В. Гюльцгоф[128] Весной 1920 г. в Анапе[129]

В. Гюльцгоф[128]

Весной 1920 г. в Анапе[129]

В ноябре 1919 г. я с семьей эвакуировалась на юг России. Нам не удалось уехать за границу и пришлось остаться, или лучше сказать застрять, в маленьком курортном городке Кубанской области — Анапе, где сосредоточилось довольно большое общество петроградцев и москвичей.

В начале марта 1920 г. город был занят почти без всяких инцидентов «зелеными», т. е. местными молодыми людьми из мещан, спустившимися с гор. Все городские власти беспрекословно им повиновались, и во главе города стал некто Калачов, или просто «Женька», как его все называли. В первую ночь их прихода было 2 нападения на буржуазные квартиры, сопровождавшиеся грабежом и издевательствами. В одной квартире молодая беременная дама была изнасилована 4-мя хулиганами. Это факт вполне достоверный.

11 марта в город вошли большевики после налета небольшого отряда Донцов. Вошла 16-ая дивизия Буденного. Целые дни по улицам дефилировали победители с музыкой…

Потом пошли приказы — о военном и осадном положении, о сдаче оружия и пр. и пр. С утра публика прежде всего бежала к столбам, чтобы прочитать новые приказы, чтобы не подвергнуться каким-нибудь строгостям за ослушание. Началась паника. Военное и осадное положение сменялись беспрерывно, и народ сбивался, до которого часа можно появляться на улице без страха попасть в чрезвычайку; доходило до того, что после 6 час. вечера уже на улицах было пусто.

Начались принудительные работы, которые носили исключительно характер издевательств, например было приказано засыпать овраг, который занимал громадное пространство в городе. Дам и девиц из «буржуазных» домов посылали мыть полы, стирать белье красноармейцам и пр. Ночью после окончания театров зачастую делались облавы и не захвативших с собою документов забирали в Чеку, а наутро всех более или менее чисто и нарядно одетых посылали непосредственно мыть полы и пр. Обыски повальные «по доносу». Первые были еще сносны, они производились красноармейцами, ограничивались только некоторым разгромом и поверхностным просмотром вещей, но вторые были ужасны. Врывались в квартиру чекисты ночью, не давая одеться, грубо, с руганью и пр. Будили детей, рылись в постелях, в печах, помойных ведрах, разматывали нитки, свертки и пр., затем арестовывали хозяина квартиры, хотя бы ничего предосудительного у него не нашли. Арестованных содержали в подвалах с выбитыми стеклами и цементным полом. Когда в одном подвале арестованные устроились спать на мягких мешках, то комиссар Петренко немедленно велел их вынести. Продовольствия не давали, родные должны были приносить пищу.

Главным образом искали лиц, имевших родственников в белой армии, и чтобы иметь основание их арестовать, им приписывалось участие в каком-нибудь заговоре. Так был открыт заговор о взрыве маяка и было расстреляно 16 душ — почти все молодежь из местной интеллигенции (Никитин, Панайоти и др.).

По подозрению в сношениях с бело-зелеными была расстреляна одна семья — 2 дочери и мать (жена полковника) Супротивные. Старшая дочь погибла геройски, проклиная большевиков перед самым расстрелом, мать была привезена из больницы, посажена на кресло и убита выстрелом в спину. Был расстрелян доктор Гейдт, всеми уважаемый в городе, по доносу одного красноармейца о переходе его из красной армии к белым года 2 назад в каком-то отдаленном уральском городе. Этот факт не был проверен, и впоследствии вдова его получила позднее известие об отмене приговора.

Тяжелое впечатление произвел в городе так наз. обыск с набатным звоном. Утром жители были разбужены сильным набатным звоном. Все побежали на площадь, где было объявлено, что все жители обязаны немедленно, в продолжение одного часа сдать все оставшееся оружие, в том числе охотничьи ружья и пустые патроны и все вообще вещи военного и казенного образца; если же после следующего звона при обыске найдется хотя бы одна какая-нибудь подозрительная вещь — виновный будет расстрелян. Так как не для всех было ясно, что значит вещи казенного образца, то несли все более или менее сносное, напр. детские костюмы, сшитые из «солдатского» сукна, пуговицы и пр.

Народ так спешил нести вещи, что похоже было, будто идут на крестный ход. Собрана была масса вещей, отбирали всё, были случаи снимания с плеч гимнастерки, пояса и с одной барышни сняли кофточку, перешитую из англ. рубашки, и т. п. После второго звона город замер, только раздавались никому не понятные выстрелы, на улицу выходить было запрещено и начались обыски по всем районам сразу… Ужасны были последствия этих обысков: была расстреляна одна дама (Баканова), у которой нашли на чердаке кортик, забытый уехавшим мужем. Была также расстреляна вдова (Латышова), имеющая 5 душ детей, за то, что у нее найдены были использованные патроны, которыми играли дети, набравши их, вероятно, на улицах. Был арестован старый, совсем дряхлый священник, у которого нашли винтовку, оставленную сыном. Когда вели арестованных в соседнюю станицу за 15 верст, нельзя было без слез смотреть на этого несчастного попика, который, бедный, в руках с подушкой, спотыкался и падал.

В июне месяце были так наз. «походы» на саранчу. Конечно, здесь нет ничего чисто террористического, но они, эти походы, измучили многих анапчан. Забирали на работу по приказу до 60-ти лет включительно, поэтому многие бессильные старики и старухи должны были идти пешком за 17 верст и там работать по неделям почти впроголодь. Были установлены патрули, и если кто убегал с «фронта», то рисковал быть убитым. И это всё было бесполезно, т. к. саранча все-таки успела подняться и полететь.

В августе после десантов на Приморско-Ахтарск и на Суко были взяты заложники, были аресты и расстрелы по подозрению в сношениях с белыми. Но об этом писать не буду, потому что всем известно, что происходило в местах, ближайших к фронту.

Вот история одной провокации. Однажды появились в Анапе несколько блестящих молодых людей — коммунистов, которые распространили слухи, что они контрразведчики из белой армии, и поэтому скоро вошли в местное общество, выражали сочувствие, ухаживали за барышнями, и даже один сделал формальное предложение одной светской барышне. Было решено, что они помогут всей компании уехать за границу, и сборы продолжались месяца три. Наконец было условлено, что к 5 ч. утра в назначенный день всё должно быть готово и будет подан автомобиль для отъезда в Новороссийск. Действительно, автомобиль подан, происходит укладка, прощание и отъезд, но автомобиль не поехал в Новороссийск, а когда доехал до дверей Чеки, то был остановлен и раздался голос «жениха»: «Довольно комедии…» Все были арестованы, отправлены при ужасных условиях на катере в Новороссийск, оттуда во Владикавказ, и как они после устроились или погибли — неизвестно. В числе жертв была одна очень пожилая дама, жена одного генерала (Неёлова[130]). Она мечтала уехать в Англию к своей дочери…

Затем могу перечислить факты, которые действовали на публику в высшей степени угнетающим образом, хотя и не имели в себе ничего террористического:

— Аннуляция донских денег.

— Запрещение торговли.

— Отбирание вещей у продавщиц на базаре.

— Разгон базара (было приказано всем советским служащим идти на базар, там ломать все лотки и будки, сваливать на подводы и везти для отопления советских учреждений).

— Беспрерывное переселение из дома в дом советских учреждений и в связи с этим выселение и порча домов.

— Полное исчезновение продуктов в связи с запрещением торговли.

— Хлеб по карточкам.

— Макуха вместо хлеба, сахарный и др. суррогаты.

— Очереди.

— Советские столовые и обеды по карточкам (о том, какого качества были эти обеды, достаточно сказать, что и те зажиточные мещане, которые жили на окраинах и имели свое хозяйство, все-таки брали эти обеды… для свиней). В этот период особенно была сильна тифозная эпидемия.

— Беспорядочная стрельба красноармейцев (погиб мальчик — сын почтальона Головкова от выстрела красноармейца. Кассирша хлебопекарни была убита шальным выстрелом из-за угла).

— Беспрерывное переселение из квартиры в квартиру красноармейцев, причем они не считались ни с чем, устраивались в спальнях, в столовых, где было потеплее и посветлее.

— Постоянные реквизиции разных предметов: музыкальных инструментов, технических, фотографических, картин и пр. У одного инженера, любителя-фотографа был отобран ценный стереоскоп с множеством художественных снимков; месяца через 2 один бывший в складе команхоза натолкнулся на груду разбитых стекол от этих снимков.

«Ущемление буржуев» в Екатеринодаре. Упоминаю о нем, п[отому] ч[то] это ближайший город к Анапе, и пришлось слышать о нем от очевидцев — это во-первых, а во-вторых п[отому] ч[то] на меня лично сильное впечатление произвело «поэтически-картинное описание» этого возмутительного факта в одной Екатеринодарской газете. Начиналось оно с описания великолепной погоды, которая как бы покровительствовала пролетариям, выгонявшим буржуев из домов (с одной сменой белья). Не могу не упомянуть о советской школе и народном университете. Гимназии были смешаны и преобразованы в школы 1-й и 2-й ступени. Ученики принимались со всякими знаниями и без них, и простонародие говорило, что теперь, мол, все будут учиться «на приступочках». Очень быстро все ученики превратились в хулиганов, здание загаживалось, стекла выбивались. Сначала ученье шло при ужасных условиях. Раза 4 в год устраивались колоквиумы для распределения учеников на группы, и вот ученикам одной группы пришлось устраиваться на лестнице писать сочинения, т. к. по классам везде выбиты стекла… Постепенно ученье останавливалось, ученики не посещали, преподаватели стали искать работу в виде пилки дров или грузить товары на пристани. Чтобы привлечь учеников в школу — стали раздавать завтраки (в то время голод сильно чувствовался). Тогда ученики, приходя, спрашивали: «Сегодня будут завтраки?» И если нет, то: «Вали, ребята, домой!»

Народный университет еще лучше. Наравне со знающими и уважаемыми профессорами, лекции читали и такие господа, которые не умели связать двух слов. Молодежь собиралась посмеяться и посчитать, сколько раз «профессор» скажет «так сказать» или «вопше» (вообще), пощелкать семечки, пофлиртовать, предварительно выключивши электричество и сделав темноту и пр.

В заключение упомяну, что нам, т. е. мне с семьей удалось покинуть «советский рай» легальным путем и приехать во Францию к сыновьям. Путешествие наше было очень тяжелое по тем препятствиям, которые пришлось преодолевать, и продолжалось от 14 октября до 29 декабря 1922 г. Очень трудно было получить заграничный паспорт, надо было пройти через массу анкет, свидетельств, разрешений на вещи, подробные списки вещей вплоть до булавок и главное — перенести кошмарный обыск при посадке на пароход из Батума в Константинополь. Насколько был тщательный обыск, достаточно указать на то, что 2 фунта орехов, взятые на дорогу для лакомства внучки, были все перебиты, чтобы убедиться, нет ли в них брильянтов.