампсониевского. В отличие от многих других старинных петербургских погостов, Сампсониевское кладбище не было застроено. Правда, при советской власти оно все-таки было уничтожено и на его месте был разбит районный сад культуры и отдыха. На костях. По иронии судьбы саду было присвоено имя Карла Маркса. Как мы уже знаем именно им был выдуман виртуальный «призрак коммунизма», который, бродя по Европе, дошел-таки и до этих мест.

Судьба памятника оказалась печальной. Вскоре после возведения его попросту разграбили. Кто оказался более причастным к этому чудовищному акту вандализма – прадедушка «призрака коммунизма», памятник которому был установлен в центре бывшего кладбища, потревоженные загробные тени безвестных строителей Северной столицы, некогда погребенные на этом погосте, или их современные потомки, остается только догадываться.