Разорение и грабежи

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Разорение и грабежи

Больше всего мирное население опасалось разорения и грабежей со всеми последствиями. Это был страх погибнуть; страх голодной смерти в результате погубленного или конфискованного урожая; страх попасть в плен; страх оказаться в нищете из-за разрушения жилища и лишения всего того, что было нажито за многие годы. Иными словами, сельские жители, как правило, разделяли страхи и опасения населения осажденных городов. Краткий обзор двух походов дает представление о том, насколько неотъемлемым признаком являлись грабежи и разорение для армии, совершающей марш по оспариваемой территории.

В самом конце правления Генриха II англофранцузский конфликт вышел на новый этап своего развития. В июле 1188 года Генрих высадился в Нормандии с большим войском. Филипп Август отклонил требования высоких послов, отправленных к нему Генрихом, и начал спешно готовиться к войне. Сначала он намеревался совершить ряд опустошительных рейдов вглубь вражеской территории. Епископ Филипп Бовэ, двоюродный брат французского короля, вступил в Нормандию, где сжег Омаль, а также «другие замки и города, убив множество народу и захватив богатую добычу». Филипп повел войско к Вандому и, взяв его, отправился маршем к Лe-Ману, сжигая по пути деревни. Анжуйским войскам под началом герцога Ричарда удалось вернуть кое-какие земли; к середине августа он повторно захватил Вандом и разрушил его. Генрих собирался пройти маршем вдоль границы к Жизору, сжигая все на своем пути. Мирные переговоры в Жизоре провалились, и война продолжилась.

Первый крупный поход эпохи Столетней войны возглавил Эдуард III в 1339 году. Он начался с неудачной попытки взять Камбре на севере Франции: проблемы со снабжением войска и упорное сопротивление горожан вынудили англичан снять осаду спустя три недели после ее начала. Выбрав другую стратегию, они устроили шевоше по всей территории, уничтожив, по приблизительным подсчетам, до двухсот деревень и городов. Эдуард стремился принудить французов к генеральному сражению, но Филипп VI Французский отказался «поднять брошенную перчатку». Вместо этого его войска всячески мешали снабжению войск Эдуарда, одновременно опустошая собственные владения путем спланированной тактики выжженной земли. По словам ведущего историка Эдуардовской эпохи, «поход попросту ни к чему не привел. Филипп получил серьезный удар по собственной репутации, но Эдуард понес огромные расходы, не достигнув каких-либо конкретных целей».

Походы, особенно небольшие, принимали, скорее, характер набегов, а не военных экспедиций. И все же, как показывают шевоше Черного Принца, набеги и походы зачастую мало чем отличались друг от друга; редкий поход не заканчивался широкомасштабным опустошением территории. Летописи современников пестрят утверждениями о том, что успешное ведение войны неразрывно связано с разорением. В конце XII века Жордан Фантосм пишет в своей хронике о том, как опытный воин, граф Филипп, советует королю Людовику VII Французскому, чтобы его союзник, король Вильгельм I Шотландский вторгся в Англию: «Пусть он разобьет твоего врага и разорит его земли: пусть все погибнет в огне и пламени! Пусть не оставляет их снаружи своих замков, в лесах или на лугах, поскольку это даст им пищу на завтра. Пусть соберет своих людей и осадит его замки… Вот как нужно воевать с ними, согласно моим представлениям: сначала опустошить их земли, а потом сокрушить их самих».

Как поясняет Фантосм в своей хронике, именно так граф Филипп вел собственные войны, причем с большим успехом. В военном трактате, написанном Пьером Дюбуа в 1300 году («Доктрина об успешных походах и коротких войнах»), проповедовался полный отказ от осад и сражений; вместо этого рекомендовалось придерживаться тактики непрерывного разорения территории.

Последствия таких действий для сельского населения могли оказаться весьма пагубными, особенно, как свидетельствуют очевидцы эпохи, это относилось к походам и разорению земель во время Столетней войны. В начале XV века Томас Бейсин писал: «От Луары до Сены крестьян убивают либо обращают в паническое бегство. Мы и сами видели огромные пустые равнины, покинутые всеми, невозделанные, брошенные, заросшие кустарником и ежевикой».

Такие примеры наблюдаются в период, когда англичане реализуют тактику выжженной земли против своего возрождающегося врага. И все описанные сцены неоднократно повторялись на всем протяжении Средневековья и отражены в хрониках с поразительным сходством, поскольку разорение и грабежи являлись неотъемлемым атрибутом любой войны. Более чем за два столетия до этого в «Лотарингских песнях» ярко описаны вторжение вражеского войска и печальная судьба мирного населения:

Они выступили в поход. Сначала идут разведчики и поджигатели; за ними — фуражиры, которые собирают добычу и складывают в большие повозки. Начинается суматоха. Крестьяне, едва выйдя в поля, поворачивают обратно, издавая громкие крики. Пастухи собирают стада и гонят их в соседние леса в надежде спасти. Солдаты поджигают деревни, а фуражиры заходят в них и грабят; перепуганных жителей убивают, сжигают либо связывают, чтобы впоследствии потребовать выкуп. Повсюду звенят набатные колокола, повсюду царит страх. Везде можно видеть сверкающие шлемы, вымпелы, равнина заполняется всадниками. Здесь прибираются к рукам деньги. Крупный рогатый скот, ослы и овцы угоняются прочь. Клубится дым, бушует пламя, крестьяне и пастухи разбегаются в панике по всем направлениям.

Ассоциация вражеского войска с подобным безудержным разрушением помогла навсегда сохранить точку зрения Чарльза Омана о том, что «средневековая стратегия — более высокая ветвь военного искусства — была абсолютно несостоятельной». Армия вторжения двигалась внутрь неприятельской территории не с целью завладеть каким-то стратегическим пунктом, а с тем чтобы просто жечь и грабить. И все-таки вышеприведенные главы и абзацы дают представление о военной логике на фоне этих разорений, которая опровергает слишком упрощенный образ непрофессиональных армий, составленных из разрозненных кучек грабителей и мародеров, которые бесцельно бродят по той или иной территории. Когда дым рассеивается, причины, стоящие за пламенем пожарищ и награбленным добром, заявляют сами о себе.

Вильгельм Завоеватель и разорение англосаксонского севера, 1069–1070

Вильгельм Завоеватель был одним из наиболее удачливых — и безжалостных — полководцев Средневековья. Обладая смелостью и незаурядным тактическим мастерством, он заполучил английскую корону в знаменитом и переломном 1066-м. Завоевание всего королевства произошло несколько позднее, это потребовало от Вильгельма проведения ряда крупных экспедиций по всей территории непокорной Англии, чтобы утвердить собственную власть. Его правление держалось на карательных походах. Наиболее жестоким в этом смысле был поход в Нортумбрию зимой 1069–1070 гг. Один английский историк заметил: «Разорение Севера — вероятно, наиболее известный эпизод в правлении Вильгельма I после сражения при Гастингсе. Он получил всеобщее осуждение как со стороны современников, так и потом, но его фактические результаты оценить трудно».

У Вильгельма имелось множество проблем в его собственном герцогстве Нормандия: не давали покоя валлийцы, шотландцы, англосаксы, а также датчане, считавшие Англию своей полноправной вотчиной. Полунезависимый и мятежный по характеру Север представлял для Вильгельма реальную угрозу и отнял у него массу времени. Эта угроза могла в перспективе способствовать объединению недовольных англосаксов на севере с датчанами, послужить толчком к восстаниям и мятежам по всей стране, и нормандцам тогда пришлось бы сражаться буквально на всех фронтах. Такова была реальность, с которой столкнулся Вильгельм в конце лета 1069 года, когда король Дании Свен (Свен II Эстридсен. — Прим. ред.) отправил в Англию крупное войско на 240 судах под началом его сыновей и брата. Начав с Кента, флот переместился в Хамбер, разоряя на всем своем пути восточное побережье. Потом датчане разбили лагерь, вероятно, ожидая прибытия других отрядов для подготовки полномасштабного вторжения. Их прибытие способствовало крупному мятежу в Йоркшире. Англо-датское войско выступило к Йорку и 20 сентября взяло город, причем из нормандского гарнизона почти никому не удалось спастись. Это была серьезная неудача Вильгельма, «самое тяжкое поражение, которое нормандцы когда-либо терпели в Англии». В его недолгом на тот момент правлении создалась по-настоящему критическая ситуация. По всей Англии разразились мятежи, особенно на западе и северо-западе, где политическим эпицентром волнений стала территория нынешнего Йоркшира. Возникла реальная опасность образования на севере страны целого враждебного королевства. «Размах кризиса указывает на важность последующих походов и объясняет (хотя и не оправдывает) их ужасные последствия». Вильгельм выступил с войском на север, вынудив англосаксов и датчан отступить к Хамберу. Потом он направился на запад, чтобы усмирить мятежников в Стаффордшире, в то время как нормандские отряды, оставшиеся в Линкольне, решительно пресекали перемещения в южном направлении сил под началом главного англосаксонского вельможи, Эдгара Этелинга[22]. На севере датчане воспользовались отсутствием Вильгельма, чтобы попытаться вновь захватить Йорк. В тот момент Вильгельм находился в Ноттингеме, где до него дошли вести об этих намерениях датчан. Форсировав Эр, он выступил к городу, который теперь находился в руках его врагов, «сжигая и опустошая» все земли на своем пути, положив тем самым начало Великому Разорению Севера.

Вместо штурма Йорка Вильгельм повторил успешную стратегию, которую применял в свое время, чтобы заставить подчиниться Лондон в 1066 году: он опустошил все окрестные территории, особенно к северу и к западу от города. При этом он изолировал Йорк и лишил его возможности пополнять запасы провизии для гарнизона и датского войска. Жесткие временные рамки и нехватка живой силы перед лицом растущего недовольства и многочисленных восстаний по всей стране исключали возможность тщательно спланированной осады города. Кроме того, присутствие крупных вражеских сил в регионе сделало бы длительную осаду весьма рискованным предприятием. Датчане, в конце концов, вернулись в свой основной лагерь, а Вильгельм провел Рождество в сожженном городе, пожары в котором начались еще в сентябре. Для демонстрации и укрепления королевской власти он велел привезти королевские атрибуты из Винчестера, чтобы предстать во всем своем великолепии и произвести должное впечатление. Нормандские послы, отправленные Вильгельмом к датским военачальникам, официально предложили богатые дары и полную свободу при обеспечении войска фуражом в приграничных с береговой линией областях — при условии, что датское войско останется на месте до улучшения погоды, чтобы по весне отплыть на родину. Предложение было принято (однако окончательно это произошло только в конце зимы). Временное перемирие развязало Вильгельму руки и позволило вновь сосредоточиться на подавлении сопротивления в Честере. Здесь самым трудным оказался весьма опасный, но впечатляющий переход через Пеннины в самый разгар зимы. Войска, оставленные Вильгельмом в Йоркшире, исполняли его недвусмысленные и суровые приказы о дальнейшем опустошении Севера.

Разорение захваченного города

Датчане согласились на предложенные условия, поскольку отчаянно нуждались в пополнении провизии. Но ситуация усугублялась не только за счет разорений, чинимых нормандцами, а еще и тем, что эти области и без того находились в плачевном состоянии после жестоких действий Вильгельма в начале года, когда он совершенно опустошил окрестности в ответ на другой мятеж, во время которого был временно потерян Дарем и погибло несколько его баронов. Вообще, последовательность событий, изложенных в предыдущих параграфах, принята многими историками, но заслуживает рассмотрения и альтернативная хронология Дэвида Дугласа. Согласно его версии, датчане согласились на откуп после подавления Вильгельмом честерского восстания, поскольку убедились, что последние их английские союзники подчинились Завоевателю. Такой вариант развития событий стоит иметь в виду, когда мы рассматриваем причины безжалостного опустошения северных территорий.

Король высылал отряды воинов для систематического и методичного разорения региона. Некоторые хронисты весьма поверхностно отражают это в своих летописях. В англосаксонских хрониках прямо говорится, что «король Вильгельм отправился в поход в это графство и полностью разорил его», а также что он «разграбил и совершенно опустошил его». Генрих Хантингдонский лишь косвенно ссылается на эти события: король «истребил англичан в этой провинции». Хью Чантор отмечает, что «Йорк и вся местность вокруг него» были «разорены, преданы нормандцами мечу, голоду и пламени», а также сообщает кое-какие детали о разрушении церквей.

Если бы это было все, с чем пришлось иметь дело историкам, то, даже с учетом превалирующего значения устной истории, Разорение Севера не несло бы на себе столь мрачный отпечаток. Однако эти походы произвели гораздо большее впечатление на других хронистов, главным образом начала XII века, — они были потрясены тем, что произошло. Один из них, некий Джон из Вустера, по-видимому, имел доступ к утраченной версии англосаксонских хроник, и его несколько растянутая летопись оказала важное влияние на других хронистов, которые приукрасили либо привнесли в текст нечто свое. Иногда эти сведения подкреплялись доказательствами и прочими сведениями. Джон рассказывает, что Вильгельм собрал войско и «устремился, разгневавшись, в Нортумбрию, где всю зиму напролет разорял земли, истреблял жителей и принес многочисленные страдания». Еще более впечатляюще он описывает совокупные последствия разорительной стратегии Вильгельма: «Такой наступил голод, что люди вынуждены были поедать конину, собак, кошек и даже своих собратьев». Уильям Мальмсбери пишет, что Вильгельм «разорил все местные города и поля; фрукты и зерно уничтожил огнем или водой», и добавляет, что из-за «огня, резни и разорения… вся земля на шестьдесят миль в округе осталась невозделанной и голой, и такой она является по сей день».

Симеон Даремский, подчиняясь общей тенденции (чем дальше от описываемых событий, тем более мрачное описание), дополняет историю Джона Вустерского рядом жутких деталей. Трупы разлагались в домах и на улицах, «поскольку не осталось никого, кто мог бы их предать земле, все погибли либо от мечей, либо от голода». Выжившие разбежались в поисках пищи либо продались в рабство. Местную землю потом никто не обрабатывал еще целых девять лет, все «жилища были брошены, а население спасалось бегством либо пряталось в лесах или горах». Все деревни между Даремом и Йорком были брошены своими обитателями. Стоит ли удивляться, что один из глаголов латинского происхождения, которые средневековые хронисты применяли для описания таких разорительных походов, — это depopulare (т. е. обезлюдить). Но наиболее яркий и страстный подробный рассказ, благодаря которому Разорение Севера приобрело свою зловещую славу, дошел до нас из-под пера Ордерика Виталия.

Вильгельм продолжал прочесывать леса и отдаленные гористые области, останавливаясь лишь затем, чтобы выманить оттуда затаившихся врагов. Его лагеря стояли на обширной территории в сотню миль. Из мести он многих предал смерти, у многих разрушил жилища. Он разорял земли, сжигал дома, оставляя лишь пепел. Нигде еще Вильгельм не выказывал такой жестокости. К несчастью, он поддался такому пороку, поскольку не предпринял усилий сдержать ярость и карал даже невинных. В великом гневе велел он собрать весь урожай, скот, все добро и пищу и сжечь дотла, чтобы все места к северу от Хамбера лишить всяческих средств к существованию. В результате Англия так оскудела и среди бездомных и беззащитных разразился такой страшный голод, что более 100 000 христиан обоих полов, и молодых, и пожилых, умерли от голода. В своих писаниях я часто восхвалял Вильгельма, но деяния, которые обрекли на медленную голодную смерть и виновных, и невинных, я одобрить не могу.

Ордерик Виталий продолжает сокрушаться о гибели «беспомощных детей» и прочих людей в результате «позорного» деяния Вильгельма по развязыванию такого «жестокого истребления». Ордерик писал приблизительно через шестьдесят лет после описываемых событий, но, как отмечает Энн Уильямс, «он родился в Шропшире в 1075 году и провел там первые десять лет жизни, когда воспоминания о Разорении Севера и Мерсии были свежи. Ордерик, возможно, слышал рассказы от тех, кого непосредственно коснулась эта беда».

Некоторые историки склонны критично относиться к подобным сообщениям в летописях, приписывая их типично монашеским преувеличениям. Нет сомнений, что преувеличения имели место. Ярким примером является огромное количество — 100 000 погибших от голода из летописи Ордерика Виталия. Однако здесь гораздо больше сути, нежели просто эмоций, связанных с анти-нормандскими настроениями покоренного народа. Уильям Мальмсбери против упреков в адрес короля из «национальной ненависти» — он, со своей стороны, имея в жилах английскую и нормандскую кровь, обещает не скрывать «ни добрых, ни дурных деяний» Вильгельма. И сам Ордерик перенял обычаи и нравы нормандцев, переселившись туда, откуда пришел Вильгельм Завоеватель, и прожив там оставшуюся жизнь. Определенная «молчаливость» нормандских источников также дает понять, что деяния Вильгельма носили настолько экстремальный характер, что их лучше было просто обойти молчанием. Было верно подмечено, что краткие ремарки из англосаксонских хроник о разорении северных земель описаны куда менее ярко, чем более подробные и волнующие комментарии о датских набегах в 1066 году. Причиной могут быть непоследовательность или противоречивость хроник, хотя можно найти и другое объяснение: наследием викингов в Англии стали варварские грабежи и мародерство. В некотором отношении Дания все еще являлась миссионерской территорией, и в 1066 году у Вильгельма еще не было возможности разорять английские монастыри (как, например, в 1070 году).

Английские источники на первое место ставят голод, это был худший из убийц. Нормандцы «тотчас же истребили многих крестьян, но большое число тех, кому удалось спастись, в конце концов, были также обречены». Разорения, чинимые нормандцами в летний период, означали, что сжигался урожай на полях, а зимой уничтожались запасы пищи и зерновых, предназначенные для того, чтобы выжить в самые скудные месяцы. Уничтожение сельскохозяйственного инвентаря и зерна для посева усугубляло бремя потерь, поскольку уничтожались сами средства подготовки к следующему урожаю, обостряя тем самым отчаяние и тщетность усилий крестьян перед перспективой неминуемого голода. Те, кому удавалось скрыться перед набегами нормандцев на их деревни, забирали с собой в горы и леса все, что могли, все свои пожитки. Неудивительно, что страх, пожары и голод столь катастрофически сказались на заселенности этих областей. Шестнадцать лет спустя в Книге Страшного суда[23] имелись записи о том, что до сих пор пустуют обширные местности. Беженцы были повсюду. Некоторые доходили до Эвешема, где их принимали в местном аббатстве, чем способствовали распространению вестей о происходящей катастрофе через сеть духовных учреждений.

Историки, которые восприняли преувеличения средневековых хронистов как намек на чрезмерную суровость во время карательных походов Вильгельма Завоевателя, заново изучили Книгу Страшного суда. Эта общенациональная перепись земельной собственности и ценностей страны с целью последующего налогообложения предоставляет количественное определение состояния владений в различных графствах. Многие местности в Книге Страшного суда отмечены как заброшенные, пустынные, незаселенные (особенно в северных и центральных графствах), и это служит признаком ущерба, нанесенного войной. Таким образом, иногда считается, что след разрушений, вызванных разорительным походом Вильгельма Завоевателя, может быть определен по записям в Книге Страшного суда. Однако недавние исследования предполагают, что слово «заброшенный» имело, скорее, административное значение для обозначения финансовых расхождений, имевших мало общего с войной. «Предположение о том, что ущерб от военных действий создает характерный шаблон, который почти всегда можно выявить в Книге Страшного суда, некорректно». Однако записи в Казначейских свитках времен правления Генриха II и Иоанна дают более недвусмысленный намек на связь заброшенных земель с военными действиями. Несмотря на то, что Книга Страшного суда даже спустя 16 лет после карательных походов нормандцев более 50 % территории Йоркшира классифицирует как заброшенную или не имеющую полезных ресурсов, размах военной кампании Вильгельма в 1069–1070 гг. все равно подвергается сомнению многими скептически настроенными учеными.

В недавно опубликованной статье Джона Палмера, которая посвящена Книге Страшного суда и Разорению Севера, сделан вывод о том, что в результате военных действий «потери в Йоркшире были действительно ошеломляющими». Различные местности по-разному преодолевали последствия разорения: в некоторых случаях, особенно на Западе, восстановление произошло всего через пару лет, в самом Йоркшире для этого понадобились десятилетия. Французский историк Робер Фоссье считал, что имевшая место трагедия в определенном смысле пошла на пользу: пепел от пожарищ якобы способствовал улучшению плодородия земель (ведь крестьяне и сами сжигают жнивье на полях после сбора урожая). Можно отметить, — как сделали многие, — что средневековый ландшафт был удивительно «гибким», эластичным, но это не совсем точное утверждение. Ведь, прежде всего, пострадала не земля, а люди, ее населяющие. Обезлюдевшие области, описанные хронистами, не могли сами о себе позаботиться. Те, кто выжил, сбежали в другие края, потому что хотели избежать резни или потому, что оставаться было уже не с чем. И люди не скоро стали возвращаться в родные места, поскольку ждали, пока все успокоится и нормандцы прекратят жечь и убивать. А с теми скудными посевами, которые остались, люди попросту не смогли бы продержаться. Маноры, которые быстро восстановили свое прежнее состояние, возможно, быстро обрели прежних хозяев, которые вернулись и взялись за работу; либо их хозяевами были лорды, имевшие доступ к ресурсам, способным ускорить процесс восстановления.

Масштабы разорения достигли Шропшира, Стаффордшира, Чешира и Дербишира. Стратегия Вильгельма особенно была нацелена на сельское население. Его военная кампания была направлена не против замков или неприятельских войск, а против мирных жителей. Вильгельм хотел добиться того, чтобы Нортумбрия больше никогда не смогла стать очагом восстаний. Он желал сокрушить любую мысль о сепаратизме. Разорив земли и то, что эти земли производят, Вильгельм пресекал возможность снабжения вражеского войска провизией и наносил удар по инфраструктуре, обеспечивавшей экономическую базу для ведения войны. Стоит также добавить, что, истребив или изгнав население из этих областей, он тем самым лишал вражеское войско возможности эффективно набирать пополнение. Идут споры о том, насколько пострадали земли местной аристократии: то, что какое-то конкретное поместье, которое могло бы стать объектом атаки при карательном походе, согласно реестру Книги Страшного суда, вроде бы процветает, наводит на мысль о том, что упомянутое Разорение, возможно, и не было таким уж масштабным. Но богатые поместья и маноры — это как раз те, хозяева которых обладали упомянутыми выше ресурсами, чтобы обеспечить себе быстрое восстановление, особенно если бароны пришли сюда с Вильгельмом на временное или постоянное проживание. В данном случае играла свою роль сложная комбинация политики, заступничества и опеки.

Вторая причина для таких действий Вильгельма является, с моей точки зрения, более интригующей. Данное объяснение больший приоритет отводит угрозе со стороны датчан. Для Вильгельма восстание в Англии представляло собой намного большую опасность, если осуществлялось при военной поддержке другого государства. Разорение Йоркшира могло бы одновременно исключить возможность поставок провизии для иностранной армии. Граф Тулузский применил тактику выжженной земли, отступая под напором превосходящих сил французов во время Альбигойского крестового похода в 1226 году, перекрыв для крестоносцев пути снабжения их войска. В большей степени это коснулось не самих крестоносцев, а их боевых коней. Как упоминалось выше, Филипп VI поступил аналогичным образом в 1339 году по отношению к Черному Принцу. С учетом удобного побережья Северного моря, мощного сопротивления нормандской гегемонии и удаленности от относительно безопасных для Вильгельма южных областей Англии, приморская полоса в Йоркшире предоставляла датскому флоту очевидный плацдарм для успешных военных операций в Англии.

Неудивительно, что силы датчан, сосредоточенные в Хамбере, согласились на условия, выдвинутые Вильгельмом, когда вместе с союзниками исчезла также и возможность снабжения. Разорение войском Вильгельма внутренних земель страны, должно быть, имело своей целью убедить датчан воздержаться от набегов в этом неспокойном регионе с наступлением весны. Без достаточного фуража любые действия датчан не имели бы смысла. Когда они нарушили условия сделки с Вильгельмом и король Свен прибыл к датчанам в Хамбер весной 1070 года (а не избрал другой путь, как было оговорено), то можно судить об успехе безжалостной кампании Вильгельма, поскольку датчане отплыли вдоль побережья и начали свое наступление южнее, в Восточную Англию. Как объяснил Стивен Морилло, войско на базе флота, как у датчан, отличалось от континентального или баронского войска, которое могло иметь в качестве базы город или замок. Наличие судов давало такому войску свободу и мобильность, возможность быстрого перемещения на другой участок. Таким образом, можно сделать вывод, что при планомерном разорении Йоркшира Вильгельм гарантировал, что любой прибывающий сюда флот датчан ждут пустые, заброшенные земли, неспособные обеспечить фуражом и прочими ресурсами армию вторжения. Уильям Мальмсбери отмечает это в своей «Истории», он пишет, что Вильгельм приказал обратить особое внимание на прибрежные области. Конечно, датчане могли появиться где угодно, но было бы нелогично встречаться с союзниками на враждебном, неспокойном и сепаратистском Севере. Это была главная цель Вильгельма, и именно она была достигнута при Разорении Севера.

Историки признали выдающиеся военные достижения Вильгельма Завоевателя во время своих первых походов в качестве английского короля. Разорение Севера действительно помогло предотвратить дальнейшие восстания и мятежи: больше за период его правления крупные восстания не вспыхивали. Датская проблема осталась, однако значительно уменьшилась, поскольку скандинавы фактически лишились надежной базы на севере Англии. Походы 1069–1070 гг. закрепили завоевание страны Вильгельмом, начатое в 1066 году. Результат этих карательных кампаний, заранее спланированный нормандцами, явился не только военной победой, которая помогла добиться намеченных целей, но и также «актом государственной власти, не привязанным к каким-либо временным рамкам, а политические причины той эпохи, без сомнения, представлялись весьма убедительными».

Шотландские вторжения короля Давида, 1138

Приграничные области Севера всегда являлись проблемой для английских королей на всем протяжении Средневековья и даже позднее. В 1138 году произошло самое крупное и наиболее серьезное вторжение шотландцев, которое заставило летописца той эпохи написать: «Корни и источники всего зла произрастают в части Англии, которая именуется Нортумбрией, — отсюда к нам идут разорение и поджоги, раздоры и войны». Шотландский король Давид I Святой совершил не менее трех походов на территорию Англии в первой половине упомянутого года (в январе, апреле и июле), тем самым ввергнув Север в непрерывное состоянии войны. Вообще, он имел репутацию набожного короля и сильного государственного деятеля, «подлинного архитектора средневекового шотландского королевства», и его долгое правление оказало внушительное «цивилизационное воздействие». Это был человек, который «нарочито придерживался рыцарских принципов англо-нормандской войны». И все-таки его вторжения ознаменовали собой новый уровень жестокости в и без того остром англо-шотландском конфликте.

Нынешняя административная граница с Шотландией сильно отличается от зыбкой разделительной линии XII века. Шотландские короли имели реальные притязания на значительную часть английского Севера, и в 1136 и в 1138 гг. Давид воспользовался беспорядками в Англии, чтобы утвердиться в Нортумбрии и Камбрии. Упомянутая сумятица возникла во время правления английского короля Стефана. После смерти Генриха I в 1135 году корону (и, соответственно, казну) узурпировал Стефан Блуаский, чтобы лишить этого права правомочного наследника — королевскую дочь Матильду. Последняя была замужем за графом Жоффруа Анжуйским, одним из наиболее могущественных магнатов Франции, который поддержал военные устремления супруги стать полноправной королевой имеющимися в его распоряжении огромными ресурсами. К несчастью для Стефана, кроме всего прочего, Давид I Шотландский приходился Матильде дядей. Смерть любого короля традиционно давала повод к разного рода политическим волнениям, и возникшие неурядицы вылились в настоящую бурю, которая в 1136 году надвигалась на Стефана со всех сторон: Анжуйское вторжение в Нормандии, восстания в Уэльсе, волнения на Юго-Западе, агрессия на Севере. С учетом того, что каждый из врагов пользовался стратегическим преимуществом за счет выступления прочих недругов Стефана, последний оказался настолько глубоко задавлен происходящим, что вынужден был «допустить мятежи в Уэльсе и в приграничной области в 1136 году», и это привело к самым крупным поражениям нормандцев в Уэльсе за сорок лет. Стефан возглавил большое войско против мятежников на Западе, а также против шотландцев на Севере (то же самое предстояло повторить и в 1138 году). Даже враги признавали его храбрость и военные способности, которые Стефан сумел наиболее ярко продемонстрировать в 1141 году перед своим пленением в битве при Линкольне, — и того, и другого ему требовалось в избытке, особенно в первые годы правления.

Шотландское вторжение 1136 года (которое фактически началось в последнюю неделю декабря 1135 года) представляло собой значительную угрозу, и это вынудило Стефана выступить к Дарему «с войском, численность которого была больше, чем когда-либо». К этому времени (начало февраля) Давид уже захватил пять крупных замков, однако сам размер английского войска вынудил шотландского короля вступить в переговоры. Результатом стал первый Даремский договор, согласно которому Давиду доставались Донкастер и Карлайл. В то же время это был первый, пусть небольшой, но очень важный успех Стефана. Некоторые хронисты лишь вскользь упоминают о походе. Один отмечает, что Давид опустошил многие местности, но в отличие от описаний того, что в тот же год творилось в Уэльсе, здесь ни о каких зверствах и речи нет. Два года спустя все произошло иначе.

Перемирие, достигнутое в Дареме, истекло в декабре 1137 года. Вопрос Нортумбрии требовал внимания, но Стефан отказался от всякой мысли обсуждать это дело. Война была неизбежна, и началась она очень быстро: в середине января Давид вторгся в Англию. Как мы вскоре увидим, этот поход ознаменовал собой эскалацию откровенной жестокости. После трудной и безрезультатной осады Уарка шотландский король двинулся в южном направлении, оставив небольшой отряд для того, чтобы предотвратить возможность вылазок со стороны гарнизона. Тем самым он обезопасил собственные коммуникации. Севернее Дарема Давид прервал беспощадное разорение местности и отступил, узнав в начале февраля о приближении Стефана с войском. Английский король вынудил шотландцев окончательно снять осаду Уарка и сам принялся разорять и опустошать земли Шотландской низменности. Потом, видимо, из-за нехватки провизии, он быстро вернулся в Англию (хотя один из летописцев намекает, с определенной долей достоверности, что Стефан не был целиком уверен в лояльности кое-кого из своих военачальников).

Давид снова вступил в Нортумбрию 8 апреля, вознамерившись опустошить местность вокруг Дарема и побережную полосу. На этот раз ситуация для Стефана создалась намного более серьезная. Его враги согласовали свои действия в Нормандии, в юго-западной части Англии и на границе с Уэльсом. Стефан устремился на запад, поручив архиепископу Терстану Йоркскому и северным баронам сражаться с шотландцами, которым вновь сопутствовал успех. Главные силы Давида серьезно угрожали Дарему. Среди религиозных учреждений, ставших объектами разорения на пути шотландцев, было и основанное в 1123 году самим Стефаном аббатство Фурнесс. В июне еще одно шотландское войско нанесло поражение англичанам в восьмидесяти милях южнее Карлайла. Очевидно, непроверенные слухи о скором прибытии войска Стефана вынудили шотландцев снова отступить. Однако отошли они совсем недалеко. Переход на их сторону видного северного барона Юстаса Фиц-Джона с большим количеством воинов и стратегических крепостей позволил шотландскому королю осуществить еще одно вторжение в конце июля, причем более массированное, чем предыдущие экспедиции.

Предполагалось, что Давид планирует разорять земли не только в Йоркшире, но и уйти далеко вглубь Англии. Его уверенность и амбиции укрепились и благодаря новоявленному северному союзнику, и от осознания того, что Стефан был занят на Юго-Востоке, успешно подавляя мятежи в Кенте, где его супруга блокировала Дувр, а также на Юге и на Западе, где Стефан осадил ряд замков. Как всегда, путь шотландцев был отмечен пожарищами. В середине августа Давид подошел к Тизу. Стефан выдели часть рыцарей для укрепления роялистских сил в Йорке. 22 августа шотландцы были разгромлены в битве Штандартов (другое название — битва при Норталлертоне). Королю Давиду едва удалось избежать плена, и он оставил свою пехоту на полное истребление. Возвратившись в Роксбург, он долгое время не решался потревожить Нортумбрию.

Такое перечисление фактов о трех походах короля Давида в 1138 году можно найти в любой книжке по истории. Подобные изложения даются в сжатом виде, чтобы сообщить читателю наиболее значимые детали кампаний и рассказать о перемещениях противоборствующих сторон. Однако они мало что сообщают о суровой реальности и ужасах, сопровождающих такие походы. Экспедиции Давида отличались зверствами невероятного размаха. Дэвид Крауч относительно первых шести месяцев 1138 года отмечает: «Начался более суровый период в правлении Стефана, его стратегия, как, естественно, и стратегия его противников, стала намного жестче».

Источники это подтверждают. Наиболее сдержан Джон Вустерский. Вторжение шотландцев произошло всего за два года до того, как он завершил работу над своей хроникой. Он пишет, что шотландцы «жгли поля и опустошали местность» и что во время «страшного нашествия» на Нортумбрию и окрестные места, длящегося свыше шести месяцев, «многих схватили, ограбили, пленили и пытали; духовных лиц предавали смерти ради богатств их обителей, и едва ли можно подсчитать число сраженных с той или иной стороны». Этот комментарий весьма двусмысленный. Возможно, он означает, что роялисты также творили зверства (впрочем, так было всегда); или хронист ссылается лишь на события во время боев?

Генрих Хантингдонский, имевший тесные связи с Линкольном (благодаря чему он был намного ближе к событиям, связанным с походами шотландцев), начал писать свою хронику в 1133 году. Его изложение событий 1138 года позволяет вести речь об агрессии.

Король Шотландии… велел своим людям совершать варварские деяния. Ведь они открыто насиловали беременных женщин и вырывали из их чрева невыношенных детей. Они насаживали детей на наконечники копий. Священников рубили на части прямо на алтарях. К телам поверженных они приставляли головы с распятий, а на сами распятия надевали отрубленные головы убитых. Все, что подверглось нападению шотландцев, было наполнено ужасом и варварством. Творимые злодеяния тонули в криках женщин, причитаниях стариков, стонах умирающих и отчаянии живых.

Роберт Ториньи завершил свою хронику в 1154 году. Хотя он находился довольно далеко от событий в Нормандии, он много путешествовал и был хорошо информирован (не хуже, чем тот же Генрих Хантингдонский, навещавший его в 1139 году, всего год спустя после шотландского вторжения в Англию). Понятно, что описываемые им события во многом пересекаются с повествованием Генриха. Ордерик Виталий, написавший свою хронику в 1141 году, также был нормандским монахом. Его летописный вариант во многом повторяет хронику Генриха Хантингдонского, однако значительно короче, и в нем речь идет больше о страданиях беременных женщин. В хронике Gesta Stephani («Деяния Стефана»)[24], написанной в 1140-е гг. либо епископом Робертом Батским либо кем-то из его близкого окружения, говорится о том, что король Давид отдал прямой приказ войскам сеять смерть и разрушение повсюду, где бы они ни прошли: он «издал в Шотландии указ и призвал всех к оружию, он дал им полную свободу действий, велел чинить против англичан безо всякой жалости самые зверские и жестокие деяния, которые только можно выдумать». Автор передает все подробности происходящего во время этой агрессии, однако имеющиеся в летописи пробелы и пропуски лишают нас порой очень важной информации: Давид «собирает отряды и полки, чтобы выступить против большой и богатой страны…»

Основным источником информации о событиях 1138 года является хроника Ричарда Хексхемского. На момент вторжения шотландцев Ричард служил каноником в Хексхемском аббатстве; в 1141 году он стал приором, а летопись завершил в 1154 году. Неудивительно, что с учетом географического положения аббатства наиболее сильное беспокойство у него вызывали именно шотландцы, а не проблемы короля Стефана на юге страны. Во время первой агрессии в январе Ричард посрамляет шотландцев: «Это проклятое войско, еще более зверское, чем все варвары, вместе взятые, не страшась ни гнева Божьего, ни людского, разоряло все вокруг. Они убивали и мужчин, и женщин, людей всех возрастов и званий, разрушали, грабили и жгли города, церкви и дома». Он пишет, что шотландцы в своих мрачных деяниях находили удовольствие и «предавали мечу и пронзали копьями каждого, кто попадался им на пути», не щадя даже самых хрупких и беззащитных: юношей, стариков, женщин и больных. Мирные жители хотели избежать встречи с шотландцами и покидали свои жилища, но многие, не успев уйти, все-таки погибали: шотландцы «в звериной ярости истребили бесчисленное число людей, по мере своего продвижения, грабя и убивая». Явным преувеличением кажется описание (очевидно, записанное на основе домыслов) того, что, когда шотландцы вырезали большую группу детей, то даже пили из кровавого ручья, текущего из разрубленных тел.

О втором нашествии сообщается в похожей манере: «Король шотландский со своим мерзким войском снова пришел в Нортумбрию и творил там злодеяния с не меньшей яростью и жестокостью, чем раньше». Картина безжалостного разорения повторилась. Ричард Хексхемский снова описывает места, подвергшиеся разорению, подчеркивая, что целью шотландцев стало теперь то, что они по тем или иным причинам пропустили при первом своем походе в Англию. Войско, отправленное Давидом в Йоркшир под началом его племянника, вело себя не менее безжалостно.

Невзирая на положение, возраст, пол — ни на что, они принялись всех резать и рубить самым варварским образом: детей и родственников на глазах у их родителей и близких, слуг — на глазах у господ, господ — на глазах у слуг, мужей — на глазах у жен. А потом (страшно сказать) они схватили, помимо прочей добычи, благородных матрон и целомудренных дев, а также других женщин. Обнаженных и связанных, их собрали в толпу, а потом кнутами и плетьми погнали перед собой, угрожая копьями и прочим оружием. Подобное случалось и на других войнах, но такого, как здесь, не было никогда. Впоследствии, когда женщин распределили с прочим добром, некоторые из жалости отпустили пленниц, но пикты и представители других племен забрали их как часть добычи в свою страну. Потом эти злые, жестокие люди сделали их рабынями и продавали как скот другим варварам.

Это настоящая летопись ужаса, и, по понятным соображениям, многие историки относились к подобным описаниям с известной долей скептицизма. Позднее знакомые истории повторяются в английских источниках с подозрительной регулярностью на всем протяжении Средневековья. Достаточно лишь взять один пример из многих — это письмо придворного вельможи короля Эдуарда папе Бонифацию, написанное в 1301 году, т. е. через 160 лет после описываемых выше событий. В нем вельможа жалуется на жестокость шотландцев в 1296 году, которые совершали такие же зверства, как и упомянутые выше, но к ним добавилось следующее: отрезание грудей у женщин и, как эхо Хексхемской хроники, масштабная резня школяров, заживо сожженных после окружения учебного заведения. Попытка отделить то, что происходило на самом деле, и то, что призвано лишь создать сенсационность ради достижения пропагандистских целей — задача не из простых. Но экстравагантные эпитеты или даже откровенные выдумки в отношении одного инцидента отнюдь не ставят крест на остальных. Например, сожжение школяров включено в хронику Ланцероста XIV века, но также утверждается, что трагедия произошла именно в городе Хексхеме. Получила ли с течением времени история, рассказанная Ричардом, иную окраску, или хроника Ланцероста основана на более поздних фактах? Является ли повторное изложение актов жестокости традицией, или эти акты стали шаблонной темой в литературе, поскольку совершались слишком часто? Библейские истории и цветные витражи с ужасающими сценами резни невинных, возможно, связаны с рассказами очевидцев, а возможно, «имплантированы» в головы предполагаемых писателей и художников через религиозное окружение. Создание точного описания сражения или осады — дело серьезное и трудное (даже сейчас), поэтому представьте, насколько труднее было написать о разбое и зверствах, когда от основного войска отделялись все новые и новые отряды — каждый для совершения своих собственных злодеяний.

Такие повторы в равной степени могут оказаться и данью традиции и соответствовать реальности. Упомянутая выше хроника Ланцероста — источник местного значения, как и Хексхемская летопись, — повествует о шотландских войнах в сходном ключе с хронистами XII века; ее описания разорений и набегов дают «точную и реалистичную картину войны, характерной для данной местности». Интересно сравнить рассказы хронистов XII века, посвященные Разорению Севера в 1069–1070 гг., с их же описаниями шотландских вторжений 1138 г. Более ранние события также изображаются в мрачных тонах, но основное внимание сосредоточено на последствиях жестоких военных действий. Что касается 1138 года, то Ричард Хексхемский (и в меньшей степени Генрих Хантингдонский) добавляют конкретные детали совершаемых зверств, больше описывают сами злодеяния, чем то, к чему они привели. Вероятно, это делалось для еще большего очернения врага, создания атмосферы этнической ненависти, но могло одновременно отражать и опасения со стороны средневековых писателей и их общин в отношении раздираемого войнами Севера. Ричард Хексхемский писал свою хронику, находясь непосредственно в районе военных действий. По его словам, «в это свирепое и бурное время величественная обитель Хексхема оказалась в самом центре бесчинств. Она была расположена так, что как раз через нее проходил путь этих головорезов, и они окружили ее со всех сторон».

Многое из того, что он упустил из виду, рассказали жертвы и очевидцы, которые искали убежища в монастыре. Аналогичным образом местный летописец Симеон Даремский описывает жестокие картины шотландских вторжений. Его хроника прерывается в 1129 году, но он пишет о зверствах, чинимых шотландцами против англичан за 50 лет до этого, в духе Ричарда Хексхемского (что неудивительно, поскольку здесь существует определенная связь событий: в текст вносились добавления и правки, сделанные монахом из обители Ричарда). Шотландский король Малькольм

велел своим воинам больше не щадить англичан. Он приказал забирать их в плен, в вечное рабство. Некоторых пожилых мужчин и женщин обезглавили мечами, других пронзили копьями. Детей подбрасывали высоко в воздух, и они падали на наконечники глубоко усаженных в землю копий и дротиков. Эти зверства забавляли шотландцев, они развлекались, словно на веселом представлении.