Глава III. Падение Керчи, Харькова И Севастополя

Глава III. Падение Керчи, Харькова И Севастополя

Заключение англо-советского союза совпало фактически с одним из самых тяжелых для СССР событий войны: в мае советские войска постигла катастрофа в Керчи и под Харьковом, и стало очевидно, что дни обороны Севастополя сочтены.

После того как осенью 1941 г. Красная Армия была вынуждена оставить Крым (за исключением Севастополя, сильный гарнизон которого по-прежнему продолжал оборону), она предприняла десантную операцию со стороны Кавказа с целью отбить Керченский полуостров, у восточной оконечности Крыма, и создать таким образом мощный плацдарм, с тем чтобы, действуя с него, освободить в конечном счете весь Крым и помочь Севастополю. Это была одна из крупнейших десантных операций, осуществленных русскими за все время войны. Несмотря на крайне неблагоприятные условия погоды и довольно большие потери, им удалось высадить в последнюю неделю декабря 1941 г. десанты численностью около 40 тыс. человек и занять весь Керченский полуостров, а также (на несколько дней) важный город Феодосию.

Кстати сказать, именно в Керчи советские войска получили первые доказательства массовых зверств, чинимых немцами: вскоре после того, как немцы оккупировали в 1941 г. Керчь, один из гиммлеровских карательных отрядов уничтожил несколько тысяч евреев и закопал их трупы в глубоких рвах за стенами города. Нет нужды говорить, что фельдмаршал фон Манштейн, командовавший 11-й немецкой армией в Крыму, утверждал впоследствии, будто он ничего не знал об этом.

Успешная высадка на Керченском полуострове имела своим непосредственным результатом ослабление нажима немцев на Севастополь, и Манштейн был вынужден потом признать, что она создала огромную угрозу[119] для немецких войск в Крыму.

Однако из-за недостатка хорошо обученных солдат или нехватки боевой техники, а может быть, из-за того и другого, если не в результате какого-то очень серьезного просчета командования, эта успешная десантная операция не получила дальнейшего развития, и 8 мая фон Манштейн начал решительное наступление против советских войск в восточном Крыму. Наступление началось массированным воздушным налетом. Советские войска понесли тяжелые потери и были вынуждены отступить на подготовленную линию обороны, известную под названием Турецкого вала. Однако натиск немцев оказался слишком сильным,

«Не смогло командование фронта целесообразно использовать и свою авиацию…, и прикрыть отход своих войск, подвергавшихся непрерывным налетам авиации противника. [Наши войска] не сумели закрепиться у Турецкого вала и начали отходить к Керчи. К исходу 14 мая немцы прорвались к южной и западной окраинам города. С 15 по 20 мая наши арьергардные части вели ожесточенные бои в районе Керчи, чтобы дать возможность основным силам фронта переправиться на Таманский полуостров. Однако провести эвакуацию организованно не удалось. Противник захватил почти всю нашу боевую технику и тяжелое вооружение и позже использовал их в борьбе против защитников Севастополя»[120].

В таких лаконичных словах описывается в советской «Истории войны» поражение Красной Армии в Крыму.

В книге говорится, что основными причинами этого поражения являлись неправильная организация обороны, «неглубокое оперативное построение войск фронта» и отсутствие необходимых для обороны резервов. В качестве других причин указываются: «Беспечность штабов фронта и армий, недостаточно маскировавших командные пункты и не менявших периодически место их нахождения, способствовала тому, что немецкая авиация при первом же налете разбомбила эти пункты, нарушила проводную связь и управление войсками. К использованию радио…, штабы не были подготовлены[121]. После этого командующий фронтом генерал-лейтенант Козлов и член Военного совета Мехлис, равно как и много других офицеров и комиссаров, были сняты с постов и понижены в звании. Мехлис, который являлся тогда одновременно и заместителем наркома обороны и одним из руководителей Главного политического управления Красной Армии, был освобожден от обоих этих постов и понижен в звании до корпусного комиссара. Его и остальное командование керченской группировки обвинили в том, что, вместо того чтобы действовать, они «тратили время на многочисленные бесплодные заседания Военного совета фронта». В частности, они слишком затянули дело с отводом войск к Турецкому валу, что оказалось гибельным для всей оборонительной операции. Керченская катастрофа проложила путь к еще более крупной неудаче - падению Севастополя. После ликвидации Керченского участка фронта руки у фон Манштейна были развязаны и он смог сосредоточить против Севастополя все свои войска в Крыму.

Согласно советской «Истории войны», Верховное Главнокомандование СССР допустило при планировании весенних операций ряд ошибок. Во-первых, исходя из сосредоточения войск противника на московском направлении, оно решило, что главный удар немцы нанесут по Москве; во-вторых, Советское Верховное Главнокомандование попросту переоценило свои силы и недооценило силы немцев.

Поражение в мае 1942 г. советских войск под Харьковом воспринималось особенно тяжело, быть может, потому, что как раз в ту пору происходило важное сближение Советского Союза с Англией и Америкой. Эта крупная неудача самым отрицательным образом сказалась на последующем развитии боевых действий Красной Армии в летней кампании 1942 г.

В марте 1942 г. Верховное Главнокомандование разработало план крупного наступления на Украине, которое должно было вывести Красную Армию на линию, шедшую от Гомеля на севере к Киеву, далее примерно по правому берегу Днепра, через Черкассы и к Николаеву на Черном море. Из-за нехватки резервов от этого плана пришлось отказаться и ограничиться наступлением более скромных масштабов, главной целью которого являлось освобождение Харькова. Один удар советские войска должны были нанести с участка к северу от Харькова, другой - с юга, с так называемого барвенковского выступа, отбитого у немцев зимой.

Немцы сами планировали наступление в этом районе, но русские опередили их, когда начали 12 мая свое наступление на харьковском направлении. Вся беда заключалась в том, что у советских войск отнюдь не было здесь подавляющего превосходства сил и, кроме того, что еще хуже, у немцев (как показали следующие события) имелись поблизости мощные подвижные резервы, тогда как у советского командования таких резервов не было. Советский историк Тельпуховский оценивает эту операцию следующим образом:

«Чтобы сорвать наше наступление, 17 мая крупная группировка немецко-фашистских войск при поддержке большого количества танков и авиации нанесла сильный удар 9-й армии в районе Славянска и южнее Барвенкова. Войска этой армии вынуждены были отойти на левый берег реки Северский Донец, оголив фланг ударной группировки советских войск, наступавшей на Харьков. Выход противника на коммуникации советских войск, наступавших на Харьков, поставил их в исключительно тяжелое положение, и они вынуждены были с тяжелыми боями отходить на восток, неся большие потери»[122].

В «Истории войны» этот эпизод описывается с большей откровенностью: говорится, что советские войска продолжали наступление на Харьков вопреки явно назревшей угрозе окружения, что танковые резервы были введены в действие слишком поздно и не смогли спасти положение. И, наконец, признается, что много советских войск попало в окружение и что в отчаянных попытках прорваться погибло немало верных сынов советской Родины. Многим удалось вырваться, переправившись на левый берег Северского Донца, но остальные продолжали бои в окружении вплоть до 30 мая.

«Таким образом, успешно начавшаяся в районе Харькова наступательная операция советских войск закончилась тяжелым поражением почти трех армий Юго-Западного и Южного фронтов»[123].

Точные данные о потерях Красной Армии под Харьковом не были опубликованы; однако очевидно, что они были велики. Немцы, по крайней мере, утверждали, что они взяли 200 тыс. пленных. В конце мая Совинформбюро опубликовало сообщение, согласно которому потери советских войск составили «5000 убитыми и 70 000 пропавшими без вести»; такое сообщение было равносильно косвенному признанию, что случилось что-то серьезное. Оно произвело ошеломляющее впечатление. Была даже предпринята попытка представить Харьковское сражение как победу русских войск: в начале июня иностранных корреспондентов специально возили в лагерь немецких военнопленных близ Горького; но те 600-700 пленных, которых нам там показали, были, несомненно, захвачены на первом этапе Харьковской операции - то есть в ходе советского наступления 12-17 мая. Большинство их, хотя и проклинали свое «невезение», держались, несмотря ни на что, чрезвычайно нахально; они твердили, что в 1942 г. Германия разобьет Россию, и ни на минуту не соглашались поверить в возможность своевременного открытия какого-либо второго фронта.

Третью крупную неудачу советские войска потерпели летом 1942 г. в Севастополе; однако в отличие от Керчи и Харькова падение Севастополя было одним из самых славных русских поражений за всю советско-германскую войну. Девятимесячная осада Севастополя во многом (если не считать ее трагического конца) напоминает осаду Ленинграда: здесь мы видим те же необыкновенную стойкость и сплоченность, какие проявили ленинградцы. Патриотизм, основанный на исторических воспоминаниях о другой севастопольской осаде - осаде 1853 - 1854 гг. - и о таких защитниках Севастополя, как адмиралы Нахимов и Корнилов, а вместе с тем и особые революционные и патриотические традиции моряков-черноморцев оказали решающее влияние на моральное состояние и солдат и населения.

Огромную роль сыграли также очень сильные и активные партийная и комсомольская организации Севастополя. К концу осады решимость сопротивляться до последней капли крови подкреплялась еще и тем простым и трагическим фактом, что, за исключением высшего командования, немногих офицеров и солдат, которым удалось с опасностью для жизни покинуть город на последних военных кораблях и подводных лодках, защитники города не имели никакой другой возможности избежать немецкого плена, кроме как сражаться до последнего патрона.

Как мы уже видели, в октябре 1941 г. немцы захватили весь Крым, кроме Севастополя. Осада этой крупной военно-морской базы началась 30 октября, и первая предпринятая немецкой 11-й армией под командованием фон Манштейна попытка прорваться к Севастополю (который был защищен на суше полукружием из трех более или менее хорошо укрепленных линий обороны) продолжалась с 30 октября до 21 ноября. Очень важную роль в отражении этого первого крупного наступления немцев сыграли орудия Черноморского военного флота и отряды морской пехоты, сражавшиеся на берегу. Последние, подобно морякам-балтийцам в Ленинграде, составляли самую стойкую, самую выносливую часть советских войск. Наиболее известный пример самопожертвования во время этого первого немецкого наступления показали пять моряков-черноморцев во главе с политруком Фильченковым. Когда у них кончились все боеприпасы, они бросились с еще оставшимися у них гранатами под приближавшиеся немецкие танки и тем самым помешали немцам прорваться к Севастополю с северо-востока. Этот героический подвиг пяти моряков-севастопольцев был воспет во многих песнях и стихах, в том числе в очень красивой песне Виктора Белого.

Хотя немцы и румыны располагали значительным превосходством как в живой силе, так и в самолетах и танках, у Севастополя было то преимущество, что он был хорошо защищен с суши естественными препятствиями; значительную помощь оказывал городу также и флот с его мощными орудиями. В ноябре 1941 г. гарнизон Севастопольского оборонительного района насчитывал свыше 50 тыс. человек, включая 21 тыс. моряков. Численность немецко-румынских войск была, согласно советским источникам, по крайней мере вдвое больше.

В результате первого наступления, длившегося три недели, немцам удалось лишь немного вклиниться кое-где в первую из трех линий обороны; единственным серьезным успехом их был в этот период захват Балаклавских гор, к востоку от Балаклавы, которая сама продолжала оставаться в руках обороняющихся. Несколько более успешным было второе немецко-румынское наступление, в период 17-31 декабря; на этот раз противник, наступавший с севера, оттеснил советский гарнизон на линию, проходившую в 8 км от Севастополя; немного немцы продвинулись к городу и с востока; но к 31 декабря и это наступление выдохлось, отчасти в результате успешной высадки советского десанта на Керченском полуострове, которая, как мы видели, отвлекла от Севастополя значительное количество немецких войск. Наиболее прославленным эпизодом в ходе этого второго немецкого наступления на Севастополь явился подвиг горсточки черноморских моряков, в течение трех дней оборонявших дзот № 11 в деревне Камышлы, пока все они не были убиты или смертельно ранены.

О том, как жил Севастополь на протяжении девяти месяцев его осады, замечательно рассказал после войны Б.А. Борисов, который все это время был секретарем Севастопольского горкома партии и председателем Городского комитета обороны. Он говорит о севастопольских летчиках - таких, как Яков Иванов, - таранивших вражеские самолеты обычно ценой своей жизни; о том, как в ходе первых двух немецких наступлений практически все население Севастополя пришлось переселить в убежища, подвалы и штольни - настолько ожесточенными и непрерывными были бомбежки города; он рассказывает о глубокой штольне на берегу Северной бухты, в которой был организован огромный цех («Спецкомбинат № 1»), где люди делали минометы, мины и ручные гранаты, и о втором таком же цехе («Спецкомбинат № 2») в Инкермане, где в подвалах, использовавшихся ранее для хранения крымского шампанского, было налажено массовое производство обмундирования и обуви. Он повествует о подземных детских школах, организованных в самом Севастополе, и о многочисленных подкреплениях, прибывавших в Севастополь морским путем - сначала из Одессы, а после ее падения - с Кавказа. Особенно, пожалуй, волнует то удивительное чувство подъема и оптимизма, каким был охвачен Севастополь в январе и феврале, после провала второго немецкого наступления на город и после успешной высадки советского десанта на Керченском перешейке. Тогда думали, что если Керчь и Севастополь выстоят, то вскоре будет освобожден и весь Крым. Люди вернулись из убежищ и штолен обратно в свои разбитые дома, и молодежь энергично взялась за восстановление зданий. По улицам Севастополя начали даже ходить трамваи, хотя немцы стояли всего в восьми километрах к северу от города. В день 1 Мая, почти ровно через шесть месяцев после начала осады, в Севастополе состоялись многочисленные митинги и празднества, несмотря на то что немцы несколько раз бомбили его и обстреливали из орудий. В этот день, пишет Борисов, «части, оборонявшие Севастополь, готовились оказать помощь нашим войскам на Керченском полуострове, наступление которых ожидалось со дня на день».[124]

И в городе и на фронте все говорили о том, что Крым скоро будет освобожден и осада Севастополя будет снята.

Но пришло трагическое известие о сдаче Керчи, и Севастополь приготовился теперь к худшему. Началась несколько беспорядочная эвакуация детей и стариков. Сообщение с Большой землей по морю стало весьма ненадежным. Половина севастопольских комсомольцев (среди них много девушек) записалась в армию, остальные остались в городе, чтобы работать по две смены на севастопольских оборонных предприятиях. Снова пришлось переселять людей из домов в убежища и штольни.

И вот наступило последнее испытание. Около 20 мая из донесений разведки и из сообщений, поступавших от действовавших в Крымских горах партизан, стало известно, что к Севастополю движутся с разных направлений многочисленные немецкие войска. 2 июня сотни немецких самолетов начали усиленно бомбить Севастополь, и в городе стали ежедневно разрываться сотни тяжелых снарядов. За шесть дней немцы сбросили на Севастополь 50 тыс. фугасных и зажигательных бомб и выпустили по нему многие тысячи снарядов. Разрушения были чудовищны, потери в людях очень большие. Немцы использовали здесь гигантскую осадную пушку «Дору», сделанную для того, чтобы крушить мощнейшие укрепления линии Мажино.

7 июня началось решающее наступление на Севастополь немецко-румынских войск. В связи с огромным превосходством немцев в воздухе советские аэродромы вокруг Севастополя теперь почти полностью вышли из строя; немецкая авиация практически перерезала также и морские коммуникации между Севастополем и Кавказом. Те незначительные количества продовольствия, сырья и бензина, которые все еще поступали в Севастополь с Большой земли, обычно подвозились на подводных лодках или катерах. Подводные лодки использовались также для эвакуации раненых. Ясно, что они могли взять лишь очень незначительное число людей и что большинство раненых продолжало оставаться в севастопольском пекле. Местная оборонная промышленность не могла уже больше удовлетворять все нужды войск; непрерывная бомбежка и обстрел делали доставку продовольствия и воды в переполненные людьми штольни и другие убежища почти невозможной.

После трехдневных тяжелых боев, которые затем велись еще в течение двух-трех дней на улицах Севастополя, немцы заняли то, что еще оставалось от города. Стояла июльская жара, и бесчисленное множество незахороненных трупов источало настолько сильное зловоние, что последние защитники оказались вынужденными сражаться в противогазах. Тем временем была предпринята попытка организовать хотя бы какую-то эвакуацию раненых с Херсонесского мыса, находящегося километрах в двенадцати к западу от Севастополя. Одному самолету удалось приземлиться здесь ночью и взять нескольких раненых, подошедшая подводная лодка забрала вице-адмирала Октябрьского, генерала Петрова, генерала Крылова и других представителей высшего командования армии и партийного руководства.

Борисов рисует замечательные портреты некоторых руководителей севастопольского комсомола. Все эти юноши и девушки, отличавшиеся беспредельным патриотизмом, стойкостью и преданностью своему долгу, либо были убиты в боях на подступах к Севастополю, либо погибли или попали в плен после того, как немцы вошли в город. Борисов останавливается, в частности, на трагической судьбе двух комсомольцев - Саши Багрия и Нади Краевой. Подобно другим, они напрасно ждали на Херсонесском мысу прибытия самолета или катера: один самолет действительно приземлился здесь глубокой ночью, но смог захватить только нескольких раненых. На рассвете обстрел аэродрома возобновился, и теперь о посадке самолетов не могло быть и речи. Не могли подойти к Херсонесу также и катера. Обнаружив большое скопление у Херсонесского мыса солдат и гражданских лиц, немцы начали их обстреливать.

«Багрий и Надя… примкнули к одному из воинских подразделений… Они взяли у убитых краснофлотцев винтовки и патроны и вместе с другими… решили пробиться в горы, к партизанам… На них обрушился смерч огня… На поле боя осталась половина смельчаков… Вскоре была сделана вторая попытка, но и она не увенчалась успехом. А на рассвете… гитлеровские войска перешли в наступление. Ответные выстрелы советских бойцов были слышны реже и реже… Краснофлотцы и красноармейцы нередко отражали атаки в рукопашной схватке… Нади не стало… А через несколько дней, еле-еле передвигая ноги, в колонне пленных брел Саша… Его видели еле живым, харкающим кровью и тяжело раненным в Бахчисарае, потом в Симферополе… Нашлись предатели, которые выдали Багрия. Гитлеровцы не простили ему того, что он сделал для своей Родины, для Севастополя»[125].

Мне удалось увидеть Севастополь в мае 1944 г., после того как он был освобожден русскими войсками. Я услышал тогда много еще более волнующих рассказов о последних днях севастопольской страды в июне и июле 1942 г. В июле 1942 г. в Москве знали лишь то, что только очень немногим защитникам Севастополя удалось выйти из него. Говорили, что в руки немцев попало 26 тыс. солдат и офицеров, преимущественно раненых. Немцы утверждали, что захватили 90 тыс. человек[126].

В Москве отдавали себе ясный отчет лишь в одном: после победы немцев на Керченском полуострове в мае судьба Севастополя была предрешена; не известно было лишь, сколько времени он еще продержится. Севастополь продержался дольше, чем можно было предполагать, и его героическую оборону не без сарказма противопоставляли - это сделал прежде всего Эренбург - «бесславной» сдаче Тобрука всего за неделю до этого.

О близком падении Севастополя было сообщено с максимальной осторожностью. В сообщениях о положении в Севастополе в последние две недели сопротивления города все чаще стало употребляться выражение «тяжелые бои», которое означало, что дела идут очень скверно. 28 июня «Правда» заговорила уже о «неувядаемой славе» Севастополя. 30 июня Эренбург писал в «Красной звезде»:

«Немцы… хвастали: «Пятнадцатого июня мы будем пить шампанское на Графской набережной»… Военные обозреватели предсказывали: «Вопрос трех дней, может быть, одной недели»… Они знали, сколько у них самолетов, они знали, как трудно защищать город, отрезанный от всех дорог. Они забывали об одном: Севастополь не просто город. Севастополь - это слава России и это гордость Советского Союза…

Мы видели капитуляции городов, прославленных крепостей, государств. Но Севастополь не сдается. Наши бойцы не играют в войну - они дерутся насмерть. Они не говорят «я сдаюсь», когда на шахматном поле у противника вдвое, втрое больше фигур».

Это было явным кивком в сторону Тобрука. Однако все видели, что конец Севастополя уже близок. 1 июля в сообщениях Совинформбюро говорилось:

«Сотни фашистских самолетов сбрасывали бомбы на передний край обороны и на город. В течение дня враг совершил более тысячи самолето-вылетов… Каждый защитник Севастополя старается истребить как можно больше гитлеровцев».

А 4 июля Совинформбюро сообщило, что по приказу Верховного Главнокомандования Красной Армии 3 июля советские войска после 250 дней осады оставили город Севастополь.

Три дня спустя вице-адмирал Октябрьский опубликовал в «Правде» подробный рассказ о Севастопольской битве.