Михаил Богданович Барклай-де-Толли
Михаил Богданович Барклай-де-Толли
«Верность и терпение».
Девиз на княжеском гербе Барклая-де-Толли
В финском городе Нитштадте 10 сентября 1721 года полномочными представителями Петра I произведена была «Ратификация Королевского величества Свейского, на трактат вечного мира учиненная с его царским величеством». «Ратификация» положила конец великой Северной войне России и Швеции, длившейся ровно двадцать один год.
По условиям договора между двумя государствами устанавливался «вечный и ненарушимый мир на земле и на воде» и «вечное обязательство дружбы».
Швеция уступила России обширные владения в Карелии, Приладожье, Прибалтике и в том числе — Лифляндию с Ригой. Вместе с новыми городами и землями под скипетр Петра I перешли сотни тысяч новых подданных, среди которых оказались и представители старинного шотландского рода Беркли, поселившиеся в Риге за восемьдесят лет до начала Северной войны.
Длинный ряд своих благородных предков Беркли выводили от барона Роберта Беркли, упоминание о котором относится к 1086 году.
В 1621 году двое братьев Беркли — Питер и Джон, упорно исповедовавшие протестантство и выступавшие против католиков Стюартов, уехали из Шотландии в германское герцогство Мекленбург, в город Росток, крупный торговый центр, тесно связанный с Прибалтикой.
Оттуда братья сделали официальный запрос местному священнику, служившему в маленьком приморском городе Банф, сэру Патрику Беркли, о своей родословной и получили ответ, что они происходят из благородного рода Беркли оф Толли, местом происхождения которого следует считать графство Банф в восточной Шотландии.
Это обстоятельство дало братьям основание носить фамилию Барклай-де-Толли.
Старший сын Питера Беркли, Иоган Стефан, в 1664 году переехал в Ливонию и поселился в Риге. Он-то и стал основателем российской линии Барклаев. Иоган Стефан Барклай-де-Толли женился на Анне Софии фон Деренталь — дочери рижского юриста, которая родила ему троих сыновей. Иоган Стефан оказался не только основателем российской линии своей фамилии, но и первым в роде Барклаев русским подданным, так как вместе со всеми членами рижского магистрата принял присягу на верность новой своей родине — России.
Двое сыновей Иоганна Стефана стали офицерами шведской армии. Старший, Вильгельм, наследовал отцу и в 1730 году был избран в члены рижского городского магистрата. Один из сыновей Вильгельма, Вейнгольд-Готард, родился в Риге в 1726 году. Он служил в российской императорской армии и вышел в отставку поручиком.
Бедный офицер, выслуживший лишь чин одиннадцатого класса, не имел ни крестьян, ни земли и вынужден был стать мелким арендатором. В 1760 году он поселился в Литве, на маленькой глухой мызе Памушисе. Здесь 13 декабря 1761 года у него родился третий сын, которого нарекли Михаилом. Таким образом, Михаил Барклай-де-Толли был русским гражданином в четвертом поколении и сыном офицера русской армии. Так как отца мальчика звали Вейнгольд Готард и второе его имя в переводе на русский язык означало «Богом данный», впоследствии Михаила Барклая-де-Толли стали именовать Михаилом Богдановичем.
Когда мальчику исполнилось три года, отец отвез его в Петербург. Маленький Михаил с ранних лет выделялся среди сверстников серьезностью и прекрасной памятью, способностями к истории и математике. Гордость и упорство, равно как обретенные с годами хладнокровие и мужество, отличали Барклая. Прямота и честность дополняли эти качества, превращая юношу в идеального военного, ибо именно такими качествами и должен обладать будущий полководец. В Петербурге он жил и воспитывался в доме дяди по матери — участника Семилетней войны, бригадира русской армии фон Вермелена. Тот не пожалел денег и нанял ему хороших учителей, да и сам занимался с племянником, подготавливая его к воинской службе.
Шести лет дядя записал его в Новотроицкий кирасирский полк, командиром которого он был. Служить Барклай начал с четырнадцати лет, и первым его полком стал Псковский карабинерный. Его подготовка была основательнее, чем у иных офицеров, поскольку в свидетельстве, представленном Барклаем, было сказано, что «по-немецки и по-российски читать и писать умеет и фортификацию знает». Два года упорной учебы и безупречной службы понадобились Барклаю на то, чтобы в шестнадцать лет получить офицерский чин, и еще десять лет, чтобы стать капитаном. В 1788 году вместе со своим начальником генерал-поручиком принцем Ангальтом капитан Барклай отправляется на театр военных действий — против турок к Очакову.
Войны между Россией и Турцией к тому времени велись уже более ста лет. К 1788 году Россия добилась значительных успехов — под ее власть перешел Крым, под ее покровительством оказалась Грузия, ее корабли вышли на просторы Черного моря. Военные успехи России подкреплялись успехами экономическими — на присоединенных землях, названных Новороссией, строились порты и крепости, города и села, распахивались десятки тысяч десятин земли, основывались мануфактуры и фабрики. Наместником новых территорий стал фаворит императрицы Григорий Александрович Потемкин, получивший после присоединения Крыма титул светлейшего князя с добавлением «Таврический». Под его началом и предстояло теперь служить Барклаю-де-Толли.
В войнах с Турцией выросла замечательная плеяда русских военачальников и флотоводцев. Азовскими походами начал свою полководческую деятельность Петр I. В войнах с Турцией мужало воинское искусство Румянцева и Суворова, в битвах против турецкого флота стяжали свою славу Спиридов и Ушаков — прославленные адмиралы России. А теперь наступили «времена Очакова и покоренья Крыма».
Очаков был обложен армией Потемкина с конца июня 1788 года. Старый фельдмаршал Румянцев, обиженный назначением Потемкина на свое место, называл действия фаворита под стенами крепости «осадой Трои». Только 6 декабря, в сильные морозы, начался общий штурм крепости. Одной из штурмовых колонн, наносившей удар непосредственно по крепости, командовал принц Ангальт. Его солдаты выбили турок из ретраншемента — вспомогательного полевого укрепления, а затем прижали противника к стенам Очакова. После упорного и кровопролитного штыкового боя, в котором Барклай был в первых рядах наступавших, солдаты ворвались через Стамбульские ворота в крепость. Ров перед цитаделью глубиною в три сажени был завален трупами почти доверху — таким невероятно упорным оказался накал этого боя. За Очаков Барклай получил свой первый орден — Владимира 4-й степени, штурмовую Очаковскую медаль и первый штаб-офицерский чин — секунд-майора.
Летом 1789 года на театре военных действий наступил решительный перелом: в июле русские войска, объединившиеся под общим командованием Потемкина в одну, Южную армию, медленно двинулись к турецкой крепости Бендеры. На пути к Бендерам и произошли два сражения, коренным образом изменившие общую стратегическую обстановку в войне. 21 июля Суворов, сражавшийся под командованием Потемкина, под городом Фокшаны разбил тридцатитысячный корпус визиря Османа-паши, а 11 сентября наголову разгромил главные силы стотысячной армии Юсуфа-паши. Это сражение, происшедшее неподалеку от Фокшан, на берегу реки Рымник, вошло в историю военного искусства как пример боя, когда внезапность удара и быстрота маневра приносят победу армии, в четыре раза уступающей противнику в численности.
За эту победу генерал-аншеф Суворов был возведен «в графское Российской империи достоинство» с повелением впредь именоваться графом Суворовым-Рымникским.
13 сентября авангард армии, подошедший к местечку Каушаны в 23 верстах от Бендер, решительной атакой выбил турок из укреплений. Отрядом, в котором находился и Барклай, командовал уже знаменитый казачий полковник Матвей Иванович Платов. Его казаки и конные егеря Барклая рассеяли турецкие войска, захватили сто пленных вместе с их командиром Сангалой-пашой, заняли Каушаны и тем создали серьезную угрозу уже осажденным русскими войсками Бендерам. В конце сентября Платов, под командой которого находился секунд-майор Барклай, занял крепость Аккерман. Эта победа была намного значительнее дела у Каушан: 32 знамени и 89 пушек стали трофеями победителей.
Вслед за тем 11 октября без боя сдались Бендеры.
Война между Россией и Турцией привела в движение все антирусские силы. По сложившейся традиции на помощь Турции выступила ее постоянная северная союзница — Швеция. Летом 1788 года шведский король Густав III объявил России войну, и в непосредственной близости от Петербурга начались маневры и боевые действия шведского флота, а в незначительном отдалении от столицы, в юго-восточной Финляндии, появились войска шведов.
Ранней весной 1790 года главнокомандующий русскими войсками граф Н. И. Строганов вызвал Ангальта в действующую армию и поручил ему взять хорошо укрепленную деревню Керникоски, расположенную западнее Выборга. Барклай и на этот раз был рядом со своим начальником. 18 апреля, утром, во время атаки на Керникоски, принц был смертельно ранен — пушечным ядром ему оторвало ногу. Умирая, он передал свою шпагу Барклаю, который с тех пор никогда с нею не расставался.
За отличие в бою у Керникоски Барклай получил следующий чин — премьер-майора и был переведен в Санкт-Петербургский гренадерский полк. В 1794 году, командуя батальоном этого полка, он отправился на новый театр военных действий — в Польшу. Здесь ему довелось отличиться при штурме Вильно. В боях против повстанцев Барклай заслужил чин подполковника и орден св. Георгия 4-класса.
Через четыре года Барклай стал полковником и получил под начало свой первый полк — егерский. С этим полком он оставался связанным почти до конца жизни. Сначала он был его командиром (а потом и шефом), затем командиром бригады и дивизии, куда входил и 3-й егерский полк. Этот полк постоянно оставался одним из лучших армейских полков. До Отечественной войны 1812 года полк был единственным во всей армии, кому принадлежали две боевые награды — серебряные трубы за битвы под Янковом, Ландсбергом и Прейсиш-Эйлау и за отличия в войне со Швецией в 1808–1809 годах — гренадерский барабанный бой.
К этому времени вполне сложился характер будущего полководца, сформировались его нравственные и профессиональные принципы. Происходя из бедной семьи, не имея ни крепостных, ни доходных угодий, живя лишь на скромное жалованье, Барклай был сердечно расположен к своим подчиненным и тем самым выгодно отличался от собратьев по классу, видевших в солдатах и унтер-офицерах тех же деревенских холопов, которых оставили они в своих имениях, как отличался от них и образом жизни. Если вино, карты, волокитство и безделье были уделом многих офицеров вне строя, то Михаил Богданович свое свободное время отдавал чтению, умной беседе, систематическим занятиям военной наукой. Именно в это Бремя в нем начинает созревать и развиваться будущий стратег, чье имя впоследствии встанет в один ряд с именами прославленных полководцев России. Именно в эти годы окончательно формируется и его общественный облик — облик просвещенного, демократически настроенного офицера, врага палочной дисциплины, самодурства, произвола и рукоприкладства, сторонника всего передового, что позволяло сделать русскую армию лучшей в мире. Пройдет десять лет, и эти принципы Барклай попытается претворить в жизнь в самых широких масштабах. А пока упорная работа, непрерывное учение — за письменным столом и в поле, постоянное общение с солдатами и офицерами своего егерского полка составляли его удел.
В егерские полки набирались отборные солдаты — стрелки и разведчики, способные к рейдам в тыл противника, многоверстным переходам, стремительным штыковым атакам. Поэтому боевая подготовка занимала у егерей самое важное место. 13 марта 1799 года «за отличную подготовку полка» Барклай был произведен в генерал-майоры, однако новой должности не получил, по-прежнему оставаясь командиром полка еще восемь лет.
С этим полком в 1805 году Барклай выступил в поход против Наполеона, однако до театра военных действий не дошел: в пути было получено известие о поражении русской армии под Аустерлицем, а затем и приказ о возвращении на зимние квартиры. Этот поход был последним мирным маршем Барклая — наступала полоса длительных и тяжелых войн.
Не прошло и полгода после Аустерлица, как Наполеон начал новую войну с Пруссией. В силу принятых на себя обязательств в конфликт оказалась втянутой Россия. 14 ноября Наполеон разгромил пруссаков под Иеной и Ауэрштедтом и спустя две недели занял Берлин. Россия оказалась один на один с Наполеоном. Русские войска стояли в Белоруссии и Польше, выдвинув авангарды на берега Вислы. Одним из них командовал Барклай, именно здесь, на Висле, впервые схватившийся с наполеоновскими маршалами, своими будущими главными противниками.
16 ноября войска Наполеона заняли Варшаву. Форсировав Вислу, они попытались окружить русские войска, сосредоточенные у Пултуска, но их план был сорван, и в большой степени эта заслуга принадлежала генерал-майору Барклаю, который 14 декабря в сражении под Пултуском командовал оконечностью русского правого фланга. Впервые под его началом оказалось пять полков — три егерских, Тенгинский мушкетерский и Польский конный.
Они надежно прикрывали правый фланг армии Беннигсена, отбив ожесточенные атаки дивизии Гюдена из корпуса маршала Даву. Противником Барклая под Пултуском оказался и маршал Ланн — один из лучших полководцев Наполеона. Барклай дважды бросал свои войска в штыки и в конце концов помешал Ланну разгромить главные силы Беннигсена, который оставил поле боя, бросив множество орудий и повозок с ранеными.
За храбрость, проявленную в бою под Пултуском, Барклай был награжден орденом Георгия 3-го класса.
4 января 1807 года русская армия двинулась из Польши в Восточную Пруссию. 25 января под Янковом Барклай выдержал сильные атаки французов, которыми командовал сам Наполеон. Отступив к Ландсбергу, он весь следующий день сдерживал главные силы французов и дал возможность русской армии собраться у Прейсиш-Эйлау. Сражение под Ландсбергом и расположенном неподалеку от него Гофом было крайне упорным. В нем в полной мере проявились верность долгу, бесстрашие и хладнокровие Барклая. Оказавшись один на один со всей французской армией, он не дрогнул и до конца выполнил свой долг. После боя он писал в донесении главнокомандующему Беннигсену: «Во всяком другом случае я бы заблаговременно ретировался, дабы при таком неравенстве в силах не терять весь деташемент (отряд. — Ред.) мой без пользы, но через офицеров, которых посылал я в главную квартиру, осведомился я, что большая часть армии еще не была собрана при Ландсберге, находилась в походе, и никакой позиции взято не было. В рассуждение сего я почел долгом лучше со всем отрядом моим пожертвовать собою столь сильному неприятелю, нежели, ретируясь, привлечь неприятеля за собой и через то подвергнуть всю армию опасности». В этом весь Барклай. С его мужеством, честностью, готовностью к самопожертвованию.
26 января Барклай находился в авангарде под началом Багратиона, затем перевел свои полки к основным силам на передовые позиции под Прейсиш-Эйлау и был атакован корпусом маршала Сульта. Атака была отбита, но сам Барклай был тяжело ранен осколками гранаты и потерял сознание. Его вынес из боя унтер-офицер Изюмского гусарского полка Сергей Дудников.
Пока раненого генерала увозили в тыл, Наполеон продолжал неослабевающий натиск на русские позиции. Он лично руководил сражением и наносил удары один за другим, нащупывая слабые места обороны русских.
Утром Наполеон бросил корпус Ожеро на левый фланг русских позиций, но, не добившись успеха, перенес удар на центр. Девяносто эскадронов маршала Мюрата прорвали все три линии обороны, но и это не принесло французам успеха.
Барклая привезли, в Мемель и для излечения поместили на частную квартиру, куда к нему больше года приходили доктора, пытаясь спасти раненую правую руку, в которой застряло множество кусочков металла и обломков костей.
В то время, когда Барклай лечился, находясь под присмотром приехавшей к нему жены и нескольких девушек-воспитанниц, живших в его семье, в Мемель пожаловал Александр I. Он появился в этом городе, чтобы навестить находящегося здесь со своим двором прусского короля Фридриха-Вильгельма III, лишившегося из-за «безбожного корсиканца» почти всех своих владений.
Мемель, находившийся на самой границе союзной королю России, король справедливо почитал наиболее безопасным для себя местом. Александр I, находясь в гостях у своего «несчастного венценосного собрата», посетил и генерала Барклая — героя последней войны. Едва ли кто-нибудь из них предполагал, что это встреча царя со своим будущим военным министром и главнокомандующим. Визит Александра в Мемель сыграл очень важную роль в жизни Барклая: именно тогда между ним и царем состоялась длительная беседа, в которой Барклай высказал Александру ряд идей, по-видимому показавшихся императору небезынтересными.
Можно представить, о чем думал Барклай — сорокашестилетний боевой генерал, зрелый стратег, оказавшись в тишине и покое домашнего мемельского лазарета. Конечно же, он вспоминал и о только что закончившейся кампании и задумывался над кампаниями предстоящими. А в том, что они должны быть, сомнений не было: Наполеон находился на вершине могущества, континентальная Европа была почти полностью им покорена, наступала очередь России — последнего препятствия на пути к мировому господству. Рухнет Россия, и тогда несдобровать и Англии — главному оплоту антибонапартистских сил.
Размышляя над ближайшим будущим, Барклай, по-видимому, задумывался и над планом военных действий, который можно было бы противопоставить захватнической стратегии Наполеона. И вот здесь-то к Барклаю, по всей вероятности, и пришла мысль, что, если Наполеон нападет на Россию, спасти может тактика заманивания неприятеля в глубь страны и уничтожения его армий голодом, холодом, партизанскими налетами и распылением его сил по бескрайним просторам империи.
Через пять лет Барклай сильно изменил и существенно дополнил этот план, но его сердцевинная суть осталась неизменной — отступая, обескровить, измотать, выморить и выморозить армию неприятеля. План этот впоследствии получил и кое-какие отголоски. Так, сподвижник Наполеона, главный интендант великой армии, генерал граф Матье Дюма (его иногда путают с другим наполеоновским генералом — Дюма — отцом и дедом знаменитых писателей) рассказывал в своих воспоминаниях, что накануне открытия военных действий в 1812 году он встретился в Берлине с известным немецким историком античности Бертольдом Георгом Нибуром, давно знакомым ему еще по Голштинии. Когда они заговорили о предстоящей кампании, Нибур сказал, что он узнал о назначении Барклая-де-Толли русским главнокомандующим и не сомневается, что тот будет отступать.
По словам Нибура, он близко сошелся с Барклаем в 1807 году, когда тот, тяжело раненный под Эйлау, лежал в Мемеле на излечении. Барклай — по свидетельству Нибура — якобы уже и тогда говорил об отступательном плане, о завлечении французской армии в глубь России по направлению к Москве, чтобы, удалив французов от их баз и отнимая у них продовольствие и фураж, заставить Наполеона на берегах Волги дать «вторую Полтаву» и получить ее. «Это было ужасное пророчество!» — восклицает Дюма и рассказывает, что он немедленно сообщил о своем разговоре с Нибуром маршалу Бертье и убежден, что об этом сообщили Наполеону. (Находясь на острове Святой Елены, Наполеон и сам вспоминал об этом разговоре с Бертье.)
Примерно о том же пишет в своих мемуарах бывший французский посол в Петербурге герцог Винченцский Арман Огюстен де Коленкур. Генерал Дедем, голландский барон, служивший во французской армии с 1810 года и проделавший русский поход в чине бригадного генерала, в своих мемуарах рассказывает, что накануне кампании 1812 года, когда он стоял со своей бригадой в Германии, ему не раз приходилось слышать о намерении русских отступать. Ему было вменено в обязанность сообщать министру иностранных дел Гюго Бернару Маре, герцогу де Бассано о положении в пограничных районах, слухах, настроениях и т. д. «Я сообщал, — пишет он, — любопытные подробности о России, о непреклонном намерении русских все сжечь и опустошить и завлечь нас в пустынную местность, чтобы уморить голодом… Восемнадцать месяцев спустя герцог де Бассано сказал мне в Варшаве: „Вы были жестоким пророком“».
И хотя нельзя с полной уверенностью утверждать, что и этот план был предметом беседы царя с Барклаем, однако такую возможность исключать не следует. Как бы то ни было, но вследствие визита царя Барклай получил орден Владимира 2-й степени и чин генерал-лейтенанта, а прусский король тотчас же пожаловал новому царскому любимцу орден прусского Красного Орла.
Свидетельства Нибура, Дюма и Дедема представляют несомненный интерес, но еще нуждаются в изучении, сопоставлении и проверке. Тем не менее, сходные по главной своей мысли, они не могут не вызвать самого пристального к себе внимания.
Барклай еще лечился в Мемеле, когда в Тильзите, в ста верстах к югу от Мемеля, Александр и Наполеон подписали мир, который сильно переменил внешнюю политику России — из резко антифранцузской она стала решительно антианглийской.
Это привело к тому, что почти сразу же после подписания Тильзитского мира началась морская война между Россией и Англией, длившаяся до лета 1812 года и закончившаяся лишь с вторжением Наполеона в Россию.
Вслед за тем началась война с Австрией и почти одновременно — со Швецией.
Кроме того, не прекращались войны с Турцией и Персией. Численность русской армии достигала четырехсот тысяч солдат и офицеров, но буквально каждый человек был на счету.
Не мог оставаться не у дел и генерал Барклай: вылечившись, он отправился в Финляндию, возглавив 6-ю пехотную дивизию. И вновь судьба свела Барклая с его будущими сподвижниками — Раевским, с тремя братьями Тучковыми, Багратионом, Кульневым.
4 марта 1809 года дивизия Барклая-де-Толли начала переход через Ботнический залив. Вместе с его солдатами шел через залив и один начинающий петербургский журналист, оставивший такое описание перехода: «Свирепствовавшая в сию зиму жестокая буря, сокрушив толстый лед на Кваркерне, разметала оный на всем его пространстве огромными обломками… казалось, будто волны морские замерзли мгновенно, в минуту сильной зыби. Надлежало то карабкаться по льдинам, то сворачивать их на сторону, то выбиваться из глубокого снега, покрытого облоем (наледью. — Ред.).
Пот лился с чела воинов от излишнего напряжения сил, и в то же время пронзительный и жгучий северный ветер стеснял дыхание, мертвил тело и душу, возбуждая опасение, чтобы, превратившись в ураган, не взорвал ледяной твердыни».
Дивизия прошла за двое суток около ста верст. Не желая обнаружить себя, солдаты спали на снегу, не разжигая костров. Лишь в последнюю ночь похода, когда стужа стала совершенно невыносимой, они разобрали на дрова два вмерзших в лед купеческих корабля и, немного обогревшись, двинулись дальше. 12 марта шведский город Умео без боя был взят Барклаем, что привело к быстрой капитуляции Швеции. Сам переход современники справедливо уподобляли переходу Суворова через Альпы.
За успехи в русско-шведской войне 20 марта 1809 года Барклаю было присвоено звание генерала от инфантерии. Одновременно он был назначен главнокомандующим в Финляндии и генерал-губернатором этой новой территории России.
В походе 1809 года проявилась еще одна черта Барклая — гуманное отношение к противнику, особенно к мирным жителям. Когда войска Барклая, перейдя Ботнический залив, вступили на землю Швеции, он издал приказ, в котором были такие слова: «Не запятнать приобретенной славы и оставить в чужом крае память, которую бы чтило потомство». Это были не просто красивые слова. Это был военный приказ, а неукоснительного выполнения своих распоряжений Барклай требовал всегда, ибо его отличала не только гуманность, но и жесткая требовательность, нетерпимость к беспорядку и распущенности. И в отношении к мирным жителям он тоже следовал заветам Суворова: «Обывателя не обижай! Он нас поит и кормит. Солдат — не разбойник».
Барклай-де-Толли — первый русский генерал-губернатор Финляндии и первый председатель Правительствующего совета — заложил добрые традиции уважительного отношения к местным устоям и обычаям, оставив по себе хорошую память и в Финляндии. Однако жизнь требовала от Барклая другого — ему надлежало вступить на новое, неизмеримо более важное и трудное поприще — возглавить военное министерство. Этого требовала обстановка, создававшаяся и в России, и вокруг нее, требовало время, неумолимо приближавшее великие испытания Отечественной войны 1812 года.
Приближалась большая война, и дело обороны страны следовало передать в руки умного и знающего профессионала, а не оставлять в ведении жесткого администратора и педанта Аракчеева. В январе 1810 года император Александр I уволил его с поста военного министра и назначил Барклая. С первого дня своей деятельности новый министр начал энергичную и всестороннюю подготовку армии к большой войне. Прежде всего следовало увеличить численность армии. Барклай исходил из того, что в нашествии на Россию может принять участие около трехсот тысяч солдат противника. Здесь он, конечно, весьма недооценил возможности французов, выставивших чуть ли не в два раза большую армию, которой должно было противопоставить примерно столько же солдат и офицеров, между тем как непрерывные войны привели к резкому сокращению численности русских войск. Следовало также произвести серьезные перемены в структуре армии, противопоставив передовой военной системе Наполеона, основой которой были пехотные и кавалерийские корпуса, не менее надежную, прочную и подвижную организацию войск. Барклай изменил структуру армии, сведя ее всю в дивизии и корпуса, причем каждый корпус состоял из войск трех родов — пехоты, кавалерии и артиллерии и, таким образом, мог решать любую тактическую задачу. Особое внимание он уделил резервам, создав накануне войны резерв из 18 пехотных и кавалерийских дивизий и 4 артиллерийских бригад.
Так как вторжение должно было произойти с запада, соответствующим образом готовился и будущий театр военных действий.
Однако, как только Барклай начал изучать общую дислокацию войск на юге, севере и западе страны, он тут же пришел к нерадостному выводу, что именно на западе, где Россия «должна будет для существования своего вести кровопролитнейшую войну, менее всего приуготовлена к надежной обороне». Нужно было такую оборону создавать. Создавать на тех направлениях, которые в предстоящей войне могли оказаться наиболее вероятными. Такими направлениями Барклаю представлялись Петербургское и Московское. Кроме того, он не исключал и движения противника на Киев.
Исходя из этого, было решено развернуть на западе три армейские группы — Северную, Центральную и Южную.
Самой сильной должна была стать Северная труппа, расположенная между Вильно и Гродно, где вероятнее всего могло произойти вторжение главных французских сил. Второй по численности планировалась Центральная группа, сосредоточенная в районе Белостока и Бреста. И наконец, возле Луцка решено было разместить Южную группу. Все эти группы должны были в случае вторжения помогать друг другу и на первых порах оказывать решительное сопротивление армии вторжения.
В случае продвижения противника в глубь русской территории войскам предстоял отход на заранее подготовленные позиции — к берегам Западной Двины и Днепра. Там должны были быть построены новые крепости и укрепленные районы, а также модернизированы старые фортификации. У Бобруйска, Борисова и Динабурга были построены предмостные укрепления, усовершенствованы старые крепостные сооружения Киева и Риги, построен новый большой военный лагерь у Дриссы. В этих же крепостях сосредоточивались и главные запасы продовольствия и фуража, главным образом мука, крупа и овес. Центральное место в системе занимал Дрисский военный лагерь. Туда должна была отойти Северная армия, а Центральная и Южная (впоследствии они назывались соответственно 1, 2 и 3-й армиями) должны были действовать во фланг наступающей армии Наполеона.
Последняя идея принадлежала Барклаю, как и идея организации более далеких оборонительных центров, расположенных в глубине России, Эти центры он называл «главными базами» и к их числу относил Псков, Кременчуг, Смоленск и Москву. Кроме того, серьезное внимание было уделено вопросам снабжения армии. Склады с продовольствием и фуражом располагались по берегам Днепра, Двины и Березины. В них находились запасы, достаточные для удовлетворения 250-тысячной армии в течение полугода.
Первоначальный вариант Барклай разработал менее чем за два месяца, что еще раз свидетельствует о том, что основные идеи плана отпора сильному врагу были продуманы военным министром заранее.
2 марта 1810 года план был представлен Александру, и, судя по тому, что ранней весной начались работы по строительству фортификационных сооружений в Белоруссии и на Украине, план этот был императором принят.
Пока проводились работы по комплектованию резервных дивизий, уточнению позиций и строительству оборонительных сооружений, сам Барклай упорно работал над важным военно-законодательным документом, в котором излагались новые принципы управления войсками во время войны и устанавливалась более совершенная структура управления армией.
Документ этот как бы подводил итог всей проделанной военным министерством работы и назывался «Учреждение для управления большой действующей армии».
В «Учреждении» главнокомандующий получал всю полноту власти, освободившись от мелочной опеки бюрократических центральных военных органов. Большое значение придавалось Главному штабу армии и впервые вводилась не существовавшая дотоле в русской армии должность начальника штаба, облеченного большими и важными полномочиями.
«Желал бы я, — писал Барклай, — чтобы государь не пожалел издержек на приведение генерального штаба в более цветущее состояние и для пополнения его более способными людьми. Можно найти их в нашей армии в достаточном числе, стоит только дать себе труд поискать их: истинное достоинство не навязывается…»
«Учреждение» доказало свою жизнеспособность, действуя до 1846 года, да и после этого продолжало оставаться основой для других документов, как, впрочем, и иные нововведения Барклая: созданный им военно-ученый комитет, который почти без изменений функционировал до начала XX века, постоянные дипломатические миссии за границей — так называемые «военные агентства», представлявшие за рубежом интересы русской армии. Последнее, хотя и в иной форме и при ином содержании, действует и поныне в виде военных миссий и атташатов.
Существенным вкладом в дело повышения боеспособности войск Барклай считал изменение морального и нравственного климата в армии. Он придерживался той точки зрения, что боевой дух армии тем выше, чем крепче узы товарищества и взаимоуважения между солдатами и офицерами. Вступив в должность Военного министра, Барклай обратил особое внимание на положение в армии солдат. Новый министр понимал, что в крепостническом государстве и армия строится на крепостнических порядках. Шпицрутены и палки, рукоприкладство, издевательства, бессмысленная муштра — таков был «педагогический» арсенал офицеров-крепостников. «Армию, — писал Барклай в одном из своих циркуляров 1810 года, — отличает неумеренность в наказании, изнурение в ученьях сил человеческих и непопечение о сытной пище». Он констатировал, что в строю господствует «закоренелое в войсках наших обыкновение, всю науку, дисциплину и воинский порядок основывать на телесном и жестоком наказании; были даже примеры, — признавался министр, — что офицеры обращались с солдатами бесчеловечно, не полагая в них ни чувства, ни рассудка. Хотя с давнего времени мало-помалу такое зверское обхождение переменилось, но и поныне еще часто за малые ошибки весьма строго наказывают».
Барклай считал совершенно недопустимым унижение человеческого достоинства солдат. Он писал: «Никакие случаи не дают права посягнуть на честь подчиненного обидным и неприличным взысканием. Таковой поступок унижал бы звание начальника и служил бы верным доказательством его неспособности управлять людьми, знающими свое достоинство».
Такого рода установки не были теоретическими рассуждениями или благими пожеланиями — Барклай стремился провести их в жизнь, преследуя и чисто практические цели: в грядущей войне ему предстояло сразиться с армией, воспитанной на республиканских традициях, где каждый солдат «носил в своем ранце маршальский жезл», где все офицеры были вчерашними солдатами, а лучшие из солдат — завтрашними офицерами и генералами.
Однако далеко не все, к чему Барклай призывал в своих циркулярах, приказах и инструкциях, претворялось в жизнь: реальная действительность вносила серьезные поправки в деятельность полководца.
В первой половине 1812 года были осуществлены и важные внешнеполитические акции, облегчавшие России предстоящую борьбу с Наполеоном, — 24 марта был подписан союзный договор со Швецией, а 16 мая — мирный договор с Турцией. Этими договорами был обеспечен нейтралитет двух недружественных государств, расположенных к тому же на северном и южном флангах России. И символичным было то, что мирный договор со Швецией стал возможен благодаря победам, одержанным в войне с нею армией Барклая, а мирный договор с Турцией — благодаря победам, одержанным армией Кутузова.
Ранней весной 1812 года «великая армия» Наполеона начала медленно продвигаться к русским границам. В движение пришли огромные массы войск. Вместе с союзными войсками в марше на восток приняло участие около 640 тысяч человек. Если в марте главные силы «великой армии» стояли в восточной Германии — на Эльбе и Одере, то в мае они переместились на Вислу. Здесь Наполеон принял окончательный план предстоящей кампании. Он решил разгромить русские армии в пограничном сражении, занять Вильно и продиктовать императору Александру, оставшемуся без армии, свои условия.
Наполеон расположил войска вторжения вдоль западной границы России тремя группами. Главные силы, которыми командовал лично он, насчитывали 218 тысяч человек при 527 орудиях и были сосредоточены в Восточной Пруссии. Этой группировке на восточном берегу Немана и в глубине Литвы противостояла 1-я Западная армия, состоявшая из 127 тысяч человек при 550 орудиях. Ею командовал Барклай. Центральная группа под командованием пасынка Наполеона Эжена Богарнэ была сосредоточена у Полоцка и имела в своем составе 82 тысячи человек и 218 орудий. Против нее была развернута 2-я Западная армия, насчитывавшая около 50 тысяч солдат и офицеров при 170 орудиях. Ею командовал П. И. Багратион. Южная группа, развернутая в районе Варшавы, находилась под командованием брата Наполеона Жерома Бонапарта и состоялся из 78 тысяч человек при 159 орудиях. Против нее в районе Луцка была развернута 3-я армия, находившаяся под командованием А. П. Тормасова. В ее рядах было около 45 тысяч солдат и офицеров при 168 орудиях.
Кроме того, на Северном (левом) фланге «великой армии» находился смешанный прусско-французский корпус (около 33 тысяч человек), перед которым была поставлена задача овладения Ригой. Им командовал маршал Франции Жак Этьен Макдональд. Макдональд, как и противостоявший ему на этом же участке фронта Барклай, по происхождению был шотландцем, потомком эмигрантов — сторонников Стюартов. Он служил во французской армии с 1784 года. Будучи на четыре года младше своего соплеменника, Макдональд в начале служебного пути сделал большие, чем Барклай, успехи: он стал генералом в 28 лет. Среди сподвижников Наполеона ему раньше других пришлось столкнуться с русскими — в 1799 году корпус Макдональда был разбит под Треббией А. В. Суворовым. И, наконец, южный (правый) фланг «великой армии» прикрывал 34-тысячный австрийский корпус под командованием Карла Шварценберга.
Таким образом, силы вторжения насчитывали 445 тысяч человек при 900 орудиях. Им противостояло 222 тысячи русских солдат и офицеров при 888 орудиях. Далеко к югу от армий Барклая, Багратиона и Тормасова стояла еще одна русская армия — Дунайская, из пятидесяти тысяч человек, находившаяся под командованием адмирала П. В. Чичагова.
Армии вторжения во втором эшелоне имели резервы, насчитывавшие около 200 тысяч человек. Что же касается русской армии, то ее общая численность к началу войны тоже была достаточно велика — 591 тысяча человек. Однако в отличие от Наполеона, подтянувшего к границам России в общей сложности около 640 тысяч войск, русские армии, кроме западных рубежей с Пруссией, Польшей и Австрией, стояли и на турецкой границе в Молдавии и на Кавказе, в Крыму, в Финляндии, в Закавказье на границах с Ираном и в многочисленных гарнизонах страны, разбросанных до Камчатки.
Такой была картина накануне вторжения «великой армии» в Россию.
Однако следует иметь в виду, что каждый из противников точно знал лишь ту ее часть, которая относилась до него самого. Барклай, конечно же, не знал точно, какие силы развернуты Наполеоном, а император французов равным образом не имел полных сведений о своем противнике.
И вследствие этого предстоящая кампания таила множество неожиданностей и для французов, и для русских.
В марте 1812 года Барклай выехал из Петербурга в Вильно. 26 марта он остановился в Риге у своего двоюродного брата, «первенствующего бургомистра», Августа Вильгельма Барклая-де-Толли, но почти не встречался с ним, день и ночь осматривая укрепления города и инспектируя стоящие в Риге войска, а 28 марта уже уехал в Вильно и, прибыв туда через три дня, вступил в права главнокомандующего 1-й армией, оставив за собою и пост военного министра.
В Петербурге делами военного министерства остался управлять помощник Барклая — князь Алексей Иванович Горчаков — племянник А. В. Суворова, участник Швейцарского похода.
1 апреля Барклай писал из Вильно царю: «Необходимо нужно начальникам армий и корпусов иметь начерченные планы их операций, которых они по сие время не имеют». Царь в ответ никаких «начерченных планов» не присылал, просто из-за того, что окончательных вариантов их у него не было. А меж тем война уже стояла на пороге. Императору нужно было на что-то решаться. 14 апреля он был уже в Вильно. Смотры войскам следовали один за другим и прерывались только на время совещаний в главной квартире. В центре совещаний был план прусского военного теоретика на русской службе — генерала Пфуля. Все были против него и особенно Барклай, но царь пока что хранил молчание. Двусмысленность положения, создавшегося уже в это время, отмечает в своих записках и государственный секретарь А. С. Шишков: он сообщает, что «государь говорит о Барклае как бы о главном распорядителе войск, а Барклай отзывается, что он только исполнитель его повелений. Могло ли такое разноречие между ними служить к благоустройству и пользе?»
Императору очень хотелось, возглавив всю армию, стяжать себе славу победителя Наполеона, но опасения, что победа окажется не на его стороне, останавливали Александра от этого шага. Он так и не решился стать главнокомандующим, но и, что хуже всего, не назначил никого вместо себя. Когда Барклай предложил Александру назначить главнокомандующего, царь ушел от прямого ответа, сказав, что как военный министр Барклай имеет право отдавать любые распоряжения от имени императора.
Таким образом, в самый канун войны русская армия осталась без главнокомандующего.
В ночь на 12 июня «великая армия» начала переправу через Неман в районе Ковно. Известие об этом пришло в Вильно через несколько часов. Царь и Барклай были на балу в имении «Закрете», в загородном виленском доме генерала Беннигсена. Беннигсен был без места, нуждался в деньгах, испытывая к тому же более чем обоснованные опасения, что в Вильно с часу на час могут появиться французы. И, воспользовавшись тем, что Александру I имение понравилось, он тут же на балу ловко продал «Закрете» своему августейшему гостю за двенадцать тысяч рублей золотом. Эта сделка не вошла бы в историю, если бы сразу после того, как была совершена, к царю не подошел адъютант Барклая А. А. Закревский и не сообщил, что французы вступили на восточный берег Немана.
Царь молча выслушал Закревского и попросил пока что ничего никому не говорить. Бал продолжался.
Ночью Барклай получил приказ отвести 1-ю армию к Свенцянам на 70 верст к северо-востоку от Вильно. 2-й армии Багратиона было приказано идти к Вилейке. Сам император, возвратившись в Вильно, почти до утра писал письма и отдавал срочные распоряжения. Он написал рескрипт председателю Государственного совета и председателю Комитета министров фельдмаршалу Николаю Ивановичу Салтыкову и приказ по всем русским армиям.
Рескрипт Салтыкову заканчивался словами: «Я не положу оружия, доколе ни единого неприятельского воина не останется в царстве моем». Приказ по армиям кончался фразой: «На начинающего — Бог».
14 июня Александр выехал из Вильно и направился в Свенцяны, Барклай рассылал приказы командирам корпусов и дивизий, более всего заботясь о том, чтобы ни одна часть не была окружена и отрезана неприятелем. Узнав о движении крупных сил Наполеона к Вильно, он неспешно выехал в карете из города и направился в Свенцяны в главную квартиру.
Через пять месяцев после этих событий Александр в письме к Барклаю от 24 ноября 1812 года так оценит все происходившее: «Несколько дней после моего приезда в Вильну я отдал вам приказание отправить назад все лишние тяжести, в особенности тех полков, которые были расквартированы в Литве, а между тем их отослали назад только после Неменчика, Свенцян, Вилькомира и Шавель, и нам пришлось совершать отступление с этим ужасающим обозом. Сколько раз я напоминал вам о постройке необходимых мостов; множество инженеров путей сообщений было прикомандировано к армии, а между тем большинство мостов оказалось в негодном состоянии. Решив отходить назад, необходимо было организовать госпитали соответственным образом; между тем, прибыв в Вильну, я нашел там госпиталь с несколькими тысячами больных, эвакуации которых я не переставал требовать в течение нескольких дней. Вот, генерал, говоря откровенно, те ошибки, в которых я могу вас упрекнуть. Они сводятся к тому, что вы не были достаточно уверены в том, что отдать приказание и добиться его выполнения — это вещи совершенно различные, а чтобы пособить этому, есть только одно средство: деятельный надзор и проверка, которую беспрестанно производили бы люди, вполне вам известные».
Барклай ни на минуту не забывал об армии Багратиона. За несколько часов до переправы французов у Ковно он уведомил Багратиона, что ожидает форсирование Немана неприятелем.
Он писал также, что казачьему корпусу генерала Платова приказано нанести удар французам во фланг и тыл в районе Гродно. Он приказывал Багратиону обеспечить силами его армии тыл корпуса Платова. Он сообщал также, что 1-я армия будет отступать к Свенцянам, а 2-й армии следует отходить на Борисов.
19 июня 1-я армия подошла к Свенцянам. Она отступала в полном порядке, умело ведя арьергардные бои, задерживая противника на переправах, нанося ему внезапные удары. Арьергард 1-го корпуса — семь полков под командованием генерал-майора Якова Петровича Кульнева — в первые же дни взял около тысячи пленных, а в бою 16 июня у Вилькомира Кульнев весь день сдерживал натиск целого корпуса маршала Удино. Участник марш-маневра Барклая, один из офицеров его армии — будущий декабрист Федор Николаевич Глинка писал в своем дневнике, что главнокомандующий «не дал отрезать у себя ни малейшего отряда, не потерял почти ни одного орудия, ни одного обоза, этот благоразумный вождь, конечно, увенчает предначатия свои желанным успехом».
Дело осложнялось тем, что в распоряжения Барклая постоянно вмешивался царь. Он отдавал множество приказов через голову главнокомандующего, и эти приказы противоречили указаниям Михаила Богдановича. Александр требовал ускорить движение к дрисскому лагерю, не посвящая никого в смысл этого маневра.
25 июня Барклай написал царю: «Я не понимаю, что мы будем делать с целой нашей армией в дрисском укрепленном лагере. После столь торопливого отступления мы потеряли неприятеля совершенно из виду, и будучи заключены в этом лагере, будем принуждены ожидать его со всех сторон». Царь не ответил и на это письмо, дав тем самым понять, что приказ идти к Дриссе обсуждению не подлежит. 26 июня 1-я армия прибыла в Дриссу, а через три дня здесь состоялся военный совет, обсуждавший вопрос о дальнейших действиях. В присутствии царя Барклай высказался за то, чтобы до соединения с армией Багратиона никаких активных действий не предпринимать.
Поскольку пробиться к лагерю Багратиону не удалось, решено было уходить дальше, так как одной из главных тактических задач первого месяца войны оставалось соединение двух армий. И тем не менее кратковременное пребывание в Дриссе было ознаменовано двумя важными событиями. Во-первых, в Дриссе армию ожидало первое пополнение — 20 эскадронов кавалерии и 19 батальонов пехоты; и во-вторых, здесь было положено начало новому, весьма важному и полезному делу — при штабе 1-й армии начала работать походная типография. Ее создатели — патриотически настроенные профессора Дерптского университета А. С. Кайсаров и Ф. Э. Рамбах — еще накануне войны предложили Барклаю наладить в его армии публикацию «Ведомостей» на русском и немецком языках, а позже и на французском, чтобы вести антинаполеоновскую пропаганду в войсках противника.
Здесь печатались приказы и обращения Барклая к войскам и населению, воззвания к солдатам противника, информационные бюллетени и листовки.